Текст книги "Скитания"

Автор книги: Герхард Грюммер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 29 страниц)

Бои проводились в перчатках весом в шесть унций. О зубных прокладках и других защитных средствах не было и речи. Уже в первом бою завязалась дикая драка. Один из боксеров, которому крепко досталось, хотел было прекратить бой после двух раундов. В зале поднялся недовольный свист. И бой продолжался. После мощного крюка на помосте остались два коренных зуба, а их обладатель лежал в нокдауне. Мюллер, выступавший в качестве судьи на ринге, мог бы спокойно считать и до пятидесяти. Изрядно побитого боксера отправили в госпиталь.

В футболе на самом верху таблицы вскоре оказалась команда работников кухни. Они питались лучше всех, и ни одна другая команда не могла превзойти их в силе удара. Их лучший нападающий получил прозвище Галифакс – по названию широко известного четырехмоторного бомбардировщика королевских военно-воздушных сил. Когда Галифакс бил по воротам, никакие искусные приемы легковесных вратарей не помогали.

***

Поначалу в лагерь поступали только английские газеты. Тот, кто более или менее владел английским языком, переводил своим товарищам отдельные статьи, а подчас одни заголовки. Пестрая мешанина из политики и спорта, банковских ограблений и светской болтовни, мод и мировой торговли, кокеток и хулиганов. Читатель сам выбирал себе чтиво по вкусу. Газеты читали или просто перелистывали, а затем использовали, как и всякую другую бумагу, по прямому назначению.

Весной 1946 года в лагере появились первые немецкие газеты – из английской зоны оккупации с лицензионной отметкой английской военной администрации. То, что в них писалось о международной политике, было разжиженным вариантом сообщений английской прессы. О Палестине, где шли тяжелые бои, о восстаниях в английской и французской колониях и других нежелательных для оккупантов темах в них не было ни единого слова.

В одной из таких газет была напечатана сенсационная, во всяком случае для Гербера, статья. В ней описывался процесс в Гамбурге. Главный свидетель обвинения, некий Иоахим Хансен, дезертировал в августе 1944 года с военного корабля, стоявшего в одном из французских портов, и перешел на сторону движения Сопротивления. До мая 1945 года он принимал участие в осаде бискайского порта Лориан, затем после бесчисленных приключений возвратился в родной город.

Этот молодой человек играл в политической жизни ганзейского города важную роль. Им были вскрыты спекуляции членов городского управления, в результате чего один из сенаторов подал в отставку. Оккупационные власти пытались утихомирить Хансена. Как бывший военнослужащий вермахта, он не имел оформленных по всем правилам документов, дававших ему право на возвращение домой, поскольку он не прошел через лагерь для военнопленных. Поэтому, как утверждали оккупанты, у него не было никакого права на пребывание и жительство в ганзейском городе Гамбурге. Его следовало отправить назад, к французам!

Таким образом, в праве пребывания в родном Гамбурге ему было отказано. Некоторые газеты расценили этот факт как аморальный. Почему коренной житель Гамбурга не может проживать в городе? Для чего бойцу движения Сопротивления необходимо пройти через лагерь военнопленных?

Дело было прекращено, к большому неудовольствию отцов города. Хансен после долгих мытарств получил разрешение на проживание в городе, и то только потому, что не дай бог какой-нибудь депутат от коммунистической партии в нижней палате английского парламента сможет задать нежелательный вопрос высокочтимому министру по делам Германии, члену кабинета его королевского величества.

Хансен остался верен своим убеждениям. Он боролся против нацистов и теперь. Ничего другого от него Гербер и не ожидал.

***

В соответствии с указаниями из Лондона в лагере должна была начаться работа по демократизации. Все желающие могли подавать предложения как в устной, так и в письменной форме. Однако начало демократизации оказалось неудачным. Едва для этих целей освободили доску объявлений, как на ней тотчас же появилось обращение, обрамленное бело-голубой рамкой. Оно начиналось призывом «земляки» и заканчивалось анонимной подписью «ваш баварский товарищ».

В тексте, написанном примитивным языком, Гитлер был назван поганым пруссаком, опиравшимся на юнкеров, проживавших восточнее Эльбы. К власти он-де пришел в Берлине, что же касается Баварии, то там никаких нацистов никогда и не было. Поэтому она имела право – а в нынешних условиях просто обязана – отделиться от остальной Германии. Государственную форму правления она установит сама, и, если баварцы выскажутся за монархию, в частности за древнейший род Виттельсбахов, оккупационным властям до этого нет никакого дела. Теперь, когда военнопленные австрийцы были собраны в отдельных лагерях, ни в чем не повинные баварцы могут потребовать того же. Для начала их можно было бы собрать в отдельном блоке. Для того же, чтобы легче опознать друг друга, всем баварцам, урожденным баварцам, так как беженцы и приезжие в их число не входят, предлагалось нашить на рукав бело-голубую полоску, размер и форма которой приводились в обращении.

– Вот тебе и святая простота! – высказался по этому поводу Гербер. Он вспомнил незабываемые времена, когда отбывал трудовую повинность, и рассказал, какая история произошла тогда с этими баварцами.

В бараке раздался оглушительный хохот. История с битвой за белые колбаски молниеносно облетела весь лагерь.

Упомянутое обращение баварского землячества было встречено с «удовлетворением». Вскоре рядом с этой писаниной появился ответ, составленный сочным языком:

«Земляки!

Где находился центр нацистского движения? – В Баварии!

Где родина коричневых? – В Баварии!

Где проходили имперские партийные съезды? – В Баварии!

Где находилась канцелярия НСДАП? – В Баварии!

Ваш берлинский товарищ».

Лагерный комендант отнесся к сепаратистским настроениям баварцев безразлично, и отдельный блок для них не выделил. Поэтому никто не осмелился нашить на рукав вышеупомянутую полоску. Демократический настрой в лагере, однако, сохранился.

За несколько недель до этого происшествия комендант отобрал достойных, по его мнению, людей для прохождения специальных курсов. И вот они вернулись назад и должны были распространять среди товарищей полученные ими знания.

Принцип отбора на эти курсы определить было трудно. Людей, выступавших против фашизма по политическим или по религиозным мотивам, туда не посылали. К примеру, обер-ефрейтора Кройцмана уже через несколько дней после начала занятий на курсах отослали обратно. И все потому, что Кройцман происходил из коммунистически настроенной рабочей семьи, его отец был даже функционером КПГ. И по этой-то причине он, оказывается, не отвечал требованиям, предъявляемым господами на курсах.

Лагерь «Вилтон-парк», в котором находился учебный центр, располагался неподалеку от Лондона. Во главе его стояли люди, проведшие многие годы в эмиграции и принадлежавшие к правому крылу СДПГ или к молодым социалистам. Нескольких представителей Центра, изъявивших желание работать там, отослали обратно. Это было и неудивительно. Ведь в Лондоне правила лейбористская партия, имевшая подавляющее парламентское большинство. «Вилтон-парк» являлся ее вытянутой рукой, с помощью которой лейбористы намеревались политически воздействовать на пленных, а через них и на всю Германию.

США же стремились использовать в своей германской политике христианские круги. Их основным доверенным лицом в английской оккупационной зоне был обер-бургомистр Кельна некий доктор Аденауэр. Но на своем посту он оставался недолго. Начальник английской военной администрации освободил его от этой должности из-за каких-то пустяков. В начале 1946 года Аденауэр возглавил новую партию, созданную в Рейнской области, – христианско-демократический союз

***

Появление в лагере функционера, окончившего вышеупомянутые курсы, явилось большим событием. Многие надеялись узнать от него некоторые подробности о будущем своей родины. Функционер рассказывал о послевоенных проблемах Германии, описал размеры разрушений и трудности восстановления. В советской оккупационной зоне проводилась земельная реформа. Сельскохозяйственные рабочие и семьи беженцев получали наделы пахотной земли, скот и инвентарь. В других оккупационных зонах также должны проводиться подобные мероприятия. Соответствующие проекты законов и постановлений были уже подготовлены к рассмотрению.

Более же всего – и это было неудивительно после столь продолжительной учебы в «Вилтон-парке» – он хвалил условия, созданные в английской зоне оккупации. Пленные, однако, знали из газет и писем родных, что как раз в Рурской области сложились тяжелые условия и люди голодали. Восстановление разрушенной промышленности? Докладчик вынужден был признать, что в этом направлении делается еще очень немного. Одной из причин такого положения он назвал Потсдамские соглашения.

После его выступления началась дискуссия.

– Почему ничего не делается для того, чтобы ускорить денацификацию? – задал вопрос обер-ефрейтор Кройцман. – Почему члены нацистской партии получили право вступать в новые политические партии?

Гербер тоже решился задать вопрос:

– Как же будет восстанавливаться экономика Германии, если Рурскую область хотят интернационализировать?

Докладчик запнулся, а затем вовсе замолчал. На помощь ему пришел председательствующий, опытный социал-демократ. Он заявил, что время, отведенное на дискуссию, истекло, и на остальные вопросы отвечать уже некогда. И он закруглился, отделавшись несколькими замечаниями общего плана.

Гербер был глубоко разочарован. Не только выступавшим, но и своими товарищами. Молча, безучастно сидели они на скамьях. Было ли им лень поразмыслить или же в них все еще сидело недоверие?

На следующий день к Герберу зашел коммунист Кройцман. Оба во время вчерашней дискуссии спрашивали, по сути дела, об одном, хотя и с разных позиций. А это свидетельствовало о том, что они принадлежали к небольшому кругу людей, интересующихся политикой. Поэтому Кройцман решил познакомиться с Гербером поближе и вместе поискать ответ на волнующие обоих вопросы.

Гербер в свою очередь хотел присмотреться к Кройцману. Фигурой и крепкими кулаками он походил на атлета. Его несколько грубоватое лицо с зоркими серо-голубыми глазами выдавало энергию, резкой была и его манера разговаривать.

Вопрос Гербера об экономическом будущем страны, об интернационализации Рурской области докладчик оставил без ответа. Высказывая свои соображения, Кройцман принимал во внимание конкурентную борьбу между англичанами и американцами. Монополии США стремились к тому, чтобы германская промышленность попала под их влияние, и к распространению этого влияния на английскую и французскую зоны оккупации. Кройцман считал, что это совершенно нормальные противоречия между империалистическими державами.

Предприниматели на Рейне и в Руре снова стали проявлять активность. Поначалу они, правда, оставались за кулисами и посылали своих полномочных представителей во вновь создаваемые организации, поскольку сами в прошлом здорово себя дискредитировали.

– Они финансировали нацистскую партию и помогли Гитлеру сесть в седло, – сказал Кройцман. – Для господ монополистов, фабрикантов оружия и финансовых воротил война является большим бизнесом, они же, собственно, и готовили войну, поэтому их место на скамье подсудимых…

Такой образ мышления был для Гербера абсолютно новым.

И эти два столь не похожих друг на друга человека стали встречаться все чаще и чаще. Харальд Кройцман был родом из Тюрингии, проживал неподалеку от Цейленроды, по профессии столяр, как и его отец. Судьба этой антифашистской семьи была для Гербера поучительна.

Поначалу он терпеливо слушал то, что говорил Кройцман. Многое в его терминологии было незнакомым и звучало наподобие лозунгов. Плутократов он называл капиталистами. Гербер все яснее понимал, что Кройцман пытается напичкать его «пролетарской идеологией».

«Нет, это не для меня, – размышлял он. – Он полагает, что разбирается во всем лучше меня, хотя и окончил-то всего-навсего народную школу и не умеет даже правильно произносить иностранные слова. Рабочий всегда останется рабочим, а крестьянин – крестьянином».

***

Вскоре пришло еще несколько писем из дому. Бреммель, признанный из-за своей негнущейся ноги негодным к военной службе, был единственным, кто получил в 1944 году аттестат зрелости, и теперь учился в Йене. «Вот счастливчик!» – с завистью подумал Гербер.

Штольт, который после войны был отпущен из английского плена, не мог отвыкнуть от праздной жизни. Ему не хотелось снова садиться за парту, поэтому он предпочел заняться спекуляцией радиодеталями из фондов бывшего вермахта. Они приносили ему приличный доход. Но однажды он погорел, и все его запасы конфисковали. А ему была предоставлена возможность в течение года поразмыслить о том, как начать новый жизненный путь.

Вольфрам Дидерих находился в Геттингене, в английской оккупационной зоне. Его отец, штурмовик, вовремя бежал из советской зоны. Вольфрам проворачивал для какого-то английского офицера небольшие операции на «черном рынке», за что мог учиться, хотя у него и не было официального аттестата зрелости. На жизнь он зарабатывал статьями, которые писал для небольшой газеты, выходящей по лицензии оккупантов.

***

Важным шагом на пути демократизации жизни в лагере были первые выборы. Каждый барак должен был тайным голосованием избрать старшего. Все обитатели имели право выставлять свою кандидатуру. Для проведения выборов создавалась избирательная комиссия в составе трех человек, самый пожилой избирался председателем.

Указания коменданта лагеря были расписаны на трех страницах: подготовка к выборам, выдвижение кандидатов, подготовка бюллетеней, подсчет голосов, объявление результатов голосования, представление протокола в управление лагеря, порядок опротестования результатов выборов.

Чем ближе подходил этот великий день, тем больше росло возбуждение. Молодые парни, выросшие при нацистском режиме, еще никогда не участвовали в выборах. Гербер, конечно, хотел предложить кандидатуру Рольфа Ульберта, но тот отказался. Английское руководство лагеря неоднократно привлекало к ответу старших по баракам, если только происходили какие-либо недоразумения. Ульберт не хотел брать на себя такую ответственность.

– Не стоит выделяться из общей массы. Надо раствориться в ней. – Подобные мысли он высказывал Герберу неоднократно, особенно в последнее время.

Гербер был неприятно поражен. Он понимал причины осторожной позиции своего друга, но разве можно уходить в сторону, когда речь идет о столь почетной обязанности?

В конце концов предложили кандидатуру прежнего старшего, который вполне справлялся со своими обязанностями. После выборов стало известно, что в большинстве бараков поступили также. Это событие Гербер прокомментировал словами: «Порядок победил по всей линии!» Только немногие барачные шейхи, не пользовавшиеся уважением товарищей, были вынуждены сложить полномочия.

***

Теперь в лагере читали более интересные доклады. Парламентарий из Кардифа говорил, например, о системе выборов в Великобритании. Во время дискуссии в качестве «лидера оппозиции» успешно выступал Харальд Кройцман: о системе избирательных округов, самих выборах, роли верхней палаты парламента и многих других вопросах он отзывался критически. Гербер перевел ему из английских источников несколько статей по этим вопросам, и Кройцман готовился, располагая точными исходными данными.

Однажды в лагерь приехал пастор Мартин Нимеллер. У этого человека, имя которого часто появлялось в газетах, было довольно бурное прошлое. В первую мировую войну он служил кайзеру, будучи капитан-лейтенантом, командиром подводной лодки. Затем в знак протеста против жестокостей войны стал теологом. При правлении нацистов принадлежал к числу руководителей познавательного направления церкви, отважно выступал против вмешательства гитлеровского правительства во внутрицерковные дела и отвергал фашистскую расовую идеологию. В 1937 году был арестован и восемь лет просидел в концентрационном лагере.

Для большинства пленных пастор Нимеллер был первым очевидцем ужасов, творившихся в лагерях уничтожения. Он страстно говорил о коллективной вине немецкого народа, о необходимости искупить эту вину и восстановить доброе имя немцев.

В западных оккупационных зонах кульминационный пункт денацификации и осознания собственной вины был уже позади. Нацистов, занимавших в свое время руководящие посты, местные суды оправдывали как «попутчиков». Было уже трудно не заметить первых признаков вновь возрождающегося антисемитизма.

Какой-то профсоюзный деятель из Рурской области рассказывал о трудностях. Добыча угля в результате постоянного отключения электроэнергии и демонтажа оборудования, болезней и падения денежного курса резко сократилась. Даже шахтеры не получают достаточного количества угля для обогрева жилищ.

Школьный советник из Восточного Берлина рассказал о введении новой системы образования. В материальном отношении, будучи директором средней школы, он был обеспечен хорошо – получал продовольственную карточку рабочего. Умственный труд советскими оккупационными властями оплачивался так же высоко, как и физический. Многие в лагере отнеслись к этому сообщению с большим вниманием. В других оккупационных зонах люди интеллектуального труда считались служащими и получали так называемые «кладбищенские» продовольственные карточки. У кого не было дополнительных источников существования, тот голодал.

Некоторое волнение присутствующих вызвало выступление бургомистра небольшого портового города на побережье Северного моря. После выступления ему задали вопрос:

– Правда ли, что по Северному морю все еще плавают немецкие тральщики с немецкими командами на борту?

Бургомистр, видимо, недооценил каверзного вопроса, так как поспешно ответил:

– Конечно. После того, как закончится траление мин, вновь расцветет торговля и туризм, от которого во многом зависит благосостояние нашего города.

Как выяснилось в развернувшейся затем дискуссии, подобный доклад он уже делал несколько дней назад в офицерском лагере. Военнопленные моряки с золотым орнаментом на козырьках фуражек, спрашивали докладчика, где они могут записаться на эти корабли. Он, к сожалению, этого не знал, но обещал немедленно передать их прошения о зачислении в указанные трудовые команды.

Многие офицеры внесли свои фамилии в список, который бургомистр продемонстрировал с гордостью. Эти господа пожелали как можно скорее возвратиться на флот. Он обещал ускорить их освобождение из лагеря или по крайней мере внести такое предложение куда следует.

Однако последние офицеры военно-морского флота, как они себя называли, должны были набраться терпения. Когда-то они пожелали быть последними, а теперь опоздали, чтобы стать первыми в новом военно-морском флоте. Какой приказ отдал Черчилль незадолго до окончания войны? Винтовки и другое немецкое оружие аккуратно собрать и сберечь. Орудия с прежних тральщиков хотя и были демонтированы, но находились на складах в отличном состоянии. Это бургомистр мог подтвердить. И если здесь, в лагере, найдутся парни, которые пожелают записаться добровольно…

Но таковых не нашлось. Харальд Кройцман и его друзья желали совершенно иного. И они открыли карты. Сообщение об активных действиях немецких тральщиков в Северном море было передано Лейпцигским радио, но радиостанция Гамбурга по указанию английских оккупационных властей его опровергла. Только теперь бургомистр понял, какой опрометчивостью с его стороны было упоминание о таких щепетильных вещах.

К сожалению, в лагере не оказалось никого, кто, подобно Джорди, мог написать об этом своему депутату. В противном случае высокочтимому господину военному министру снова пришлось бы отвечать на нежелательные для него вопросы.

Гербер и Кройцман радовались совместному успеху. Рольф Ульберт воспринял фиаско бургомистра совершенно спокойно. Он старался по возможности избегать разговоров с Кройцманом. Молодого рабочего он, по-видимому, считал недостаточно образованным и воспитанным.

Но у Харальда была масса положительных качеств. Он оказался хорошим товарищем. Обладал прекрасными профессиональными навыками. Из нескольких старых досок, которые валялись где-то на территории лагеря, он соорудил для Гербера небольшой шкафчик. В качестве гвоздей он применил деревянные штифты. Гербер очень удивился:

– Деревянные гвозди?

– Такими советские саперы в войну укрепляли мосты для тяжелой техники, – ответил Харальд. – Лучше ведь иметь мост на деревянных гвоздях, чем совсем никакого?..

***

Процесс над главными военными преступниками подошел к концу. Он длился около года. Какой же приговор будет вынесен союзным военным трибуналом? Об этом высказывались разнообразные предположения. Наконец по лагерному радио пленные услышали, как лорд-прокурор огласил его: двенадцать раз прозвучали слова «смерть через повешенье». Двенадцать смертных приговоров! Среди прочих – Кейтелю и Йодлю.

Шахт, Папен и Фриче были освобождены в зале суда вопреки особому мнению советских представителей. Все другие подсудимые получили большие сроки тюремного заключения: Гесс, Функ и Редер – пожизненно, гросс-адмирал Дениц отделался десятью годами тюрьмы.

Но сомнения еще не развеялись. Будут ли эти смертные приговоры приведены в исполнение?

– Это же невозможно! – восклицал какой-то унтер-офицер авиации.

Гордясь своим высоким званием, которое давно уже ничего не значило, он выставлял напоказ обезьянью куртку с серебряным кантом и двумя поперечными нашивками.

– Геринг будет висеть! – возражал ему фельдфебель, с длинными, как у художников, накрученными локонами.

Заключили пари. Поскольку у спорящих не было ценных вещей, договаривались, что проигравшему обреют наголо затылок.

Приведение смертных приговоров в исполнение было назначено на 16 октября 1946 года. В тюрьме соорудили три зеленых эшафота и подвесили веревки. Однако американские доброжелатели сумели передать своему бывшему партнеру по торговым сделкам Герману Герингу ампулу с цианистым калием и тем самым избавили его от петли.

Фельдфебель с вычурной прической проиграл пари. И обработка его затылка вызвала в лагере больший интерес, нежели приведение в исполнение приговоров в Нюрнберге.