Текст книги "Скитания"

Автор книги: Герхард Грюммер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 29 страниц)

К концу года в Сен-Мало осталась половина боевых кораблей. При существующем соотношении сил не нужно быть провидцем, чтобы рассчитать, когда и другая половина окажется на дне.

Дела на сухопутном фронте шли не лучше. На Востоке весь центральный его участок был прорван на многие сотни километров. «Пленных мы там потеряли в два раза больше, чем под Сталинградом», – сказал один маат. И никто не спросил, откуда ему это известно. Даже в военных сводках не удавалось скрыть тяжелое положение: в них стали появляться названия населенных пунктов Восточной Пруссии.

Союзники высаживались теперь почти беспрепятственно. Они прошли полуостров Котантен и отрезали четыре дивизии. Если фронт в Нормандии рухнет, Сен-Мало станет мышеловкой, из которой не будет выхода.

«Спасти нас может только чудо, – думал Гербер. – Но чудеса происходят в детских сказках, а эта война – жестокая действительность. Каждый день она уносит новые жизни, требует новых жертв. Война проиграна…»

В этот момент на корабле командира отряда подали сигнал «Спустить флаг». Гербер отдал честь, но мысли его были далеко.

***

Гербер уже десять дней нес службу на корабле, когда был получен приказ всему отряду выйти в море. Английские корабли, предположительно эсминцы, прошлой ночью парализовали сообщение между материком и островом в проливе. Грузовые суда с важными материалами, находившиеся на острове, не могли выйти. «Хейн» должен был прийти на помощь.

Уже сам отход от пирса на тральщике был для Гербера в новинку. Корабль с двумя винтами и двумя машинами обладал большой маневренностью. С удивлением наблюдал обер-фенрих, с какой легкостью командир отвалил от пирса. Дюжины матросов находились на палубе, но для отплытия нужны были лишь немногие.

Быстрым темпом выходили тральщики в открытое море. Там идти в составе отряда не составляло труда. Все корабли были одного типа и имели приличную скорость.

Когда наступила ночь, раздали дополнительный паек. Обычно выдавали маленькие пачки вафель или упаковки с драже. Сегодня это был шоколад «Кола» – в 1944 году редкая вещь. С недоверием вертели в руках моряки плитки шоколада. Они привыкли судить о степени опасности задания по характеру дополнительного пайка. Если раздают драже – можно рассчитывать на спокойную ночь, если шоколад – значит, в море придется тяжко.

Некоторые сразу принялись грызть горькую темно-коричневую массу. Гербер разделил обе твердых плитки на восемь кусков и решил съедать каждый час по одному. Большими порциями есть шоколад не рекомендовалось. Кто съедал всю плитку сразу, у того начиналось учащенное сердцебиение.

К полуночи отряд был на полпути между Сен-Мало и Гернси. Впереди лежал остров Джерси и были уже видны огни маленьких островков в проливе. «Может быть, все обойдется? – подумал Гербер. – Может быть, шоколад выдали понапрасну?»

В этот момент над тральщиками засверкало полдюжины осветительных ракет и снарядов. Вокруг стало светло как днем. Желтый свет заливал своими лучами корабли и людей так ярко, что Гербер мог различить у соседа на бороде каждый волос.

Секундой позже на тральщики обрушился огонь. Вокруг сверкали фонтаны воды, а осветительные ракеты продолжали вспыхивать в небе. Гербер получил приказание наблюдать за противником через дальномер с 24-кратным увеличением.

Южнее Гернси он насчитал пять эсминцев. Они шли в кильватерной колонне и, развернувшись левым бортом, вели огонь из всех орудий.

Позади эсминцев тоже что-то сверкало. Гербер напряг зрение и, казалось, различил силуэт крейсера, который сопровождали и прикрывали эсминцы. Повернув орудийную башню налево, Гербер увидел крейсер отчетливо. Он вел огонь осветительными снарядами через эсминцы, обеспечивая им оптимальные возможности для ведения огня. Это был классический маневр.

Командир отряда приказал развернуться и поставить дымовую завесу. Это мало что давало, потому что эсминцы были снабжены радарными установками. Но сама мысль, что ты не совсем беспомощен, действовала успокаивающе. Кроме того, при этом не было видно эсминцев. Тральщик под номером VI, шедший в отряде Цехмейстера, получил многочисленные попадания и потерял ход. На корме вспыхнул яркий огонь. Противопожарные средства, очевидно, не могли с ним справиться. Гербер в дальномер видел, как на тральщике были задействованы все рукава, но остановить пожар не представлялось возможным – он распространялся все дальше и дальше. А горящий корабль являлся отличной мишенью для артиллерии противника.

В этой ситуации особое хладнокровие и мастерство показал Цехмейстер. Он дал четкую команду, на полном ходу направил свою посудину к терпящему бедствие кораблю и промчался почти впритирку мимо него. Высокая волна, поднятая тральщиком, бросила мощный поток воды на горящую палубу и погасила огонь.

Однако и положение остальных кораблей отряда было критическим. Все больше вражеских снарядов попадало в цель. Значительная часть корабельных надстроек представляли собой груду развалин. Стволы орудий смотрели во все стороны, из котельных струился пар.

Цехмейстер совершил полный круг и вновь быстро подошел к терпящему бедствие кораблю, перекинул на него чалки и под градом снарядов, двигаясь рядом с ним, принял всю команду, включая и раненых, на борт. Через несколько минут он вновь дал полный ход и вышел из опасной зоны.

Разбитый корабль лежал без движения и, буквально осыпаемый снарядами, медленно погружался в воду.

Тральщик Цехмейстера тоже получил два попадания. Одно было относительно безопасным – в угольный бункер. Снаряд не пробил борта, причинил лишь некоторые разрушения. Хуже обстояло дело со вторым снарядом – он угодил в санитарный отсек, разрушил его полностью, двух матросов убил и двух тяжело ранил.

Отряд полным ходом двигался к прибрежной полосе, под прикрытие батарей береговой артиллерии. Английские эсминцы не решились приникнуть в зону огневого воздействия острова Джерси и вышел из боя. Над отрядом потрепанных тральщиков опустилась мгла.

На палубе стонали и кричали раненые. Большинство их были с потопленного корабля. Цехмейстер послал второго офицера на палубу: «Навести порядок» – таков был его приказ.

Вначале Гербер осмотрел санитарный отсек. В куче обломков нельзя было найти ни одного целого флакона с медикаментами. Врача на тральщике не было. Обоих санитаров убило прямым попаданием, и Гербер, знакомый с санитарным делом лишь в объеме программы для новобранцев, почувствовал ответственность за жизнь этих искалеченных людей.

Он собрал перевязочные материалы, исправил освещение, чтобы можно было сделать перевязку легкораненым. Когда двенадцати раненым помощь была оказана, Гербер увидел, что перевязочных материалов у него осталось максимум на троих.

Стоны и крики тяжелораненых резали ему слух. Командир прислал еще одного посыльного. Он не передал никаких особых указаний, но Гербер знал, что он требует навести порядок.

Три матроса внесли на бак обгоревшего кочегара. Они начали осторожно снимать с него обуглившуюся одежду. От кочегара странно пахло – как от повара, который часами стоял на камбузе и пропитался запахом жареного мяса. Наконец Герберу удалось снять с раненого последние обрывки верхней одежды.

Пострадавший работал в котельной, когда снаряд перебил масляный трубопровод. Горячим маслом матросу ошпарило левую руку от плеча до локтя. Кожа на ней висела клочьями. Были видны обнаженные мускулы.

Маат, обшаривая санитарный отсек в поисках необходимых материалов, нашел тюбик мази от ожогов. Через разорванную упаковку половина содержимого вытекла. Гербер схватил тюбик. По всей вероятности, это было уже бесполезно, но он не мог оставить бедного кочегара без помощи.

Гербер стиснул зубы, с трудом преодолевая отвращение. С помощью льняной тряпки он начал тщательно смазывать страшную рану. Кочегар ревел, как раненый зверь, и наконец потерял сознание. Помощник Гербера разорвал свежую простыню на полоски и наложил раненому временную повязку, после чего они осторожно уложили пострадавшего на койку.

Один за другим поступали в кают-компанию тяжелораненые. Постепенно на палубе воцарилось спокойствие. Легкораненые, тупо уставившись, механически прихлебывали горячий кофе, чтобы немного согреться. В измазанной маслом и запачканной кровью форме они производили жалкое впечатление.

Цехмейстер появился в кают-компании, когда туда принесли раненного в голову обер-маата. Он судорожно прижимал к ране клок грязной ветоши. Из-под пропитавшихся кровью тряпок крупные капли стекали ему на рукав. Гербер выбросил ветошь и увидел страшную рану. Куска черепной кости не было совсем, а из дыры проглядывал мозг, в котором торчали мелкие осколки. Гербер не отважился дотронуться до них. Здесь нужен был опытный хирург. Он наложил лишь временную повязку.

Самым удивительным было то, что раненый не потерял сознания.

– Я выздоровлю? – озабоченно спрашивал он. – Меня хотели послать на курсы рулевых. Наверное, меня откомандируют на три недели. Раньше, когда мне случалось ободрать колени, моя мать всегда говорила: «На тебе все заживает, как на собаке».

Цехмейстер положил ему руку на плечо.

– Все будет в порядке, – пробормотал он. – Наш обер-фенрих сделает все, что может.

Гербера обрадовала похвала командира. Он работал до упаду. Уже занималось утро, когда он покинул затемненное помещение и вышел на палубу. Матрос принес ему чаю. Из камбуза прислали глоток рому.

Лейтенант фон Хейде, так много распространявшийся о единстве народа и товариществе, даже ни разу не зашел взглянуть на раненого. Гербер задумчиво смотрел на побледневшего мата, и гибель Адама казалась ему невосполнимой потерей.

После пяти отряд вошел в Сент-Хельер на острове Джерси. Госпитальное судно «Хюкстер» стояло у пирса. Цехмейстер пришвартовался рядом с ним и передал раненых.

Смертельно усталый и опустошенный, упал Гербер на койку. Он несколько раз вздрагивал – в его ушах все еще звучали крики искалеченных людей.

Через два дня отряд без происшествий достиг рейда Сен-Мало. Американцы к этому времени заняли Шербур. Прорваться на Гернси было невозможно.

Глава 16
КАПИТУЛЯЦИЯ КРЕПОСТИ СЕН-МАЛО

К середине июля войска союзников заняли большую часть полуострова Котантен и достигли линии Лессе – Сен-Ло – Кан. В районе высадки было уже сосредоточено тридцать пехотных и тринадцать танковых дивизий. Боевые действия союзников поддерживали отряды французского движения Сопротивления. Их борьба к тому времени переросла во всеобщее вооруженное восстание.

Но хотя немецкие соединения в количественном отношении и уступали союзникам, их войска продвигались на данном направлении очень медленно. Зато союзники активно использовали свое превосходство в воздухе. С аэродромов Нормандии почти беспрерывно взлетали самолеты.

Для упрощения дела флаг, возвещавший о воздушном нападении противника, развевался на вышке сигнальной станции Сен-Мало с утра до самой ночи. Ведь сигнал воздушной тревоги звучал практически постоянно. Зачастую самолеты противника появлялись в воздухе до двадцати раз за день. Их удавалось рассеять лишь массированным огнем.

Они напоминают рой ос, слетевшихся на кусок торта с вареньем, – сказал по этому поводу лейтенант фон Хейде.

Связь с побережьем по железной дороге была полностью прервана. Партизаны из состава отрядов движения Сопротивления пускали под откос поезда, взрывали мосты, демонтировали рельсы. В городе повсюду висели плакаты кроваво-красного цвета с фамилиями французских граждан, расстрелянных в порядке возмездия.

В дневное время дороги между городами становились непроезжими. Истребители-бомбардировщики постоянно висели над ними. Лишь по ночам удавалось проскочить отдельным грузовикам, а ни доставляли только самые необходимые боеприпасы – для зениток.

Вечером 20 июля на кораблях стало беспокойно. Отовсюду поползли слухи: «Покушение на фюрера в его штаб-квартире… Военный путч в Берлине…»

Естественно, эти невероятные известия должны были просачиваться из радиорубки. «Кто знает, что за передачи слушали радисты в это время, – думал Гербер. – Военный путч? Просто трудно себе представить…» Поэтому он решил относиться к этим слухам как к обычным гальюнным новостям. Но слухи продолжали распространяться.

Гербер включил приемник. Маршевая музыка – как всегда, перед каким-нибудь важным сообщением. Затем последовало краткое коммюнике: «Покушение на фюрера в Вольфшанце… Взрыв бомбы… Много убитых и раненых… Фюрер жив…» Следовательно, это не гальюнные новости!

Члены команды столпились у громкоговорителя. Несмотря на разнообразные сообщения, никто не мог составить себе ясного представления о случившемся. Что же, собственно, произошло в Берлине? Некий майор Ремер из охранного батальона «Гросс Дойчланд» выступал за решительные действия.

Наконец по радио глухим, слабым голосом сказал несколько слов сам Гитлер. По-видимому, внутри его все еще сидел страх. Дрожащим, как у старика, голосом он воздал хвалу провидению, которое и на этот раз чудесным образом спасло его от гибели.

Во все последующие дни разговоры вращались главным образом вокруг покушения… Стали известны некоторые имена – генералы и старшие офицеры, большинство из них дворянского происхождения, отмечены самыми высокими наградами. «Какая-то небольшая кучка преступных элементов, которая выкорчевывается самым безжалостным образом», – сообщала газета «Фелькишер беобахтер».

Но кучка-то была, по-видимому, не такой уж маленькой. В ночь с 20 на 21 июля по приказу генерала Штюльпнагеля в Париже были арестованы тысяча двести сотрудников служб СС и СД, находившихся в войсковых частях и армейских учреждениях. Тысячу двести одним махом, и при этом не раздалось ни одного выстрела! Судя по всему, между Берлином и Парижем была все же какая-то связь. Однако через несколько часов арестованные были освобождены. Речь шла якобы об «учебном сборе», как заявил генерал. Но кто поверил этому?

Штюльпнагеля вызвали в Берлин. По дороге он пытался покончить жизнь самоубийством, но неудачно. Его начальник генерал-фельдмаршал фон Клюге принял яд. Это было началом целой цепи самоубийств и смертных приговоров, домашних арестов и охоты на участников заговора и лиц, знавших, что он готовится. Но до общественности из всего этого доходило лишь очень немногое. Имперское правительство путем публикации сообщений определенного направления пыталось продемонстрировать свою якобы несломленную силу. На деле же военное положение страны было безнадежным.

Среди команды тральщика с номером VI эти официальные сообщения вызывали по большей части не только возмущение, но и неуверенность и даже отчасти чувство страха. Некоторые, до этого никогда явно не высказывавшиеся по вопросам политики, показали себя стопроцентными приверженцами Гитлера.

– Эти трусы хотели убить нашего фюрера! – заявил с возмущением один из обер-ефрейторов. – Всех офицеров дворянского происхождения надо расстрелять. Всех до единого! – Из их числа он не хотел исключать даже всегда подтянутого офицера, отвечавшего за вопросы национал-социалистской идеологии.

Высказывания о ненадежности армейского командования вновь зазвучали на флоте во весь голос. «Измена», – говорили многие, когда произошла высадка войск союзников в Нормандии. Теперь подобные слухи получили дополнительные основания, хотя при этих высказываниях и требовалась осторожность. Брань в адрес армии была, в общем-то, запрещена. «Подавляющее большинство офицерского корпуса продемонстрировало свою верность фюреру, – говорилось в одном из циркуляров. – Никто не должен позволять себе прямые выпады и оскорбления в адрес генералитета, дворянства, а также армейских частей и учреждений. Что же касается участников путча, то речь идет лишь о небольшой кучке потерявших всякую совесть и честь предателей. Поведение вермахта в целом безукоризненно…»

Уже вскоре после неудавшейся попытки путча командиры всех родов войск, занимавшие высокие и высочайшие посты, поспешили принести спасенному «самим провидением» фюреру заверения в своей преданности. Одним из первых был Эрих Редер. За ним последовал целый хвост адмиралов, командиров береговых служб и командующих эскадр, флотилий и отрядов кораблей. При этом все старались подчеркнуть, что мундир военно-морского флота остался незапятнанным.

Не захотел отставать от всех и Брейтенбах. Он поручил лейтенанту фон Хейде подготовить текст телеграммы. Хейде выстроил всю команду и с большим пафосом зачитал перед строем напыщенный текст.

***

20 июля имело последствия. На первый взгляд довольно невинные – в вермахте ввели так называемое немецкое приветствие. Прослужившие долгие годы на флоте офицеры восприняли этот приказ как противоречащий всем традициям. Считалось, что предложение об этом нововведении исходило от кадровых военных. А как же иначе!

Многие офицеры с явным неудовольствием вытягивали теперь правую руку, которую в течение десятков лет обычно прикладывали к головному убору. Находчивые быстро нашли компромиссное решение: они поднимали руку, слегка согнутую в локте, на уровень головы. При этом ладонь, по правилам направленная вперед, была слегка повернута внутрь. И хотя пальцы не касались околыша фуражки, держались они от него на небольшом расстоянии. Тот, кто не был слишком педантичным, рассматривал это как почти уставное приветствие.

Нашлись и такие, которые теперь постоянно носили в правой руке перчатки. Вполне естественно, они не могли вытягивать пальцев, и это придавало приветствию в высшей степени гражданский характер. Подобным образом многие высказывали протест против этого нововведения. На большее, однако, никто не осмеливался.

Фон Хейде воспринимал вышеупомянутые отклонения от устава с неудовольствием, но ничего не говорил по этому поводу. Поскольку он был офицером, отвечавшим за национал-социалистскую идеологию в отряде кораблей, ему приходилось заниматься более важными вопросами, при решении которых он развивал бурную деятельность. Повсюду у него были глаза и уши. Достаточно было неосторожного высказывания, некоторой неуверенности в окончательной победе – и человека брали на заметку. Наступило великое время доносчиков и шпиков.

В отряде незаметно исчезли несколько человек: с тральщика под номером VII – тот самый обер-ефрейтор, который ратовал за расстрел всех офицеров дворянского происхождения.

Гербер стал более осторожным. Он почти сожалел, что путч не удался. Если генералы хотели лишить власти СС и СД, они, наверное, разделались бы и с такой крысой, как Хейде. Этот полковник фон Штауффенберг был, по-видимому, человеком большого мужества, раз решился заявиться с бомбой в штаб-квартиру самого фюрера. Может быть, без Гитлера война пошла бы и по-иному, а может быть, и нет. Собственно говоря, цель заговора оставалась по-прежнему окутанной покровом тайны.

***

25 июля 1-я американская армия, сосредоточившаяся в районе высадки, перешла в наступление в южном направлении. Пал Гранвиль. Танковая лавина генерала Паттона катилась вперед и прорвала под Авраншем линию фронта немцев. Все части и подразделения, которым удалось увернуться из-под удара, стягивались к бретонским портовым городам Сен-Мало, Сен-Брие, Брест и Лориан.

День 1 августа был нестерпимо жарким. Один из ефрейторов с корабля был откомандирован на эсминец в Голландию. Лейтенант фон Хейде поручил Герберу проследить за тем, чтобы тот ровно в двенадцать отправился с уложенным вещевым мешком на вокзал.

Часом позже ефрейтор, с трудом переводя дыхание, почти бегом возвратился на корабль:

– Туда не идет ни один поезд! На вокзале не поймешь что твориться, просто какой-то сумасшедший дом. Говорят, что Сен-Мало отрезан американцами…

Гербер под благовидным предлогом отправился в штаб. Не говоря ни слова, радист сунул ему пачку телеграмм. То, что прочитал Гербер, превосходило даже хаос, царивший в день высадки союзников: «Всем кораблям, способным выйти в открытое море, сосредоточиться на рейде».

И тут же приказ противоположного содержания: «Всем кораблям, способным выйти в открытое море, принять на борт горючее и боеприпасы в количествах, которые только можно разместить на кораблях…»

«Все боеприпасы, находящиеся на берегу, в том числе боеприпасы отрядов кораблей, немедленно поступают в распоряжение коменданта крепости и не должны отгружаться на корабли без его личного распоряжения».

Затем опять приказ противоположного содержания: «Все способные выйти в открытое море корабли должны немедленно загрузить на борт весь оставшийся запас боеприпасов. В порядке исключения ящики со снарядами и патронами могут размещаться прямо на палубе…»

«Толковых штабных офицеров взять на корабли и включить в списочный состав».

И опять приказ противоположного плана: «Все сотрудники штабов, рабочее место которых на берегу, немедленно включаются в ряды защитников крепости Сен-Мало. Распоряжения по своему использованию им надлежит получить у ворот крепости…»

– От всего этого можно сойти с ума, – сказал Гербер, когда стали поступать новые распоряжения, противоречащие одно другому.

Хейде конечно же находился на берегу, а казначей говорил лишь:

– Прекрасно, прекрасно. – И только иногда для разнообразия: – Выполняйте, Гербер!

На пирсе шатались штабные бездельники.

– Не могли бы вы взять и меня с собой? – Маат из управления с гордостью показывал три больших картонных ящика с шоколадом «Кола», в которых на глазок было не менее шестисот плиток. Он хотел отнести их на борт для ускорения «прописки».

Другой прихватил сто двадцать гарнитуров белья, а еще один – пятьдесят пар ботинок со шнурками.

– Если бы у вас было двадцать бочонков рому, наш командир согласился бы сразу, – ответил ему Гербер иронически.

– Будет сделано, я сейчас же вернусь, – заверил интендант и помчался галопом.

Вслед за ними появился представитель управления боепитания и предложил забрать у него остатки боеприпасов. Их можно было получить сейчас же.

– Наконец-то вполне нормальное предложение! – простонал Гербер.

– Так точно, господин обер-фенрих! – заорал дежурный маат так громко, что все находившиеся вокруг рассмеялись.

Немного спустя они грузили боеприпасы, пока барказ не наполнился до краев. Последние ящики оказались на борту в тот момент, когда уже стали поднимать якоря. Корабли, стоявшие у пирсов, готовились покинуть порт.

К заходу солнца все боевые корабли находились уже на рейде. В бинокль Гербер видел, как «приписники» на других кораблях боязливо поглядывали в сторону берега, как будто бы там каждую минуту могли появиться передовые танковые дозоры американцев.

Но на этот раз танковый вал прокатился мимо Сен-Мало.

***

Корабли круглосуточно стояли под парами, однако приказ на выход в море не поступал. Да и куда они могли следовать? С момента падения Гранвиля и Авранша морской путь даже к островам в проливе стал в высшей степени опасен. Среди немецких подразделений в Сен-Мало царил панические настроения. По сути дела, поражение являлось лишь вопросом времени, и западня должна была захлопнуться.

Гербер нес дежурство на мостике, когда начался массированный налет авиации союзников. Тридцать истребителей-бомбардировщиков появились почти одновременно над большим рейдом. Яростно залаяли корабельные пушки. Их рев и разрывы бомб составили поистине адскую какофонию.

Над внешним фортом внезапно появился «лайтинг». Гербер приказал направить в его сторону одну из пушек, находившихся на мостике. Теперь ни один из атакующих самолетов не останется вне поля зрения. Счетверенная установка вела огонь по группе самолетов, висевших над портом. Открыла огонь по одной из целей и 37-миллиметровая баковая пушка.

Гербер не знал, куда ему следует направить огонь своих средств в первую очередь. Смертоносные птицы наседали со всех сторон. Несколько соседних кораблей уже получили повреждения. Орудийная прислуга была убита. Тральщики и сторожевики вели огонь с продолжительными паузами.

Один из «лайтингов» зашел на корабль незаметно, со стороны солнца и обстрелял его из крупнокалиберных пулеметов и пушек. На палубу и мостик посыпался град пуль. Поднялась пыль, повсюду засвистели осколки. Гербер увидел, как у баковой пушки упало несколько человек из расчета.

В тот же момент он почувствовал сильный удар в левую ногу и через какое-то мгновенье острую боль. Штанина его кожаных брюк была разодрана в клочья, а на мостике стало расплываться кровавое пятно. Гербер крепко ухватился за что-то, пытаясь удержаться на ногах. Лужа крови, однако, становилась все больше. В глазах у него заплясали черные точки, и он потерял сознание.

***

Когда он пришел в себя, то обнаружил, что лежит в окрашенном в светлые тона зале. Он стал лихорадочно соображать, где же находится. Ясно, что не на корабле – там лишь маленькие, узкие каюты с низкими потолками.

Он медленно перевел взгляд налево. На соседней кровати лежал какой-то человек. Но почему у него громадная белая голова? Гербер собрал все свои силы, закрыл на короткий промежуток глаза и попытался сосредоточиться. Только теперь он разглядел, что у соседа на голове плотная повязка – она оставляла открытыми лишь нос и рот.

На кровати справа полулежал молодой блондин. Казалось, он спал. Его рука и плечо были одеты в гипс, наложенный весьма замысловато – под углом. Радом с кроватью висела темно-голубая морская куртка типа «колляни», названная так по имени владельца фирмы в Киле, первого поставщика флотского интендантства. С большим трудом Гербер разглядел на рукаве куртки золотой угол и зубчатое колесо.

Все эти открытия потребовали от него значительных усилий. В глазах снова заплясали черные точки. Он не знал, как долго пролежал в таком состоянии. Над ним склонилась молодая хорошенькая девушка. На ней был белый фартук, а из-под накрахмаленной косынки выбивались черные курчавые волосы.

– Меня зовут сестра Жанни, – сказала она по-немецки с сильным французским акцентом. – Вы не хотите пообедать?

Гербер согласно кивнул. Сестра Жанни присела на край кровати и протянула ему тарелку с макаронами и говядиной. Он почувствовал, как к нему возвращаются силы. «А что, собственно говоря, тому причиной?» – подумал он. – Еда или хорошенькая девушка?»

– Вы потеряли много крови и поэтому должны лежать совершенно спокойно, – сказала Жанни, ставя на его тумбочку чашку с холодным чаем.

Он с жадностью выпил прохладную жидкость.

Вечером у его кровати появился первый посетитель. Им оказался обер-ефрейтор из машинного отделения. Он лежал в соседней палате. Осколок пробил ему мягкую ткань руки ниже локтя, не повредив кости. Ему было приказано лежать, но иногда, когда поблизости не было сестры, он вставал и немного прохаживался, заглядывая в соседние палаты.

Из его рассказа Гербер постепенно выяснил, что же с ним произошло. Еще на мостике ему сделали перевязку, но остановить кровотечение не удалось. Казначей приказал отправить его немедленно в ближайший госпиталь. На берег он был доставлен без сознания на надувной лодке.

– А где мы сейчас находимся? – спросил он обер-ефрейтора.

– В Сен-Серване.

Гербер прежде разглядывал в бинокль это местечко. До войны Сен-Серван был монастырем, а в путеводителе о нем писали как о местной достопримечательности. Несколько раз он собирался туда съездить, но так и не выбрался. И вот теперь оказался здесь в качестве пациента.

На следующий день перед обедом был назначен обход врача. Сестры и санитары провели обычную в таких случаях подготовку, затем в палату прикатили передвижной столик с перевязочным материалом и инструментами. Вслед за ним появился пожилой мужчина, небольшого роста, с умными глазами, смотревшими сквозь очки в золоченой оправе. Быстрыми короткими шагами он переходил от кровати к кровати. Доктор Ферре работал в операционной день и ночь. Обработанных им раненых укладывали на свободные койки. И вот теперь он разыскивал своих подопечных по всему госпиталю.

Чтобы облегчить эти поиски, один из приставленных к доктору санитаров писал на стене у кроватей, на которых лежали его пациенты, большую букву «Ф». Эта буква появилась и над кроватью Гербера.

Сестра Жанни очень осторожно сняла с ноги Гербера повязку с засохшей кровью. Она старалась не причинять ему при этом боли. И все же Герхарду пришлось стиснуть зубы, чтобы не закричать. Доктор Ферре начал очищать стерильными тампонами выпачканную кровью голень. Сквозь стекла очков он внимательно осмотрел рану.

– Хорошо, – сказал он.

Сестра Жанни протянула ему марлевую салфеточку.

– Все готово? – спросил врач, прежде чем наложить ее на область раны.

Жанни обмотала голень бинтом и улыбнулась Герберу. За ней стоял санитар с черными усиками и большими руками. Судя по его нарукавным нашивкам, он имел звание штабс-ефрейтора.

Гербер вскрикнул, когда санитар ухватил его за ногу и начал обматывать ее бумажной лентой.

– Потерпи же немного, – буркнул он.

Состояние Гербера понемногу улучшалось. Питание было хоть и не прекрасным, но достаточно калорийным. Сестра Жанни прикатила ему кресло на колесиках, и с его помощью он мог передвигаться по палате и по коридору, несмотря на крепко обмотанную ногу.

Часто, особенно по ночам, он страдал от сильных болей. Рана затягивалась медленно. Несколько мелких осколков сидели еще в мягких тканях, со временем их тоже должны были удалить.

***

Все больше и больше раненых поступало в госпиталь Сан-Серван. палаты были переполнены, даже тяжелораненые подолгу лежали на носилках.

Вместе с ранеными поступали и новости извне. Поспешно стянутые немецкие части предприняли попытку отрезать прорвавшихся под Авраншем американцев. Попытка оказалась безуспешной. Подобно раскрытому вееру, армии союзников продвигались по Северной Франции. Их танковые дозоры появились уже на Луаре.

С боями шаг за шагом американцы приближались и к Сен-Мало. При этом они не торопились. Сведение собственных потерь до минимума было для них, по всей видимости, делом более важным, чем быстрое продвижение вперед. По местам сосредоточения более или менее крупных немецких соединений и частей они наносили предварительные массированные артиллерийские и бомбовые удары.

Полк парашютистов, занявший позиции на окраине города, оказывал им ожесточенное сопротивление. Однако у парашютистов не было ни танков, ни артиллерии. Для укрытий они использовали каменные стены и строения, в результате чего американской пехоте наносились тяжелые потери.

Рейд по-прежнему находился под непрерывными ударами авиации. Паром и старый парусный трехмачтовик, прекрасная посудина, были потоплены. «Хюкстер» тоже покоился на дне моря. Имея опознавательные знаки госпитального судна, видимые на далеком расстоянии, он стоял на якоре на значительном удалении от боевых кораблей. И все же один из «тандерболтов» сбросил на безоружный корабль бомбу среднего калибра. К счастью, на его борту не было раненых. А команда добралась до берега на шлюпках.