Текст книги "Озаренные"
Автор книги: Георгий Марягин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)
9
На письмо Алексея Верхотуров ответил быстро. Академик расспрашивал о подготовке «Скола» к испытаниям, советовал Алексею лично проверить геометрию выработок, просил прислать образцы пород и угля. От письма веяло сердечностью.
Алексей стал часто писать Верхотурову, делился всем, что волновало его. Евгений Корнильевич аккуратно отвечал, подробно рассказывал о своих работах, планах.
Однажды от Верхотурова пришло необычное по объему и форме письмо. В конверт были вложены фотография статьи на английском языке, перевод ее на русский и копия письма Евгения Корнильевича в редакции американского журнала «Рекорд Ньюс», советского «Горного журнала», горным академиям Чехословакии, Польши, Румынии. Вот что говорилось в этом письме:
«С опозданием на три месяца я получил февральский номер «Рекорд Ньюс», в котором опубликована широковещательная статья о работах некоего «известного ученого» Эзры Клапхарта из Пенсильвании над созданием машин, добывающих уголь из пластов крутого падения. Если бы не чертежи, иллюстрирующие статью, я терялся бы в догадках, что за машину конструирует неведомый мне Эзра Клапхарт. Я с полной ответственностью пишу «неведомый», ибо ни я, ни мои коллеги по институту горного дела Академии наук Советского Союза, хорошо знающие видных американских техников, ничего не слыхали об «известном ученом» Клапхарте.
Схема машины, воспроизведенная на чертеже, убеждает меня, что «машина Клапхарта» является копией «Скола», изобретенного советским инженером Алексеем Заярным, с той только разницей, что вместо болтов на ней кое-где применены клинья.
С развязной самоуверенностью неизвестная мне фирма преподносит читателям «Рекорд Ньюс» машину советского изобретателя как изобретение «американского инженерного гения».
«Скол» инженера Алексея Заярного запатентован еще в 1941 году. Он был описан в журнале «Уголь», исправными читателями которого являются «ведущие» и «думающие» инженеры американских фирм. Выходит, как говорится в русской пословице: «Коль сам не добрал, у соседа занял».
Перед нами обычный американский спектакль, разыгранный по утвержденному горнопромышленниками сценарию. Но подлинную науку нельзя обмануть. Ее еще никто не обманывал. Это не удастся также плагиаторам из американских угольных компаний.
Евгений Верхотуров»
В коротеньком постскриптуме Евгений Корнильевич настойчиво убеждал Алексея выступить с заявлением по поводу бесцеремонного плагиата. Он просил, чтобы это заявление было составлено без промедления и переслано ему. Верхотуров намеревался разослать его академическим и техническим заграничным журналам. «Они не смогут замолчать этот факт», – писал академик.
10
Для плавного спуска «Скола» в лаву Алексей установил регулятор скоростей, в центре которого была плавающая втулка.
Неожиданно регулятор стал тормозом машины: лебедку не удавалось запустить. Испробовали все, сменили десятки разных втулок, но лебедка бездействовала. Раздельно узлы лебедки работали отлично, стоило только соединить их, как они каменели, не двигалась ни одна деталь. Пробовали тщательно шабровать подшипники, изменять сцепление шестерен, менять смазку – не помогало. Алексей несколько раз проверял расчеты. Нет, ошибок не было. Терпение изменяло ему: две недели ушло на ожидание, пока выпрессуют втулку из текстолита.
Из-за неудачи с втулкой не меньше, чем Алексей, переживали шахтеры. Скучная, прозаическая деталь стала интересовать многих. О ней беседовали в «нарядной», дома, в кино, даже на футбольных матчах. Возвращаясь со смены или перед спуском в шахту забойщики, лесогоны, крепильщики заходили посмотреть, как идут дела у монтажников.
Как-то утром Алексея разбудил телефонный звонок. Звонил Кирилл Ильич Звенигора: привезли текстолитовые втулки.
Через четверть часа вся бригада была в мастерской. Начали двенадцатый по счету монтаж. Алексей внимательно наблюдал за сборкой деталей.
Но и эта втулка подвела. Лебедка капризничала. Два раза запускали мотор на разных скоростях, он работал вхолостую, регулятор не действовал.
– Все? – уныло спросил Звенигора, когда Алексей попросил разобрать лебедку.
– Может быть, еще не все... Кажется, намудрил я с втулкой. Нужно еще попробовать игольчатый подшипник...
– Не то что игольчатый, а любые, какие есть, пробуй, – настаивал Звенигора. – Что же мы из-за этой чертовой втулки такое дело тормозим? Две недели провозились. Меня шахтеры каждый день на наряде тормошат: «Когда начнешь испытания, начальник?»
– Верно! – произнес грудным голосом секретарь обкома Ручьев, входя в мастерскую в сопровождении Черкасова и секретаря Белопольского горкома Серегина. – Верно, товарищ начальник. Такое дело нельзя похоронить. Пожимая руки Алексею, монтажникам, Ручьев продолжал: – Никто не разрешит нам этого. Не разрешит! Втулка – это деталь, частность... Самое главное сделано, создана машина, и довести ее мы должны.
Он снял пыльник, пиджак, начал осматривать лебедку, ее узлы, детали, подробно расспрашивал о каждой.
– А эта деталь для чего предназначена? – поднимая с верстака ползун, обратился секретарь обкома к Черкасову, стоявшему у входа в мастерскую.
– Для связи... – неуверенно протянул управляющий.
Ручьев улыбнулся:
– Не познакомились до сих пор с машиной?
– По схеме знаком, Дмитрий Алексеевич. Изучал... – замялся Черкасов.
– Схематическое знакомство... Как, по-вашему, машина?
– Перспективная, – немного подумав, ответил Черкасов.
Звенигора стоял, поглядывая на Черкасова с многозначительной улыбкой. «Что-то ты, Яков Иванович, за эту перспективную машину голову мне мыл. Ну, и флюгер...»
– Односменка тоже перспективная вещь, – заметил Ручьев.
Все переглянулись.
– Смотря в каких условиях, Дмитрий Алексеевич, – смущенно сказал Черкасов. – На «Глубокой» она удалась, а на других...
Ручьев взял паклю, стал обтирать руки.
– У нас на всех шахтах жалуются на нехватку порожняка. Так ведь? Односменка позволяет обойтись без дополнительного транспорта. Лавы нужно удлинить, широкий фронт работ обеспечить. А то сидят в лаве забойщики, друг над другом, почти на плечах один у другого – развернуться нельзя... Ну ладно, об этом потом... Так что же будем делать с втулкой? – уже обращаясь к Алексею, сказал Ручьев. – Давайте-ка пробуйте еще игольчатый подшипник. Сегодня же дадим команду Горловскому заводу изготовить его срочно.
Из мастерской вместо с Ручьевым вышли Звенигора, Алексей, Черкасов, Серегин. Машина секретаря стояла неподалеку, на шоссе у обочины, поросшей люцией.
– Дмитрий Алексеевич, – обратился к Ручьеву Серегин, – у нас бюро назначено на двенадцать, просим вас присутствовать.
– Что слушаете?
– О выполнении плана за апрель четвертой и двенадцатой шахтами.
– Дежурные они у вас, что ли? Четвертую и двенадцатую встречаю в каждом протоколе.
– Отстают! У других дела хорошо идут!
– А хороших тоже не мешает послушать.
«Поденкой живет секретарь, – думал Ручьев, глядя на Серегина, – влез в хозяйственные дела по уши, и не вытянешь его из них. Второй год район топчется на месте. Роста производительности нет... Пройдут хорошо испытания «Скола», все придется перестраивать. Наверное, об этом не подумал... Был отличным парторгом, а район вести, оказывается, не по плечу...»
– Когда же вы соберетесь поговорить на бюро о подготовке испытаний «Скола»? – спросил Ручьев Серегина.
– Да ведь с ним все в порядке, Дмитрий Алексеевич. К испытаниям лаву готовят, – сказал Серегин, переглянувшись с Черкасовым. – Мы с управляющим оперативно эти вопросы решаем, консультируемся... Но главное для нас – это план добычи.
– В вашем районе, товарищ Серегин, важное дело начато, а вы считаете, что «Скол» – это так себе, ну, вроде заготовки валенок. Вот об этом сарае, о том, что там делают, легенды будут рассказывать, а вы все по полочкам раскладываете, как провизор: главное, не главное... Все главное. Так что учтите... А сейчас езжайте, проводите бюро, я загляну к вам. Мы со Звенигорой по поселку походим, в общежитиях побываем. Ну, начальник, – Ручьев взял Звенигору под руку, – покажите мне самое плохое общежитие.
– У нас плохих нет, – уверенно ответил Звенигора.
– Слышите, товарищи? Плохих нет. Это интересно... Посмотрим, чем они у вас хороши. Горловчане к вам завтра приедут, – пожимая руку Алексею, сказал Ручьев. – Сами сроки намечайте – вы заказчик. Они – исполнители.
11
С радостью приняла Варя предложение заведующей консультацией выехать на неделю в приморский совхоз угольного треста осмотреть детей. Она надеялась, что отъезд из Белополья поможет ей избавиться от тягостных раздумий.
Совхоз находился на западном берегу Азовского моря, возле узкой, изогнутой, как казацкая сабля, Безымянной косы. Несколько саманных домов на обрывистом берегу. За ними в балке большой абрикосовый сад, виноградник. Вокруг на десятки километров ни души. Приморская пустыня.
Варя поселилась в домике ветеринарного врача совхоза, Ксении Матвеевны, пожилой женщины с грустными ласковыми глазами, черной и костлявой, как цыганка.
Днем Варя почти не видела Ксению Матвеевну, поднимавшуюся с зарей и уезжавшую на фермы, на пастбища, в степь. Варя работала на медпункте, под вечер уходила к берегу, на глинистый обрыв, усаживалась на разогретую землю и часами смотрела на море.
Однажды Варю застала здесь Ксения Матвеевна. Она спускалась к рыбакам, которые ставили у косы сети на хамсу. Ксения Матвеевна окликнула свою гостью:
– Спускайся, отшельница! Пойдем погуляем...
Они пошли по влажному песчаному кружеву берега. Море накатывало на берег крутые волны. Вздымалась соленая водяная пыль. Воздух был насыщен запахом водорослей.
– Грустишь все? – неожиданно переходя на ты, спросила Ксения Матвеевна и обняла теплой рукой Варю, ласково притягивая к себе. Варя была ей по плечо. Она шла рядом с ней, как девочка-подросток, тихая, грустная. – Что с тобой?.. Ну, что?.. – внимательно глядя ей в глаза, допытывалась Ксения Матвеевна.
Взгляд ее ласковых глаз успокаивал. Варя стала сбивчиво рассказывать о себе, об Алексее.
Начинало темнеть. Небо становилось опаловым. На горизонте появились облака. Тонкая черта отделила небо от моря. Огромный пунцовый диск солнца висел над горизонтом. От него к берегу по воде шла розовая зыбкая дорожка.
– Смешная ты моя! – сердечно сказала Ксения Матвеевна, еще крепче обнимая Варю, после того как та призналась, что ей давно хотелось посоветоваться с кем-то. – Кто же в любви совета просит? Сердце советует. А через него не переступишь. Оно немое, а порой кричит. Почему же ты с Алексеем не захотела встретиться?
– Нельзя! У него, наверное, семья, жена...
– Ничего ты не знаешь, что у него, – внушительно говорила Ксения Матвеевна. – Ты его семью не трогай и его от семьи не отрывай. Хорошего человека из семьи не вырвешь. Безвольного вырвешь – толку не будет, на две половинки только разорвешь... Есть и другая любовь – безответная... Горькая, одинокая, да любовь. Было и у меня похожее на твое... Полюбила я женатого человека. Сама была замужем. Знал ли он, не знал о том, что я его люблю, – трудно гадать. Кажется, знал. Жили мы в Мариуполе по соседству, на одной улице... Увижу я его утром – и солнце весь день для меня сияет. А не увижу – и в погожий день небо все в тучах... И казалось, будет любовь моя безответной. У него дочь. У меня сын. Муж мой человек славный, душевный. А не тянет к нему. – Ксения Матвеевна помолчала, раздумывая над чем-то. – Если бы тот желанный позвал, не пошла бы все равно к нему. Ведь семья, ее нельзя обидеть... А время повернуло все по-иному. Муж умер, вырос сын. Осталась я одна. Встретилась на фронте с Петром Львовичем. Он тоже овдовел, и пошли одним путем. Чувства ведь не стареют...
Ксения Матвеевна замолчала и дрожащими губами с материнской нежностью коснулась волос Вари:
– Годы пройдут, а чувство, глубокое, настоящее, останется, – шептала она. – Нечего тебе сидеть у моря, тоской сердце травить. Повидайся с Алексеем. Яснее станет, какой дорогой идти.
12
Горные работы на участке, где должны были испытывать «Скол», закончили быстро. Все детали машины уже были спущены в лаву, смонтированы. Затягивалась установка лебедки. И это мешало начать испытания.
– Барвинский тянет, – беседуя с Алексеем, возмущался Звенигора, – то у него слесарей нет, то нужно листы вырубить... Сотни отговорок. Не лежит у него душа к новому. Столкнется он с Лабахуа – будет бой.
Так и вышло. В понедельник после наряда, когда уже все разошлись из «нарядной», Лабахуа, не скрывая недовольства, спросил Барвинского:
– Анатолий Сергеевич, ну когда же последний срок установки лебедки?
Глядя куда-то в сторону, Барвинский процедил:
– Может быть, к субботе удастся сделать.
– А точнее?
– С какой точностью нужно определить срок – часовой, суточной? – поблескивая глазами, насмешливо спросил Барвинский. – Мы все точностей хотим. Горное дело не аптека. Я вот думал, как все, отдохнуть в воскресенье, а просидел на уклоне всю ночь. Устанавливал толкатель. Ни днем ни ночью покоя нет. А тут всякие эксперименты нужно проводить... Для этого институт есть, опытные шахты. Притащили нам бандуру, возись с ней, налаживай.
– Это ваше особое мнение, – остановил его Лабахуа. – Что ж, если вы заняты, Анатолий Сергеевич, придется другим людям поручить установку лебедки. У нас в Абхазии говорят: даже упрямую лозу можно подвязать...
Барвинский ничего не ответил и прошел в свою кабинку. Лабахуа слышал, как он вызывал бригадира слесарей.
Сидя в ожидании бригадира, Барвинский нервничал: «Черт меня дернул откровенничать!.. Теперь прославят на всю округу: антимеханизатор!.. Оттягивает испытания новой машины! Чего доброго, на бюро вытащат».
– Вам разве можно довериться? – сдержанно, но резко, сказал Барвинский вошедшему бригадиру. – Сколько долблю – выделите двух слесарей, установите им эту шарманку, пусть начинают испытания. Сам я, что ли, полезу устанавливать лебедку? На кой черт тогда вы мне нужны!
– Ругаться не нужно, Анатолий Сергеевич, – сказал бригадир. – Я не в услужении у вас. Трудно вас понять – то вы даете приказание установить лебедку, то снимаете слесарей на другие работы.
– А вы не рассуждайте! – крикнул Барвинский так, что кто-то, проходивший по «нарядной», приоткрыл, любопытствуя, дверь: не дерутся ли там?.. – Не рассуждайте, а ставьте лебедку! Я из-за вас антимеханизатором не хочу быть. Понятно?
– Остынете, тогда и вызывайте для разговора, – сказал бригадир и вышел.
Барвинский оторопел. «Нет, нужно уходить с «Глубокой». Конечно, я им всем как бельмо на глазу. С ними не дружу, в гости не хожу. Нужно перебираться на другую шахту. А на другой?.. Не лучше! Одно и то же. Понесло меня в угольную промышленность. Есть же счастливчики, работают в тишине, спокойно».
Он стал придумывать различные способы ухода из угольной промышленности. «В крайнем случае, пойду преподавать... Хотя бы в техникум. А здесь не останусь – хватит!
Вечером, перед третьей сменой, Барвинский зашел в «нарядную». Возле тумбы столпились шахтеры. Все увлеченно рассматривали рисунок, помещенный в «Шахтерском перце». Барвинский через головы взглянул на карикатуру. В вентиляционном штреке, на «Сколе», поднятом лебедкой, как на гамаке, под цветным курортным зонтиком лежал он. Размашистая подпись: «Новый» проект использования «Скола», авторство принадлежит механику Барвинскому».
– Это про кого разговор идет? – заметив Барвинского, спросил будто невзначай стоявший рядом Саньков.
– Не догадался, – хмыкнул кто-то, – наших механиков лебедкой подтягивают...
Барвинский отошел взбешенный. Он быстро направился к выходу. У порога встретился с Лабахуа. Поглощенный какими-то мыслями, главный инженер торопливо прошел мимо.
«К черту все! Пусть возятся сами. Это не мое дело – внедрять новую технику», – кипятился Барвинский.
13
В пятом часу утра, усталый, продрогший после езды на машине по степи Алексей возвратился к себе с Ясногорского завода, где отливали лыжи для «Скола». На столе лежала записка, отпечатанная на машинке: «А. П., пришло письмо на Ваше имя. Оно у меня. Кленова».
«Наверное, из министерства», – подумал Алексей и положил записку в блокнот.
Ему не дали отоспаться, вызвали в мастерскую, там монтировали ударный механизм машины. Весь день ушел на подгонку деталей. Только к вечеру Алексей вспомнил о записке. Он зашел в шахтоуправление, когда расходились домой служащие.
– Второй день ждет вас письмо, – сказала секретарь Звенигоры Кленова. – Звонить вам устала – не застанешь ни дома, ни в мастерской. Даже в Ясногорск звонила.
Алексей мельком взглянул на стандартный конверт. Неторопливо разорвал его. Небольшая записка на листке из школьной тетради. В глаза бросилась четкая подпись «Варя».
Невзрачный листок бумаги сразу стал необыкновенно дорогим.
«Алеша! Я в Белополье. Очень хочу встретиться с тобой. Если сможешь, приходи двадцать шестого в семь к Глубокому байраку».
На мгновение он растерялся, в сознании мелькнуло: «Как Варя оказалась здесь? От кого узнала обо мне?.. Случайно? Разыскивала?»
Алексей взглянул на часы: четверть седьмого. «Опоздал», – встревоженно подумал он.
– Какое сегодня число? – проверил он себя вслух.
– Двадцать шестое. Заработались, чисел не помните, – улыбнулась Кленова. Она никогда не видела Алексея таким растерянным, озадаченным. – Наверное, приезжает кто-нибудь?
Последнюю фразу Кленовой Алексей услышал на ходу. В коридоре взглянул на стенные часы, проверяя свои, – точно, пятнадцать минут седьмого.
Он шел не замечая никого и ничего вокруг.
Спускаясь по каменистому склону Глубокого байрака, Алексей увидел в ложбине, поросшей чернобылом, удаляющуюся фигуру.
– Варя! – крикнул Алексей, стремительно сбегая с холма.
Она обернулась, остановилась.
Он с разбегу обнял Варю.
– Ты с ума сошел! – вымолвила Варя строго.
– Можно сойти. Я столетие ищу тебя. Ты скрывалась от меня! Только поэтому я не мог разыскать...
Она ничего не ответила, лишь пытливо поглядела на него.
Они молча перешли мостик, поднялись из ложбины. Развернулась панорама степи. В легкой прозрачной синеве весеннего вечера колыхались огни.
Варя взглянула на Алексея.
Годы мало изменили ее. Когда она улыбалась, немного застенчиво, немного насмешливо, она становилась десятиклассницей – Варей похищенных временем лет.
– Не молчи, рассказывай о себе. Все. Знаешь, как я ждал этой встречи!
– Я постоянно здесь в Белополье, Алеша. Лечу самых маленьких.
Что-то новое было в ее манерах, интонации голоса, неуловимое, но еще больше привлекавшее.
– С родными?
Она знала: он спрашивал не об этом.
– С дочерью... – Варя оборвала фразу. – С мужем я не живу несколько лет. Здесь Татьяна – моя старшая сестра. Кажется, ты ее знаешь.
Алексей, услыхав, что Варя не замужем, с облегчением вздохнул.
– А я на «Глубокой» испытываю машину, – сказал он.
– Где твоя семья? В Лисичанске?
– Не обзавелся...
– Бобыль... – осуждающе произнесла Варя.
– Сразу зачислила в бобыли...
– Я не люблю холостяков. Они мне всегда кажутся...
– Донжуанами, – подсказал Алексей.
– Нет, не донжуанами, а расчетливыми, себялюбивыми людьми. Взрослый человек без семьи, без детей? Непонятно, для чего живет...
– Не всем удается обзавестись семьей. Кроме семьи, есть долг. Призвание.
– Отговорки. Все эти одиночки – сухари, эгоисты... Ты надолго в Белополье?
Алексей увлеченно стал рассказывать о любимом деле, о «Сколе», поездке в Москву, встречах с Верхотуровым, своих инженерных мечтаниях...
Варя слушала, изредка взглядывая на Алексея. «Изменился. Стали резче, суровее черты лица, сдержаннее жесты...»
Она вдруг прервала его:
– «Скол». «Скол»... Расскажи о себе... Почему ты до сих пор одинок? Тебе что – никто не нравился? Не было чувства?
– Успею жениться.
– Ну, конечно. Станешь знаменитым изобретателем, женишься на актрисе или художнице. Знаменитый муж! Знаменитая жена!
– Все это не так, Варя, ты плохо обо мне думаешь.
– Но все-таки у тебя были... увлечения, связи?.. – с женской настойчивостью расспрашивала она. – Расскажи. Только откровенно!
– Неоткровенными бывают с теми, кому не доверяют. Иногда хочется быть откровенным, но не с кем...
Алексей стал рассказывать о встрече с Лидой Красницкой.
– Энергичная девица... – сказала Варя. – А если бы ты, Алеша, женился на Лиде, а потом узнал, что она просто хотела выйти замуж, как говорят, по расчету, что бы ты сделал?
– Не знаю, жизнь подсказала бы.
Подмораживало. Небо и дали прояснились. Острый, белесоватый месяц неторопливо прорезал горизонт. Мутно переливался в холодной выси красноватый кристалл одинокой звезды. Из балки тянуло горьковатым запахом почкующихся осокорей.
– Ну, что же ты замолчал? – нетерпеливо спросила Варя. Она пристально посмотрела на него. Он бережно обнял ее за плечи.
– Скажи, ты вспоминал обо мне? – с затаенной грустью произнесла она.
– Люди, о которых вспоминаешь, чувствуют это. Я разыскивал тебя еще во время войны. Думал, что не суждено найти. После того как увидел тебя в Москве, снова стал разыскивать.
– Увидел в Москве?.. Просто не верится.
– Ты была в Москве в феврале?
– Ездила принимать оборудование для консультации.
– Я видел тебя в магазине головных уборов.
– Я покупала шляпку в день отъезда в Белополье.
Почти одновременно запели гудки в разных концах степи.
– Половина одиннадцатого, – спохватилась Варя.
– Куда тебе торопиться? Мы не виделись годы – неужели нам не о чем говорить?
– О прожитом нужно говорить долго. Дай мне отойти. Мне кажется, что я долго была подо льдом и только начинаю оттаивать... Нужно уложить дочку.
– Уложит сестра.
– Нет, должна уложить я. Это, как по уставу... Мы еще увидимся, Алеша.
Они расстались у мостика. Варя не захотела, чтобы Алексей провожал ее:
– Завтра разговоров не оберешься.
– А ты боишься их? – спросил Алексей.
Она промолчала. Потом посоветовала:
– Ты иди через гору, так ближе к «Глубокой», почти на два километра.
– Мы встретимся?
– Я сама позвоню тебе на шахту.
– У меня телефон дома.
– Позвоню домой... Где ты встречаешь май?
– Там, где меня будут ждать.
– Тебя будут ждать... – она пожала руку Алексея и быстро пошла по шоссе.
– Варя! – окликнул Алексей.
Она остановилась.
– Я не хочу, чтобы ты уходила.
– Елка не заснет без меня, Алеша.
Он долго стоял, провожая Варю взглядом. Было слышно, как ее каблучки стучали по плитам песчаника.
Алексей взбежал на юр. На огромный, величественный мир смотрела синеокая донецкая ночь. Туман рассеялся. Развернулась даль. Рассекая кинжалом прожектора глубокую синеву, электровоз тянул груженный углем состав. Тяжело вздыхала за перевалом доменная печь, принимавшая в свое шамотное чрево кокс и руду.
