Текст книги "Фарос"

Автор книги: Гай Хейли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

– Даже монстрам нужно спать, – сказал он себе.

Тихий смешок заставил его стремительно обернуться. Это был жуткий звук, гортанный, как у кошки, и боли в нем было не меньше, чем веселья. За прошедшие века Скрайвок успел сразиться с самыми разными ксеносами, но ни разу не слышал подобных звуков. Он не принадлежал ни человеку, ни чужаку.

На ум пришло слово «нечеловеческий».

Рука потянулась к оружию, которого не было. Тогда он сжал кулак, позволяя гневу взять контроль.

– Беренон! Что ты тут делаешь? Я не слышал, как ты вошел.

Библиарий стоял за кадильницей, в которой горели благовонные угли, в странной позе, с вывернутыми в стороны коленями. Его лицо скрывалось в тенях, и он опирался на стену.

– Ты не слышал, как я вошел, – сказал Беренон. Его голос звучал странно, низко и хрипло, и в нем был намек на то же кошачье рычание, как раньше.

– Ты ранен? – спросил Скрайвок.

– Нет, – ответил библиарий.

– В чем дело, Беренон? Если ты пришел не для того, чтобы рассказать, как проникнуть в гору, то можешь уходить.

– У меня есть для тебя предложение. Выслушай его, повелитель ночей. – Беренон глубоко, тяжело вдохнул и вышел на свет. Он подволакивал левую ногу и упирался рукой в стену, задевая знамена.

Библиарий поднял голову и улыбнулся, чего этот несчастный воин никогда раньше не делал, и Скрайвок с ужасом понял, что улыбка ему и не принадлежит. Лицо Беренона обмякло и болезненно посерело. От подергивающихся губ тянулись нити слюны. Глаза на этом мертвенном лице были совсем другие: красные с золотыми прожилками, без зрачка, и нервно бегающие из стороны в сторону.

– Тендер Скрайвок!

Голос не принадлежал библиарию. Движения его губ не совпадали со словами. У Скрайвока возникло жуткое впечатление, что говорили глаза, а не сам Беренон.

Скрайвок отступил за стол и взял болтер, лежавший рядом, на стойке. Он направил его на существо, но оно не пыталось напасть, и он пока не стал открывать огонь.

– Ты не Беренон.

Существо провело по зубам длинным розовым языком. В одно мгновение это были собственные зубы Беренона, квадратные и серые, а в другое – острые полупрозрачные иглы морского хищника. Беренон издал стон.

– Ты проницателен. Я позаимствовал его плоть. Неплохой у него разум – сильный и своенравный. Но стены мира тонки, и он затерялся между них. Говорить с тобой непросто, но возможно, да. Возможно.

– Я слышал, что некоторые воины из Семнадцатого легиона пускают порождения варпа в свои тела и становятся их рабами. Ты такой же?

– Да и нет. Я нечто меньшее и нечто большее одновременно. Мне не нужно разрешение. Шторм Эреба открывает двери таким, как я. В какое время мы живем! Во время, когда наши миры могут встречаться и свободно переплетаться.

– Если ты ищешь здесь почитателей, ты их не найдешь. Мы сильнее остальных.

– Ты заносчив. Ты… заблуждаешься… – Последнее слово он медленно прошипел.

– Мы не монахи Лоргара. Мы не будем тебе подчиняться. Здесь никто не станет тебе служить! – крикнул Скрайвок.

Он надеялся, что кто-нибудь отреагирует на его крик, но звуки в комнате стали приглушенными, и он понял, что на помощь извне можно не рассчитывать.

– Все рано или поздно подчинятся владыкам варпа. Ты думаешь, что ты силен, но ты слаб. Ты сделан из плоти, а ни одно создание из праха и огня не способно устоять перед силой Хаоса.

– Подойди поближе, и я покажу тебе, как я слаб.

– Ты думаешь, что силен, как твой отец. Но я видел его силу, когда сражался с ним в царстве мыслей. Он думает, что поверг меня, но я не повержен. Он же бегает в пыли Макрагга, преследуя чужие цели.

– Кёрз? Наш повелитель на Макрагге?

– Ты до сих пор зовешь его повелителем – это существо, которое не раздумывая уничтожит тебя, чтобы удовлетворить свои низменные желания. Неужели он достоин твоей преданности? Ты не силен, Гендор Скрайвок, но я могу это изменить. Я предлагаю союз. Используй к нашей взаимной выгоде все, что пожелаешь, ибо таково правило сильных.

– Я не желаю с тобой разговаривать, – сказал Скрайвок и поднял болтер выше.

– Выслушай меня. У этой оболочки есть сила, но она стремительно сгорает. Отправишь меня назад или станешь смотреть, как я ухожу, – и ничего не получишь. Я предлагаю помощь лишь достойным.

– Как я.

Ладони Скрайвока стали влажными от пота. Присутствие этого существа внутри его библиария причиняло ментальную боль, страшно давило на затылок. Перед глазами плыли пятна. Его беспокоили фантомные запахи, мимолетные, но из-за этого только более раздражающие.

– Твоя амбициозность – как пламя, твой цинизм – как сладкое вино. К твоему вкусу надо привыкать, Гендор Скрайвок, Крашеный Граф, но он восхитителен на языке. Ты достоин. Вместе мы исполним твои желания.

И вновь этот тонкий язык прошелся по зубам, в мгновение сменивших форму.

– Ты предлагаешь мне силу, но нуждаешься в моей помощи. Не похоже, что ты очень силен.

– Маяк – творение древнего врага. Сейчас он – лишь слабая свеча на фоне беснующегося шторма, но я знаю, что будет дальше. Шторм пройдет, как все штормы. Маяк нужно уничтожить, или однажды его используют в качестве оружия против нас, как уже было эры назад.

Существо опять засмеялось. Тело Беренона так содрогнулось от силы этого смеха, что треснули ребра. Слюна, капающая изо рта, стала красной.

– Они так отчаянно пытались победить нас, и где они сейчас?

– Я не знаю, о ком ты.

– Радуйся этому. Эта ваша великая война – всего лишь очередная перепалка в противостоянии, которое длится с начала времен. Взгляни на меня! Видишь, как моя сущность меняет плоть твоего товарища? Разве я не величественен? Разве я не ужасен? – Беренон отошел от стены и выпрямился. Затем согнулся и погрозил Скрайвоку пальцем. – Но в вашем безжизненном измерении есть вещи и похуже, чем скромные вторженцы вроде меня.

– Наша цель – захватить Фарос, – сказал Скрайвок. – Мне невыгодно его уничтожать.

– События, о которых я говорю, наступят через неисчислимые годы. А пока маяк нужен тебе, он будет твоим. Подумай, Вендор Скрайвок! Твой собственный командир презирает тебя. Но он обещал награду тому, кто проведет его внутрь. Вы не можете перенести ваши клетки с закованной в них энергией сквозь царство мыслей. Энтроческий свет маяка мешает вашим технологиям, не дает проложить путь через варп. Я могу обойти его.

– Ты имеешь в виду Атраментаров?

Существо зарычало. Когда оно успокоилось, одна половина лица Беренона застыла в оскале, а другая ужасающе обвисла. От библиария исходил ощутимый жар. Из-за его латного воротника вились струйки пара, а на шее вздулись вены.

– Да, да, – мертвые существа, мертвое мясо в мертвом металле. Эта реальность так примитивна. Я помогу вам с вашими жалкими манипуляциями над мертвой материей в царстве эмпиреев.

– О таких, как ты, ходят только легенды и древние слухи, но все они говорят, что тебе нельзя доверять.

– Слушай, и узнаешь больше! Я видел Нострамо. Я бродил по черным снам детей, дрожащих в его углах. Мы всегда рядом с вами, на расстоянии кошмара, и неважно, признаете ли вы наше существование, или нет.

– Легенды говорят правду, а старые слухи – не просто слухи, – сказал Скрайвок, игнорируя гиперболу демона. – Но если эти… сказки не лгут, то ясно одно. За услуги таких созданий, как ты, всегда нужно платить.

– Разумеется, – ответило существо. – Служба без платы – это рабство. А я ничей не раб и никогда не буду.

Тело Беренона дернулось, когда кукловод потянул за невидимые нити. Его спина прогнулась с такой силой, что, не будь на нем полных боевых доспехов, она, без сомнения, сломалась бы.

– Так назови свою цену, демон, или убирайся. Что ты хочешь? Мою душу? Склянку детских слез?

– Ничего столь эзотерического. Я желаю… войти, – прошипел демон. – Пусти меня внутрь, и мы будем вместе работать ради достижения своих целей. Откажи мне, и через четыре дня умрешь. Для таких, как я, время ничего не значит. Я видел это, Гендор Скрайвок, так же отчетливо, как сейчас вижу тебя.

– Крукеш, – произнес Скрайвок.

– Устав от твоих неудач и поддавшись на провокации того, кого зовут Геш, он покарает тебя в назидание другим так, как принято в твоем легионе. Он потерпит здесь поражение и будет изгнан Мстящим сыном трижды проклятого Императора Терры. Тот уже летит. Шторм задержит его, но это лишь вопрос времени. Доверься своим чувствам, ты знаешь, что это правда. Твой примарх утверждает, что все предопределено. У тебя есть возможность узнать, так ли это. Я даю тебе выбор. Слава и жизнь или… – Из демонических глаз потекли кровавые слезы. – Смерть.

Человек и демон некоторое время смотрели друг на друга. Как бы сильно Скрайвоку не хотелось выпустить в одержимого Беренона весь магазин и отправить его гостя обратно в ад варпа, он этого не сделал.

Давление в голове нарастало, мешая думать.

– Ты клянешься, что здесь нет подвоха?

– Их нет. Ты хочешь жить. Ты жаждешь силы. Но второе не получить без первого, я же исполню оба желания. В обмен ты мне поможешь. Я солдат вечности и предлагаю тебе военную сделку. Не более того.

Скрайвок колебался. Он никогда не думал, что придется делать такой выбор.

Дым уже клубился из-за горжета библиария. По серой коже лился пот. Челюсти его распахнулись, и на этот раз рыбьи зубы не исчезли, а голос изо рта принадлежал демону:

– Быстрей! Я не могу материализоваться без твоего разрешения. Это существо поклялось служить тебе душой и телом, когда вступило в твою роту. Может, эта клятва была пустой, но ее достаточно для исполнения наших целей!

Скрайвок быстро, нерешительно кивнул. Демону этого хватило.

Губы Беренона растянулись в страшной улыбке, слишком широкой для его лица – для любого лица. Сквозь покои пронесся дурно пахнущий ветер. Флаги и бумаги затрепетали. Угли в жаровне ярко вспыхнули, исходящий от них аромат сменился вонью фекалий.

– Да, – проговорил демон. – Дааа!

Тело Беренона поднялось в воздух. По его доспехам побежали молнии, уходящие в металлический пол – возможно, насмешка над орнаментом Повелителей Ночи. Они становились все многочисленнее и плотнее, пока библиарий не оказался на подобии постамента из дрожащего электричества.

Глаза Беренона закрылись. Скрайвок выставил перед лицом руку, но сияние, с которым демон менял смертную плоть, все равно обожгло чувствительную сетчатку.

Затем библиарий вновь распахнул глаза, и на этот раз они принадлежали самому Беренону. Скрайвок и не думал, что когда-либо увидит во взгляде космодесантника такой ужас, какой горел в них.

Прищурившись и не отнимая пальцев от лица, он попытался вглядеться в ослепительный свет.

– Брат?

– Будь ты проклят, Скрайвок! – взвыл библиарий. – Что ты наделал?! Что ты наделал?..

Беренон отчаянно пытался поднять руки, но их сковывали молнии, и он заскрипел зубами – уже собственными зубами – от напряжения.

– Будь ты проклят!

Раздался скрипучий стон, с каким металл гнется под огромным давлением. Беренон перестал дергаться и начал кричать, мотая головой из стороны в сторону. Ветер усилился, а вонь, которую он нес с собой, стала невыносимой.

Доспехи Беренона с влажным хрустом провалились внутрь. Кровь, фонтаном ударившая из трещин, собиралась в лужу на полу, пока металл сминался в кривой шип. Молнии потускнели, и искореженная броня, обвешанная комками плоти и внутренностей, стала неуклонно опускаться в кровавую лужу на полу, словно под ней ничего не было.

Металл скрылся из вида. Последние разряды бежали по успокаивающейся жидкости, перепрыгивая через куски перемолотого мяса.

Скрайвок приблизился, держа оружие наготове. Кровавая каша – вот и все, что осталось от его библиария.

В красной луже возник идеальный круг ряби, из центра которого показался какой-то круглый предмет. Кровь бежала с него таким плотным потоком, что Скрайвок узнал в предмете навершие меча, когда из лужи поднялась крестовина. Несмотря на струи крови, лужа не сохраняла прежние размеры, а, наоборот, уменьшалась, словно меч вбирал в себя жидкость, стекающую по металлу.

Перед ним оказался меч полутораметровой длины с широким острием. Он всасывал останки Беренона, пока лужа не пропала. Струи, текшие по поверхности, тоже исчезли, и меч стал чистым. Капли крови и частицы металла устремлялись к нему со всей комнаты, не обращая внимания на зловонный ветер, мягко прижимались к клинку и пропадали внутри. Вскоре лишь пара вмятин и царапин в стенах и потолке напоминали о случившемся.

Меч висел в воздухе. У него был клинок из темной стали, рукоять в оплетке из черной кожи и заклепки из тусклой меди, и в целом он выглядел абсолютно непримечательно.

«Завтра в полдень путь будет открыт, – прогрохотал в комнате голос с такой силой, что Скрайвок от боли едва не выронил болтер. – В полдень!»

Ветер вдруг исчез. Меч рухнул на пол со звоном, который звучал слишком долго. Когда он затих, в комнату вернулось подобие нормальности.

Скрайвок замотал головой. В ушах звенело, на сетчатке до сих пор ярко горели остаточные образы Береноновой смерти. Несколько бумаг упало на пол, но все остальное лежало на своих местах. Шум лагеря вернулся в комнату.

Скрайвок подошел к мечу и, не думая, наклонился за ним. Но, когда пальцы почти коснулись рукояти, он уловил жадный шепот, доносящийся откуда-то из-за пределов комнаты. Волосы от него встали дыбом, а по спине пробежал холодок.

Он отдернул руку и твердо решил, что никогда и ни за что не воспользуется мечом.

Скрайвок отключил стазис-поле в одном из трофейных шкафов. Когда-то, еще на службе Терре, он дорого заплатил за лежащее внутри оружие – мастерски изготовленный кирванийский клинок их кронпринца. Раньше клинок был ему дорог, но не теперь. Он без колебаний бросил его на пол и вызвал сервиторов, чтобы те подняли демонический меч. Те выполнили указание без видимого вреда для себя и поместили его на пустой стенд.

Скрайвок с облегчением активировал стазис-поле.

А затем, когда мысли в голове улеглись и напряжение спало, ему пришла отличная идея.

Глава 22
Полет Императора
Ангел света
Ave Imperator

С отлета Жиллимана прошел день. Из Гибельного шторма не приходило ни слова. Поле Фароса больше не освещало часовню. Погода стала хмурая, словно погрустнев, и над горами Короны Геры нависли тяжелые, серые облака. Осень подходила к концу, и ветры с востока несли с собой предчувствие зимы.

Вместе с ними явились ангел и император. Сангвиний мчался по небу на широких ослепительно-белых крыльях. Робаут Жиллиман с характерной для него серьезностью рекомендовал ему не делать ничего рискованного; полеты находились вверху списка.

Сангвиний тогда закивал в ответ, делая вид, что согласен, но даже не думал следовать совету брата. Робаут мог с тем же успехом приказать орлу оставаться на земле. Летать Сангвинию было так же легко, как ходить, как бы ни было сложно в это поверить остальным. А в последнее время полеты были даже проще ходьбы: во влажную погоду, как сейчас, ноги болели, служа единственным физическим напоминанием о страшных повреждениях, полученных от варп-монстра Ка Бандхи.

Душевная боль была куда сильнее.

Он закрыл глаза и поднялся на потоках дрожащего воздуха, который гнали вверх горы. По перьям били порывы дождя, которому не суждено было дойти до земли. Один особенно сильный порыв бросил его в длинную спираль к пику Андромахи. Бело-серые облака скрывали жестокую красоту водопадов Геры, льющихся с каменных полей, но ему нравилась такая погода, и не только потому, что прятала его от назначенных братом стражей. Изменчивый ветер превращал полет в испытание, а холодный дождь на коже приятно бодрил.

Из брони на нем был только простой церемониальный нагрудник из золотистой пластали, имитирующий мускулатуру его торса, и дождь свободно пропитывал одежду. Длинный меч висел на поясе сбоку. Он мог летать и в полном боевом облачении, но это утомляло. Кроме того, в тисках керамита и брони он невольно вспоминал о своих стесненных обстоятельствах. Когда воин не мог сражаться, доспехи превращались в тюрьму. В небе он обретал свободу, которую никто не мог отнять, и предпочитал наслаждаться ею сполна.

Не летать! Сангвиний уважал Робаута и даже, возможно, любил его той отстраненной любовью, которую испытывают друг к другу давно разлученные братья, но непоколебимая вера Робаута в важность организации просто выводила из себя. Как будто все эти планы, графики и тщательные наблюдения могли подготовить ко всему. Отец не просто так предпочел Хоруса Жиллиману, пусть это и погубило Его.

Сангвиний размышлял так, хотя и знал, что в отцовском списке кандидатов стоял выше Робаута. Но он просто не мог представить себя в этой роли, ведь тогда следовало рассмотреть и возможности, которые предлагали ему другие силы.

Воспоминание о том, как лгал и искушал его Кирисс, до сих пор приводило в ярость, и он закричал ветру, сжимая кулаки:

– Никогда, никогда, никогда!

Он замахал крыльями, поднимаясь все выше и выше, за облака, за вершины гор, в самый высокий слой атмосферы, где еще можно было летать, и лег на ревущее течение. Капли дождя на коже заледенели. Воздух здесь был таким разреженным, что обычный человек задохнулся бы, но Ангел чувствовал лишь приятное жжение в легких. Он опустил взгляд на изгибающийся внизу мир, такой же холодный и организованный, как разум его повелителя. На горизонте атмосфера была столь тонкой, что должны были виднеться звезды и чернота космоса. Но там только багровел шторм.

При взгляде на него в сознании промелькнула уже привычная картина. Его брат Хорус, переполненный противоестественной силой, с победным видом стоящий над его переломанным трупом…

Видение посещало его уже десятки раз и всегда было одинаковым: все то же изменившееся лицо брата, все тот же угол обзора, неуклонно смещающийся к его собственному мертвому лицу. Он не мог ни отвернуться, ни перебороть охватывавшую его печаль. Он смотрел на картину не собственными глазами, а чьими-то другими. Сам он к тому моменту был мертв.

Он уже не помнил, сколько раз его видел. В первый раз он решил, что это просто дурной сон. Теперь же оно било по сознанию с настойчивостью неизбежной истины.

Смерть ангела.

В последние месяцы его посещали различные варианты своей смерти, но это со временем становилось все чаще, яснее и реальнее, тогда как другие растворялись в небытие, и уверенность, что именно так он умрет, росла с каждым днем.

А вместе с ним умрет и мечта Жиллимана о новом Империуме…

Настроение испортилось, и Сангвиний перестал подниматься. Впрочем, еще немного – и воздух не смог бы его поддерживать. Широко раскинув крылья, он рухнул обратно к пикам, которые выступали из бегущего серого облака.

Он пронзил атмосферный фронт над морем, и вечерний Магна Макрагг Цивитас со своими ровными рядами огней вдоль прямых дорог и по-военному строгими зданиями раскрылся под ним, как детская голокнижка. Он пролетел над столицей, улыбаясь при мысли об артиллеристах, которые в панике бросились отключать орудия, чтобы не убить своего императора. Шутка была недостойная, но она подняла ему настроение. Сделав круг над городом, он направился обратно к горам, собираясь подняться еще раз, когда на запястье завибрировал вокс-браслет. Он бросил взгляд на вставленный в металл рубин в форме сердца. Тот мигал красным в особом ритме, позволяющим определить звонящего.

Азкаэллон.

Сангвиний сложил крылья, как пикирующий ястреб, и на огромной скорости устремился к земле. Серые горы превратились в мутные пятна. Тесно застроенная крепость Геры увеличивалась, и уже становились видны ряды скульптур и прочих украшений на коньках крыш.

Он направился к крепостной стене у ризницы библиариума, на которой стояли стражи в синем, из миниатюрных фигурок стремительно превращающиеся в полубогов-воинов.

Сангвиний раскинул крылья на всю ширину, и сопротивление воздуха с восхитительной резкостью остановило падение. Сангвиний спустился к парапетной стене с невозможной на вид легкостью, в последний раз взмахнул крыльями, подняв холодный ветер, и сложил их за спиной. Шагнув вперед, владыка ангелов встряхнул перьями. Те взъерошились и аккуратно улеглись, подчиняясь движениям тонких мышц.

По коже Сангвиния пробежали мурашки. Наряду с полетом укладка оперения была одним из самых приятных ощущений в его жизни.

В детстве он ухаживал за крыльями вручную, убирая грязь и выпрямляя стержни перьев. Это помогало думать и примиряться со своей сущностью. Теперь у него были для этого помощники, уважаемые слуги его легиона.

Несколько таких слуг, всегда готовых к его появлению, как раз возникли рядом с Ультрамаринами, стоящими на парапетной стене. Они почтительно разгладили перья, которые не улеглись сами. Маховые, огромные и соединенные напрямую с летными мышцами, всегда возвращались в нужное положение, но кроющие часто требовали внимания. Он вновь чуть приподнял крылья, чтобы слуги могли добраться до всех перьев. Уложив их, они повесили на сомкнутые суставы драгоценные цепочки.

Он махнул рукой, отпуская их, и они с поклонами исчезли в тенях, из которых явились.

Сангвиний прошел мимо неподвижных защитников Геры – инвитских стражей, благороднейших из воинов Жиллимана. Космодесантников можно было принять за статуи, и знамена в их руках, развевающиеся на ветру, казались более живыми, чем сами легионеры. Мимо пробежала когорта Преценталианской Гвардии, резко отсалютовав ему, не сбиваясь с идеально четкого шага. Сангвиний в ответный жест вложил столько уважения, сколько мог, и скрыл недовольство за торжественным выражением лица. Империя Жиллимана была поистине огромна, но при этом являлась лишь частью куда большего целого, и четкие границы Империума Секундус давили на него, словно стенки кукольного домика. От того, что здесь нельзя было и шагу ступить, не наткнувшись на солдат брата, ощущение ловушки только усиливалось.

В этот час просителей на Приемной площади не было. Воинов Жиллимана здесь сменяла Сангвинарная Гвардия из легиона Кровавых Ангелов, и вместо синих статуй стояли золотые.

Площадь представляла собой широкий амфитеатр в середине крепости, и, на его взгляд, больше походила на арену, чем на присутственное место. Двери в его тронный комплекс находились в дальней стороне. Несмотря на свой рост, он чувствовал себя незначительным, пока пересекал ее.

Ощущение незначительности резко контрастировало с эмоциями, возникающими на ней в остальное время. Днем площадь усиливала клаустрофобию, которую он испытывал в роли императора. Сразу после создания Империума Секундус воины из всех легионов принялись требовать его внимания. Это прошло, когда расколотые легионы влились в разноцветные ряды армии: в конце концов, они были воинами и, когда шок от предательства прошел, принялись думать, как отомстить. Но место легионеров заняли смертные люди со всей империи Жиллимана. Государственные дела поглощали целиком, и им было все равно, номинальный правитель перед ними или нет. Сангвиний даже не представлял, как Робауту удается управлять такой обширной коллекцией миров, не выходя из себя каждые десять минут. Когда площадь была заполнена, она действительно казалась совсем небольшой.

Не все просители приходили по делу, некоторые просто хотели взглянуть на Сангвиния. Эти паломники тревожили его, но число их росло с каждым днем. Они страстно любили своего божественного ангела-императора и рассказывали про него истории, на фоне которых правда меркла. Ходили слухи, что растет культ, в котором его почитают как бога. Это пугающее повторение Лоргаровой ереси было даже сильнее из-за страха, что Терра пала от руки Воителя. Теперь и Сангвиний столкнулся с неприятной необходимостью отрицать свою божественную природу.

Он был ангелом лишь с виду. Он не был богом.

Все позвоночные организмы на Терре были тетраподами – имели строго четыре конечности. У него было шесть. Он сильно сомневался, что к нему относились бы с таким почтением, имей он дополнительную пару рук вместо крыльев. Ни у одного из его братьев не было лишних конечностей или чего-либо подобного. Восхищаться четырехруким императором было бы сложно.

У всех примархов были свои особенности: похожий сверхчеловеческий организм, но уникальный набор многочисленных талантов, которыми наделил их отец. Некоторые имели физические странности, но почти все были получены не от отца: руки Ферруса, отсутствующий глаз у Магнуса, угольно-черная кожа Вулкана, варварские импланты Ангрона. Возможно, в его случае было то же самое, и крылья ему дал кто-то другой? Он знал, что это не божественный дар, и всегда боялся, что причина их появления лежит совсем в иной стороне, а после Сигнуса эти страхи только усилились.

Его крылья были мутацией и делали единственным выродком среди всех примархов.

И тем не менее они были частью его тела с рождения. Да, в глубине души он боялся знать, откуда они взялись, но тем не менее любил их всем сердцем. Они принесли много хорошего. В конце концов, разве не их красота удержала от убийства племена Ваала, всегда ненавидевших мутантов? А одиноко паря в небесах Макрагга, он не раз задумывался, что, быть может, именно страх порчи, который вызывали в нем крылья, и не дал ему оступиться.

Макрагг подвергал его испытанию, как в свое время подверг Сигнус, только испытание было иным. Если на Сигнусе ему пришлось овладеть своей врожденной яростью, то здесь ему следовало пойти дальше и научиться терпению, прежде чем придет время новой встречи с Ка’бандхой. Она была так же неизбежна, как смерть в его видениях.

Он иронично улыбнулся. Ярость зарождалась в нем легко; спокойствие же, за которым можно было ее спрятать, давалось куда тяжелее, хотя он и давно его тренировал. Терпение никогда не было его сильной стороной.

Высокие двери в аудиенц-зал широко распахнулись при его приближении. Длинный проход, изукрашенный, как соборный неф на каком-нибудь провинциальном мирке, разделял надвое очередное огромное пространство. В приемные часы здесь тоже возникало столпотворение, но вечером не оставалось никого, кроме его почетной стражи. Статуи макраггских боевых королей выстроились вдоль дороги к дальней стене, где второй комплект дверей, гигантских, бронзовых, встроенных в многосводчатую арку, вел в переднюю комнату тронного зала. Сангвиний направился к ним, испуская резкий запах свежего воздуха, и вместе с этим запахом уходило последнее ощущение свободы.

– Надеюсь, это что-то важное, Азкаэллон, – сказал он про себя.

Вторые двери открылись. Приемная была крохотной в сравнении с площадью и прошлым залом – в восемь его шагов длиной. Вдоль одной стены тянулись окна с изящными каменными масверками. Они выходили прямо на Крепость Геры – на ее искусственные скалы, покрытые огромными плитами облицовочного камня и резко уходящие на триста метров вниз, прямо к городу. Почти всю правую часть комнаты занимала статуя невысокой художественной ценности, но стояла она здесь не для красоты. Она была напичкана взрывчаткой и служила последним, отчаянным средством защиты от тех, кто вздумает отправить нового императора в могилу к старому.

Сангвиний остановился перед Повелителем Человечества.

Император смотрел в сторону, сосредоточив взгляд пустых глаз на невидимой дали.

– Зачем Ты погиб, Отец? – прошептал Сангвиний. – Прости, что посмел взять Твой титул. Робаут говорит, что Ты бы понял. Но я в этом больше не уверен. – Он коснулся бронированной ноги статуи. – И прости, что ни в чем не уверен. Прости, что мы тебя подвели.

Сангвиний поклонился в пояс и коснулся лба, а затем прошел через золотистые двери в тронный зал.

Это был очередной гигантский зал с широким и высоким купольным потолком, который поддерживали два ряда колонн. По низу купола шел балкон, обрамляя центр с троном.

«Моего трона», – подумал он. Мысль была нелепой, да и все это казалось игрой.

Тронный зал был так велик, что Сангвиний мог бы в нем летать, но он предпочитал этого не делать, поскольку в такие моменты чувствовал себя птицей в клетке, а потому пешком пошел вдоль длинного нефа.

– Азкаэллон? Сын мой, я здесь. Что за проблемы заставили тебя оторвать своего примарха от медитаций?

Ответа не было. Одно из знамен вдоль прохода затрепетало на возникшем ниоткуда сквозняке. Сангвиний мельком взглянул на него, отметив, что нижний край колыхался возле того участка стены, на котором Жиллиман выместил свой гнев.

Сангвиний обернулся. Почти все напольные канделябры потухли. В воздухе висело несколько люменосфер, но их тусклый свет не мог прогнать тени, в иных местах настолько плотные, что даже глаза примарха с трудом могли в них что-либо увидеть. В зале стоял холод. Перья шевельнулись, когда кожа вокруг их стержней сжалась.

Он остановился и принюхался. Сквозь холодный запах приближающегося дождя чувствовалась вонь давно не чищенной скотобойни.

Он нерешительно продолжил путь, выискивая опасность всеми органами чувств. Что-то было не так.

Сангвиний вдруг пожалел, что не стал надевать полный комплект брони.

– Азкаэллон? – крикнул он. Имя громом разнеслось по пустому тронному залу.

Он приблизился к трону, поблескивающему под столбом света.

Жиллиман не отличался страстной натурой, но проявлял настоящий талант к театральности, когда ему это было нужно. Сангвиний поднялся на постамент, откуда можно было осмотреть весь зал.

– Свет! – скомандовал он, но свечи не зажглись, хотя должны были. Редкие люменосферы оставались единственными источниками освещения.

Тени вдруг сгустились в самом черном углу. Сангвиний прошагал к нему. Зловоние усилилось, вынудив его наполовину вытащить из ножен меч.

Дойдя до угла, Сангвиний обнаружил на колонне темный плащ из смердящей, грязной ткани. Кто-то очень умело сложил его, придав ткани форму человеческого тела с помощью ловко образованных складок. Ангел коснулся плаща, и тот упал, окатив его зловонием. Меч с щелчком вернулся в ножны.

– Я сзади, Сангвиний, – раздался голос, тихий и в то же время наполняющий все пространство зала.

Сангвиний обернулся, его меч с мелодичным шелестом выскользнул из ножен целиком.

На троне сидел его брат, а Азкаэллон лежал у его ног, не шевелясь.

– Ave Imperator, – сказал Конрад Кёрз.