Текст книги " Том 3. Франческа да Римини. Слава. Дочь Иорио. Факел под мерой. Сильнее любви. Корабль. Новеллы"

Автор книги: Габриэле д'Аннунцио

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 31 страниц)

О, Гратико, разве не ты вернулся, облитый пурпуром триумфальной крови и был поднят на руле, на котором ты скорбишь, помазанный миром, возвышенный Богом, избранный судьбою над народом! И вот ты погибаешь теперь, в безумии своем предавшись в руки женщины; и прерван суд, и священным гимн превратился в хвалебную песнь блудницы.

Марко Гратико поднимает голову, словно отделяя ее от мыслей, в которые был погружен, силясь постичь их глубину. Сжимает кулаки, подпирая ими то одну, то другую щеку, и остается неподвижным свидетелем дальнейшего словесного поединка. Вся сила жизни сосредоточивается в глазах, блуждающих под сжатыми бровями и останавливающихся то на праведнике, то на его противнице.

Базилиола.Ты слышишь его, властитель? Не чувствуешь ли ты в его лае куска черного хлеба, полученного им не от вдовы Сарептской, а от той, другой, которая живет еще и сохранила нечто большее, чем горсть муки.

Траба.Ты смеешь вспоминать свое преступление! Разве ты не был по отношению к ней почти матереубийцей? Своим двойным кощунством ты опозорил в ней диаконису и мать. Если великое сердце изнывает где-то в изгнании, на острове Констанции, где кишат змеи и вороны и бушуют наполовину разрушившие его ветры Сирокко…

Базилиола.Значит, ты видел ее. Она послала тебя. Со змеиного острова она погнала тебя против нас. Слышал, властитель?

Траба.Сын Эмы, искупи преступление: верни мать в святое место и брось в Яму блудницу к ее любовникам, чтоб она погибла в пламени своих страстей и оставила там всю свою грязь.

Внезапно женщина разражается сухим смехом, который как будто душит ее, запрокидывает голову, роняет лук на землю и порывистым движением поднимает руки к плечам, покрытым густыми волнами кудрей. Туника, расстегнувшаяся с обеих сторон, спадает, как шелуха плода, открывая две маленьких, полных соблазна груди. Весь торс обнажается, лишь руки еще остаются прикрытыми пестрыми рукавами, поддерживаемыми сверху двумя маленькими полосками, которые блестят на коже лопаток и груди. Чуть повыше пояса виден край второй туники, прикрепленной к рукавам другими полосками, перекрещивающимися между бедрами и мышцами, так что божественная жизнь торса сосредоточена в точках пересечения геометрической фигуры, таинственной как монограмма.

Базилиола.Приблизься ко мне, праведник, если смеешь! Властитель, вели ему схватить меня и бросить к заключенным, которые для меня очнутся от усыпившего их голода и заморозившей их смерти.

Траба.Дай мне силы, Бог мой!.. Сокруши ей зубы, обнаженные ее ужасным смехом.

Базилиола.Не над тобою ли дух Илии? Смелее же! Ну, исполни угрозу. Ты ведь хотел своей мозолистой ногой наступить на мою шею. (Сбрасывает свой блестящий пояс и нагибается, чтобы разложить его на земле.)Вот я сняла с себя пояс и кладу его на землю, поставь же хоть на него ногу, пройдись по нему и выполни то, что сказал.

Зеленая туника распускается и соскальзывает с бедер, раскрывая вторую тунику неописуемого цвета, черного и голубого, окрашенную соком тарентинского багрянца; она тоньше египетских тканей и вся заткана столь легкими узорами, что они не увеличивают ее веса. Противница напоминает змею, которая, обновляясь, медленно выползает из своей кожи. Она не прекращает издевательств.

Он был еще прекраснее, когда стягивал мое тело! Дерзай! Попытайся! Тебе, бескрылая гагара, легче будет преступить запрет, чем Александру в Гоге.

Гратико пристально смотрит на нее, продолжая сжимать кулаками лицо. Все помыслы его теперь сосредоточены на образе обольстительницы, подобно тому как лучи, концентрируясь в фокусе зажигательного зеркала, собираются на предмете, который будет сожжен. Мрачного ужаса полны изобличения праведника, а женщина умолкает, застыв в своей таинственной позе; ни страх, ни гнев не волнуют ее.

Траба.Смотри на нее! Видишь ее? Она все околдовала вокруг себя, как Геката. Позади нее – адская яма, которую ты, терзаемый зверской ревностью, наполнил жертвами, – ложная геенна, где кипит чудовище сладострастия, усеянное человеческими глазами. Над головой ее – туча. Видишь ли ты ее? Видишь, в какой позе она стоит? Кажется, будто своей железной пятой она может растоптать мир. Поистине, в ней есть что-то вечное, вне судьбы и смерти, и человек не в силах обуздать ее. Ты думал, что уничтожил ее род! Она иного племени. Она некогда жила на горах, покрытых травой, в логовищах пантер; рукой волшебницы предлагала гостям-чужеземцам дымящиеся чаши с зельем и, превратив их в свиней, запирала в хлев. Она была Библи, яростно преследовавшая своего брата; была Миррой, которая беременной ушла с ложа своего отца; была Пазифаей, которая сошлась с быком; гречанкой-прелюбодейкой, которая в течение десяти лет обагряла кровью городские башни и корабли; Далилой, которая на своих коленях обрезала силу кудрей героя; Иезавелью, которая обагрила свое обнаженное тело кровью пророков. Она познала все кровосмешения и скотские пороки, всяческий утонченный и противоестественный разврат, все ухищрения, вытравляющие плод, сладострастные ласки, против которых вопят кости. Нет места, не отмеченного ее плотскими связями. Она превратила в ложе блуда площади и людные улицы, молы и портики, таверны и казармы. Ее изголовье изведали убийцы, ее одеялом укрывались грабители, ее тело обнимали наемники. Откуда она пришла к тебе? Разве ты не чувствовал в ее волосах запаха варваров? Разве не оставили на ней своих следов желтый венгр и мавр из Нумидии, гунн с Истра и сармат из Танаиса? Где она взяла золото? Кто дал ей гиацинт, пурпур и ароматы, которыми она покорила тебя, грубый моряк? Откуда у нее такое множество нарядов, кедровые лари, ножные браслеты, при звоне которых ты содрогаешься, краска, которой окрашены ее ногти, антимоний, углубляющий ее глазницы? Смотри: на груди у нее оникс, на котором вырезано непристойное изречение Василида, у нее – драгоценный камень abraxea, свидетельствующий о связи ее с еретиками, о клятвах, соединяющих ее с язычниками. Разве не выбрала она себе слуг среди лошадиных барышников Тимава, которые приносят человеческие жертвы Диомеду, в воспоминание об обагренных кровью яслях? Не доверяйся этому гиганту – вольноотпущеннику с волчьим шлемом на голове! Слушай же меня.

Фаледра переступает первую тунику, упавшую к ее ногам, и направляется к лежавшему на земле луку. Сильная дрожь прерывает неподвижность Гратико; он выпрямляется, как бы собираясь соскочить на землю.

Ты должен выслушать еще и вот что: некий муж и его родной брат – разве оба они не идут к одной и той же блуднице?

Гратико вскакивает.

Базилиола.Ты должен, наконец, раздробить ему челюсти!

Траба.Знай и это. В священном месте она осквернила Евангелие при соучастии брата твоего Серджо Беспалого.

Женщина быстро поднимает лук.

Базилиола.Ложь!

У нее нет стрел. Обращается за ними к стрелкам.

Траба.В Божьем доме они выпили вино покаяния.

Базилиола.Ко мне, ко мне, Флока!

Гратико бросается к обезумевшей от ярости женщине, чтобы обезоружить ее.

Траба.Она его новая диакониса. За решетками алтарей она принесет жертвы позору.

Гратико схватывает лук; она сопротивляется, стараясь вырвать его.

Базилиола.Оставь меня! Оставь меня! Я не хочу его убить. Хочу лишь, чтобы он простерся ниц. Я поражу его в колено. Неужели ты защищаешь посланца Эмы? Оставь! Ты сломаешь мне руку! Это тебе так не пройдет.

Гратико обезоруживает ее и спокойно обращается к изобличителю.

Марко Гратико.Праведник Божий, я выслушал тебя. Смотри, вот я ломаю лук, но уходи же теперь и не говори больше. (Ломает лук и бросает его на землю.)Посланник Илии, у тебя суровое лицо и непокорный затылок, но мой взгляд суровее твоего, а затылок мой непокорнее. У меня трехконечный багор и щит, обитый семью кожами. Пока ты кричал, выпала игральная кость и со звоном покатилась по земле. Уходи же и живи среди водной пустыни, поверни лицо к востоку и жди. Вороны принесут тебе мою весть.

Пророк уже скрылся. Несколько мгновений Гратико провожает его взглядом, потом обращается к начальнику стрелков.

Следуй за ним со своим отрядом, Симоне Флока. Водвори его в барке Аррия Барба, которая отчалит к Констанции. Своей головой ты отвечаешь мне за него.

Стрелки повинуются трибуну и удаляются. Вал Темной Ямы остается без охраны. Над черными соснами нависает тяжелая темно-синяя туча, покрывая землю своей тенью, напоминающей глубокий беззвучный водоворот, в который кажется погруженной эта местность. Фаледра отходит к алтарю Наумахов. Прислонившись к третьей колонне под миртовой гирляндой, неустрашимая женщина улыбается; трибун, бледнея, подходит к ней.

Базилиола.Властитель, не дашь ли ты мне своего плаща, чтобы прикрыться? Я слишком обнажена.

Прислоняется затылком к порфирной колонне, из узких щелей опущенных ресниц струится ее медленный взгляд, уничтожающий всякое враждебное намерение. Герой уже возле нее и обращается к ней, приблизивши свое лицо к ее устам.

Марко Гратико.Нет, не лишай меня последних сил. Не говори больше, не дыши больше, не противопоставляй более своей жизни моей, не дави меня своею тяжестью: она весит больше, чем тысяча локтей воды, которую я хочу иметь своей могилой (ведь я мог бы уже лежать на дне слепого моря!). Не спрашивай, куда ты еще можешь вонзить свои тернии, к какому месту приложить свои раскаленные печати. Напрасно, напрасно пытаешься еще больше затянуть узлы. Я не могу больше видеть тебя такой.

Базилиола.Как бледен ты, властитель!

Марко Гратико.Довольно с меня тех дней, что не имеют более ни зари, ни вечера, ни молитв, ни справедливости, ни победы, – тех дней, что наполнены всецело тобой, словно томительным зноем; наполнены тобой, словно неугасимым нечистым огнем; наполнены твоим безумием и моим стыдом; погружены в ужас и превратились не в ночь, а в какой-то шлак всего, что было в них перемешано и изъедено презрением и безумием – в сумрачный пепел, питающий под темной оболочкой угрозу зловещих планет.

Базилиола.Как близко ты подошел… слишком близко! Смотри, ты дышишь почти у самых губ моих.

Марко Гратико.Ах, если бы я мог сдавить на этих губах твою жизнь, как этот лук в твоих руках; не сломать ее, но обречь ее на бесконечные муки; придушить ее, но не дать ей угаснуть; превратить ее в сплошное зло, которое терзало бы твою душу, но не вырвало бы ее с корнем, чтобы ты, живя, не оскорбляла живых, и, умирая, не оскорбляла мертвецов.

Базилиола.Ты погрузил свои руки в мои волосы.

Марко Гратико.Да, но я делаю это в последний раз, чтобы ты вспомнила тот день, когда надо мной, попавшим в сети, вились они и шипели; так разливается пожар, раздуваемый встречными ветрами, когда огненная стрела падает на палубу и весь корабль с треском пылает, покрывая горящими обломками скованного раба.

Базилиола.Ты чувствуешь? Тебе не знаком еще этот аромат. Эту эссенцию приготовляет Кордула, смешивая ладан и сандал с амброй.

Марко Гратико.Почему ты говоришь и улыбаешься так, как говорит и улыбается та, что издевается над огоньком, вспыхнувшим в крови отрока? Ведь ты знаешь, что мои руки умеют убивать, что я мог бы этой прядью волос сдавить твое горло, в котором горит пламя твоего дыхания и которое в то же время нежно как горло голубки.

Базилиола.Я еще не сказала тебе своей тайны. Тебе еще не известны мои замыслы.

Марко Гратико.Действительно ли ты – та, какой громко называл тебя праведник Божий? Когда родилась ты? Чье молоко вскормило тебя? Почему это после стольких превращений на твоем лице нет морщин! Скажи, о, скажи мне свою тайну! Почему женщины, которые прислуживают тебе, зовут тебя Дионой, воспевая твою чарующую красоту? Неужели ты в общении с язычниками.

Базилиола.Ты узнаешь, узнаешь, кто я такая.

Марко Гратико.Когда же? Я знаю, что ты – дочь Орсо; знаю, что ты – Фаледра, орлица Аквилеи. Чувствую, что в тебе шевелятся корни ужасного племени; я чувствую это всякий раз, когда ты отдаешься мне. Ты ненавидишь меня и отдаешься. Ненавидишь меня и сливаешь свою жизнь с моей. Ты испытываешь такой ужас и не сопротивляешься, когда я беру в свои руки твои волосы и целую твои ресницы… вот так.

Он медленно целует ее ресницы. Она стоит с закрытыми глазами, бледная, как будто он выпил кровь из ее жил. Ее голос меняется.

Базилиола.Узнаешь, узнаешь, кто я такая… Прежде чем загорелись звезды, появились Скорбь и Ночь, рожденные без матери…

Грозовая туча разражается сильным ударом грома, среди раскатов которого слышно пение.

 
Regnum tuum
regnum omnium
saeculorum,
domine, rex regum.
 

К пению в честь Сына Божия постепенно присоединяется мужской и женский хор, воспевающий кротость Богоматери.

 
Virgo Singularis,
inter omnes mitis,
nos culpis solutos,
mites fac et castos.
 

Но с противоположной стороны ветер доносит иные мотивы хвалебных песнопений.

 
Spoliis viri decoris
cingi potentis optat.
       Omnes trahit Diona.
 

Все темнее и темнее становится лазурь небес. Лес становится черным; одна полоса грозовой тучи, зеленая, как камень берилл, вытягивается по направлению к востоку, предвещая ясное небо. Снова слышится глухой призыв букцины, затем водворяется глубокая тишина.

Марко Гратико.О, Диона, Диона, – ведь этим именем зовут тебя язычники, – говори же! Скажи мне свое слово, прежде чем разразится гнев, прежде чем раздастся твой вопль среди утесов. Наступает час Господа, час тучи и вихря. Как жив еще Господь, Которому я служу, и как уст твоих касался не только я, но множество других людей, так же верно то, что ты умрешь.

Она открывает свои большие глаза и не отвечает. Он избегает смотреть на нее.

И нужно, чтобы исполнилось слово посланца Илии: «Брось ее к любовникам». Я брошу тебя, а вслед за тобой брошу мое порочное сердце – да обновит его Бог в моей груди – и засыплю доверху позорную Яму негашеной известью и созову людей, чтобы они принесли с собою камни и сложили над Ямой курган, в который я воткну багор и весло.

Берет ее за руки и тащит, отвратив от нее свое лицо и избегая смотреть на нее.

Базилиола.Ты не смотришь на меня? Разве не дал тебе твой Господь силы взглянуть на меня? Ты призываешь Бога, чтобы Он явился и помог тебе. А Он оказал тебе помощь моей рукой. Лук, который ты сломал, уже устал работать. Он водворил тишину там, где был скрежет зубов, бешеная брань, похоть безумных!..

Он выпускает свою добычу и в ужасе отступает, его перекосившийся взгляд с обломков лука переходит на окруженную камнями Яму, которая безмолвно зияет под дымящимся облаком.

Ты не хотел этого?.. Но оно свершилось… Разве не предсказал смерти святой пророк?

Герой идет к подземелью, наклоняется с вала и смотрит в глубину. Тогда искусительница, подобно сивиллам, внезапно придает окружающему значение чуда; мощным голосом она обращает внимание трибуна на небесное явление.

Твой пророк солгал тебе: он не видел колесницы, а я вижу над тобой огненный корабль!

Как завороженный, стоит он, согнувшись над местом избиения; она снова кричит еще более громким голосом.

Огненный корабль над тобой!

Он не оборачивается и не поднимает глаз, словно зачарованный другим видением.

Гратико, Гратико, услышь меня! Обернись! Твоя судьба не начертана на челе мертвецов. Зачем ты вперил туда свои взоры?

Он отрывается от приковывавшего его взоры зрелища. Его лицо выражает невыразимую тревогу.

Что с тобой? Ты весь дрожишь и бледен! Куда девалась твоя жестокость? Неужели тот, кто обагрил воды Коны и напоил кровью пески Дубы, кто окрасил пурпуром острова и погрузил в кровь руки до плеч, – неужели тот, Ослепитель, не может спокойно смотреть на эту небольшую груду?

Пораженный таинственным, как бы священным чудом, побежденный герой широко раскрывает глаза, его тихий голос меняется.

Марко Гратико.Гауро…

Обвитыми плащом руками он закрывает себе лицо. Фаледра с удивлением смотрит на темную Яму, делает несколько шагов, как будто желая подойти к валу, но останавливается, встряхивает головой, отступает назад. Когда, погруженный в задумчивость, он открывает глаза, она замышляет новое обольщение.

Базилиола.Я помню слова, которые произнесла любовь Гауро. Опьяненный видом моей стрелы, он сказал: «Умоляю тебя ради этой пурпурной ленточки и этих огненных волос, которые дважды венчают твое чело!» О, властитель, мой третий венец – в глубине моря. Но отыщешь ли ты его для меня?..

Искусительница стоит теперь, прижимаясь к его плечу, возле самой его бычачьей шеи, нашептывает обманчивую мелодию; последняя тень Христа со стоном улетает из его сердца.

Марко Гратико.Господи, Господи, почему Ты сразил мою мощь? Почему покинул меня?

Базилиола.Вспомни, с какими могучими словами ты обратился с трибуны к Аренго, собравшемуся на площади; ты заглушил рев водяных потоков и толпы, и даже сердце мое перестало трепетать ненавистью. «Строй корабль и греби ко всему миру!..»

Страсть завоевания снова загорается в глазах, тщетно взирающих на закрытое небо.

Неужели свою славу ты зароешь в песке и иле, зарядами ольхи, под камышовыми крышами? И неужели буковая кротола будет отбивать все твои часы?

Марко Гратико.Услышь меня, Господь! Если я удостоился добыть Останки Покровителей, то услышь меня!

Базилиола.Там, у входа в теплые моря, где Солнце – еще смеющийся бог, – там, на других семи холмах блистает другой Рим; извилины пролива окружают этот рог изобилия, и все торговцы земли заключают с ним торговые сделки, все мореплаватели направляют корабли к его молам, и полководцы мечтают завоевать его, эту огромную, неисчерпаемую добычу! Вот где место твоей мощи!

Своей мелодией она пробуждает грезы, скрытые в жаждущем приключений сердце моряка Адриатики, и обращает его к востоку.

Марко Гратико.О, Христос, подними свою руку, пробуди мою безумную душу!

Базилиола.Голодному льву там предстоит несметная добыча. Хочешь поменять грубый камень твоего кресла на слоновую кость? Шлем с плавниками дельфина – на императорскую корону?

Он перестает взывать к помощи Бога и со всей жадностью грабителя внимает вероломной искусительнице, всей душой стремится к ее единственному голосу.

Марко Гратико.О, демон! Почему, почему ты так волнуешь меня, если не можешь дать мне того, что обещаешь?

Она обольщает его возможностью легкого завоевания, облекая в чарующие образы его смутные затаенные мечты.

Базилиола.Всем этим можно завладеть, все взять и купить весом и мерой оружия. Тебе хорошо известно это искусство! Как виноградный сок, там бродит еще бесцветная грязь на перекрестках дорог; чернь там всегда в состоянии опьянения и приветствует того, кто дает ему более кровавое зрелище. Дворец, цирк, храм и лупанарий – четыре рога азиатского зверя. Какой славный герой укротит его? Виляя хвостом, как бродячий пес, готов он отдаться в руки первого встречного! Кто был император Юстин? Земледелец из Иллирии, который босиком добрался до стен Византии с двумя-тремя ячменными хлебами в кафтане; и женой его была рабыня, которую звали Лупичиной.

Он теперь прикован к прекрасным губам, и великий образ волнует его честолюбивую душу.

Марко Гратико.Ты веришь, что судьба…

Базилиола.Евнух Евтропий был рабом, переходившим из рук в руки; конечно, менее знатен, нежели ты, был Аспар, своей пятой поправший шею Льва Августа и имевший сына, ставшего кесарем.

Марко Гратико.Ты думаешь, что судьба вдруг могла бы мне…

Базилиола.Властитель, две женщины, род которых был ниже моего, возвели в сан императора одного эпирянина из школы Силенциариев, и сирийца Леонтия, венчанного в Тарсе – все это были неизвестные люди, не стоившие даже зубца твоего корабельного крюка.

Марко Гратико.Значит, ты думаешь… Но Юстиниан…

Базилиола.Царица Феодора спит в зеленом саркофаге Иераполя, а старик, говорят, еле дышит за тремя дверьми из слоновой кости. И вдруг разбудит его с воем чернь, подобно тому как подняла она на щитах увенчанного ожерельем Ипатия… Кладет ему руку на плечо, как бы желая всецело завладеть им. Построй большой корабль и греби к сопернице Рима, оставив позади себя горькие лиманы. И в виде эмблемы помести на носу судна Орлицу из Аквилеи.

Он порывисто заключает ее в свои объятия; не будучи в силах противиться искушению, он бурно сжимает ее.

Марко Гратико.О, демон, лик Господа отвратился от меня: конец молитвам и справедливости! Мой свет создан открытым лицом и обнаженным мечом; на голову мою ты возложила ужас твоей ночи, рожденной без матери. Господь оставил меня, не пробудил моей души. Идол – сильнее, так как ты победила меня. Хочешь, я зажгу ему жертвенный огонь на этом алтаре? Всю вину я возьму на себя. Любишь ли ты меня? Или ненавидишь? Что ты готовишь мне? Какой конец ты придумала для меня? Но поцелуй твой, от любви ли он или от ненависти, стоит Мира.

Он долго пьет забвение из уст противницы. Она отстраняется от него, склоняет голову и прижимается щекой к его груди. Улыбается и говорит загадочно.

Базилиола.Слышал? Со звоном выпал жребий. Живет Базилиола.

Трибун пристально смотрит на гавань, по ту сторону смолистого леса. Туча сгущается над его головой. Кажется, будто на него опираются темные клубы.

Над моей головой – средоточие громовых ударов. Кругом – темно и безмолвно, как в море, на глубине тысячи локтей.

Женщина мгновенно рассеивает ею же созданные чары, и вся ее красота как бы возрождается в неожиданной смене движений.

Вот капля упала на мою руку, другая – на лоб, третья – на губы… жжет, словно капля крови!.. Дай мне твой плащ.

Она дрожит, прижимаясь к нему.

Я слишком обнажена.

Трибун снимает с себя красный плащ и закутывает в него женщину. Покрытая пурпуром, она как будто улыбается своей победе. Говорит с двусмысленной лестью; насмешка играет на жестоких складках бровей.

О, властитель, подними мне пояс и тунику.

Трибун ищет взглядом женские одежды, сверкающие на земле; но колеблется, прежде чем унизиться.

Да, нагнись. В этом нет стыда.

Он делает шаг к растянутому на земле поясу; она украдкой следит за ним насмешливым взором. Когда унижающийся нагибается, невидимое ему лицо ее озаряется победоносной насмешкой.

Видишь? Он так мал, что, надев его на чело, ты уже будешь иметь корону.

ВТОРОЙ ЭПИЗОД

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА ВТОРОГО ЭПИЗОДА

Марко Гратико.

Епископ Серджо.

Базилиола.

Феодор, пресвитер.

Темистий, диакон.

Евдоссий, диакон.

Северо, иподиакон.

Леонций, акколит.

Атаназий, акколит.

Зосима, заклинатель.

Эводий, заклинатель.

Антим, чтец.

Феоген, чтец.

Костанцо, чтец.

Симон д’Армарио.

Ревнители веры.

Участники Вечери любви.

Музыканты.

Семь танцовщиц.

Матросы.

Чернь.

Народ.

Сцена представляет выстроенный из наскоро сложенных мраморных плит четырехсторонний атриум базилики, занимающий угол между возносящимся к нему северным портиком и примыкающим к нижней части фасада восточным портиком. Вверху над самыми черепицами нартекса выделяется своей белизной двойной ряд мучеников и Дев мозаичной работы; они изображены выходящими из двух таинственных городов среди пальмовых деревьев и подымающими закутанными руками символ вечных даров Младенцу – Спасителю, увенчанному крестообразным сиянием среди овального облака.

Летняя ночь. Над вершинами кипарисов, подымающихся над наружной северной стеной, горят звезды. Главные двери базилики открыты настежь, так что в широкий вход видна вся центральная часть храма до самого абсида: епископская кафедра, скиния алтаря, место для певчих за мраморной оградой, амвоны, с которых читают послания и Евангелие. К навесу и архитравам, от одной колонны до другой, повешены на цепочках зажженные лампады: их огромное количество, они имеют формы корон, голубей, дельфинов, лодочек, с монограммами Христа, равноконечными крестами, чашами причастий, изображениями св. Петра, стоявшего на корме с рулем в руках, и св. Павла, стоящего на вахте.

Народ толпится в двух боковых приделах: с левой стороны – женщины, с правой – мужчины: много людей также под портиками атриума, где приготовлен полукруглый стол Вечери любви, справляемой по нечестивому ритуалу, возобновленному епископом Серджо.

Беспалый, уже одурманенный винными парами, сидит рядом с Фаледрой; его левая рука, лежащая на столе, сжимает пальцами агатовую чашу, его мутный взор устремлен на вино. На нем, вопреки церковному уставу, поверх стихаря с пурпуровыми полосами и вышитыми рукавами надета фиолетовая риза из драгоценной ткани; на ногах – ярко-красные повязки; на голове остроконечная шапка в роде фригийской шапочки, похожей на ту, которую император Константин, по преданию, возложил на Сильвестра; поверх всего – длинная мантия; она перекинута через плечи; проходя под мышками она покрывает грудь и, свисая вниз, закрывает обувь; повсюду в обхватах она укреплена застежками и расшита золотыми узорами. За столом сидят попарно мужчины и женщины; они едят и пьют без меры, не как верующие, собравшиеся для прославления рождения мученика, а как язычники, справляющие среди ночи тризну по умершим. Под портиками много и посторонних лиц, участвующих в ложной Вечери любви, они поедают пищу, раздаваемую диаконами, и пьют вино, налитое в большие церковные сосуды, стоящие на полу. Таким образом все присутствующие являются сотрапезниками Вечери любви; одни сидят за столом, другие стоят, третьи сидят на корточках. Посреди атриума установлены языческий алтарь со статуей Победы, держащий стелид и трубу; это тот самый алтарь, который раньше стоял между колоннами из фиванского мрамора в тени латинского паруса, под навесом галереи трибуна недалеко от Темной Ямы. Перед столом стоят семь бронзовых, золоченых канделябров с лампадами, в которых горит благоухающее масло; у каждого канделябра стоит танцовщица, одетая в белый виссон и опоясанная золотой лентой, проходящей под грудями. Дыхание ночи время от времени наклоняет благоухающие огни к их сверкающим митрам, четыре перевязки которых окаймляют щеки. Каждая танцовщица держит ларчик из слоновой кости; поочередно берут они из ларчика ароматические травы и бросают их в огонь, пылающий на алтаре Наумахов.

Из освещенной базилики доносится благочестивое пение:

 
Domine omnipotens,
alme deus
rex marium, tua
agmina jubilant
voce praecelsa
tibi sancto
in saecula sempiterna
 

Со стороны северного портика из-под кипарисов, увенчанных звездами, слышится ответная языческая хвала:

 
Domine, es potens et almus
sed compta diva mire est,
         Omnes trahit Diona
Pedibus deae virorum
vis igneis teretur.
         Omnes trahit Diona
 

Все более и более растет священное пение, подхватываемое народом толпящимся в обоих приделах…

 
Haec est virgo
non irrigata
sed dei gratia
florigera
Maria
 

Другой хор отвечает:

 
Feriunt comae nitentes,
risus necant sereni.
         Omnes trahit Diona.
 

Первая группа восхваляет непорочное имя:

 
Velut rosa
decorans spineta
sic quod laedat
nil habet
Maria.
 

Вторая группа прославляет страшное имя:

 
Decus ut sagitta plegat,
sicut leaena mordet,
         Omnes trahit Diona.
 

Гребцы либурн, укротители коней, пастухи мелкого скота и быков, охотники на волков, лесничие, рабы с мельниц и солевары, рабы, выделывающие разные вещи из прутьев верб, растущих на болотах. Коны, рабы, плетущие корзины из тростников, растущих в прудах Синко, рабы, собирающие желуди в рощах Вольпего и подделывающие птичьи перья из дрока, грязные огородники Аммианы, задорные пастухи коз из Попилии – вся эта полуязыческая чернь, собравшаяся перед атриумом, поддерживает нечестивый гимн, который заглушает священное пение.

 
Paphiis viros ligavit
myrtis, flagris cecidit.
         Omnes trahit Diona.
 

В толпе пробегает ропот: у северных ворот атриума слышатся крики – предвестники возмущения толпы.

Чернь.

– О, Диона! О, Диона!

– Давайте! Давайте!

– Дайте нам хлеба!

– Дайте вина!

– Дайте вина!

– Многая лета Серджо!

– Выслушай нас, Серджо!

– Многая лета епископу!

– Прикажи, Серджо, чтобы акколиты выкатили нам бочонки церковного вина!

– Многая лета Беспалому!

– Многая лета Фаледре!

– Выслушай, выслушай нас, Серджо.

– Прикажите подать и нам сосуды с вином!

– Епископ, пусть и для нас преломят хлеб и дадут вина!

– Епископу многая лета!

– Вы уже сыты и пьяны. Дайте нам хоть остатков!

– Вина! Вина!

– Многая лета Фаледре!

У двери базилики растет толпа ревнителей веры; их лица пылают гневом, кулаки сжаты.

Ревнители веры.

– Прочь, собаки!

– Прочь, блудники и язычники!

– Очистите атриум!

– Да славится Христос!

– Да славится Матерь Божия!

– Прочь, собаки!

– Ешьте пишу, посвященную идолам!

– Ешьте жертвенную пищу!

– Не смейте пить одновременно вина Господа и вина демона!

– Серджо, царство Божие не в питье и не в еде.

– Ты отрекся от Христа.

– Серджо, ты предался идолу.

– Он уже пьян и ничего не слышит.

– Ты согрешил перед Телом и Кровью Господа.

– Бог не призвал тебя совершать нечистые дела.

– Кто сходится с блудницей, тот – одна плоть с нею.

– Беспалый, анафема тебе!

– Вероломный!

– Ты позоришь Евангелие!

– Ересиарх!

– Где ты, Эма!

– Где ты, святая вдова!

– Где ты, пророчица!

– Святой Дух хранит ее на змеином острове.

– Призовите ее! Призовите ее!

– Несшитая плащаница Христа разодрана.

– Прочь, собаки!

– Прекрати пение блудниц!

– Слава Матери Божией!

– Да будет благословен род Иессея.

– Слава Сыну Божию!

– Христос царит!

– Победа царю нашему!

– Пусть смолкнут богомерзкие уста!

– Серджо, прекрати позорное пение!

– Оставь атриум!

– Беспалый, ты полон блуда, вина и богохульных слов.

– Встань из-за оскверненного стола!

Участники Вечери любви.

– Назад! Назад!

– Епископу многая лета!

– Многая лета Серджо Гратико! Многая лета!

– Он – распределитель благ дома Божия!

– Не делайте ничего без епископа. Таков закон!

– Замолчите, святотатцы! Назад! Назад!

– Почитайте мантию!

– Многая лета Серджо!

– Он добыл святые мощи!

– Его отметил святой Марк!

– В нем исполнился обет!

– В нем – исполнение пророчества.

– На его челе знак thau.

– Наступил его день!

– Многая лета Серджо!

– Епископу многая лета!

– Наполняйте чаши!

– Наливайте вино!

– Ликуйте! Радуйтесь!

– Умножайте веселье!

– День наступил!

– Ночь коротка.

Время от времени из-за стола поднимается то один, то другой из отступнического клира и, держа в руке стеклянную чашу с золотым дном, произносит свою ересь.

Диакон Темистий.Все позволено тому, кто раз воспринял благодать.

Ревнители веры.

– Ужас!

– Мерзость!

– Анафема Темистию!

– Пусть кровь Господа удушит тебя!

– Да будет стерто его имя из Диптихов!

– Он извращает слова Христа!

Иподиакон Северо.Не будет более совращен демоном тот, кто хоть раз очистился в воде святого крещения.

Ревнители веры.

– Стыд тебе, Северо!

– Позор тебе!

– Мерзость!

– Возвращается ересь из-за моря, из нечестивого острова.

– Возвращается чума Джовиниано!

– Стыд тебе!

– Анафема тебе!

– Да будет стерто его имя из Диптихов!

– Да будет он изгнан бичами!

– Слава Сыну Божию!

– Слава крестителю.

– Слава Марии!

Диакон Евдоссий.Кто возродился, тот не может более грешить. И тот, кто постится, и тот, кто пирует, все получат награду на небе. Охраняйте вашу плоть, как храм Господа.