Текст книги "Озаренные"
Автор книги: Георгий Марягин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)
6
Утром по пути в министерство Каржавин заехал в гостиницу к Алексею. Алексей, склонясь над столом, набрасывал в блокноте какие-то детали.
– Работаете?.. Это мне нравится! – одобрительно воскликнул Каржавин, раздеваясь. – Значит, настроение наступательное. Ну, рассказывайте, что вчера на нашей технической ассамблее было. Жаль, не смог присутствовать, сопровождал представителей английской фирмы на подмосковные шахты. Пока стенограмму совещания расшифруют, неделя пройдет. Нам нужно действовать по горячему следу. Все, все по порядку рассказывайте.
Каржавин внимательно слушал рассказ Алексея о совещании, то подсаживаясь к столу, то прохаживаясь по комнате. Его интересовала каждая частность критики комбайна.
Когда Алексей стал рассказывать о выступлении Верхотурова, Каржавин заинтересованно спросил:
– Кто же про короля Марка четвертого вспомнил?
– Кто-то из профессуры. Я так и не понял, к чему реплика эта относилась.
– Значит, не следите за спором о кибернетике. Напрасно! Евгений Корнильевич один из энтузиастов этого направления в технике. Досталось ему в прошлом году от неких философов и теоретиков. Те его в реакционеры зачислили. За что? По принципу параллельности линий. Если одна линия параллельна другой, то и третья, параллельная второй, параллельна первой. Мол, раз за границей многие поклонники кибернетики идеалисты, то и наши ученые, разрабатывающие положения этой отрасли техники, тоже идеалисты. Критики, как теперь определилось, сели в лужу. Ибо кибернетика не сегодня родилась. О ней еще Лейбниц раздумывал. В первых счетных машинах ее принципы заложены. Техника ждала только прихода великого электронного счетчика – тригерную схему... Вы по этому вопросу перечитайте все, что есть. Обязательно. Литературы не так уж много. В математическом анализе сильны? Тогда знакомство легко пойдет. Евгений Корнильевич прав. Нам нужны не просто машины, а те, что с заделом в будущее, для автоматического производства. До этого вся техника рассчитывала на управление машинами с помощью клеток мозга. А теперь мы обязаны машины заставить делать все и самоуправляться по нашим заданиям. Будем их разрабатывать на недели, если не на месяцы. Над кибернетиками скептики посмеиваются: «Задумали разумные машины создать, наделить их человеческими чувствами». Дело не в чувствах. Хватит машинам поручать только выполнение работы, нужно, чтоб они сами управляли процессом. Послали в шахту врубовку, значит, должны ей дать устройство, которое чувствовало бы, какие идут угли – твердые или мягкие, вязкие или хрупкие, чтоб не машинист полз по лаве за машиной и регулировал ее ход, нагрузку, а пульсирующее устройство. Машина ведь реагирует на сопротивление металла – угля, породы, их твердость, плотность, хрупкость. Замечали, как угольные машины, встретив твердую прослойку пласта, начинают вибрировать? Вот это напряжение машины и должен «запомнить» специальный прибор, чтоб усилить нагрузку мотора. Не понимаю, почему Скарбеев против скалывания? Живой, инициативный человек. Неужели не знает, что резать уголь невыгодно и трудно. Ни один зубок больше двух-трех дней не работает. Сталь деформируется.
От слов Каржавина на Алексея повеяло ветром поисков.
– Что же теперь будем делать? – вдруг обрывая рассказ и садясь за стол напротив Алексея, спросил Каржавин.
– На днях схожу в техническое управление, узнаю решение.
– А если оно будет отрицательным?
– Пойду в ЦК.
– Это мне нравится! Крепко вас накалили. Только в ЦК еще незачем идти. У министра обязательно побывать надо. Но перед этим один ход нужно проделать. Ход конем. Обязательно поедемте сейчас со мной, – скомандовал Каржавин, глядя на недоумевающего Алексея. – Нам нужно союзниками обзаводиться, теми, кто станет испытывать ваш «Скол». То, что у вас было на «Капитальной», иначе, как технической канителью, не назовешь. Ну, одевайтесь, поехали.
Через полчаса Каржавин уже говорил из своего кабинета с донецким городом Белополье.
– Управляющего трестом Черкасова! Нет? В области? Тогда начальника шахты «Глубокая» Звенигору... Здравствуй, Кирилл Ильич!.. Ничего не случилось. Твое выступление на активе министерства вспомнил. Помнишь, ты техническому отделу наказ от всей своей шахты передавал, чтобы скорее отбойный молоток комбайном заменили. Сейчас у нас есть такая машина. «Скол» называется... Правильно догадался, скалывать будем, а не резать. Согласен! Пусть даже выдувает или вымывает уголь из пласта, лишь бы шахтеры с ручной добычей распрощались. Но предупреждаю: на «Капитальной» она испытаний не выдержала.
Каржавин коротко изложил историю испытаний, дискуссию о «Сколе» на техническом совещании министерства.
– Говоришь, пусть в лаве продолжается спор? Это верно, – довольно произнес Каржавин, весело поглядывая на Алексея. – Значит, не будешь возражать, если мы ее на испытание вам пришлем?.. С управляющим трестом я договорюсь. Ну, спасибо, Кирилл Ильич... Выводи машину на широкий простор.
– Вот это и есть тот ход конем, – вешая трубку, довольно произнес Каржавин. – Нам нужно к министру явиться с готовым предложением: «Есть, мол, такая шахта, на которой станут машину испытывать с душой и огоньком». Звенигора не из тех начальников, которые только о плане думают, с заглядом в завтра человек... Теперь нам, Алексей Прокофьевич, ждать приезда министра нужно. Вы пока займитесь подбором пневматических моторов вместо электрических. Кажется, ленинградцы начали такие выпускать. А я стенограмму еще внимательно почитаю. Нужно выловить, что у некоторых выступающих было между строками. Будем отбивать атаку приемами противника.
7
Никогда не чувствовал Алексей себя еще так уверенно, как в эти дни. На «Капитальной» казалось ему, что он «сам по себе», одиночка в большом мире техники. Знакомство с Каржавиным, Верхотуровым, согласие начальника шахты «Глубокая» Звенигоры принять машину на испытание даже после неудач на «Капитальной» взбодрили его, зарядили на новые поиски. Он был поглощен сейчас одной задачей – найти мощный пневматический мотор.
Целые дни проводил в библиотеках, на выставках, в проектных институтах, в гостиницу приходил поздно.
– Вас ждет товарищ, – сказала однажды дежурная по этажу, – он в вестибюле.
Оказалось, Юра Коликов!
Хотя он никогда не был в товарищеских отношениях с заносчивым и пронырливым Коликовым, все же искрение обрадовался: первый институтский коллега, которого встретил в Москве.
Коликов в отлично сшитой из тяжелого драпа шинели, в щегольской шапке из каракуля, надменный, медлительный, раздобревший. Тонкие усики шнурочком окантовывали самодовольно выпяченную губу.
– Решил проведать тебя, – важно говорил Коликов, входя в номер, – неплохо устроился... Кстати, где ты живешь постоянно? – Он медленно снял шинель, сел в кресло у стола.
– Жил на «Капитальной». Теперь собираюсь обосноваться на «Глубокой», – усаживаясь на диван, произнес Алексей.
– В Донбассе, значит? Я думал, в Харькове или в Днепропетровске. Наши проектные институты там.
– Я работаю самостоятельно.
– Вот как! Скучаешь, наверное, на шахте? Пора перебраться в город.
– В работе не скучно, – нехотя ответил Алексей.
– Мне не рассказывай. Знаю я все донбасские прелести. Осенью, когда грязь развезет, из дому не выйдешь. Пойти некуда. Работа – это только средство для жизни. Человек жить должен. Не люблю современных пуритан: работа, работа, работа. Как будто в этом весь смысл жизни человека... Ханжат многие для показа. Ну, ты сам с семьей?
– Я не женат, – холодно произнес Алексей. Его раздражала эта высокомерная болтовня Коликова.
– Молодец! – воскликнул Коликов. – Это мне нравится. Правильный товарищ. Я ведь тоже не женат. Успеем еще себя закабалить, Алеша. Нужно пожить! В наше время обзаводиться семьей? На мои две тысячи рублей? Потом ходить в штопаных носках, не позволить себе ничего. Знаешь, Вертинский хорошо поет:
Я был против:
Начнутся пеленки,
Разве можно так жизнь осложнять.
– Почему осложнять? – резко перебил его Алексей. – Миллионы людей не осложняют свою жизнь.
– Эх, Алеша, ты идеалист!.. – рассмеялся Коликов и, подойдя, снисходительно похлопал его по плечу. – Над своими чертежами возишься, не видишь, как люди живут... Я у Петрякова как-то был...
– Сергей здесь? – обрадовался Алексей. – Где работает?
– В проектном институте. Конструкторишкой, – поморщился Коликов. – Женился на Вере Голубевой. Помнишь, была лаборанткой у профессора Бондарева.
Алексей невнимательно слушал Коликова. Он вспомнил и Сергея Петрякова, соседа по общежитию, неутомимого затейника, организовывавшего эстрадные оркестры, вечера отдыха, и маленькую Веру Голубеву – ее за светло-желтые пушистые волосы прозвали одуванчиком.
«Вот кто должен знать о Варе что-нибудь, – подумал Алексей. – Она дружила с Варей».
– Прихожу раз к нему, – продолжал насмешливо Коликов. – Живет где-то на Ярославском шоссе, у чертей на куличках. Комнатуха в пятнадцать метров. Двое ребят. Шум, писк, гам. – Коликов манерно зажал уши. – Сергей делает какие-то выписки из справочников и сына качает на ноге. Вера белье гладит. Семейная идиллия! Сели ужинать – тарелки разных мастей. Сервиза даже купить не на что. Вера мечтает платье... из штапельного полотна заказать. Ха-ха-ха! Ты представляешь, мечта! На тысячу восемьсот рублей не разгонишься. У нас начальники главков живут – персональный оклад, машина, дачи...
Слушая Коликова, глядя на его выхоленное лицо, наблюдая его манеры, Алексей думал: как могут меняться люди! В институте на комсомольских собраниях Коликов всегда выступал обличителем мещанской жизни, людей сытенького довольства, много говорил о практической работе на шахтах, о «миссии» будущих инженеров.
– Значит, только работая в главке, и можно обзаводиться семьей? – иронически спросил Алексей.
– Нет! Конечно, не только в главке. Вообще, когда человек обеспечен. Когда у него перспективы есть! – не поняв иронии Алексея, убежденно продолжал Коликов. – Мы с тобой в ином положении. У нас все впереди... Между прочим, как у тебя дела с твоей машиной?
– Неплохо.
– А у нас говорят, ее зарубили на техническом совещании.
– Где это у вас? – вспылил Алексей.
– У моего шефа. Я ведь в министерстве... Скарбеев рассказывал о твоей машине, о выступлении Верхотурова... Чудит, чудит дедушка! В фантастику ударился. Проекты шахт будущего составляет. Ну, ты не огорчайся. Дело поправимое. Нужно царя в голове иметь.
Алексей вдруг посмотрел на часы, поднялся с дивана.
– Ты что, спешишь куда?.. Имей в виду – можно все выправить... Я с Леонидом Васильевичем уже говорил. Леонид Васильевич все может!
– Мне не нужно ни помогать, ни выправлять, – резко произнес Алексей и стал вынимать книги из портфеля.
– Не кипятись, Алеша. Сидишь ты у себя на шахте и жизни не знаешь. Ты думаешь, у Волчкова пошел бы углепогрузчик, если бы он кое-кого в соавторы не пригласил? Нужно уметь не только конструировать, но и устраивать конструкции.
– Кого ты мне в соавторы предлагаешь? – насмешливо сказал Алексей и подумал: «Так вот что тебя занесло, друг любезный, ко мне в гости?»
– Никого. Здесь дело проще. Видишь ли, Леонид Васильевич пишет кандидатскую диссертацию. Ему нужны данные по скалыванию углей. Дело новое – литературы нет.
– Подбирать для него материальчик, – перебил Алексеи Коликова. – Это не по мне работа.
– Напрасно ты горячишься. Не подбирать. Если бы ты письменно обобщил свои опыты! Тебе нужно познакомиться с Леонидом Васильевичем. Он пригодится тебе, мужик напористый.
– Слушай, твоего шефа еще в ЦК не вызывали по вопросам диссертаций? – напористо произнес Алексей.
– Ты не так все понял это, – не смущаясь, продолжал Коликов. – Я по-товарищески предложил тебе. У тебя материал пропадает, а человеку он нужен. Диссертацию Леонид Васильевич и без тебя напишет. Подумай. Позвонишь мне. – Коликов неторопливо оделся, постоял, ожидая, очевидно, ответа Алексея. Алексей молча продолжал раскладывать книги на столе.
– Звони, – сказал Коликов, выходя из номера.
Алексей даже не оглянулся. «Какая гадость!» – подумал он.
8
Министр по пути из Кузбасса задержался в Челябинске. Алексей уже перестал надеяться на его скорое возвращение и по-прежнему продолжал работать над заменой электрических моторов пневматическими.
– Вам звонят, звонят, прямо телефон оборвали, – на исходе второй недели ожидания сообщила Алексею дежурная по гостинице. – Звоните вот по этому телефону.
Оказалось, срочно вызывали в министерство.
В шестом часу вечера Алексей вместе с Каржавиным входил в кабинет заместителя министра. В огромной комнате с окнами на площадь Ногина было пусто и скучно. Скуку навевали обои из коричневого линкруста.
Заместитель министра, невысокий, лысеющий, с желтоватым усталым лицом, казался школьником за огромным, как бильярдный, столом, на котором одиноко белел блокнот.
Он приподнялся и, неловко нагибаясь, подал через стол руку Алексею.
– Наш «мозговой трест» всегда приглашать надо, – недовольно сказал заместитель министра и нажал кнопку звонка. Но в это время в кабинет уже вошел председатель технического совещания и с ним молодой осанистый инженер.
– Садитесь. А вы рассказывайте, что у вас там на «академии» вышло, – сказал заместитель министра председателю технического совещания. – Ох, и мастера проволочек...
– Савва Антонович, мы переслали вам протокол, – предупредительно сказал молодой инженер и осторожно опустился в кресло.
– У меня не хватает времени с совещания на совещание попадать, – резко произнес заместитель министра, – а у вас, особенно в техсовете, пишут протоколы объемом не меньше, чем псалтырь... Почему завалили «Скол»? – обратился он к председателю технического совещания. – Министр и заместитель узнают в последнюю очередь... Я сегодня в ЦК докладываю, что испытывается машина со спряженным конвейером, а выходит – ее сняли с испытаний. В ЦК уже известно!
– Товарищу Заярному не стоило жаловаться раньше времени, – сказал председатель технического совещания.
– Я не жаловался, – вспылил Алексей.
– А хотя бы и жаловался, – перебил его заместитель министра, – он своего добиваться должен...
– Мы не вынесли определенного решения по «Сколу», – вставил молодой инженер.
– Еще хуже, – разозлился заместитель министра и поднялся из-за стола. – Просто замариновали... Чем плох «Скол»? Почему не пошел на «Капитальной»?
Заместитель министра прохаживался вдоль стола, выслушивая объяснения начальника технического совещания, а Алексей пытался догадаться: кто сообщил в ЦК – Каржавин, Верхотуров? Или, может, кто-то из аппарата ЦК был на техническом совещании.
– Да ведь все это натасканное, – останавливая председателя технического совещания, сказал заместитель министра. – Надуманное! Вы это должны понимать, Андрей Андреевич. Конвейер отказал! Уголь не угрызли! Любую машину нужно доводить... Чего добились тем, что испытания прекратили? – И после короткой паузы добавил, уже обращаясь к Алексею: – Будем испытывать вашу машину. Продолжим испытания.
– Академик Верхотуров советует испытывать на пластах крутого падения, – сказал Алексей.
– Тут уже вы хозяин. Каржавин вам поможет подобрать шахту.
– На «Глубокую» передать надо, – сообщил Каржавин.
– Составь записку – объясни, где и что для этого нужно, – снова усаживаясь за стол, сказал заместитель министра. – Только протоколов не пиши, как техсоветчики, а действуй...
– Сегодня вечером засядем вместе с Заярным! – весело поглядывая на председателя технического совещания, произнес Каржавин.
– Газовая шахта. Инспекция не разрешит, – уверенно заявил молодой инженер.
– Нам разрешит! У нас теперь в резерве кое-что есть, – еще задорнее произнес Каржавин.
– А вы объяснение садитесь писать, почему со «Сколом» ничего не решили, – хмуро сказал заместитель министра председателю технического совещания. – От меня ЦК требует...
9
По субботам в Белопольском угольном тресте проходили совещания.
В двухсветном зале заседаний, обставленном резной дубовой мебелью, собирались начальники шахт района обсудить итоги прошедшей недели.
В районе эти совещания называли «большой обедней», в отличие от «малых обеден» – совещаний по селектору, – они тянулись по три-четыре часа.
Управляющий трестом Яков Иванович Черкасов любил поучать. Он прямо-таки вдохновлялся на совещаниях. Вспоминал разные случаи из своей жизни, разносил проштрафившихся начальников шахт.
Сегодняшнее совещание обещало быть особенно затяжным и бурным – три шахты треста вторую неделю не выполняли плана.
«Опять в воскресенье отдыхать не будем, – жаловались начальники шахт, глядя на доску показателей. – Устроит Яков Иванович день повышенной цикличности или день повышенной добычи. Задергали: ни ремонтом, ни горными работами нет времени заняться».
Черкасов начал совещание рассказом о том, как он был недавно на заседании в Москве и к нему – первому! – перед началом заседания подошел секретарь ЦК.
– Первому руку пожал! – многозначительно подчеркивал Черкасов. – Это не просто так! Это значит – нам, шахтерам, первое внимание, особый почет, а мы как его оправдываем? Я из-за вас должен прятаться теперь при встрече с руководящими товарищами.
Среднего роста, с шарообразным розовощеким лицом и всегда удивленными глазами, он становился необычно подвижен во время выступлений.
Рассказ о встрече с секретарем ЦК был вступлением к бурному и бесцеремонному разносу начальников шахт. Яков Иванович не стеснялся в выражениях, не отбирал слова: он выпаливал любое, приходившее ему на память.
– Разве же это руководители? Это ланцепупы! Настоящие ланцепупы, – смаковал Черкасов слышанное им где-то заумное слово. – Совести у вас нет. Месяц к концу, а вы шахты посадили.
– Три раза энергию сбрасывали, Яков Иванович. Учтите, – попытался возразить кто-то из начальников шахт.
Реплики действовали на Черкасова, как керосин на костер. Он вспыхивал после них с новой силой.
– Значит, кто виноват? Трест? Ну, конечно, во всем трест виноват! Я! Черкасов! – покаянным голоском выкрикивал он. – Черкасов всегда на других вину сваливает, чтоб самому выкрутиться...
Начальники шахт, привыкшие к разносам, равнодушно выжидали, когда Черкасов выговорится. Хорошо было известно, что после вступления Черкасов перейдет к диалогу с каждым начальником шахты.
Сегодня вступление особенно затянулось.
– Говорят, нужно искать новое. Правильно! Но только нужно искать с толком. С толком! Помните, как в Донбассе цикличность вводили в тридцать пятом году? Что из этого вышло? Пшик! Говорильня! Не та техника была, чтоб цикличность внедрять... Кое-кто прославиться захотел... Думаете, сейчас нет таких товарищей? Хочется кому-то славу заработать. Начинает думать, что-то надумает и пошел на всю губернию звонить – «у нас новое, мы новаторы»... Потом хлоп – в лужу, не вышло. Новое нужно внедрять обдуманно, хорошо подготовясь...
Начальники шахт переглядывались: издалека начинает заезд к чему-то управляющий. Неспроста.
Начальник шахты «Каменка» с улыбкой подтолкнул начальника шахты «Глубокая» Звенигору.
– Слышишь, Кирилл Ильич? Новое в репертуаре Якова Ивановича. Полозья к кому-то подбирает. Катать будет.
– Кое-кто думает, управляющий привык по-старинке работать? – прохаживаясь по ковровой дорожке, рассуждал Черкасов. – Я тоже за новое. Но вводить его нужно обдуманно. Проверив со всех сторон. Все взвесив... Можно сесть, с маху написать любой проект. Ну, скажем, перевести шахту на одну добычную смену...
– Сейчас меня гвоздить начнет, – наклоняясь к начальнику шахты «Каменка», сказал Звенигора.
Неделю назад он подал расчеты и план перевода лавы на односменку – по предложению Шаруды, бригадира забойщиков.
– А о какой односменке может идти речь? В две смены еле-еле план выполняем... фантазеры.
К удивлению Звенигоры Черкасов больше ничего не сказал об односменке – стал давать распоряжения по организации дня повышенной цикличности на каждой шахте.
Совещание окончилось лишь в пятом часу.
На следующий день Звенигора, войдя в кабинет Черкасова, сразу увидел на столе управляющего свою докладную записку.
– Садись, начальник, – пробубнил Черкасов и, злыми глазами глядя на Звенигору, притворно вздохнул. – Все выдумываешь, изобретаешь!.. «Скол» будешь испытывать, односменку организуешь. Прямо во всенародные герои прешь. Ну скажи, что тебе даст односменка? Хочется лучше других быть? Что, у тебя все лавы хорошо работают?.. Ты бы лучше выправил дело на пятом участке, а потом изобретал всякие реорганизации.
– Я односменку Шаруды поэтому и поддерживаю, – усаживаясь в кресло у стены, сказал Звенигора. – Хочу положение с порожняком выправить. Это же снизу идет, Яков Иванович, не от меня. Люди хотят свои силы попробовать – производительность увеличить.
– Снизу идет! Знаем мы эти низы. С Кореневым намудрили, а Шаруде подсказали. В герои лезете.
– Предложение Шаруды нужное, – не обращая внимания на слова Черкасова, говорил Звенигора.
– Может, ты еще и на шестичасовку задумаешь перейти? – язвительно осведомился Черкасов и деланно рассмеялся.
Звенигора не смутился:
– Будем цикловать во всех лавах, тогда и о шестичасовке подумаем.
– Это кто же тебе позволит? – вскочил из кресла Черкасов и наклонился через стол, будто собирался схватиться с Звенигорой. – Правительство для шахты «Глубокая» и для Кирилла Ильича Звенигоры особый декрет издаст?! – Он торопливо вышел из-за стола, прошелся несколько раз по комнате. Лицо его стало багровым.
– Ну, делай, делай. Посади шахту. Посмотрим, что тогда из тебя сделают. Тогда с тобой не только в горкоме, но и в области займутся. Да, кстати, возьми это свое сочинение об односменной работе. Хочешь, проводи по своей воле... Ты же начальник шахты, а не я, – с насмешкой взглянул на него Черкасов. – Ты и «Скол» без меня на испытание принял. Ну и доводи дело до конца сам.
Звенигоре стало понятно, чем он настроил управляющего против себя: Черкасов не терпел, если кто-либо без его согласия и ведома проявлял даже незначительную инициативу.
– «Скол» не я принял... Вы же знаете, как получилось, – начал объяснять Звенигора. – Позвонил Каржавин, вас не застал, потом позвонил мне. Я решил – машина нужная!..
– Решил! Хо-хо-хо... – Черкасов тихонько, как бы украдкой, захохотал. – Ну что же, если решил, сам и расхлебывайся. – Притворно усталым голосом он предупредил: – На испытания «Скола» никто скидок не даст: сколько у тебя лав? Восемь! Так! Значит, одну лаву со счета придется сбросить и разложить двенадцать процентов добычи на остальные семь лав. Испытания не месяц протянутся, а дай бог, чтобы за год закончились. Машину для крутых пластов создавать – это не хату из самана лепить.
– Ничего, справимся. План выполним и семью лавами, – уверенно произнес Звенигора, поднимаясь с кресла. – Дело нужное.
– Справимся? – снова багровея, громко крикнул Черкасов. – Что ты видел? Ты видел, как комбайн «Донбасс» работает, как с ним возятся? Это на пологих пластах! Там до сих пор за комбайном лаву зачищают, пачку сбивают. А у нас на крутых пластах машине еще труднее. Я не против машин, но испытывать их нужно на опытной шахте. Нам добычу наращивать нужно. Шахтеры трудятся, чтоб план скорее закончить, а мы эксперименты затеяли. Ну, черт с ней, с добычей. Пусть ради всех пострадаем. Пусть. Но ты посмотри, что происходит. – Он стал ворошить бумаги, что лежали на столе, нашел какую-то тетрадочку в зеленой обложке и, быстро переворачивая страницы, выискивал в ней что-то. – Вот послушай. Производительность до войны по области на одного шахтера была двадцать восемь тони, а стала – двадцать две. Это что?
– Как подсчитали?
– А подсчитали правильно. Поделили то, что добыто, на всех занятых.
– Странные получились результаты. Ведь на пологих пластах комбайны...
– Слепыми глазами на механизацию не нужно смотреть. Твой друг Каржавин рад стараться любую машину совать на шахту, лишь бы механизмы значились. Там, где раньше вручную две тысячи человек работало, теперь работает две с половиной. А выработка одна и та же – две тысячи тонн. Электроцех появился – раз, электровозное депо – два, на участках слесари и электрослесари. А потом – за комбайном крепят вручную, конвейер перетаскивают вручную. Вот производительность и поехала вниз. Механизировать комплексно надо. Все от забоя до ствола. А то машину с руками соединяют. Комбинаторы.
«А ведь он, пожалуй, прав, много народу толкается возле одного механизма... Но на опытных шахтах уже пробовали испытывать: оранжерейные условия».
– Все-таки машину надо испытывать.
– Ну и испытывай! – садясь за стол и нажимая кнопку селектора, буркнул Черкасов. – Ему твердишь одно, а он другое... Посмотрим, как ты через полгода в трест прибежишь – помощи запросишь... Но теперь попробуй откажись от машины! Приказ министром подписан. В антимеханизаторы еще не хватало попасть... Теперь принимай и возись... Пройдет месяц-два – поймешь. Мне анекдот рассказывали: в каком-то городе две группы купцов задумали вместе строить общественную баню. Одни внесли деньги и другие. Только как начнут обсуждать что-либо, так на месяцы спор. В общем, все-таки построили. Осталось полы настлать. Вдруг одна группа заявляет: нужно доски построгать, чтоб занозы в ноги не попадали, а другая возражает: строгать, мол, не надо, будет скользко, люди падать будут. Пошли к одному мудрому старику. Старик и говорит: построгайте, только строганными сторонами вниз прибейте... И тем и другим угодил.
Яков Иванович расхохотался:
– Построгайте и наоборот прибейте... Это для хозяйственника анекдот. Министерству лишь бы доски были выстроганы...
Выйдя от Черкасова, Звенигора направился в горком, чтобы посоветоваться насчет испытаний «Скола» и о переходе на односменку.
Он шагал под деревьями, густо опушенными инеем. «Сумасшедшая зима, в феврале ростепель была, в грязи плавали, а сейчас – морозы стоят». Звенигора остановился. любуясь городом, с праздничной щедростью оплетенным кружевами и бахромой инея. «А небо все же высокое. Недолго уже куролесить зиме...»
Секретарь горкома Серегин принял его сразу.
– Сдаешь, товарищ начальник, сдаешь, – не дослушав Звенигору, скороговоркой стал его журить Серегин. Он резко поднялся из-за стола, головой едва не задев люстру. Недаром все в районе звали Серегина за рост – полтора человека. – Нужно большевиком быть, не зазнаваться... Вот я тебе говорю, а ты сделал мину такую, что, мол, не знаешь и не понимаешь... Хуже работать шахта стала, товарищ Звенигора. Вот сведения. – Он взял со стола книгу в прочном кожаном переплете. Их не переспоришь: первого – сто шесть процентов, второго сто пять, третьего – сто три, а четвертого – сто.
– Таких показателей у нашей шахты не было!
– Я их, по-твоему, выдумал? – На продолговатом бесцветном лице Серегина забегали желваки. – Мне плановый отдел треста дал. Подтягиваться нужно. Мы тут с Черкасовым тебя хотели на селекторном совещании прогреть, да на первый раз отставили... а будешь так работать – и на бюро вытащим... Ну, с чем пришел? Выкладывай скорее, мне нужно в область уезжать.
Звенигора рассказал о предложении Шаруды.
– Односменка?.. В одну смену – две? Это нужно серьезно продумать. Это, собственно, дело хозяйственников, мы в их дела влезать не будем. Ты с Черкасовым посоветуйся, Яков Иванович человек опытный.
Звенигора передал разговор с Черкасовым.
Серегин неодобрительно взглянул на Звенигору.
– Значит, жаловаться ко мне пришел? Ну, я на Черкасова жалоб не принимаю. Яков Иванович хозяйственник умелый, думающий, с перспективой. Таких поискать надо. Ты сколько лет шахтой руководишь? А он только трестом – пятнадцать! У него глаз наметан. Раз Черкасов говорит – не надо, значит, на это имеются основания... Вы у него, как у Христа за пазухой... Односменка дело хозяйственное – с хозяйственниками и решай. Ссориться тебе с Черкасовым не советую. Учиться у него надо.
И Серегин стал укладывать бумаги в портфель.
