Текст книги "Скитания"

Автор книги: Герхард Грюммер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 29 страниц)

***

Совершенно неожиданно для всех у ворот лагеря остановилась колонна грузовиков – раненых отправляли в другое место. Дважды Герберу не везло: все спешили занять места получше, а он со своим костылем оказывался в хвосте. Но на этот раз он был в числе первых.

Он прошел уже через два лагеря. И от очередного не ожидал ничего необычного. Но случилось по-другому. После многочасовой езды колонна остановилась не перед воротами нового лагеря, а на побережье, недалеко от сооруженного искусственным путем порта Мальберри. Это было чудо техники! Пленные, среди которых нашлось немало строителей и даже морской инженер, заговорили о его конструктивных особенностях. По всей видимости, отдельные элементы порта были доставлены через пролив на буксирах, а затем затоплены – так была заложена основа для портовых сооружений. У причала стояло несколько судов, неутомимо работали громадные краны. Здесь предусмотрели и противовоздушную оборону: плотная сеть аэростатов воздушного заграждения надежно прикрывала порт от воздушного нападения.

Оживление, царившее в порту, впечатлило. Беспрерывно сновали автомашины. Из чрева десантных кораблей выкатывались целые колонны. Корабли подходили как можно ближе к берегу, открывали аппарель, по которой автомашины выкатывались на сушу.

Движение регулировали военные полицейские. Уже издали видны были их белые шлемы. Блюстители порядка буквально рычали хриплыми голосами и щеголяли грубыми манерами. Как видно, они чувствовали себя хозяевами положения.

Внешне полицейские выглядели одинаково. По-видимому, их подбирали по физическим данным: среди них не было ни одного ростом менее ста восьмидесяти пяти сантиметров. В боксе все они наверняка выступали бы в тяжелом весе. И вот эти-то колоссы, обладавшие мощными бицепсами, напоминали Герберу о Рутше из Экдорфа. Герхард всегда остерегался подобных типов. Когда пленные должны были строиться в колонну по три для совершения марша, он всегда старался стать в середину. Если дело дойдет до тычков и ударов прикладами, то кто получит их? Естественно, те, кто идет с краю. За это он был благодарен школе Рутше.

Багаж не доставлял никому никаких хлопот. Носовой платок да ложка, и к ним еще костыль – вот, собственно, и все, чем располагал Гербер. Как говорили римляне: «Все свое ношу с собой». Эту цитату когда-то записал в его книжечку Хельмут.

– Вперед! – рявкнул ближайший полицейский.

Один из больших десантных кораблей был уже разгружен полностью, и в его трюм, подобно стаду коров, стали загонять сразу несколько колонн пленных. С верхней палубы на лифте туда спустили несколько параш, на чем, собственно, и закончилось обеспечение пленных на дорогу.

Воздушная тревога! Немедленно поднялась беспорядочная стрельба. Десантные корабли были хорошо вооружены. Еще при посадке Гербер заметил несколько счетверенных установок. Кроме них на борту были орудия и более крупных калибров. Десантный корабль сначала вел залповый огонь, однако затем стрельба приняла беспорядочный характер. Через люк, выходивший на верхнюю палубу, можно было видеть три «Хейнкеля-111». «Что за безумие соваться сюда всего одним звеном!» – подумал Гербер.

Немецкие самолеты были сразу же накрыты. Все три загорелись, не успев нанести прицельный бомбовый удар. Тем не менее стрельба продолжалась. Еще самолеты? И только позже выяснилось, что на радостях по случаю уничтожения противника были даны еще несколько залпов. Никто даже не стал этим возмущаться. Боеприпасов-то ведь было более чем достаточно.

Когда дело дошло до выплаты денежных премий за сбитые самолеты, начался ажиотаж. Командиры орудий получили толстенькие пачки банкнот в долларах. И все-таки, по их мнению, сумма была слишком маленькой. Каждый из командиров орудий убеждал, что все три сбитых самолета должны были быть отнесены на его счет. В громких дебатах по вопросу премий приняли участие все американские солдаты. Они спорили и горячились, совершенно позабыв о пленных. Вспомнили о них только тогда, когда речь зашла о немецкой авиации, и тут же, издеваясь, поднесли им под нос кукиши.

Во время перехода морем начались беспорядки. На корабле не было предусмотрено обеспечение продовольствием: питание пленных планировали только после прибытия на английский берег. Пленные, однако, были голодны и все громче выражали свои требования. Наконец появился молодой офицер, который выслушал их претензии с полнейшим спокойствием. Не разжимая губ, он бросил короткое «о’кэй» и ушел.

Никто и не ожидал, что после этого что-нибудь изменится. Но вот восемь человек из числа пленных – естественно, самых горлопанов – отобрали для того, чтобы они принесли в трюм несколько ящиков. Когда их вскрыли, каждому пленному досталась консервная банка весом почти с килограмм. К удивлению всех, в них оказался лосось в масле. Правда, хлеба им не дали. Все с жадностью набросились на деликатес, в результате чего у многих получилось расстройство желудка, Гербера после принятия жирной пищи вырвало.

Американские матросы веселились, бросая сухари и галеты в толпу. Вокруг каждого сухаря возникала дикая свалка.

***

В чреве громадного корабля было темно, так что в скат или во что-нибудь другое играть было нельзя. Тогда, чтобы скоротать время стали рассказывать истории.

Любовная тема в условиях, когда женщины находились далеко, была особенно актуальной. Смаковали невероятно грязные похождения. Франция в этой области дала больше материала, чем все остальные оккупированные страны Европы, вместе взятые.

Многие пережевывали вопрос о войне:

– Нам необходимо было строить подводные лодки, и только подводные лодки. Тогда Англии уже весной сорок первого года пришел бы конец.

– Ничего подобного! Нам нужно было строить самолеты и никаких кораблей. Четырехмоторные или еще лучше шестимоторные бомбардировщики. Нужно было разнести на куски всю Англию, и это бы решило исход войны!

– У нас было слишком мало танков. На Востоке явно не хватало машин на гусеничном ходу, в том числе для подвоза продовольствия и боеприпасов. Единственно правильным решением было бы производство танков! Еще двадцать танковых дивизий, и Иван капитулировал бы в октябре сорок первого.

– Было вообще грубейшей ошибкой остановить танки у Дюнкерка. Надо было продвигаться дальше, замкнуть кольцо окружения, и тогда томми оказались бы в помойном ведре!

– Роммелю не хватило трех дивизий для выхода к Суэцкому каналу. Тогда англичанам пришлось бы оставить Средиземное море. От этого удара им бы уже никогда не оправиться…

Находясь вдали от поля боя, все считали себя большими стратегами.

– Продвижение к Сталинграду было величайшей глупостью. Решения исхода кампании надо было добиваться на Севере. Ведь столица-то – Москва. Вот и надо было бросить туда все силы и средства! Ленинград все равно был бы нашим. Именно в этом заключалась основная ошибка!

– Да нет же, самым главным для нас было удержать Украину, житницу Европы. Да и промышленность там тоже имеется. Решающим фактором была Украина…

– Только Роммель мог что-то сделать. Его и нужно было направить туда, наверх…

– Нет, главным был Браухич. Когда его убрали, мы и стали отступать.

– К сожалению, Геринг не имел решающего влияния на сухопутные войска, иначе все бы шло по-другому!

Конечно же этот парень был из авиации. А впрочем, каждый хвалил свой род войск. Ошибки совершали всегда только другие, они и были во всем виноваты. А каждый из говоривших знал абсолютно точно, как можно было выиграть войну…

Между тем корабль остановился. Они вошли в порт. Вскоре громадные ворота корабля опустились, и свет хлынул в трюм.

Судя по оборудованию, это был пассажирский порт. Саутгемптон, 27 августа 1944 года. «Почетный эскорт» из полицейских стоял уже на пирсе, чтобы сопровождать «завоевателей» на берег. Но это были уже не американцы, а англичане. На них была другая форма, другие знаки различия, к тому же они отличались хорошими манерами. Больше подтянутости, больше военного духа, не то что мешковатые американцы. Только гораздо позже стало ясно, что томми просто-напросто выкрали у своих дорогих союзников несколько сот тысяч пленных – на острове требовались дешевая рабочая сила.

Подхваченный человеческим потоком, Гербер заковылял на берег. Таким образом, немецкое «вторжение», которое должно было начаться летом 1940 года, стало через четыре года явью…

Глава 18
В АНГЛИИ

Внезапная перемена обстановки вызвала среди военнопленных заметное замешательство. Гербер тоже почувствовал себя растерянным. Он уже немного привык к грубым манерам американцев, научился находить с ними общий язык и не чувствовал к ним никакой ненависти. Другое дело англичане, с ними все было по-другому. В течение долгих лет ему вдалбливали, что в войне виноваты только они, поскольку «не переносили черноты под ногтями возрождавшейся Германии». Англичане были главными врагами немцев на море и в колониальном вопросе, народом коммерсантов, хитрых и безжалостных. От них можно было ожидать только плохого.

Однако перевозка военнопленных не вписывалась в подобную картину. Гербер был уверен, что их всех загонят в товарные вагоны, как было принято в Германии. Вместо этого у перрона стоял обычный, с хорошими вагонами, скорый поезд. Герберу удалось даже занять местечко в вагоне первого класса, где сиденья были обтянуты кожей. «Все ясно, – думал он недоверчиво, – англичане хотят продемонстрировать свое благосостояние».

Поезд мчался мимо пригородов Лондона. Пленные теснились у окон, пытаясь разглядеть разрушительные последствия применения знаменитых Фау-1. Целыми неделями по великогерманскому радио шли передачи о непрерывных тяжелых ударах Фау-1 по всей территории Южной Англии. Исходя из этих сообщений, все полагали, что увидят пустынный ландшафт, напоминающий лунный, на котором едва ли будут заметны следы человеческих селений. К своему громадному изумлению, они увидели красивые, исключительно чистые виллы, аккуратно заасфальтированные улицы. Лишь редкие развалины свидетельствовали о бомбовой войне. Высокий бурьян вокруг указывал на то, что это разрушения многолетней давности, может быть, периода воздушных бомбардировок 1940 года.

Станцией назначения оказался пригородный вокзал с надписью «Кемптон-парк». Под усиленной охраной внутренней гвардии, состоявшей в большинстве своем из пожилых, негодных к строевой службе солдат, пленные направились к комплексу зданий. Конюшни для лошадей, кассовые окошечки, тотализатор, высокие трибуны, светло-голубые ложи для королевского двора. Ипподром. Конный спорт был национальной гордостью англичан.

Молодой офицер обратился к ним с речью на приличном немецком языке.

– После того как вы пройдете все необходимые формальности, – сказал он слегка в нос, – вас специальными поездами доставят в различные только что созданные лагеря.

Гербер вскоре заметил, что англичане хорошие организаторы. Он прошел по всем этапам сборного лагеря для военнопленных, нигде долго не задерживаясь, – в королевской армии царила дисциплина. Доклады были краткими, приветствия отдавались четко, команды подавались громко.

На обходном листке Гербера стояло уже несколько различных штемпелей. В одном из них была отметка с направлением в госпиталь. Военный врач при обследовании обнаружил у него повышенную температуру и несколько очагов воспаления в ноге. Что обозначал красный треугольный штемпель, Гербер не знал.

Стало смеркаться. Пленные сгрудились под крышей большой трибуны. Внезапно в воздухе послышался какой-то звук. Он постепенно нарастал. Самолет? «Нет, это не самолет», утверждали летчики.

Но вот на небе стала заметна огненная полоска. Значит, все-таки самолет! В полутьме было только трудно определить его тип: тонкий, заостренный спереди фюзеляж с короткими крыльями, в хвостовой части – какая-то странная надстройка, из которой с оглушительным ревом вылетали снопы огня.

Все напряженно смотрели вверх.

– Это же Фау-1! – закричали разом те, кто верил в чудо-оружие.

Даже Гербер поддался всеобщему настроению. Вообще-то это было здорово – увидеть над вражеской страной окутанное тайной оружие.

Завыли сирены. Но не на зданиях трибун, а в прилегающем районе города, куда через несколько минут должна была упасть летающая бомба. Вот открыли огонь зенитки. Разрывы снарядов ложились близко у цели. По всей видимости, в южном пригороде Лондона было сосредоточено большое количество зенитных средств. После прямого попадания самолет-снаряд развалился на куски прямо в воздухе, выбросив громадную вспышку пламени. Сбит! На лицах пленных появилось глубокое разочарование.

***

В тот же вечер загадка красного треугольника была разгадана. Гербер плавал на боевых тральщиках, а к военно-морскому флоту англичане по вполне понятным причинам проявляли повышенный интерес. Красный треугольник означал допрос, который в зависимости от важности вел гражданский чиновник, сержант или офицер.

Обер-фенрих Гербер оказался перед неким капитан-лейтенантом. Ему было примерно около тридцати, но, судя по количеству орденских планок, он был кадровым офицером, принимал участие в боевых действиях.

– Как вы поживаете? – обратился он к Герберу. Затем достал портсигар с небольшими морскими сигаретами и предложил ему закурить.

Гербер, настроившийся на грубый прием, был этим немного смущен. С удовольствием сделал несколько затяжек – благородный табак он курил в первый и, собственно, в последний раз у ведающего распределением рабочей силы Буша.

Капитан-лейтенант перелистал лежащее перед ним дело:

– В каком отряде кораблей вы плавали последнее время?

Когда Гербер назвал его номер, капитан-лейтенант тут же назвал фамилию командира отряда и фамилии командиров кораблей. У Гербера даже дыхание перехватило. Черт побери, этот парень многое знает!

– Вы ведь принимали участие в бою у острова Джерси?

– Так точно, господин капитан-лейтенант! – ответил Гербер без долгого раздумья, – Против крейсера класса «Дидо» и пяти эсминцев класса «К».

– Так, так! – Лицо англичанина расплылось в довольной ухмылке.

Его вопросы стали более конкретными: какие потери понес его отряд? сколько времени потребовалось, чтобы привести корабли в боевую готовность?

Гербер отвечал уклончиво с запинками. По гладковыбритому лицу допрашивавшего его офицера нельзя было понять, с какой целью он интересуется всеми этими подробностями. Гербер, во всяком случае, не хотел попасться на крючок и выдать военную тайну.

– Офицером по вопросам национал-социалистической идеологии был у вас некий лейтенант Хейде, не так ли? – спросил капитан-лейтенант уже более резко. – Что вы о нем думаете? Я полагаю, он был довольно трудным начальником?

По этому вопросу Гербер мог дать показания с чистой совестью. И он рассказал все, что знал. Капитан-лейтенант сделал скучающий вид, но слушал внимательно. Затем он развернул на столе карту проливной зоны:

– Посмотрите-ка сюда! Отряд сейчас отрезан вместе с другими второстепенными кораблями у островов в проливе… – (Ага, – подумал Гербер, – они все-таки выбрались туда!) – …Люди типа Брейтенбаха и Хейде не любят сидеть без дела. Они наверняка рассказывали вам, что должно произойти в ближайшее время?.. – Капитан-лейтенант сделал неопределенное движение рукой от группы островов в сторону Северного моря.

Гербер хорошо помнил свой последний разговор с Хейде: они хотели с ходу прорваться через пролив в Вильгельмсхафен. По всей видимости, господа из Лондона что-то заподозрили. Крупные операции требуют длительной подготовки, они, естественно, не остаются незамеченными для воздушной разведки. Таким образом, операция сохранила свою актуальность.

– Мне ничего не известно об этом, – ответил Гербер. – Когда отряд вышел в море, я находился уже в госпитале.

Но англичанин и не думал оставлять его в покое. Он все больше и больше закручивал гайки. Когда же Гербер стал натаивать на своих словах, он сделался грубым:

– У вас, по-видимому, осколки застряли не только в ноге, но и в мозгу!

– Для этого огонь вашей авиации был недостаточно прицельным, сэр! – возразил Гербер.

– Увести! – крикнул в ярости капитан-лейтенант.

Двое солдат безжалостно схватили Гербера и бросили в подвал. За его спиной щелкнул замок, и он очутился в темноте. Постепенно он разобрался в обстановке и понял, что его заперли в туалете. Поскольку никакой мебели там не было, он присел на крышку унитаза.

Вначале он чувствовал себя героем, но проходили час за часом, а никто не появлялся. Гербер забеспокоился. «Я и в самом деле не сказал ничего лишнего? – напряженно думал он. – Подобные молодчики прошли специальную подготовку и умеют читать даже по выражению лица. Когда он сделал это движение рукой, что отразилось на моем лице?» Гербер знал, что плохо владеет собой. Мать, например, всегда замечала, когда он хотел солгать.

Только много лет спустя, когда англичане опубликовали во всех подробностях историю войны, ему стало ясно, что он ошибался. В сражении у Джерси против отряда тральщиков действовали большой английский эсминец «Ашанти», польский фрегат «Перун» и несколько фрегатов союзников, но крейсера класса «Дидо» и эсминцев класса «К» там не было. Такое неправильное определение действий было, конечно, досадным, но тогда оно спасло его от дальнейших допросов.

Гербер задремал на сиденье. Его разбудил яркий свет от карманного фонаря. Караульный сержант не особенно вежливо рявкнул ему:

– Выходи!

Оказалось, на улице уже совсем светло. На узком перроне вокзала небольшими группками собирались пленные. Все они имели то или иное ранение, и их направляли в госпиталь.

В купе, где расположился Гербер, попал также авиационный майор. Он сидел напротив него. На правой руке майора была толстая повязка, под воротником болтался Рыцарский крест. Гербер удивился, каким это образом майору удалось протащить сей кусок металла через все фильтры.

В соответствии с правилами этикета, бытовавшими на флоте и в авиации, Гербер представился первым. И теперь ждал, проявит ли этот высокопоставленный господин желание начать разговор с простым обер-фенрихом.

Долгое время царило молчание. Майор уставился в окно и смотрел мимо Гербера. В конце концов он все же опустился с небес на землю, и между ними завязался довольно непринужденный разговор. Майора звали Кемпфе. Как выяснилось, и его после безрезультатного допроса заперли в туалете под большой трибуной. С учетом его воинского звания кабина была, однако, несколько большего размера.

– По всей видимости, там оправлялись господа самого высокого ранга, – сказал майор и засмеялся. – Таким образом, нам была предоставлена высокая честь переночевать там!

Кемпфе был летчиком-истребителем.

– Не угодно ли будет господину майору ответить на вопрос, где ему приходилось воевать?

Кемпфе назвал населенный пункт в Бретани. Гербер с удовлетворением подумал, что знает многие бретонские портовые города.

– Мой отряд дислоцировался в Сен-Мало…

При этих словах майор даже вскочил:

– Мало? От этой грязной дыры у меня остались самые скверные воспоминания. Какие-то флотские парни обстреляли там мою этажерку из двадцатимиллиметровых пушек!

«Почему же ты оказался таким идиотом, что вывалился со стороны солнца и прошел над рейдом, сплошь забитым кораблями?» – со злостью подумал Гербер.

Кемпфе продолжал бушевать. Он так и не осознал свою собственную ошибку. Когда буря улеглась, Гербер спросил с тонким подвохом:

– Разрешите, господин майор, уточнить, не связано ли ваше ранение с тем печальным происшествием?

Майор ответил отрицательно. Ранен он был значительно позже. В тот же раз ничего не произошло.

– А на этих парней я наложил бы арест, самое меньшее, на двое суток!

Гербер мог подтвердить из собственного опыта, что на флоте за подобные проступки налагались не менее суровые взыскания, чем в авиации, славившейся строгостью наказаний. Таким образом, взаимопонимание было восстановлено.

***

Поезд остановился в Уокефилде. В этом небольшом красивом городке когда-то обитал известный викарий, жизнь которого описал Оливер Голдсмит. С большим усердием, имевшим, однако, незначительный успех, Моппель пытался познакомить своих учеников с этим классическим произведением английской литературы.

Госпиталь был расположен за городом, в бывшей лечебнице для душевнобольных. Конструкция окон в госпитале соответствовала эго предназначению: их можно было открыть лишь на узкую щелочку. Отсюда никто не убегал.

Два отделения с прилегающей к ним большой территорией парка были выделены для военнопленных. В основном же в госпитале лежали англичане, получившие ранения на всех театрах войны: моряки из состава конвоев в Атлантике, пехотинцы, сражавшиеся в Средней Италии, солдаты 14-й армии из Бирмы, страдающие от малярии и желтой лихорадки, танкисты из Северной Франции с обгорелыми руками и ногами.

Этот вспомогательный госпиталь возглавлял медведеподобный полковник, которого все звали не иначе как «колонель Блимп». Несмотря на нехватку медицинского персонала, вызванную войной, работа госпиталя была поставлена отлично.

Палата, в которой лежал Гербер, находилась на попечении сестры Мерфи. Она обладала значительными правами, которые использовала не только в отношении пациентов, но и в отношении медицинского персонала, в том числе и врачей. Такое особое положение старшей сестры отделения заключало в себе большое преимущество: врачи высвобождались от выполнения многих второстепенных задач. Только так и могло быть хорошо налажено медицинское обслуживание в госпитале, насчитывающем тысячу пациентов, каким-то десятком врачей.

Состояние Гербера ухудшилось. Перевязка, наложенная на ногу всего сутки назад, пропиталась кровью, и каждый шаг вызывал резкую боль. Несмотря на летнюю погоду, его знобило. По всей видимости, у него повысилась температура.

Сестра Мерфи осмотрела его внимательно и затем сказала по-английски:

– Мы заберем вас в театр.

Гербер удивился. При чем тут театр, да еще до обеда. Недоразумение вскоре выяснилось. «Театром» в госпитале называли операционную. Хирург, лет пятидесяти, с редкими волосами и большими черными глазами, немедленно принялся за работу. На беглом немецком языке он стал расспрашивать Гербера об истории его болезни. Указания, которые он давал операционной сестре, звучали несколько странно. В его английском чувствовался акцент, да и сам язык походил на школьный.

Операция проходила под местным наркозом.

– Ну вот, один уже есть, – сказал врач по-немецки и протянул пациенту крошечный металлический осколок. – Сейчас достанем следующий…

Разговор во время операции продолжался: откуда родом и где воевал, школьные годы и образование – все это интересовало врача. Гербер был удивлен, что английский хирург с такой душевностью относится к немецким военнопленным.

После того, как был извлечен третий осколок, он наконец решился задать вопрос, который все время вертелся у него на языке:

– Откуда вы так хорошо знаете немецкий язык, господин доктор?

– Я родом из Германии, – ответил врач. – В Бонне учился, затем работал в больнице. В 1934 году пришлось эмигрировать. Я еврей… Не крутите ногой, молодой человек!

Гербер непроизвольно вздрогнул. Ему вспомнились занятия по национальной политике, которые проводил доктор Галль: у всех евреев – кривые носы, плоские лбы, темная кожа. Евреи трусливы, жадны, кого хочешь обманут и продадут. Всем ученикам пришлось заучивать целый набор ругательств, чтобы дать всестороннюю характеристику евреев.

И этот симпатичный господин, который ловко орудует скальпелем, оказался одним из тех евреев, кого национал-социалисты глубоко презирали.

– Нет, я в это не верю, – сказал Гербер откровенно.

Доктор Тургель горько улыбнулся.

За какие-то четверть часа из ноги Гербера были удалены четыре осколка.

– Теперь ваша рана будет затягиваться быстрее!

Гербер поблагодарил. Свои четыре сувенира он положил в тумбочку.

***

Постепенно Гербер успокоился. Да, собственно говоря, не было никакого смысла сходить с ума от тяжелых дум. Он находился далеко от фронта, где человека подстерегали тысячи опасностей, спал в чистой постели, англичане обращались с ним хотя и не очень дружелюбно, но достаточно корректно. По сути дела, он должен был благодарить случай, что американцы не переправили его за океан. Англия находилась к Германии гораздо ближе – может быть, ему удастся скорее попасть домой после войны.

Иногда он вспоминал о допросе. Если бы он принял предложение Хейде, он был бы теперь у своих, свободным человеком. Но была ли то свобода – находиться в подчинении у ненавистного начальника? Здесь, в госпитале, он совсем не чувствовал себя пленным. Длинный зал с высоким потолком и кроватями в два ряда напоминал ему госпиталь в Сен-Серване. К сожалению, ни одна из английских медсестер не была хоть капельку похожа на миловидную, стройную, с черными кудряшками Жанин.

Поскольку у Гербера не было никаких занятий, он внимательно присматривался к своему окружению. Наряду с тяжелоранеными, лежащими в постелях, было и несколько пациентов, которые практически вылечились и могли бы быть переведены в лагерь. Однако вследствие нехватки персонала сестра Мерфи использовала их в качестве рабочей силы. А они старались быть полезными где только могли. Пребывание в госпитале было, несомненно, более приятно, нежели в лагере – в палатках или в бараках из гофрированного железа.

Ряд коек, в котором лежал Гербер, обслуживал девятнадцатилетний зенитчик из местечка Нойсс на Рейне. Его родители несколько десятков лет назад переселились в Рурскую область с Востока. Никто не мог запомнить и правильно выговорить ни его имени, ни фамилии. Поэтому для простоты все звали его парнем из Нойсса.

Его главной обязанностью была доставка пищи к постелям лежачих больных. Питание здесь было не столь обильным, как в американском госпитале, но вполне достаточным.

– Попытайся достать для меня газету, – попросил Гербер парня из Нойсса. И уже через несколько дней он впервые в жизни держал в руках английскую газету. Раненые на соседних кроватях повытягивали шеи и напряженно, с некоторым злорадством следили, как Гербер пытался в ней что-нибудь понять. В заголовках он вообще не разобрался: это была целая наука. При чтении последних известий и комментариев он обнаружил, что не знает многих слов. Только с большим усилием он улавливал примерный смысл текста. Его взгляд упал на карикатуру: немецкий Михель на четвереньках пытается ползти вперед. Геббельс держит у него под носом чудо-оружие, на которое Михель глядит с надеждой. Сзади Геббельса в виде колосса был изображен толстый Геринг, весь увешанный орденами, а на заднем плане – совершенно ко всему безучастный и раскисший Гитлер. Последним был изображен Гимлер, наносивший по заднему месту Михеля удары кнутом.

Гербер непроизвольно ухмыльнулся. Рисунок бил в цель. Но внезапно им овладел страх. Ему показалось, что он делает что-то запрещенное. Он резким движением перевернул страницу.

После первоначальных трудностей дело пошло на лад. Отдельные понятия становились ясными из текста, в некоторых случаях ему помогал переводчик отделения, доцент филологии из Берлина, который только один имел право держать при себе словарь.

Гербер сначала попытался сориентироваться в обстановке на фронте, так как пленные уже в течение нескольких недель были лишены источников информации.

Известия оказались потрясающими. В Бельгии находились англичане. Американцы высадились в Южной Франции, овладели важнейшими портами и продвигались на север. Из Нормандии в различных направлениях выдвигались мощные танковые клинья. В середине сентября была освобождена столица Франции – Париж. Войска союзников подошли вплотную к границам империи и стояли у бывшего Западного вала, который английская пресса называла линией Зигфрида.

Интерес Гербера к газетам не укрылся от английского персонала. Без всякой на то его просьбы ему принесли целую стопку различных газет. Бумагу здесь, по-видимому, не экономили. Англичане любили газеты.

Сержант был консерватором и читал «Дейли экспресс». Эта газета была основана ультраконсервативным лордом Бивербруком. Сестра Мерфи была либералкой и выписывала «Дейли телеграф». Остальной медперсонал отделения был ближе к лейбористской партии и читал «Дейли геральд» или «Дейли миррор», падкую на сенсации газетенку, публиковавшую фотографии хорошеньких девушек, с готовностью выставлявших свои прелести на всеобщее обозрение.

В части подачи последних известий все они придерживались одного направления, комментарии же к ним были различными и излагались довольно свободно, что для Гербера было непривычным.

В них обсуждались мероприятия, проводимые правительством, ошибки военного командования, конструктивные недостатки военной техники, недостатки в организации снабжения, бюрократизм управления. В качестве иллюстраций приводились едкие карикатуры. Карикатуристы никого не оставляли в покое, за исключением членов королевской фамилии.

С большими трудностями Гербер разобрался в сообщениях с восточного фронта. Вся его центральная линия рухнула. Советские войска освободили Белоруссию, значительные территории Восточной Польши и Галиции. На южном фланге германского фронта образовалась громадная зияющая дыра: Румыния вышла из коалиции и объявила войну Германии. Фотографии и жизнеописания свергнутого правителя Антонеску были помещены во всех английских газетах. Обстановка на Балканах оставалась неясной. В Болгарии, у границ которой появились советские передовые танковые части, вспыхнуло народное восстание. Германские войска были вынуждены оставить Грецию и Крит. Английская авиация и греческие партизаны позаботились о том, чтобы этот отход гитлеровцев сопровождался большими потерями. Комментаторы досконально освещали вопрос, какие последствия для германского военного потенциала будет иметь оставление немецкими войсками Балкан. На карте приводились точные места расположения нефтяных полей и залежей руд.

В Польше, в ее столице Варшаве бушевало восстание. Мосты через Вислу были разрушены, весь город объят пламенем. Бои продолжались уже семь недель, и жестокости немцев по отношению к местному населению вызывали бурное возмущение всей английской прессы. В политическом положении в стране Гербер не мог разобраться. По всей видимости, существовало два польских правительства: одно – в Лондоне, которое Черчилль считал единственно законным, и другое – недавно образованное – в Люблине, которое было признано Сталиным и поддерживалось им.

Ни к англичанам, ни к советским людям Гербер не питал никакой симпатии. Но и победе немцев он не радовался. Ему в глаза бросались ужасные фотографии, на которых были запечатлены горы трупов, голые изможденные тела, сложенные штабелями, как дрова. То был лагерь уничтожения Майданек, обнаруженный русскими под Люблином. Тысячи людей из многих стран Европы, в том числе женщины и дети, были там уничтожены эсэсовцами. Их убивали, расстреливали, травили газами…