Текст книги "Гром среди ясного неба"

Автор книги: Генри (1) Саттон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

– А теперь куда, Норм?

– Я только хочу уточнить название заправочной станции, чтобы можно было позвонить Эдисону, если потребуется.

– Они в самом деле больны? Стоило сюда приезжать?

– О да, они, безусловно, больны,– сказал Льюин,– но я уверен, что все обойдется.

Он развернулся и поехал к центру Тарсуса. Его не покидала мысль о странном выражении лица у обоих пациентов. Эти широко раскрытые, совершенно безжизненные глаза. Если бы не это, можно было легко приписать жар, рвоту, слабость, головную боль какому-нибудь гриппу, какому-нибудь простому вирусному заболеванию, которое, по всей вероятности, пройдет раньше, чем лаборатория вернет ему заключение о характере вируса. Но все, что он мог сделать сейчас,– это ждать результата лабораторного анализа.

Он быстро проехал город и остановился перед заправочной станцией. Над дверью была вывеска: «Заправочная станция Смита. Уильям Т. Смит – владелец». Он был уверен, что найти ее – не проблема. И только тут Льюин заметил рядом другую вывеску: «Почтовое ведомство США, Тарсус, Юта». Он понял, что ему вовсе не надо было сюда возвращаться. Он запросто мог узнать в телефонной книге номер почтамта в Тарсусе. Он устыдился собственной глупости, но Элинор прервала его мысли:

– Подожди-ка, мне надо в туалет.

Льюин кивнул, она вышла из машины и направилась в дамскую комнату, Льюин, сидя в машине, смотрел по сторонам и думал об Эдисонах. Тяжко было уже одно то, что они заболели одновременно, тем более в таком заброшенном, сонном городишке, как Тарсус. Это был самый тихий городок, какой он когда-либо видел. Вот и сейчас– всего шестой час, а признаков жизни никаких. Ни тебе играющих детей, ни возвращающихся с работы мужчин. Это было очень странно.

Но тут он немножко приободрился, увидев в зеркале заднего вида мальчика, шагающего по заросшей травой обочине к магазину. Значит, все-таки здесь есть какая-то жизнь. Может быть, жители были просто умнее, чем он думал: в дневную жару отсиживались дома и выходили, только когда она спадала. Мальчик уже спустился по улице и направился к магазину через площадку заправочной станции. Вдруг он остановился, замер, и у него началась рвота – он только беспомощно вздрагивал, как это обычно бывает с детьми. Взрослый встал бы на колени или хотя бы нагнулся. Но мальчик, казалось, был удивлен. Льюин вышел из машины и пошел посмотреть, что с ним происходит, не надо ли помочь. Тот уже сидел на асфальте, рядом с лужей рвоты.

– С тобой все в порядке? – спросил Льюин, заведомо зная, что задает глупый вопрос.– Я доктор,

– Да, сэр. Все в порядке, просто меня вырвало.

– Вижу,—сказал Льюин, доставая из кармана пакетик бумажных салфеток и протягивая их мальчику. Тот взял, вытер салфеткой губы и испачканные колени. Льюин помог ему встать.

– Я шел в магазин,– объяснил мальчик.– Мама себя неважно чувствует. Она послала меня за едой, чтобы покормить моих сестер и братьев.

Льюин проследил, как мальчик вошел в магазин. Он подумал, а в состоянии ли Смит обслужить мальчика, или он, заболев, оставил магазин открытым, чтобы покупатели сами себя обслуживали, а расплатиться они могли позже? Такой вопрос мелькнул у него в голове, и он задержался на нем, пока не осознал, что предпочел бы решать подобную элементарную проблему вместо того, чтобы ломать голову над более страшной, уже гнездившейся в его мозгу. Мальчик был болен. Мать мальчика была больна – так он сказал. Смит из магазина выглядел и чувствовал себя ужасно. Оба Эдисона больны. Его первая реакция была абсолютно верной: это до странного тихий город, дьявольски тихий. Такие показывают в фильмах перед самым нападением индейцев.

Элинор вышла из дамской комнаты и вернулась к машине.

– Что происходит, Норм? – спросила она.

– Минутку,– сказал он. Льюин решил подождать мальчика и отвезти его домой, если тот захочет. Ну, сколько это займет времени? Минуту? Две? В городке не было ни одного дома, который был бы за пределами слышимости человеческого голоса.

Но когда мальчик вышел из магазина, его сопровождал моложавый стройный мужчина с черными высящимися волосами. В руках у мальчика была сумка.

– Как ты себя чувствуешь, сынок? Если хочешь, я могу тебя подвезти домой.

– Нет. Спасибо, сэр,– сказал мальчик.

Мужчина, который вышел из магазина вместе с мальчиком, удивленно посмотрел на Льюина. И тот понял, что, наверное, его предложение показалось странным.

– С минуту назад у мальчика была рвота,– объяснил Льюин.– Я – доктор. Доктор Норман Льюин. Я подумал, что ему будет трудно идти домой по такой жаре.

– Поль Донован,– представился мужчина. Настороженное выражение его лица сменилось улыбкой, и он протянул Льюину руку, которую тот пожал.– Я доведу его до дому – мне по пути. Вы приехали осмотреть Смита?

– Нет,– сказал Льюин.

– Дело в том, что он сильно болен. Магазин открыт на случай, если кому-нибудь что-нибудь понадобится. Там висит объявление, чтобы покупатели обслуживали себя сами, что я и делал,– сказал он, раскрывая ладонь и показывая флакон с аспирином.– Должно быть, перегрелся сегодня в пустыне. Голова просто разламывается, и я чувствую себя совершенно разбитым. Но я доведу мальчика до дому. Он сын Праттов. Они живут через несколько домов отсюда, и нам по пути. Приятно было вас встретить, доктор!

– Взаимно,– пробормотал Льюин, но его мысли были далеко от темы разговора. Он резко повернулся и пошел к своей машине. Буквально все до единого! Он не встретил ни одного здорового человека во всем Тарсусе. Льюин включил зажигание. Миновал площадку перед заправочной станцией и медленно выехал на шоссе, все еще надеясь увидеть где-нибудь на лужайке детишек, играющих в мяч, бегающих, кричащих. Ну, хоть что-нибудь, свидетельствующее о нормальной жизни американского города – мужчин, моющих машины, болтающих женщин, но так ничего подобного и не увидел. Это опустение было еще страшнее, чем опустение городов-призраков вроде Меркура, где уже нет людей, но по крайней мере остались птицы, зайцы и ящерицы.

18 ЧАСОВ 05 МИНУТ ПО МЕСТНОМУ ЛЕТНЕМУ ВРЕМЕНИ

Мальчик нес коричневый бумажный пакет с готовыми обедами в фольге. Поль поддерживал его. Это был крепкий мальчонка. Он несколько раз споткнулся, и Поль предложил понести его. Мальчик, конечно, отказался. Но вот он споткнулся так сильно, что упал. Тут уж Поль взял его на руки.

– Все в порядке, я могу идти сам, сэр.

– И еще раз упадешь. Тебя качает из стороны в сторону.

– Нас всех качает.

Поль призадумался, пытаясь сопоставить отдельные факты – болезнь Эдисонов, Смита… Но тут подошла Хоуп Уилсон.

– Что случилось? Что с ним?

– Да вот заболел,– ответил Поль.– У него была рвота и идти не мог – все время падал.

– Я подумала… вижу, вы несете его… Я была уверена, что его сшибла машина. И…

– Нет, нет,– сказал Поль,– машина тут ни при чем.

– Слава богу! – воскликнула Хоуп. Она улыбнулась от радости, а может быть, от смущения.

Поль вспомнил, при каких крайне нежелательных обстоятельствах они познакомились несколько дней назад. Достаточно было уже того, что в этом городке только он и она были одинокими людьми, подходившими друг другу по возрасту. К тому же и у того, и у другого неудачно сложилась жизнь: он был вдовцом, а она недавно в разводе. Но что было ужаснее всего, так это нескрываемое стремление миссис Дженкинс их познакомить. Поля поражали рвение его квартирной хозяйки и многозначительные улыбки всех остальных жителей городка. Хоуп это тоже было неприятно. Смущение, пока что единственное объединяющее их чувство, не слишком способствовало их дальнейшему сближению. Даже сейчас он стеснялся своего высокого роста. Его большие, загорелые руки и ноги казались ему копчеными окороками. Поль вспомнил свои детские годы, когда к четырнадцати годам он так вытянулся, что несколько лет чувствовал себя эдаким богатырем из сказки. Он улыбнулся Хоуп в ответ, надеясь, что это не похоже на улыбку великана, намеревающегося проглотить корову бедной леди или ее хозяйку.

Хоуп взяла у Джозефа Пратта бумажный пакет с готовыми обедами. Мальчик против этого не возражал. Он расслабился, чтобы Полю легче было его нести.

– Спасибо,– сказал Поль.

– Он и без этого пакета достаточно тяжелый,– заметила Хоуп.

Некоторое время они шли рядом молча. Чтобы прервать это неловкое молчание, Поль сказал:

– Кажется, в семье Праттов все больны.

Он пересадил мальчика с левой руки на правую.

– Да? – воскликнула Хоуп.– Очень странно. Мои тетя и дядя тоже больны. Наверное, в воздухе летает инфекция.

– Похоже, что так,– согласился он.

Поль хотел было сказать ей про болезнь Эдисонов и Смита, но побоялся прослыть паникером. И еще—он не хотел произвести впечатление болтуна. Кроме того, он начал уставать. Мальчик был тяжелый.

Дальше, до самого дома Праттов, они шли молча. Тут Поль опустил Джозефа на землю и поддержал его.

– Как ты себя чувствуешь? Сможешь отсюда дойти один?

– Да, сэр, спасибо.

– Тогда все в порядке.

Хоуп отдала Джозефу пакет с едой. Затем они проследили, как мальчик дошел до входной двери и скрылся в доме. Он не помахал им, не подал никакого знака, даже не оглянулся.

– Я была уверена, что его сбила машина,– объяснила Хоуп.– Ведь Пратты такие замкнутые люди. На них не похоже, чтобы они приняли помощь от незнакомых, разве что попали в безвыходную, отчаянную ситуацию.

– Почему? Что вы имеете в виду?

Хоуп рассказала Полю, что Пратты – мормоны, а образ жизни мормонов не совсем соответствует законам Соединенных Штатов. В частности, у них бытует многоженство.

– Мать Джозефа – младшая жена Пратта,– пояснила Хоуп.

– Понятно,– сказал Поль.

Ему было бы приятно продолжить этот разговор. Он хотел больше узнать о мормонах или поговорить о чем-то другом. Было бы очень хорошо отдохнуть за чашкой кофе где-нибудь в укромном месте или… Но у Поля разболелась голова. Он затратил слишком много сил, чтобы донести мальчика до дому. Голова просто раскалывалась. Боль была за одним глазом, острая, жгучая, пульсирующая.

– Я… я должен вернуться,– сказал он,– извините.

– Конечно,– ответила Хоуп.

Но Поль был уверен, что теперь она думает о нем как о необщительном чудаке. Он все испортил, или, точнее, все испортила внезапная головная боль. Он пошел, осторожно ступая, стараясь не делать резких движений. И все же, когда он наступал на правую пятку, вверх устремлялись какие-то импульсы, вызывающие новые приступы головной боли. Это по крайней мере отвлекало его от чувства неловкости, которое он испытывал, нескладно оборвав разговор с Хоуп.

Не то чтобы Хоуп Уилсон для него много значила. Просто надо из любой ситуации выходить наилучшим образом, подумал он. А у него получился какой-то детский лепет.

18 ЧАСОВ 30 МИНУТ ПО МЕСТНОМУ ЛЕТНЕМУ ВРЕМЕНИ

Льюин молча слушал болтовню Элинор, которая хвалила его за идею проехаться вместе на машине подальше от базы и от детей. Наконец-то они выбрались посмотреть на пустыню и горы. Все время, пока она говорила, Льюин знал, что в глубине души она считала эту поездку неудачной и скучной. Он кивал в знак согласия, что они должны повторить этот опыт, посетить интересные места, может быть, проехать по старому пути Пониэкспресс, который проходит южнее Дагуэя…

И тут его осенила страшная догадка. Дагуэй! Именно это слово все время подсознательно вертелось у него в голове, а он отбрасывал его. Но ведь должны же быть другие объяснения! Почему нужно принимать худший вариант? Вполне возможно, что причина болезни совсем в другом – новая разновидность гриппа, что-то попало в воду или продукты. С этими мыслями Льюин подъехал к дорожному знаку, указывающему направление на испытательный центр Дагуэй.

Льюин никогда не задумывался над сутью Дагуэя. Конечно же, он там работал акушером-гинекологом. Но он имел дело лишь с женщинами и новорожденными. Льюин знал, что Дагуэй – испытательная военная база, где… Об этом он имел самое смутное представление. Раньше Дагуэй был экспериментальным центром, где испытывали химическое и бактериологическое оружие, но президент заявил, что с этим покончено. По крайней мере, покончено с бактериологическим оружием. Отныне должны проводиться исследования, связанные лишь с обороной. А для этого, по мнению Льюина, лабораторий в Форт-Детрике более чем достаточно. Однако Дагуэй почему-то не закрыли, и он продолжал функционировать. Там остались многочисленные военные кадры и штатские, которым требовались услуги целого штата врачей различных специальностей и учителей. Помимо двенадцатимильной зоны вокруг самого центра, база занимала огромное пространство пустыни, и Льюин не имел ни малейшего представления о том, что там делалось. Да ему и не хотелось знать.

Он еще не осознал всего этого, но машинально до предела нажал педаль газа. Машина начала вибрировать, и стрелка спидометра показывала за восемьдесят. Они уже миновали перевал и теперь пересекали долину Скалл Велли. Элинор повернулась к Льюину, намереваясь что-то сказать относительно скорости. Но, увидев выражение его лица, передумала и промолчала. Он тоже молчал. И заговорил снова, лишь когда она остановилась перед домом Билла Робертсона.

– Поезжай домой. Мне надо поговорить с Биллом, я заскочу к нему ненадолго. Увидимся позже.

– Надеюсь, ничего не случилось?

– Полагаю, что нет. Я… просто не знаю.

Она кивнула и уехала. Льюин прошел по дорожке до входной двери уютного, в стиле Тюдоров, дома, где жили Робертсоны, и позвонил. Дверь открыла Лора Робертсон.

– Норм! – удивленно воскликнула она.– Сегодня ведь не вечер игры в бридж! Или вы с Биллом договорились поиграть?

– Нет, нет, не договаривались. Я пришел Повидаться с Биллом по другому поводу. Мне надо кое-что выяснить…

– Хорошо, хорошо, входите,– пригласила она.– Что-нибудь выпьете? Пива?

– Нет, нет, спасибо,– ответил Льюин, проходя в прохладную гостиную, оборудованную кондиционером.

Планировка гостиной была такой же, как у него самого. Здесь все дома были построены в одно время и имели такой же полукруглый фасад и планировку, как дома в городках Новой Англии. Правда, одни дома были больше, другие меньше. Большие предоставлялись не многодетным сотрудникам, а военным с высокими званиями. В доме майора Билла Робертсона имелись просторная столовая, а не просто угол в гостиной, выкроенный для трапезы, и четыре спальни. Гостиная была в казенном стиле. Совершенно безликая. Но Льюин знал, что в штате Айдахо, в горах, у Билла и Лоры был домик, куда они ездили на рыбалку,– вот его они считали своим домашним очагом, там они строили свое гнездышко.

В гостиной все были заняты. В одном углу Джин, девятилетняя дочь Робертсона, смотрела телевизор. В другом конце, у камина, Билл играл в шахматы с четырнадцатилетним сыном Томми.

– Хэлло, Норм. Как дела? – бросил Билл, оторвав глаза от шахматной доски.– Лора предложила тебе пиво?

– Нет, спасибо, мне не хочется пить. Мне надо с тобой поговорить.

– Ты не можешь подождать, пока я разделаюсь с ладьей Томми? Он стал у нас сильным игроком.

Льюину хотелось проявить вежливость, подождать, пока Билл Робертсон сделает следующий ход, а потом… Но он был слишком взбудоражен.

– Нет, Билл,– спокойно сказал он,– мне кажется, что не следует откладывать.

Билл Робертсон удивленно взглянул на него и поднялся.

– Прервемся, Томми. Мы продолжим игру, как только я освобожусь.

Он прошел через комнату к Лыоину и предложил:

– Пошли на кухню. Там будет спокойнее разговаривать.

Майор Уильям Робертсон провел его в маленькую, но очень продуманно обставленную кухню, где Лора заканчивала мытье посуды после ужина.

– Итак, Норм? – спросил Билл.– В чем проблема? Льюин мешкал, глядя на Лору. Он не знал, следует ли говорить в ее присутствии. Он брал Элинор с собой в Тарсус, однако не обсуждал с ней то, что там обнаружил. И, конечно же, он не сказал – и не скажет ей – о том, чего опасается. Пока Льюин старался придумать благовидный предлог для того, чтобы пойти и поговорить в другом месте, Билл понял причину его колебаний и сам сказал Лоре:

– Дорогая, у тебя сегодня был трудный день. Почему бы тебе не отдохнуть у телевизора, а я потом домою посуду.

Лора удивленно посмотрела на мужа, затем на Нормана и тут поняла, в чем дело.

– Конечно,– сказала она.– Спасибо, я с удовольствием немного отдохну.

Как только Лора вышла, Билл указал Норману на стул, и оба сели.

– Так что у тебя за проблема?

– Не знаю,– сказал Льюин.– Я все еще надеюсь, что проблема не существует и я просто ее выдумываю. Но я очень беспокоюсь. Сегодня после обеда я поехал в один городок, за долиной, милях в тридцати пяти – сорока отсюда. Вы знаете, где находится Тарсус?

– Я там не бывал, но знаю, где он находится: нужно свернуть с дороги на Кловер, верно?

– Да, правильно. Это небольшой городок. Не знаю точно, сколько человек там еще живет. Что-нибудь от пятидесяти до ста. Это бывший городок старателей, который вымирает. Сегодня я поехал туда навестить больную…

Брови у Робертсона приподнялись.

– Слишком долго объяснять, почему я это сделал. Да это и не существенно. Если я прав, то, может быть, счастливый случай толкнул меня поехать туда. Меня беспокоит то, что в этом городке все производят впечатление больных.

– Так уж прямо все? – засомневался Робертсон.

– Все те, кого я видел. Моя молодая пациентка, которая беременна, и ее свекор, ему под семьдесят. И среднего возраста хозяин магазина, и мальчик лет двенадцати, и молодой мужчина лет двадцати восьми – тридцати атлетического телосложения. Да, еще мать этого мальчика – мальчик сказал, что она тоже болеет. Я не встретил ни одной живой души на улице. Никаких признаков жизни во всем городе. Жуткое впечатление, и только постепенно до меня дошло, что все жители города, должно быть, больны.

– Какие симптомы? – спросил Робертсон.

Льюин перечислил: высокая температура, головная боль, рвота, медленное сердцебиение, в случае с Эдисонами– странное выражение лица.

– Выражение лица? – спросил Робертсон, наклоняясь вперед.– Какое же именно выражение лица?

– Я бы сказал, такое, какое бывает при болезни Паркинсона. Лицо напоминает маску с вытаращенными глазами.

– Ты взял у них кровь на анализ?

– Да, у обоих Эдисонов. Я собирался завезти пробирки в лабораторию, но по дороге решил сначала заехать сюда и поговорить с тобой как со здешним Эпидемиологом.

Напряженная поза Робертсона и его нервное постукивание ногтем указательного пальца по передним зубам говорили о том, что все услышанное его сильно взволновало. И Льюин почувствовал некоторое облегчение. Значит, он не придумал все эти ужасы. Дело стойло того, чтобы побеспокоить Робертсона.

Наконец Робертсон заговорил:

– Ну что ж, Норман, похоже, дело дрянь. Хуже некуда. Надеюсь, что это не так, однако…– Помолчав, он провел рукой по коротко подстриженным волосам и продолжал: – Вот что я тебе скажу. Вместо того чтобы везти кровь на анализ к вам в больницу, давай отвезем ее в мою лабораторию. Там сейчас работают лаборанты вечерней смены, и в их распоряжении превосходная аппаратура.

– Конечно,– ответил Льюин. Преодолев колебания, он задал вопрос, который мучил его с тех пор, как он уехал из Тарсуса:—Как ты думаешь, это связано с базой?

Робертсон был военным врачом, но к больнице на базе отношения он не имел. Он работал эпидемиологом и находился в штате научных сотрудников испытательного центра Дагуэй.

– Никакой эпидемии гриппа в этом районе нет,– продолжал Льюин.– И население в Тарсусе довольно постоянное. Приезжих немного, и маловероятно, что инфекцию завезли. Меня очень беспокоит разница в возрасте и поле больных, которых я видел и о которых мне говорили. Я подумал было, что виновата вода или продукты, но потом отбросил это предположение. И, поскольку я мало что во всем этом понимаю, решил прийти и поговорить с тобой.

Робертсон уже встал со стула и сказал;

– Рад, что ты это сделал.

– Я невольно все время возвращался к мысли, что все это связано с базой,– сказал Льюин.– Но… неужели это возможно? Я хочу сказать, неужели мы… неужели вы играете тут с чем-либо таким, что могло бы сказаться на жителях Тарсуса?

– Остается одно – пойти и выяснить,– сказал Робертсон. —Но сначала мне надо переодеться,—добавил он, указывая на свою водолазку и шорты,– а потом поедем в лабораторию.

Робертсон пошел было к двери, но, постояв в нерешительности, повернулся к Льюину.

– Ты об этом никому не рассказывал? Я имею ввиду Элинор?

– Я брал ее с собой,– ответил Льюин.– Я полагал, что это будет приятная вечерняя прогулка по пустыне. Но Элинор там ни разу не выходила из машины. Погоди! Нет, она выходила в туалет на заправочной станции. Но я не думаю, чтобы она что-либо заметила. Я же ей, конечно, ничего не сказал.

Робертсон снова задумался.

– Хорошо! И не говори впредь,– сказал он и пошел переодеваться.

Льюину хотелось повторить свой вопрос относительно испытаний, которые сейчас проводят на базе, и уточнить, не могло ли одно из них послужить причиной заболеваний в Тарсусе… Но, подумав, он понял: то, что оказал Робертсон, уже отчасти отвечало на этот вопрос.

18 ЧАСОВ 42 МИНУТЫ ПО МЕСТНОМУ ЛЕТНЕМУ ВРЕМЕНИ

Как только Робертсон переоделся в военную форму, они сели в его машину. Робертсон вез его по той дороге, которая вела на территорию испытательного центра базы через второй контрольный пункт, где Льюин никогда не бывал. Тут Робертсон поехал медленнее и вскоре остановил машину. Они вошли в пустое караульное помещение, откуда двое военных полицейских, вооруженных карабинами М-16, наблюдали за двумя полосами дороги, проходившей по обе стороны от их поста. Третий полицейский сидел за серым металлическим столом, позади находилось устройство для автоматического открывания ворот.

Пока Робертсон разговаривал по телефону с дежурным офицером, сообщая, что ведет с собой гостя в лабораторию, Льюин стоял и с любопытством осматривался. Затем Робертсон передал трубку одному из постовых, чтобы тот принял распоряжение дежурного офицера.

– Есть, сэр,– сказал полицейский и повесил трубку.– Все в порядке,– доложил он сидевшему за столом.– Но вам придется за него поручиться, сэр,– сказал он Робертсону.

Робертсон достал из кармана пиджака зеленую металлическую пластинку на цепочке и повесил себе на шею. Такого пропуска Льюин еще не видел. Она была с почтовую открытку, и на ней был выгравирован портрет Робертсона – анфас и в профиль, а также отпечаток большого пальца. Постовой пригласил Льюина подойти ближе к столу, откуда он вынул такую же металлическую пластинку с цепочкой, как у Робертсона, но красного цвета. На ней стояло «гость». Военный полицейский взглянул на круглый значок оранжевого цвета диаметром около пяти сантиметров, прикрепленный к лацкану пиджака Льюина. Такой значок – своего рода удостоверение личности – обязан был носить на территории испытательного центра Дагуэй каждый человек старше десяти лет. Постовой переписал цифры с оранжевого значка на бланк и вручил Льюину красную пластинку.

– Пожалуйста, наденьте и не снимайте, сэр. А когда будете уходить, вернете мне.

Льюин повесил пластинку на шею.

Тем временем Робертсон подписал заявку. Полицейский попросил Льюина тоже расписаться. Затем его сфотографировали одной из контрольных фотокамер. С формальностями было покончено, и полицейский сказал:

– Все в порядке, сэр. Когда вы сядете в автомобиль, я открою вам ворота.

– Спасибо,– сказал Робертсон и направился к своему красному «мустангу».

Металлические ворота медленно поднялись и, едва Робертсон проехал под ними, тут же закрылись, внушительно лязгнув железными челюстями.

Проехав с полмили, Робертсон свернул на боковую дорожку с указательным знаком: «Здание № 4». Вскоре показалось и само здание. Льюин посмотрел вперед и увидел низкое белое одноэтажное строение из бетона. Несмотря на унылую архитектуру, оно производило большое впечатление, наверное, потому, что стояло особняком, а также благодаря удачному освещению дуговыми лампами на высоких столбах. Билл припарковался на маленькой площадке, где стояло: «майор Робертсон У.». Выйдя из машины, они направились к входу в «Здание № 4». Робертсон открыл перед Льюином дверь, и тот прошел, удивляясь тому, что дверь не запиралась. Они прошли в маленький холл, где сидел солдат за столом, освещенным висячей лампой с зеленым абажуром конической формы. Но позади солдата виднелась вторая дверь. И это была уже стальная серая плита без замочной скважины, без ручки. Солдат тут же встал и отдал честь. Майор Робертсон ответил на его приветствие и, сняв с шеи зеленую пластинку, протянул ему. Охранник посмотрел на пластинку, затем на Робертсона и сказал:

– Дежурный офицер сообщил мне, что с вами гость.

– Да, это так,– ответил Робертсон.

– Хорошо, сэр.

Льюин ожидал, что солдат вернет зеленую пластинку Робертсону. Вместо этого тот повернулся и вставил ее в горизонтальную щель стальной серой двери. Сработало электронное устройство, и после считывания кода включился открывающий механизм. Послышалось шипение сжатого воздуха, и дверь быстро отскочила сантиметров на двадцать, а дальше пошла бесшумно. Солдат вернул Робертсону пропуск, и оба прошли внутрь. Затем Робертсон нажал кнопку, и дверь за ними закрылась. Робертсон повел Льюина. по зеленому коридору, освещенному скрытыми люминесцентными лампами, расположенными на одинаковом расстоянии одна от другой. Робертсон остановился у двери, помеченной только номером, и открыл ее.

– Входи,– оказал он Льюину.– Вот тут я и тружусь. У меня двое лаборантов, которые постоянно проводят здесь кое-какие опыты на партии крыс. Но я могу переключить одного из них на анализ крови.

Льюин достал из кармана пробирки и передал их Робертсону. Они находились в маленьком кабинете, из большого окна которого была видна лаборатория, а около окна была дверь, которая вела туда. Робертсон открыл ее ключом, вышел и прикрыл за собой дверь, оставив Льюина в маленькой комнате. Льюин видел в окно, как он разговаривал с худенькой рыжеволосой лаборанткой в белом халате. Льюин не сразу ее узнал, но потом вспомнил, что встречал раньше. Эта женщина месяц назад проиграла в четвертьфинале теннисного матча среди женщин. Она была женой какого-то лейтенанта, но Льюин не мог вспомнить его фамилии. Он и не предполагал, что она работает, считал ее просто женой военного.

Переговорив с ней, Робертсон вернулся в кабинет, где сидел Льюин.

– Это займет минут пятнадцать – двадцать,– сказал он.

Некоторое время они сидели молча, глядя друг на друга. Наконец Льюин спросил:

– У тебя есть представление о том, что ты ищешь?

– У меня есть представление о том, чего я надеюсь не найти,– ответил Робертсон.

Льюин ждал, что Робертсон пояснит свою мысль, но тот ничего не добавил. Основное условие безопасности – только «необходимое знание». А Робертсон полагал, что если его худшие опасения не подтвердятся, то Льюину нет необходимости знать, чем они занимаются в этих лабораториях. Это вполне устраивало и Льюина. Однако он не мог не задумываться над характером экспериментов, которые они здесь проводили, когда официально их программа была ограничена исследованиями оборонительного характера.

– Я… я вовсе не хочу совать свой нос не в свое дело. И ты не обязан отвечать, если не считаешь нужным,– начал Льюин,– но я не могу не интересоваться тем, какую работу вы здесь проводите. Я хочу сказать: теперь, когда официально вся ваша работа подчинена интересам обороны. Поиск иммунизирующих средств и средств защиты?

– Правильно,– сказал Робертсон.– Только все это значительно сложнее, чем ты думаешь. Допустим, на нас намерен напасть враг, который хочет применить бактериологическое оружие. По всей вероятности, он выберет такие бактерии, которые будут эффективным оружием, то есть с высоким коэффициентом смертности, надежностью заражения, низкой вторичной заражаемостью. Ну и тому подобное. Поэтому мы обязаны заранее искать новое биологическое оружие, новые инфекции, новые разновидности старых инфекций. Все это мы делаем для того, чтобы знать, от чего нам, по всей вероятности, придется обороняться.

– Но разве это вероятно? Я хочу сказать: будет ли какая-нибудь великая держава применять бактериологическое оружие?

– Нет, речь идет не о великой державе. У великих держав есть атомное оружие, которое в той или иной степени для них приемлемо. Речь идет о небольших государствах. Ну, скажем, о какой-то маленькой стране, возглавляемой самодуром. Производство бактерий обходится сравнительно дешево и доступно любой стране. А вот атомное оружие стоит огромных денег.

– Ты говоришь о «низкой вторичной заражаемости». Что это такое?

– Нужна «чистая инфекция»,– пояснил Робертсон.– После того как на данной территории противник будет уничтожен, со временем возникнет необходимость послать туда своих людей, чтобы воспользоваться тем, что там останется, и установить нужный порядок. Вы, конечно, можете сказать, что своим войскам надо делать прививки. Но это означало бы, что от инфекции есть защита. А идеальное оружие как раз такое, от которого еще нет защиты, которое уничтожает как можно больше людей, подвергшихся его действию, и быстро теряет силу, не распространившись… Вот над чем мы работаем.

« – Понятно,– сказал Льюин. Значит, подумал он, в своей работе здесь отталкиваются от все того же набора экзотических инфекций, описания которых они вызубривали перед экзаменами в медицинском институте, а потом забывали, так как вероятность столкнуться с ними в повседневной практике очень мала. Он вспомнил пситтакоз, сибирскую язву, туляремию и таких классических убийц, как тиф, чума и холера. Однако ни одно из этих заболеваний по своим симптомам не совпадало с тем, что он видел в Тарсусе.

– А ты ни у кого не обнаружил сведение затылка? – вдруг спросил Робертсон.

– Что-что?

– Негнущуюся шею!

– Я знаю, что ты имеешь в виду,– произнес Льюин тоном добродушного сарказма.– Я просто старался вспомнить. Нет. Разумеется, осматривая больных, я не обращал на это особого внимания. Но никто из них не жаловался на шею. Каждый из них жаловался на общее недомогание, и не больше того.

– Прекрасно,– сказал Робертсон.

Сведение затылка! Тогда, значит, речь идет о поражении центральной нервной системы, подумал Льюин. Менингит? Энцефалит? Чем сильнее у него возникало желание задать вопрос, тем больше он боялся получить утвердительный ответ. Он взглянул на человека, сидящего с ним в маленькой комнате за столом. Коротко остриженный, любезный, загорелый, с обаятельной улыбкой, особенно после выигрыша в карты. Так вот чем занимается его друг в рабочее время!

– У вас, ребята, какой-то фантастический набор игрушек,—сказал Льюин, мучительно стараясь придать беседе легкий, непринужденный характер.

– Это не игрушки,– с каменным лицом ответил Робертсон.