Текст книги "Опасный пиар"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

– Знаем, – кивнул Гера. – Александр Борисович о нем говорил… Это и есть Солодухин Григорий, отчества не помню. Говорят, «темная лошадка». Сколько у него ходок?

– Две. – Померанцев дважды «кликнул» по иконке на рабочем поле компьютера и вызвал файл с данными на кандидатов. – Сперва служил в армии, там схлопотал по статье триста тридцать четыре. Потом, после демобилизации, статья двести шестьдесят четыре, сшиб в пьяном виде заезжего кавказца. Потом избил каких-то цыган.

– В народе это приветствуется, – рассеянно сказал Гера, разглядывая «темную лошадку». – Многие ему посочувствуют, опустив в урны бюллетени с его именем.

3

Анатолий Богданов пил пиво в баре возле Киевского вокзала, когда к нему подошли двое неприметных мужиков и сели рядом со своими кружками.

– Ты Богдан? – негромко спросил один из них, среднего роста, в кожанке и приплюснутой кепке. Второй был без головного убора, в плаще, из-под которого выглядывал свитер. Все-таки сентябрь уже заканчивается, похолодало.

Прежде чем ответить, Анатолий оглядел обоих и остался недоволен: он-то ожидал увидеть тех, кто дадут ему в долг под нормальные проценты. Тогда он расплатится с другими кредиторами и развернет наконец свой бизнес.

Так, по крайней мере, договаривались по телефону. А эти на денежных мешков не похожи. Кажется, пришли по его душу. И по глазам видно, что так просто они не отстанут.

– А в чем дело? – спросил он. – Это с вами я должен оформлять кредит?

– Зачем кредит? – спросил тот, что в кепке. – Его отдавать еще надо. А ты заработать можешь. С твоими-то талантами.

– Как это? – спросил Анатолий, уже понимая, что ему предложат.

– Мог бы и сам догадаться, – ответил тот, что в плаще. – Причем очень хорошо заработать.

– Мне бабок пока хватает, – сказал Богданов.

– Но не на долги… Ну да, ты, говорят, вроде как завязал, – кивнул тот, что был в плаще. – Семью завел, ребеночка… Я всегда говорил, что нельзя профессиональных исполнителей слишком баловать гонорарами. Им начинает казаться, что теперь хватит по гроб, и начинают новую жизнь. Заводят бизнес, семью… И теряют квалификацию. Верно?

Анатолий по-прежнему их разглядывал, стараясь понять, кто они. На блатных не похожи. Только не знаешь, радоваться этому или печалиться. Судя по выправке, похожи на таких же, как он, отставных военных. Армию сокращают, и тех, кто ищет приключений на собственную жопу, сейчас навалом. По всей России.

– Вы-то кто такие? – спросил он. – Вы обо мне что-то знаете, я о вас ничего – какой может быть разговор?

– А тебе и не надо знать, – сощурился в ответ, будто передразнивая его, тот, что был в кепке. При этих словах он снял ее, словно решил избавить себя от этой приметы, и обнажил небольшую лысину.

«Значит, будешь лысым, – сказал себе Богданов. – Считай, ты в моей картотеке…»

– Главное, тебя знают те, кому следует знать, – добавил второй. – Очень ты их впечатлил своей прежней работой. Так ты мне не ответил. Заплатили тебе в последний раз хорошо, так ты решил: все, хорош? Займемся торговлей?

– Раз молчит, значит, точно, слишком много заплатили, – кивнул лысый, постукивая воблой по краю стола. – Вот он и зарекся. А все потому, что до сих пор не знает: в его деле полный расчет – это новый аванс.

– Об авансе разговора не было, – сказал Анатолий, почувствовав холодок в районе диафрагмы.

– Какая теперь разница? – поморщился лысый. – Ну не было. И что? Теперь будет… Ты бы допил пиво. Потом съездим тут недалеко. Радоваться надо, что такой незаменимый. Сейчас безработица, сам знаешь… Хотя с виду и не подумаешь, глядя на тебя. Больно ты благополучный и внушающий доверие… И потом, мы знаем твои условия: типа, мочить только ссученных и уродов по жизни. Нормальных мужиков не предлагать. Вот уродов тебе и предложат. Так что получишь удовольствие, и тебе еще за него заплатят. Ну все, пошли, хорош балаболить.

Тот, что в плаще, встал и не спеша зашел за спину Богданова.

– Только тихо, – сказал он и похлопал его по карманам куртки. Достал оттуда связку ключей от машины и квартиры, положил на место бумажник. – Больше ничего. Можно ехать. Время в обрез.

– Пусть сначала допьет, – предложил лысый. – Шведское пиво, я его сам люблю. Подождем.

Анатолий, чувствуя на своем плече тяжелую руку парня в плаще, коротко взглянул по сторонам. Вроде никто ничего не заметил. Все сидят, потягивают из кружек. Или делают вид. Всем без разницы. Рвать когти? Бесполезно. Раз пропустил себе за спину, лучше не дергаться. Сейчас в самый раз изображать спокойствие и покорность судьбе. Наверно, он действительно, на полном серьезе, кому-то понадобился. Хотя все вроде знают, что Богдан поклялся завязать. Но узнали наверняка и о другом: ему срочно нужно заработать, чтобы вернуть долг. Или сделали все, чтобы он влез в долги? А сделав, сразу подкатились… Может, и так. Только кто их сюда прислал?

– А если еще по кружке? – спросил он вслух.

– Угощаешь? – спросил лысый, поднимаясь с места. – Давай, но в другой раз, когда разбогатеешь.

И подмигнул, озабоченно посмотрев на часы. Потом указал в сторону выхода, вежливо пропуская Анатолия вперед.

– Свою «восьмерку» лучше оставь здесь, наши ребята присмотрят. – Он небрежно кивнул в сторону двоих стриженых парней, торопливо допивавших пиво. – Потом нам же спасибо скажешь, когда на «тойоту» поменяешь.

В машине они усадили Богданова на заднее сиденье, тот, который был в плаще, сел с ним рядом, задернув шторки на окнах. В дороге они молчали. Приблизительно через полчаса – Анатолий украдкой взглянул на часы – подъехали к небольшому каменному дому старой постройки, местами с обвалившейся штукатуркой, где-то на окраине Москвы. Похоже на платформу Карачарово по Горьковской дороге, подумал Богданов, вылезая из машины. В небольшом дворе молодые мамаши прогуливались с детскими колясками, старухи, как и положено, сразу вытянули шеи в сторону подъехавшего «БМВ».

Ничего себе конспирация, подумал Богданов, вылезая из машины. Все видят всё. И наверняка в курсе, в какую квартиру сейчас пойдем. Впрочем, эти шторки на окнах скорее для понта. Чего им меня опасаться? Я у них на крючке, а не они у меня.

Они прошли в подъезд, поднялись по грязной и вонючей лестнице на второй этаж. Позвонили в облупленную деревянную дверь, подождали. Нет, не скажешь, что здесь тайная явка и хоронятся милиции. Анатолий только успел так подумать, как вздрогнул, когда открылась дверь. На пороге стоял милиционер, по всей форме, даже в кепи. Он что-то жевал, по-видимому собираясь уходить.

– Серафим, это к тебе! – крикнул он в глубь квартиры. – Ну я пошел, скоро заступать.

– Бывай, Сашка… – В коридор вышел коренастый мужик лет пятидесяти, и Анатолий его сразу узнал, почувствовав некоторое облегчение. Действительно, он, Серафим, никто другой. Имя запоминающееся, достаточно редкое. В прошлый раз именно он дал работу. И по виду ничуть не изменился. Все такой же. Светлые редкие волосы, зачесанные назад, резкие, похожие на шрамы складки на лице. Сколько ходок, столько и складок. Анатолий вдруг подумал, что каждой статье соответствует своя складка и в определенном месте. Вон та, что на лбу, поперечная, наверняка за грабеж. С ним хоть разговаривать можно. Значит, действительно, ему хотят предложить что-то серьезное. Серафим по мелочам не разменивается. Слава тебе… А то, пока ехали, в голову пришли разные мысли насчет кровной мести… Вроде того, что похитили, чтобы четвертовать, колесовать, подвесить за яйца.

– Здорово, Толян! – Серафим протянул руку, а после ответного рукопожатия указал в сторону комнаты, откуда только что вышел. – Давно не виделись, а?

– А по мне, мы будто вчера расстались, – ответил Анатолий, пройдя вслед за хозяином из одной комнаты в другую, полную сигаретного дыма.

За столом, на котором стояла грязная посуда и початые бутылки, курили две девицы в коротеньких юбках. Они безразлично взглянули в сторону вошедших, потом поднялись и начали неторопливо убирать со стола. Сопровождающие лица, повинуясь небрежному кивку Серафима, остались в проходной комнате.

– Пить будешь? – спросил Серафим, наполняя рюмку.

– Сначала разговор, – сказал Богданов. – Потом все остальное.

Серафим проследил за его взглядом в сторону двери, куда только что вышли девицы, унося грязную посуду.

– Дочка моя Ирка и ее подруга, Томкой зовут. Насчет мента не беспокойся. Сашка Калинин, участковый, женихается за моей, а я вот пока думаю… Парень он ничего, да только… Только западло дитя свое единственное за мента отдавать, как ты считаешь? – спросил он, понизив голос.

Анатолий пожал плечами:

– Черт его знает. Не сидел, не привлекался, приводов не имею, с ментами никаких дел не было. Подруга тоже ничего, – усмехнулся он.

– Подругу я сам потягиваю, – неожиданно хохотнул, подмигнув, Серафим. – Ирка не знает, хотя и догадывается. Ну, будем. За встречу.

И, толкнув Богданова плечом, протянул наполненную рюмку.

Помедлив, Анатолий выпил. Отставил рюмку от себя подальше.

– Нет, Толян, если ты, в натуре, глаз на Томку положил, так я с дорогой душой! – сказал Серафим, прижав руки к груди. – Я же, сам знаешь, как посредник в этом деле свой интерес имею. Мне главное, чтоб клиент всем был доволен.

Слова он произносил, немного растягивая.

– Так что хоть за дело? – понизил голос Анатолий, решительно отодвинув рюмку, которую снова наполнил хозяин.

– Я ж говорю: посредник я! – мотнул головой Серафим. – Значит, говорить не имею права. Но для тебя, в порядке эсклюзива… могу объяснить.

– А я говорил тебе в прошлый раз, – понизил голос Анатолий. – Я в завязке. Крест поставил.

– Помню, – снова мотнул головой Серафим. – Вот и я им говорю: лучше Богдана не просить. Даже не подкатывайтесь. Они спрашивают: а кто тогда? Вернее, кто лучший? Опять говорю: только он, Богдан. Но – в завязке! – поднял палец вверх Серафим. – Крест поставил.

Пьянел он быстро, но глаза не мутнели, смотрели по-прежнему остро и зорко.

– Стреляет с обеих рук. И все в десятку. Верно?

– Не знаю, давно не пробовал, – раздраженно ответил Анатолий. – Это когда было… Слушай, так это меня специально банкротили, в яму посадили, чтоб в угол загнать? – наклонился к нему Анатолий.

– Чего не знаю, того не знаю, – покрутил головой Серафим. – Это не у меня надо спрашивать. Но не исключаю. И потом, Толя, ты ж зарекся только нормальных людей не мочить, верно? – спросил он потише, склонившись к самому уху гостя. – А всякой сволоты зарок не касается, так? В другое время ты бы этих кредиторов – прямиком на Ваганьково, мимо Склифосовского, чтоб не приставали. А раз в завязке, бегаешь, просишь, занимаешь да перезанимаешь, и все под проценты… Тебе-то зачем такая жизнь? А тут разом свои дела поправишь, и семье обломится. Вот так все им объяснил: можно попробовать, вдруг согласится? И они говорят, типа, надо помочь этому человеку. И, опять же, я им сказал: другого такого, как Богдан, даже не ищите! Такие в запас не уходят. Ладно. К делу. Может, видал по ящику? – Он кивнул в сторону небольшого корейского телевизора с заляпанным экраном. – Журналистку одну замочили где-то в Сибири. То ли в Толбине, то ли в Полбине… Я, между прочим, бывал там когда-то, на пересылке. И до сих пор путаю. Если б не сказали, никогда бы не подумал, будто в той деревне газета есть.

Помешала она там кому-то. Вынюхала чего не надо. Ну и все сразу хай подняли, будто жену президента кокну – ли… Они для этого местных наняли, чтоб подешевле. Сам понимаешь, школы никакой, квалификация – тьфу, на нуле. Словом, ее замочили родной племяш с каким-то старым мокрушником. Представляешь? Облажались, наследили, и менты их с ходу вычислили. Теперь ищут… Грязная работа. А я предупреждал: скупердяй платит дважды, ювелирная работа дешевой не бывает! Я специалистов предлагал, настоящих, а они сэкономить решили! А теперь ко мне прибежали, выручай их!

– Она что, жива осталась?

– Да где там… живого места не осталось, лучше так сказать. Тридцать ножевых ран, представляешь? Кровищи, говорят, напустили.

– От меня тогда чего надо? – негромко спросил Анатолий. – В чем проблема?

– Добили бабу, козлы поганые… – продолжал свое Серафим, пьянея все больше и не слыша. – Вот чего я понять не могу! Вот я сам раньше стою, допустим, на первом номере, а когда клиента увижу, начинаю размышлять, прежде чем пушку поднять… Допустим, заплатили мне, раз решили от человека избавиться, здорово он кому-то, видно, мешает, и мое дело – чисто сработать, я правильно говорю? Мучить-то его зачем, если он лично мне ничего плохого не сделал? Идет он себе домой, в подъезд свой заходит, ключи по карманам шарит, мечтает про разное, жизненные планы на ближайшую перспективу строит, ничего такого плохого не думает, и вдруг – р-раз! И нет его! Был – и нет. Я это так понимаю: главное в нашем деле, чтоб клиент подумать не успел, типа, а за что? или кто? и что вообще случилось? Чтоб никакой ему боли или неудобства, как в парикмахерской. А все дальнейшие хлопоты, в смысле похорон и поминок, – родственникам и товарищам по работе. Я всегда говорил, о клиенте ведь тоже надо подумать, пока он живой человек. Хоть он тебе за заботу на чай и не даст. Я правильно говорю? А от тебя, То-лик, требуется этих козлов найти и к аллаху отправить.

Анатолий молчал, раздумывая. Серафим раньше таким говорливым не был, косил под суперкиллера из американского боевика. Был собранным и подтянутым. Заказчики были постоянные, похоже, ценили его и побаивались. Потом он стал пить и подрабатывал уже вторым номером… Совсем стал спиваться, что ли? Пальцы вон дрожат. И сделали его то ли диспетчером, то ли посредником на переговорах…

– Ты ведь собирался набрать свою бригаду? – спросил Анатолий. – Меня, помню, звал.

– Да собирался… – вздохнул Серафим. – И сейчас мечтаю. Ты-то ко мне не пойдешь?

– Не пойду, – мотнул головой Анатолий. – А эти? – Он мотнул головой в сторону двери. – Уже пришли?

Серафим снова вздохнул. Махнул рукой.

– Не те теперь пошли душегубы, Толя, – сказал он. – Не те. Одни киллеры остались. Боевиков по видаку насмотрелись и теперь сразу за пушку хватаются, любого, суки позорные, готовы шлепнуть за пачку сигарет… Любить надо свою профессию, какая бы она ни была. Я правильно говорю? С душой подходить. Учу их, учу, а толку… Любят только бабки да девок… Терплю пока. Использую, чтоб попугать кого. Или пером в лифте расписать, чтоб не выступал. Они, допустим, сделают какое дело и сразу к ящику: высматривают, покажут результат их работы в криминальных новостях или нет. Я им талдычу: скромнее надо быть. Не за рейтингом гнаться. Со всей серьезностью подходить к делу… Разве мы такие были, а? Спешишь? – спросил он, заметив, как Анатолий посмотрел на часы.

– Есть немного.

И вопросительно посмотрел на хозяина. Потом снова на часы.

– Значит, работа твоя такая, – кивнул Серафим, заметно трезвея. – Менты их ищут, племянника с подельником, а найти не могут. Где-то залегли. Теперь близко никого не подпустят. Надо бы, чтобы менты не успели их замести. Опередить.

Сейчас Серафим не казался пьяным. Подобрался, смотрел прямо, почти не растягивал слова.

– Я должен их сам найти? – перебил его Анатолий.

– Да, – кивнул Серафим. – Найти и замочить. Чтоб тики-так, чисто и тихо. Ты ж у нас чистильщик, верно?

– Ничего себе… – присвистнул Анатолий. – Это ж совсем другая работа. Это не банкира в лифте шлепнуть. Этим терять нечего, они близко никого не подпустят.

– Так и я им говорю, веришь, то же самое! – воскликнул Серафим. – А они отвечают: за трудности надбавка. И хорошая.

– Фирма платит, клиент плачет, – сказал Анатолий.

– У тебя, Толян, нет альтернативы, – вполголоса сказал Серафим. – Даже не рыпайся. Им, как нашему президенту, нельзя отказывать.

– Кому – им? – спросил Анатолий.

– Меньше знаешь – дольше землю топчешь, – покачал головой Серафим. – Кстати, за отсутствие любопытства – отдельная доплата.

– Это за что? – не понял Анатолий.

– За отсутствие интереса к личности заказчика, – пояснил Серафим. – Хорош торговаться, Толян! Бабки большие, лично я таких в руках не держал. Правда, сроки ограниченные.

– Сколько? – подумав, спросил Анатолий.

– Двадцать штук – только аванс, – понизил голос Серафим. – Еще сорок по исполнении. А тебе отдавать всего-то тридцатник с процентами. Ну? И на все про все – пять дней.

– Серьезные ребята, – согласился Анатолий.

– Плюс выходные, неделя у тебя есть. Вот авиабилет на твое имя, хаза там тебе обеспечена, плюс вот тебе суточные на проживание.

Он стал рыться в своем перекошенном и облезлом письменном столе, откуда достал конверт.

– А если откажусь?

– Я этого не слыхал, – покачал головой Серафим. – А ты этого не говорил. Неделя, слыхал? Утром вылетаешь в Красноземск, там тебя встретят, отвезут на хазу. И там расскажут, где и как их найти.

– Никакой хазы, – непреклонно сказал Анатолий. – Гостиница – самая лучшая и в самом центре.

Серафим не ответил. Только внимательно посмотрел на него.

– Откуда я знаю, что меня потом так же не шлепнут, как я тех двоих? – спросил Анатолий. – Поэтому хочу быть на виду. Чтобы моя пропажа стала заметной.

– Логично.

– Кого мне больше опасаться, ментов, которые про меня там ничего не знают, или заказчика, который знает про меня все? В том числе где я остановился. Тем более бабки слишком хорошие… Их хорошо получать, а не отдавать. И потому преходят разные мысли, вроде того, что дешевле заказать исполнителя заказа.

– Ну это твое дело, – закряхтел Серафим. – Тебе виднее. Думаю, пойдут навстречу.

– Оружие? – спросил Богданов.

– Все там. Получишь и пристреляешь на месте, – сказал Серафим. – Ты, как всегда, ТТ предпочитаешь?

– Ну. Так сколько там моих клиентов? – сказал Анатолий, подумав. – Только двое, ты уверен?

– Двое, держатся вместе, вооружены. Говорят, ТТ и ментовский «Макаров»… Не говоря о перьях, которыми эту журналистку резали. И хорош пустоболить, – отмахнулся Серафим.

Он снова налил себе рюмку. Вопросительно взглянул на Анатолия и отправил содержимое в рот.

– А я, значит, один против двоих, как народный мститель? – усмехнулся Богданов. – Мне, выходит, больше всех надо?

– Раз больше платят, значит, только тебе одному. Тебе напарника не надо, ты ж никому не доверяешь!

– Тебе доверяю. Может, пойдешь ко мне вторым номером?

– Я бы с удовольствием, – вздохнул Серафим. – Только от меня теперь толку чуть. А со вторым придется делиться. А так – все тебе одному достанется. На твой долг с процентами.

И отправил в рот скользкий опенок из банки маринованных грибов.

Анатолий кивнул. Что-то такое он и ожидал услышать.

– Кто хоть они? – спросил он. – Конкретно. Где их готовили?

Серафим пренебрежительно кивнул.

– Говорил уже. Один старый мокрушник, три ходки. Второй – пацан, в армии служил. Племянник этой, невинно убиенной. Два года генералам дачи строил, плацы подметал и теперь Рэмбо ему нипочем.

– Получается, тридцать штук за каждого, – сказал Анатолий. – Если уберу одного, заплатят?

– Если уберешь старого мокрушника, племяш тоже никуда не денется, – ответил Серафим.

4

Они второй день жили в заимке, под непрерывным дождем, причем Игнат не позволял ночью разводить костер – далеко видно. Леху, у которого поднялась температура, он лечил немецким аспирином и хвойным отваром. Но Лехе становилось все хуже. Пришлось отвести его до ближайшей деревни Тетерино, попроситься в баньку. Хозяйка, старуха лет семидесяти, поджав губы, подозрительно оглядела обоих.

– Подлечиться надо, – сказал ей Игнат. – Мы – охотники, блудили тут, он провалился в болото, простыл…

– Браконьеры, что ли? – понимающе кивнула она. И в ее тусклых глазах мелькнул живой интерес.

Игнат пристально посмотрел ей в глаза. Никак на свежатинку бабка рассчитывает.

– Одна, мать, живешь?

– Одна, кому еще тут нужна-то? – Теперь она так поджала губы, что они превратились в сухую, бесцветную нитку. Сообразила: мясо ей не обломится.

– Сотвори-ка нам баньку, – проникновенно сказал Игнат. – По-черному. Мы тебя отблагодарим, не пожалеешь. Только про нас – никому. Поняла? И чайку бы потом с медом, ага?

Они парились несколько часов. Игнат нещадно стегал веником разомлевшего, стонущего Леху. Потом отпаивал его заваркой из сухого можжевельника с крапивой и снова стегал, выбивая хворь.

Иногда поглядывал в окно, дома ли бабка, не побежала ли стучать. Нет, дым над избой из печной трубы стоял коромыслом, вроде что-то готовила. Придется отстегнуть, никуда не денешься…

Они выпили у нее с полведра чая с медом, поели пирогов с морошкой и брусникой. Потом он завернул Леху в старый, дырявый тулуп, надел на ноги толстые шерстяные носки, уложил спать на растопленную печь. Леха во сне стонал, что-то невнятно бормотал. А Игнат сидел со старухой под иконой, где она показывала ему фотографии родственников, ныне почивших. Время от времени она испытующе его рассматривала и опускала глаза всякий раз, когда встречалась с ним взглядом, рн отсчитал ей несколько сотенных. Подумав, прибавил еще несколько купюр. Она стала пересчитывать дрожащими пальцами. Похоже, никогда таких денег в руках не держала. А ты жадна, мать, подумал Игнат. Нехорошо. Как бы не пришел к этой старой карге тот самый аппетит, что во время еды…

– Сын он тебе? – спросила она, закончив наконец пересчитывать. – Или кто?

– Племянник, – кивнул Игнат. – Ну что, довольна, нет?

Она не ответила, а снова поджала губы. Прямо втянула их в себя.

Ночью Игнат проснулся, почувствовав неясную тревогу. Приподнял голову, посмотрел на образ в углу, под которым светился малиновый огонек, перевел взгляд на старухину половину избы. И понял, что его разбудило: не слышно ее сопения, поначалу мешавшего заснуть.

Игнат сначала проверил, на месте ли папка и пистолет ТТ. Потом встал, крадучись подошел к ситцевой занавеске, стараясь не скрипеть половицами. И заглянул туда сбоку. Старухи там не было. Куда это она, карга чертова, намылилась в такое время? Не иначе к полюбовничку? А полюбовничек этот не в ментах ли служит? Он взглянул на часы. Полчетвертого утра. Куда ходят в ее возрасте в такое время? Участковый небось неподалеку живет. И награда, поди, за нас объявлена… Ах ты, старая сука! Он подошел к печи, на которой Леха спал глубоким сном младенца. Похоже, от простуды не осталось и следа. Его лицо розовело при слабом свете ночника. Барашек ты мой, подумал Игнат. С тобой хорошо в бега идти. Через тундру на большую землю. Сам не ходил, но ребята рассказывали… Собрался на волю, сперва подбери себе барашка. Вишь, какой гладенький да молоденький. Педрила из него получится что надо. И с голодухи не окочуришься. Словом, ладно, еще пригодишься.

Он посмотрел в окно. Ни черта там не разглядишь! Он вытащил обойму из ТТ, пересчитал патроны. Шесть штук. Должно хватить, даже если здешний мент, наверняка толстопузый, со спившейся харей, они тут все такие, приведет мужиков с вилами. Но не шестерых же!

Будить Леху, или пусть еще поспит? Он толкнул его, но тот только повернулся на другой бок.

– Не спи, замерзнешь, – сказал Игнат негромко.

Или черт с ним? Обойдемся… Он взбил свое одеяло, натянул его на подушку, потом прошел на старухину половину за занавеску и там снял предохранитель.

Когда услыхал шорох и скрип за дверью, сразу напрягся. Встряхнул головой, отгоняя сон, затаил дыхание.

Дверь скрипнула, потом в комнату протиснулся тот самый мент из его воображения, толстопузый, огромный, мордатый, с фуражкой, сбитой на затылок. В одной руке он держал «Макарова», в другой фонарик, которым водил из стороны в сторону. Ближе к нему была печь, на которой спал Леха, чье лицо с приоткрытым ртом сразу попало в луч фонаря. Леха зажмурился, сморщился, но так и не проснулся.

Участковый обернулся назад, махнул рукой. Игнат увидел в полутьме, как вошла старуха, за ней боязливо протиснулись двое мужиков. И замерли у стены.

– Ухандокала ты их, Ерофеевна! – негромко хохотнул участковый и тут же сам себе зажал рот.

– Старалась, Сереженька, молочка с медом они нажрались, мне для каши не осталось, – хвастливо прошипела она.

– Ох и жадна же ты! – покрутил головой Сереженька, так что фуражка едва не свалилась с его лысеющей головы. – Попробуй разбуди их теперь.

– Второй где? – спросил один из мужиков, пока луч, шаря по избе, не остановился на темном углу, где недавно лежал Игнат.

– Ладно, – сказал Сереженька, – чего теперь. Заходи мужики, не бойсь! – позвал он в открытую дверь. – Ерофеевна их усыпила, дрыхнут как мертвые. Быстрее повяжем, быстрее спать пойдем… А ей орден повесим. – И обнял ее за плечи.

Мужики закивали, осклабясь.

И тут вошли еще двое – с веревками и дубинками. Итого пятеро, подытожил Игнат. Нет, мент – пятый. Старуха… А вот она уже шестая. Или, черт с ней, пусть живет? Слепая, как курица, кого она опознает…

– Начинайте с этого, – махнул рукой в сторону Лехи Сереженька, – Стаскивайте прямо на пол.

А сам подошел к кровати, где должен был спать Игнат, толкнул ее ногой, потом оглянулся в недоумении…

– А где?.. – едва успел он спросить, как первый выстрел, наполнивший дом звоном и дымом, прервал его речь. Пуля попала ему в горло, и Сереженька как стоял с удивленным лицом, подсвеченным снизу фонарем, так и осел, не закрывая рта, на пол. Мужики, опомнившись, рванули к двери, отталкивая друг друга, и сбили на самом пороге Ерофеевну.

В приоткрывшейся двери образовалась куча-мала, темная, барахтающаяся, кричащая от ужаса и боли, и Игнат методично всаживал в нее пулю за пулей, пока не услышал, как щелкнул затвор, выбросив последнюю гильзу. Как в аптеке, торжествующе подумал он. И выбрался из-за занавески, подошел к ним ближе. Они лежали Друг на друге, и липкие, темные струйки крови сочились из-под вздрагивающих тел и сливались возле порога в небольшую лужицу.

Игнат прислушался, выглянул в дверь. Залаявшие было собаки уже затихли… Похоже, бревенчатый дом основательно заглушил выстрелы. Не хуже глушителя. Вспомнив о существовании напарника, он оглянулся. Леха спал в той же позе, только лицо его было недовольно сморщено, будто ему приснилось, что мешают спать. Позавидуешь.

Взяв у мертвого Сереженьки фонарь, светивший в потолок, и пистолет Макарова, он вытащил обойму, удовлетворенно хмыкнул. Все патроны на месте, один в стволе. Подойдя снова к шевелящимся и стонущим телам, он, стараясь не запачкаться, столкнул самое верхнее, потом еще одно, пока не увидел старуху. Она лежала навзничь, вся испачканная чужой кровью, и старательно жмурилась.

– Черт с тобой, – сказал он вслух. – Ладно, живи… Все одно подохнешь… Давай поднимайся, пожрать дашь погорячее и с собой завернешь. Вставай, говорю, собери на стол. А этих, жмуриков, оттащи да зарой в снег…

Он отошел, отвернулся, слыша, как она поднялась и, стараясь не шуметь, стала молча, как ни в чем не бывало, копошиться и возиться в печи.

Игнат стянул за ноги Леху на пол, но тот так и не очухался, только замычал, покрутил головой, не открывая глаз. Наконец, сел, огляделся и принюхался.

– Где это мы? – спросил он.

– На том свете, – сказал Игнат. – А она здесь за черта… – Он кивнул на старуху, которая деловито возилась с печью, подкладывая туда дрова. – Собирайся. Только быстро, быстро. Пока их бабы не прибежали.

Он кивнул на тела, лежавшие на полу. Леха приоткрыл рот, непонимающе глядя то на ухмыляющегося в сумраке Игната, то на старуху, освещенную мрачными сполохами пламени из печи. Потом перевел взгляд на груду тел возле закрытой двери.

– А чего?.. – спросил он, по-прежнему ничего не понимая. – Это кто?

– Потом расскажу, – сказал Игнат, с усилием поднимая его с пола. – Собирайся, говорю! Поедим, и когти рвать.