Текст книги "Озаренные"
Автор книги: Георгий Марягин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)
11
С зари по степи разливался жгучий, как кипяток, зной. Лето неистово накаляло незримые печи, словно стараясь израсходовать все оставшееся тепло. Все изнемогало от зноя – люди, деревья, растения.
Наверное, в эти дни во всем Белополье его не замечали трое – Алексей, Володя Таранов, Лабахуа. Вместе с первым нарядом приходили они в электрообмоточную мастерскую и возились с реле, контакторами, датчиками весь день.
Автодвигатель был смонтирован. Они придирчиво экзаменовали его. На полу мастерской лежали глыбы угля разной толщины и крепости. Деревянная модель рабочей части «Скола» с клеваками и электроды были смонтированы на тележке; ее провозили вдоль угольных глыб. Электроизмерительные приборы показывали изменение напряжений...
– Хватит испытаний, – не раз заводил разговор Лабахуа, – пора автоводитель устанавливать на «Скол».
Но Володя упрямился – требовал устроить «еще один экзамен». Он испытывал свой прибор в разных «капризных» условиях; глыбы угля то высушивались, то обильно смачивались водой.
Сегодня они еще больше увлеклись экспериментами. Рыхлый уголь, привезенный с соседней шахты, был обильно полит из шланга. Решили вызвать аварию – замкнуть электрическую сеть прибора, как говорят, на «короткую».
Уже несколько раз прокатывали тележку с клеваками и электродами вдоль рыхлой мокрой глыбы.
– Слушай, профессор, – вдруг нарушая долгое молчание, сказал Володе Лабахуа, – какие у тебя духи?
Володя и Алексей недоуменно посмотрели на главного инженера.
– Душиться стал, – продолжал Лабахуа. – Влюбился в какую-то нашу шахтерку?.. Духи! Точно, духами пахнет. – И, оглянувшись, вдруг вскочил. – Варвара Алексеевна!
Варя стояла посредине мастерской.
– Что случилось? – подходя к Варе, спросил Алексей.
– Ничего ровным счетом. Пришла посмотреть на ваш автомат...
– Вот это здорово! Не догадался пригласить сам, – смеялся Лабахуа. – Ну, профессор, объясняйте Варваре Алексеевне, как действуют ваши «боги в футлярах».
Они вышли из мастерской, когда уже начали сходиться шахтеры на вторую смену. Лабахуа и Володя направились в столовую, а Алексей пошел с Варей к Белополью.
Они шли между шахтерских огородов. Лучи плавили медные шапки подсолнечников, кукуруза прихорашивала под ветерком султаны...
– У меня новости, Алеша, – сказала Варя. – Сегодня позвонили из облздрава: предложили выехать на трехмесячные курсы усовершенствования в Москву.
– Что же ты? – настороженно спросил Алексей.
– Согласилась.
– Напрасно. Не нужно уезжать, Варя, – после короткой паузы с едва уловимой грустью произнес Алексей.
– Ты не сердись, Алеша, – прислоняясь подбородком к его плечу, вкрадчиво произнесла Варя. – Нужно. Ты ведь не хочешь, чтобы я отставала... Три месяца, всего-навсего девяносто дней.
– Девяносто дней... – вздохом повторил Алексей. – Мне очень будет не хватать тебя.
– А что если бы ты для испытания «Скола» выехал на полгода на другую шахту, в Сибирь или Караганду?
– Я бы взял тебя с собой.
– Поедем сейчас в Москву.
– Сейчас?.. Это невозможно: скоро будем испытывать в шахте автоводитель, – хмуро произнес Алексей.
Варя расхохоталась.
– Видишь, каким сразу стал ершистым.
– Нельзя кого-нибудь командировать на эти курсы вместо тебя? Еще успеешь поехать.
– Нельзя, Алеша. На днях пришлют путевку, все оформлено.
– Слушай, Варя! Ты не удираешь от меня?.. Может, приезд Крестова снова тебя заставляет раздумывать…
– Разве теперь я могу уйти от тебя, Алеша?!
12
Варя уезжала ночью – московским скорым.
В половине одиннадцатого она заехала за Алексеем.
В дорожном плаще Варя казалась выше, стройней. От широкополой мягкой шляпы падала на лицо тень, делая его сумрачным.
– Возьми пальто, будет прохладно, – посоветовала Варя, когда Алексей вышел на крыльцо в одной куртке. – А я пока у тебя цветов нарву. Можно? Провожаешь женщину и не догадаешься, что нужны цветы...
Они ехали всю дорогу молча. Варя взяла руку Алексея и держала ее как-то бережно, иногда легко сжимая.
Ночная степь успокаивала, навевала раздумья...
Кто стоял под ночным августовским донецким небом, тот никогда не забудет звездного дождя, что проливается над сухой бескрайней степью. Созрели звезды и сыплются с каких-то незримых небесных веток на теплую, разродившуюся урожаем землю; на сады, где в полумраке опадают перезрелые сливы, яблоки, груши; на золотые увядающие головки подсолнухов, на махровые простыни гречишных полей...
Спит и не спит степь, вся полная ясных и милых звуков. Кузнечики неутомимо куют канитель для золотых одежд увядающего лета. Где-то задыхаются от жажды сытые янтарным зерном перепела, перекликается в суходоле полусонный деркач, стрекочет, как большой кузнечик, на колхозном току молотилка. Из-за перевала доносится мерное посапывание доменной воздуходувки, будто там засыпает богатырь.
И над всем запахи сена, хлебного зерна, полыни, чебреца – сухие, пряные, ароматные.
Было тепло, но когда проезжали Холодную балку, в ней клочки тумана уже цеплялись за ветки боярышника.
На вокзале было пустынно, тихо и оттого казалось, что огромные, развесистые, изогнутые бурями тополи шумят грустно, под легким верховым ветерком, первым разведчиком осени.
Алексей сходил в кассу. Потом они уселись на скамейке в саду, под тополями.
– Ну вот мы и уезжаем в Москву, – тихо проговорила Варя.
Алексей ничего не ответил.
Варя увидела его лицо – суровое, с грустными глазами. Плотно сжатые губы, резкие складки у рта.
– Ну что же делать, Алеша?.. Что?
– Остаться...
– Нельзя... Я и сама уже думаю, что сделала глупость. Но неловко отказываться. Я буду отсчитывать каждый день.
Варя плотнее прижалась к Алексею.
Глухо ударил звонок. Варя быстро поднялась.
– Пошли, пошли, а то опоздаем, – заторопилась она. – Стоянка минута...
Вагон Вари был в самом конце длинного состава. Когда они добежали до него, паровоз уже просигналил отправление. Алексей поставил чемодан в тамбур, легко приподнял Варю, помогая ей взобраться на высокую ступеньку. Она схватилась одной рукой за поручень, нагнулась, обхватила свободной рукой шею Алексея, притянула его к себе и, поцеловав в губы, горячо шепнула ему на ухо:
– Ты всегда со мной!
Паровоз рванул состав. Лязгнули буфера, и вагон медленно поплыл вдоль платформы.
13
Результаты испытания «Скола» обнадеживали – в июне машина добыла три с половиной тысячи тонн угля. Всякий раз, когда Черкасов звонил Звенигоре, осведомляясь о добыче, Кирилл Ильич не упускал случая «разыграть» управляющего трестом.
– Все хорошо, Яков Иванович, «Скол» подводит, – кислым голосом докладывал он по телефону, – подводит... Порожняка не хватает, чтоб весь уголь из машинной лавы забрать.
Черкасов обычно вешал трубку. Звенигора смеялся с мальчишеским задором:
– Залил я ему за шкуру сала... Все пророчествовал, что машина не пойдет. Пошла. Горняки черта заставят работать, не только машину.
Не раз Звенигора и Коренев заводили с Алексеем разговор о том, что нужно устанавливать прибор для автовождения «Скола». Но Алексей настаивал на более длительном стендовом испытании автоводителя.
– Знаешь, Алексей Прокофьевич, – как-то заявил Звенигора. – Испытания «Скола» ведутся у нас на шахте, а не в Академии наук. Здесь власть наша. Соберем техсовет, предпишем тебе – ставь автоводителя. Ты этого дождешься. Стендовые испытания можно еще десять лет продолжать – они все стендовыми будут.
– Пора автоводитель ставить, – сказал присутствовавший при разговоре Шаруда.
– Микола Петрович, и ты за автоводитель?! – изумился Звенигора. – А я при тебе даже боялся разговор начинать про него. Это же машинистам отставка...
– Меня этим не застращаешь, – рассмеялся Шаруда. – Мне теперь тот день снится, когда шахтер навсегда из лавы в штрек перейдет. Машинистам отставка – я в операторы перейду. Буду сидеть, как директор, в кабине возле селектора и машинами в лаве командовать.
14
Два дня заняла установка автоводителя. В день опробования его на «Сколе» в штрек спустились работники шахтоуправления, но быть в лаве Звенигора разрешил лишь Алексею и Шаруде. Володя Таранов наблюдал за дистанционным регулятором аппаратуры в штреке.
Алексей не сводил глаз с резцов машины, из-под них вылетали куски угля.
«Хорошо ведет машину автомат», – подумал Алексей. И взглянул на Шаруду. Их взгляды встретились. Микола Петрович обрадованно кивнул – все в полном порядке – удалось! Машина то сбавляла ход, то увеличивала, вылетали куски угля.
«Скол» прошел до откаточного штрека так, будто за пластом наблюдали глаза Миколы Петровича и движение машины направляла его рука...
Второй, третий, четвертый дни испытаний прошли так же успешно, как первый. По-прежнему в лаве за работой машины наблюдали со стороны Алексей и Микола Петрович.
В субботу решили провести последнее опробование, а затем перейти на рабочий график, запланировать твердую почасовую добычу из лавы, где работал «Скол».
Почти три четверти лавы «Скол» шел без заминок. Лишь недалеко от штрека машина стала как-то уклоняться от провешенного маркшейдером направления. Алексей никак не мог понять, что происходит.
Вдруг раздался громкий басовый звук, словно лопнула огромная струна; гулкое эхо заполнило всю лаву, кто-то испуганно вскрикнул.
Инстинктивно разжав руки, уцепившиеся за стойку, Алексей полетел вниз, к откаточному штреку, по пути ударяясь о глыбы угля.
«Обвал» – мелькнула тревожная мысль.
Во время падения он выронил лампу. Лишь ударившись ногами о какие-то доски и увидев свет, Алексей опомнился. Все тело было в поту, учащенно билось сердце, ныли ссадины и порезы.
Рядом в темноте кто-то громко посапывал.
– Кто здесь? – окликнул Алексей.
– Вроде я, – недовольно отозвался Микола Петрович.
– Обвал?
– Черт его батька знает! Шо-то луснуло. Скатился так, шо и лампу потерял.
Из откаточного штрека спешили проходчики и вагонщики, кричали в темноту.
– Эй-эй-эй! Идем на помощь!
Аккумуляторные лампы осветили лаву. В углу ее, там, где крепежные балки были сложены костром, лежал, как у причала, сорвавшийся с каната «Скол». В темноте выработки притаились крепильщики, стонал дядя «Порядок». Сверху спускались Володя Таранов, Мариан Санжура, дежурившие у дистанционного аппарата.
«Порвался канат? – соображал Алексей. – Поспешили ставить автоводитель. Только почему комбайн унесло в сторону от пласта?»
После осмотра оказалось – канат был цел, он выскользнул из серьги машины, как нитка из ушка иголки. Конец его ударил по ноге дядю «Порядка».
– Ну шо, болит нога? – раздосадованно спросил его Шаруда. – Ты б еще голову сунул под машину! Старый шахтер! Сто раз по технике безопасности экзамены сдавал, а где твое место – не знаешь.
Дядя «Порядок» не мог двинуть ногой. Его вынесли на руках к штреку.
Осматривая серьгу, Алексей пытался определить, почему выскользнул канат. Три болта закрепляли его, надежная обвивка замыкала конец.
Осмотр пласта, лапы, кровли в том месте, где произошла авария, тоже ничего не подсказал – ровный уголь средней крепости без прослоек, гладкая почва, ровная стойкая кровля.
Все это не могло вызвать дополнительных нагрузок.
Алексей вместе с Шарудой и Володей Тарановым вылез из лавы. Стоя в ярко освещенном, прохладном штреке, потный, разгоряченный, он напряженно думал: «Через час об этом будут знать в комбинате, министерстве. Дернул черт ставить автоводитель!»
– Заблудился комбайн, – угрюмо произнес Володя Таранов, – какое-то реле отказало. Датчики работали исправно, а реле вышло из строя, вот и ушел в сторону.
По штреку бежали Звенигора и Стерняк. Начальник шахты был в сетке и парусиновых брюках.
– Ну что, живы, здоровы? – расспрашивал запыхавшийся Звенигора. – Это самое главное. «Порядку» досталось. Поправим старика. Я дома был – доложили: обвал! Сердце застыло, как услыхал... Прямо с веранды помчался, не переодеваясь, на шахту.
– Будем составлять акт, Кирилл Ильич? – перебил его Стерняк.
Алексей посмотрел на инспектора, тот уклонился от взгляда, делая вид, что рассматривает «Скол».
– Как только не выбило люк! – вслух рассуждал Стерняк. – Был бы тогда рикошет. Всех людей придавило бы в штреке...
– Ну, ты раздувай кадило! – прикрикнул Звенигора. – Завел панихиду. Теперь распишешь, что и шахту завалило. Слава богу, обошлось все благополучно...
Бодрость начальника шахты успокаивающе подействовала на Алексея.
– Товарищ Звенигора! – звонко кричала телефонистка из будки, расположенной неподалеку в штреке. – Кирилл Ильич! Вас к телефону – управляющий трестом.
– Пошли исповедоваться, – подмигнул Алексею Звенигора, – сейчас Яков Иванович отыграется...
– Напрасно автоводитель установили, – сказал Алексей, когда они шли по штреку.
– Чего это напрасно, Алексей Прокофьевич? Еще посмотрим. Разберемся, что произошло... Сорвались раз – не страшно! Высоту набираем... Всякие казусы могут быть... О Чкалове читал? Помнишь, как ему приходилось новые машины испытывать. Чего только не случалось! Ты только заикнись Миколе Петровичу, что мы напрасно на автоводитель перешли, он с тобой говорить перестанет.
15
В кабинете Звенигоры Алексей, Барвинский, Лабахуа, Володя Таранов выясняли причины аварии. Только что электрослесари закончили разборку автоводителя.
– Ну ясно, ясно ведь, из-за чего произошла авария, – нервничая, говорил Володя Таранов. – Вот эти контакты реле сломались от тряски – «Скол» работал на полной нагрузке. Нужно было делать их не из бронзы, не литыми, а из стали, коваными. Контакты не сработали – «Скол» свернул в сторону...
Володя стоял у стола Звенигоры, на котором лежала схема автоводителя. Виновники аварии – контакты – поблескивали крупинками излома. Володя ощупывал то один, то другой.
– Зачем расстраиваешься, дорогой? – душевно произнес Лабахуа. – Сломались, – значит, нам сигнал. Сделаем кованые, не сломаются.
– Заказывай кованые, Володя, – поднимаясь из-за стола, сказал Звенигора. – Кованые, штампованные, полированные. Любые. Быстрей заказывай контакты! И снова машину объезжать...
– С автоводителем? – спросил Барвинский.
– Только с автоводителем, – твердо сказал Лабахуа.
– Говорят, горная инспекция будет возражать, – сообщил Барвинский, – поговаривают, что Стерняк в область поехал: думает привлекать нас за халатность к суду.
– У нас свой суд в технике, – улыбнулся Звенигора. – Приговор уже готовый. Верный. На многих делах испытанный. Тот, кто нового боится, – из техники вон... Пусть меня судят, а «Скол» с автоводителем будем продолжать испытывать. Так, Алексей Прокофьевич?
Алексей ничего не ответил. Он сидел молча, внимательно слушая Володю Таранова, объяснявшего во всех подробностях причину аварии. «Вот пришла пора снова садиться на школьную скамью... Начинать с азов кибернетики. Осваивать электронику... Без них сегодня механизацию не внедришь».
– Тут уж вы в полной мере шефство возьмите, – обратился к Барвинскому Звенигора. – Это ваша механика...
– Сегодня звонил Черкасов, – сообщил Барвинский. – Интересовался, как мы ремонтируем автоводитель. Предложил помощь, может прислать электромонтеров-слаботочников.
– Запоздалая любовь, – рассмеялся Лабахуа.
– На чужих санях хочет на ярмарку выехать, – улыбнулся Звенигора. – Теперь будет звонить. Говорят, уже на каком-то совещании в области выступил с речью: мы, мол, внедряем первую в мире машину с автоматическим водителем. Интервью по радио закатил. Иван Яковлевич умеет. Знай наших!
16
Слухи о том, что Стерняк передал в прокуратуру материал об аварии «Скола», подтвердились. В конце июля Алексей и Звенигора получили повестки – вызывали к следователю.
– Теперь труднее будет анкеты заполнять, – шутил Звенигора, – то я всегда черточку ставил против вопроса – был ли под судом и следствием, а теперь пиши подробно: как, за что, когда, почему...
Алексей даже не допускал мысли, что его и начальника шахты могут в чем-то заподозрить, обвинить. Какое-то недоразумение. Разберутся. Но чувствовал себя неловко.
Следствие было поручено молодому сотруднику прокуратуры, недавно окончившему институт. Со старательностью новичка он досконально выяснял все обстоятельства, проверял акты испытаний каната, машины, расчеты.
Вначале Алексей предполагал, что следствие займет час-два. Но оно затянулось: после каждого визита к следователю возникали новые вопросы.
Между Алексеем и следователем установились доверительные отношения – ему понравился старательный, добросовестно и вдумчиво относившийся к делу молодой юрист.
Как-то они вместе вышли из прокуратуры.
– Вы на меня не сердитесь, товарищ Заярный, за педантичность, – сказал следователь. – Чувствую, что надоел, но я должен выяснить все обстоятельства дела. Это не только для того, чтобы найти виновников, но и избежать аварий в будущем, подтянуть людей.
– Чем, по-вашему, закончится дело? – спросил Алексей.
– Не знаю. Я только обрабатываю материал. Решать будет прокурор.
– А если бы вы были прокурором?
– Привлек бы Звенигору и вас к суду за несоблюдение правил техники безопасности. Даже, если бы не было несчастного случая с крепильщиком... А вы как бы поступили на моем месте?
Алексей ничего не ответил. Он молча попрощался со следователем.
Шел по дороге на «Глубокую», и в голове все время вертелся вопрос:
«А вы бы как поступили?»
Трудно человеку судить самого себя.
17
Алексей не заметил, как пролетел вечер. Увлекательная повесть какого-то неизвестного автора о будущем Донбасса захватила его. Да и не могли не захватить картины труда операторов, лишь с помощью автоматов и счетных машин управляющих солнечной энергией, добытой в недрах земли.
От Харькова до Жданова все было покрыто садами, виноградниками, плантациями хлопчатника, зелеными лугами, голубыми каналами. Не было терриконов – они пошли на сооружение плотин, виадуков, мостов, мощение дорог, постройку поселков – из них научились делать уютные жилые дома. Ни одной трубы! Лишь кое-где стояли старые доменные печи, блестя, как маяки, серебряной окраской. Их использовали в качестве опор ветровых станций. Голубели озера, как лепестки большого цветка на огромном блюде Приазовской степи. Электрические троллейбусные поезда курсировали по безрельсовым и безмачтовым дорогам. Ток шел под асфальтом: энергию без ограничения давала Азовская электростанция, лопасти турбин которой приводились в движение силой морского прибоя. Над хлопковыми и виноградными плантациями рассеивался серебристый свет – его излучали агрофотарии; они ускоряли созревание плодов. Действовало лишь несколько шахт, из которых добывали газ, утилизируемый на автоматических химических заводах, где всеми процессами руководила счетная машина...
Аккумуляторные ветровые станции запасали энергию во время осенних и летних бурь, компрессировали воздух, приводили в действие азотные заводы, добывавшие азот из воздуха, разлагали воду на кислород и водород...
Рабочий день сократился до четырех часов. Все процессы на заводах, фабриках, коммунальных предприятиях были автоматизированы, совмещение профессий было обычным явлением.
Алексей видел себя на шахте, где в смену выходит всего несколько десятков шахтеров. Спускался в штрек с удобной просторной кабиной. Машинист сидел за панно и наблюдал, как на экране телевизора отображалось все, что происходило в лаве. Послушный автомату-регулятору, то сбавлявшему, то увеличивавшему скорость, шел вдоль пласта легкий комбайн, выштампованный из органо-металлических смол. Вслед за ним автоматически передвигались стойки, легкие, быстроподвижные и прочные.
– Не спишь, Алексей Прокофьевич? – крикнул из палисадника Звенигора. – Тогда мы зайдем.
– Вот это правильная жизнь! – сказал он, входя с Кореневым в комнату. – Вернулся человек с работы и читает роман... А мы с утра до чертовой обедни на заседаниях.
– Только из города, – устало опускаясь на стул, сказал Коренев. Он пододвинул стул к окну, распахнул створки, расстегнул ворот, с явным удовольствием вдыхая прохладный аромат ночной фиалки, этого любимого цветка донецких шахтеров. – Прав ты был, когда говорил, что горком не поддержит меня.
– Понимаешь, Прокофьич, заварилась такая каша. Без обкома и министерства не расхлебать, – подсаживаясь к Алексею на диван, проговорил Звенигора. – Сперва все шло чин-чином. Яков Иванович сделал аккуратненький докладец, по записочке. Кое-кто выступил, покаялся. Все по расписанию. А потом Серегин предложил проект резолюции. Уже собрались голосовать, но тут взял слово по резолюции наш Владимир Михайлович... – возбужденно рассказывал Звенигора. – Задумал поднять вопрос о цикличности и резервах... Досталось тресту и комбинату за сокращение подготовительных работ и за махинацию с цикличностью. Яков Иванович уже после первых слов не вытерпел – вскочил, как ошпаренный: «Это старая линия глубокинцев – под трест подкапываться». А Владимир Михайлович цифру за цифрой, факт за фактом. Серегин – хитрый бес, сразу в кусты – ни да, ни нет, ни середина, ни половина. «Это, – говорит, – особый хозяйственный вопрос, поручим разобраться нашему промышленному отделу. Если есть дополнения у товарища Коренева, проголосуем». Черкасов присмирел, будто разговор идет не о его тресте, а о макаронной фабрике. Стали голосовать резолюцию. Конфуз! За нее трое – Серегин, Черкасов, заведующий промышленным отделом, а все остальные против. Тут и Серегин не вытерпел и пошел: «Я давно замечал, что Коренев противопоставляет себя горкому. У себя на шахте крутят, как хотят, со Звенигорой – то односменку выдумали, теперь против цикличности восстают. «Скол» дали для испытаний – не усмотрели – авария, людей покалечили. Я о вашем поведении буду в обкоме говорить». Вертел, вертел, а все-таки пришлось поручить другую резолюцию писать... Теперь уже наверняка дело до обкома дойдет...
Коренев сидел в раздумье. Казалось, он не слышит, о чем рассказывает Звенигора.
– Ты, Володя, не горюй, – участливо добавил Звенигора, глядя на парторга, – выступал ты верно. По-моему, Серегин и Черкасов сейчас совещаются, как на тормозах все спустить... Ни черта бы не случилось, если бы у нас, директоров, права были шире; связали нас, директоров, по ногам, по рукам разными страховками, – возмущался Звенигора, – копейки не могу израсходовать без начальника комбината и министра. Копейки не могу, а тысячи рублей сквозь пальцы проходят. И все же я своего добьюсь – я ж хитрый. Из запорожцев. Те турецкого султана за нос водили. – Он заразительно рассмеялся. – В прошлом году мне нужно было новую лаву нарезать быстро. Я – в трест, в комбинат. Дайте, мол, денег, нужно хорошо ребятам заплатить, угля дам на двадцать процентов больше... Везде отказ. Что тут будешь делать! Есть фонд на аварийные работы. Я и устроил «аварию» на бумаге так, что для ликвидации ее нужно было лавы нарезать...
– Дело сложнее, Кирилл Ильич, чем ты думаешь, – поднимаясь со стула и размеренно прохаживаясь по комнате, произнес Коренев. – За Черкасова комбинат. Эту гору трудно штурмовать. Посмотрим, как развернутся дела... Придется в обком съездить... Ну, пойдем... Мы к тебе, Алексей Прокофьевич, душу пришли отвести. Хочется иногда выговорить наболевшее... Я бы вот на наряде сейчас глубокинцам нашим, все как на исповеди выложил. Приходится сдерживать себя. В борьбе тактика большое дело... Что б я сейчас с удовольствием сделал? – после короткого молчания спросил Коренев Звенигору. – Не угадаешь, Кирилл Ильич. Поужинал бы с хорошим вином. Столовая ведь открыта. Пошли с нами, Алексей Прокофьевич.
Улица, посеребренная жидким светом луны, казалась морозной; по ней пробегали большие черные тени – с шахты тронулся очередной состав с углем.
Они шли молча, каждый погруженный в свои думы.
«В районе все знают, что на многих шахтах цикличность только форма, – раздумывал Алексей, – каждому горняку понятно: шахты лихорадит из-за того, что запустили подготовительные работы... Стоило только Кореневу заговорить об этом, как все его доводы стараются опровергнуть. Что заставляет людей делать это?»
За поворотом улицы возник иллюминированный фасад бытового комбината.
– Сидит! – показывая на ярко освещенное окно кабинета главного инженера, недовольно воскликнул Звенигора. – До сих пор сидит главинж. Завтра прикажу коменданту, чтоб у всех после ночного наряда ключи отбирал и никому не давал... Да, Алексей Прокофьевич, чуть не забыл: сегодня повестки пришли – мне и тебе. На суд... Двенадцатого в первый участок... Начались дела на «Глубокой». Кого на бюро, кого под суд. Не суйся поперед батька. Ну да еще посмотрим, кому жарче придется! – беззаботно рассмеялся Звенигора.
