Текст книги " Том 3. Франческа да Римини. Слава. Дочь Иорио. Факел под мерой. Сильнее любви. Корабль. Новеллы"
Автор книги: Габриэле д'Аннунцио
Жанр:
Классическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 31 страниц)
Альда
Стонет.
и мечется. Ей снится сон дурной.
Гарсенда
Спит на спине: ей домовой на грудь
налег.
Альтикиара
Разбудим.
Бианкофиоре
Нет, нехорошо
будить во время сновиденья. Может
ей сниться вещий сон.
Адонелла
Должна Смарагди
все сны ей непременно толковать…
Сцена II
Франческаиспускает крик ужаса, соскакивает с постели, пытается бежать, словно кто-то ее свирепо преследует, а руками словно отталкивает что-то охватившее ее.
Франческа
Нет, нет! Это не я! это не я!
Меня грызут, меня грызут собаки!
А! а! на помощь, Паоло, на помощь!
Мне вырывают сердце, помогите!
Она содрогается, останавливается и приходит в себя, бледная, задыхающаяся, между тем как девушки, в страхе толпясь вокруг нее, успокаивают ее.
Гарсенда
Мадонна, это мы. Мы – здесь, мадонна,
вглядитесь, это мы.
Альтикиара
Ах, успокойтесь.
Адонелла
Нет никого здесь. Только мы одни.
Не причинит никто вам зла, мадонна.
Франческа
(еще в полубреду)
Что я сказала? что кричала?
что сделала? о Боже! Боже!
Альда
Вам сон дурной привиделся, мадонна.
Гарсенда
Но вот все кончилось, и с вами – мы,
и все вокруг – спокойно.
Франческа
Что, уж поздно?
Бианкофиоре
Холодный пот у вас на лбу, мадонна.
Вытирает ей лоб.
Франческа
Должно быть, поздно? Бьянкофьоре,
Гарсенда, Альда… Вы все в белом.
Гарсенда
Мне кажется, часа четыре ночи, мадонна.
Франческа
Долго я спала. А где же
Смарагди? Неужели не вернулась?
Бианкофиоре
Нет, не вернулась.
Франческа
Почему ж?
Бианкофиоре
Мадонна
куда ее изволила послать?
Франческа
Вы все не спали? Может быть, заснули
и не видали, как пришла она?
Гарсенда
Мадонна, нет. И глаз мы не сомкнули.
Все время были мы настороже!
Адонелла
А может быть, она вернулась, только
лежит за дверью по своей привычке.
Франческа
Взгляни, она не там ли, Адонелла.
Адонелла идет, раздвигает полы занавеса, открывает выход и смотрит.
Адонелла
Смарагди! Эй, Смарагди! Нет ответа.
Нет никого. Все пусто.
Франческа
Покричи
еще.
Адонелла
Смарагди!
Франческа
Посвети себе.
Адонедла берет одну из лампад, зажигает ее у канделябра, идет к двери и с одной из подруг осматривает все.
Уже давно пора бы ей вернуться.
С ней не случилось ли чего дурного?
Бог знает, только доброго не будет.
Бианкофиоре
Еще вы под влияньем сна, мадонна.
Альтикиара
Дохните свежим воздухом, мадонна
Ночь – ясная.
Франческа
Луна уже взошла?
Альда
Она сейчас восходит за горами,
но на море еще не видно блеска…
Возвращаются Гарсенда и Адонелла. Одна из них гасит лампаду.
Франческа
(беспокойно)
Ну что же? не вернулась?
Гарсенда
Нет, мадонна,
там никого.
Адонелла
Везде темно и тихо.
Весь дом – во сне.
Гарсенда
И только одного
мы видели…
Робко останавливается.
Франческа
Вы видели? Кого?
Гарсенда
(нерешительно)
Мадонна… там стоял… там, у стены…
как статуя недвижно… у него
сверкала перевязь во мгле… Мадонна,
вы не пугайтесь…
Подходит ближе к Франческе и понижает голос.
Мессер Паоло.
Франческа
(в испуге)
Зачем он здесь?
Адонелла
Прикажете, мадонна,
вам для постели волосы убрать?
Франческа
Мне спать уже не хочется. Не надо.
Альда
Расшнуровать вам башмаки?
Бианкофиоре
Духов
не надо ли?
Франческа
Нет, ничего не надо.
Я спать не буду, подожду Смарагди.
Альтикиара
Прикажете пойти ее искать?
Гарсенда
Она, бедняжка, к вечеру всегда
так устает, что всюду засыпает…
И где-нибудь на лестнице, наверно,
она нам попадется.
Франческа
Что ж, ступайте.
Я буду здесь читать. Дай свету, Альда.
Альда берет подсвечник со стола и вставляет его в приспособленное для этой цели отверстие аналоя.
Теперь идите… Все вы в белом!
Еще не миновало лето?
На склоне дня вы видели сегодня,
как отлетали ласточки?..
Я на закате
стояла у окна,
что на гору выходит…
Но ведь не все же отлетели нынче,
и завтра полетят другие стаи…
Взойду на башню я, чтоб посмотреть…
А вы споете, как в календы марта,
мне песенку; у вас, наверно, целы
те ласточки раскрашенные, – в сетке?
Альда
Мадонна, целы…
Франческа
Так накиньте завтра
ткань черную на белые одежды
и будете на ласточек похожи,
на тех «вещуний вешних дней»…
Бианкофиоре
Мадонна,
исполним все.
Франческа
Теперь идите с миром.
Она открывает книгу. Каждая из одетых в белое девушек берет свою серебряную лампаду с изогнутой ручкой. Гарсенда первая идет к высокому канделябру и, став на цыпочки, зажигает светильню у одного из факелов, кланяется и выходит. Франческа следует за ней глазами.
Ступай, Гарсенда!
То же самое делает Адонелла.
С Богом, Адонелла!
Альтикиара делает то же самое.
Спи с миром, Альтикьяра!
Так же и Альда.
С миром, Альда!
Все выходят. Последней остается Бианкофиоре; она также хочет зажечь свою лампаду; но, так как она ниже других, то не достает до пламени факела.
О крошка Бьянкофьоре! не достать
тебе до факела! Ты ниже всех,
моя голубка, милое дитя!
Бианкофиоре оборачивается, улыбаясь.
Поди сюда.
Девушка приближается. Франческа ласкает ей волосы.
Головкой белокурой
напоминаешь ты Самаритану
немного… Помнишь ты Самаритану?
Бианкофиоре
Мадонна, как же! Можно ли забыть
ее приветливость? Храню я в сердце
ее, как ангела…
Франческа
Была ко всем
она добра, не так ли, Бьянкофьоре?
Ах, если бы со мной она была!
Ах, если бы с моей стояла рядом
ее постель девичья! Если б вновь
я услыхала утром, как, босая,
она бежит к окну! как, необутой,
она бежит, вся в белом, и кричит мне:
«Вставай, Франческа! Белая звезда
уже взошла и скрылися Плеяды!»
Бианкофиоре
Вы плачете, мадонна.
Франческа
Бьянкофьоре,
а ты дрожишь! Я помню, и она
вот так же испугалась. Было слышно,
как билось сердце у нее. Она сказала мне:
«Послушайся меня, еще останься
со мною там, где обе мы родились,
не уходи, не покидай меня!»
А я сказала ей:
«Возьми меня! Возьми! Дай быть с тобой!
Покрой меня! Дай мне немного тени!»
Бианкофиоре
Мадонна!
вы раните мне сердце!
Что за тоска вас мучит?
Франческа
Не плачь! о чем же ты? Зажги лампадку
вот здесь. Прощай.
Бианкофиоре
Хотите, я останусь?
Я буду спать у ног постели вашей!
Франческа
Нет, Бьянкофьоре. Зажигай лампадку
И с миром уходи. Самаритана,
быть может, грезит о своей сестре.
Бианкофиоре зажигает светильню у подсвечника и наклоняется, чтобы поцеловать руку Франчески.
Не надо плакать. Разгони тоску,
Ты завтра будешь петь. Ну, доброй ночи.
Девушка поворачивается к двери и идет медленно. Так как она стоит перед дверью, Франческа подчиняется предчувствию.
Ты не уходишь, Бьянкофьоре?
Бианкофиоре
Нет.
позвольте мне остаться здесь, мадонна!
Хоть подождать, пока придет Смарагди!
Франческа колеблется одно мгновение.
Франческа
Иди. Прощай.
Бианкофиоре
Храни вас Бог, мадонна.
Последняя девушка выходит.
Сцена III
Слышен стук затворяемой двери. Франческа , оставшись одна, делает несколько шагов по направлению к занавеске; останавливается, прислушиваясь.
Франческа
Но разве это не судьба моя?
Решившись, приближается к двери.
Я позову его.
Колеблется, отходит назад.
Он там еще. Стоял он у стены,
как статуя, недвижно. У него
сверкала перевязь… Кто мне сказал
все это? Кто? и как давно, давно!
Его глаза теперь блестят под шлемом.
В ее душе проносятся видения, как молнии.
Вот он стоит безмолвный между копий
всех наших спутников…
Летит стрела сквозь волосы его…
Прощен! Прощен! пятно измены смыто…
Закинув голову, он кубок пьет…
Все гибнет, гибнет!
В руке врага топор и тайна.
«Я сделаться умыслил палачом,
невестка, в исполненье воли вашей…»
Огонь пылающий нас не разделит!
Она бродит, страдающая и охваченная страстью, под молниями своей души.
Но ни железо, ни огонь не в силах
нас друг от друга оторвать!
Приблизившись к столику, берет серебряное зеркальце и смотрится в него.
Безмолвие! Глубокая вода!
лица земного бледная могила!
Кто мне шепнул, что никогда еще
я не была прекрасней, чем сегодня?
«Жил так полно,
с тобой сражаясь рядом,
в пламенной пустыне твоих очей!»
Один лишь голос в глубине души
Звучит, и кровь от сердца отливает…
А!..
Дрожит, услышав легкий стук в дверь. Кладет зеркало, задувает огонь канделябра, идет задыхаясь; тихо зовет.
Ты, Смарагди? ты, Смарагди?
Голос Паоло
Франческа!
Она отпирает дверь стремительным движением.
Сцена IV
Франческа , задыхаясь от жажды, бросается в объятия возлюбленного.
Франческа
Паоло! Паоло!
Паоло одет, как и вечером, голова непокрыта. Франческа приникла к нему на грудь.
Паоло
О, жизнь моя, ни разу так безумно
я не желал тебя! Моей душе
уже давно недоставало света,
живущего в глазах твоих. Я силы
последние терял сегодня ночью,—
казалось мне, они из сердца льются
шумящим током, словно кровь из раны;
и страх владел мной, как в тот час, когда
ты стрелами святую волю Бога
испытывала и взнесла меня
на высоту, с которой нет возврата!
Уже заря? ведь нет еще зари?
Мне кажется, все звезды закатились
во мрак твоих распущенных волос,
и я ловлю сиянье их устами!
Много раз исступленно целует ее волосы.
Франческа
Прости меня, прости меня! И ты
казался мне далеким,
далеким и безмолвным,
со взором пламенным и неподвижным,
каким ты был однажды, между копий
тех наших спутников, в тот день…
Жестокий сон потряс мне душу,
как ветер стебелек,
и мне казалось, я лежу
на камнях мертвая…
И слился с этим сном – другой,
ужасный сон, который часто
меня томит и мучит…
И вся была я ужасом полна,
и видели все девушки, как я
дрожала, плакала…
Паоло
Ты плакала!
Франческа
Прости меня, прости меня, мой нежный,
мой милый друг! Ты разбудил меня,
от всех тревог меня освободил!
Все тихо. Нет еще зари.
Не закатились звезды в море.
Не умирало лето.
Ты – мой, я – вся твоя,
и в нашей страсти —
высшая радость!
Паоло целует и вновь целует ее ненасытно.
Паоло
Ты вздрогнула?
Франческа
Открыта дверь…
За ней ты слышишь
дыханье ночи?
Безмолвный час,
когда на гривы
коней летящих
роса ложится…
Закроем дверь!
Паоло запирает дверь.
Своими ли глазами видел ты,
как рыцари отправились в дорогу?
Паоло
Конечно. Я следил за ними с башни,
пока последнее копье не скрылось
во мраке ночи… Подойди, Франческа!
Еще перед нами часы блаженные,
под песню дикую ветров осенних.
Ведь в наших душах
поток неистовый,
который не домчится к морю,
и жажды ненасытная!
Но каждый час, что убегает,
дает мне жажду жить
не раз, а тысячу и больше раз,
жить в воздухе, которым дышишь ты,
и в шуме моря,
и в буре мира,
чтоб ни одно
из всех бессчетных
твоих мгновений
мне не осталось чуждо!
чтоб я не умер,
не распахав
твоей души глубины,
не увидав заветных всходов счастья моего!
Он влечет ее к бархатному ложу близ окна.
Франческа
Целуй мне глаза,
целуй мне виски,
и щеки, и шею…
вот так… вот так…
и руки, и пальцы…
вот так…
Возьми мою душу
и верни ее мне.
Дыхание ночи
ее возвращает
к тому, чем была я!
Ночные слова
ее возвращают
к былому! к былому!
Забытое счастье
наполняет мне сердце,
я вижу тебя
таким, каким был ты,
не таким, каким будешь,
мой нежный, мой милый друг!
Паоло
Я тебя увлеку, я тебя увлеку
туда, где забвенье!
Не будет более властно
над нашим желанием время
и станет нашим рабом.
И день и ночь на земле,
как на общей постели,
сольются, сплетутся в одно;
заря разделить не сумеет
белые руки и смуглые руки,
не сумеет распутать
светлые кудри и черные волосы!
Франческа
В той самой книге,
что мы с тобой читали, я прочла:
«Единой жизнью стали мы, да будет
нам суждено и смертью стать единой!»
Паоло
Закроем книгу.
Встает, закрывает книгу на аналое и задувает канделябр.
Более не будем
ее читать. Наш общий рок записан
не здесь, – написан он в предвечных звездах,
дрожащих, как твоих висков биенья,
как эти жилы, эта шея!
Быть может, оттого, что эти звезды
сияли на тебе, как ожерелье
и как венок, когда ты шла по небу!
Где эти гроздья винограда
ты собрала? они пьянят
благоуханием вина и меда!
И эти жилки бьются наслажденьем,—
плоды ночные! Пламенной стопой
раздавит их любовь! О, дай мне, дай мне
твои уста! Еще! Еще! Еще!
Франческа, не помня себя, побежденная, опрокинулась на подушки. Вдруг в глубокой тишине мощный удар потрясает дверь, словно кто-то ударяется в нее грудью, чтобы сломать ее. Любовники, растерянные, вскакивают.
Голос Джанчотто
Франческа, отопри!
Франческа!
Франческа окаменела от ужаса. Паоло окидывает все глазами, держа в руках кинжал. Взгляд его падает на кольцо подъемной двери.
Паоло
(шепотом)
Смелей! Смелей! Я опущусь сюда,
чрез эту дверь подъемную, а ты
ступай и отопри. Но не дрожи.
Открывает сход. Дверь словно вся трясется от повторных ударов.
Голос Джанчотто
Франческа, отопри мне!
Ради жизни!
Паоло
Ступай и отопри! Ступай! А я
останусь ждать здесь, близко; если ты
мне крикнешь, если он тебя коснется,
я прибегу! Смелее! Не дрожи.
Он бросается в сход, а Франческа повинуется ему и, шатаясь, идет отпирать.
Голос Джанчотто
Франческа! Ради жизни! Отпирай!
СЦЕНА ПОСЛЕДНЯЯ
Дверь открыта, и Джанчотто , вооруженный с ног до головы и покрытый пылью, яростно устремляется в комнату, ища глазами брата. Вдруг он замечает, что Паоло , видимый до плеч во отверстии схода, старается высвободить часть своей одежды, зацепившейся за железо подъемной двери. Франческа при этом неожиданном зрелище испускает пронзительный крик, а Хромой бросается на брата и влечет его за волосы, заставляя его выйти наверх.
Джанчотто
Ага, предатель, ты попался
в мою ловушку! Крепко я держу
тебя за эту гриву!
Франческа бросается к нему с угрожающим лицом.
Франческа
Пусти его!
Рази меня! Я – здесь.
Джанчотто выпускает из рук Паоло, который перепрыгивает на другую сторону схода, и обнажает кинжал. Джанчотто поворачивается, обнажает меч и устремляется на него сзади в неистовом порыве. Франческа в одно мгновение кидается между ними. Но так как Джанчотто весь устремился с занесенным ударом, то уже не может его удержать, и меч рассекает грудь Франческе. Она шатается, поворачивается кругом, обертываясь к Паоло, который роняет кинжал и принимает ее в объятия.
Франческа
(умирая)
А! Паоло!
Джанчотто на один миг останавливается. Он видит свою жену простертой на груди ее любовника, который запечатлевает своими устами ее едва дышащие уста. Обезумев от горя и от ярости, Джанчотто наносит брату в бок другой смертельный удар. Оба тела шатаются, прежде чем упасть; не испускают ни одного стона; не разделяясь, падают на пол. Хромой в молчании склоняется; становится с трудом на одно колено; на другом переламывает окровавленный меч.
ТРАГЕДИЯ КОНЧЕНА
СЛАВА
Пьеса
Перевод Ю. Балтрушайтиса
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Руджеро Фламма.
Чезаре Бронхе.
Елена Комнена.
Джиордано Фауро.
Сиджисмондо Леони.
Витторе Коренцио.
Даниеле Стено.
Марко Аграте.
Клаудио Мессала.
Себастиано Мартелло.
Дечио Нерва.
Фульвио Бандини.
Эрколе Фиески.
Анна Комнена.
Сановники.
Приближенные.
Товарищи по оружию.
Партизаны.
Толпа.
Монахиня.
Юноша.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Большой пустынный зал с выступающим массивным каменным остовом. Середину его занимает тяжелый стол, как стол полководца, заваленный бумагами, как бы одушевленный недавно прерванным трудом – раздумьем, в котором только что наклонялись над ним, единодушным согласием собиравшихся вокруг него людей, – незыблемая опора, откуда истекает и распространяется центральная мысль, направляющая энергия.
На архитравах четырех дверей изваяно изображение разгорающегося на ветру пламени, с надписью Vim ex Vi. Между дверями, в каждой из двух противоположных стен, – по нише со следами позолоты, где стоит один лишь пьедестал без статуи. На заднем плане – балкон, обращенный к беспредельному городу, тускнеющему в сумерках, где начинают уже появляться огни, как искры пожара, готового снова вспыхнуть из-под пепла.
Явление первое
Зал наполнен то взволнованными, то задыхающимися, то ликующими партизанами, которые ожидают возвращения Руджеро Фламмы. Одни из них смотрят с балкона, другие собрались вокруг стола, третьи толпятся у двери. Среди них Витторе Коренцио , Эрколе Фиески , Дечио Нерва и Фульвио Бандини . Время от времени в воздухе раздаются неясные крики. Майский вечер насыщен народным опьянением, возбуждающим ненависть, любовь, гордость, алчность надежды, все силы человеческой природы. Чувствуя близость перемен, каждый создает свой мир по образу своего желания. Гражданская лихорадка проявляется в словах, в движениях, во всем облике каждого.
Группа партизан (на балконе).Идет! Идет!
Один из группы.С триумфом!
Другой.Толпа несет его!
Другой.Какая толпа! Какая толпа! Вся площадь почернела. Смотрите! Смотрите!
Другой.Народу тысячи четыре, тысяч пять…
Некоторые.Больше, больше, гораздо больше!
Один из группы.Все улицы кругом битком набиты. Смотрите!
Другой.Народу тысяч десять.
Другой.Больше, больше!
Другой.Город наш!
Другой.Ах, стоит ему сказать слово…
Другой.Мы все умрем за него!
Другой.Слушайте! Слушайте!
Доносятся крики.
Другой.Город наш! Если бы он захотел…
Нерва.Какой прекрасный вечер для схватки!
Коренцио.Чезаре Бронте еще силен. Остов у него – железный.
Фиески.Чем силен?
Коренцио.Власть еще в его руках. Парламент еще поддерживает его. И войско на его стороне…
Нерва.Завтра все войско будет на стороне Руджеро Фламмы…
Коренцио.Слова!
Некоторые. Правда! Правда!
Фиески.Спросите Клавдио Мессалу.
Один из группы.А кто это – Клавдио Мессала?
Коренцио.Молчальник.
Некоторые.Видите? Видите?
Другой.Из его кареты выпрягли лошадей. Видите? Видишь?
Другой.На улице уже темно.
Другой.Да, да, правда. Вижу. Ее тащат руками.
Другой.Толпа несет его!
Другой.Теперь бежит… Как вихрь.
Другой.Кажется бешеной.
Некоторые.Слушайте! Слушайте!
Доносятся крики, затем наступает внезапная тишина.
Один из группы.А теперь?
Другой.Молчание.
Другой.Паника?
Другой.Нет, он говорит…
Другой.Да, он говорит теперь. Стоит. Видите? Кажется, говорит.
Издали доносятся более сильные крики.
Другой.Как рычат!
Другой.Не этот дом Чезаре Бронте?
Другой.Да, да, теперь проходят мимо дома Чезаре.
Другой.На улице стемнело.
Другой.Ах!
Нерва (прибегая на крик).Что случилось?
Один из группы.Что-то сверкнуло…
Другой.Оружие…
Другой.Смотрите, смотрите – сверкает…
Другой.Да, да: солдаты обнажили сабли…
Другой.Дом окружен кавалерией.
Другой.Обнажили сабли!
Другой.Опять кровопролитие?
Другой.Слушайте! Слушайте!
Другой.Опять кровопролитие?
Другой.Паника?
Бандини (выбегая вперед, проталкиваясь).Что случилось?
Все столпились на балконе в волнении.
Фиески.Что случилось? Дерутся?
Снова доносятся крики.
Группа (охваченная дрожью).Да здравствует Фламма! Пойдемте вниз! Пойдемте вниз.
Нерва.Я поведу вас!
Он поворачивается, бежит к двери, некоторые следуют за ним, исчезают.
Бандини.Дерутся?
Некоторые.Да, да. Не видите?
Другие.Нет, нет. Солдаты – ни с места.
Один из них.Не решаются.
Другой.Он обращался с речью. Толпа проходит перед домом.
Другой.Больше не видно ничего. На улице темно.
Другой.Толпа несет его.
Другой.Зажигают факелы!
Другой.Слышите? Поют.
Другой.Песенку Просперо Гальбы!
Другой.Серенаду в честь императрицы!
Другой.В честь Елены Комнены, императрицы трапезундской!
Шутка вызывает у некоторых смех. Веселье передается другим. Внезапно зараза улицы овладевает более вульгарными из них.
Другой.Торговки гнилым хлебом…
Другой.…запаленными лошадьми…
Другой.…загнанными волами…
Фиески.…тупоголовыми сенаторами…
Бандини.…расслабленными генералами…
Фиески.…мнимыми князьями…
Один из группы (запевая).
Пусть зерно-то и подгнило,
Лишь бы денег много.
Другие (хором).В Трапезунде – много!
Взрывы хохота.
Фиески.Императрица-мать у окна падает в обморок в объятия мажордома.
Один из группы (запевая).
Анна Комнена
Очень быстро тает.
Другие (хором).Мешки считает.
Взрывы хохота.
Бандини.Где Просперо Гальба?
Один.Может быть, там. Выступает перед толпой.
Другой.Десять тысяч голосов!
Бандини.Майский привет супруге Цезаря!
Один из них (запевая).
Самый прочный
У его супруги трон.
Другие (хором).В Трапезунде он!
Взрывы хохота. Вдали слышно чудовищное пение толпы. Образ чарующей и ненавистной женщины овладевает смущенным воображением, разжигает чувственность насмешников.
Бандини.Скажи, со сколькими царями, со сколькими императорами, сколькими умершими князьями породнился дряхлый Бронте, женившись на Комнене? Ты знаешь, Фиески?
Фиески.С девятнадцатью царями, с восемнадцатью императорами, семьюдесятью семью владетельными князьями, с девятью десятками протосебастов, со ста пятнадцатью дворцовыми палатинами, со всей придворной гнилью Византии!
Один из группы (напевая).
Вот так веночком
Славным увенчали.
Другие (хором).Бронте повенчали!
Взрывы хохота среди грубых шуток. Дыхание пошлости проникает в комнату. Говор толпы переходит в гул.
Явление второе
Входят Джиордано Фауро и Сиджисмондо Леони .
Фауро.Не оскорбляйте Комнену в доме Руджеро Фламмы.
Некоторые.Фауро, Леони!
Другие.Почему?
Другие.Откуда вы?
Другие.Какие известия?
Фиески.Комнена – святая здесь. Поняли?
Некоторые.Почему? Почему?
Фауро.Благодаря ненависти и, может быть…
Останавливается.
Фиески.Сивилла изрекла.
Бандини.Что вы хотите сказать?
Фауро.Я уверен, что вся ваша ненависть и ненависть всей этой толпы, что воет внизу, на улице, не сравняется с ее ненавистью…
Некоторые.Ккому?
Фауро.К старику. И может быть…
Бандини.И может быть?
Фауро.Не знаю. Нужно было видеть ее сегодня на трибуне, во время речи Руджеро Фламмы. Ее глаза были устремлены на него с таким упорством, что ему не раз приходилось поворачивать лицо в ее сторону и останавливаться. Ах, великое было зрелище сегодня, великий поединок! Бронте сидел на своей скамье, неподвижный, сосредоточенный, со всей своей молчаливой силой. Виден был один его огромный череп, гладкий, как речной булыжник, и на черепе налитый кровью шрам…
Фиески.Известно, что в торжественных случаях он подновляет свой шрам румянами, как девка, занимающаяся своими веснушками.
Фауро. Не важно. Знак налицо, и глубокий знак.
Фиески.Ах, боже мой, и шут Бронте, как и Комнена, становится здесь неприкосновенным.
Некоторые.Молчи, молчи, Фиески. Дай ему сказать.
Фиески.Вон там две ниши и два пьедестала для их статуй… Разыщите глыбу девственного мрамора! Ваятель здесь.
Жестом указывает на Сиджисмондо Леони.
Некоторые.Замолчи!
Фауро.Бой насмешками и песнями! Безопасный. Но ведь сам Фламма недавно представлял врага исполином, лишь бы чувствовать его равным силе своих ударов. Когда старик поднялся отвечать, то все прониклись как бы трепетом ужаса. Даже представляя его ниспровергнутым, никто не был в состоянии измерить пространство, занятое его развалинами.
Некоторые.И что он сказал? Что же он сказал?
Фиески.По обыкновению, замямлил по-латыни?
Фауро.Замямлил! Сила, с которой он выражается, сообщает его словам такую суровость, что слушатель ощущает боль и запоминает их, как если бы они врезались в тело. Он никогда не был так груб и так искренен, как сегодня: искренен не в выборе средств отчаянной самообороны, на которую он решился, но в разъяснении духа, который его воодушевляет. В общих чертах он сказал: «Вы чувствуете, как юная народная душа стонет и бьется под игом лжи, в которую заковали ее мы, люди вчерашнего дня, мнимые освободители. И вы хотите дать ей развернуться, восстановить подавленную силу, углубить ее дыхание, вернуть ей мощь ее гения, вы, люди завтрашнего дня, истинные освободители. Разве не эта тема предложена вашими ораторами? Но не такова действительность, и вы это знаете. Под этой личиной сегодня нет ничего, кроме красок смерти, закваски разложения. Поэтому мы делаем дело оздоровления, отчаянное, стараясь всеми силами поддержать ее в целости, заделать трещины, оказать сопротивление вашему беспорядочному натиску…»
Он придает своим словам жесткий оттенок подлинной речи, забываясь, как если бы он сам был оратором в собрании.
Фиески (взбешенный, перебивая).Ах, значит, у него хватает бесстыдства объявлять себя хранителем народной гнили, у этого морганатического мужа покровительницы мошенников? Он хвастает тем, что занялся бальзамированием трупа родины, этот разрыватель могил?
Некоторые.А Фламма? А Фламма?
Крики продолжают раздаваться, как отдаленный гул.
Фауро.В него-то он направил свой последний удар, открыто, лицом к лицу, не сводя своих глаз с его глаз. Удивительная минута спокойной и сознательной свирепости. Свирепости старца и мастера, который знает, где на молодом теле самое больное место, который знает, куда нанести самую жестокую рану. Вся гордость Руджеро Фламмы (разве мы не знаем его и не любим его даже за это?), вся эта алчная гордость была там обнаженная, вся – трепет. И на этом-то ужасном живом лице старец запечатлел с рассчитанной медлительностью следующие слова, (кажется, ни одно из них не ускользнуло из моей памяти): «Молча лег бы преждевременно в яму, которую вы мне роете, если бы я видел среди вас настоящего человека, созданного для великой необходимости, – широкое и свободное человеческое сердце, сына земли, возникшего из недр нашей почвы. Но час еще не пробил. Новый человек еще не родился, и у нас еще нет охоты умирать. Если текущая жизнь пуста и бесплодна, то не вам суждено оплодотворить ее. В глубине ваших глаз я не вижу великой судьбы, но один лишь бред. Вы не принадлежите к племени созидателей».
Фиески.Ах, вот оно старческое бешеное бессилие, отказывающее другим в силе и мужестве! Но для вас, по-видимому, это великие слова, Фауро…
Фауро.Я верю в вождя, которого избрал: я верю, что Руджеро Фламма способен опровергнуть эти слова, на деле, завтра же. Но всюду, на каком угодно поприще, всякое проявление мужской энергии, мужской и спокойной воли, грубой искренности, воодушевляет меня: тем более что в эпоху пустословия и метаний подобное проявление редко. Я и мои товарищи, бросив уединение наших студий и наших лабораторий, пошли на борьбу с предчувствием близкого появления главенствующей и созидательной идеи, у которой мы хотели быть послушным и светлым орудием, для восстановления города, отчизны и латинского могущества. Мы не решимся повторять двусмысленные припевы улицы вокруг этого стола, над которым столько раз на наших глазах наклонялось чело того, кто нас ведет.
Бандини.Теперь – время разрушения и всякое оружие хорошо. Возвращайтесь к вашим книгам и к вашим колбам!
Фауро.У каждого свое оружие! Я, со своей стороны, не стану бросать грязью в эту последнюю неподвижную колонну мира, которая должна рухнуть. Сила ее сопротивления так упорна, а грохот ее падения будет так ужасен, что, пораздумав, я далеко не склонен предаваться шуткам. А все остальное мне кажется слишком малым и не стоящим внимания в этот час.
Фиески.Не стоящим внимания? А мотовство, мошенничество, нечистая на руку торговля, весь этот позор…
Один из группы (выкрикивая).Долой эту колонну, в грязь и в кровь!
Издали доносятся непрерывные, как гул океана, крики.
Нерва (неожиданно возвращаясь, задыхаясь).Войска загородили улицу. Толпа отброшена к площади. Фламма теперь в доме Даниэле Стено, говорит из окна. Идемте! Идемте! Кто со мной?
Вся толпа в беспорядке бросается к выходу.
Явление третье
Витторе Коренцио , Сиджисмондо Леони и Джиордано Фауро остаются.
Фауро.Любой громкий голос может бросить их на препятствие. Нам они не доверяют. Громкие крики опьяняют их, а мысль пугает. Но это – пылкий народ. Разрушитель может рассчитывать на эти груди и на эти руки. Между ними найдется не один хороший кабацкий трибун: взять хотя бы Фиески…
Они идут к балкону и несколько мгновений всматриваются в гибельный освещенный город, отблеск огней которого, как фосфорическое сияние, стелется по сумрачному, фиалкового цвета небу, где зажигаются звезды.
Коренцио.Крики удаляются, толпа рассыпается. Час великой резни еще не пробил.
Фауро.Ты обратил внимание на Дечио Нерву, когда он появился? В кулаке у него были молнии сражения. «Фламма обратился с речью из окна. Пойдем умереть у него на глазах!» Ослепление. Когда мы вошли сюда, я и Сиджисмондо, мы шли как раз из дома Даниэле Стено, куда мы унесли Фламму почти на руках, чтобы спасти его от жестокой пытки этого торжества и этого позорного хора. Был бледен, как раненый, и делал сверхчеловеческое усилие не поддаться одному из этих ужасных судорожных кризисов, которые время от времени надрывают постоянное напряжение его нервной системы. Я слышал, как он скрежетал зубами…
Леони.Странно: он никогда не мог преодолеть физического отвращения к толпе, инстинктивного ужаса, который овладевает им при соприкосновении с этим чудовищем. Чтобы владеть собой и властвовать, ему физически необходимо находиться гораздо выше – свободно дышать.
Фауро.Только тогда он и может обнаружить всю полноту своего могущества. Сегодня, Коренцио, ты упустил удивительный час жизни! Он дважды был таким, каким мы представляли его и заклинали в своих мечтах. Ему никогда не удавалось выразить с такой силой идей драму рода. Дыхание его красноречия никогда не было таким горячим и таким сильным. Сама душа родины трепетала перед нами, со всеми своими невзгодами и со всеми своими надеждами. По одному слову все стало великим. Враг вырастал в силу самой чудовищности своего заблуждения и своей вины. На совести Чезаре Бронте лежало такое бремя, что, когда старик поднялся – я уже сказал, – всеми нами овладела дрожь…
Коренцио.А потом? После этого резкого отрицания, после меткой раны?
Фауро.Непредвиденный взрыв самой жестокой иронии, какая когда-либо разъедала живое тело, веселая месть, ясный и ледяной голос с примесью какого-то исступления и какой-то угрозы в глубине; неожиданное появление разрушителя, оказавшегося не тем, какого мы знали, – более стремительного, более изворотливого, непостоянного, неуловимого, безжалостного, внезапное вторжение убийственной способности, радостной и неистовой, в одно и то же время дикой и укрощенной. Не умею сказать: зрелище – невыразимое. Какая-то новая человеческая глубина открылась в нем. Мы стояли там пораженные, пораженным и взбешенным казался и Бронте, почувствовав такую боль в этой своей старой бычьей коже, которая не поддавалась ни дубине, ни молоту. Когда я увидел Руджеро Фламму, покидающего свою скамью, я подумал: «Вот человек, который сегодня вечером мог бы сжечь весь мир».
