Текст книги "Твой дядя Миша"

Автор книги: Георгий Мдивани

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)

Алексей. Завтра? А может быть, все-таки сегодня? Настроение у меня такое…

Рябинин. А если у меня нет сегодня настроения говорить о технике?

Алексей. Ага… Значит, у вас сегодня настроение лирическое?

Рябинин. Допустим, лирическое.

Алексей(примирительно). Ну что ж, возможно, и так. Пусть будет лирическое. (Сделал, вид, что вновь углубился в чтение газеты.)

Зоя показывает Рябинину глазами, чтобы он ушел. Рябинин отрицательно качает головой и упорно продолжает сидеть на месте.

Пауза.

Зоя, тебя мама искала!

Зоя. Зачем ей искать меня? Она знает, что я в библиотеке.

Алексей(продолжая просматривать газету). Да, действительно знает…

Рябинин. Пора закрывать библиотеку, Зоя.

Алексей. Да, пора… А я не вовремя пришел… мешаю людям… мешаю… (Встает и довольно грубо берет Рябинина за руку.) Пусть она закрывает читальню, а вы пойдете со мной… Есть о чем поговорить…

Рябинин(очень спокойно). А вы руки… уберите…

Входит Агафонов. Чувствуется, что он раздражен. Вслед за ним семенит Тарас. Алексей, смутившись, быстро садится, берет газету и делает вид, будто читает.

Агафонов(молча садится между Рябининым и сыном. Вдруг резко поворачивается к Алексею, нарочито громко спрашивает). Что здесь, библиотека или кабак?

Алексей. Это ты о чем, отец?

Агафонов(еще громче). Смердишь водкой! Аж газеты и книги пропахли…

Алексей. А ты не кричи. Что ты от меня хочешь? Агафонов (тоном приказа). Встать!

Алексей вызывающе смотрит на отца и продолжает сидеть.

(Неожиданно хватает сына за грудь и резким движением подымает его со стула. Кажется, еще секунда – и он ударит Алексея. Но быстро меняет тон, тихо.) Я… кому сказал – встать? Иди домой! Там я с тобой поговорю… по душам поговорю!

Алексей покорно, нетвердыми шагами идет к двери и выходит.

(Косо взглянув на Зою.) Почему в десять часов вечера библиотека еще открыта?

Зоя. Здесь молодежь беседовала с Сергеем Дмитриевичем. Только что разошлись.

Агафонов. У нас для собраний клуб имеется. А в читальне чтобы никаких собраний! Понятно?

Рябинин. В этом я виноват, Василий Степанович. Я зашел, здесь товарищи сидели. Случайно разговорились, и вот засиделись до десяти часов.

Агафонов. Я не о вас, Сергей Дмитриевич, а о людях, которые с шести утра уже должны быть в поле.

Рябинин. Я виноват, Василий Степанович, не учел.

Агафонов. То-то. А надо, надо учитывать, Сергей Дмитриевич. В деревне надо всех и всё учитывать. Иначе получится форс-мажор.

Рябинин. Прошу прощения, Василий Степанович. Агафонов. Я не для того, чтобы извинялись. Я хочу только, чтобы вы знали об этом. Бывает, к нам приезжают разные люди, видят наши, так сказать, разные неполадки, а жизни нашей во всей доскональности не знают.

Рябинин. Наверное, бывает…

Агафонов. Я и говорю, что с гостями это бывает. (После паузы.) Но вы же у нас не гость…

Рябинин. Гость не гость, а человек временный. (Встает. Прощается с Зоей.) Спокойной ночи, Василий Степанович.

Агафонов. До свидания! (Провожая взглядом уходящего Рябинина, многозначительно повторяет.) Временный… (Садится за стол, берет газету.) Временный…

Зоя собрала книги и вышла в другую комнату.

Временный… А? (Прошептал.) Прохвост…

Тарас(наклоняясь к Агафонову). Ну и ну! Очень подозрительный тип. Сколько он здесь наговорил! И того у тебя в колхозе нет, и этого не хватает, и там недоглядели, и тут недодумали… Страсть чего наговорил. На наш торф напустился.

Агафонов(насторожившись). Что?

Тарас. Говорит, такое богатство, через него можно урожай вдвое поднять, а вы, говорит, этот торф ногами топчете…

Агафонов. Говоришь, торф? (Обозлился.) Отстань, Чижик!

Возвращается Зоя. Молча собирает со стола журналы и снова выходит.

Тарас. На нашу Марию Сорокину напал… Что это за героиня, говорит, когда все руками делает… а техника на складе ржавеет… Даром, говорит, колхоз деньги выбросил.

Агафонов. Техника?

Тарас(возмущенно). Без техники, говорит, сегодня и курице яйцо не снести. А вы эту технику не уважаете и потому стоите на месте.

Агафонов. Замолчишь ты наконец?

Тарас(чувствует, что Агафонов вовсе не хочет, что-бы он молчал). Агрономы, говорит, у нас неопытные, слабые…

Агафонов(вдруг переспрашивает). Агрономы?

Тарас. Да, агрономы…

Агафонов. Вот сволочь… куда метит.

Тарас. И на твоего Алексея напустился. Ничего, дескать, не делает. Любой практикант, говорит, принес бы больше пользы.

Агафонов(по-прежнему уткнувшись в газету). А как люди?..

Тарас. Слушали, головами кивали… даже поддакивали… А против никто не говорил.

Агафонов(понизив голос). А меня ругали?

Тарас. Нет. Только агрономам досталось.

Агафонов(огрызается на Тараса). А ты чего ко мне прилип?

Тарас(удивленно). Так я же… для твоей пользы, Василий Степанович.

Агафонов. Ты чего здесь делаешь? Одиннадцатый час… Тебе давно сторожить пора, а ты в библиотеке расселся. Хоть бы читать умел…

Тарас. Иду. (Вынимает из большого кармана колотушку.) Вот она у меня. Ружье мое. Ты на меня, Василий, не кричи. Я иду. Ты лучше на других покрикивай, а я человек верный, преданный. (Уходит и уже с порога начинает стучать колотушкой.)

Входит Зоя.

Агафонов(после паузы). Как стенгазета?

Зоя. Готова. (Кладет перед ним четыре экземпляра стенгазеты.)

Агафонов(просматривает газету). Скажи, редактор, почему ваша газета пишет только о полевых бригадах, а о фермах ни слова… ни гу-гу?

Зоя. Это неверно, Василий Степанович. В прошлом номере была заметка о неполадках на молочной ферме, а в этом номере печатаем ответ.

Агафонов. Это я читал. А почему ничего не пишете о птицеферме? Вы знаете, что там куры мрут?

Зоя. Знаем, но почему они мрут, никто сказать не может.

Агафонов. Значит, на то есть свои причины. Без причины на свете ничего не происходит.

Зоя. У нас ведь нет специалистов по птицеводству…

Агафонов(перебивает ее). В том-то и беда, что нет.

Зоя. Поэтому мы и не знаем, что писать.

Агафонов. Вот и надо писать о том, что специалистов у нас нет, а птицы больше десяти тысяч… Это же богатство, а мы плохо за ним смотрим, не бережем.

Зоя(лукаво). О вас, что ли, писать?

Агафонов. Обо мне? Разве я заведую птицефермой?

Зоя. Не вы, а жена… Вот мы и напишем, что товарищ Агафонов подбирает кадры по родственному признаку. (Звонко смеется.) Нет, Василий Степанович!

Агафонов. А разве это неправда? Ведь заведует же Екатерина Григорьевна птицефермой, не имея специального образования?

Зоя. Но ведь и вы не агроном, а таким колхозом заправляете!

Агафонов. Эх, Зоя, Зоя! И ты меня критикуешь… под чужим влиянием…

Зоя. Что вы, Василий Степанович!

Агафонов. Яс тобой о деле говорю, Зоя, а не шутки шучу. Стенгазета должна критиковать людей, так сказать, невзирая на лица.

Зоя. А вы, оказывается, хитрый, Василий Степанович.

Агафонов(наивно). Неужели? А я и не знал.

Зоя. Вы, наверное, задумали сменить Екатерину Григорьевну?

Агафонов. Ничего подобного. (Вдруг, словно спохватившись.) Собственно говоря, почему бы и нет? Она ведь не специалист, а дело-то как выросло! (Доверительно.) Пойми сама, Зоя. Такой фермой теперь должен руководить зоотехник, а не простая колхозница.

Зоя. И вы хотите, чтобы стенгазета приняла удар на себя. Ой и хитрый вы, Василий Степанович!

Агафонов. Да нет, где уж нам…

Зоя. Ох и попадет вам от Екатерины Григорьевны!

Агафонов. Я здесь ни при чем. Ты редактор – тебе и попадет.

Зоя. Все равно вы, Василий Степанович, за все отвечаете.

Агафонов(встал, повторил, словно про своя). <}а все… За все… Ты даже не понимаешь, Зоя, как ты это верно сказала. Я за все и за всех в ответе. Эх, Зоя, будь мне сейчас, как тебе, двадцать лет, я бы иначе распорядился собой. (Посмотрев на Зою.) А сейчас что получается? (Улыбнулся.) Меня на твоих глазах почем зря честят, аж пыль летит, а ты, воды в рот набрала.

Зоя. Что вы, Василий Степанович! Про вас никто плохого слова не говорил.

Агафонов. Ой ли? (Пауза. Снова посмотрел на Зою.) Знаешь что, Зоя?..

Зоя(настороженно). Что, Василий Степанович?

Агафонов(махнув рукой). Ничего… Закрывай библиотеку. Спокойной ночи. (Выходит.)

Зоя постояла, потом села за стол, опершись на локти, и низко опустила голову.

Занавес

Картина третья

Утро. Большая комната в доме Агафоновых. Две тахты, круглый обеденный стол. Комната обставлена по-современному, «по-городскому».

На сцене Степан Макарович, Гордей и Тарас. Гордей заряжает патроны.

Тарас. Я ни за какие деньги не сел бы в этот самый… корабль… который там… к звездам шарахнулся… Во-первых, по-моему, скучно одному сидеть, а во-вторых– не понимаю, зачем туда лететь? И на земле не так уж плохо…

Степан Макарович. Много ты, Чижик, понимаешь!..

Тарас. Чего же тут не понимать, Степан? По-моему, сущие пустяки! В «Московской правде» один ученый писал, что на Венере пятьсот градусов жары! Зачем же посылать туда на мучение человека, когда у нас на земле прохладно и вольготно? Хотя как сказать… может, и я полетел бы… если, конечно, на папиросах напечатали бы мой портрет… вроде той собачки…

Степан Макарович. Собачка-то, Чижик, животное умное. А ты…

Тарас(смеется). Ох и язва ты, Степан! (Оглядывается на дверь.) Куда это хозяйка запропастилась? Во всей деревне давно поели, а вас голодом морят. (Вынимает из кармана большие старинные часы, встряхивает их и смотрит на циферблат.) Господи! Да никак десятый час…

Гордей. Часы у тебя, Тарас, архиерейские.

Тарас. Почти угадал, Гордей. Часы эти особенные. В наших местах любил охотиться генерал, граф Строганов. Вот лет сорок тому назад он и подарил мне эти часы. Душевный был человек…

Гордей(смеется). Я не генерал, а только полковник…

Тарас(перебивает). По мне все едино – что полковник, что генерал… одно слово – командир!

Гордей. А насчет часов – так и быть. Есть у тебя подарок от генерала, пусть будет и от полковника.

Тарас(с деланной скромностью). Что ты, Гордей Степанович! Это ведь только так, к слову пришлось.

Степан Макарович(укоризненно смотрит на Тараса). Вымогатель ты, Чижик, вот что я тебе скажу. На днях сам при мне нашему гостю, инженеру Степанову, хвастался, что тебе эти часы подарил какой-то инженер в царское время.

Гордей(хохочет). А может, это другие часы?

Тарас(с жаром). Ей-ей, другие! Они у меня дома.

Степан Макарович. Вот что, Чижик. Мне Гордей костюм привез – в плечах жмет. (Снимает со стула висящий на спинке костюм.) Ты человек щуплый, он тебе впору будет.

Тарас(берет костюм). Спасибо, Степанушка. Как погляжу, душевный ты человек и мне заместо брата… Без тебя я, бобыль несчастный, совсем пропал бы…

Степан Макарович(сердито). Давай сюда! (Отбирает костюм.) Неблагородной ты породы человек, Чижик! Совсем в тебе стыда нет.

Тарас(повысив голос). Ты чего кричишь на меня?

Степан Макарович. А ты зачем мне акафисты поешь?

Тарас. Это я-то?.. Тебе?..

Степан Макарович. Да. Ты. Мне. И из-за чего? Из-за тряпки. Тьфу, поганая у тебя душа. Уходи, чтобы я тебя больше не видел!

Тарас. И уйду! В самом деле уйду! Вот встану и уйду! (Медленно поднимается с места и идет к двери.) Потом жалеть будешь, Степан. (Уходит.)

Степан Макарович(Гордею). Догони его, Гордей! Подари ему костюм от себя.

Гордей быстро выходит из комнаты и тотчас же возвращается вместе с Тарасом.

Тарас(обиженно). Не желаю я с ним мириться – и точка! Изверг он, тиран! И всю жизнь такой. Хорошо, что сыновья не в него, а в покойницу матушку. Душевная была женщина…

Гордей. Дядя Тарас! (Подает костюм.) Прими отмени на добрую память.

Тарас. Ну от тебя – другое дело. (Рассматривает костюм.) Буду щеголять по последней моде. (Посмотрев на Степана Макаровича.) А от него– ничего не хочу! Спасибо, Гордей Степанович. (Снова собирается уходить.)

Гордей. Куда спешишь, Тарас? Позавтракай с нами.

Тарас. Спасибо, я уже…

Степан Макарович. Он уже, наверное, трижды заправлялся. Он такой… С утра любит в гости ходить.

Тарас(Гордею). Вот таким манером все время меня шпыняет. А день к нему не зайдешь – сердится. (Степану Макаровичу, повысив голос.) Ну чего тебе надобно? Я ведь знаю, что тебе без меня скучно.

Степан Макарович(добродушно). Это ты правильно сказал, Чижик. Для меня ты как вино или какое-нибудь космическое представление.

Тарас(обиделся). Врешь, мучитель!

Степан Макарович(покровительственно улыбаясь). Вру, вру, Чижик. (Берет его за плечи.) Садись!

Гордей(хохочет). Можешь ли ты, отец, хотя бы день прожить без дяди Тараса?

Степан Макарович. Я – хоть всю жизнь. Только он сам не отстает.

Тарас. Душегуб ты, вот что я скажу! (Садится рядом со Степаном Макаровичем.)

Гордей взял полотенце и выходит из комнаты.

Какого ты, Степан, сына вырастил! Полковника! Понимаешь это, старик?

Степан Макарович. Почему сына, а не сыновей? А Василий?

Тарас. Василий – это Василий, а Гордей – это особенная личность. Крылья у него другие. (Многозначительно.) Голова! А Василий как был мужик, так и остался. Вроде как ты да я.

Степан Макарович(передразнивает его). «Ты да я». Чем тебе плох Василий? Его в газетах хвалят, к нам со всех сторон экскурсии наезжают, а ты его с собой равняешь! Он личность государственная! Тебе этого, Чижик, не понять.

Тарас(скептически). Я свое понятие имею. Какая же это государственная личность, ежели он без образования. Кругом – председатели агрономы, а он два класса приходского училища окончил, и стоп! Вот на днях этот приезжий из Москвы такую баню закатил… Ай-яй-яй!

Степан Макарович(насторожился). Какой приезжий?

Тарас. Этот самый агроном, Рябинин. Целое собрание устроил и такого наговорил…

Степан Макарович. И что он, Василия ругал?

Тарас. Не то чтоб ругал, а вроде… Отсталый ты человек, Степан. Это в старину говорили «ругать», а теперь это называют «критиковать». Вот что!

Степан Макарович. А что он говорил?

Тарас. Говорил, что наши агрономы плохо работают, никуда не годятся.

Степан Макарович. Значит, и Алексей тоже?

Тарас. Выходит. Говорил, что они не помогают расти колхозу.

Степан Макарович. Куда еще нашему колхозу расти? И так чуть не до самой Москвы наша земля. Ты что, спятил?

Тарас. Да это не я, а он, Рябинин. Говорит, земли у нас уйма, техники хоть завались, а вот агрономии, говорит, не хватает. Ежели председатель действовал бы согласно науке – вдвое, говорит, можно всего достичь. Вот какие дела…

Входит Гордей.

Степан Макарович(передразнивает Тараса). «Согласно науке». Что он, твой Рябинин, предлагает? Телятам доклады читать, как им лучше расти, или, может, скрещивать свеклу с пшеницей?

Тарас. Не знаю… Теперь все может быть. Я в агрономии человек темный.

С улицы входит Екатерина. На ходу она снимает шарф, лицо у нее расстроенное и сердитое. Не глядя ни на кого, она проходит в другую комнату.

(Шепотом.) Сердитая она сегодня. Быть буре… Я лучше пойду.

Степан Макарович. Сиди, обойдется. А как же ей не быть сердитой?

Тарас. Так раскритиковали, обложили… Прямо обидно за человека.

Входит Екатерина с кипящим самоваром.

Екатерина(услышав последние слова Тараса). Тебя, Чижик, ник го не просил за меня заступаться. Я и сама за себя постою. (Ставит самовар на стол.) Тоже опекун нашелся! (Снова выходит.)

Степан Макарович(подмигнув Тарасу). Попало, Чижик? Чего суешь нос не в свои дела?

С улицы входит Агафонов.

Агафонов. Проголодались? Небось хозяйка весь гнев на вас срывает?

Екатерина вносит большой поднос с завтраком.

Екатерина(услышав слова мужа). И ты, председатель, хорош! Нечего сказать!

Агафонов. А что я могу сделать? Ты хочешь, чтобы я запретил критику. Может, и стенгазету прикажешь закрыть?

Екатерина. Ничего я от тебя не хочу. Только оставь меня в покое. А на ферму я больше не пойду. Не дам над собой смеяться.

Агафонов. Постановление правления о твоем освобождении еще не подписано. Значит, пока будешь работать.

Екатерина. Ты что, собираешься меня еще перед правлением срамить?

Агафонов(подмигнув Гордею). А как же без правления? Дело это общественное. Хотя по-родственному могу тебе помочь, напишу: «Освободить от работы по семейным обстоятельствам». Ввиду того, что Екатерине Григорьевне Агафоновой следует потрудиться дома, так сказать, для здоровья собственного мужа…

Екатерина. Что? Дома? Я тебе не домашняя хозяйка! В своем колхозе я и без тебя работу найду.

Агафонов(пытается отшутиться). Без меня? Нет, не выйдет, Катя.

Степан Макарович. Одна болтовня! Противно тебя слушать! Ты мне лучше скажи, за что Катю обижают?

Агафонов(огрызаясь). Вы что, суд надо мной собираетесь устраивать? Что здесь, общее собрание колхоза или семейный завтрак?

Екатерина. А ты не ершись!

Входит Алексей и молча садится за стол.

Степан Макарович(сердито). Срамота! Денно и нощно женщина работает, из-за этих проклятых кур жизни не видит, а все мало! (Василию.) Ты скажи, за что Катю обидели?

Агафонов. Ты лучше прочти газету, отец. Значит, есть за что.

Екатерина. Конечно, есть. Пишут, что я университет по куриным делам не окончила и потому у меня птицы мрут.

Агафонов. А разве это не правда? Шутка ли, управлять такой птицефермой? Это дело большое. (Раздельно.) Об-ще-ствен-но-е…

Екатерина(наступая на мужа). А ты какую академию кончал? Таким колхозом небось руководишь… И ни гу-гу… Молчишь? И стенгазета молчит. И партийная организация молчит. И райком молчит.

Агафонов. Не беспокойся, придет время – и обо мне заговорят. И ох как заговорят!.. Правда, Чижик? Может, ты первый начнешь?

Степан Макарович(глядя на Тараса). Может, он уже начал. Характер у него такой: любит нос совать не в свои дела.

Тарас. Меня в газетах не печатают, я человек не опасный.

Агафонов(Екатерине). А ты, женушка, не печалься. Скоро и обо мне услышишь. Ветер переменится… И перестанут меня хвалить. Такое будут писать, аж перья полетят! Ох как будут писать!

Степан Макарович. Глупости говоришь. За что тебя ругать?

Агафонов. Стало быть, есть за что, отец. Правда, пока это не видно, то есть еще не всем видно, но я-то знаю, за что меня бить надо… Скоро и другие узнают, и тогда пойдет писать губерния…

Екатерина. А меня уже на весь район ославили. В четырех экземплярах пропечатали. Люди читают, ухмыляются, глазами на меня показывают.

Алексей. Хватит, мама.

Екатерина. Нет, погоди, я и до тебя доберусь. Это все твоя Зоя подстроила. Эта стрекоза ко мне всегда с улыбкой, с уважением, а сама…

Агафонов. Зоя здесь ни при чем. Там у них целая редколлегия.

Екатерина(передразнивая). Коллегия… Знаю я твою коллегию! Одна видимость. Зоя там – первый человек. И после этого она хочет стать моей невесткой!

Алексей(спокойно). Я и не собираюсь на ней жениться.

Екатерина(удивленно). Что?!

Алексей(так же спокойно). То, что слыхала, мама.

Екатерина(разводит руками). Ничего не понимаю. Всюду кричим: наш колхоз – дружная семья! А прочтешь стенгазету – одни непорядки. Придешь домой– и здесь неладно, нескладно! Вот тебе и колхоз! Все под откос валится.

Агафонов(сердито). Договаривай, жена, доругивайся! Эдак ты и до советской власти доберешься! (Отодвигает стакан с чаем.) Сказку о рыбаке и рыбке помнишь?

Екатерина(рассердившись). Ты советскую власть не трогай. Я о нашем колхозе говорю: у тебя все так перепуталось, что не поймешь, где хвост, где голова. Выпустил ты вожжи, председатель, сидишь на облучке, а не знаешь, куда ехать.

Агафонов. Ага!.. Давай! Крой, Катюша, бога нет! Слышишь, отец, жена обо мне первая заговорила, а ты спрашиваешь, за что меня ругать?

Екатерина. А что? Разве я не правду говорю? Вертишься, как белка в колесе. Думаешь, не вижу? Тебя будто подменили. Ночами не спишь, ворочаешься, словно не на перине, а на колючках лежишь.

Агафонов(шутливо). Что поделать, жена разлюбила: меня от ревности тяжелые сны одолевают. (Подмигивает Гордею.) Вот я и ворочаюсь. Наше дело такое, стариковское.

Степан Макарович. Хватит! Постыдился бы Гордея. Ему небось скучно про ваши дела слушать.

Гордей. Что ты, отец! Говори, Катя! Мы этот вопрос обсудим, подведем итоги (смеясь), создадим комиссию по разоружению… Выкладывай все, что у тебя на душе.

Екатерина(не может успокоиться). Я и выложу. Жили мы в нашем старом колхозе хорошо, степенно, как люди жили, и, слава богу, со всем управлялись. А теперь колхоз у нас чуть ли не на весь район, конца-края не видно…

Агафонов(повышает голос). И ты, конечно, недовольна. Ты бы хотела, так сказать, единоличные колхозы. Или, скажем, по пять баб – один колхоз. По тишине соскучилась, моя голубушка Екатерина Григорьевна?

Екатерина. Брось, Василий! Стыдно. Я не меньше твоего наш колхоз люблю, но я другого боюсь: за тебя, за нашу семью, за наше славное имя. Не хочу, чтобы над нами насмехались. Смотри, Василий, с меня началось– и до тебя дойдет.

Агафонов(встает из-за стола). Нет, видать, мне не удастся сегодня позавтракать. (Гордею.) Я скоро за тобой зайду, пойдем осматривать новые скотные дворы. Сегодня нам их сдают строители. Истинное удовольствие получишь: не дворы, а дворцы, Гордей!

Стук. Агафонов открывает дверь.

На пороге стоит Зоя.

(Пожав плечами, оглянулся, говорит ей вполголоса.) Ох, не вовремя ты пришла.

Зоя. Здравствуйте… Извините, я помешала… вы завтракаете…

Агафонов(многозначительно вздохнув). Дело не в завтраке, Зоя.

Гордей. Ничего… Прошу к столу. Враждебные стороны в сборе. Сейчас мы можем приступить к обсуждению конфликта…

Агафонов. Ты здесь, Гордей, похлопочи, так сказать, о мирном исходе дела… А я ушел! (Быстро выходит из комнаты.)

Зоя. Як вам, Гордей Степанович.

Гордей. Что, Зоя?

Зоя. Если у вас найдется время, я хочу, чтобы вы побеседовали с нашими читателями о космических полетах.

Гордей. Когда, Зоя?

Зоя. Хотя бы сегодня вечером.

Гордей. Хорошо! Я приду. Но для этого тебе придется с нами позавтракать.

Зоя. Нет, Гордей Степанович. Я уже завтракала. Гордей. Ничего не выйдет, я тебя просто-напросто не отпущу. (Берет ее за руку.)

Входит Екатерина Она несет блюдо с мясом. Увидев Зою, застыла на месте. Гневно смотрит на нее. Все замолкли, словно перед бурей.

Зоя(неловко улыбаясь, с трудом). Здравствуйте, Екатерина Григорьевна.

Екатерина, не отвечая на приветствие, молча смотрит на Зою.

Занавес

Действие третье

Картина четвертая

Та же комната в доме Агафоновых. Горит настольная лампа. Гордей, лежа на тахте, читает книгу. Вокруг тишина поздней ночи. Слышно только, как где-то далеко, обходя улицы спящей деревни, бьет в колотушку ночной сторож. Гордей, оторвавшись от книги, прислушивается к стуку колотушки. Он задумчиво улыбается. Чувствуется, что эти звуки будят в нем далекие воспоминания.

Тихо открывается дверь. Входит Агафонов. Гордей поворачивается к нему.

Агафонов(тихо). Чего ты не спишь? Уже два часа.

Гордей(так же тихо). Я днем отдыхал, а ты чего не спишь? Где до сих пор пропадал?

Агафонов(снимает фуражку, садится). Дела, брат.

Гордей. Дела. Всегда дела. Какие в колхозе могут быть дела в два часа ночи?

Агафонов. Весна… (Улыбается.) Только дела у меня не любовные.

Приближается однотонный, словно успокаивающий стук колотушки.

Гордей(прислушивается). Как хорошо! (Вздохнув.) Слышишь?

Агафонов. Что хорошего? Не хорошо, а плохо… Плохо Тарас работает… постарел. До двух часов ночи спит, а сейчас выходит со своей колотушкой, минут пятнадцать отколотит и обратно – спать до утра.

Гордей. Я не об этом, Василий. Вот слышу колотушку, и она мне как музыка… Помнишь детские годы…

Агафонов. Ага… Ты, так сказать, насчет поэзии. А для меня, брат, это просто ночной сторож.

Гордей(продолжает). Ночь… На дворе мороз, вьюга разгулялась… в сенях солома свистит, где-то собака воет, должно быть волка чует… Мы с тобой на печке, прижались друг к другу. А рядом спит отец, покрытый овчиной, он кажется большим, как гора… Ветер завывает в трубе… Воет… воет… и мне страшно. Высунешь голову из-под лохмотьев, прислушаешься, и вдруг, перекрывая вой ветра, – колотушка… И сразу уходит куда-то страх. Кажется, нет на свете человека храбрее деревенского сторожа. Он не боится ни ночи, ни вьюги, ни волков, ни бесов… А ветер так трясет нашу избу, будто хочет поднять ее и унести далеко-далеко, за тридевять земель… и опять колотушка… Под ее мерный стук и засыпаешь.

Агафонов. Тебе хорошо воспоминаниями заниматься… Правда, ты в отпуске, тебе можно. А у меня голова другим забита. Мне эти воспоминания, – как осетру зипун.

Гордей. Да, дел у тебя по горло…

Агафонов. Тяжко мне стало, Гордей. Ох, как тяжело!

Гордей. А может, это тебе только кажется. Бывает, вобьет себе человек в голову, что он не справляется с работой, его гложут сомнения, он теряет покой, а на деле оказывается, что все это туман, игра воображения.

Агафонов. Нет, Гордей… двадцать пять лет тому назад меня выбрали председателем…

Гордей(смеется). Вот и ты ударился в воспоминания…

Агафонов. Не в воспоминаниях дело… Двадцать пять лет тому назад я верил, что я настоящий председатель… Два года тому назад верил… (Понизив голос.) Год тому назад верил… (Умолк.)

Гордей. А теперь? Разве что-нибудь случилось?

Агафонов. Многое случилось, Гордей. Многое… Правда, ты газеты читаешь… всё знаешь… Вроде как всё знаешь… Но разве хватит газеты, чтобы рассказать обо всем, что у нас на селе происходит? (Махнул рукой.)

Гордей. В этом ты прав, Василий.

Агафонов. А в чем же я, собственно говоря, неправ?

Гордей. Вот я тебя послушаю, а потом скажу.

Агафонов. Помнишь наш маленький колхоз: тридцать дворов… триста гектаров земли… семьдесят голов скота…

Гордей. И всё.

Агафонов. Да, всё… И я был тогда настоящим председателем. Я знал, что должен знать каждый умный мужик. Заедет ко мне раз в месяц районный агроном, посмотрит, похвалит и уедет. И опять тишина… Спросишь: жили плохо? Нет, хорошо жили. А захотелось еще лучше, богаче жить, так сказать, ближе к коммунизму подойти. А почему бы и нет? Партия тебе помогает, власть тебе помогает, ни в чем отказа нету… Вот тебе и клуб, и библиотека, и кино, и школы. И магазины закатили такие, как на самой Петровке.

Гордей. Я все это знаю, но почему ты, Василий, говоришь об этом так, словно сердишься?

Агафонов(в сердцах, резко, но тихо). Чудак ты человек! Как я могу сердиться, когда все это – моя горькая радость, когда во всем этом моя кровь, мой пот! Но меня другое гложет. Вот здесь (показывает на сердце) засело и не дает покоя… Ох и сцепился я сегодня с секретарем райкома!

Гордей. С Ореховым?

Агафонов(ударил кулаком по столу). За живое он меня задел, так обидел, что я ему в жизни этого не прощу. Он меня себялюбцем обозвал. Меня, Василия Агафонова!

Гордей. А может, ты в самом деле стал себялюбцем? Подумай, Василий!

Агафонов(смотрит брату в глаза). А чего мне думать? Ты посмотри, что у нас делается в конце лета, когда все зреет. (Лицо его светлеет.) Это праздник! Праздник, Гордей! (Понизив голос). А у меня не те плечи, чтобы такой колхоз подымать. Вернее, голова не та. Понимаешь? Вот что обидно, Гордей! Вот что меня гложет.

Гордей(тихо). Значит, Орехов прав. Тебе обидно, Что колхоз так вырос?

Агафонов. Ничего ты не понимаешь… Ничего! Мне за себя обидно. Я хожу – будто меня обокрали…

Гордей. А кто вор?

Агафонов. Я вор. Я себя обокрал… Вокруг все выросли… (Ударяет себя ладонью по лбу.) Богаче стали… А я? (Тихо.) Кто я такой, Гордей? Тот же умный мужичок, и всё… (Свистнул.)

Гордей. Ты действительно так думаешь или для красного словца говоришь?

Агафонов(даже обиделся). Глупости, Гордей! Я ведь с тобой, с родным братом, говорю… ночью… один на один.

Гордей. А что ты скажешь собранию? Без общего собрания тебя и не переизберут и не освободят.

Агафонов. Собранию так и скажу: дорогие мои односельчане! Неплохо я у вас работал… неплохо… За двадцать пять лет скольким из вас я помогал учиться, выйти в люди. Ты знаешь, Гордей (берет брата за руку), я вчера сосчитал: из нашего колхоза – пятнадцать инженеров вышли, два профессора – доктора наук! А сколько со средним образованием! А сколько в институтах учатся!.. Да, я так и скажу. А сам я – Василий Агафонов, дорогие мои, остался неучем… силенок у меня не хватает, не управляюсь я. Честное партийное слово, так и скажу, – мне от своих таиться нечего. Прошли те времена, когда кулаком и криком брали. Теперь головой управлять надо!

Гордей. Правильный ты человек, Вася.

Агафонов. Знаю, что правильный. А почему он меня себялюбцем обозвал? Как же меня могут уважать мои агрономы? Они ведь больше меня знают… И понимают это, черти полосатые… больно уважительно со мной разговаривают – как бы я не догадался, что они ученее меня…

Гордей. Разве ты только сейчас заметил, что тебе трудно руководить колхозом?

Агафонов. Нет, Гордей, не сейчас… Я это давно чувствую. Собственно говоря, пока я еще крепко держу вожжи в руках, но… уже трудно стало. Завидно мне, Гордей… Начал я нашим детям завидовать. Знал бы я, к примеру, столько, как мой Алексей, – я бы горы своротил… Я бы себя показал во весь, так сказать, рост показал…

Гордей(тихо). А как Алексей? Он не мог бы тебя заменить?

Агафонов(горько покачал головой). Горе мне с ним, брат… горе… Я хотел дать ему все, чего мне недостает. Он же у меня единственный, ему никогда ни в чем отказу не было. Но… как говорят, не судьба – не получился человек!

Гордей(задумавшись). Разве? А мне казалось…

Агафонов(горько усмехнулся). И мне раньше казалось… (Вздохнул.) Оболочка у него правильная, как и полагается самому настоящему Агафонову.

Гордей. Значит, вы виноваты, плохо воспитали…

Агафонов. Может, и так. (Пауза.) Что же ты мне посоветуешь, брат? На старости лет идти учиться или оставаться и ждать, пока мне по шапке дадут. А?

Входит Екатерина и слышит последние слова мужа.

Екатерина(подходит к столу). Совсем рехнулся!

Агафонов(примирительно, ласково). Поди сюда, поди, моя красивая… Иди ко мне, любушка! (Протягивает руки и обнимает подошедшую Екатерину.) Что бы со мной было без тебя? (Незаметно подмигивает Гордею.) Ты одна меня понимаешь в этом доме!

Екатерина(не замечая иронического тона мужа, сочувственно гладит его по голове). Василек ты мой… хороший… Ну что с тобой делается, дорогой? Заболел, что ли? И голова у тебя, кажись, горячая.

Агафонов(иронически). Да… жар у меня… Погибаю я, Катя… Ну дай поцелую, добрая моя, хорошая… (Притягивает ее голову и целует ь щеку.)

Гордей. Дурака он валяет, Катюша. Смеется над тобой. Ничего у него не болит.

Екатерина. Послушай меня, Василий. Уймись ты, родимый. Довольно сраму в нашей семье, образумься ты, Васенька.

Агафонов. Ай-яй-яй! До чего дожили. Тебя по личной просьбе от работы освободили… Какой позор!

Екатерина(отстраняет от себя мужа). Ты еще издеваешься! Не освободили, а сняли… И это твоя работа. А теперь ты сам собираешься бросить дом и сесть за парту. Куда же мне после этого деваться? Над нами вся деревня будет смеяться: Василий Агафонов на старости лет в ученики пошел.

Агафонов. А мне плевать на то, что твои сороки будут обо мне на хвостах разносить. Пускай чешут языки сколько влезет. Я не о бабах, а о колхозе думаю.

Екатерина. А дом, а семья? А о самом себе ты когда-нибудь должен подумать?