Текст книги "Фашизофрения"

Автор книги: Геннадий Сысоев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 39 страниц)

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава 1. С острой болью – без очереди…

Я ничем не обязан современному украинскому государству; наоборот, это оно обязано мне своим существованием.

Если бы я и миллионы подобных мне не поставили галочку в графе «так, підтримую» на референдуме 1991 года, государства Украина сегодня бы не существовало. Его суверенность легитимизирована только народным волеизъявлением. Это не мало, но говорить о «визвольних змаганнях» (национально-освободительной борьбе) не приходится. Всей «борьбы» и было-то – интриги в высшем партийном руководстве в Москве, объявление Ельциным и российским парламентом «независимости» России от всех и вся, был августовский путч 1991 года, референдум и беловежский сговор. На этих китах сегодня и стоит суверенная Украина.

А томугосударству я обязан многим. В нем я родился, и в роддоме меня не подстерегала опасность быть зараженным СПИДом, гепатитом или туберкулезом. Моей матери не советовали сделать кесарево сечение или избавиться от плода, то есть меня. Риск того, что в роддоме меня убьют, а мои внутренности пустят на материал для ремонта богатых стариков в «цивилизованных странах», в «совковом» роддоме был равен нулю, то есть, проще говоря, вовсе не существовал.

И дальше я при всем желании не мог раскрепоститься – заняться собственным бизнесом (мыть машины) или вкусить прелестей свободного образа жизни (нюхать клей). Когда я, по детской глупости, проявлял поползновения такого рода, меня забирал дядя-милиционер, а потом долго воспитывала тетя в ДКМ (детской комнате милиции, было такое название).

Зато риск попасть в разные бесплатные секции и кружки был довольно высок. В школу постоянно приходили разные дяди и реже тети, они вывешивали объявления, ходили по классам и коридорам и уговаривали записаться. Им была нужна массовость, для чего – до сих пор не знаю, не интересовался, но в детстве я последовательно обучался пиликать на скрипке, классической (французской), вольной (американской) борьбе, боксу, и потом после армии еще немного ушу, а потом уже наступила «перестройка»…

Все секции, кроме последней, были практически бесплатными, хотя взималась символическая плата (три рубля то ли в месяц, то ли за полгода). Томугосударству не нужно было сдирать деньги с меня, чтобы платить тренерам, бухгалтерам, юрисконсультам, рекламистам и эффективным менеджерам, которые очень любят эффективные германские автомобили. В тоталитарном государстве иномарок вообще практически не было. Рассказывали, что в начале 1980-х в Москве их было всего две – одна у дочери Брежнева Галины, вторую привез Высоцкий из Парижа.

То государство было воистину тоталитарным – оно забирало у граждан и предприятий большую часть заработка и строило всякие ненужные вещи вроде школ, больниц, заводов и санаториев. В том государстве можно было поехать на попутках в Крым и даже пробраться по горам в «закрытый город» Севастополь. Обычным путем тебя тормозили патрули, но зато по всему ЮБК ты мог ходить на дикие пляжи, часто более красивые, хотя и более опасные, чем массовые. И ни на диких, ни на курортных пляжах тебя не могла остановить охрана ни одного жлоба (точнее, сотен и тысяч крупных и мелких жлобов и жлобчиков) со словами: «Частная собственность, вход воспрещен».

В том государстве не было 95-процентного поступления выпускников школ в вузы, но зато за взятки или чаще по знакомству поступали считанные проценты, и им – их родителям – все удивлялись: умеют люди жить, – но в то же время немного брезгливо сторонились: сколь веревочке ни виться…

А взятки, которые мы в университете несли преподавателям, это были – цветы, коньяк, книги. Однажды, осмелев, купили хороший магнитофон. Преподаватель сказал, что возьмет, взял и передал на кафедру. Оставить себе постеснялся. Или побоялся. О том, чтобы просто принести деньги, не думали. Деньги дать было как раз очень НЕ просто. Могли попасться, следовательно, угодить под суд – не только берущие, но и дающие. Если бы преподаватель не взял и поднял шум – вполне могли посадить, и не условно. А обезображенный совковым менталитетом преподаватель вполне мог обидеться, а обидевшись – разозлиться. Зато незалежная профессура раскрепостилась – стали как курицы, гребут беспрерывно и исключительно под себя.

То государство было несомненно кровавым: в нем взяточники, мошенники и продавцы тяжелых наркотиков не получали условных или символических сроков, как сейчас. Тогда они получали «срока огромные», а за «особо крупные размеры» их расстреливали.

В том государстве образование было высококачественным, но бесплатным, – ну можно ли, по понятиям либеральной экономики, представить себе большую глупость? Зато не было такого, что все знали: диплом – это просто бумажка, за которую отдано много других бумажек, поменьше и поцветастей.

В том государстве были километровые очереди в поликлиниках и больницах, но не было эпидемий туберкулеза, гепатита, желудочных и кишечных… В столовых все брали преимущественно три блюда – первое, второе и третье, но не было риска заразиться сальмонеллезом. Сегодня уже не очень понятно, почему в поликлиниках мы упорно дожидались в очередях, хотя были платные – всего несколько на миллионный город, но там никогда не было очередей и оплата, как теперь выясняется, была чисто символической. А на кабинетах зубных врачей было написано: «С острой болью – без очереди».

В том государстве доход всех предприятий шел в казну, а не на покупку футбольных команд, яхт и «хатынок у Швейцарии». Зато то государство не объясняло мне, что у него нет денег на содержание транспорта, тепловых и прочих коммунальных сетей и потому предприятия нужно передать в концессию, чтобы уже концессионеры заламывали какие вздумается цены, а мы бы переходили на автономное отопление, освещение, водоснабжение… Как в цивилизованной Европе. Или как было в дореволюционной России – на выбор.

То злобное государство запрещало шуметь – в нем не было многодецибелльного воя на всю улицу, рекламного, прославляющего очередного торговца списанным в Европе или сделанным в Китае ширпотребом. И не было полного бесправия гражданина перед прихотью торжествующего жлоба, когда жаловаться некуда и некому, а если пожалуешься, услышишь опять что-нибудь вроде: идите в суд, но суд иск не примет, реклама – частная инициатива, которая у нас защищена законами…

Странно, в том государстве мы не выбирали президентов и депутатов (точнее, выбирали одного из одного). Но те невыбранные боялись ответственности. У сегодняшнего ответственности никакой нет, в крайнем случае на голубом глазу скажет: «Нема грошей у бюджети». И пошел дальше сгонять жирок на тренажерах.

Я пишу «то государство» не в смысле, какой вкладывает мещанин в слова « этастрана». Просто для того, чтобы различить государство этои то.

* * *

В этой части книги я хочу поговорить в основном о том, что происходило и происходит на Украине сейчас. Я не «зацикливаюсь» – в России происходит во многом то же. А из того, что было и есть, мы сделаем выводы – что будет.

Это не значит, что мы будем говорить только об этом. Мы будем, как сказал бы поверхностный читатель, отвлекаться. Или, как скажет читатель вдумчивый, станем искать связи между, казалось бы, не связанными событиями и явлениями.

Мифы, с помощью которых сейчас стараются «переформатировать» сознание народов, живучи только потому, что постоянно и назойливо повторяются. Значит, рассказывая правду, тоже не нужно бояться повторяться. Правду нужно повторять до тех пор, пока не дойдет до каждого.

Глава 2. Миф о свободе

Миф о свободе начал создаваться во время «перестройки», с провозглашением в 1991 году независимости России, Украины и т.д. народу было объявлено, что теперь он свободен.

Не сразу народ понял, что свобода какая-то не такая. Народ начал задумываться, и тут появились, конечно, борцы с несвободой. Не объясняя, почему же независимость не дала ожидаемой и обещанной свободы, они нашли виноватых. И оказалось, что мы опять живем при авторитаризме или даже тоталитаризме. Имя ему – кучмизм.

Уровень свобод в обществе остался минимальным и даже по многим параметрам понизился по сравнению с последними годами СССР (1986–1990). Свобода, обещанная в 1991 году, так и не наступила. Что же делает лживый политик, когда не сбываются его обещания? Правильно – дает новые. И нам стали обещать, что вот уж теперь-то, стоит выйти на Майдан и сбросить оковы кучмизма, свобода обязательно настанет. Верьте нам, пожалуйста.

Многие верят до сих пор. Многие даже самые последовательные противники «оранжевой революции» признают, что по крайней мере одно благо она украинскому народу таки принесла. Это благо – свобода.

Понятно, почему такое видение мира пропагандируют сами «оранжевые», но что заставляет их противников соглашаться с этой вредной и неверной трактовкой, основанной на ряде подмененных понятий? А главное, почему в миф до сих пор верит народ? Неужто только потому, что не отрывается от телевизора?

Майдан – не ключ к свободе, а ее результат

На самом деле правда в том, что не «оранжевая» революция предоставила украинскому обществу свободу, – наоборот, она сама стала результатом наличия в обществе необходимого уровня свобод. Без достижения такого минимально достаточного уровня никакая «бархатная» (то есть бескровная) революция невозможна. Тому существует неисчислимое количество теоретических доказательств, однако гораздо убедительнее практические: в Ираке такая революция была невозможна, потому Штатам пришлось дважды (!) начинать войну; а современная война, даже ограниченными силами и средствами, обходится во много раз дороже «цветного» переворота.

Столь же невозможны, на данном этапе, «бархатные революции» в Иране или Северной Корее. Сербию, прежде чем революционизировать, пришлось немало бомбить и долго морить экономическими санкциями. Если называть вещи своими именами, Евросоюз использовал обычный шантаж: сербам недвусмысленно через европейские СМИ было сообщено, что если они проголосуют за Милошевича, к ним и далее будут применять санкции, а если за Куштуницу – санкции отменят.

Особое положение занимает Беларусь. То, что попытка «джинсовой революции» все же произошла, свидетельствует о достижении страной необходимого уровня свобод, иными словами, режиссеры решили, что уже можно попробовать. То, что у них ничего не вышло, свидетельствует о все еще сохраняющейся силе и подлинной, а не бутафорской независимостиБеларуси.

Действительно, на вопрос, что такое свобода, никто ведь не ответит: «Свобода – это такое состояние государства, при котором в нем созданы все условия для питаемых из-за границы различных негосударственных организаций, присвоивших себе право вмешиваться в политику, экономику и жизнь общества в целом».Но именно такое понимание свободы внедряется в умы людей на постсоветском пространстве.

Справедливости ради отметим: внедряется чем дальше, тем с меньшим успехом. Грантоеды по традиции зовут себя правозащитниками, но в обществе все больше людей именуют их кривозащитниками. Такова плата за лицемерие.

Если вы станете учить своего ребенка честности, но при этом брать деньги у кого попало, то он вырастет не честным, а уверенным в том, что деньги не пахнут.

Причем такое понимание свободы предназначается исключительно на экспорт, «для продажи вне США». В Штатах запрещена деятельность любых – хоть общественных, хоть частных организаций, финансируемых из-за рубежа, если существует малейшая вероятность их вмешательства в политическое устройство страны. Но когда Россия захотела не запретить даже, а только несколько ограничить деятельность аналогичных организаций на своей территории, на нее обрушился шквал словоблудия на тему о нарушении свобод и управляемой демократии. Причем громче всех кричат как раз те организации, которые в США были бы моментально запрещены – не за подрывную, антигосударственную деятельность и прочие идеологические измышления, а просто потому, что вмешиваются в дела граждан Соединенных Штатов, получая за это деньги граждан иностранных государств.

Эффективность такой политики «правозащитного вмешательства» начинают понимать и страны – конкуренты США. На недавних выборах большой, хотя быстро затихший, скандал вызвала информация о том, что некоторые организации, косвенно участвующие в избирательной кампании в США, получают пожертвования из-за рубежа, конкретно – из Китая.

Есть забавное объяснение того, почему «цветная революция» невозможна в США. Потому что это единственная в мире страна, где нет посольства Соединенных Штатов.

В каждой шутке – лишь доля шутки. Майданный переворот невозможен в США не в последнюю очередь благодаря отсутствию в этой стране организаций, способных тупо и назойливо внушать американским гражданам, что тот из них, кто не возмущается нарушениями избирательного законодательства во Флориде, есть быдло и козел.

Чем президент Ахметов отличался бы от президента Форда?

Существует также наполовину шуточное (а значит, наполовину серьезное?) определение современной демократии. Демократией нынче называется способ государственного и общественного устройства, одобренный госдепом США и внедряемый по всему миру с помощью «гуманитарных бомбардировок» или/и «цветных революций».

Режим Лукашенко в Беларуси не является диктаторским, во всяком случае по данному параметру он и близко не стоит к режимам Батисты, Сомосы, Дювалье или Пиночета. А ведь все помянутые были для госдепа США «нашими сукиными сынами», а Пиночет ко всему стал идеалом, точнее – идолом некоторой части отечественной «либерально мыслящей» интеллигенции.

Еще в меньшей степени диктатурой был режим Кучмы. Да, во время его первого президентского срока на Украине происходило ползучее ограничение уровня свобод. Именно в 1994–1999 гг. в обиход вошли такие понятия, как покупка голосов, продажные СМИ, чудный неологизм «нахитровать результат»… В этот период само собой разумеющимся стало положение, при котором гражданин без денег, несмотря на принятие «самой демократичной Конституции», не имеет абсолютно никакой возможности, а значит – и фактического права быть избранным в «органы народовластия».

Прежде было не так. В период 1989–1990 гг. мы избирали не из богатых, а просто из людей. Инженеров и таксистов, врачей и учителей, юристов и офицеров, за которыми или у которых (тогда еще) не было больших денег. А вскоре после провозглашения независимости Украины подобное стало невозможным.

Это следствие не столько злой воли конкретных индивидуумов и лично Кучмы, сколько изменения социально-экономической ситуации – обнищания огромного большинства и неадекватного обогащения меньшинства. У большинства почти исчезло свободное время, люди вынуждены крутиться, чтобы прокормиться. У меньшинства появились «быстрые деньги», которые можно было потратить в том числе и на избирательные кампании «как у больших», то есть как на «цивилизованном Западе».

Благодаря этому кандидат без денег превратился в немого – он мог иметь государственный ум и полезнейшие идеи, но утратил возможность рассказать об этом избирателям, в первую очередь благодаря тому, что все СМИ обрели своих хозяев, которым тоже хочется кушать…

Таким образом, вина Кучмы или Ельцина в ограничении свобод во многом вынужденная – они были спровоцированы самим ходом вещей, который использовали в собственных, а не в чьих-то посторонних интересах. В данном случае посторонними были интересы подавляющего большинства граждан Украины и России. Но ведь и это закономерно: в соответствии с либеральной теорией, то, что идет на благо индивидуума (Кучмы или, скажем, Чубайса), одновременно и неизбежно идет на благо всего общества. Но получилось не в соответствии с либеральной теорией, а с точностью до наоборот.

Отметим лишь «в утешение», что таково же положение и в «цивилизованных странах». Возьмем Америку: миллиардер Форд или представитель богатейшего техасского семейства Буш в президентах США – чем это отличается от гипотетической ситуации, при которой у нас президентом стал бы Ахметов или Дерипаска? Только одним – у нас сразу же нашлись бы защитники прав обездоленных, закричавшие о том, что олигархи душат свободу. А в Америке об этом кричать, по-видимому, некому.

Ни в конгрессе, ни в сенате США, ни в европейских парламентах мы не найдем людей, за которыми или у которых не было бы больших денег. Точнее – очень больших. Форма государственного устройства, сегодня называемая демократией, неизбежно предполагает, что к политической власти в обществе приходят люди, или уже имеющие, или пока только служащие очень большим деньгам.Это не детская болезнь, а фундаментальное свойство общества, в котором одновременно действуют современная избирательная процедура и догмат незыблемости частной собственности. Мы теперь смогли убедиться, что это оказалось не выдумкой марксистов – тут они, увы, попали в точку.

Глава 3. Свобода, ложь и комфорт

Сегодня свобода слова в украинском обществе понимается только как комфортные условия для существования журналистов. Всё. Никак иначе. Любые попытки хоть чуть-чуть расширить рамки понятия наталкиваются либо на возражения по Савику Шустеру – «людям это неинтересно», либо на действительное непонимание, опустошающее взгляд собеседника.

Казалось бы, любой принадлежащий к сообществу журналистов должен отстаивать именно такую трактовку (свобода слова = мой комфорт). Но такая весьма удобная для существованиятрактовка не дает возможности полноценно работать по специальности. Она разрывает разум, нарушая связность мышления, иными словами, заставляет произвести над самим собой операцию по добровольной шизофренизации сознания.

Если понимать свободу только как возможность комфортного существования журналистов, то все в порядке: Майдан действительно даровал обществу свободу. Журналисты стали жить лучше и главное – веселей.

Мы видим тут повторение ситуации конца 80-х – начала 90-х годов. Журналисты тогда тоже получили многое быстро и сразу. Поскольку, понятное дело, они являются общественной группой с наибольшим доступом к широкому вещанию, стало складываться впечатление, что это не мнение журналистов, а мнение общества. Это заблуждение в свою очередь породило оценки, как у Жванецкого: «СССР был разрушен в результате заговора, в котором участвовал весь народ». Люди же, для которых хохма не является профессиональным инструментом, начинали понимать другой афоризм: «Отучаемся говорить за весь народ».

Если люди равноправны, то ни один человек не должен говорить от имени другого человека, тем более группы людей, не имеет права выдавать свои мысли за мысли других или наоборот. Это одно из важных условий настоящей свободы. И это же главное ее отличие от свобод, рожденных на любых майданах.

Оранжевая свобода всегда нуждается в неких гуру, которые объясняют непосвященным, кто из них, извините, есть «быдло» и «лох», а кто – человек будущего. В этом фундаментальное сходство майданного шоу с поведением тоталитарных сект; и неслучайно ведь завершилась «революция» появлением в украинском парламенте своего особенного «белого братства».

Украинское общество расколото по разным параметрам, в том числе и по отношению к событиям зимы 2004/05 г. Идеалы Майдана превратились в идолов, роды свободы на Майдане приняли ироды. Это так для той части общества, которая не приняла оранжизм. И остановить его наступление удалось только оружием самих «оранжистов». Внешне это выразилось в том, что противники носителей помаранчевых ленточек надели бело-голубые, – такой нехитрый прием открыл возможности массовой самоидентификации.

Но это симметричный ответ, а нужен адекватный. Сегодня на Украине много противников оранжевых, но нет, за исключением коммунистов, сторонников антиоранжевых партий. Потому что нет самих таких партий (за исключением коммунистов и, возможно, еще нескольких левых непарламентских). Все остальные – противники оранжевых только на выборах.

И в Беларуси, и в России имеются сильные антиоранжевые проекты, поддерживаемые всей мощью государства. Именно это не нравится оранжевым. Они говорят о свободах, но на самом деле хотят только одного: чтобы общество не противодействовало «цветным революциям». Только такое общество ими (и их покровителями из госдепа США) будет признано истинно свободным и демократичным.

У украинских антиоранжистов есть только негативный проект – не в смысле плохой, а в смысле – основанный не на утверждении своего, а на отрицании чужого. Они знают, чего они не хотят – победы оранжевых, реванша оранжевых. А вот чего хотят – этого пока не знают. В обществе еще не сформирован запрос на лидеров, которые смогли бы структурировать и возглавить антиоранжевое движение. Пока есть только смутное ощущение, что такой запрос был бы желателен.

* * *

Различные шоу-перевороты, многочисленные апельсиновые, тюльпановые, банановые и пр. революции нужны еще и для того, что отвлечь народ, чтобы он не понял того, что понял Федор Достоевский еще в позапрошлом веке, во время поездки по Западной Европе: «Что такое liberte? Свобода. Какая свобода? Одинаковая свобода всем делать все что угодно в пределах закона. Когда можно делать все что угодно? Когда имеешь миллион. Дает ли свобода каждому по миллиону? Нет. Что такое человек без миллиона? Человек без миллиона есть не тот, который делает все что угодно, а тот, с которым делают все что угодно.Что ж из этого следует? А следует то, что кроме свободы, есть еще равенство, и именно равенство перед законом. Про это равенство перед законом можно только сказать, что в том виде, в каком оно теперь прилагается, каждый француз может и должен принять его за личную для себя обиду» <sup>{149}149
  Достоевский Ф.М.Зимние заметки о летних впечатлениях (онлайн-издание на сайте www.klassika.ru). Выделено мной. – Г.С.


[Закрыть]</sup> .

И не являются ли подтверждением правоты писателя публично произнесенные слова известного современного российского бизнесмена: «У кого нет миллиарда, тот может идти в ж…»? Отличие его многих собратьев из «цивилизованного мира» – только в том, что он говорит, что думает, а те – думают, что говорят.

Да, в современной Европе уже не так легко делать все что угодно с тем, у кого нет миллиона или миллиарда, как это было во времена Достоевского. Но к сегодняшнему положению США и Европа пришли потому, что весь XX век, начиная с Октябрьской революции в России и благодаря ей, ограничивали аппетиты богатых в пользу бедных, ограничивали такую частную инициативу, которая может пойти во вред обществу. И потому сегодня бедный во Франции – это совсем не то, что бедный в Бразилии. Даже выглядит не так.

Нам же западные советники почему-то предлагают не идти этим путем, а использовать «экспортный вариант»: неограниченную свободу (имеющего миллион делать что угодно с тем, кто миллиона не имеет).

Дополнение в скобочках, как в жульническом банковском договоре, написано очень мелко, потому сегодня народ с энтузиазмом «выбирает свободу».