Текст книги "Озаренные"
Автор книги: Георгий Марягин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)
18
Обстановка в народном суде успокаивающе подействовала на Алексея. В раскрытые рамы лезли любопытные ветви сирени, желтой акации, по свежепобеленным синеватым стенам зала заседаний лениво скакали солнечные рябые зайчики. В зале находились лишь несколько человек – маленький подвижной юрист с вздутым портфелем, торопливо просматривавший дела, статная пожилая женщина с двумя девушками, похожими на нее.
– Смотри, Алексей Прокофьевич, в таком суде можно хоть каждый день судиться, – оглядывая комнату, пошутил Звенигора.
Девушка в расшитой болгарским крестом батистовой блузке, с тугими косичками, уложенными валиком вокруг головы, объявила:
– Первым будет слушаться дело об аварии на шахте «Глубокая».
Девушка разложила на столе папки, карандаши. Вошел судья – высокий, узкоплечий пожилой мужчина с сухим лицом. За ним проследовали заседатели – полная, с живым взглядом женщина и спокойный, сосредоточенный молодой человек с золотистой шевелюрой, в мундире горного инженера. Началась обычная судебная процедура.
– Председатель наш, глубокинский: Панкратов Тихон Федорович, – шепнул Звенигора Алексею, показывая глазами на судью. – Горным мастером у нас был. Трезвого ума человек. Если этот присудит, значит полагается.
Хотя Панкратов отлично знал всех, кроме Алексея, но он педантично опрашивал Звенигору, Шаруду, дядю «Порядка».
Когда заканчивался допрос Шаруды, в комнату заседаний вошел запыхавшийся Стерняк, присел на край передней скамейки, подальше от всех. Судья подробно расспрашивал, как работает «Скол», сколько вынимает угля за смену, как меняют скорости. Микола Петрович увлеченно рассказывал об испытаниях.
– Про такую машину мы с тобой, Тихон Федорович, и не мечтали... Ты приезжай до нас, увидишь. В лаву попросишься. Оставишь свой суд.
Стерняк отвечал растерянно, неохотно.
– Вы что, нездоровы? – прервал его председатель суда, пристально наблюдая за бледным, потным лицом инспектора.
– Нет, утомился просто. Жара.
Заседатель – горный инженер – задал Стерняку несколько вопросов о правилах горного надзора. Тот опять отвечал неуверенно, сбивчиво – не мог даже назвать сроков осмотра металлических канатов.
Когда суд удалился на совещание, Алексей, Звенигора, Шаруда, Санжура и все еще хромавший дядя «Порядок» вышли в сад.
Долго ждать не пришлось. Через несколько минут раздался звонок, и все снова прошли в зал. Председатель суда огласил приговор. В нем говорилось, что «руководители шахты и изобретатель не уделили должного внимания соблюдению правил техники безопасности, однако суд не усматривает в этом служебной халатности... Представитель горного надзора Стерняк вместо оперативного контроля за ходом испытаний, помощи испытателям машины совершенно устранился от этого важного дела и не принял необходимых мер к предотвращению аварии...»
Стерняк оторопел, стер рукавом пот со лба, зло посмотрел на судью и растерянно проговорил:
– Что ж, ваша правда...
19
Нередко бывает так, что народ признает открывателей нового, их труды, изобретения раньше, чем ученые авторитеты, официальные комиссии и ведомственные учреждения. Народ – самый строгий, но в то же время самый беспристрастный ценитель. Еще ведутся дискуссии о том, что принесет то или иное усовершенствование или изобретение, а уже умельцы и новопроходцы внедряют его.
Как ни пытались на «Глубокой» проводить испытания «Скола» без огласки, а все чаще стали наведываться на шахту то в одиночку, то группами шахтеры с соседних рудников, из других близких и далеких донецких районов.
– Не нужно никого пускать, – добродушно ворчал Микола Петрович. – Спускается человек в лаву, – значит, я должен ему все рассказать, чтоб он уехал без обиды... А мне робыть треба, до ума доводить машину... Ты, Ильич, дай такое распоряжение, шоб в комбайновую лаву не давали пропуска, – просил он начальника шахты.
– Может, на замок запереть тебя, Петрович? – шутил Звенигора. – Все равно сломают!.. Народ – сила, захочет узнать – к земле ухо приложит – все узнает...
– Та оно так, – соглашался Шаруда, – а все ж робыть николы. Я как в музее теперь. Особенно, когда комсомольцы приедут. Те не успокоятся. В ту середу показываю хлопцам с Буденовки, шо к чему, и пролез трошки вперед. Смотрю – ползет комбайн. Шо такое?! А один хлопя заховался за машину и сигналы пробует. От чертеня!
– А Сечевой у тебя был в лаве? – остановил Шаруду Звенигора, когда тот собрался уходить.
– Был, позавчера...
– Это я его послал посмотреть, как «Скол» работает. Пусть заинтересуется. Смотри, каким героем оказался!
– Я тоже ему говорю – иди, Герасим, ко мне в сменщики... А он помолчал, потом говорит: «Я другую, дядька Микола, работу себе присмотрел – пойду на проходку. Там еще моя сила пригодится. На машину тогда перейду, когда сил не станет».
20
В садике у Шаруды сидели Бутов, Алексей, Звенигора. Сидели не первый час, а разговор все не утихал. Уже вечер стал класть густые краски на деревья, и еще пышнее расцвел сад радугой созревания – зазолотились шафраны, упрямо клонившие долу ветви, заиграл на сливах матовый снежок налета, зардели литые серьги боярышника.
Сад был налит пряными, густыми запахами. Где-то за поселком гремели вагонетки, еще больше подчеркивая тишину степи, невидимой отсюда, но тоже дышащей выспелостью трав, теплыми молочными запахами.
На столе, покрытом розовой льняной скатертью, были расставлены бутылки пива, закуски.
– Нет, ты скажи, что для человека главное в жизни, Ларя, – пристукивая ладонью по плечу друга, говорил Шаруда, – деньги?! Нет. Звание? Нет. А что? Ни черта ты не знаешь.
– Да не кричи, Микола, – посмеивался Бутов, – смотри, как градусы в тебе заговорили.
– А я хочу, шоб на весь мир было слышно, как я думаю и что. Мне ни денег, ни славы, никакого звания не надо! Почестей не хочу. А то – один знаменитый, другой именитый. А все, кто со мной работают, – не знаменитые? Не именитые? На шахтерах весь мир стоит. В Англии забастовали шахтеры – все остановилось, все потухло, все застыло. Шахтер – это первый человек в стране! Только я теперь не просто шахтер, а шахтер-оператор.
– Коля, кто-то Алексея Прокофьевича спрашивает, – крикнула с крыльца Ганна.
– Зови сюда. Всех зови. У меня сегодня именины... – пошутил Микола Петрович.
Открыв калитку, в сад прошел рослый незнакомый парень.
– Товарищ, Заярный здесь?
– Я Заярный, – отозвался Алексей.
– Товарищ Каржавин вас хочет видеть. Он в машине…
– Зови сюда! – радушно пригласил Шаруда, поднимаясь из-за стола. – Никуда я Алексея Прокофьевича не отпущу, потому что я его машине крестный отец. Именины у нас...
Через несколько минут Каржавин сидел уже за столом, в доброй компании...
– Две недели жил в Перводонецке, – рассказывал он. – Неожиданно в лужу села передовая шахта «Великан». Министр вызвал – поезжай, говорит, вытягивай. Сами трестовики посадили. Запустили горные работы, а потом стали штурмовать, всякие «дни цикличности» организовывать. На шахте по сводкам комбайны «Донбасс» работают, а глянул в ведомость – восемьдесят навалоотбойщиков! Вот так шахта полной механизации... Казалось бы, любой начальник шахты, если ему машину дадут, должен обеими руками за нее ухватиться... Вот Звенигора не отказался же от вашего «Скола», Алексей Прокофьевич.
– Мы б его с шахты выгнали, – смеялся Шаруда. – Ты, Кирюша, не обижайся, а выгнали бы и расчета не дали.
– А Черкасов сперва не захотел «Скол» взять, – заметил Бутов.
– По старым святцам звонит. Посадили его на колокольню, а он не видит, что вокруг делается. Раз два процента на испытания «Скола» из программы долой, значит машину не принимать...
– Не то... не в процентах собака, товарищ Каржавин, – возразил Бутов. – Не так человек стал думать, как надо. Больше о своей даче печется... Плотники из треста в «командировке» у него на строительстве...
– Ну, а у нас, Алексей Прокофьевич, как идут дела? – перевел разговор на другую тему Каржавин. – Говорят, вы здесь целый филиал проектного института открыли...
– Поживите у нас денек-другой, мы вас во все посвятим, – предложил Звенигора.
– К сожалению, некогда сейчас. Я ведь проездом здесь. Срочные дела ждут в Москве... Но не заглянуть к вам не мог: судьба «Скола» волнует.
Он стал подробно расспрашивать Алексея об испытаниях машины.
21
Утром, когда Алексей был в шахте, позвонил Звенигора, приказал немедленно разыскать его и позвать к телефону.
Алексей уже собирался подняться на-гора.
– Придется еще побыть в лаве... комиссия приехала, – рассказывал ему по телефону начальник шахты, – специально по твоей машине. Говорят, будут обследовать, как работает. Это по приказу министра все новые машины должны обследовать, выяснить, какие включать в план производства на будущий год... Четыре человека да лаборанты с ними... Приборов навезли разных целую трехтонку. Сейчас скажу, скажу, кто в комиссии... Подожди, блокнот возьму... Слушай: руководитель – профессор Скарбеев. Знаешь такого? Потом Коликов, говорит – тебя знает, вместе учились, еще Лошкарев и Чабаненко – наши комбинатские. Сейчас переодеваются, спустим их через полчаса. Прямо в лаву придут. С ними Лабахуа... Ну, что ты замолчал? Встречай гостей... Тосковал, что о тебе забыли. Помнят, оказывается.
«Да, помнят! – думал Алексей, возвращаясь в вентиляционный штрек. – Вернее, вспомнили... Посмотрим, как сейчас Скарбеев отнесется к «Сколу». Опять начнет конструктивные промахи отыскивать? Ну, теперь я уже без боя не сдамся!» В нем загорелось нетерпение скорее сразиться с противником. – «Скарбеев, кажется, не из тех, кто упустит случай подлить масла в огонь, если обнаружит недочеты. Ну, я прятать их не буду. А если начнут в мелочах ковыряться с пристрастием, пусть пеняют потом на себя...»
Штрек был пуст. Ярко светил прожектор, подвешенный к балке. У лебедки девушка наблюдала за сигнальным щитком. На нем вспыхивала то одна, то другая лампочка – это Шаруда сигналил, с какой скоростью нужно подавать канат. Из лавы тянуло сыроватым душным теплом.
Алексей не заметил, как к лаве подошла комиссия с Лабахуа.
– А вот и сам изобретатель, – представил Алексея Лабахуа. – Прошу знакомиться...
– Давно знакомы, – прикладывая руку в козырьку «надзорки», улыбнулся Скарбеев.
– А, коллега! Ну, как у тебя дела? – покровительственно похлопал Алексея по плечу Юра Коликов. – Действует детище твое?
– Посмотрите, – сдержанно ответил Алексей.
– Полезли в лаву смотреть на шахтерскую славу, – сказал Лабахуа. – Люблю подземный альпинизм. Мне один старый шахтер говорил: «Я б каждому, кто на крутом падении пролез от штрека к штреку, упряжку записывал». Правильно сказано...
Они стали спускаться. «Скол» был уже в середине лавы.
Гремели куски угля, скалываемого машиной. Возле одной из стоек Скарбеев задержался.
– Силища! – воскликнул он, освещая раздавленную стойку – ее верх был размочален в щепу. – Это еще что – я в Кузбассе видел даже обугленные стойки. Представляете, обугленные горным давлением! Невероятно! Если бы сам не увидел – не поверил бы.
«Ты даже тому, что видишь, не всегда веришь, – подумал Алексей. – Фома неверующий от техники».
Подползли к «Сколу». Машина шла ровно. Из-под клеваков струился поток крупных ровных кусков угля. Лабахуа осветил его лучом лампы.
– Водопад!..
– Можно остановить машину? – попросил Шаруду Скарбеев. Шаруда нажал кнопку сигнала. Замер «Скол», заколебался канат. В лаву вошла тишина.
– Это наш первый машинист, Микола Петрович Шаруда, – представил его Лабахуа, – профессор вождения «Скола».
Микола Петрович молча приподнял шлем.
Скарбеев приблизился к машине и, направляя луч лампы то в одно, то в другое место, стал рассматривать пласт, резцы, потом канат (он даже дернул его несколько раз, проверяя натяжение).
Алексей спокойно наблюдал за каждым жестом профессора.
– Говорят, у вас здесь заминка была в работе, – обращаясь к Алексею, деликатно намекнул Скарбеев на аварию.
«Осведомленный профессор, – подумал Алексей, – не успел на шахту приехать, уже об аварии ему известно».
– Разные заминки бывают... – ответил он. – Вы, собственно, о какой?
– Обрыв каната, кажется, – уточнил Скарбеев.
– Мы выясняем причины аварии, – сказал Лабахуа.
– Да-а-а, – неопределенно протянул Скарбеев. – Может быть, предполагается злоумышленное вмешательство? Я так понял вас.
– Какое это, собственно, имеет значение? – резко сказал Алексей. – Чем больше выявим неполадок, тем лучше будем знать, как их предупреждать.
– Во всяком случае, профессор, я думаю, дело не в конструкции, – высказался Лабахуа. – Сами по себе хорошие вещи не портятся. Просто так канат не мог выскользнуть из серьги...
– Представьте, в технике тоже бывают, как в логике, парадоксы, – изменяя своей учтивости, перебил его Скарбеев. – В одной статье академика Крылова есть поразительный пример. Не знакомы с ним? Со стапелей в Гамбурге сошел лайнер – и его рулевой винт сразу же разлетелся на куски от незначительного поворота... А ведь опробовали винт металлографы. Рентгенировали. Много разных случайностей бывает... Я прошу вас дать команду производить спуск и подъем машины на разных скоростях.
Скарбеев и члены комиссии стали осматривать пласт в том месте, где его скалывал «Скол».
– Так! Значит, «земник» и «пачку» не берет? – увидев остатки угля, плотно приросшие к почве и кровле, многозначительно отмечал Скарбеев.
Коликов замерил металлической линейкой «земник» и «пачку».
– «Земник» двадцать – двадцать пять миллиметров.
– Ну, и как же вы с ним? – с задором взглянул на Алексея Скарбеев.
– Да так! – вызывающе, в тон Скарбееву, ответил Алексей.
– Берем такой прибор – лом и сбиваем, – насмешливо произнес Лабахуа, – других способов нам ученые еще не предложили.
– Общая беда всех машин, – с какой-то неопределенной интонацией, не то сожалея, не то радуясь, обобщил Скарбеев. – Вслед за ними нужно людей с ломом, с ломом, – смакуя слово, повторил он. – Машинист комбайна «Донбасс» четырех помощников имеет. Че-ты-рех! Даже есть такая должность, – Скарбеев хмыкнул, – «помощник по оформлению забоя». Нам на одной шахте рассказывали: парень ухаживал за девушкой, она ему говорит: «У тебя никакой специальности нет», а он ей: «Как нет? Я ассистент машиниста комбайна... «Земник» скалываю за машиной». Вы тоже ассистентов приглашаете? Например, когда «пережим» пласта...
В темноте лавы смутно вырисовывались черты лица профессора, по его голосу чувствовалось, что он иронически улыбается.
– Видите, профессор, у нас в Абхазии есть такая поговорка: лучше идти, чем бежать, лучше сидеть, чем идти, лучше лежать, чем сидеть...
– Не понимаю! – вспылил Скарбеев. – Не понимаю кавказских поговорок.
– Все очень понятно. Ничего не делай – никаких «пережимов» не встретишь, – подчеркнуто спокойно продолжал Лабахуа. – Я три года здесь работаю, а два раза только на «пережим» натыкались. Не страшно! Подорвали! И теперь подорвем! Пустое дело.
– Может быть, товарищи из комиссии покажут, как с «земником» бороться, – сказал Алексей. – Своим умом пока не добираем...
– Ну, как работается? – спросил Скарбеев Шаруду, не ответив Заярному.
– Курорт! – громко сказал Микола Петрович, даже эхо откликнулось в пустоте выработки.
– Как курорт?
– А так курорт, тому, кто молотком раньше рубал...
– Но все-таки, когда бывают неисправности, приходится попотеть? – допытывался Скарбеев.
– А вы откуда, товаришок? Шахтер? – поинтересовался Шаруда.
– С вами говорит профессор Скарбеев... Слышали такую фамилию? Он горняк не в меньшей степени, чем вы, – поспешил объяснить Коликов.
– Дуже приятно, молодой человек. Мы ученых людей поважаем. Они по науке знают, как простым людям раньше хлеб доставался... шо же вам сказать? Машина такая, шо я б всех профессоров скликав сюда в лаву и высрамил: шо ж вы раньше, сто чертей вам в ребра, такой машины не придумали? Я б тогда в десять раз здоровше был... Теперь, товарищ профессор, я только земничок сбиваю, – продолжал Микола Петрович, – а то вси ци глыбины оцими руками вывертував. – Он поднес прямо к лицу Скарбеева свои руки.
– То есть как? Не понимаю...
– Тут и понимать нема шо – то руки робили, а то машина за меня все делает, товарищ профессор. – Микола Петрович надвинул шлем и приблизился к машине.
– Посмотрим теперь, как нарезают нишу, – предложил Скарбеев. Благодарю за объяснение...
– Шо вы! Тут же пояснять не треба, когда очи у людей есть. Все видно. А вы из Москвы, мабуть? Коли побачите министра, скажите ему, шо проста людина, донецкий шахтер Микола Шаруда передает поклон всем, хто цю машину до нас послав. А конструктору мы свою ласку сказали...
– Вы напишите министру сами. Я с министром в чисто служебных отношениях. Мне неудобно передавать...
– Бачу, шо неудобно, – улыбнулся Шаруда. – Ну, бувайте, живить добре! А мы будем уголек скалывать, – он включил автоводитель «Скола».
– Что ж, это все пока органолептические наблюдения, – поднимаясь к вентиляционному штреку, заключил Скарбеев, – установим приборы – попробуем силенку «Скола»...
Алексей, сославшись на то, что ему нужно оформить заказ на подшипники, отстал от комиссии.
– Той профессор людина себе на уме. Спрашивает одно, а думает другое, – делился после смены Шаруда с Алексеем. – Та и мы не без царя в голове...
22
На третий день пребывания на шахте профессор Скарбеев зашел к Звенигоре. В кабинете начальника шахты находился Коренев.
– Как дела, товарищ профессор, чем порадуете? – приветливо спросил Звенигора. – Познакомьтесь. Это наш парторг – Коренев Владимир Михайлович.
Скарбеев поклонился, молча протянул руку.
– Наша работа подходит к концу. – Он улыбнулся, произнеся слово «работа». Все три дня Скарбеев и другие члены комиссии дежурили в бригаде Шаруды. – Нужно собраться, поговорить... Я хочу поделиться своими впечатлениями. Многое из того, что я предполагал, о чем предупреждали на техническом совещании, подтвердилось. Заярный напрасно ко мне относится тенденциозно, нетерпимо. Я сам хочу, чтобы машина работала успешно.
– Это вы хорошо надумали, профессор, – сказал Звенигора, – собраться, обговорить, посоветоваться. Посоветуемся, когда собраться, кого собрать.
– Завтра у нас технический совет шахты, – напомнил Коренев.
– Правильно, Владимир Михайлович. Соберем весь наш производственный актив, – согласился Звенигора.
– Мне кажется преждевременным массовое обсуждение, – возразил Скарбеев. – Здесь вопросы сугубо технические, касающиеся машиностроения. Я хочу доложить о них только руководству, людям, знающим теорию.
– Вот потому, что это технические вопросы, мы и познакомим с ними наших производственников, – настаивал Коренев. – Объяви сегодня, Кирилл Ильич, что профессор Скарбеев завтра сделает доклад.
– Позвольте, какой доклад? – перебил Коренева Скарбеев. Он был обескуражен. – Я пришел сам. Это моя инициатива... Я просто хотел сделать сообщение. Меня никто не может обязать. У нас по этому поводу еще нет мнения министерства.
– Но есть ваш акт – ваше мнение, с которым, надеюсь, министерство будет считаться, – сказал Коренев. Он сидел, не сводя пытливого взгляда со Скарбеева.
– Ну какая разница, как мы назовем? Сообщение или доклад, – примирительно проговорил Звенигора. – Значит, сегодня на наряде и объявим.
– Собственно, я не знаю, как еще со временем будет, мне нужно подытожить личные наблюдения.
– Час-другой найдете для шахтеров... – пожимая руку профессору, сказал Звенигора, – значит, завтра в четыре, после наряда...
Скарбеев вышел из кабинета.
«Дернула меня нелегкая идти напрашиваться на этот доклад, – мысленно ругал он себя за свой визит к Звенигоре. – Лучше было бы перед самым отъездом зайти и коротко сообщить о наблюдениях...»
Скарбеев постоял на крыльце бытового комбината шахты. Медленно пошел по улице поселка, свернул к клубу. Присел на скамейку. Он был расстроен не только разговором со Звенигорой, но и поездкой, всей этой историей со «Сколом». Он уже не раз ругал себя за то, что не промолчал тогда на совещании.
После посещения машинной лавы у него осталось чувство раздвоенности. Как ни старался он выискать существенные недостатки в работе машины, как ни придирался,– ему не удалось найти их. Плохо организовано крепление? Ну что ж, во всех машинных лавах оно далеко не блестящее. Протодьяконовская «теория крепи» сейчас не годится. Новую теорию нужно создавать...
23
Заседание технического совета шахты наметили провести в кабинете Звенигоры, но пришлось перейти в клуб – собралось более пятидесяти человек.
Скарбеев, внешне спокойный, был озадачен таким интересом шахтеров к узкой, по его мнению, теме. Его беспокойство выдавало только то, что, сидя за столом президиума, он все время перелистывал стопку чертежей.
За несколько минут до начала совета Скарбеев сказал Звенигоре, что сообщение сделает Коликов, а сам он потом, если нужно, дополнит, ответит на вопросы.
Звенигора только пожал плечами.
– Ну что же, Коликов так Коликов!.. Все равно ведь от имени комиссии?
Коликов был польщен тем, что Скарбеев поручил делать сообщение ему, а не другому члену комиссии. Он с безучастностью автомата стал докладывать наблюдения, выводы. Выходило, что машина непроизводительна, неудачна в обслуживании, к тому же опасно ее эксплуатировать до того времени, пока не разработают механического крепления. В зале было сумрачно и тихо, хотя солнечный день ласково заглядывал во все окна.
– Поховали! – раздался чей-то насмешливый голос, когда Коликов окончил.
– И крест поставили, – добавил кто-то. Зал дружным смехом реагировал на реплики.
– Кто хочет высказаться? – спросил Звенигора. Все молчали.
Алексей что-то сосредоточенно заносил в блокнот, просматривая то одну, то другую таблицу.
– Может быть, вопросы есть? – нарушая молчание, спросил Скарбеев. – Что непонятно? Я могу объяснить.
– Вопросы есть... – поднялся со стула Бутов. – Может быть, товарищ профессор скажет, есть ли машина лучше «Скола»? Когда ее дадут нам на шахту?
– Еще вопросы есть? – повторил Скарбеев.
Шахтеры пытливо, чего-то выжидая, смотрели на него.
– А вы на этот сперва ответьте, – крикнул кто-то из зала, – потом еще спросят.
– Видите ли, – неторопливо начал Скарбеев, выходя из-за стола, – мы ведь не выносим приговора машине – мы ведь только отмечаем ее недостатки с тем, чтоб в дальнейшем их изжить. Разрешите задержать ваше внимание и пояснить, что мы требуем от угольной машины, предназначенной для пластов крутого падения.
– А це мы и сами знаем, – сказал Шаруда, – каждый день в лаве бываем.
Звенигора строго постучал по столу карандашом, но не мог сдержать улыбки.
– Конечно, конечно, кому, как не забойщику, знать условия работы в шахте... – поспешил согласиться Скарбеев. – Я хотел напомнить о технических требованиях.
– Вы нам прямо скажите, – поднимаясь со стула и выходя к рампе, необычно резко спросил Скарбеева Шаруда, – для вас это не та машина, которая нужна? Так или нет?
Скарбеев молчал.
– Можно мне сказать? – смерив взглядом Скарбеева, продолжал Шаруда. – Я свое скажу. Машина эта – наша. Долго мы ее ждали и так просто с нею не расстанемся... А все выводы комиссии – так, для писанины. – Микола Петрович даже пристукнул кулаком по рампе. Постоял молча и медленно пошел между рядами.
– Правильно! В точку! – крикнул Матвей Саньков. – Моя бригада такую машину требует. А крепить за ней мы научимся...
– Мне слово дайте, – попросил Бутов. – Я долго говорить не буду. А как начальник участка скажу – не с того конца разговор товарищ профессор и его помощники ведут. Шел я сюда и думаю – сейчас нам подскажут, что в машине доделать нужно, как усовершенствовать ее, а нам стали подсказывать, что, мол, продолжайте без машины работать... Я вот о чем вас спрошу, товарищ профессор...
– Слушаю вас! – холодно отозвался Скарбеев, не отрывая взгляда от бумаг, разложенных перед ним.
– Вы на автомобиле ездили году в тридцатом? – пристально посмотрел на него Бутов.
– Какое это имеет отношение к делу? Допустим... – вскинул голову Скарбеев.
– А вот какое. Тормоза тогда были плохие, порою из-за них и в канаву влетали, и на деревья напарывались, а не остановили из-за этого езду на автомобилях? Тормоза новые придумали... И «Скола» мы не сдадим на склад, а будем совершенствовать. Верно думаю я? – обращаясь к залу, спросил Бутов.
Дружными аплодисментами шахтеры поддержали его.
– Товарищи, я прошу говорить по существу... Рассматривать наши наблюдения и выводы, – с явным усилием сдерживая свое раздражение, поднялся Скарбеев. – В науке нужно быть терпимым к любым мнениям. Но мы, к сожалению, говорим, как на митинге.
– Разрешите, выскажусь я, – попросил Алексей. – Побыли несколько дней вы в лаве, и сразу поспешили сделать категорические выводы обо всем. Допустим, что сейчас машина недостаточно производительна. Но ведь она дает уже сейчас в два раза больше, чем при ручной добыче. Уже сейчас в смену занято пять, а не двадцать человек. Вы измеряли нагрузку машины на разных этапах. А почему не удосужились спросить людей, когда они больше уставали: когда работали с отбойным молотком, или сейчас, когда ведут машину?
– Схоластический вопрос, – перебил Алексея Коликов.
– Насчет вопроса – не знаю. А вот у вас и профессора Скарбеева схоластический подход к вопросам механизации. Вы требуете создания идеальной машины и идеальных условий для нее. О том, что ваши требования надуманы, говорит хотя бы то, что в своих выводах вы поставили условием эксплуатировать машину, только когда будет механическое крепление. Его еще нет. Но оно будет... Пока же мы снизим скорость машины, сделаем подвижную крепь над ней... Теперь выслушайте мои возражения по вашим частным выводам.
Алексей начал разбирать замечания комиссии по конструкции и эксплуатации машины. Сразу стала очевидна необоснованность большинства претензий к автору и испытателям «Скола».
– Кому еще слово?.. Никто не хочет? – спросил Звенигора, когда Алексей окончил. – Голосовать не будем. И акта подписывать не будем. Протокол нашего совета отошлем в министерство. Там разберутся. Как говорят, с горы виднее...
Шахтеры стали расходиться. Скарбеев подошел к Звенигоре и громко, так, чтобы слышали все, сказал:
– Обязательно протокольчик перешлите. Как у вас говорят? С горы виднее? Пусть с горы посмотрят...
