Текст книги "Гром среди ясного неба"

Автор книги: Генри (1) Саттон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Хоуп почувствовала полное отчаяние, когда услышала сообщение о Поле, переданное по радио. Как это странно, подумала она, ведь она так мало его знала. Неужели ее дядя и тетя, которых она знала и любила всю свою жизнь, значили для нее меньше? Безусловно, нет. Но смерть тети Эмили не носила трагического характера. Она болела и умерла, как это бывает со всеми стариками. И, сидя возле дяди Уильяма и наблюдая, как он борется за жизнь, она не могла поверить, что существует связь между Дагуэем и его болезнью. Это было не менее дико, чем пули, подстерегавшие Поля. Но все выглядело так естественно. И гнев не возникал. Она полагала, что он придет позже. А теперь оставались только безумная усталость, нетерпение и чувство вины.

Хоуп осторожно вытерла пот с лица дяди. Она уже два часа сидела на стуле у его постели и решила выпить немного воды, покурить, а потом вернуться.

Она поднялась и пошла в приемную, отгороженную занавеской. Доктор Бартлет разрешил ей пользоваться этой комнатой. Она могла бы пройтись по улице или сходить в столовую и выпить кофе. Можно просто постоять у палатки и подышать ночным воздухом, но там был часовой, который непременно заведет с ней разговор. Начнет убеждать, какой он отличный парень, какие они все отличные ребята. Ей это совершенно безразлично. Она не хочет иметь с ними никаких дел, ни с одним из них.

Хоуп закурила сигарету, глубоко затянулась и, выпуская дым, погасила спичку. В приемной было светлее, чем в палате. На столе горела лампа, наверху висела еще одна, укрепленная на шесте. Она посмотрела на стул, такой же твердый и неудобный, как и в палате, и решила на него не садиться. Вместо этого Хоуп легла на пол и вскоре почувствовала, как стали расслабляться мышцы. Лежать на полу оказалось на удивление удобно. Она была благодарна доктору Бартлету за его разрешение пользоваться приемной. Разве могла бы она так лежать под наблюдением часового? Хоуп ничего не имела против часового, которого приставил к ней майор Роберт-сон. Она ожидала гораздо худшего. Но ей разрешили ходить относительно свободно – вероятно, лишь из-за тяжелого состояния тети и дяди. Если б не они, она была бы… под домашним арестом? Под настоящим арестом? Она не знала. Не знала она также, каковы пределы власти Робертсона. И есть ли вообще какие-нибудь пределы их власти?

Конечно, он был взбешен. Хоуп вполне вежливо отрицала свою осведомленность о намерении Поля покинуть Тарсус, хотя они и провели ночь вместе. Хоуп утверждала, что после того, как два солдата появились в восемь утра, она пошла готовить завтрак, намереваясь затем вернуться и разбудить его. Потом, приготовив завтрак, она пришла в спальню и обнаружила, что комната пуста. Поля там не было. Она не имела ни малейшего представления, когда и куда он ушел. Хоуп твердо держалась этой версии, и Робертсон не мог уличить ее во лжи. Но он, конечно, знал, что Хоуп лгала, и она понимала это. Чем это ей грозит, Хоуп не представляла. Она чувствовала, что за ней следят, и пока не строила никаких планов. Она выжидала. Отчасти потому, что должна была оставаться около больных, отчасти потому, что любое действие казалось ей предательством по отношению к Полю – как будто он уже погиб. Правда, она понимала, что шансов на успех у нее почти что нет, но, если его поймают, она останется единственным свидетелем. Тогда ей придется что-то предпринимать. Бежать? Оставаться здесь и просто ждать? Она не знала.

Хоуп протянула руку, чтобы стряхнуть пепел с сигареты в пепельницу, стоявшую рядом, и тут увидела доктора Льюина, приближавшегося к приемной. Она села. Ей не хотелось, чтобы он увидел ее лежащей на полу, но и вставать из-за него ей тоже не хотелось.

– Мисс Уилсон? – произнес он с некоторым удивлением.

– Доктор Бартлет разрешил мне пользоваться приемной,– сказала Хоуп.– Но я могу уйти, если мешаю.

– Нет, нет,– возразил он.– Но вам здесь удобно?

– Я сидела в палате. А здесь прекрасно.

Доктор Льюин обошел ее и сел за стол. С полу она не видела его лица, а он не видел ее. Хоуп надеялась, что он не будет обращать на нее внимания, что даст ей возможность молча докуритъ сигарету и уйти. Но через некоторое время доктор прервал молчание.

– Я очень сожалею, что ваша тетя умерла.

– В самом деле? – сухо спросила она.

– Поверьте мне. Я очень хотел чем-нибудь ей помочь.

– Я вам не верю,– парировала она.– Я никому из вас не верю.

– Я вам не враг, мисс Уилсон.

– Вы держите меня в плену.

– Послушайте,– сказал он,– когда вы были здесь с Полем Донованом, я видел, как вы взяли таблетки амфетамина, я ничего не сказал и не намерен доносить. Хотя, возможно, должен был бы. Возможно, если бы я доложил об этом, мистер Донован был бы здесь – живой и невредимый.

Хоуп поднялась с пола и села на стул прямо напротив доктора Льюина, чтобы видеть его лицо.

– Почему вы не сделали этого? – спросила она подозрительно.– Почему вы им не сказали?

– А как, по-вашему? Вы полагаете, мне нравится то, что здесь происходит? – спросил Льюин.

– Тогда почему вы сотрудничаете с ними?

Льюин наклонился вперед, облокотившись на пластмассовое покрытие стола, и сказал:

– Я не сделал ничего такого, чего бы мог стыдиться. Я – врач и старался помочь больным людям. С точки зрения медицины, здесь, в Тарсусе, делается все, что только можно сделать. Во всем остальном я не компетентен. У меня нет никакой власти. Я так же беспомощен, как и вы. Возможно, даже более беспомощен, потому что я офицер армии.

– Просто подчиняетесь приказам, герр капитан? Льюин побледнел.

– Возможно. Во всяком случае, пока. Не все еще кончено.

– Для тети Эмми все кончено. И для дяди Уильяма скоро все кончится. И, боюсь, для Поля тоже.

– Это и заставило меня заговорить с вами. Что бы вы ни говорили майору, я знаю: вы помогли Доновану, обдумали все вместе. Ведь вы доверяли друг другу, в этом я не сомневаюсь.

Хоуп молчала. Его дружелюбный тон вызывал у нее такое же недоверие, как и воинственная прямота майора. Положительных и отрицательных героев она видела в каждом бездарном многосерийном телевизионном фильме. Она молчала, ожидая, что он еще скажет.

– Послушайте,– продолжал Льюин после небольшой паузы.– Я не прошу, чтобы вы в чем-нибудь мне признавались. Все, чего я хочу,– это заручиться вашим словом, что вы не повторите ошибки Донована. Ни к чему хорошему это не приведет. Они вас поймают. Единственное, что надо делать,– ждать здесь. Я никому ничего не скажу про амфетамин, если вы мне дадите слово.

Как она хотела ему верить! Хоть кому-нибудь немного доверять здесь! Особенно после того, как ушел Поль. Но никакого способа проверить искренность Льюина не было. Или, может, был?

– Скажите мне, что случилось? Что это за инфекция? Как заболел город?

– Если я вам скажу, вы мне обещаете?

– Да. Если скажете правду,– ответила она. Льюин глубоко вздохнул и сказал:

– Несчастный случай. Они вели испытания с вирусом и каким-то образом его упустили. Случайность, связанная с погодой.

– Я думала, что они давно все это прекратили,– сказала она.

– Нет, не все.

– Какой вирус? – спросила она после минутного раздумья.

– Японский энцефалит.

– Когда?

– В прошлую пятницу после обеда.

Хоуп некоторое время обдумывала то, что сказал ей врач.

Он, безусловно, шел на большой риск, если говорил правду.

– Позвольте мне еще спросить вас…– начала она.

– Прошу вас,– прервал он ее.– Я уже и так сказал вам слишком много. Больше ничего сказать не могу. Для вашего же блага. Но вы теперь должны мне поверить, что они пойдут на все, чтобы не дать просочиться этой информации.

– Но что они могут сделать через неделю, через две недели, через месяц?

– Нам придется подождать, чтобы узнать это,– ответил Льюин.– Но вы мне дали слово?

– Да,– сказала она,– я вам обещаю.

Больше говорить было не о чем. Хоуп потушила сигарету и вернулась в палату, чтобы продолжать бдение у постели дяди Уильяма. Просидев там до половины четвертого, она уснула. Когда же спустя несколько минут она проснулась, он был уже мертв.

9 ЧАСОВ 15 МИНУТ ПО МЕСТНОМУ ЛЕТНЕМУ ВРЕМЕНИ

Совершенно невероятно, подумал Поль. Вот уже более суток его ищет масса людей, а он сумел их провести! Потрясающе! И Поль почувствовал бурную радость. Он не считал, что ему удалось избежать встречи со своими преследователями исключительно с помощью ловкости, хитрости или везения. Его поражали здешние бескрайние просторы. Как уроженец Востока он привык к цивилизации, использующей каждый клочок земли. Он составил себе представление о стране прежде всего по побережью Атлантического океана, которое, за небольшим исключением, было полностью урбанизировано и заселено от Портленда и Мейна до Ричмонда. А здесь были огромные девственные пространства, места, где, возможно, еще никогда не ступала нога человека. Горы Окуир с виду не особенно суровы – нет скалистых вершин, покрытых снегом,– и всюду доступны. Просто так получилось, что в центре штата Юта оказалось огромное нехоженое пространство. За исключением нескольких каменистых тропинок, проложенных джипами во время охотничьего сезона, никаких признаков человеческой жизни не было. И в этих прекрасных просторах, которые Поль начал понимать, только когда попал от них в зависимость, был источник могучего индивидуализма Запада, дух пионерства, чувство свободы, которыми издавна гордятся американцы. Они стали для него реальностью. Он разделял их, они его поддерживали. Он почувствовал, что только теперь по-настоящему ощутил свою принадлежность к этой стране.

Поль продвигался довольно быстро, несмотря на физическую усталость. Он принял еще одну таблетку и почувствовал, что она благотворно сказывается на его настроении, а также на скорости. Ему казалось, что он летит по этой скалистой местности с ловкостью горной козы. И это не было большим преувеличением. Он знал, что рано или поздно вертолеты опять начнут его искать. Он хотел за эти ранние часы подойти как можно ближе к Бингему. Впервые Поль позволил себе роскошь заглянуть в будущее и представил момент высочайшего наслаждения, до которого оставались считанные часы. Он закажет телефонный разговор с Арнольдом Розенталем, объяснит ему, что случилось и что происходит, и доктор Розенталь сделает все необходимое.

В самом деле, странно, подумал Поль. Для него этот человек – просто Арни, веселый, земной и приятный парень. С прошлого года он вызвался сопровождать Поля в его субботних прогулках со старшеклассниками, потому что детский психиатр рекомендовал ему побольше времени проводить с сыном Дэвидом – способным толстым, замкнутым подростком. Арни стал ходить с ними, но большую часть времени проводил не с Дэвидом, а с Полем. Так они стали друзьями. Эта дружба настолько их сблизила, что Донован даже забыл о том, что Арни на пятнадцать лет старше его, что он один из виднейших патологоанатомов страны и, что еще важнее, о его влиятельном положении в медицинских кругах Бостона. Все это совершенно не волновало Поля. В этом и заключалась основная прелесть их дружбы. Они ходили гулять к Большим Соленым озерам. Все исследовали там как равные – страстные любители и друзья. Никогда не возникало даже мысли о том, что они могли быть чем-то полезны друг другу. Для Поля Арни никогда не был этаким ласковым назойливым наставником. А для Арнольда Поль никогда не был этаким навязчивым молодчиком, ищущим полезных связей, протекций и признания. Они были просто друзьями, симпатизировали друг другу. После смерти жены Поля Арни тактично переждал некоторое время и не беспокоил друга. Потом, в начале мая, пригласил Поля в Кейп понаблюдать за крабами, когда они при полной луне выходят из моря, чтобы отложить яйца. Они сидели в маленьком домике на берегу моря в Носет Бич, пили коньяк и курили огромные кубинские сигары, полученные Арни не от контрабандистов, а с дипломатической почтой. В тот вечер оба изрядно напились. Смотреть на этих крабов было чертовски интересно. Ничего занимательней по эту сторону Галапагоса [Острова Галапагос находятся на экваторе] не увидишь. Но самое важное то, что теперь, нуждаясь в помощи, он мог позвонить и рассказать Арни эту дикую, невероятную историю и… оступился. Черт побери, он был недостаточно внимателен. Камень выскользнул из-под ноги, он потерял точку опоры и… Ой! Ударился кистью о дерево.

Потеряв равновесие и точку опоры, Поль покатился под откос. Черт знает как долго это продолжалось. Ухватиться не за что. Никакой возможности остановиться. Вниз и вниз, как Алиса в нору кролика. А потом… Уф! Ой! Отскочив от ствола дерева, он упал на большой валун. Его запястье горело, как в огне, лицо пылало. Казалось, переломал все ребра. Он приложил левую руку к лицу, и, черт возьми, на ней была кровь. Он осторожно потрогал пальцем лицо и нащупал ссадину Ничего серьезного, но кровь текла. А ребра? Дышать можно, но неглубоко. Может быть, станет лучше. И тут он вспомнил, что у него в кармане куртки транзистор. Этим и объяснялась боль в груди. Он упал на транзистор. Проклятье. Поль сунул левую руку в карман. Она отозвалась резкой болью. Болело запястье. Что, черт побери, с ним случилось? Уж не перелом ли? Все возможно, подумал Поль. Но уж лучше кисть, чем колено или лодыжка. На руках ходить не придется.

Правой рукой он с трудом достал транзистор из кармана куртки. Почему-то транзистор казался ему более важным, чем запястье. Повернул выключатель. Транзистор молчал. Поль встряхнул его и услышал неприятное дребезжание сломанных деталей. Он вспомнил шутку про человека, который открыл свои карманные часы и, найдя там мертвого таракана, воскликнул: «Конечно, не работают. Инженер сдох». Он еще раз встряхнул приемник,– ничего, кроме дребезжания сломанных деталей,– швырнул его о дерево и с удовольствием смотрел, как бакелитовый корпус разлетелся на куски. Поль снова пощупал грудь. Он мог дышать уже глубже, но боль оставалась. Может быть, сломано ребро? Есть трещина? Или просто очень сильный ушиб? Ну, потом видно будет, а запястье и ссадина на лице? Вдруг эта ссадина будет очень заметной? Ведь в Бингеме он рассчитывал выдать себя за туриста. Но теперь, после того как он увидел кровь, обнаружил ссадину на поросшем щетиной лице – ведь он не брился тридцать шесть часов,– Поль понял, что похож на дикаря, сошедшего с гор. Он действительно выглядит как маньяк, за которым охотятся. Поль подумал, что умывание, расчесывание волос, глаженая одежда – все это имеет целью показать миру, что у человека есть надежное место, где он может ухаживать за собой, чтобы выглядеть цивилизованным. Это визитная карточка, удостоверяющая надежность и порядочность людей. Только дикарь может ходить небритым, расцарапанным в кровь, взъерошенным.

Но теперь перед ним стояла другая проблема. Только бы дойти! Если он доберется до Бингема, нет, когда он доберется до Бингема, он позаботится о своем внешнем виде. Необходимо только что-то сделать с запястьем, оно болело, чертовски болело. Осторожно, преодолевая боль, он развязал рукава своего свитера, обернутые вокруг талии, потом зубами и здоровой правой рукой завязал их двойным узлом так, чтобы получилась петля. Поль повесил ее на шею и вложил туда левую руку. Шатаясь, поднялся. Некоторое время он стоял, слегка покачиваясь, но все-таки стоял, а это было не так легко. Он мог стоять. Раз мог стоять, сможет и ходить. Поль вдохнул поглубже, насколько позволяла боль, и еще раз вздохнул. Стоять, ходить, дышать – он все может! Он достигнет цели.

9 ЧАСОВ 25 МИНУТ ПО МЕСТНОМУ ЛЕТНЕМУ ВРЕМЕНИ

Будь оно проклято, это место, подумал сержант Гаррисон. Он дежурил на пожарной вышке с шести часов утра и непрерывно смотрел в полевой бинокль на зеленые склоны гор. Теперь он знал каждое дерево, каждую ветку, даже каждую хвоинку на триста шестьдесят градусов вокруг. Немножко потеплело. Утром было чертовски холодно. С другой стороны, становилось все скучнее. Ничего не происходило. Или почти ничего. Самым выдающимся событием за все дежурство, пожалуй, была двухминутная охота ястреба, который камнем упал вниз и схватил голубую куропатку. Но боже мой! Все занимались самой крупной охотой за последние двадцать лет – охотой на человека. А он сидел здесь, в этом диком месте, наблюдая за птицами.

Гаррисон держал бинокль перед глазами, просматривая еще раз северный склон, и вдруг… ему показалось, что он что-то заметил. Он отрегулировал бинокль и увидел человека. Секундой позже его уже не стало видно, он зашел за ствол дерева и исчез в густой листве.

Был ли это тот тип, которого искали? Ведь в таких вещах надо быть абсолютно уверенным. С тех пор как Гаррисон стал служить в полиции, приказ стрелять без предупреждения был отдан впервые. Даже мурашки бегают. Чего доброго, еще застрелишь не того человека, подумал Гаррисон, убеждая сам себя. Ну а если он видел именно того, кого ищут? Макдональд все объяснил им утром на линейке. Гаррисон знал, что разыскивается не просто бежавший маньяк – этот человек унес из Дагуэя заразу. Они даже не хотели сообщать, что за зараза. А это уже плохо. Значит, что-то страшное. Согласно инструкции, если он видел разыскиваемого Донована, то ему следовало спуститься по лестнице и начать за ним охоту. Что в этом случае может произойти? Если Гаррисон его убьет, прекрасно. То есть если это окажется Донован. И тогда ему придется опознавать его чертово тело. Но при этом можно и заразиться. Что у него – чума, холера? Рак? Кто знает, чем они занимаются там, в Дагуэе? И это если он убьет этого сукина сына. Но, насколько им известно, он имеет при себе оружие. Чего доброго, может получиться гораздо проще: пуля окажется в его собственной голове. Нет уж, ни за что он туда не пойдет.

Он уже добрых пятнадцать лет служил в дорожном патруле и дважды был отмечен за храбрость. Но не за дурацкую храбрость. Зачем нарываться на неприятности. Ведь то, что сейчас происходит,– безумие. Как ни верти, виновата армия. Что они там делали? С какой чертовщиной возились? Если им непременно надо этим заниматься, почему они не отправляются на Аляску? Пусть теперь армия его и ловит. С другой стороны, он не мог совсем ничего не сделать. Гаррисон посмотрел на часы. Он рассчитал, что ему понадобится пятнадцать минут, чтобы спуститься с вышки, «попробовать его поймать» и вернуться обратно. Допустим, двадцать минут. Лучше он прождет это время на вышке, потом позвонит и доложит, что вроде бы кого-то видел. И пусть они сами действуют. Черт возьми, еще четыре с половиной года – и он пойдет на пенсию. Он снова поднес бинокль к глазам и направил в ту точку, где видел фигуру. Все было спокойно. Даже если он сейчас спустится, у него нет ни малейшего понятия, куда идти и где искать. Он даже не знал, в каком направлении ушел человек. Так что все равно толку не будет.

Он медленно опустил бинокль. Теперь уже бессмысленно смотреть. Надо просто ждать, пока минутная стрелка часов отсчитает двадцать минут, и после этого позвонить. И не забыть сделать вид, что запыхался.

11 ЧАСОВ 15 МИНУТ ПО МЕСТНОМУ ЛЕТНЕМУ ВРЕМЕНИ

Она возникла перед ним неожиданно– самая большая яма в мире, вырытая человеком. Она была так велика, что на глаз невозможно было определить ее диаметр. Поль посмотрел вниз, в этот огромный террасообразный кратер медного завода Кенникотта – карьер Бингем. На дне сновали грузовики игрушечных размеров. Но Поль знал, что на самом деле они не меньше тех чудовищ, которые проезжали мимо него на двойных колесах высотой в пять футов. Снизу послышался глухой рокот, и появились клубы дыма. Часть горы обрушилась и развалилась на мелкие куски, но отсюда это до странности напоминало детскую игру. Экскаватор, паровоз с вагонетками, грузовики с прицепами– все казалось крошечным. Колоссальный котлован – диаметром в восемь миль – не только потрясал воображение, от этого зрелища захватывало дух. Поль не верил своим глазам, полагая, что это следствие усталости, боли и действия таблеток, хотя и раньше слышал об этой знаменитой достопримечательности, привлекавшей туристов. Поль подошел к краю карьера с юго-запада, с противоположной стороны от маленькой площадки, где туристы ставили свои машины. Оттуда они глазели на карьер, делали фотоснимки и потом, удовлетворенные, ехали в сувенирную лавку, где покупали медные пояса, браслеты и получали бесплатные образцы медной руды.

Все оказалось сложней, чем он предполагал. Даже среди успокаивающего движения машин и людей у него не возникало плана действия. Он знал, что слишком взъерошен, слишком грязен, чтобы сойти за туриста или даже за рабочего карьера. Можно рассчитывать на успех, только действуя скрытно, осторожно, незаметно. Он отступил назад и под прикрытием деревьев начал обходить котлован по часовой стрелке, двигаясь к противоположному краю, где виднелись здания, люди и машины. У него не было определенной цели. Мелькнула мысль, что, если здесь, в Бингеме, не появится разумной возможности действовать, он попытается украсть машину, принадлежащую какому-нибудь счастливому туристу. Затем доедет до заправочной станции, где обязательно есть телефонная будка, позвонит и, бросив машину, исчезнет… Хотя нет, красть машину не годится. Они могут сообщить по радио описание машины, ее номер. Безопаснее попробовать найти телефон здесь.

Примерно через каждые сто ярдов он поворачивал направо и выходил к котловану. Наконец он увидел маленькую деревянную будку с наклонной крышей, покрытой рубероидом. Она выглядела как общественная уборная. Однако его внимание привлекло сложное переплетение проводов, которые шли туда. Один из них по крайней мере должен был быть телефонным. Скорее всего, это какой-нибудь контрольный пункт или будка прораба. Отсюда, с края карьера, просматривалось примерно три четверти громадной воронкообразной ямы. Контролировать весь котлован с одной точки было невозможно. Вероятно, таких будок было несколько. И в каждой из них, наверное, сидел контролер, имеющий телефон. Но какой? Может быть, только внутренний? Скорее всего здесь все же есть какой-нибудь коммутатор, какая-то возможность связаться с внешним миром. Поль решил рискнуть и все выяснить.

От главного шоссе, идущего вокруг карьера, к будке вела разъезженная служебная дорога. Но Поль не пошел по ней. Он пересек шоссе прямо за будкой и, стараясь идти спокойно, непринужденной походкой приблизился к ней с тыльной стороны, где имелось маленькое окошко. Заглянув в него, он увидел спину человека в рабочей одежде и стальном шлеме. Человек стоял у стола перед большим окном, держа в одной руке бинокль, в другой – телефонную трубку.

Опять послышался глухой взрыв, и человек повесил трубку. Настало время действовать. Но что предпринять? Сломанное запястье в каком-то смысле облегчало выбор. Не могло быть и речи о том, чтобы бороться с этим человеком. Но пробовать объяснить ситуацию наверняка бесполезно. Можно было бы воспользоваться револьвером, но как? Конечно, чтобы только припугнуть. А что, если тот примет вызов? Сможет ли он выстрелить? Поль не имел представления. В конце концов, что значила жизнь одного человека по сравнению с жизнями и безопасностью всех людей в Тарсусе? Но такая логика некоторым образом оправдывала бы их приказ стрелять в него без предупреждения. Поль все еще был погружен в раздумья, все еще спорил сам с собой, злился на себя, когда вдруг услышал через решетчатое окно телефонный звонок. Он снова заглянул внутрь и увидел, что человек говорит по телефону. Потом, резко положив трубку, он почесал затылок и вышел. Невозможно было поверить, что все складывается так удачно! Человек сел в грузовик, завел мотор, включил передачу и помчался к шоссе, поднимая клубы пыли.

Не мешкая ни минуты, Поль обошел будку и вошел в нее. Он поднял трубку и услышал голос телефонистки с отдаленного коммутатора.

– Коммутатор, слушаю вас.

– Код шестьсот семнадцать, телефон четыреста тридцать два ноль пять четырнадцать.

– Это служебный разговор? – спросила она певучим голосом.

Поль замялся. Он не знал здешних порядков. Допустим, он попробует схитрить и скажет «да», но кто его знает, возможно, такой разговор должен кем-то санкционироваться. Но сам вопрос предполагал, что служащие имели право заказать и личный разговор.

– Нет,– ответил он.

– Ваша фамилия и отдел, пожалуйста.

Поль взглянул на стол. Кем бы он мог назваться? Он притворился, что у него приступ кашля. Придерживая трубку около уха, он лихорадочно рылся здоровой рукой в бумагах, лежавших на столе. Затем взглянул в глубокий средний ящик стола. По всей видимости, он – Джон Карр.

– Фамилия и отдел,– повторила телефонистка с нетерпением.– Нам нужно знать, кому направлять счет.

– Джон Карр, контролер автотранспорта.

У него не было ни малейшего представления, был ли Джон Карр тем человеком, которого он видел в будке, или его начальник. Просто нашел бумагу, подписанную Джоном Карром, контролером автотранспорта. Но это его выручило. Телефонистка ответила:

– Хорошо, мистер Карр.

И за этими словами, которых Поль ждал с таким трепетом, он услышал еще более радостный звук – звук набираемого номера.

– Отдел патологии, контора доктора Розенталя,– сказал голос на другом конце линии.

У Поля было чувство, что его соединили с раем.

– Доктора Розенталя, пожалуйста,– попросил он.

– Кто его спрашивает? Он помедлил и сказал:

– Поль Донован.

Почти тут же он услышал голос Розенталя.

– Поль! – воскликнул он.– Я тебя не ждал. Я полагал, что ты вернешься на следующей неделе.

– Я еще не вернулся.

– О! Как там? Хорошо ли проводишь время? Что интересного?

– Слушай, Арни. Только слушай. Мне необходимо сообщить тебе нечто невероятное. Но я не сумасшедший. Ты должен мне поверить. Я в здравом рассудке. Только слушай.

– Хорошо, я слушаю,– сказал Розенталь.

– Здесь отдан приказ стрелять в меня без предупреждения. Ты знаешь, что последние три недели я был в Тарсусе. Весь город сейчас заражен, и люди мрут. Я думаю, что это – Дагуэй, какая-то дрянь оттуда. Пришла воинская часть и заблокировала город. Один парень пытался убежать, но его подстрелили. Два дня назад я сумел убежать в горы, и теперь они охотятся за мной с вертолетов, ночью сбрасывают осветительные ракеты. Я слышал по радио, что они объявили меня сбежавшим сумасшедшим и убийцей и отдали приказ стрелять без предупреждения. Они привезли в Тарсус полевой госпиталь и делают вид, что помогают жителям, а на самом деле просто не дают им связаться с внешним миром, получить оттуда помощь. Телефонная связь оборвана. Войти в город или выйти из него невозможно. Они не говорят, какая это зараза, но заявляют, что это вирус и якобы поэтому установлен карантин. Но когда они прибыли, на них были защитные костюмы и маски и все остальное, что входит в «ХБВД» – так они называют эти костюмы. Теперь они их сняли. У заболевших высокая температура, головные боли, рвота, странное выражение лица, невнятная речь и признаки психоза. Госпиталь возглавляет врач по фамилии Робертсон, майор Роберт-сон.

– Странное выражение лица, невнятная речь? – спросил Розенталь.

– Лицо какое-то неживое и глаза навыкате. Было уже пятнадцать смертных исходов, когда я уходил. В городе живет всего восемьдесят шесть человек. Арни, ты должен помочь. Послушай, ты мне веришь, правда? Черт побери, ты должен мне поверить!

Розенталь некоторое время молчал, а потом спросил:

– Какое среднее имя у моего сына?

– Эфраим,– ответил Поль.– Ты хотел, чтобы оно было основным, но твоя жена решила, что оно звучит слишком по-иностранному.

– Где мы купили уток?

– В Майо, по дороге в Нозе.

– Ты болел?

– У меня был жар. Но теперь я просто не знаю. Я… в пути уже тридцать шесть часов. Дорогой я споткнулся и, кажется, сломал запястье. Я весь напичкан дексидрином. Я вымотан. Но я не в бреду. Клянусь богом, я не брежу. Я в таком же здравом уме, как и ты.

– Хорошо,– сказал Розенталь,– я верю тебе. Я не собираюсь преуменьшать, но мне приходилось слышать вещи похуже.

– Что ты собираешься предпринять? – спросил Поль.

– Все проверю. Потом можно будет пошуметь немножко. Посмотрим, что из этого выйдет. Шум поднять я могу.

– Я знаю. Я на это рассчитывал. Это и поддерживало меня в последние два дня и две ночи.

– Но если за тобой так охотятся, что ты будешь делать?

– Не знаю,– ответил Поль.– За последнее время у меня была единственная цель – позвонить тебе и все рассказать.

Тут он услышал шум приближающегося грузовика.

– Слушай, кто-то едет. Я должен идти.

Он повесил трубку и посмотрел в окно. Возвращался человек в спецовке и шлеме, которого, вероятно, звали Карром.

В отчаянии Поль подбежал к столу. Если бы только он мог найти какую-нибудь бумагу, чтобы дать ее подписать, и тем самым как-то оправдать свое присутствие в будке. Но ничего не обнаружил, кроме, как ни странно, большой бутылки виски. Поль схватил ее, но, сообразив, что рука должна быть свободной, сунул бутылку в карман и взялся за рукоятку револьвера. Открылась дверь, и человек вошел. Минуту он смотрел на Поля.

– Черт возьми, кто вы такой? – спросил он. Поль молчал.

– Что вы тут делаете? – спросил человек.

И тогда, по внезапному наитию, в восторге, что такая невероятная мысль пришла ему в голову, Поль воскликнул:

– Я?! Я стал отцом двойни! Мать и малыши чувствуют себя прекрасно!

Человек посмотрел на него.

– О, ради бога,—сказал он,– иди проспись. У меня работа.

– Двойня! – повторил Поль, выходя из будки и направляясь к шоссе. Он заставил себя пройти по шоссе с полсотни шагов, прежде чем свернул влево и исчез среди деревьев. Пусть это выглядит так, будто он пошел в кусты по естественной надобности.

13 ЧАСОВ 30 МИНУТ ПО ВОСТОЧНОМУ ЛЕТНЕМУ ВРЕМЕНИ

Первым делом следовало поразмыслить. Конечно, Арнольду Розенталю, патологу, ученому-прагматисту, нетрудно было придумать план действий. Он перебрал все варианты и решил, что Том Гарган из министерства здравоохранения в Вашингтоне – тот человек, которому надо звонить. Гарган его выслушает, и у него наибольшие возможности для выяснения того, что произошло. Он сможет что-то предпринять, если еще не поздно. Том смелый человек, да и министерство здравоохранения ни лишено власти.

Розенталь знал Гаргана уже двадцать лет. Они вместе проходили практику в больнице и, хотя не сразу почувствовали расположение друг к другу, впоследствии стали большими друзьями. Дружба эта выросла из взаимного уважения и была гораздо крепче, чем случайные знакомства, основанные лишь на необъяснимой симпатии. Гарган был первоклассным врачом и, что не менее важно, человеком высоких принципов. Он служил в министерстве здравоохранения, будучи твердо убежденным в том, что профилактическая медицина, хотя и низко оплачиваемая и непризнанная, несет гораздо больше благ человечеству, чем все сердечные хирурги, акушеры, жующие свои толстые сигары, скучные психиатры и вкрадчивые терапевты. И теперь, после стольких лет дружбы, Розенталь испытывал к Гаргану – и был уверен, что и Гарган испытывает к нему,– искреннее чувство привязанности и полное доверие.