Текст книги "Озаренные"
Автор книги: Георгий Марягин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)
Георгий Александрович Марягин
Озаренные
Часть первая
1
Прямо с вокзала Алексей позвонил в министерство. Он не был уверен, что застанет кого-нибудь: Москва только начинала свой день.
Но Каржавин уже был в кабинете.
– Где сейчас – на Курском, на Павелецком? – приветливо расспрашивал он. – Отдыхать после дороги не собираетесь? Тогда приезжайте.
– Быстро добрались, товарищ Заярный, – сказал Каржавин, тиская руку Алексея. – Значит, знаете Москву?
Не выпуская руки Алексея из своей, он приоткрыл массивную, обитую коричневым дерматином дверь и окликнул секретаршу:
– Лидия Павловна, я запрусь. И меня нет. На часок. Скажете – уехал. А нам чайку пусть принесут...
Этот собранный, живой человек – в каждом слове и жесте энергия – понравился Алексею.
– Недоумевали, наверное, зачем вызвал я вас? – спросил Каржавин. – Здесь пришлось все одно к одному – письмо ваше получил, совещание у нас должно состояться по машинам. Министр приказал просмотреть, что испытывается.
Девушка внесла чайный прибор, быстро расставила его на круглом столе.
– Первый раз от изобретателя получаю такое письмо, – обратился к Алексею Каржавин. – Сам себя, как говорят, раздел.
– Что же скрывать, если не получается.
– Мы собирались к вам на «Капитальную» комиссию посылать – машину принимать. И вдруг – письмо: стоп. Другие сами настаивают – давай скорей принимай. Обвиняют в бюрократизме. Жалобы пишут. Только успевай объяснения сочинять. А вы наотмашь – не удалось!.. Ну, выкладывайте, что у вас там произошло?.. На чем споткнулась машина.
Алексей стал рассказывать об испытаниях комбайна. Каржавин слушал сосредоточенно, отхлебывая большими глотками чай, изредка задавая вопросы.
«Хорошо знает машину», – удивленно подумал Алексей, когда речь зашла о быстро изнашивающихся клеваках, и вслух добавил:
– Вы, оказывается, каждую деталь изучили?
– В Горловке «академию» проходил. В конструкторском бюро... Там научили уважать детали. У меня наставник был главный конструктор – чех Губка. Вот знал дело! Принесешь ему чертеж, посмотрит, потом молча ткнет в какой-нибудь узел карандашом и перечеркнет. Все, – значит, рассчитан с ошибкой. Доискивайся сам... Ну, давайте документацию. Что у вас есть?.. Небогато, небогато, – улыбнулся Каржавин, взвешивая на ладони поданную Алексеем тощую папку с диаграммами, таблицами, хронокартами.
Быстро просматривая таблицы, Каржавин складывал их стопочкой и прессовал ладонью.
– Скудно, Алексей Прокофьевич. Скудно. И не то, что нужно, – увесисто прихлопнул он всю стопочку после просмотра. – Опыты вели, а наблюдений за ними не организовали. Ну вот, скажем, – поднявшись из-за стола и медленно проходя по ковровой дорожке, говорил Каржавин, – почему в последние дни часто рвался канат под нагрузкой? Кто это объяснит? Какая нагрузка на мотор, когда машина на рабочем ходу?.. Что бы динамометр в лаве установить! Замыслы у нас одни, а природа вносит свои поправки. Нужно было все засечь, каждую поступь машины. Все графически изобразить. Наши киты словам не поверят. И правы: в таких делах на слово верить – себя обманывать. – Каржавин говорил мягко, без жестов. – Ну, с чем будете выступать на комиссии?.. Знаете, что такое машину принять на производство? Десятки миллионов израсходовать да тысячи людей занять. А мы здесь за каждую тысячу ассигнований воюем... Все жидко, – указал он на стопочку бумаг, снова усаживаясь за стол. – Статистическая водица, не убедительно.
Алексей сидел, нахохлясь, растерянно перекладывая синьки, таблицы: «Прав, конечно. Впустую полтора года возился. Никаких следов от испытаний, даже нагрузки мотора не догадался зафиксировать. Вот черт! Крепость углей тоже не выведена».
– Только не закисать, – взглянув на Алексея, добавил Каржавин. – Я ваше письмо показывал министру. Он-то и приказал вызвать вас. Идея скалывания угля верная. А раз так, нужно добиваться, чтобы она на пользу пошла. Вспомните, сколько с врубовкой возились, пока, как говорят, ее в люди вывели. Споров сколько было! А с комбайном «Донбасс»?..
Глухой бой стенных часов прервал его.
– Ого, половина двенадцатого. Совещание у меня в двенадцать. Сегодня доложу министру о вашем приезде. Машину вашу пошлем на экспертизу...
– Так ведь уже была экспертиза, – с настороженностью произнес Алексей.
– Экий вы розовый и пуховый, – засмеялся Каржавин. – Бывает, что серии выпускают, а потом снова все просматривают. Пусть в «Гипромашстрое» вашему комбайну устроят выверку.
– В «Гипромашстрое»? – воскликнул Алексей. – Там за пять лет ни одной работоспособной машины не создали...
– Машин не создали, а лауреатов полно. Авторитеты, – улыбнулся Каржавин. – Так положено: проектный институт должен дать заключение... Сами-то вы уверены, что машину стоит внедрять?
– Я написал вам, что думаю.
– Это все беллетристика. Тут каждое слово нужно расчетом подкрепить. У нас, техников, один язык. Записал формулой то, что думаешь, сумел обосновать – победил. Не сумел – тебя положат на обе лопатки...
Каржавин подошел к письменному столу, стал укладывать в портфель бумаги.
– Сейчас я на совещание отправляюсь, а вы сходите в АХО – там вас жильем обеспечат.
Алексей собрал все привезенные им материалы.
– Нужно вам с академиком Верхотуровым встретиться, – вспомнил Каржавин, когда они выходили из кабинета. – Знаете патриарха механизаторов? Хорошо бы он чертежи вашей машины почитал. Попробую созвониться с ним. Может, выкроит время. Он душевный человек. Я потом вам дам знать. Судьбу вашего комбайна будем решать на техническом совете. Примерно через недельку.
2
Среди каменных громад чувствовалось дыхание весны. Робко постукивала капель. Первые солнечные зайчики обжигались о холодный асфальт и испуганно отпрыгивали. Улица зарябила веселыми пятнами легких пальто, шляп, беретов, кепи.
Алексей шел по улице Горького, бездумно наблюдая кипучий и ритмичный людской поток. Незаметно он очутился за площадью Маяковского. Увидев витрину с головными уборами, вспомнил: нужно купить кепи.
В магазине была банная духота, толчея.
Алексей начал примерять кепи перед широким зеркалом и вдруг замер: всего в нескольких шагах от него стояла Варя. Варя Горенко! Воротник и шапка из серого каракуля подчеркивали смуглость ее лица, черноту бровей и ресниц. От неожиданности Алексей застыл с поднятой рукой.
Варя не заметила его. Повернувшись, она отошла и сразу затерялась в толпе...
Алексей окинул взглядом магазин. Вари нигде не было видно. Работая локтями, он протискался через зал в женский отдел.
Ни одной женщины, хотя бы похожей на нее! «Показалось? Обознался? Тогда поразительное сходство».
Но только теперь он заметил, что в магазине две двери. Да ведь Варя могла выйти через вторую! Алексей выскочил на улицу и тут вспомнил, что не заплатил за кепи. Он вернулся к прилавку, попросил выписать чек.
– Свою шапку возьмите, – напомнила удивленная продавщица.
Уже на улице Алексей подумал: «Все-таки это была Варя! Как же так?! Увидеть и потерять! Нужно было сразу выйти из магазина».
Он обошел весь квартал. Но Варю так и не встретил. Побывал в соседних магазинах, перешел на другую сторону улицы, к справочному бюро.
Как назло у справочного стояла очередь. Алексею казалось, что все получали ненужные справки: девушка в дубленой шубейке и снежно-белом шерстяном платке узнавала, как проехать в Третьяковку, школьники расспрашивали, где находится ТЮЗ, пожилой мужчина долго выписывал адреса магазинов...
– Справки об адресах только через два часа, – сообщила Алексею дежурная и просунула в окошко зеленый бланк. – Заполните.
«В каком году родилась Варя? – вспоминал Алексей. – В сорок первом ей было семнадцать...»
Оказалось, что он не помнил ее отчества! Андреевна? Сергеевна?.. Где родилась? Опять приходится гадать: не то в Дружковке, не то в Краматорске.
Заполнив почти весь листок, он вдруг сунул его в карман и торопливо отошел от будки.
«А что, если она теперь не Горенко?.. Замужем. Ну, конечно, замужем – столько лет минуло!»
Он свернул в тихий кривой переулок с деревянными домами. Переулок оказался безлюдным. Алексей, раздумывая, медленно шел.
Тысячеголосый орган города варьировал свою тягучую бесконечную фугу, неожиданно переходя с бравурных маршевых аккордов моторного гула на эллегически тихие стеклянные звоны капели.
Алексей продолжал свой путь по переулкам и улицам, не замечая прохожих, всего творящегося вокруг.
Память сводила его с давним прошлым. С поразительной явственностью возникали кадры, эпизоды встреч с Варей. Вспомнилось, как впервые за год до окончания института он увидел ее.
После того как по соседству со студенческим городком заселили дом металлургов, он стал часто встречать на остановке высокую стройную девушку с синими глазами, тонкими, строго сжатыми губами и однажды дерзнул заговорить с ней. Девушка доверчиво поделилась с Алексеем своими предэкзаменационными тревогами. На следующий день они уже встретились на остановке как старые знакомые.
Хотя у обоих была горячая пора – Алексей готовился к защите дипломного проекта, Варя – к выпускным экзаменам, – они стали встречаться ежедневно. Они не задумывались над тем, во что выльются их встречи. Но с каждым днем эти встречи становились для них все необходимее.
Получив назначение на шахту, Алексей накапливал выходные дни, частями получал отпуск, чтоб только побывать в областном городе, повидать Варю, провести с ней три-четыре дня. Варя стала студенткой медицинского института.
Пятнадцать лет Алексей хранил последнее письмо Вари. Она хотела после экзаменов в июне тысяча девятьсот сорок первого года поехать с Алексеем в Святые горы, куда выезжала на дачу ее сестра.
Больше он ничего не слыхал о Варе. В годы войны Алексей разыскивал ее, но из Центрального бюро эвакуации скупо отвечали: «В списках не числится». Товарищи по институту, работавшие в Кузбассе и Караганде, тоже не могли сообщить ничего определенного. Лишь один из них написал, что металлурги того завода, где работал отец Вари, выехали первыми эшелонами в Нижний Тагил. Но дирекция завода ответила, что мастер Горенко и его семья эвакуировались самостоятельно.
Что могло произойти? Алексей был уверен, что Варя ни в коем случае не осталась бы в оккупированном городе. Могло случиться самое страшное: дороги от Приазовья к востоку были перерезаны уже в первые месяцы войны, их беспощадно бомбили.
После демобилизации Алексей по пути к отцу в город Шахты завернул в свой студенческий город. Два дня, напрасно потраченные на розыски, окончательно убедили его, что ему не дано отыскать Варю. Поразительно было, что подруги Вари, которых он встретил, последний раз видели ее лишь в начале июля 1941 года и больше никогда ничего не слыхали о ней. Как оскорбление прозвучал полунамек одной соученицы Вари: «Может, уехала на работу в Германию...»
После этой поездки в родной город Варн Алексей уже не наводил справок о ней.
Сейчас, поглощенный только одним воспоминанием о Варе, Алексей переживал какое-то смешанное чувство радости и тревоги. Он возвратился в мир юности, первого захватывающего чувства. Но рассудочная трезвость снова переносила его в действительность. Слишком много пережито, чтоб восстановить неповторимость первых порывов сердца...
Из раздумья его вывел смех. Парень и девушка в спортивных синих костюмах, в шерстяных шлемах, с коньками под мышками, выбежав из калитки дворика, тащили друг друга в разные стороны, изнемогая от хохота.
Смех гулко звучал в узком коридоре переулка – ясный, зовущий голос весны.
Когда-то он также забегал за Варей, чтобы успеть на каток, танцы, в кино. Теперь осталось только завидовать молодым. И вспоминать. И грустить...
3
Седая высокая женщина открыла Заярному дверь и запросто, видно, в этом доме часто бывали посетители, пригласила:
– Вы к Евгению Корнильевичу? Пожалуйста, раздевайтесь, проходите, прямо в кабинет.
Сильный свет заливал высокий узкий коридор. Справа, вдоль глухой стены, тянулись шкафы и стеллажи, источавшие сладковатый, душный запах лежалой бумаги. В конце коридора весело поигрывала лаком ясеневая дверь. Алексей постучал в филенку. Дверь приоткрыла девочка в школьной пелеринке, низенькая, с веснушчатым вздернутым носиком. Она стояла журавликом – на одной ноге.
– Дедушка, к тебе, – сказала школьница и запрыгала к дивану.
За письменным столом с кусачками и детской туфелькой в руках сидел хозяин дома.
– Прошу, прошу, – произнес Верхотуров, вставая из-за стола и приветственно поднимая, как вымпелы, туфельку и кусачки. – Товарищ Заярный? Мне звонил Каржавин. А меня Олечка в холодного сапожника переквалифицировала. Получай из срочного ремонта...
Девочка, схватив туфлю, выбежала из кабинета.
– Садитесь, пожалуйста. Пока я руки помою, можете заняться. – Верхотуров показал глазами на книжные полки.
Академик был высок, жилист, моложав, седина лишь начинала опрядать виски. Было в нем что-то от степняка, оставившего седло.
Кабинет мало походил на академическую обитель. На многоступенчатом стеллаже у окна – образцы руд и минералов. Письменный стол с хохломским чернильным прибором. На простеньких книжных шкафах – ружья в чехлах, в углу – рыболовный сачок. На небольшом столике – кусок обуглившейся стойки под стеклянным колпаком.
Профессиональное любопытство заговорило в Алексее, он подошел к столику и, приподняв колпак, стал ощупывать стойку. Стойка казалась высеченной из угля. Может быть, подарок какого-то шахтерского коллектива?
– Интересно? – спросил Верхотуров, входя в кабинет, показывая взглядом на стойку. – Редкостная штука. Из Кузбасса прислали...
– Высекли из угля?
– Горное давление сработало. Силища. В уголь превратило, – восхищенно произнес Верхотуров. – Вот вам и наглядный метаморфизм древесины – сразу из дерева уголек. Пятьсот тонн на квадратный сантиметр – не меньше. Большое зерно в этой случайности. Может быть, научимся когда-нибудь уголь из дерева прессовать... Садитесь. И условимся – знакомы мы с вами, ну, скажем, лет двадцать. А потому без всяких стеснений и деликатностей.
Академик подошел к двери в соседнюю комнату.
– Даша, – позвал он негромко. – У меня Дарья Николаевна первый консультант, – пояснил Верхотуров. – Ей еще профессор Бокий говорил, что она горное дело на три с плюсом знает, а самому себе Борис Иванович четыре ставил, и то только в хорошем настроении. Чертежи захватили? Чудесно. Ну, давайте, выкладывайте. Почитаем... По-чи-таем...
Верхотуров надел очки, развернул на письменном столе общий чертеж машины, поданный Алексеем. Алексей стоял, следя за его взглядом, жестами, как перед экзаменатором. Для него Верхотуров был живым классиком горного дела. Много отраслей добычи полезных ископаемых были связаны с именем академика. Один из основателей горной науки, он прославился своими расчетами горных машин, по его формулам конструировались первые врубовки, углепогрузочные машины, шахтные конвейеры.
Вошла женщина, та, что открывала Алексею дверь, а за нею – работница с подносом. Они накрыли стол возле окна.
– Ну, прошу, – отложил в сторону чертеж Верхотуров. – Мне покрепче, Даша... Интересную машину вы задумали, – беря Алексея под руку, подводя к чайному столу, говорил академик, – что же вас натолкнуло на искус сотворить?..
Сама собой исчезла связанность. Алексей чувствовал себя так, будто в самом деле десятилетия был знаком с гостеприимными хозяевами и не раз бывал в этом кабинете, гостевал за этим столом. Он стал непринужденно рассказывать о своей работе на шахте, первых поисках, успехах и неудачах.
После института весной 1940 года Алексея направили в Лисичанск, старейший горняцкий город Донбасса, на должность начальника участка шахты.
Здесь добывали уголь отбойными молотками из пластов крутого падения. Участок Алексея был самым отдаленным. Сжатый воздух просачивался в трубопроводах, терял упругость, к отбойным молоткам доходил вялым. Порою пики молотков лишь царапали пласт.
Быт лисичанских шахтеров мало чем отличался от быта горловских. И их беседы перед сменой, где-нибудь в «нарядной» или в садике, у конторы, были похожи на беседы горловчан. Среди многих забот шахтеров главной была забота о машинах, о том, чтобы люди избавились от тяжелого физического труда. Горняки мечтали о дне, когда из шахты навсегда уйдут забойщики, бурильщики, лесогоны.
Эти разговоры воскресили у Алексея студенческие замыслы – сконструировать универсальную машину для зарубки и выемки угля на крутопадающих пластах. Он стал доискиваться, когда и где велись исследовательские работы в этой области. Все ограничивалось задачей применить врубовую машину, образующую вруб – щель в основании пласта. Трудно было управлять тяжелой машиной, спускаемой к забоям почти отвесно. Лопались удерживающие ее канаты. И уголь затем приходилось отбивать вручную.
Алексей перечитал все, что отыскал в шахтерской библиотеке по технике угледобычи. Ни один автор не давал ответа на вопросы, которые волновали Алексея. Но в юности хорошо мечтается, четко, остро чувствуется новое...
Начались искания. Они захватили его, на работе он думал только о том, как бы скорее подняться из шахты, чтобы продолжить расчеты. Он был настойчив и терпелив, как садовник. Наблюдать за работой шахтеров, их приемами – стало его страстью. В движениях людей он отыскивал формы движения деталей будущей машины. Он набрасывал схемы, эскизы строгальных параллелей, фрезерных дисков, скольных клевак. Машины, по замыслам, замечательно вынимали и сбрасывали на конвейер уголь. Каждой управлял только один человек. Но все эти не воплощенные в металл машины страдали одним убийственным недостатком – они были тяжелы: для подъема их и передвижения потребовались бы мощные моторы, сложные передаточные механизмы.
Алексей беспощадно перечеркивал все наброски.
Однажды он обнаружил, что на самом верхнем уступе забоя крепежные стойки были расставлены не по техническим расчетам. И горное давление раздробило, как стекло, метровый пласт угля; он весь покрылся причудливой вязью трещин. Забойщики еле касались поверхности угля пиками молотков – и отрывали целые глыбы. За людей работал тот горный отжим, о котором он столько слыхал. «Да ведь не нужно машину заставлять рубить или резать уголь! Нужно использовать горное давление, сделать его послушным, покорным воле людей. Направить всю эту могучую силу тяжести лежащих над углем известняков, глин, сланцев на дробление угля. Ведь это готовый пресс с давлением в сотни тонн... А потом останется только скалывать раздавленный уголь».
Это было находкой инженерного решения. «Уголь нужно не резать, не отбивать, не ломать, а скалывать». Но как? Чем скалывать?
Шла вторая весна работы Алексея на шахте.
Как и все жители города, он с нетерпением ждал, когда тронется Донец. После работы уходил за город, на крутой, обрывистый берег. Заречные лесные дали дымились голубоватым паром. Прогретые поля набухали, чернели.
Река трогалась медленно. Неохотно просыпаясь, она недовольно ворчала подо льдом. Сперва маленькие трещины и полыньи бороздили отшлифованный лучами весеннего солнца лед. Казалось, солнцу не проломить глянцевую броню – останется река скованной навеки...
Как-то перед сменой, когда темное низкое небо начинало робко светлеть, Алексей вышел к Донцу.
У берега толпились люди. Ледоход обычно начинался внезапно. Каждому хотелось не упустить эту минуту. Донец зло гудел под ледяным панцирем. Гул все нарастал. Восход пробивался багровыми пиками сквозь пороховую гущу облаков, прикрывавших горизонт у заречных степных балок и суходолов.
Вдруг гул оборвался. Послышался звонкий треск, а за ним хлынул водопадом могучий шум, оглашая все окрест.
Лопался, оседая, лед посредине реки. Его быстро заливала мутная, вырывавшаяся из трещин вода. От берега отделялись и неслись по течению ломкие льдинки. Вода разливалась по прибрежному песку, выплескивала прелые ветки, щепу, перегнивший камыш.
Алексей увидел, как тяжелое, набухшее бревно, подхваченное течением, легко раскалывало припаянные к берегу льдины. «А что если пустить заточенную стальную болванку вдоль угольного пласта, раздробленного горным давлением? Она будет откалывать куски антрацита...» Воображение дорисовало картину: идет стальная болванка, касаясь угольного массива острием своего ножа, и скалывает уголь.
В тот же день в лаве он предложил установить крепи на полметра шире, чем обычно. К концу смены Алексей ликовал – уголь легко рубился.
«Это под отбойными молотками! А если начнет работать скалывающий механизм?..»
За первым опытом последовал второй. Крепи были поставлены на расстоянии полутора метров от груди забоя. Глыбы угля вылетали из целика от одного удачного толчка. Смена увеличила добычу в полтора раза.
Но при этом были нарушены элементарные правила техники горной безопасности...
Потом Алексей почти ежедневно стал варьировать способы крепления. Это была опасная игра с тем титаническим прессом горного давления, который каждую минуту мог смять людей, похоронить их в пластах.
Алексеем овладел азарт поисков.
Однажды крепи были поставлены в трех метрах от забоя. Добыча вначале шла отлично, потом кровля лавы стала быстро «садиться» – опускаться. Горное давление превращало стойки в щепу. Забойщики еле успели выбраться к вентиляционному штреку. Вскоре лава «села» – кровля сомкнулась с почвой. Люди могли оказаться зажатыми между пластами.
Больше месяца тянулось расследование, окончившееся для Алексея выговором. Алексей был переведен на работу в трест. Отстранение от добычи угля – самое обидное для горняка.
Но работы над машиной он не оставлял. Вскоре был готов эскизный чертеж «Скола» – механического забойщика. Такая машина, по его твердому убеждению, должна была работать!
Алексей отослал эскиз в управление угольного комбината области. Через неделю его вызвали в отдел изобретательства.
Пожилой инженер, куда-то спешивший, безразлично задал несколько незначительных вопросов. «Пошлем в Москву, проконсультируем, – прощаясь, сказал начальник бриза. – Утвердят – тогда будем думать об изготовлении первого образца».
А 22 июля 1941 года Алексей выехал из Лисичанска в областной город, в формировавшуюся там шахтерскую дивизию.
В январе 1945 года начальника штаба отдельного артдивизиона 1-го Украинского фронта старшего лейтенанта Заярного неожиданно вызвали в Москву.
Оказалось, что в наркомате угольной промышленности были извлечены из архивов проекты угледобывающих машин, предложенные изобретателями накануне войны. По каждому из них комиссия специалистов в области горного дела и машиностроения должна была дать повторное заключение.
Отыскался и проект Заярного – один из немногих проектов машины для шахт с крутопадающими пластами, дающих самый ценный – коксующийся – уголь.
– Долго помощником врубмашиниста работал? – спросил Алексея нарком.
– Два года.
– Не забыл, как уголек дается?
Алексей улыбнулся: этого не забудешь...
– Не забывай. Тогда свой «Скол» доведешь до рабочего состояния... Мне некоторые инженеры говорят: «Скол» – пустая затея. Стоят на том, что уголь нужно резать, а не скалывать. А я верю, что твоя идея правильна. Готовь опытную машину.
Несмотря на поддержку наркома, «Скол» изготовляли почти шесть лет. Небольшой ремонтный завод, куда отослали чертежи, был оборудован наспех. Многие детали «Скола» обрабатывались с грубыми нарушениями технологии, приходилось потом кропотливо подгонять одну к другой. К тому же в первую очередь выполнялись заказы для восстанавливаемых шахт... Когда конструкция была готова на три четверти, снова в министерстве усомнились в целесообразности выпуска «Скола». Так еще на два года оттянулось дело. Только в конце пятьдесят пятого «Скол» прибыл на «Капитальную».
Начались испытания...
