355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Георгий Черчесов » Испытание » Текст книги (страница 1)
Испытание
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 15:42

Текст книги "Испытание"


Автор книги: Георгий Черчесов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц)

Георгий Черчесов
ИСПЫТАНИЕ

Роман

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава первая

…Майрам Гагаев свернул к привокзальной площади.

«Крошка» взвизгнула тормозами и замерла перед длинным рядом «Волг», подзадоривающе подмигивающих зелеными огоньками. Они стояли наготове, ожидая пассажиров, чтоб тотчас же ринуться в путь. «Точно конница перед атакой», – усмехнулся Майрам.

Таксисты столпились возле машины Ильи, на переднем сиденье которой примостился, выставив наружу ноги, сам хозяин. У таксистов редко выдаются такие минуты, когда они все вместе. А если и случаются, то они их тратят на насмешки и анекдоты. Но Илья – сам первый шутник – порой преподносит друзьям свои штучки. Для Майрама это не бывает неожиданностью, потому что он знает друга лучше, чем сам себя. С виду рубаха-парень, а на самом деле, он серьезнее начальника автоколонны Николая Николаевича Стукова. Илья задумывается и о таких делах, о которых Ник Ник и знать не знает. Впрочем, он ничего и не пытается знать, кроме процентов выполнения плана, пассажирокилометров и запчастей… А Илья нет-нет да как шибанет вопросиком, на который не таксисту, а впору и самому академику-социологу отвечать. Вышло так, что именно в тот день, с которого начались страдания Майрама, нашло опять на Илью откровение – вытащил он из тайника общую тетрадь в коленкоровом переплете и, заявив, что почитает сочинение старшего сына, забубнил на всю привокзальную площадь. Отнеслись к этой затее насмешливо, поначалу слушали, снисходительно улыбаясь. Но отрывистые фразы слизнули улыбку сперва с одного лица, потом с другого, с третьего…

– «…Все мы в одном кольце. Можем не знать и даже не подозревать о существовании друг друга, сторониться, избегать встреч и упоминаний о недруге, делать вид, что нет и в помине его, но мы – земляне, люди двадцатого века, и никому из нас не выскочить из этого кольца. Жить нам под одним небом и дышать одним воздухом, восторгаться открытиями химиков и ужасаться мощи военной техники, поклоняться нейлону и отвергать его, дарить телевизору долгие вечера и жаловаться на его бездушность и легковесность, быть поклонником жесткого хоккея и поддаваться очарованию художественной гимнастики, трепетать перед всесильным раком и выстаивать часы в длиннющих очередях за модными джинсами, быть непримиримым противником морали самонадеянных, длинноволосых, тощезадых юнцов и негодовать по поводу мещанских загибов настырных, надоедливых старух, быть беззаботным маменькиным сынком или нахрапистым пробивалой-танком, – но пока мы на Земле, мы живем бок о бок, и каждый из нас делает мир или богаче или беднее в зависимости от того, на своем ли месте человек, сумел ли он раскрыться, выложил ли талант свой и душу людям или прячет их от чужих глаз…»

– Вот дает! – прищелкнул языком Володя – молоденький паренек, всего месяц работающий в парке, и не понять, чего больше в его восклицании: восхищения или насмешки.

На него цыкнули. Илья только блеснул глазом и, не останавливаясь, читал дальше:

– «…Кем бы и где бы ты ни трудился, какой бы пост ни занимал, на виду ли ты у народа, подобно диктору телевидения, или незримым работягой вытачиваешь детали на станке, печешь хлеб или следишь за химическим составом пресной воды, бегущей по водопроводам в наш дом, – мы все тесно связаны. Мы одно поколение, а ничто так не роднит людей, как время. А коль мы современники, то хочешь ты того или нет – тепло наше и холод влияют на климат всей планеты. Как ни мизерно оно, но влияет – созданной ли песней, выращенным ли урожаем, непогашенной ли спичкой, вызвавшей лесной пожар… Влияет и сотворенным делом, и несостоявшимся намерением. И каждая минута нашей жизни, каждый час, каждый вздох несут миру добро или зло. И потому помни, человек: каждый твой день – это поединок. С природой или врагом, леностью иль бездушием, жадностью или голодом… И даже тогда, когда тебе ничто не угрожает, когда жизнь улыбается любовно и заискивающе, не забывай: и тогда идет дуэль. С самим собой. Наедине. И от исхода ее зависит, как пройдет твой день – в бездействии, или борьбе и творчестве. Любой прожитый день – поединок, в котором ты, я, он одновременно и полководец, и солдат, и кузнец своего характера…»

Вечному весельчаку Илье нежданно-негаданно может прийти в голову самая что ни на есть сумасшедшая идейка, и он, ухватившись за нее, не позволит и брату родному отвлечь его от затеянного, потому что весь он ершистый, и чем больше его уговариваешь, тем жестче он упирается. Так борцы на ковре на каждый натиск соперника удваивают свои усилия. Сегодня Илье вздумалось почитать несколько страничек – подумать только! – таксистам! Вслух! Сочиненьице! Глухой, непривычно серьезный голос Ильи дребезжал от плохо скрываемого волнения:

– «…Нас четыре миллиарда, и каждый из нас – дитя Земли! Видит одни и те же звезды, испытывает одно и то же атмосферное давление – семьсот шестьдесят миллиметров ртутного столба, – стремится к счастью, – что ни человек, то к своему – мечтает о подвигах и славе – на свой лад, страдает и любит, плачет и смеется, теряет и находит, спит и бодрствует… Все мы ищем свое место, карабкаясь, взлетая, мчась на автомобиле, плывя на корабле, задыхаясь от бега… Нас четыре миллиарда, и мы по разные стороны баррикад, которые деляг нас по тому, кто что ищет в жизни и кто как смотрит на Другую сторону, кто как добывает себе пропитание, жилище и другие блага – своим ли трудом или чужими руками, чужим потом… Нас четыре миллиарда, это немало, если мы все станем творить добро. И это совсем мизерно, если помнить, какие огромные адовы мощи загнаны в бомбы и ракеты, для пуска которых требуются лишь секунды безумия и паники… Нас четыре миллиарда, и от каждого из нас зависит, будет ли нас завтра вдвое больше или не останется на Земле ни одной живой души. И чтоб не исчезли мы – криком кричи, вопи, ори, надрывайся, вещай, напоминай миру древнюю истину: каждый день жизни – поединок!»

– Видал, какая пошла детвора! – громко захлопнул тетрадочку Илья и растроганно уставился таксистам в лицо. – Не чета нам.

– Смотри, как бы твой старший в писатели не вышел, – серьезно заявил Сергей Павлович, самый степенный среди таксистов, – есть у него это… – он неопределенно поводил пальцами, подыскивая слово.

– Есть, – не моргнув глазом, согласился Илья.

Майрам потянулся к тетради. Этот крупный, неряшливый почерк – буквы на разлинованной бумаге валятся то налево, то направо, то в середине слова чуть ли не достают до верхней строчки, а то наоборот превращаются в карликовые закорючки, – знаком Майраму. Впрочем, он слышал, что у сыновей почерк похож на отцовский… Илья отвел его руку в сторону:

– Чего ты?

– Дай поглядеть, – эта тетрадочка Майраму не раз попадалась на глаза, и он заподозрил, что старший сын Ильи не имеет к ней никакого отношения.

– В другой раз, – отрезал Илья, и знакомые смешинки запрыгали в его зрачках. – А вы, братва, живете, дрыхнете, спите с бабами – и не догадываетесь, что все мы в одной машине. Родился – и с ходу угодил в общую связку. Да помнить должен, зачем родился. Но головы у нас забиты другим. А вот наши младшие только вылезут на большой свет – уже мозгами шевелят, о зле и добре размышляют!

– Спроси Волкодава, он знает, для чего живет, – засмеялся Володя.

Илья спрятал в потайник тетрадочку и, точно застыдившись своей серьезности, поспешил натянуть на себя личину шутника и балагура. Он побарабанил обрубком указательного пальца по стеклу часов и кивнул на крайнее такси, из которого воинственно обрушивался на площадь разноперый, забористый посвист-храп. Чужому, несведущему, случайно забредшему сюда человеку, наверняка слышалось, что в этой какофонии участвуют двое: один неистово издавал разбойничий клич, приводя прохожих в ужас, а второй торопился унять трусливую дрожь деликатной, скорбно-раскачивающейся трелью. Но когда раздавался жалкий писк стыдливых, конфузливых скрипок, тогда появлялось убеждение, что поблизости расположился бивуак полка. Но таксистов этим разноголосьем не проведешь. Они знали, что сонный оркестр представлен одним солистом и он вопреки ратнораскатистым музыкальным аккордам находится в полном штиле. А поезд вот-вот должен причалить к станции.

– Дрыхнет, а? – Илья помотал головой от леденящих слух переливов храпа.

– Надо бы его разбудить, – нечаянно обронил Майрам. Илья живо обернулся к нему. Шаловливо подмигнув шоферам, насмешливо предложил:

– Попытайся…

Черные брови его дернулись к морщинистому лбу, обнажив огромные фары голубых, подзадоривающих, жгуче сверлящих глаз. Он, конечно, не мог упустить такого шанса. Не та натура. Не пощадил и своего закадычного друга-товарища. Попади он в аварию и подвернись ему случай подшутить над братом родным, он не утерпит, не смолчит. Сварка будет резать на куски сплющившиеся, смятые, сжатые в безумном объятии стальную обшивку машины, крышу, днище, мотор с тем, чтобы выпустить нещадно изломанного таксиста из железного плена, вокруг будут нервничать, охать, жалеть, понимая, как тяжко ему там, в этой искореженной машине-западне, а он будет зубоскалить из нутра стальной могилы. И не для того подбрасывает шуточки, чтоб покрасоваться, мол, мне все нипочем, и не из-за легкости мышления, потому как Илья не верхогляд. Просто, таким уж он родился – человеком, который всегда, в любом событии, в каждом предмете ищет смешное.

Майрам вот не такой. Он гоже любит подшутить над братом-таксистом, но лишь для того, чтобы не отставать от других, а то и из чистого озорства. Потому и не все у него получается безобидно. А Илья шутит любя, беззлобно. Но попадаться ему на удочку не стоит. Неосторожное слово вызывает у него мгновенную реакцию.

Майрам вмиг стал в центре внимания, точно в падении через себя вонзил гол самим бразильцам. Теперь не отвертеться. «И дернуло же меня!» – мысленно чертыхнулся Майрам и покорно погасил сигарету о крыло «Волги». Таксисты не сводили с него насмешливых мигалок, хотя каждый назубок знал сценарий предстоящих действий. Но кто в состоянии отказаться от дарового зрелища? Разве каждый, идя на сотое свидание, не знает, что и как будет? А идет. Даже бежит!

Илья сунул руки в карманы брюк и не спеша направился следом за другом.

Выстройте рядышком, точно на парад, миллион «Волг», а машина Волкодава будет выделяться. Она не прошла и тридцати тысяч километров, а побывала уже не в одной переделке. На ее железном теле с десяток вмятин, наспех, небрежно выпрямленных. Это те, что появились по вине самого хозяина. Если же – не дай бог! – ему удавалось доказать, – а пытался он это сделать всегда, даже, когда на все сто процентов был виновен сам, – что столкновение произошло из-за оплошности водителя, которого капризная судьба свела с ним, то Волкодав не только заставлял заделать вмятину так, что не всякий специалист мог отыскать ее, но и неизвестно за что вытягивал из него – особенно, когда это был частник – калым в виде коньяка, запчастей, авторучек, преподносимых со словами благодарности… И уж совсем беда была незнакомцу, если он имел какое-либо отношение к складам и базам – нюх на таких у Волкодава был невероятный. А уж попадись они – так годами не отставал, постоянно делая визиты и изредка приглашая с собой и друзей, поочередно представляя им то Майрама, то Илью, то еще кого-нибудь, смотря кому что понадобится.

Волкодав не стеснялся печального вида своей машины, всерьез уверял, что к его такси у пассажиров больше доверия, ибо не всякий «король» с мешком, туго набитым салом, яйцами, крынками со сметаной, трепыхающейся живностью, направится к новенькой «Волге», а вот Волкодава не обойдет, непременно осчастливит. Смешно? А Майрам не однажды убеждался, что так оно и есть. Уж кто-кто, а Волкодав на отсутствие пассажиров не жалуется…

Подмяв грузным телом заднее сиденье, Волкодав безмятежно спал. Огромные альпинистские ботинки с шипами на толстой подошве угрожающе, точно зачехленные стволы орудий на броненосце, торчали из окошка дверцы. Под взглядами столпившихся вокруг машины в ожидании зрелища таксистов Майрам старался не подкачать, лихорадочно придумывал нечто новенькое. Но в голову ничего не лезло. Он обошел «Волгу», заглянул в кузов, с размаху шлепнул ладонью по крыше. Внутри грохнуло, гукнуло, отдалось звоном стекол. Спящий лежал, будто мотор без клапанов на свалке: только с виду цел.

– Слабо, – усмехнулся Илья.

Майрам распахнул дверцу. Фуражка Волкодава вывалилась наружу, голова свесилась с сиденья. Но глаза были плотно закрыты, дыхание ровное, храп – многоголосый. Спичкой поводил по лицу и шее спящего.

– Не тот репертуар! – метнул в друга насмешливый взгляд Илья. – И приемчик твой давно не целина. Заезжен, как трасса Москва – Тбилиси. Эх ты, любимчик перезрелок!

Таксисты засмеялись. Такого от Ильи Майрам не ожидал. Илья не раз ругал его за легкомысленные похождения. Но выносить на сход таксистов?! Это учтется тебе, Илья.

– Попал в точку, Ильюша! – сквозь смех произнес Володя, как всякий новичок, он спешил поскорее войти в коллектив, стать своим и подавал голос к месту и не к месту. – Что-что, а перезрелок у него хоть отбавляй, на всех хватит…

– Да вот беда: вас на них не хватит, – зло ответил Майрам, и напрасно, потому что его реплика вызвала новый взрыв шуток.

Илья согнал с лица улыбку, сурово поднял руку, требуя тишины:

– Мешаем мальчику.

Он подождал минутку-вторую, прикидывая, на что еще способен Майрам. Затем безнадежно махнул рукой и плечом отодвинул его в сторону, добровольно берясь продолжить представление. Деловито, ничуточки не боясь нарушить сон Волкодава, расшнуровал его ботинок, стащил с ноги, взвесил в руке:

– С полкило – не меньше, пусть у моей машины прокол случится на сто ВТ°Р°М километре от дома! – побожился он и притронулся пальцем к шипам. – И достает же такую тару! Эту подошву да к женским туфлям – чем не платформа?!

Ботинок гулко шлепнулся об асфальт. Волкодав спал. Нога его мирно покоилась в белом шерстяном носке домашней вязки. Штопка как раз посреди пятки с издевкой поглядывала на них.

Издали, сквозь многоэтажные здания и густую листву деревьев дорвался до площади отголосок гудка паровоза. Илья предупреждающе поднял вверх палец, радостно вопросил:

– Слышите? И сейчас… – он ткнул пальцем в Волкодава, – …увидите!

Поезд, взорвав тишину перестуком колес, шипением и визгом тормозов, подкатил к перрону и, блеснув на солнце стеклами окон, замер. Застучали откидываемые ступеньки тамбуров. Отсюда, с привокзальной площади виднелось лишь полвагона с белеющими в окнах лицами. Из-за станционного здания донеслись глухой шум голосов, смех, чей-то вскрик…

– Смотрите! – свистящим шепотом предупредил Илья. Крупное тело Волкодава вздрогнуло, веки метнулись вверх, рука лихорадочно зашарила по полу, пока не наткнулась на фуражку. Легко сев, Волкодав торопливо натянул ее на лоб и, вытирая тыльной стороной ладони капельки пота, выступившие над верхней губой, выскочил из машины и бросился к перекинутому по-над путями железному мосту, ведущему на перрон. Каждое его движение – незримая автоматика от многолетней привычки. Илья торжествующе подморгнул таксистам, широко развел руки в изумлении.

Волкодав был уже в нескольких метрах от них, когда до его сознания дошло, что он без ботинка. Ошеломленный, он тупо посмотрел себе на ноги – и сна как не бывало! Таксистов он принципиально не замечал, их хохот его не касался. Он с грациозностью медведя запрыгал к машине, добрался до ботинка, с ходу сунул в него ногу и, не завязывая шнурка, двинул к мосту. Пробегая мимо скорчившегося от смеха Ильи, замахнулся на него:

– Нашел время!

Щупленький белобрысый Илья и не пытался увернуться – знал он, что Волкодав не пустит в ход свой огромный кулачище. Рядом они выглядели, как выходцы с разных планет: здоровый, грузный Волкодав и низкорослый, тощий Илья. Они вечно подтрунивали друг над другом, пускали анекдоты, порой весьма обидные, но всем было ясно, что им и недели не выдержать одному без другого.

– Айда, Майрам, за «королями», – махнул рукой Волкодав.

– Газуй сам, – отказался Майрам, – порыбачу я…

– На бобах останешься, – укоризненно покачал тот головой, и его ботинки застучали по ступенькам моста…

Илья совладел со смехом, с завистью сказал:

– Как он, а?! Мне бы такое чутье. Прикажет себе: проснуться тогда-то – и точно в срок глаза открывает. А до этого ни за что! Хоть бомбу бросай! «Пожар!» кричали? Кричали! «Авария», даже «ГАИ!» Ничего не берет! – он хлопнул Майрама по козырьку фуражки. – А ты хотел спичкой…. – и заторопился: – Пошли на перрон! Ну, что твоя удочка? От силы одного словишь.

Майрам не побежал вместе с таксистами навстречу пассажирам. Волкодав и его учил ловить «королей» на перроне, тыкаясь то в одну кучку людей, то в другую, звонко предлагая свои услуги. Сноровка у него подкреплялась настырностью, нагловатой убежденностью, что в душе каждому человеку хочется прокатиться на такси, надо его только слегка подтолкнуть. Настоящее имя Волкодава – Савкудз, но его забыли. Кличка так и прилипла к нему. Как-то даже Николай Николаевич Стуков – начальник автотранспортной колонны, – выступая перед коллективом, провозгласил: «Каждый из вас должен брать пример с нашего передовика, товарища Волкодава!» А Волкодав и не обижался, шутливо твердя: «Савкудз в переводе с осетинского означает черная собака. Так что какая разница: Савкудз или Волкодав».

Но настоящую славу Волкодаву добыл Илья, открывший в нем способность спать во всякой обстановке, а главное по какому-то неведомому внутреннему сигналу просыпаться точно в нужный момент. Волкодав сам спокойно принимал все ахи и охи, но Илья гордился талантом друга бурно и восторженно и демонстрировал его любому: и знакомому, и случайному прохожему.

Что касается Майрама, то он слышал кое-что похлеще. И не такие чудачества у людей прорываются. Как-то он месяц пробыл в военных лагерях. Дали им там нагрузочку еще ту. Одних марш-бросков с десяток было, так что Майрам даже дремал на ходу: голова клонилась вниз, веки так и норовили захлопнуться… Но больше, чем вечное желание поспать, Майрама мучила его борода. Есть счастливцы, что бреются через день, а то и раз в неделю. А волосы Майрама так и прут без всяких тормозов. Хоть в день дважды за помазок берись! А подполковник что? Какие ему объяснения дашь? Однажды сказал – брейся, второй раз повторил, а на третий совсем рассвирепел: «Ты меня компрометируешь!» Что делать? Стал Майрам подыматься ни свет ни заря. Холодной водой намылится и водит на ощупь безопаской по щекам. Их лагерь неподалеку от аэродрома располагался. Чуть начнет рассветать, летчики над ними измываются, раскаты реактивных истребителей до костей пробирают. Все дрожит. Палатку чуть воздушной волной не сносит. А братва ничего – спит. Начал Майрам под этот аккомпанемент бриться, да тут отрывается от подушки голова одного чудика и жалобно так произносит: «Перестань скрипеть лезвием, спать не даешь». Самолеты в ста метрах над ним проносятся, гром и грохот обрушиваются на него – не слышит, а скрип лезвия спать ему не дает?! Майрам поведал об этом случае брату Сослану, тот пояснил: «Вся штука в психологии…»

Майрам усмехнулся. Знакомый маневр: когда трудно объяснить поведение людей, вспоминают психологию. Век у нас такой – психологический. Ну что ж, Майрам воспользуется этим, будет бить по психологии людей. Ты, Волкодав, беги, толкайся на перроне, хватай за рукава людей, уговаривай, доказывай им полезность такси и неудобства трамвайчиков. А он, Майрам, человек гордый, ему бегать по ступенькам грешно. И не он к «королям», а они сами к нему бегут.

Майрам не спеша полез в карман куртки. У него оставалось минуты три – этого было достаточно.

…Толпа двигалась по мосту. Впереди шла девушка в светлом пальто и высоких – по самое колено – чулках-сапожках на платформе. Через плечо была перекинута кожаная дорожная сумка с хлястиками и бляхой. Она шла быстро, напористо, насколько ей позволяли толстые подошвы. По сторонам не смотрела.

«Она бы!» – радостное (предчувствие волнующего знакомства охватило Майрама, и он напряженно замер в ожидании. Пройдет или не пройдет? Такие девушки всегда приводят, его в смятение. Как встретит таких таинственных, словно сошедших с небес сказочных созданий, тонких до хрупкости, с белеющими невинными коленками, – теряется и не смеет взглянуть им в глаза… Это оттого, что такой девушки у него никогда не было. Может быть, сегодня посчастливится? «Не пройди! – кричал он, конечно, мысленно. – Моя машина целиком и полностью к твоим услугам! Да что машина?!»

Девушка шагнула с последней ступеньки моста на асфальт и… ее блестящий сапожок едва не задел бумажку. Но она не заметила ассигнацию, она прошествовала дальше. Майрам, ты – наивный пижон! Такие девушки сходят с небес не для того, чтобы смотреть себе под ноги. Красавицы знают себе цену, они ходят по земле с высоко поднятой головой, им не до бумажки, валяющейся посреди площади.

С моста на площадь хлынула, стуча каблуками, толпа. Теперь не время всматриваться в лица. Нельзя было ни на секунду упускать из вида бумажку. Кто-то обязательно обратит на нее внимание. Такого еще не бывало, чтобы она оставалась незамеченной – в наше время деньгами не разбрасываются. Предчувствуй Майрам, к чему приведет рыбачество, он мог бы еще уйти. Но он ждал, он жаждал поймать «короля»… Мелькали ноги: мужские, женские, детские, полные и тонкие, кривые и стройные, в туфлях, сапогах, босоножках – белых, черных, зеленых, красных, коричневых, синих, на высоких, средних, низких, тонких, толстых каблуках, – и никто не смотрел под ноги, не замечал своего счастья в виде десятирублевки.

Толпа стала редеть. Прошли парень и девушка: он в коричневой дубленке, она в плаще с погончиками-застежками; он, обняв ее за плечи, шептал ей на ушко, она с улыбкой всматривалась в его лицо.

По ступенькам моста деловито спустился мужчина лет под сорок – невысокий, с пролысинами на лбу, в огромных очках с золотой оправой, за которыми поблескивали умные, пытливые глаза. Неизвестно, что ему было тяжелее нести – желтый чемодан или живот, выпиравший из него, как барабан музыканта, идущего на параде духового оркестра. Но он, казалось, не замечал тяжести ни того, ни другого.

Очкарик ступил на асфальт и, прищурившись, оценивающе-запоминающе оглядел привокзальную площадь. Так Петр Первый, наверное, прикидывал место под будущую столицу. Так командир батареи выбирает огневые позиции, заранее предвидя, где, что и как будет, когда разгорится бой…

Майрам хорошо запомнил тот отрешенный его взгляд. У Гагаева тогда мелькнула догадка, что незнакомец смотрит на площадь с толпой людей и машинами, заполнившими ее, но видит нечто другое. Свое. Пошевелить бы Майраму мозгами, прикинуть варианты, попытаться отгадать, отчего у него это выражение, откуда эта привычка видеть больше, чем способно охватить зрение. Смекнуть бы, что перед тобой не простой смертный, – и дать деру от него. А Майрам, бестолочь, кротко ждал, когда взгляд мужчины упрется в бумажку, валявшуюся метрах в пяти от него.

Брови очкарика шмыгнули вверх. В ногах у прохожих валялась десятирублевая ассигнация, и никто ее не подымал?! Чудеса да и только! И тогда еще Майраму было не поздно ретироваться. Но охотничий азарт уже овладел им. Все в таких случаях ведут себя одинаково – отчаянно спешат, и это выглядит забавно. Очкарик же пожал плечами и нехотя, сделав два-три неловких движения, лавируя меж прохожих, остерегаясь, чтоб не сбили его, нагнулся… «Пора!» – скомандовал Майрам себе. Десятирублевка в тот момент, когда очкарик вытянул руку к деньгам, внезапно метнулась из-под его пальцев в сторону и вновь замерла. Не выпрямляясь, человек засеменил ногами и опять потянулся к деньгам. Ассигнация и на сей раз не далась ему в руки – опять в самый последний момент улизнула… Все, теперь он был на крючке.

Знал бы Майрам, кого пытался подцепить на крючок. Но жизнь так полна несуразиц: ловит жертву Майрам, а в конечном итоге сам окажется на крючке. Впрочем, Майрам, видимо, уже попал в орбиту очкарика, а как показали дальнейшие события, избежать столкновения с ним уже было немыслимо. Но пока Майрам сам рыбачил и умело: неторопливо, но сноровисто, обогащенный многомесячным опытом… К удивлению очкарика, бумажка ожила и медленно поползла по земле. Он выпрямился. Не передать выражения его лица. Глаза его, растерянно поблескивая сквозь стекла очков, проследили направление, по которому двигалась бумажка, и уткнулись в стоящего у «Волги» таксиста в короткой кожаной куртке. Он увидел высокого крепкого паренька, серьезно и деловито накручивавшего на кисть левой руки нитку, к которой была привязана десятирублевка. Очкарику накричать бы на одурачившего его таксиста, но парень старательно демонстрировал ему свою ладную фигуру да двигал широкими плечами, напрягая мускулы, чтоб выглядели они еще мощнее. К тому же таксист не улыбался, не смеялся. Он был так занят своим делом, что некогда и поглядеть на незнакомца. Бумажка поползла к его ногам.

– Ловко, – усмехнулся очкарик и натянуто улыбнулся.

Теперь они играли каждый свою роль. Играли верно. Без осечки. Словно сотни раз прорепетировали сцену. Майрам по опыту знал, что человеку, попавшему в такие сети, нелегко уйти, хоть его никто и не удерживает. Психология! Ему непременно надо показать, что он воспринял шутку, что он не жаден, а стал подымать деньги всего-навсего по той причине, что не любит беспорядка. А кто станет возражать, что валяющиеся деньги на земле – явный беспорядок? (Так Майраму прямо однажды и заявил попавшийся в сети старик).

Очкарик направился к таксисту. Майрам деловито подтянул с земли бумажку и стал отвязывать нитку. Его пассажир – Майрам в этом уже нисколько не сомневался – остановился перед таксистом.

– Шутник, – выдавил из себя очкарик.

Майрам поднял на него глаза, невинным взглядом окинул его бренную фигуру, привычно бросил профессиональную фразу:

– Вам куда?

Улыбка превратилась в гримасу – сердитую и недоуменную. Таксист не дал ему опомниться – распахнул дверцу:

– В город? Садитесь.

И тут юмор, щедро заложенный в очкарика природой, взял верх. Он задорно захохотал, вытер платком вспотевшее лицо и охотно втиснул свой живот в машину, а потом полез и сам. Только усевшись, он вспомнил о чемодане:

– Вещи?!

– Положим и их, – успокоил Майрам его и направил машину к сиротливо торчащему посреди площади чемодану.

Возле него, едва сдерживая улыбку, стояла худая женщина с черной сумкой. Итак, за их игрой наблюдала публика, и, судя по реакции, она достойно оценила таксиста. Женщина упрятала свою улыбку и деловито спросила:

– А мне можно сесть?..

– Половим попутчиков или – в дорогу? – спросил таксист. В поисках пассажиров он подъехал к автобусной остановке.

Так и есть – автобус и на сей раз опоздал, и шансы Майрама повысились. И тут он заметил девушку в белом пальтишке и чулках-сапожках. «Крошка» – как и положено! – остановилась возле нее.

– Есть место в город, – обратился Майрам к ней и не к ней: – Через четверть часа будете обнимать мамашу, папашу, братика, сестренку… Автобус час плетется, да еще когда он прибудет сюда! – присвистнул он.

Девушка смотрела в сторону.

– Не желаете? – уже прямо к ней обратился Майрам.

Она глянула на часы. На крыло машины навалилась огромная кошелка. Неуклюжая коротышка-бабенка была явно из числа базарных торговок:

– Сколь будет до гор ода-то?

– Восемьдесят копеек, – отодвинул таксист ее кошелку.

– Восемьдесят? – задумалась торговка.

Майрама интересовала не она. Он распахнул дверцу перед девушкой в чулках-сапожках:

– Садитесь.

Она смилостивилась над ним, снизошла до такси, сняла себя пальто, аккуратно сложила его и, усевшись, поправила юбку на коленях.

У обшарпанной «Волги» Волкодава толпа. Над нею возвышалась фигура здоровенного детины в соломенной шляпе, отчаянными рывками он пытался открыть левую дверцу, которую давно уж намертво заклинило. Под его неистовым напором машину качало, точно корабль в девятибалльный шторм.

– Эй, эй! – предостерегающе крикнул Волкодав, укладывая чемоданы в багажник, – сломаешь – платить будешь. За ходи справа.

Воспользовавшись оплошностью детины, пассажиры уже заполнили такси. Детина метнулся вправо, потянул за рукав женщину:

– Вылазь! Энто мое место.

Женщина упиралась, вырывала рукав, возмущалась…

– Майрам, захвати, – расщедрившись, кивнул на детину Волкодав и завел мотор.

Детина оценивающе посмотрел в сторону Майрама, снисходительно хлопнул дверцей, процедил сквозь зубы женщине:

– Ладно, считай, что повезло тебе… Приблизившись к «Крошке», он попытался оттиснуть в сторону торговку, но теперь и она решилась кутнуть:

– Дьявол с ними, с восьмьюдесятью копейками!

– Опоздала, бабка, – оттолкнул ее кошелку детина и, тиснув в середку женщину с черной сумкой, уселся в машину.

Но бабка была давно уже приучена к базарному духу соперничества. Не уступить! Ни за что не уступить! – так и было написано на ее лице, и она визгливо закричала:

– Моя очередь была, моя!

– Раз уступил, теперь – тебе?! – возмутился детина и тут же показал себя эрудитом. – Международный год женщин уже отчалил!

– А мы можем потесниться, – заявила женщина с сумочкой, – если товарищ водитель не возражает…

Вот она и выдала одной фразой свою профессию – и по тону, и по обращению явно учительница.

«Товарищ водитель» молча пожал плечами, решив, что ее худенькую фигурку гаишникам и днем с огнем не заметить. А Увидят, можно и поспорить: десятилетний мальчуган – и тот пошире ее будет…

Учительница скрылась меж детиной и толстячком. Ее седая голова выглядывала между их плечами, сверкая строгими очками…

…«Крошка» мчала во всю прыть. Майраму на этой трассе знакомы каждый поворот, каждая выбоина. Освободите трассу от машин, и Майрам даст сто против одного, что проедет от Беслана до Орджоникидзе с закрытыми глазами. А если будет в духе, то и обратно. Для таксиста хорошее настроение – верное средство от аварий. В душе Майрама духовой оркестр выводил краковяк. Да и как иначе? Все получилось как по маслу. Рядом девушка-красавица, о которой он не в силах был не мечтать. И он фантазировал, поглядывая в зеркальце, в котором отражались ее лоб и глаза. А пухлые губы, подбородок с ямочкой посредине не были видны. Надо при случае незаметно поправить зеркальце. А пока любовался ее глазами. И как он осмелился обратиться к ней? Обычно таких не затрагивал. Смотрят на брата-таксиста свысока. А может, и нет. Вполне вероятно, что Майраму это кажется. Попытаться, что ли? Заговорю! Только дам ей немного привыкнуть к себе.

Майрам вел «Крошку», небрежно положив правую руку на руль, а левую выставив в окошко. Ему казалось, что он похож на актера кино, вот только фамилию его не запомнил. Из итальянцев он. Женщин вокруг него! И все убиваются, страдают по нему. Он тоже так водил машину – одной рукой. Это Майрам у него перенял. И руки у них похожие – загорелые и мускулистые, с крепкими пальцами, а кожа покрыта черными до синевы волосами. Люди не замечают, как часто используют образы из кинофильмов, как подражают Тихонову. И не подозревают, как легко позволили кино войти в их жизнь, в их привычки, будни, мысли… Тот актер сейчас завладел Майрамом. Итальянец не стал бы медлить, смело положил бы руку на плечо девушке…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю