Текст книги "Гром среди ясного неба"

Автор книги: Генри (1) Саттон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Гарган задумался, не отрывая взгляда от бумаги, лежащей на его колене. Через некоторое время cm посмотрел на Инглиша.

– Разрешите мне сделать контрпредложение.

– Любое, сделайте одолжение.

– Если я вас заверю, что буду молчать, и если я подпишу эту отвратительную бумагу, может быть, мы на этом окончим дело? Ведь если бы вы меня убили, вы все равно не узнали бы, кто был моим информатором. Так какая вам разница?

– Все это не так просто,– ответил Инглиш.—. Ваш отказ назвать осведомителя беспокоит нас в другом плане. Это предполагает отказ от сотрудничества с нами, это таит вероломство. Фактически мы уже знаем о вашем друге Арни…

Гарган с трудом сумел сдержать дребезжание чашки о блюдце. Знали ли они на самом деле? Как они могли это узнать? А с другой стороны, как они могли догадаться, что его зовут Арни? Отчаянно стараясь выиграть время, Гарган, прикинувшись не понимающим, посмотрел на Инглиша с самым безразличным видом и спросил:

– Арни? Какой Арни?

Инглиш улыбнулся.

– Я надеялся, что вы нам сообщите его фамилию. Нам и без вас не потребуется много времени, чтобы это выяснить. У нас есть свои методы, и мы находили людей, имея гораздо меньше сведений. Так что это просто вопрос времени.

Гарган расслабился. Он был спасен, во всяком случае, временно. Однако только временно. Он знал, что Инглиш хвастался отнюдь не праздно. Он верил, что будет именно так, как сказал Инглиш. Это только вопрос времени.

Так почему не сказать? Почему не сотрудничать? Ведь легче выйти из положения этим логичным путем. Результаты будут почти те же. Но точно ли те же? Нет, не совсем. Останется плохой привкус, с которым ему придется жить всю оставшуюся жизнь.

То, что они делали, невыносимо, беспардонно, зло. Будь он проклят, если он им скажет.

Тут он улыбнулся. Не потому, что нашел что-то смешное в сложившейся ситуации, а потому, что вдруг подумал: если он им скажет, он будет проклят. И то, что в этих обстоятельствах, в такой поздний час он все еще верил в заповеди монахинь, было достаточным поводом, чтобы улыбнуться.

Инглиш вздохнул.

– Хорошо,– сказал он,– мы дадим вам время, чтобы подумать.

Сколько времени? Но Гарган не доставит Инглишу удовольствия. Он не спросит.

– Бригз,– позвал Инглиш.

Солдат вернулся и встал по стойке смирно.

– Отведите его обратно,– приказал Инглиш.

Тем же путем они вернулись в подземную, камеру.

23 ЧАСА 00 МИНУТ ПО МЕСТНОМУ ЛЕТНЕМУ ВРЕМЕНИ

Льюин налил в стакан еще немного виски, добавил содовой и подумал, не сходить ли ему на кухню, чтобы выковырять несколько кубиков льда из морозильного отделения холодильника. Ну да черт с ним. Он будет пить виски теплым, по-английски.

Льюин сидел в гостиной у телевизора не столько смотря передачу, сколько стараясь скрасить свое одиночество. Элинор уже ушла спать, отчасти раздраженная, отчасти обиженная, отчасти испуганная тупым молчанием мужа. По телевизору показывали рекламу какого-то лосьона, применяемого после бритья. Затем девушка-полинезийка говорила, что любит лимон. Льюин был в недоумении, виски на него так действует или у него извращенное воображение. Она наваливалась на ствол пальмового дерева… Пальмовое дерево, о господи! И прижималась к нему, как к… Они там, вероятно, решили пошутить. Конечно, виски делает свое дело, но и реклама не на высоте. Ведь можно выпить много и понимать все, что происходит вокруг, с удивительной ясностью.

Ему было жаль, что полинезийка исчезла с экрана. Льюин знал, что теперь в течение получаса будут передавать последние известия, сведения о погоде и новости спорта. Потом начнется вечернее шоу. Он ждал этого с нетерпением. Он будет смотреть телевизор до тех пор, пока не перестанет понимать, что к чему. И только тогда залезет в постель.

– Добрый вечер, дамы и господа,– сказал Дан Уивер,– передаем новости.

Льюин выпил еще один большой глоток тепловатого виски. Его рука протянулась к столу, чтобы поставить стакан, но тут до его сознания дошло, что говорил Уивер. Рука Льюина повисла в воздухе. Диктор говорил:

«…был полностью разрушен сегодня вечером лавиной. Крохотный город Тарсус, находившийся в шестидесяти пяти милях юго-западнее Солт-Лейк-Сити, в двадцатые годы был процветающим старательским поселением. Серебряные шахты, которые когда-то обеспечили процветание города, ныне стали причиной его гибели. Эксперты считают, что непонятного происхождения взрыв газа вызвал колебания в геологической структуре гор, ослабленных густой сетью туннелей, проходивших вокруг ущелья Тарсус. Вся стена восточной горы рухнула на город, похоронив Тарсус и всех его жителей под тысячами тонн камней и породы. Сейчас мы включим вертолет, который там находится».

Потрясенный Льюин мгновенно протрезвел и с ужасом смотрел на картину, появившуюся на экране. Там в свете прожекторов, установленных на вертолете, предстало то, что когда-то было Тарсусом. Сначала Льюин обрадовался, что он и его коллеги чудом спаслись от лавины. Лавина? Ну конечно, никакая это была не лавина! Это дело их рук. Сволочи! Вот почему они эвакуировали всех людей. Им надо было просто убрать их, чтобы взорвать город, стереть его с лица земли. И они это сделали! Пораженный, он снова взглянул на экран телевизора. Комментатор повысил голос, чтобы его было слышно сквозь шум двигателя вертолета. Он сообщил, что никого не осталось в живых, ни единого человека. Приблизительно восемьдесят – девяносто человек погибли при обвале. Это одна из самых страшных катастроф в истории штата Юта.

Но они же не могли, нет, они просто никак не могли этого сделать. Чего не могли сделать? Он не мог понять, чего же они хотели. Если они взорвали город, то что они теперь будут делать со всеми оставшимися людьми? Убьют их? Неужели они это сделают? А какой у них остался выбор? Если они смогли разрушить город, что помешает им сделать следующий логический шаг?

Он удивился, что все еще держит стакан виски в руке над самым столом, и поставил его. И, даже не выключив телевизора, вышел на улицу. Он прошел пешком квартал, который отделял его дом от дома Билла Робертсона. Было бы быстрее подъехать на машине, но он был слишком пьян для этого. Слишком пьян и слишком зол. Он не мог поверить в то, что все это могло случиться. Вернее, в то, что уже случилось. Но это все было наяву. Он сам видел по телевизору. Потрясающим было не то, что они это сделали, а как они врали – масштабы этой лжи. Но нет, они ответят ему за это! И тут Льюин почувствовал, что не ограничится пустой угрозой. Он знал правду. Он был один из немногих, кто знал, что случилось, и он был сыт ложью по горло.

Льюин подошел к дому и поднялся по ступенькам к входной двери Робертсона. В окнах еще горел свет. Но сейчас это не имело никакого значения. Он позвонил, немного подождал и снова позвонил, когда Лора уже открывала дверь.

– Это вы, Норм? – сказала она, вздохнув.– Вы, наверное, хотите увидеть Билла?

– Да.

– Я его позову.– Она оставила Льюина у входной двери.

У нее есть право сердиться, подумал он, но ничего не поделаешь.

Чуть погодя появился Робертсон, босиком, в махровом халате. В руках он держал тарелку с дробленой овсянкой.

– Ради бога, Норм, в чем дело? Разве нельзя подождать до утра? Я измотан, и ты тоже.

– Где Лора? – спросил Льюин.

– Она поднялась наверх, чтобы подождать, пока я от тебя избавлюсь.

– Чудно! Почему ты мне не сказал?! Что вы, черт возьми, натворили? Я хочу спросить, черт возьми, что происходит?

– Это было не мое решение, Норм. Оно пришло сверху. У нас не было другого выхода.

– Не морочь мне голову,– сказал Льюин.– Я хочу сказать, что это мы взорвали город. Именно мы. Все мы. Мы все несем за это ответственность. И ты, и я.

– Не понимаю, каким образом.

– Мы участвовали во всем этом. Мы соучастники.

– Ну что ж, таковы правила игры,– ответил Робертсон.

– Игры? Какой игры? Игры этих сукиных сынов?! И что же они собираются сделать с теми, кто остался в живых? Расстреляют их? Отравят газом?

– Никто не собирается причинить им вред,—ответил Робертсон.

– О! Спасибо, большое спасибо. Рад получить ваши заверения. После этого я чувствую себя спокойно и в полной безопасности. Так же как народ чувствует себя спокойно и в полной безопасности, потому что президент сказал, что мы больше не будем готовиться к бактериологической войне.

– Послушай, Норман, я знаю, что ты расстроен, но постарайся взять себя в руки. Ведь это не бактериологическая война. Это несчастный случай. Несчастный случай, связанный с исследованиями…

– А все те умершие люди, что они – уже воскресли? А те, которые остались… Что вы сделаете с ними? Вы же не можете их просто отпустить? Правда?

– Мы о них позаботимся. Пока я не могу сказать как, но мы о них позаботимся.

Льюин некоторое время молчал. Он молчал от отчаяния, от крайнего отчаяния, но Робертсон решил, что возбуждение Льюина стало спадать.

– Проходи, садись, Норм,– пригласил он.

Льюин вошел в гостиную следом за Робертсоном и сел на стул возле двери. Робертсон устроился на диване, поставил тарелку с кашей на кофейный столик и съел ложку овсянки.

– Все расстроены случившимся. И никто не чувствует себя лучше, чем ты. Но ставки слишком огромны.

– Билл, на карту поставлены жизни. И жизни уже потеряны. Что может быть больше этого?

– Я знаю, как скверно ты себя чувствуешь. Но когда Донован сбежал, у нас не осталось никакого выбора. Мы вынуждены были пойти на крайние меры. Ты же там был и знаешь, что мы спасали людей, как могли. И мы не для того их спасали, чтобы затем просто убить или заключить навеки в тюрьму. Ты должен думать об этом так же, как об этом думаю я. Эти решения слишком ответственны, чтобы принимать их, руководствуясь лишь эмоциями. Они слишком важны, чтобы мы с тобой могли их комментировать.

– Билл, я видел телевизионную программу. Я слушал последние известия в одиннадцать часов вечера. Там были решения настолько «важные», что я никак не могу их не комментировать.

– Послушай,– сказал Робертсон,– если бы Элинор была больна или бы заболел один из ваших детей, ты ведь не старался бы лечить их сам. Ты был бы слишком взволнован, чтобы рассуждать хладнокровно и доверять своим собственным суждениям. И в этом деле все обстоит точно так же. Люди, которые сейчас принимают решения по этому вопросу,– специалисты. Им виднее. Они выбирают оптимальные решения. И мы должны им доверять – не только как врачи, но и как офицеры. Я понимаю, что ты расстроен, я тоже, черт возьми. Но почему утром тебе не пойти и не поговорить с генералом Уайаттом, прежде чем ты что-нибудь предпримешь. Я могу тебе подсказать очень немногое. У меня нет никакой власти. Никакого авторитета. Я просто делаю то, что мне приказывают. Это все, что мы можем сделать, ты и я. Льюин покачал головой:

– Ты забываешь одну вещь, Билл. Некоторым образом это мои больные. Меня вызвали, чтобы лечить Мэри Эдисон, и я тогда пришел к тебе консультироваться. Я – лечащий врач, и на мне лежит ответственность, как ни на ком другом.

– Мэри мертва. Ты это знаешь, Норм. Так какого черта?

– Да, я знаю. Она мертва. Вот поэтому-то я и пришел тебя повидать. Я хочу сказать тебе, что, когда вы решите, что делать с оставшимися в живых из Тарсуса, включите и меня в их число.

Некоторое время Робертсон не мог произнести ни слова. Наконец он заговорил:

– Ты выразился довольно ясно. Я бы мог арестовать тебя. Но я этого не сделаю. Как друг я прошу тебя хорошенько подумать обо всем.

– О чем ты меня просишь? Подумать об этом?

– Да. Подумать и ничего не предпринимать, прежде чем опять не поговоришь со мной. Ты устал и разбит. Ты работал как сукин сын и заслуживаешь отношения лучшего, чем быть брошенным на гауптвахту за легкомысленные суждения.

Льюин сидел молча, ошеломленный.

– Ну что ж,– сказал он наконец.– Я об этом подумаю.

– Прекрасно. А теперь иди спать,—сказал Робертсон.

Льюин поднялся и, не прощаясь, вышел. На улице он постоял немного на тротуаре, затем повернулся, чтобы посмотреть еще раз на дом, в котором, как он предполагал, Билл Робертсон доедал свою овсянку. Все это было невероятно.

Льюин не знал, даже не мог предположить, что в этот самый момент Робертсон разговаривал по телефону с людьми из контрразведки, советуя начать слежку за Льюином и прослушивать его телефонные разговоры.

СУББОТА, 15 АВГУСТА

14 ЧАСОВ 00 МИНУТ ПО МЕСТНОМУ ЛЕТНЕМУ ВРЕМЕНИ

Сначала Поль подумал, что заблудился. По его расчетам, он шел правильно, да и местность была знакомая, но Поль допускал, что из-за своего болезненного состояния и усталости он мог ошибиться в оценке расстояния. Какая-то ошибка, точно, была. Он взглянул вниз в ущелье и в недоумении нахмурился. Там виднелось незнакомое озеро. Действуя одной здоровой рукой, Поль с трудом достал карту и разложил ее на земле, пытаясь сориентироваться. Непонятно. Никакого озера в этом районе не было. Не возникло же оно из ничего? Карта была выпущена лишь год назад. Здесь не должно быть никакого озера в радиусе шести миль.

Он оторвал глаза от карты и снова посмотрел на ущелье. Оно было ему знакомо и в то же время выглядело иначе. Гору слева он видел впервые. Но другая гора, та, которая лежала справа, казалась ему знакомой. Он прошел еще сорок ярдов, чтобы посмотреть на нее под другим углом, и обнаружил тропу. Тропа была похожа на ту, которая вела вниз в ущелье, расширялась и превращалась в главную улицу Тарсуса. Но теперь она спускалась неизвестно откуда и обрывалась на берегу этого маленького грязного озера. Поль посмотрел на юг, за озеро, где виднелось огромное нагромождение камней, стволов деревьев и веток, и тут внезапно в один страшный миг сообразил, что озеро действительно возникло недавно. Куча обломков, перегородившая речку, была свежей. На некоторых деревьях еще были зеленые листья. Боже мой! Это именно то место, где находился Тарсус!

Он уставился вниз, не веря себе, но постепенно это неверие перешло в ярость. Он понял, что это дело их рук. Если б только им удалось его поймать, застрелить, тогда, может быть, город был бы спасен. Но ему повезло, а может быть, не повезло. Он сумел сбежать от своих преследователей. Тогда они, чтобы обезоружить его, решили стереть город с лица земли. А людей? Всех людей? И Хоуп? Он этого не хотел. Он об этом даже не мог подумать. Бессознательно, спасая свою жизнь, он погубил их.

Не будь он так вымотан, так голоден и так измучен болью, он, наверно, смог бы заплакать. Но в таком состоянии он ни на что не был способен. Он стоял, уставившись на ущелье, а затем, как лунатик, начал спускаться по тропе. Ему понадобилось десять минут, чтобы спуститься к тому месту, где речка была перегорожена и превратилась в озеро. Еще десять минут он обходил эту вновь созданную водную преграду и около четверти часа поднимался на склон с западной стороны, обходя камни и обломки скал, которые похоронили город.

На другой стороне искусственного завала он увидел их: легковые автомобили, пикапы, грузовики и зевак, которые приехали посмотреть на катастрофу. Поскольку Поль поднялся довольно высоко, он хорошо видел заграждения, установленные полицией, там же стояли две полицейские машины. Они перекрыли путь к месту обвала и не давали зевакам пройти к огромной куче земли и камней, пока еще довольно зыбкой. Все это, безусловно, было гнусно, но, глядя на происходящее сверху, он понимал, что зеваки в своей слепоте и непонимании прибыли сюда, чтобы взглянуть на святое место. Они, конечно, были обмануты. В страховых полисах такие катаклизмы называют происшедшими по божьей воле, но Поль знал лучше, чем кто бы то ни было, что бог здесь ни при чем.

Тут он опять подумал о полицейских. Вполне возможно и даже вероятно, что они присланы не только для того, чтобы удерживать зевак, но и для того, чтобы искать его. Он теперь, вероятно, единственный оставшийся а живых из всего населения Тарсуса. И единственный человек, который все знает.

Но это уже не казалось ему важным. Он слишком устал, чувствовал себя ничтожным и виноватым. Он просто выдохся. В его голове не было никакого стратегического плана. Но тактически он знал, что делать. Это был почти инстинкт. Он должен, продолжая прятаться, выйти на дорогу южнее полицейских заграждений. А затем выбраться из этих чертовых гор. Даже если его и поймают, самое худшее, что они могут с ним сделать,– застрелить. Впрочем, это было бы не так уж и плохо.

Медленно, преодолевая боль и соблюдая осторожность, он двинулся на юг, обошел полицейский патруль и спустился в ущелье. Он оказался за пустым домом доктора Кули, единственным домом, оставшимся от Тарсуса. Слева и сзади зеваки опирались на заграждение, не отрывая глаз от места катастрофы, и, по всей вероятности, старались представить, как все происходило в последние минуты. Полю удалось добраться незамеченным до главной дороги, где стояло еще больше автомобилей и грузовиков. Он пошел, нагнувшись, по обочине, высматривая, не был ли кто-нибудь настолько любезен, чтобы оставить в замке зажигания ключи. Но никто не оставил. В конце дороги стоял пикап, а в его кузове груда брезента. Это годится, подумал Поль, даже, может быть, это лучший вариант. Он оглянулся, чтобы удостовериться, что никто не смотрит за ним, и с болезненной неуклюжестью перевалился через задний борт на дно пикапа. Он накрылся брезентом и лежал, стараясь дышать как можно тише. Пот струился по шее и плечам. Что же делать дальше? Поль надеялся, что пикап увезет его в какой-нибудь город. А что потом? Он мог бы еще раз попробовать позвонить Арни, рассказать ему, что случилось. Что они сделали с городом. И узнать, чего добился Арни, если он только чего-нибудь добился.

А потом? Если бы удалось найти больницу, он явился бы в приемный покой. Вряд ли они войдут за ним и там же его хладнокровно застрелят. Его запястье теперь болело меньше, чем раньше. И хотя он радовался, что боль утихла, но и пугался этого больше, чем самой боли. В лучшем случае кости, наверное, начали срастаться, но их придется снова ломать и ставить на место. В худшем случае начались какие-нибудь необратимые процессы, которые могут привести к потере руки. Итак, сначала он позвонит Арни, а потом позаботится о руке. Это был не ахти какой план, но лучшего придумать он не мог.

Поль лежал так некоторое время, а потом, услышав голоса двух мужчин, приближавшихся к пикапу, затаил дыхание.

– Ну что ж. Я все видел, но никак не могу в это поверить,– сказал один из мужчин.

– Они объявили по телевидению, что туннели шахт явились причиной обвала. Вся гора была неустойчивой. Во всяком случае, они так считают.

– Не знаю. На мой взгляд, гора выглядит достаточно крепкой.

– То-то и оно, что горы всегда кажутся крепкими.

Они сели в кабину и завели мотор. Поль уже не мог слышать их голосов. Машина съехала с обочины, развернулась и поехала. Поль не имел представления, куда они направляются, да это ему было почти безразлично. Его устраивало любое место. Больше всего он был занят тем, чтобы его рука не стукнулась обо что-нибудь в этой болтающейся и громыхающей машине почти без рессор.

Минут через двадцать пикап резко повернул, замедлил ход и остановился. Мотор выключили, но мужчины не вышли. Пахло дешевым разогретым маслом. Запах был одновременно и приятным, и тошнотворным. Поль раздумывал, стоит ли выглянуть из-под брезента, чтобы выяснить, где они находятся. Этот вопрос разрешил скучающий женский голос:

– Что вы будете есть?

Мужчины заказали рубленый шницель, жареный картофель и кофе. Итак, они находились у какой-то придорожной закусочной. Значит, они были в городе или вблизи него. Очень медленно и тихо Поль приподнял угол брезента, но ничего не смог увидеть, кроме неба и навеса над харчевней. Он рискнул поднять голову и взглянуть через задний борт, но выйти из пикапа не решился. Место было слишком открытым и людным. Он опустился обратно, надеясь, что ему больше повезет на следующей остановке и что эта остановка будет скоро.

Мужчины разговаривали в ожидании еды. Сначала они вели разговоры о просачивании воды в карьере, где они работали, но потом вернулись к Тарсусу. Поль с болезненным интересом прислушивался к обрывкам разговоров, стараясь понять, какая же версия предложена общественному мнению. Очевидно, люди полагали, что обвал вызван взрывом газа. Никакой попытки откопать тела не будет. Военные эксперты – ну, конечно же, военные– определили, что раскапывать обвал не только бессмысленно, но и небезопасно. Губернатор объявил, что следующий день будет днем Тарсуса, приказал вывесить траурные флаги во всем штате и объявить молебен по всем церквам. Сам президент прислал соболезнование, и все родственники погибших должны были вылететь в следующее воскресенье на персональном самолете губернатора на панихиду, которая будет отслужена на том месте, где когда-то был Тарсус.

Это было потрясающе, совершенно нереально. Полю понадобилось некоторое время, чтобы сообразить, чем это могло обернуться для него. Губернаторы, президент—кто ему сейчас поверит? Его прогонят как сумасшедшего. Оба мужчины много говорили о Тарсусе, о своем карьере, но ничего не говорили об охоте на человека. Продолжается ли она? Или обвал затмил охоту за человеком? А может, по каким-то причинам ее совсем прекратили? Откуда ему знать. Лучше бы эти болваны перестали чавкать и включили радио. Или же перестали бы жевать и начали снова разговаривать.

Поль подождал, услышал, как кто-то громко икнул, а затем один из мужчин сказал:

– Хорошо, давай двигаться.

– Подожди, нам нужно заправиться бензином.

– Ладно.

Пикап развернулся, проехал пятьдесят – семьдесят футов и остановился.

И тут счастье улыбнулось Полю. Один из мужчин пошел по направлению к мужской уборной, другой подождал заправщика, а потом спросил, где находится автомат с сигаретами.

– Внутри,– ответил служащий бензоколонки.

Он вставил шланг в горловину бака и, сказав «пошло», отошел к другому клиенту. Пикап остался без надзора. Пренебрегая всякой осторожностью, Поль сел, огляделся и, увидев, что никого рядом нет, откинул брезент и вывалился из пикапа. Служащий услышал шум и оглянулся, но Поль был с другой стороны пикапа. Он попятился и скрылся за большим грузовиком.

Этот грузовик представлял собой большую квадратную автомашину типа фургона, выкрашенную в белый цвет. На ее борту было написано: «Передвижная библиотека Туэле». Грузовик стоял без присмотра. Более того, когда Поль попробовал открыть дверь, она оказалась незапертой. Он влез внутрь, закрыл за собой дверь и выглянул через крохотное окошко. Грузовик никак не мог долго оставаться в таком положении. Владелец передвижки обязательно должен вскоре вернуться и поехать. Но куда? По всей вероятности, в Туэле. Сегодня суббота и уже поздний час. Должен же владелец передвижки вернуться в Туэле. Там больница. И телефоны. Это вполне устраивало Поля.

Из дамского туалета вышла женщина. Она возвратила ключ от туалета, привязанный к деревянной дощечке, в контору заправочной станции. Поль, увидев, что она приближается к грузовику, лег на пол. Через секунду хлопнула дверца кабины, мотор завелся, и машина тронулась.

Теперь Поль мог смотреть в окно. С некоторым недоумением он наблюдал, что они въехали в Туэле, проехали по улицам и, не останавливаясь, выехали из города. Куда же в таком случае направляется машина? В Солт-Лейк-Сити? Ну что ж, это даже лучше. Ему было трудно стоять у окошка: грузовик трясло на дороге. Он сел на пол, потом улегся и даже закрыл глаза. В грузовике было жарко, и Поль чувствовал себя неважно. Он позволил себе роскошь – вздремнуть. Это был неглубокий сон. Он все время чувствовал движение машины. Однако он немного отдохнул.

Минут двадцать спустя или немногим больше грузовик замедлил ход и остановился. Поль осторожно поднялся к окну, ожидая увидеть светофор или знак остановки или какой-нибудь другой знак, указывающий на приближение к Солт-Лейк-Сити. Вместо этого, к своему ужасу, он прочитал надпись:

«ИСПЫТАТЕЛЬНЫЙ ЦЕНТР ДАГУЭЙ.

ВХОД НА ТЕРРИТОРИЮ ТОЛЬКО ПО ПРОПУСКАМ.

ОБЯЗАТЕЛЕН ДОСМОТР МАШИН И ОБЫСК СОПРОВОЖДАЮЩИХ ЛИЦ.

ВНИМАНИЕ:

ЗДЕСЬ ИСПЫТЫВАЮТСЯ ОПАСНЫЕ ВОЕННЫЕ СРЕДСТВА»

18 ЧАСОВ 15 МИНУТ ПО МЕСТНОМУ ЛЕТНЕМУ ВРЕМЕНИ

Это было настоящее пекло, печка на колесах. Просто какая-то нелепость. Попасть из огня да в полымя – это уж слишком. Все это смахивало на дешевый фарс. Полю казалось, что весь мир был так же измотан, утомлен и отвратителен, как и он сам. Кто бы мог предположить, что передвижная библиотека направится не в Солт-Лейк-Сити или в какой-нибудь другой город, а приедет именно сюда, в Дагуэй! Просто абсурд! Его не обнаружили в проходной, так как библиотекарша, вероятно, была хорошо известна охранникам. Поль даже подумал, что, видимо, она была женой одного из ученых или офицеров базы. Таким образом, он проник на базу контрабандным путем и оказался в центре одного из самых секретных учреждений Соединенных Штатов. Однако за окном Поль не увидел ничего особенного. Кривая улочка, застроенная домами, в стиле Тюдоров, походила на улицы Ньютона, Бруклина или даже Тарбокса.

Итак, потратив четыре дня на поиски телефона и обратную дорогу, он сейчас менее чем за час, сам того не желая, нарушил государственную безопасность Соединенных Штатов. Проблема, как выбраться с базы Дагуэй, на первый взгляд показалась ему несложной. Просто надо было подождать в этом грузовичке до утра, когда библиотекарша куда-нибудь поедет. Но тут, когда он стал ворошить в памяти невероятные события последних дней, его пронзила неприятная догадка – ведь сегодня была еще только суббота! По всей вероятности, библиотекарша никуда не поедет до понедельника. Это значит, что ему придется сидеть в грузовике не двенадцать, а все тридцать шесть часов. Ну хорошо, человек может все выдержать. Если есть необходимость, он все перенесет и выстоит даже при самых невероятных обстоятельствах. Не он ли преодолел горы, сумел уйти от наземных и воздушных преследователей, шел голодный, больной, продирался сквозь кусты без отдыха четыре дня и ночи и вышел победителем? Неужели сейчас он не сможет просидеть тридцать шесть часов в грузовике и подождать, когда его увезут в безопасное место?

Нет, это было сплошное мучение! Воздух в фургоне, который стоял под палящими лучами солнца пустыни, раскалился до сорока градусов. Поль страдал от жажды. Но где взять воду и где ее найти? На это можно было отважиться лишь в сумерках. Да и тогда это будет чертовски рискованно. Было страшной пыткой наблюдать, как человек на улице через два дома от машины поливал газон и купал собаку. Поль видел, как масса воды, замечательной, прохладной, прозрачной, была вылита на траву и на собаку.

Помимо того что он мучился от жары и жажды, его все больше пугало состояние руки. Запястье болело меньше, чем раньше, не так немело, но не действовало. Рука стала мертвым грузом – он даже не мог разжать и сжать кулак. Нужна была медицинская помощь, и как можно скорее. Во всяком случае, если он хотел сохранить кисть и саму руку, стоит ли беспокоиться и раздумывать над этим в течение тридцати шести часов, изнывая от жары, жажды и голода,– нет, этого не выдержать.

Поль понял безвыходность своего положения и твердо решил предпринять какие-то шаги, какими бы отчаянными они ни оказались. Сейчас он не позволит себе никакого сумасбродства и подождет хотя бы до сумерек, когда у него появится какой-то шанс. Дальше он не мог за себя ручаться. Его подмывало желание уже сейчас открыть дверь грузовика, выйти навстречу первому попавшемуся человеку и сдаться. Ему дадут воды, окажут медицинскую помощь, положат в кровать с прохладными простынями, и он забудется в чудесном сне… Но к этому он еще не был готов. Пока еще нет. Необходимо еще раз позвонить Арни, узнать, что случилось и что творится вокруг. Что произошло в Тарсусе? Неужели они могли убить всех жителей? Прежде чем сдаться, он должен получить ответы на все эти вопросы.

Итак, он должен продержаться в грузовике хотя бы совсем немного. Он думал об этом, уговаривая себя выдержать еще полтора часа пытки в жаре, под лучами солнца, нестерпимо раскалявшего металлическую крышку фургона,– здесь, на Дальнем Западе, оно садилось поздно,– когда вдруг увидел другую духовку.

Это был фургон меньшего размера, чем передвижная библиотека, покрашенный в блестящий серебряный цвет, на его крыше под небольшим углом – чтобы лучше были видны помидоры, сыр и перец – медленно вращалась огромная пластмассовая итальянская пицца. Музыкальное устройство внутри пекарни без конца играло начало мелодии «О Sole Mio». На стенке фургона было написано ярко-красными буквами: «Передвижная пекарня Пекоса Пита».

Полю пришла отчаянная мысль – перепрятаться в пекарню. Выехать незамеченным в ней, как казалось ему, будет легче. Какой охранник станет обыскивать передвижную пекарню Пекоса Пита, не чувствуя себя круглым идиотом?

Из узкого окошечка передвижной библиотеки он стал наблюдать за ярким фургоном, ожидая, пока хозяин приготовит заказ и унесет его заказчику. Вот тогда-то он и двинется. Он пойдет к передвижной пекарне… проникнет внутрь и… а что, если хозяин его увидит? Что, если у него есть еще заказ на базе? Если в пекарне негде будет спрятаться? Ведь в ней должна находиться плита для приготовления пиццы и радиоустройство. Вполне вероятно, что в этом крохотном фургоне может не оказаться места. И тут Поль вспомнил о револьвере. В нем не осталось пуль, но они ему и не понадобятся. Когда на людей наставляют оружие, они думают, что оно заряжено. Только безумец мог, рискуя жизнью, защищать грузовик с банками соуса, овечьим сыром и нелепой машиной, которая, как испорченная шарманка или как сумасшедший попугай, все время бубнит «О Sole Mio». Если повезет, угрожать револьвером не придется. Однако с ним Поль чувствовал себя спокойнее.

Молодой человек в белой куртке и белом колпаке вышел из грузовика, держа в руках четыре плоские квадратные коробки. Поль наблюдал, как он поравнялся с домом в стиле Тюдора и пошел дальше, пока не исчез из поля зрения, ограниченного узким окном. Поль подошел к другому окошку. Человек, тративший впустую воду, тоже исчез. Наступил удачный момент. Но насколько удачный? Не слишком быстро, но и не слишком медленно, стараясь сохранять естественность и размеренность движений, Поль открыл дверцу передвижной библиотеки и шагнул в пространство, заполненное лучами заходящего солнца. Никогда до этого он не представлял, как трудно добиться естественности походки, делать сознательно то, над чем раньше ты ни за что бы не задумался. Испытывая ужасное искушение бежать или, наоборот, застыть и оглядеться по сторонам, ежесекундно ожидая окрика, Поль переставлял ноги, двигался плавно, шел, а не бежал к пекарне Пекоса Пита, которая стояла через три дома от него. Подойдя к грузовичку, он попробовал открыть правую дверь. Она не поддавалась. Подергал ее еще раз. Дверь была заперта. Лучшее оливковое масло! Лучший в мире итальянский сыр! Самые лучшие орехи! Но подозревать, что воры и грабители будут покушаться на твою лавку? Это было смехотворно. А может быть, и нет; Пекоса Пита, видимо, беспокоили ребятишки.