Текст книги "Гром среди ясного неба"

Автор книги: Генри (1) Саттон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

17 ЧАСОВ 00 МИНУТ ПО МЕСТНОМУ ЛЕТНЕМУ ВРЕМЕНИ

– Ужасно шумно, мама!

– Да, я знаю, дорогая. Но это не опасно.

– Нет? Ты обещаешь?

– Я обещаю, дорогая. Это не опасно. Он приземлится точно там, где предыдущий. Люди сядут в него, и он поднимется. Ты сможешь посмотреть. Он сразу поднимется.

– А мы полетим на одном из них, мама?

– Да, дорогая.

– А это будет интересно?

– Да, очень интересно,– сказала Хоуп.– Ты сможешь смотреть вниз и увидишь весь город и все горы.

– Неужели весь город? И наш дом тоже?

– Да, твой дом тоже,– сказала Хоуп.

Она обнимала плечи Марты. Марта переложила куклу из одной руки в другую и левой рукой взяла Хоуп за руку. Большой палец у Марты был мокрым. Она его только что сосала.

Доктор Льюин объяснил Хоуп, что последствия болезни в совокупности с моральной травмой от потери всех пятерых детей вызвали у Марты Пратт этот невероятный трагический возврат к детству. Она впала в безмятежное состояние пятилетнего ребенка. Пятилетние дети не имеют детей и поэтому не могут их потерять. Или, может быть, она сама начала превращаться в детей, которых потеряла. Как долго это продлится, доктор Льюин не мог сказать. Но во время эвакуации он попросил Хоуп ухаживать за Мартой. Это была просьба, и Хоуп не могла ему отказать.

Хоуп прекрасно понимала, что, несмотря на всю естественность этой просьбы, доктор Льюин мог обратиться к ней не только с целью помочь Марте или даже совсем не с этой целью. Насколько ей было известно, он тоже слышал сообщение по радио, и можно было подумать, что он явился немедленно для того, чтобы помешать ей тут же сбежать. Но она не могла быть в этом уверена; у нее не было никаких доказательств. Однако так получилось. Через несколько минут после того, как она услышала, что охота за человеком окончилась, что «сумасшедший убийца» пойман, доктор Льюин постучал в ее дверь. Она думала – во всяком случае, надеялась,– что у него будут какие-нибудь новости о Поле. Если охота на человека закончилась, остался ли жив Поль? Спасся? Или мертв? Но доктор ничего не знал. Она спрашивала его, но он клялся, что ничего не знает. Он даже обещал попробовать узнать, если сможет. Сейчас он пришел только по поводу Марты Пратт. Он объяснил Хоуп, что город временно будет эвакуирован, все население переводится в военный госпиталь в Дагуэй.

– На какое время? – спросила Хоуп.

– Я не знаю,– ответил он.– Полагаю, что все возвратятся сюда завтра после обеда. Вам просто предлагают захватить маленький чемодан с необходимыми вещами на одну ночь и то, что представляет для вас ценность. Я полагаю, что город будет подвергнут тщательной дезинфекции.

Далее он объяснил, что Марта совершенно беспомощна и уязвима. Она нуждается в помощи. Необходимо, чтобы кто-нибудь за ней ухаживал и, по мере возможности, подбадривал ее. Санитары во время полета будут заняты безнадежно больными пациентами и не смогут уделить Марте внимания.

Хоуп колебалась, все еще продолжая сомневаться в искренности Льюина, но все-таки согласилась. Какими бы ни были его побуждения, о Марте он говорил правду. Марта действительно была в жалком состоянии. И если Хоуп поручали теперь уход за тридцатипятилетним ребенком, эта дополнительная нагрузка не была слишком обременительна, ведь она и так уже согнулась под тяжестью утрат – дядя Уильям, тетя Эмми, а теперь еще и Поль!

Она обещала Полю, что подождет несколько дней. Еще не вся надежда потеряна. И поскольку ей все равно надо было ждать, оставаться здесь, Марта Пратт отвлекала ее и даже помогала. По крайней мере, Хоуп чувствовала, что хоть кому-то она приносит пользу.

Огромный транспортный вертолет оглушительно затрещал и оторвался от площадки, находившейся вблизи полевого госпиталя. Он увозил последних больных на носилках. Хоуп посмотрела вокруг и увидела маленькую группу амбулаторных пациентов и несколько здоровых жителей Тарсуса. В обеих группах насчитывалось не более двадцати человек. Вертолет заревел еще громче и стал набирать высоту. Марта, слегка дрожа, прижалась к Хоуп. Вертолет удалялся, шум моторов постепенно утихал, и Хоуп услышала пение Марты. Она пела детским голосом какую-то монотонную песню со странным погребальным мотивом:

Вы мне не милы, доктор Фелл.

Но почему, я б знать хотел?

Таков уж, видно, мой удел,

Вы мне не милы, доктор Фелл.

17 ЧАСОВ 25 МИНУТ ПО МЕСТНОМУ ЛЕТНЕМУ ВРЕМЕНИ

Рука болела. Уже не только запястье, но вся рука – от локтя до кончиков пальцев. Кровь в ней ожесточенно пульсировала, и она безобразно распухла. Поль по возможности старался не смотреть на бесполезный груз, подвязанный свитером на груди. Что толку смотреть? Все равно ему нечем облегчить страдания. Аспирин кончился. Последние пять таблеток, которые он принял сразу, тоже не помогли. Поль думал о своей левой руке не как о части собственного тела, но как еще об одном препятствии, еще об одном враге. Она распухла, стала в два раза толще правой и лежала на перевязи, давая о себе знать болью, как только он пробовал ускорить шаг. Она мучила его, когда он случайно задевал ее, отвлекала внимание, столь необходимое для преодоления возвышенностей.

Последний кусок сыра был съеден. Он заставил себя съесть его, чтобы отсрочить как можно дольше тошноту, возникавшую от голода и изнеможения. В его кармане оставалось еще несколько сухих абрикосов и плитка шоколада. Но он их берег. Еда понадобится ему позже.

Он еле-еле тащился. Иногда он спохватывался и заставлял себя повыше поднимать ноги, чтобы не волочить их и не оставлять за собой заметного следа, и некоторое время тело подчинялось его воле. Но потом, вымотанное до предела, оно снова расслаблялось. И Поль смирялся с этим, радуясь, что, по крайней мере, может передвигаться, может функционировать. Ему доставляло мрачное удовлетворение то, что преследователи до сих пор его не обнаружили. Никаких вертолетов за последние несколько часов он не видел. Интересно, где они. Может быть, поиски продолжались только на земле, а может быть, вертолеты улетели в другом направлении? Без транзистора он мог только гадать. Однако плохо строить планы на оптимистических предположениях. Не стоит надеяться на постоянное везенье. Ну-ка, подними еще раз эти чертовы ноги, снова и снова приказывал он себе. И какое-то время ноги его слушались.

После того, как Поль вышел из будки у карьера Бингем и заставил себя с безразличным видом пройтись по дорожке, он бросился в лес. Он бежал до изнеможения, до тех пор, пока обручи раскаленной стали не сдавили грудь и не слились с болью в ребрах и запястье. Он бросился на землю и лежал несколько минут, думая, что делать дальше, куда идти. Позвонив Арии и сообщив главное, он выполнил то, что намечал. Теперь надо подумать о себе, о медицинской помощи, в которой он нуждался. Но как? Где? Он даже не мог сдаться преследователям из-за приказа стрелять в него без предупреждения! Поль все представлял предельно ясно. Последует приказ поднять руки вверх. Он лихорадочно начнет освобождать запястье из перевязи. Тем временем нервный молодой полицейский изрешетит его тело пулями.

Войти в больницу или обратиться к врачу было бы равносильно самоубийству. Продолжать двигаться от Бингема к Солт-Лейк-Сити – тоже рискованно. Преследователи как раз и рассчитывают на это. Без транзистора он не имел ни малейшего представления о степени паники, которая охватила население. Как знать, может быть, отцы семейств с дробовиками сидят теперь в каждой гостиной, поджидая его. Надо поступать наперекор тому, что ждут от него преследователи. Чем дольше его не поймают, тем шире будет круг, который они начертят на своих картах. Как ни странно, самое разумное – двигаться назад, в центр этого круга, в Тарсус!

Тарсус! Конечно! Там им и в голову не придет искать его. И чем ближе к Тарсусу, тем в большей безопасности он будет. Там врачи, которые могут вылечить запястье. Там Хоуп ждет его, ей не терпится узнать, как он связался с внешним миром. Поль сидел у большого куста, выжидая, пока восстановится дыхание, и обдумывая свой новый план. Чем больше он думал, тем логичнее он ему казался. Тарсус – единственное место, где можно сдаться, где можно капитулировать. Именно там знают, что он не сбежавший сумасшедший, не бешеная собака, которую надо пристрелить.

И Поль направился на юг. По возможности он постарается идти той же дорогой, которой убежал. Один раз удалось, возможно, удастся и еще раз. Он теперь, конечно, слабее и движется медленнее из-за сломанного запястья. Если понадобится, он отклонится от прежнего маршрута. На хребте Окуир переждет до сумерек. А потом пойдет на запад и еще раз перейдет долину Раш. К восходу солнца повернет на юг и преодолеет последний отрезок пути по склону гор Онакви к Тарсусу.

Он не хотел даже думать о том, хватит ли у него сил. Должно хватить. Только так. И когда он вернется, то скажет, что заблудился в горах и нигде не был. Он в таком ужасном состоянии, что они ему даже смогут поверить. Да, он так и поступит. А затем, когда усилиями Розенталя секрет раскроется, гласность и возмущение защитят его от возмездия армии.

Приняв это решение, он, пошатываясь, направился на юг. Он шел уже несколько часов и был измотан. Но его пугала не усталость, а порожденное ей искушение рисковать. Все труднее было заставить себя обходить открытые места, а не пересекать их. Он знал, что опасно идти по открытой местности. Но он настолько устал, так вымотался, что с трудом отгонял вопрос – а не все ли равно? Он сам с собой торговался, обещая себе, что следующий привал будет длиннее, что, если он найдет подходящее укрытие, остановится там на несколько часов, подождет до сумерек и потом спустится на запад, в долину Раш. Но эти обещания не слишком его подбадривали, так как он сомневался, что найдет подходящее укрытие, какое-нибудь место, где можно по-настоящему спрятаться. Скорее всего, когда он окончательно выбьется из сил, то рухнет просто у какого-нибудь валуна, бревна или каменистого пригорка.

С другой стороны, у него была бутылка виски – он взял ее чисто случайно, неумышленно, но очень кстати. Весь день он заставлял себя не трогать виски, оно помогло бы заглушить боль, но и притупило бы ум, рефлексы, увеличило бы шансы провала, катастрофы. Вот когда он сделает большой привал, тогда и позволит себе выпить. Поль знал, что, если он откроет бутылку и сделает даже маленький глоток, отказаться от второго глотка будет невозможно. За ним последует и третий. Нельзя так рисковать, пока не найдется какого-нибудь относительно безопасного укрытия.

Он так сосредоточенно думал об этом, предвкушая действие виски, смакуя приятно обжигающее ощущение, когда теплая струйка сбегает по горлу, что едва не пропустил отверстие в горе, заросшее кустами. Это оказался почти незаметный вход в заброшенную шахту, очень похожую на ту, что была в Тарсусе. То, что он чуть не прошел мимо этого отверстия, его обрадовало. Он даже не сердился на себя. Если он его не заметил, возможно, не заметят и другие. С вертолетов его, безусловно, не видно. И, конечно, там сухо и нет ветра. Замечательная находка! Если бы он верил в приметы, он сказал бы, что это хорошая примета. Во всяком случае, надежды на спасение, которые он почти утратил, снова возвратились к нему.

Там он сможет отдохнуть и поспать, Там он останется до сумерек, а потом, отдохнув, перейдет долину.

Он быстро пошел к входу туннеля. Перед самым отверстием рос большой куст сумахи, скрывающий старые бревна, служившие подпорками. Поль отстранил ветви сумахи, собираясь войти внутрь,– и застыл.

Их потревожил шорох отодвинутых им веток. Они мгновенно среагировали на угрозу вторжения, и Поль услышал их трескотню.

Затем он увидел их: две гремучие змеи грелись на маленьком солнечном пятачке у самого входа в туннель. Они извивались, свертывались кольцами. Поль знал, что через секунду они могут ужалить. Стараясь двигаться как можно более плавно – без рывков, тихо,– он отошел на полшага назад, одновременно доставая пистолет. Хорошо. Он достал его и сжал рукоятку. Затем спустил предохранитель и разрядил пистолет в обеих змей.

Он не хотел расходовать все шесть пуль, но так получилось. Не осталось ни одной. Он стоял и смотрел на змей. Одна была мертва, другая еще судорожно извивалась. Поль попятился, стараясь найти камень, палку– что-нибудь, чтобы добить ее. Стоп, а что, если в туннеле еще есть эти гады? Он даже не сможет их увидеть, и у него уже не осталось патронов. Пожалуй, безопаснее оставаться на открытом месте. Поразмыслив, он заставил себя идти дальше. Хоть какая-то польза должна быть от прилива адреналина. Пройдя еще сотню ярдов и окончательно обессилев, Поль опустился на землю. Он осмотрелся и решил, что останется здесь. Открыл бутылку с виски и стал пить.

ПЯТНИЦА, 14 АВГУСТА

21 ЧАС 15 МИНУТ ПО МЕСТНОМУ ЛЕТНЕМУ ВРЕМЕНИ

23 ЧАСА 15 МИНУТ ПО ВОСТОЧНОМУ ЛЕТНЕМУ ВРЕМЕНИ

Поль Донован проснулся после долгого глубокого сна. Было еще совсем светло; и надо было дождаться сумерек и тогда снова пересечь долину. Он подремал, собрал немного ягод, допил виски, опять подремал и теперь, когда начало темнеть, стал спускаться в долину Раш.

В перерывах передачи « В пятницу вечером у киноэкрана» Диана Коулбрук смотрела телевизионную рекламу зубной пасты фирмы «Колгейт», и ей уже более не казалось занимательным, что ведущий не мог правильно произнести название пасты.

Томас Эдисон был мертв.

Мэри Эдисон была мертва.

Генерал Уайатт подливал себе виски.

Капитан Фиппс только что покинул генерала и принимал горячий душ перед сном.

Уильям Смит был мертв.

Хайрам Сандор играл в карты.

Полковник Инглиш ел булку с джемом и пил черный кофе без сахара в дежурной комнате секретного здания армейской разведки где-то в штате Вирджиния.

Миссис Дженкинс была мертва.

Уильям Джеймс был мертв.

Эмили Джеймс была мертва.

Хоуп Уилсон сидела в здании, похожем на казарму, в испытательном центре Дагуэй, наблюдая, как Марта Пратт убаюкивает тряпичную куклу.

Сория, Джозеф, Ирам, Мория и Питер Пратт были мертвы.

Чарли Ренчлер находился в квартире своей любовницы Элен на проспекте Коннектикут и смотрел ту же рекламу по той же телевизионной программе, стараясь поверить тактичным заверениям своей подруги, что все в порядке, что это случается со многими мужчинами, что это просто следствие усталости…

Стюард Питерсон был мертв.

Джейсон Киф был мертв.

Виола Мак-Нами была мертва.

Уолтер Шлейман сидел в переносной парилке, которую он установил два месяца тому назад в своей ванной комнате в доме в Джорджтауне.

Эллан Редман был мертв.

Хоумер Сагс был мертв.

Его сын был мертв.

Сид Конрад находился в отделении полиции, ожидая члена городского муниципалитета, сын которого был арестован за драку.

Фрэд Коллинз был мертв.

Джим Ишида лежал на койке в Дагуэе, одурманенный болеутоляющими средствами, что помогало ему время от времени забывать о своей ране в ноге и о том, где он находится.

Оливер Синклер был мертв.

Майк Макгрейди читал книгу с названием «Краткие истории о торговле пушниной».

Норман Льюин пил третий стакан виски, будучи не в состоянии разговаривать с Элинор ни о том, что случилось, ни тем более о чем-нибудь другом.

Адель Химбер была мертва.

Тед Уэб был мертв.

Марвин Доуз, находясь под домашним арестом, раскладывал пасьянс. Он уже должен был себе тридцать семь тысяч восемьсот двадцать пять долларов (по пять долларов за несошедшуюся карту).

Сидней Фостер был мертв.

Эмори Бэсфорд была мертва.

Дэвис Хардинг был мертв.

Бил Робертсон разговаривал с доктором Рибикоффом, психиатром, который прилетел из Вашингтона, чтобы получить дополнительные сведения о жертвах эпидемии.

Его жена Лора кончала вышивать бутон розы на подушке, ожидая возвращения Робертсона домой.

Джулиус Милетт был мертв.

Джон Макдональд играл в кегли, и играл лучше, чем когда-либо.

Джон Гиллеспи был мертв.

Роберт Стерлинг смотрел игру в бейсбол, которую организовала спортивная лига полицейских Солт-Лейк-Сити.

Поль Браун был мертв.

Алиса Браун была мертва.

Сандра Браун была мертва.

Карл Бендер был мертв.

Детектив Карлсон писал рапорт. Он был доволен, что «охота за человеком» увеличит сверхурочные часы для отделения ФБР в Солт-Лейк-Сити и его персонал получит прибавку к зарплате.

Роллин Уинстон лежал на койке в Дагуэе, повернувшись лицом к стене. Он не произнес ни слова за последние тридцать часов, и доктор Бартлет, сидя в своей конторе в соседнем здании и подняв перо над фамилией Уинстона, раздумывал, поражены ли соответствующие мозговые центры Уинстона постоянно или же временно.

Сержант Джексон кормил кусками оставшегося мяса сторожевых собак Дагуэя.

Майор Гаррет обрабатывал обломки камней на шлифовальном станке, который ему подарила жена в день его рождения.

Генерал Норланд выступал на митинге Ассоциации избирательниц в Прово, объясняя, какие меры принимала армия, чтобы обеспечить солдатам возможность голосовать.

Лейн Питерсон была мертва.

Освальд Кейс вот уже двенадцать часов находился в коматозном состоянии, но он еще был жив.

Доктор Арнольд Розенталь, его жена и два сына уже больше часа находились на борту самолета, летевшего в Нассау.

Эдвард Уэст был мертв.

Нора Узст была мертва.

Харис Уэст был мертв.

Беатрис Шугер была мертва.

Уильям Гаррисон вытачивал шахматные фигурки на своем токарном станке в подвале.

Доктор Том Гарган притворялся спящим в маленькой камере здания армейской разведки в Вирджинии.

Джонатан Коулбрук ехал по мосту через Потомак в зеленом «понтиаке». Он намеренно оставил свой лимузин.

Честер Конклин был мертв.

Харви Скэггс был мертв.

Брэдфорд Шоу был мертв.

Генриетта Бартлет была мертва.

Питер Унгерер сидел на краю койки в казарме Дагуэя, хлопая ритмично в ладоши. Его ладони горели, так как это занятие не прекращалось уже восемнадцать часов.

Джордж Слатерри был мертв.

Джоу Виорст был мертв.

Мортимер Дип слушал стереопластинку с записью Хиндемита.

Адмирал Пеннибейкер целый вечер составлял письмо президенту, пытаясь изложить в нем все, что произошло в Тарсусе и Вашингтоне. Письмо он закончил прошением об отставке, но пока что не датировал его и не запечатал.

Джордан Бердин был мертв.

Джеферсон Байрон был мертв.

Доктор Блейк Максвелл спал. Снотворное, которое он решил сегодня принять, наконец подействовало.

Кеннет Шоу был мертв.

Фрэнк Джонсон был мертв.

Джон Форест был мертв.

Чарлз Биконсфильд был мертв.

Лидия Биконсфильд была мертва.

Ева Биконсфильд была мертва.

Митчел Фарингтон был мертв.

Оливер Портон был мертв.

Антони Гиллон был мертв.

Роберт Гоулд был мертв.

Элизабет Ид судорожно вздохнула, вздрогнула, еще раз вздохнула и тоже умерла.

Фред Делео, уже без знаков отличия подполковника, а лишь с двойными нашивками сержанта на зеленой спецовке, спрыгнул с грузовика. Трое его спутников были в форме рядовых. Делео не имел представления ни об их настоящем звании, ни о том, кем они были или откуда сюда попали. Они прилетели в Дагуэй после обеда, имея при себе приказы полковника Инглиша и большое количество ящиков без надписей. Они сами перегрузили эти ящики с самолета С-47 в два больших грузовика. По их манере держаться, выправке и молчаливости Делео понял: профессионалы.

Делео потянулся. После тесноты грузовика он почувствовал себя на свободе. Он вообще воспрял духом, получив приказ, освобождающий его от всей этой бюрократической нерешительности и от туманной «принципиальности». Нельзя сказать, что Делео презирал принципы. Он их вполне признавал и даже тосковал по ним. Но темпы жизни стали настолько стремительны, что такие вещи были теперь роскошью. Во второй половине XX века политическая и моральная щепетильность стала парализующим фактором. Делео считал уместным лишь, два вопроса: правильно ли, или хотя бы менее ли неправильно, чем все другие,– вы поступаете? И достаточно ли эффективны принимаемые вами меры?

У Делео не было сомнений в эффективности того, что они собирались предпринять. И в конце концов он считал это наименьшим злом из всего того, что они могли сделать. Пройдя по главной и единственной улице Тарсуса, он с трудом мог поверить, что это ничтожное местечко могло всем этим шишкам в Вашингтоне казаться серьезной угрозой безопасности и мобилизационной готовности Соединенных Штатов Америки. Теперь, после эвакуации населения, вид города неуловимо изменился. Что здесь вообще осталось, кроме кучки неказистых зданий, беспорядочно ютившихся в ущелье горного хребта, где когда-то разрабатывалась пара истощившихся жил серебра? Кому нужен такой город? Какая польза от него? Абсолютно никакой!

Да и жители его после эвакуации из города уже не представляли собой политической силы. Теперь они – просто жертвы, беженцы, перемещенные лица. Это было прискорбно, но игра стоила свеч. Всю историю XX века можно изобразить как историю перемещений, порожденных войнами и политическими переворотами. То, что подобное случилось именно в этом месте, было печально, однако Делео считал, что его стране повезло. Какую из двух катастроф выбрал бы здравомыслящий человек: катастрофу самолета «мохаук», который может взять на борт всего пятнадцать человек, или катастрофу самолета компании «Панамерикен», где окажется сразу триста тридцать жертв.

Начали разгружать ящики. Геолог проверил свои карты в сгущающихся сумерках. Затем, вглядываясь в наиболее крутую из двух гор, заметил:

–Никаких трудностей. Все пойдет по плану.

Они начали разносить ящики, по два человека на один ящик, держась за веревочные ручки и поднимаясь по более крутому восточному склону. Подъем был тяжелым – каждый ящик весил больше восьмидесяти фунтов. Понадобилось минут двадцать, чтобы достигнуть лишенного растительности места, которое облюбовал геолог.

– Вот здесь,– сказал он.

Два техника остались и приступили к работе. Делео и геолог сходили за третьим, а затем и за четвертым ящиком. Через полтора часа они были установлены все.

– Должно прекрасно сработать,– сказал один из техников.

– Это просто необходимо,—сказал Делео.– И чтобы без накладок.

– Не беспокойтесь,– ответил геолог.

Трое спустились вниз, а четвертый установил антенны на углах полузакопанных ящиков. Пять минут спустя они сели в грузовики, развернулись и отъехали за пределы ущелья в безопасное место. Вскоре оба грузовика остановились. Делео и геолог подошли к машине, в которой ехали техники. Старший из них, ответственный за подрывные работы, регулировал радиодетонаторы, второй – радиооператор – помогал ему.

– Все готово,– доложил радиооператор. – Не хотите ли сами все сделать, сэр? – спросил он Делео.

– Нет, не надо, это ваше детище.

– Хорошо, сэр.

Он освободил предохранитель и нажал на красную кнопку.

В первое мгновение ничего не произошло. Но спустя три-четыре секунды послышался глухой рокот, земля задрожала. Сотрясение земли ощущалось даже на таком расстоянии. Потом рокот стал громче, выше по тону, но все-таки в басовом регистре. Он нарастал по мере того, как тысячи тонн горной породы сползали по склонам восточной горы и обрушивались на город Тарсус Вернее, на то, что было Тарсусом.

Наступила тишина. Потом опять зарокотало, стихло и снова зарокотало.

– Мы предусмотрели цепную реакцию,– прокомментировал геолог.– Все сработало.

Они подождали минут двадцать и поехали туда, где совсем недавно был Тарсус, было ущелье. Делео с удовлетворением посмотрел на изменившийся контур гор и засыпанное ущелье. Если бы кто-нибудь решил раскопать Тарсус, ему понадобились бы многие месяцы. И даже если местные власти окажутся такими расточительными, они найдут на улицах города только трупы его жителей, которые специальная команда взяла из морга полевого госпиталя и разбросала по всему городу в правдоподобных позах.

Напряженные два часа были позади. Конечно, подумал Делео, можно бы выполнить ту же работу за двадцать секунд с помощью тактического атомного заряда. Но даже полковник Инглиш не имел права воспользоваться им. На взрыв любого атомного устройства необходимо получить персональное разрешение президента. Еще одна политическая и моральная щепетильность, с которой не могло примириться аскетически пуританское мышление Делео. Он был против такой роскоши.

Они развернули грузовики и выехали из Тарсуса по направлению к главной дороге, затем пересекли долину Скалл Велли и направились в Дагуэй, где их ждал тот же самолет, чтобы увезти обратно.

22 ЧАСА 55 МИНУТ ПО ВОСТОЧНОМУ ЛЕТНЕМУ ВРЕМЕНИ

Дверь открылась. Гарган сидел на своей койке, стоявшей в углу крохотной камеры. На пороге появился солдат.

– Пожалуйста, следуйте за мной, доктор Гарган,– сказал он.

– Куда мы идем?

– В дежурную комнату.

Гарган продолжал сидеть, размышляя, не лучше ли предпринять что-нибудь, назадавать вопросов, отказаться идти, поднять бучу?.. Да нет, решил он, лучше поберечь свои силы для более важных вещей. Он опасался, что они ему еще понадобятся.

Он встал и пошел из камеры вслед за солдатом по длинному подземному коридору, через тяжелую стальную дверь, затем еще через один коридор в другом направлении, еще через одну стальную дверь, пока они не оказались в самом здании фермы, в удивительно комфортабельной комнате. Там были книжные полки, удобные кожаные кресла, над камином висела внушительная оленья голова. Гарган обратил внимание, что окна закрыты плотными занавесками.

Из огромного кожаного кресла поднялся человек в гражданском, куривший маленькую черную сигару. На вид ему было лет сорок пять. Он произвел на Гаргана впечатление атлета, находившегося в отличной физической форме.

– Доктор Гарган,– сказал человек.– Прошу извинить за беспокойство в такой поздний час. Я Ричард Инглиш.

Он протянул правую руку, но Гарган отказался ее пожать. Инглиш изящно превратил этот жест во взмах, приглашавший Гаргана сесть.

– Пожалуйста, садитесь,– сказал он мягко.– Хотите кофе?

Гарган колебался. Он ничего не ел с утра, так как пропустил обед и отказался от ужина, который они ему предлагали. Отчасти он боялся, что они могли что-нибудь добавить в пищу, отчасти пользовался своим отказом от еды как оружием.

– А я выпью,– сказал Инглиш.– Я думал, что вы присоединитесь.

– Хорошо,– сказал Гарган и сел в кресло, на которое указал Инглиш. Инглиш кивнул, и солдат исчез, чтобы принести им кофе.

– Я должен извиниться, что задержал вас здесь таким образом,– сказал Инглиш.

– Когда вы меня отпустите? Сколько это будет продолжаться? Когда я выйду отсюда?

– Вот затем я и пришел, чтобы говорить с вами,– ответил Инглиш.– Я надеюсь, что это можно организовать очень быстро. Я бы не желал ничего лучшего, чем вернуться с вами в Вашингтон сегодня ночью. Но боюсь, что это зависит от вас.

– О! Каким образом?

Они уже пробовали угрозы, а теперь, подумал Гарган, попробуют обещания. Беда была в том, что они, вероятно, так же будут тянуть с выполнением обещаний, как медлили привести в исполнение свои угрозы. Но, рассуждал Гарган, ему нечего терять, надо выслушать Инглиша.

– Как вы сами представляете,– начал Инглиш,– сложилось очень щекотливое положение. Для нас обоих. Вы получили какую-то информацию, которую вам не полагается иметь. Мы ответственны за то, чтобы эта информация не распространялась… .

– Вы имеете в виду Тарсус?

– Да.

– Так, значит, это правда.

– С моей стороны было бы глупо подтверждать или отрицать услышанную вами версию,– сказал Инглиш, неторопливо затянувшись сигарой.– Это только осложнило бы положение. Я могу вас заверить только, что безопасность нашей страны требует принятия некоторых мер, даже решительных мер, чтобы гарантировать ваше молчание. Вам это уже объясняли сегодня днем. Однако вы не захотели дать заверения, что будете молчать, или указать нам источник вашей информации.

Солдат вернулся с подносом, на котором стояли кофейник и чашки с блюдцами. Он поставил его на низкий столик между креслами.

– Угощайтесь,– предложил Инглиш.

Гарган налил себе чашку кофе и подождал, пока Инглиш нальет себе. Он смотрел, возьмет ли Инглиш сливки или сахар. И того и другого ему очень хотелось. Однако Инглиш пил кофе не сладким и без сливок. Тогда он решил поступать так же. По крайней мере, кофе был горячим и крепким. Это лучше, чем ничего.

– Хорошо,– сказал Инглиш, отпив глоток кофе. Он поставил чашку на стол.– Я прибыл сюда не для того, чтобы вас допрашивать или угрожать вам. Я просто хочу, чтобы вам стало ясно, какой у нас выбор. Чтобы вы могли решить, как поступить. Мы бы хотели, конечно, просто заручиться вашим словом,– если бы вы согласились его дать,– что всегда будете молчать. Но, к сожалению, мир стал очень сложным и ситуация складывается настолько щепетильная, что мы не можем верить ничьему слову. Все остальные варианты довольно неприятны.

Мы можем держать вас здесь очень долго,– продолжал он,– но это будет все более неудобно. Нам нетрудно объяснить ваше исчезновение, но ваше появление после месяца отсутствия – гораздо сложнее. А через шесть месяцев это станет почти невозможно. Таким образом, второй вариант не подходит. Третий вариант гораздо проще – ваша смерть. Печальный несчастный случай в Пойнт-Барро, где, по мнению вашей жены, между прочим, вы сейчас находитесь по делам отдела. Но ваша смерть была бы несчастьем. У вас есть жена, семья, полезная деятельность и удачная карьера. Это была бы большая потеря…

Впервые Гарган испугался. И не из-за мелодраматического характера этих намеков, но, наоборот, из-за делового, почти скучающего тона, каким Инглиш все изложил.

– И еще есть четвертая возможность,– продолжал Инглиш,– та, которуя я, безусловно, предпочитаю.

– Это какая? – спросил Гарган, стараясь казаться таким же беззаботным, как и его противник.

Инглиш вытащил из кармана пиджака конверт и передал его Гаргану.

– Если вы нам скажете, где вы получили информацию и подпишете вот этот документ, тогда, я думаю, будет совершенно безопасно отпустить вас утром.

Гарган стал читать письмо. Это было письмо-признание в том, что он, Томас Гарган, врач, получил взятку в десять тысяч долларов от строительной корпорации «Пеликан-лейк», Южная Каролина, за скрытие четырех случаев тифа, вызванных загрязненной водой на курорте, принадлежащем этой корпорации.

– Но я этого не делал,– сказал Гарган.

– Конечно, не делали. Но когда вы подпишете это письмо, у нас появится полная уверенность, что с вашей стороны никаких неблагоразумных поступков не последует.

– Как вы можете быть уверены, что я не откажусь потом от подписи?

– Если бы не было другого свидетельства,– сказал Инглиш,– думаю, что вы могли бы отказаться. Но тогда кое-кто заинтересовался бы вопросом, почему вы дважды вносили деньги на свой банковский счет именно в то время, когда произошел инцидент в «Пелйкан-лейк». И, конечно, мы сможем привлечь свидетелей. Я полагаю, лжесвидетельство – один из наших наименьших грехов.