Текст книги "Гром среди ясного неба"

Автор книги: Генри (1) Саттон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

Уайатт приказал Робертсону возглавить полевой госпиталь и уже под конец, как будто вспомнив что-то, сказал:

– Доктор Льюин, вы там уже были. Вам целесообразно поехать туда с ними.

– Слушаюсь, сэр! – ответил Льюин.

Все четверо покинули кабинет генерала. Сам Льюин никак не мог решить, ехать туда или нет. Поэтому приказ генерала его даже обрадовал: он избавлял его от необходимости делать выбор.

Оставшись один, генерал Уайатт скинул китель и ослабил галстук. Затем он снял трубку телефона и попросил:

– Соедините меня с генералом Норландом по скрэмблеру.

Сорок пять секунд ожидая связи со штабом в Прово, Уайатт барабанил пальцами по столу. Норланд был командующим военной зоной, включавшей штаты Юта, Невада, Аризона и Новая Мексика. Потребовалась еще одна минута, прежде чем на коммутаторе в Прово Уайатта соединили с домом генерала Норланда.

– Норланд у телефона.

– Майк? Это Бад. У меня важный разговор, поэтому я говорю по скрэмблеру.

С этими словами Уайатт включил скрэмблер, назначением которого было превращение речи в беспорядочную смесь звуков. На телефонном аппарате Норланда имелось соответствующее устройство, превращавшее мешанину звуков снова в нормальную речь. Таким образом любой человек, желающий подслушать разговор на этой линии, ничего не мог бы услышать, кроме странного кряканья. Скрэмблер несколько ухудшал слышимость, но зато надежно обеспечивал секретность разговора.

Быстро, четко и без эмоций Уайатт объяснил Норланду, что случилось, включая принятое на совещании решение послать полевой госпиталь и сделать все возможное. В конце Уайатт добавил, что он поддержал это решение, исходя из целесообразности держать город под колпаком, ну и, конечно, учитывая необходимость помочь населению.

– Поскольку это затрагивает гражданское население, я считал, что, прежде чем направить туда госпиталь, вопрос следует согласовать с тобой.

Уайатт некоторое время ждал, пока Норланд взвешивал и переваривал сказанное им:

– Я не вижу особого выбора, Бад! Поэтому действуй и направляй туда полевой госпиталь. Я приеду в Дагуэй в шесть ноль-ноль утра. Позвони мне, как только ваш медицинский персонал выяснит, в каком состоянии находится город. Я буду ждать, пока не получу это сообщение, после чего свяжусь с Вашингтоном.

– Понятно,– оказал Уайатт.

– И еще. Послушай, Бад!

– Да?

– Сообщи мне немедленно, если будут смертные случаи.

ВТОРНИК, 11 АВГУСТА

00 ЧАСОВ 00 МИНУТ ПО МЕСТНОМУ ЛЕТНЕМУ ВРЕМЕНИ

Полю Доновану вспомнился рисунок. Он видел его не в учебнике, по которому обучал, а в другом, старом, которым пользовался еще в студенческие годы. На рисунке была изображена человеческая мускулатура. Создавалось впечатление, что с тела только что содрали кожу,– был виден и пронумерован каждый ярко-красный мускул. Сейчас Поль чувствовал все свои мышцы, они давали себя знать резкой болью, как будто на них были выжжены каленым железом номера с того старого рисунка. Это было чертовски аудиовизуальное пособие. Вернее, не аудиовизуальное, а сенсорное, осязаемое. Своеобразный способ изучения анатомии. Ясный, убедительный, но очень болезненный. Он ощущал настолько острую боль в каждой мышце, что это даже заинтересовало его.

Поль лежал в постели, глядя в потолок, освещенный лунным светом. Когда он сосредоточивался и огромным усилием напрягал мозг, то отчетливо осознавал, что это лунный свет. Но когда он впадал в забытье, бледный лунный свет представлялся его воспаленному сознанию то лампой над операционным столом, то ярким светом ринга, любым светом, который соответствовал пронизывающей его боли.

Поль только что очнулся. Это был горячечный, прерывистый, полный кошмаров сон. И сейчас он пробудился лишь наполовину. Но и его осознанные – в действительности полуосознанные – мысли были почти такими же глупыми и головокружительными, как и сны, что мелькали, вспыхивали и угасали в те моменты, когда он спал. Он вспомнил, как еще маленьким мальчиком смотрел программу «Амос и Энди», где Кингфиш предлагал своеобразную страховку, которую выплачивали тем, кому приснится сон, что он упал и ушибся. И самое интересное то, что страховка выплачивалась не в тот момент, когда ты уже ушибся, а когда только начинал падать. Все это было довольно сложно и, хотя он не мог припомнить деталей, ужасно смешно. Если бы Кингфиш оказался сейчас в комнате, Поль наверняка купил бы у него страховку.

У него не было ни малейшего представления, как долго он спал и сколько сейчас времени. Он лишь желал узнать, скоро ли кончится эта кошмарная ночь. Для этого надо зажечь свет и посмотреть на часы, но такое усилие показалось ему выше возможностей. Впрочем, какая разница? Что он хотел бы увидеть на часах? Если бы можно было надеяться, что глоток воды и свежая пижама помогут выспаться в оставшиеся ночные часы, помогут заснуть глубоким сном, позволят забыть о боли во всем теле, о шуме в голове, о сухости в горле и о рези в глазах. Если бы это было возможно, тогда он хотел, чтобы было пол-одиннадцатого или одиннадцать вечера и оставалось восемь, девять или десять часов для наслаждения крепким сном, после которого может наступить выздоровление. Поль предполагал, что он заразился каким-нибудь гриппозным вирусом, который наиболее активно действует в первые сутки. По опыту он знал, что лучше всего это время проспать. Но если его опять ждут те же кошмары, то пусть уж лучше будет четыре или пять часов утра. Он считал, что в предутренние часы болезнь протекает тяжелее, страшнее, более зловеще.

Но не желание узнать, который час, а другая, случайно пришедшая в голову мысль заставила Поля сдвинуться с места. Желание сменить пижаму и особенно выпить стакан воды оказалось таким сильным, что ради этого стоило затратить огромные усилия, чтобы встать. А уж поскольку он решил встать, надо зажечь свет и узнать время. Он повернулся, протянул руку и дернул за небольшую цепочку ночника. Ощущение было таким, словно он плыл в патоке или дегте. Каждое движение было болезненно. Свет включился, но вокруг было по-прежнему темно. И тогда он понял, что его глаза плотно зажмурены. Он открыл их на мгновение, мигнул и сразу же снова зажмурился. Слабая шестидесятиваттная лампочка, находившаяся внутри плотного пергаментного абажура, ослепила его, как прожектор. Волны света как будто бы кололи глаза. Но если он действительно хотел выпить стакан воды и надеть cухую пижаму, то надо было преодолеть все трудности, вытерпеть в течение нескольких секунд и эти вновь возникшие неудобства ради будущего облегчения. Ведь так поступают взрослые люди, не правда ли? Разве нельзя отказаться от сиюминутных удобств ради более существенных выгод в будущем? Поль открыл глаза и, щурясь, словно перед ним было солнце пустыни, заставил себя сесть. Он посмотрел на будильник на ночном столике. Было пять минут первого. К сожалению, совсем не то время, которое он мысленно выбрал. Но в конечном счете, все равно. До утра можно было вполне выспаться, если, разумеется, удастся снова заснуть. Кроме того как раз пришло время принять пару таблеток аспирина.

Аспирин. Ну конечно же! Надо думать об удобствах, но нельзя забывать и о лекарстве. Аспирин снимает боль в мышцах. Надежда на это послужила Полю моральным стимулом, устранившим у него последние колебания и заставившим его все-таки подняться. С большим трудом, преодолевая головокружение и свинцовую тяжесть в ногах, Поль прошел через комнату к комоду и достал свежую хлопчатобумажную пижаму. Сняв ношеную, он отшвырнул ее ногой в угол комнаты. Затем, опираясь на комод, надел сухую пижаму. Он чувствовал такую слабость и головокружение, что едва не упал, просовывая ногу в пижамные штаны. Поль не сомневался, что его скрутил действительно сильнейший грипп. Минуя маленькую переднюю, он прошел из спальни в ванную комнату, взял там две таблетки аспирина, бросил их в рот, запив стаканом воды. Потом выпил второй стакан. Странно, что и после этого сухость во рту не прошла. Губы потрескались и запеклись, а язык был весь обложен. Поль поставил стакан на место и оперся руками на умывальник, переводя дух. Неожиданно его охватил такой сильный озноб, что застучали зубы. Самое страшное было то, что вызванная ознобом дрожь в руках и ногах пронизала все тело и отозвалась в каждом мускуле.

Поль вернулся из ванной в спальню и, надев теплый халат, пошел закрыть окно. Это отняло у него так много сил, что он вынужден был сесть на стул прямо около окна и отдышаться, прежде чем преодолеть три – четыре метра до кровати. Некоторое время он сидел и дрожал, зубы сильно стучали. Неплохо бы выпить горячего бульона или чая. Куда же запропастилась Мариан? Она вскипятила бы чаю. Но потом он все вспомнил.

Это напугало его еще больше, чем озноб, температура и боль. Неужели он настолько потерял память, что забыл о том, что случилось с Мариан? Неужели он настолько болен, что отсутствие Мариан вызывало у него раздражение?..

Словно в наказание самому себе и во искупление предательского срыва в памяти Поль с огромным напряжением выбрался из спальни, миновал переднюю и вошел в кухню миссис Дженкинс. Он решил приготовить куриный бульон или чай. Надо было сначала вскипятить воду, а уж потом бросить в чашку то, что попадется под руку.

Щёлкнув выключателем, он снова невольно зажмурился от яркого света, причинявшего боль, но тут же заставил себя чуть-чуть приоткрыть глаза, чтобы хоть что-то видеть. Он подошел к плите, взял чайник и направился к раковине. Наклонив чайник, он подвел его под струю воды, не прикасаясь к горе грязной посуды, заполнявшей раковину.

Затем он открыл глаза пошире и осмотрелся. Очень странно. Миссис Дженкинс аккуратна и чистоплотна до фанатичности. Трудно было предположить, что она могла оставить все в таком беспорядке. Просто невероятно. Он не мог поверить, что продемонстрированные ею порядок и чистота в доме были рассчитаны только на него, а когда рядом не было ни гостей, ни жильцов, она превращалась в такую жуткую неряху. Нет, этого не могло быть.

Поль закрыл кран и поставил чайник на плиту. Затем, вернувшись мысленно к проблеме неприбранной кухни, он вспомнил события, показавшиеся ему далеким прошлым, но в действительности происходившие лишь вчера вечером, когда он узнал, что болен сын Праттов, болен владелец магазина – Смит. Да, еще доктор говорил, что больны Эдисоны. Что-то непонятное творилось вокруг.

Проводив маленького Пратта домой, он поспешно пришел сюда, открыл входную дверь и… видел ли он миссис Дженкинс? Поль попытался припомнить. Нет, он лишь окликнул ее, сказав, что неважно себя чувствует, и затем поднялся наверх, чтобы лечь. Она отвечала ему с кухни, где находилась в тот момент, но он ее не видел. Неужели она тоже больна? Это могло бы объяснить беспорядок в кухне. Ну конечно же!

Поль соображал страшно медленно. Процесс мышления был почти таким же болезненным, как и физические движения.

Он вышел из кухни и направился через холл к спальне миссис Дженкинс. Дверь была закрыта, и он постучал, сначала тихо, затем громче. Подождав немного, он позвал:

– Миссис Дженкинс! Миссис Дженкинс, вы здоровы, вы дома?

Ответа не последовало. Поль забеспокоился; чувствуя некоторую неловкость, он приоткрыл дверь и осторожно просунул голову в спальню. Там царил обычный порядок, кровать аккуратно застелена, но миссис Дженкинс не было.

Поль стоял в недоумении около дверей, стараясь придумать правдоподобное объяснение нетронутой кровати и неприбранной кухне.

Наконец его осенила догадка, от которой стало легче. Да, конечно! Она ушла, чтобы помочь кому-нибудь из больных соседей, заразившихся этой непонятной болезнью. Может быть, она ушла к Эдисонам, может быть, к Праттам или кому-нибудь еще, кого он видел, но по имени не знал. В их небольшом городке миссис Дженкинс была всем известна как добрая, благородная старушка. Такой поступок с ее стороны вполне естествен, и, конечно, она не стала его беспокоить лишь для того, чтобы сообщить о своем уходе…

Несколько успокоенный найденной разгадкой, Поль прикрыл дверь спальни. Он вернулся в кухню, нашел чистую чашку и чай в бумажном пакетике, сел на деревянный стул и стал ждать, когда чайник возвестит резким свистком о том, что вода закипела. Каждое прикосновение к телу было настолько мучительным, что он не мог сидеть спокойно: стул казался ему неестественно твердым и неудобным.

Едва чайник начал свистеть, Поль встал, налил кипяток в чашку и стал стоя ждать, пока заварится чай. Он бросил взгляд на деревянный стул. Нет, сидеть на нем было выше его сил. Он хотел пойти в спальню, но, подумав о том, какой длинный путь ему придется преодолеть, отказался и от этой идеи. К. тому же он должен выбросить пакетик с чаем на кухне. Мариан всегда говорила, что от мокрых пакетиков с чаем надо избавляться, как от дохлых мышей. Раньше эти пакетики никогда его не беспокоили, но после ее замечания они в действительности стали напоминать ему дохлых мышей. Он стоял, тупо глядя в чашку с чаем, и тут ему в голову пришла хорошая мысль. Он пойдет в гостиную, подождет, пока заварится чай, положит пакетик на блюдце, и затем, на обратном пути в спальню, проходя мимо кухни, оставит его там, вместе с чашкой и блюдцем. К тому же в гостиной были мягкие кресла и, поскольку туда доходил свет из холла, можно было не зажигать яркий свет, так раздражавший его глаза.

Опустив в чай два кусочка сахара и взяв чайную ложку, он вышел из кухни. В гостиной он поставил чашку на боковой столик и расположился в одном из кресел около камина. Ожидая, пока чай заварится покрепче, стал думать о Мариан. Она придавала его жизни аромат, так же как чай придает аромат воде. Теперь так странно было вспоминать о том, что он однажды едва не поссорился с Мариан и о ее щепетильности в отношении пакетиков с чаем, которую он перенял. Но эти мелочи имели для него значение. Память всегда хранит мелкие детали. И он был рад, что благодаря им не забывал о Мариан. Будет очень грустно, если вдруг они поблекнут и останется лишь безликое, абстрактное чувство потери.

И тут он увидел нечто темное на полу посреди гостиной. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что это не тень и не причуды его ослабленного зрения. Поняв это, он вскочил с кресла и, забыв о головокружении и слабости, бросился на середину комнаты и опустился на колени около неподвижно лежавшей миссис Дженкинс.

Поль был крайне возбужден, дышал прерывисто, сердце его билось так сильно, что он слышал его стук. Это мешало ему нащупать пульс. Наконец кончиками пальцев он, кажется, уловил слабое биение в ее старчески хрупком почти птичьем запястье.

Надежда, что она жива, несколько успокоила Поля, его дыхание и сердцебиение пришли в норму – если можно считать нормой то состояние, в котором он сам находился. Поль приложил ухо к ее груди и почувствовал, что она дышит. Да, она была жива. Он потер ее запястье, похлопал по щекам, но это не привело миссис Дженкинс в сознание. Он не знал, что с ней случилось. Была ли у нее та же самая болезнь, что и у него, или что-то другое? Может, сердечный приступ? Инфаркт? Или падение? Поль хотел перенести миссис Дженкинс на диван, но затем решил, что лучше ее не трогать, а попробовать найти врача.

Опираясь о дверной косяк, Поль встал на ноги. Голова кружилась, как бывает, когда внезапно встанешь после того, как очень долго читаешь, сидя в кресле. Но все это было не важно. Ведь миссис Дженкинс была в гораздо худшем состоянии, чем он.

Но где найти помощь? Удаленность Тарсуса от цивилизации теперь не казалась ему такой восхитительной. В городе было всего три телефона. Он представил, как ему придется идти к магазину Смита и барабанить в дверь, пока тот не проснется. Ведь телефон находится в самом магазине. Однако стоп! Есть лучший вариант. Можно пройти по дороге чуть дальше, до ветеринара Кули. У него тоже есть телефон. К тому же он и сам может что-нибудь сделать, пока не приедет врач из Туэле или из другого места. По крайней мере окажет первую помощь.

Поль схватил с вешалки первое попавшееся пальто, вернулся в гостиную и тщательно укутал миссис Дженкинс. Затем он вышел из дома через парадную дверь. Здесь, перед домом, стоял арендованный им грузовичок-пикап, достаточно прочный для езды по горным виражам и ухабам пустыни. Поль взял ключи зажигания из-за солнцезащитного козырька и завел мотор. Затем включил заднюю передачу, развернулся и выехал на дорогу. Непривычно было нажимать на педаль босой ногой. Поколебавшись, он решил не возвращаться за ботинками, поскольку ехать предстояло недолго. В Тарсусе было тихо и холодно. В горах и пустыне по ночам всегда бывает холодно, как бы жарко ни было днем.

Зубы Поля стучали, и он чувствовал, как озноб охватывает его грудь и плечи. Но, слава богу, ехать было недалеко – доктор Кули жил всего в четверти мили.

Он спустился по ущелью, миновал несколько ветхих развалюх и заброшенных зданий, старую горную контору, полуразвалившуюся церковь, покинутый трактир и сгоревшую школу. Дальше вдоль дороги стояло несколько автомобильных прицепов, а за ними, где ущелье расширялось, показался дом Кули. Поль обрадовался, увидев свет в окнах, значит, там не спали. Будет быстрее, если не придется будить ветеринара. Поль съехал на обочину и выключил мотор. Некоторое время он сидел, стараясь подавить новый и более сильный приступ озноба. Его зубы продолжали непроизвольно стучать. Потом он услышал возню собак во дворе Кули и их вой, как он полагал, на луну. Стук зубов показался ему ужасно громким. Волевым усилием он стиснул зубы и только тут понял, что это стучали не зубы. Доносился еще какой-то звук снаружи, который нарастал с каждым мгновением. Поль обернулся и стал всматриваться в темноту через заднее стекло кабины. Позади на дороге он увидел вереницу светящихся фар. Они двигались по ущелью в сторону Тарсуса. Он насчитал более дюжины машин разных размеров. Ослепленный светом фар, Поль прищурил глаза. Он не мог понять, что происходит. Но вскоре его глаза привыкли к ослепительному свету, и он различил контуры военных машин. Там были джипы, грузовики и санитарные машины. Поль сидел ошеломленный. Все это не укладывалось в его мозгу. Но вдруг – как будто изображение на киноэкране вошло в фокус – его внезапно осенила догадка: в городе эпидемия. Кто-то послал за помощью, и она пришла. Мысль, что теперь они в Тарсусе не одни, обрадовала его.

Поль вышел из пикапа. В пижаме и босиком он чувствовал себя очень неловко. Преодолевая слабость, он пошел как только мог быстро по влажной траве в сторону дороги. Ему удалось выйти на дорогу почти в тот момент, когда туда же подъехал головной джип. Поль замахал руками, стараясь обратить на себя внимание. Джип затормозил, и из него выскочили две фигуры. Поль ожидал увидеть солдат. Грузовики были военными, джипы тоже, даже зеленые санитарные машины были армейскими. Но фигуры, которые появились из джипа, были не в военной форме, а в космических скафандрах. Поль тряхнул головой, желая убедиться, что это не сон, и протер глаза. Но космонавты остались космонавтами. Как бы то ни было, на них была одежда, которую он раньше никогда не видел. Первое, что бросилось в глаза и что его поразило,– это странные маски на лицах, с плоскими защитными очками и необычными гофрированными трубками наподобие хобота на месте носа и рта. Эти причудливые маски, напоминавшие сильно увеличенные головы насекомых, ниже переходили в защитную одежду, покрывавшую все тело. На руках – резиновые перчатки, на ногах – странные сапоги из того же материала, что и весь костюм. Подобные сапоги, с немного загнутыми носами и блестящими голенищами, надевали актеры восемнадцатого века, исполнявшие роли эльфов. Пришельцы не имели абсолютно никаких воинских знаков отличия, но были вооружены револьверами калибра 0,45, свисавшими на длинных ремнях.

– Что… кто вы? – спросил Поль.

– Военно-полевой госпиталь Соединенных Штатов, пятнадцатый батальон армейского корпуса материального обеспечения,– ответила одна из фигур загробным голосом.

– Слава богу, вы здесь! – воскликнул с облегчением Поль. Он хотел было объяснить, что его хозяйка больна и что он приехал сюда за помощью к доктору Кули, но увидел, что еще три фигуры, одетых в такие же странные скафандры, идут к ним от второго джипа.

– Что за черт? Что здесь происходит, Уилсон? Почему мы стоим? – спросил один из приближавшихся.

– Гражданский житель, сэр! – ответил человек, с которым разговаривал Поль.

Три фигуры из второго джипа подошли вплотную. Поль повернулся к ним, намереваясь заговорить, но сильный приступ озноба вновь сотряс его. Он глубоко вздохнул, сжал челюсти и попытался унять дрожь. В это время один из подошедших обратился к нему:

– Кажется, мы встречались сегодня вечером у заправочной станции, не правда ли? Вы там помогали мальчику добраться до дома.

– Да. Мне пришлось помочь мальчику,– начал Поль.

– Я – доктор Льюин,– сказала фигура. —Пускай вас не смущает наша санитарная одежда. Мы прибыли сюда, чтобы оказать вам помощь. Вы больны?

– Да,– ответил Поль,– я болен, но не так сильно, как моя квартирная хозяйка. Я приехал сюда, чтобы разыскать доктора Кули и получить от него помощь.

– Доктор Кули?

– Да, ветеринар,– ответил Поль.– У него есть телефон.

– Мы позаботимся о вашей квартирной хозяйке,– сказал Льюин.– В каком доме она живет?

– Позвольте предложить, сэр,– сказала фигура из головного джипа, обращаясь не к Льюину, а к его спутнику,– если этот человек покажет нам дом, то мы продвинемся с остальной колонной дальше и начнем ставить палатки.

– Очень хорошо, Уилсон! Мы возьмем его в наш джип.

– Есть, сэр.

Двое прыгнули в головной джип и медленно поехали по дороге в центр Тарсуса. Шатаясь, Поль влез во второй джип вместе с остальными.

– Вы, кажется, сильно больны? – заметил человек, сидевший рядом с Льюином.

– У меня лихорадка и озноб,– сказал Поль,– но я в сознании и могу двигаться. Я нашел миссис Дженкинс на полу в гостиной без сознания.

– Мы позаботимся о ней и о вас тоже.

Джип тронулся, и следом за ним с грохотом двинулась вся колонна.

На Поля накатила новая волна озноба, но на сей раз он не считал нужным бороться с ней. Помощь свалилась ниоткуда самым волшебным образом. Поль быстро сориентировался, как ехать.

– Это седьмой дом слева,– сказал он.

– Что? – спросил Льюин.– Что вы сказали?

Поль решил, что стучит зубами сильнее, чем ему кажется. Он повторил, стараясь говорить медленно и громко:

– Седьмой, нет, шестой дом налево.

Он едва слышал свой голос. Его заглушал какой-то шум… Нет, это не зубы стучат. Это что-то другое, какая-то трескотня. Поль поднял голову и увидел нависший над колонной вертолет с прожектором, похожим на искусственную луну; свет его был направлен на городок. Это тоже была помощь, и Поль совсем успокоился. Его старания увенчались настоящим успехом. Теперь можно расслабиться. Поль вытянул ноги, опустил на грудь голову и тут же задремал.

1 ЧАС 30 МИНУТ ПО МЕСТНОМУ ЛЕТНЕМУ ВРЕМЕНИ

Генерал-майор Майкл Б. Норланд очнулся от короткого сна, который его сморил прямо в откидном кресле кабинета. Он поднял телефонную трубку после первого же звонка и сразу выпрямился.

– Норланд у телефона,– произнес он твердо.

– Говорит Бад,– ответил голос на другом конце провода. —Я включаю скрэмблер.

– Хорошо.– Норланд нажал соответствующую кнопку. Подождав мгновение, он сказал: – Выпаливай, что у тебя там?

– Дела неважные,– ответил Уайатт.– В ходе первого быстрого осмотра обнаружены два смертных случая – старик и трехлетний ребенок. Тридцать человек находится в критическом состоянии. И ни одного здорового.

– Сколько всего больных вы обнаружили?

– Пока восемьдесят шесть.

– Боже мой! – воскликнул Норланд.

– Полевой госпиталь развернут, но перспективы нерадужные. Беда в том, что эта чертова зараза не поддается лечению. Врачи ничем не могут помочь, кроме того, что устраивают больных поудобнее и стараются сбить температуру.

– Есть ли у вас сведения о каком-либо контакте местного населения с внешним миром? И имеются ли гражданские врачи? – спросил Норланд.

– Нет, пока таких сведений не получено. В городе нет ни одного врача и всего три телефона.

– О, это интересно,– сказал Норланд.– Мы сможем немного выиграть время, если что-то случится с телефонной линией.

– Конечно,– одобрил Уайатт,– устроим.

– А как насчет дорог?

– Дорога только одна,– объяснил Уайатт,– и мы за ней тщательно наблюдаем. К тому же все жители больны и пока ни один из них не в состоянии покинуть город.

– Черт возьми! Меня волнуют не те люди, которые могут выехать из города, а те, которые могут приехать.

– Ясно,– сказал Уайатт,– за этим я тоже прослежу.

– Я позвоню в Вашингтон. А затем прилечу к вам в Дагуэй. Буду, вероятно, через полчаса, тогда поговорим.

– Ясно,—сказал Уайатт. Он помолчал, а затем сказал: – Майк?

–Да.

– Тебе предстоит нелегкий телефонный разговор. Я просто хотел сказать. Я сожалею об этом.

– Могло быть хуже,– заметил Норланд.– Помнишь того адмирала? Как его там звали, кажется, Киммель? Ему пришлось докладывать в Вашингтон из Пирл-Харбора!

– Это я и хотел сказать,—согласился Уайатт.– Но все же мне очень жаль…

– Спасибо,– ответил Норланд и повесил трубку. Затем он промычал, чтобы ему принесли кофе, и протянул руку к красному телефону прямой связи со штабом сухопутных сил в Пентагоне. Некоторое время он сидел не двигаясь, глядя на телефон отсутствующим взглядом. На другом конце провода был не просто Вашингтон, Пентагон или дежурный офицер. В конце концов, его соединят с генералом Эдвардом Истлейком, начальником штаба армии Соединенных Штатов и, по мнению Майкла Норланда, самым большим проходимцем в армии. Этот сукин сын был умен. Ибо нельзя стать начальником штаба, не будучи изворотливым. Но беда в том, что его положительные качества употреблялись не в интересах армии и страны, а для собственной карьеры, защиты и прославления своей персоны. Кто бы еще мог вернуться в страну и стать любимцем публики и крупной фигурой в армии после восемнадцатимесячных неудач во Вьетнаме, закончившихся полным разгромом?

Но, черт побери, ведь в истории всегда так получалось. Эйзенхауэр не стоил и половины генерала Макартура, даже если учесть, что тот был немного сумасшедшим. Норланд служил в штабе Макартура в начале корейской войны и был свидетелем высадки войск под Инчхоном – одной из самых смелых и удачных операций двадцатого века. Это была не битва, а настоящее произведение искусства. Можно многое простить человеку за такую блистательную операцию. Но чтобы добиться успеха в армии, требовались не столько военные заслуги, сколько политическая сообразительность. Надо уметь лавировать, самому защищать свои фланги. Истлейк прикрывался сводом законов точно так же, как французы линией Мажино. Французам это не помогло, но Истлейк остался непоколебимым, недосягаемым, целым и невредимым. Интересно будет посмотреть, думал Норланд, как Истлейку удастся на сей раз выйти сухим из воды. Интересно и отвратительно. Ведь он, конечно, выкрутится за счет Уайатта и Норланда.

Дежурный принес кофейник, налил кофе в чашку и ушел. Норланд любил черный кофе без сахара. Он сделал глоток и вздохнул. Есть вещи поважнее, чем военная карьера. Он поднял трубку и очень скоро услышал голос дежурного офицера штаба сухопутных сил в Пентагоне.

2 ЧАСА 30 МИНУТ ПО МЕСТНОМУ ЛЕТНЕМУ ВРЕМЕНИ

Здравого смысла в этом не было. Но, в конце концов, это и не обязательно. Приказ есть приказ. Приказы должны выполняться, какими бы странными и неразумными они ни казались. Раздумывать ни к чему. Нужно просто подчиняться. Поэтому сержант вывел отделение на дорогу и занял позицию, которую майор указал на карте. После того как два полутонных грузовика исчезли за поворотом, сержант велел связисту подняться на столб и срезать телефонные провода. Это было несложно и не заняло много времени. Затем сержант и солдаты расселись в джипе и вокруг него, ожидая большой автотягач и автопенораспылитель с артиллерийского склада. Солдаты молчали. Их подняли по тревоге и приказали выполнить эту дурацкую работу. Одни дремали, прислонясь к шинам и бокам джипа. Другие курили, не проявляя никакого любопытства к происходившему. Если они и ждали с нетерпением прибытия автомашин, то лишь потому, что всем хотелось поскорее закончить работу, вернуться в казармы, забраться в постели и спать до утра.

Вскоре они увидели фары приближающегося джипа и за ним большой автотягач. Рев двигателей постепенно нарастал, и светящиеся фары становились все больше. Автотягач остановился точно в том месте, которое сержанту указали заранее. Водитель и его помощник вышли и пересели в джип, он развернулся и тут же умчал в обратном направлении. Сразу же подъехал автопенораспылитель и остановился на расстоянии примерно пятидесяти ярдов от автотягача. Сержант приказал солдатам блокировать дорогу и быть внимательными, а сам занял место водителя в автотягаче. Ключи, как и было обговорено при инструктаже, торчали в замке зажигания. Сержант включил двигатель и, переключив передачи, набрал нужную скорость. Затем он открыл боковую дверь со стороны водителя и, круто повернув руль влево, резко затормозил. Автотягач вздрогнул, на секунду замер и начал плавно переворачиваться. В ту же секунду сержант выпрыгнул и скатился под откос.

Это было довольно рискованно, но не более, чем прыжок с парашютом. Техника приземления была примерно такой же. Сержант несколько раз перекувырнулся и встал на ноги. Посмотрев на дорогу, он убедился, что автотягач перевернулся набок точно поперек дороги. Это было как раз то, чего хотело начальство.

Он дал сигнал автопенораспылителю. Тот подъехал и начал поливать пеной бензобаки перевернувшегося тягача. Сержант и трое солдат сели в джип, чтобы вернуться на базу. Когда джип тронулся, сержант оглянулся. Автотягач надежно перегораживал дорогу, белая пена на нем слегка светилась в меркнущем свете луны. В предгорье снова вернулась ночная тишина. Казалось, что визг шин и грохот исковерканного металла ее никогда не нарушали. «Сумасшествие»,– подумал сержант.

Как только красные огоньки удаляющегося джипа исчезли за поворотом горной дороги, у перевернутого автотягача появились три фигуры, одетые в костюмы Нортона. Они пришли со стороны Тарсуса, из только что заблокированной зоны, чтобы обнести автотягач красными предупредительными огнями и выставить заграждение. Закончив свое дело, доложили по радиопередатчику в полевой штаб Тарсуса о том, что дорога перекрыта. Затем они сняли костюмы, взяли свои карабины из джипа, который стоял за поворотом, и заступили на длительное караульное дежурство.