Текст книги "Ночь печали"

Автор книги: Френсис Шервуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 26 страниц)

– Моя прекрасная жена, моя прекрасная доченька! Теперь у нас настоящая доченька. Теперь у нас настоящая маленькая семья.

– Мне по-прежнему больно, Рафаэль.

– Это пройдет, Кай, дорогая. Скоро все пройдет.

– Обещаешь?

– Обещаю.

– Ей станет лучше через день, – сказала на науатль племянница касика. – Мать новорожденной не должна покидать эту комнату до проведения ритуала именования.

– Тебе станет лучше через пару часов, – перевела Малинцин, зная, что через день-два им придется бежать из этого дворца и пробираться к Такубе так, чтобы их не заметили ацтеки. Времени для ритуала именования уже не будет.

– Все закончилось, Кай. Все эти месяцы ожидания, все эти мучения…

– Мне не кажется, что все закончилось, Рафаэль. Что-то не так.

– Спокойно, Кай. Отдыхай. Тебе нужно отдохнуть.

Но что-то действительно было не так. У Кай вновь начались схватки.

– Это опять началось! – закричала Кай. – Боль возвращается!

– Кай, но младенец здесь. Погляди.

Ребенок казался бледным. На голове у него росли густые черные волосы. Девочка сучила ножками в воздухе. Ступни, ладони, пальчики – все это было идеальной формы. Сморщившись, малышка дернула ногами и заплакала.

– Нет! – взвизгнула Кай. – Нет! Уберите ее от меня!

Племянница касика поспешно передала Малинцин младенца и, опустив ладони на живот Кай, в панике посмотрела на Малинцин.

– Что случилось?

– Послед уже вышел. С ребенком все в порядке.

Кай изогнулась от очередной схватки.

– Спокойно, спокойно. – Опустив голову на грудь Кай, племянница касика раздвинула ей ноги.

– Я посмотрю. Я не причиню тебе вреда, птичка. Позволь мне посмотреть. – Она покосилась на Малинцин. – Там что-то есть.

– Что-то есть?

– Еще один ребенок.

Малинче повернулась к Нуньесу, державшему на руках дочку.

– Там еще один ребенок.

– Вытащите его! Вытащите его! – закричала Кай. – Вытащите его! Он меня убивает.

– Нужно поднять ее на ноги, – скомандовала племянница касика.

– Вставай, – сказала Малинче.

– Не могу! – разрыдалась Кай. – Не заставляйте меня это делать.

– Не мучайте ее! – взмолился Нуньес.

После рождения первого ребенка лицо Кай приняло свой обычный золотисто-коричневый цвет, но теперь роженица снова побледнела.

– Рафаэль! – плакала она. – Me voy a morir. Я умру.

– Нет, – заверила Малинцин. Но, посмотрев на племянницу касика, увидела, что толстушка отводит взгляд. – Посади ее и держи ей ноги.

Кай начала пинаться и отбиваться.

– Скажи ей, что она должна сидеть смирно. – Племянница касика подозвала двух женщин, чтобы те держали Кай за лодыжки.

Разведя Кай ноги, она сунула ей палец в промежность, а другой ладонью нажала роженице на живот. Крики Кай разносились по всему дворцу.

– Что же будет? – спросил Нуньес.

– Все плохо. Ребенок расположен неправильно, – сказала Малинцин племянница касика. – Подними ее. Нужно ее потрясти, чтобы ребенок вышел наружу.

– Нужно ее потрясти, – перевела на испанский Малинцин.

Племянница касика и еще одна сильная женщина схватили Кай за руки и плечи, подняли на ноги и начали трясти.

– Мне так больно! – всхлипнула Кай. – Спаси меня, Рафаэль!

– Выведите отсюда мужчину, – приказала племянница касика. – Он будет отвлекать ее от задачи.

– Уходи, Нуньес, уходи, – сказала Малинцин. – Забери с собой ребенка.

– Пусть он останется. Пусть он останется.

– Я буду за дверью, Кай, любимая…

– Опустите ее на циновку и разведите ей ноги.

Две помощницы, держа Кай за лодыжки, раздвинули ей ноги. Кай кричала от боли. Племянница касика попыталась засунуть руку Кай во влагалище, но не смогла этого сделать.

– Я не могу нащупать голову ребенка. Он выходит ногами. Ребенок слишком большой и лежит неправильно.

– Что это значит?

– Мне придется разрезать ей живот. Принеси мне острый нож.

– Что-что-что?! – взвизгнула Кай.

– Она говорит, что ребенок застрял, – перевела Малинцин.

– Нет! Нет!

– Скажи ей, что придется поступить с ребенком именно так, или он умрет.

– Но если мы вскроем Кай живот, умрет она.

– Она умрет в любом случае.

– Ты уверена?

– Она умрет от боли и кровотечения. Можно попытаться разрезать ребенка на куски и вытащить его, не вскрывая Кай живот, но тогда умрут и мать и ребенок. Мы не можем убить ребенка, чтобы мать выжила.

Малинцин знала, что люди верили, будто настоящим отцом ребенка всегда являлся не смертный, а этот странный повелитель мира Тецкатлипока; муж и жена, вступая в соитие и испуская свои соки, лишь помогали ребенку появиться на свет. Впрыскивание мужского семени в течение двух-трех месяцев после зачатия считалось необходимым для того, чтобы ребенок рос, но после этого отец должен был прекратить соития со своей женой. Если роды проходили тяжело, это означало, что отец ребенка продолжал вступать в соитие с матерью после позволенного времени.

– Спроси земного отца ребенка, что он выберет. Это он виноват во всем, – заявила племянница касика. – Своими бесстыдными действиями он навлек на себя беду.

– Что она говорит, Маакс?

– У тебя прекрасная дочка, ради которой стоит жить, Кай, ведь она нуждается в тебе. У тебя есть муж.

– Скажи бледнолицему отцу, чтобы он вошел в комнату, – приказала племянница касика.

– Маакс, Маакс, я умру… – стонала Кай.

– Не умрешь, – стояла на своем Малинцин. Она выглянула за занавеску, закрывавшую дверной проем. – Нуньес, иди сюда.

Передав свою новорожденную дочь одной из женщин, ждавших снаружи, Нуньес подошел к Кай.

– Дело вот в чем, – сказала на испанском Малинцин. – Нужно либо вырезать ребенка по частям, либо вскрыть Кай живот и вынуть ребенка. Можно спасти либо мать, либо младенца.

– Спасайте Кай! – воскликнул Нуньес. – Спасайте мать. Таков закон.

– Рафаэль… – простонала Кай. – Я хочу умереть. Помоги мне умереть. Пожалуйста, помоги мне умереть. Избавь меня от страданий.

Отец Ольмедо, вместе с другими мужчинами маявшийся под дверью, зашел в комнату.

– Я могу чем-то помочь? – спросил он.

– Приведите сюда Кортеса, – ответила Малинцин.

– Мы спасем тебя, – сказал Нуньес. – Но ребенком, тем, что находится внутри тебя, Кай, возможно, придется пожертвовать, в том случае…

– Нет! – завопила Кай.

– Ты мучаешь ее этими разговорами, – вмешалась племянница касика.

– Сейчас придет Кортес.

– А он-то тут причем?! – Племянница касика разозлилась из-за того, что какой-то мужчина осмеливался вмешиваться в исконно женское дело.

– Убей меня и спаси ребенка, – скулила Кай. – Ну, пожалуйста, пожалуйста, помогите мне кто-нибудь!

– Сейчас придет команданте, – повернулась к подруге Малинцин. – Кай, ты родишь других детей.

– Мне не нужны другие дети. Мне ничего не нужно. Убейте меня! Маакс, пожалуйста, если ты любишь меня, помоги мне умереть. Я не могу выносить эту боль! – Кай дергалась из стороны в сторону, извиваясь в агонии и хватая руками воздух. – Помогите мне!

– Любимая моя, дорогая, не сдавайся! Я так люблю тебя… – Нуньес прикоснулся к ее животу.

Кай вскрикнула от боли.

– Многим женщинам пришлось принести себя в жертву во время родов, – сказала племянница касика. – После смерти их души остаются на перекрестках.

– Прекрати, – остановила ее Малинцин. – Не говори этих глупостей.

– Некоторые говорят, что двойня – это не к добру. Один из детей в любом случае умрет.

– Замолчи, женщина.

В комнату вошли Кортес, Аду, Агильяр и Берналь Диас.

– Добрый вечер, женщины. Что тут у нас происходит? – Кортес был в полном боевом облачении и с перевязью на плече.

Он не надеялся на то, что Ботелло удастся провести переговоры. Решение отправить цыгана к ацтекам было тактическим. Испанцы покинут город под покровом ночи.

– Верни Ботелло, – повернулась к Кортесу Малинцин. – Он, должно быть, еще жив. Я не слышала барабанной дроби.

– Мы не сможем вернуть Ботелло. А в чем проблема?

– Объясни ему ситуацию, – попросила Нуньеса Малинцин. Ей не хватало слов.

Нуньес бросился к Кортесу на грудь и расплакался.

– Все понятно, – сказал Кортес, отодвигая от себя Нуньеса на расстояние вытянутой руки. – Был когда-то великий человек по имени Юлий Цезарь. Лучший из военачальников, блестящий правитель, он родился из чрева матери своей посредством сечения.

– Pero la madre no sobrevivió. Но мать не выжила, – возразил Нуньес.

– Хм-м-м… не знаю, может быть, и так. – Кортес задумчиво погладил подбородок. – Жаль, что здесь нет Ботелло. Он мог бы ее зашить. Но что есть, то есть, не так ли? А что нужно сделать, будет сделано, и сделано быстро. Аду, неси сумку Ботелло.

– Он забрал свою сумку. – Глаза Аду сузились.

– Нет, не сумку с лекарствами, а ту, которая стоит рядом с моим столом. Сумку с его инструментами цирюльника. В любом деле главное – хорошие инструменты. Острое лезвие не помешает, я прав? Вот мой меч, например. Он из чистой толедской стали. Острее, чем из обсидиана. Сталь выигрывала войны. Лошади выигрывали войны. В сумке Ботелло ты найдешь стальную иглу и настоящую нитку. Забудьте об этих кактусовых шипах и волокне магеи. Кто среди женщин лучшая швея, кто сможет зашить Кай? Малинче, расспроси женщин. И забудьте вы об этом рождении на полу. Мы будем применять современные методы. Пусть сюда принесут мой стол, дабы я видел, что делаю. Так, и не забудьте четвертушку бренди. Она стоит рядом с моей циновкой. Нужно напоить Кай, чтобы уменьшить боль. Что скажешь, Кай, девочка моя? – Присев на корточки, Кортес погладил Кай по голове, убрав прядь волос, прилипшую ко лбу. – У нас есть нужные инструменты и необходимый настрой, дорогая. Давай, улыбнись, будь умницей. И снимите с меня кто-нибудь доспехи.

Кортес поднял руки, и одна из рабынь сняла с него металлический нагрудник.

– Вперед, вперед! – прикрикнул он на Аду и Малинцин. – Не стойте с раскрытыми ртами.

– А ей не нужна деревяшка, чтобы сжимать ее зубами? – Нуньес помнил: когда Кай ранила стрела, она сломала зубы о дерево.

– Нет. Никаких деревяшек. Пусть она кричит. Крик – это хорошо. Если кричит, значит, жива. Нам нужно знать, что она жива.

Сняв свой дублет и шелковую рубашку, Кортес остался в матерчатом гульфике, штанах и ботинках.

– Зачем пачкать кровью хорошую рубашку? Вот, так-то лучше. Откройте дверь. Тут нужно проветрить. Господи Всемогущий, да здесь же задохнуться можно! Вынесите отсюда эту вонючую дрянь. Здесь не церковь и не бордель. Неудивительно, что наша девчушка плачет. Господи Иисусе, Дева Мария и все святые! Послушайте, нужно чем-то успокоить Кай нервы. Нуньес, у Ботелло есть травы, которые дают пленникам перед жертвоприношениями?

– Ботелло оставил грибы.

– Нет-нет, никаких видений. Это собьет ее с толку. Следует снять боль, но Кай нужно сосредоточиться на своем задании, чтобы она работала вместе с нами. Ну ладно, обойдемся бренди.

– Рафаэль, – плакала Кай, – пожалуйста, убей меня… Пожалуйста, у меня нет сил, нет сил. Смерть – это не самое страшное. Я ведь все равно умру. Ну прошу тебя…

Встав рядом с Кай на колени, Нуньес сжал ее ладонь.

– Кортес тебя спасет.

– Попытаюсь. Сделаю все от меня зависящее. У меня получится. Тебе нужна отвага. Будь отважной как лев, девочка моя.

– Кай сильная женщина, – сказал Кортесу Нуньес.

– Не сомневаюсь. Где, черт подери, Аду? – Кортес повернулся к Кай. – Я не дам тебе умереть, слышишь?

– Я не хочу умирать, – прошептала Кай, почти теряя сознание.

– Конечно же нет. Не думай об этом. Гони от себя подобные мысли.

– Прости меня за то, что я просила убить меня. Я не хочу умирать.

– Что она говорит? – нервничала племянница касика. – И почему здесь все эти мужчины? Богиня разгневается и закроет утробу нашей маленькой пташки. Она принесет смерть и беду всем нам.

В дверном проеме показался Аду. Он сжимал в руках сумку Ботелло. Малинцин нашла швею.

– Я не хочу умирать! – По телу Кай прошла очередная волна схватки.

– Что она сказала?

– Не хочет умирать, – перевела Малинцин для племянницы касика.

– Она должна умереть, если такова ее судьба. Это ее долг. Я думала, что она хочет умереть. Двое младенцев. Одного приносят в жертву. Мать должна умереть. Кто-то обязан умереть. Таков обычай. Кто-то обязан понести расплату.

Мужчины внесли в комнату стол Кортеса – две бочки и лежавшую на них доску. Стол накрыли чистой тканью и положили Кай на него. Кортес вытащил из сумки Ботелло острую бритву.

– Что со мной будет? – Вид бритвы испугал Кай еще больше.

– Кай, Кортес собирается… – Малинцин не смогла этого произнести.

– Боги покарают ее за это, – проворчала племянница касика.

– Вот, выпей. – Кортес, поддерживая голову Кай, заставил ее глотнуть бренди.

Кай закашлялась, так ничего и не проглотив.

– Ну вот, только бренди перевели. – Кортес вытер ладони о штаны. – Ну что, мы готовы?

Он занес лезвие, и оно блеснуло в полумраке комнаты. Аду отступил в тень. Агильяр и Берналь Диас ушли. Из-за занавески в комнату просунул голову Исла.

– Уберите его отсюда! – возмутилась племянница касика.

– Я с тобой потом поговорю, Исла, – мило улыбнулся Кортес. – Hasta luego.

– Не взрезайте ей живот, – запротестовал Нуньес. – Я настаиваю на том, чтобы мы спасали мать.

– Мне так больно! – кричала Кай. – Помоги мне умереть, Маакс.

– Что она говорит?

– Она хочет жить, – перевела Малинцин.

– А я думала, она хочет умереть, как велит долг, – проворчала племянница касика.

Пригладив бороду, Кортес почесал в затылке и опустился на колени.

– Господи, помоги мне сделать то, что нужно. Пощади жизнь этой женщины, позволь ей родить здорового ребенка. Заклинаю Тебя именем Твоим. Аминь.

Встав, Кортес улыбнулся и ободряюще кивнул всем присутствующим.

– Все будет в порядке. Мы сделаем так, чтобы ребенок смог выйти наружу. Кай, милая моя, я не собираюсь взрезать тебе живот. Аду, иди сюда. Придержи ее ногу. Донья Марина, держи вторую ногу. Раздвиньте их. Не давайте ей двигаться. Донья Марина, скажи ей, что я собираюсь взрезать ей промежность, а не живот. Я расширю отверстие. Будет больно, ужасно больно, она потеряет много крови, но не умрет. Ребенок тоже не умрет. Никто не умрет, если уж на то пошло. Я не позволю ей умереть. Переведи ей это, Марина. Скажи ей, что ей нужны надежда, воля, сила и вера в меня. Скажи ей, чтобы верила мне. Она должна полагаться на мою силу. – Опустив ладонь на руку Кай, Кортес сжал ей запястье. – Чувствуешь, Кай? Это моя сила входит в тебя, понимаешь? Будь сильной. Мужайся. – Кортес кашлянул. – Готовы? Держите ее. Я надрежу ей промежность, расширив отверстие для ребенка. Прольется много крови, но это всего лишь кровь. Если мне удастся ввести руку ей во влагалище, я смогу вытащить ребенка. С Божией помощью я постараюсь сделать все наилучшим образом. Кай раскричится, но крик – это хорошо. Крик будет означать, что она жива. Не бойтесь крика и крови. А ты, Нуньес, держи ее за руку. Не упади в обморок. Твоя жена рассчитывает на тебя. Как только я закончу и ребенок родится, останови кровотечение, донья Марина, и вели женщине зашить ее. Кай не разорвется на части. Мы не вскроем ей живот. От этого надреза она не умрет. Все произойдет быстро и просто. Один большой ровный надрез. Очень аккуратный. А теперь начинай говорить не переставая. Говори с ней. Говори со мной. Сейчас стоит прекрасная погода, не так ли?

– Да, погода просто замечательная, – ответила Малинцин.

– Помню, когда я был ребенком, однажды летом дождь шел каждый день, испортив мне каникулы. Я так рассердился, что попросил мать остановить дождь.

– Я хочу умереть, – не переставала скулить Кай. – Разрежьте мне горло. Задушите меня циновкой. Пусть все закончится. Помогите мне, помогите мне умереть! Я не могу выносить эту боль.

Кай мотала головой из стороны в сторону, кусая губы. Она молилась своим богам, молилась даже христианским богам, Иисусу и Марии, она взывала к Господу Авраама, чтобы тот избавил ее от мучений.

– Не умирай, Кай, держись, – увещевал ее Кортес. – Мы не позволим тебе умереть.

Боль была невыносима. Она казалась сильнее всего на свете. В этой темной маленькой комнатушке, рядом со своим мужем, лучшей подругой, команданте, Аду и племянницей касика, Кай, погрузившись в чудовищную боль и ужас, густой, как смола, увидела загробный мир, словно заглянула в щель занавески. Она увидела не обиталище демонов и чудовищ, а тот мир, куда отправлялись матери, умершие при родах.

Здесь царили сумерки, садилось солнце. Среди деревьев вилась тропинка. Было тихо и спокойно. Такой оказалась смерть. Кай видела черные силуэты деревьев с блестящими, мокрыми от дождя листьями. Небо стало розовым. Тропинка поднималась на холм, узкая, но протоптанная. Кай понимала, что она видит в этот момент, и внезапно осознала, что смерть не является чем-то ужасным. Ей нужно лишь пройти по этой тропинке. Кай жалела Рафаэля и Маакс, жалела свою дочь, но не себя. «Другие тоже шли по этой тропинке, и я способна на это». Думая, что это ее последний вздох, Кай завыла.

– Не люблю, когда жарко. Теплая погода – вот то, что нравится мне больше всего. Помнишь песчаные бури в Испании, Нуньес? Они просто ужасны. Мы обычно прятались под маминой юбкой. Помнишь песчаные бури? Нечто мерзостное.

– Помню, сеньор Кортес. Помню.

– Там, откуда ты родом, не бывает песчаных бурь, правда, Аду?

– Правда, дон Кортес.

Малинцин казалось, что ей вырезают сердце.

– Кортес, Кортес!

– Воздух в Теночтитлане разреженный, вы не замечали? Но освежает. Осталось совсем немного. Все, есть! Вот он.

Быстро и решительно, нисколько не боясь и не суетясь, Кортес развел пальцами малые губы, следя за тем, чтобы надрез проходил лишь по коже. Несмотря на хлещущую кровь, ему удалось сделать аккуратный разрез бритвой. Сунув руку внутрь, Кортес сумел ловко развернуть ребенка и вытащить его через родовой канал.

– Нужно перевязать пуповину. – Племянница касика бросилась к ребенку.

Ребенок закричал, Аду расплакался, Нуньес оцепенел.

– Помогите матери. Остановите кровь и зашейте ее. Быстрее, быстрее! Apúrele, rápido!

Нуньес почувствовал, как обмякает рука Кай. Он сжимал ее ладонь, боясь, что она выскользнет.

– Давайте иголку и нитку. Зашивайте ее скорее.

Племянница касика остановила кровотечение, очистив рану. Кортес сжимал надрезанную кожу, а рабыня-швея все зашила. Она действовала быстро и ловко – настоящий профессионал. Весь процесс занял пять минут, но Нуньесу было не до часов.

– Я жива, – расплакалась Кай. – Я жива.

Вскоре она уснула.

– Господи, благодарю Тебя. Gracias a Dios, – опустился на колени Кортес.

Нуньес встал рядом с ним. Аду тоже начал молиться. Малинцин сложила ладони, как то было принято у христиан: «Благодарю Тебя, Мать Мария».

– Слушайте, может быть, вы все-таки встанете с пола? – не уставала возмущаться племянница касика. – Нам нужно здесь убраться.

– Она жива! – крикнула Малинцин, отодвигая занавеску. – Кай жива. И ребенок жив. Это мальчик. У Кай мальчик и девочка.

– Она жива! – зашумели солдаты. – Он жив. Она жива. Она жива. Они живы. El vive, ella viven. Viven.

Племянница касика начала читать ритуальный стих:

– Сынок… Ты должен помнить, что дом твой не там, где ты родился, ибо ты воин. Ты – птица фламинго, и дом, где ты рожден был, лишь гнездо… Твой долг состоит в том, чтобы дарить солнцу кровь врагов, утоляя его жажду, и кормить Тлальтекутли, богиню земли, их телами, утоляя ее голод. Царство твое, наследие твое, отец твой в доме солнца на небесах.

– Прекрати, – сплюнула Малинцин. – Ничего подобного.

Берналь Диас записал в своей книге: «30 июня 1519 года. У сеньора Рафаэля Нуньеса Севильского и сеньоры Кай Нуньес Табаскской родились в Теночтитлане дочь Клавдия Нуньес Теночтитланская и сын Ной Нуньес Теночтитланский».

Глава 39

Испанцы вышли из дворца следующим вечером, когда село солнце. Копыта лошадей обмотали тканью. Факелы не зажигали, а нагрудники солдат и их шлемы задрапировали черным. Все блестящее и яркое спрятали, все звуки приглушили. Они выходили из дворца, словно создания подземного мира или фантомы. Кортес шел в авангарде. Золото в слитках и драгоценностях – кольца и серьги, диски для губ и ушей, кольца для носа, браслеты, ожерелья, подвески, маски, веера, всевозможные украшения и статуэтки – погрузили в сумки и на носилки, каждые из которых несли два солдата. Носилки с золотом с двух сторон прикрывали лошади. Кавалерия, пехота и арьергард выбрались из четырех выходов дворца. Они шагали осторожно, словно призраки или лунатики, плакальщики или духи. Они шли на цыпочках, двигаясь в четырех направлениях от дворца. Затем все встретились у моста, ведущего в сторону Такубы. По этому мосту в один ряд могли пройти лишь четыре солдата или две лошади.

Процессия была удивительно тихой, словно какие-то ночные создания скользили по улицам, в то время как город спал, и лишь высокие здания стали молчаливыми свидетелями этого перемещения. К счастью, дворец, в котором разместились испанцы, находился совсем рядом с мостом на Такубу, так что им пришлось лишь миновать дворец Моктецумы Первого и зоопарк, а затем пересечь мост Текауцинко. Малинцин, Кай и младенцы сидели в крытой повозке, колеса которой были обернуты полосками резины, найденной на площадке для игры в мяч в пределах дворца. В этом замкнутом пространстве Малинцин едва могла дышать. Кай, прижимая младенцев к груди, молилась о том, чтобы они не расплакались. Не было слышно ни шепота, ни шарканья подошв, ни покашливания. Авангард – Кортес, Альварадо, Агильяр, Нуньес, отец Ольмедо и Исла – уже наполовину пересек мост. Казалось, испанцам удастся уйти незамеченными, но какая-то ацтекская женщина, баюкавшая во дворе своего ребенка, страдавшего от колик, увидела их и громко крикнула: «Мешика, проснитесь!»

Должно быть, на дне каноэ, стоявших у моста, спали воины. Они яростно набросились на молчаливую процессию испанцев. Вооруженные луками и стрелами, копьями и дубинами, из домов и фортов на берегу озера выбежали другие воины, оглашая ночь боевым кличем. Юноши, проходившие воинское обучение в кальмекаках, солдаты из казарм, мирные жители принялись бросать в испанцев камни и палки, стреляя в них из духовых трубок и луков. Ацтеки, словно бобры, грызущие дерево, начали разбирать мост, выбивая длинными деревянными шестами с наконечниками в виде крючков камни из кладки. Переход в Такубу был уничтожен, а путь в Теночтитлан заблокирован.

– Спасайте золото! – скомандовал Кортес.

БОльшая часть золота находилась в арьергарде. Его несли солдаты, ранее подчинявшиеся Нарваэсу. Груза оказалось слишком много, и, даже если бы солдаты могли где-то укрыться, они все равно бы не справились с этим заданием. Увидев это, Кортес изменил свой приказ:

– Бросайте золото. Мы за ним вернемся.

Но солдаты не хотели разлучаться со своим золотом, они не променяли бы его ни на что на свете. Они прижимали богатство к груди, когда ацтеки били их копьями, и падали с моста в реку. Из тех, кто не был ранен, многие не умели плавать, и даже те, которые сумели оттолкнуться ногами от дна озера, тонули из-за чудовищного груза. Впервые в жизни Кортес почувствовал себя загнанным в тупик. Он не мог открыть огонь из аркебуз, так как их еще нужно было поместить на подставки. Не было времени заряжать порохом мушкеты. Вступить в бой на мечах с ацтеками тоже не представлялось возможным, поскольку они находились на каноэ и могли маневрировать, словно стрекозы, летающие над поверхностью воды. Офицерам авангарда – Альварадо, Нуньесу и Исла – удалось перейти мост до того, как его разрушили. Подскакав к груде больших валунов, они спрятались и начали ждать остальных.

– Я пойду назад, чтобы помочь Кай, – заявил Нуньес.

– А я – Кортесу, – согласился Альварадо.

– Ну а я останусь здесь и подожду остальных.

Кай и Малинцин в своей крытой повозке находились в середине процессии, теперь же путь как вперед, так и назад оказался перекрыт. Мешика так быстро разбирали мост, что вскоре две женщины с младенцами очутились на небольшом участке моста под градом стрел и им оставалось лишь прыгнуть в воду, иначе их бы подстрелили.

– Кортес! – крикнул Альварадо. – Держитесь! Я иду на помощь.

Кортеса сбросили с лошади, но он устоял на еще целой части моста. Его окружало множество ацтеков, но ни один из них не стрелял в него из лука: они хотели взять его живым и принести в жертву. Круг ацтекских воинов сужался. Они, словно койоты, загоняли свою добычу.

Малинцин помогла Кай выбраться из крытой повозки. Кай прижимала к груди спеленатых младенцев. Женщины спрятались под повозкой, надеясь, что их не заметят, но ацтеки сразу же их обнаружили. Десятки стрел вонзились в циновки, накрывавшие повозку. Вся конструкция, зашатавшись, упала в воду.

– Придется плыть, – сказала Малинче.

– Но дети… – запротестовала Кай.

– Это наш единственный шанс.

Малинцин видела противоположный берег. Он был недалеко, и если им удастся найти деревяшки, за которые можно уцепится, то она бы взяла одного ребенка, а Кай – другого и, держась одной рукой за деревяшки, они бы добрались до безопасного места. Кай настолько ослабела после родов от кровопотери, что едва могла двигаться. Другого выхода не было.

Нуньес, увидевший, как они скользнули в воду, спрыгнув с коня, бросился к озеру и, толкая перед собой одну из винных бочек, поплыл к жене.

– Держись, Кай! Дай мне одного из младенцев, а сама держи другого.

К ним ринулось несколько каноэ. Когда Нуньес, Кай и Малинцин попытались достичь берега, путь им преградили тела мешика и испанцев, плававшие на поверхности воды. Черное озеро окрасилось алым. Кай схватилась за бочку, и Нуньес забрал у нее ребенка. Малинцин передала второго младенца Кай и, оттолкнувшись от бочки, отплыла немного в сторону, пытаясь отвлечь на себя внимание солдат.

– Убейте меня! Убейте меня! Я принцесса мешика Малинцин! – крикнула она на науатль.

Одна стрела впилась ей в руку. Малинцин начала тонуть.

– Маакс! – закричала Кай.

Альварадо очутился на каменном островке в шести футах от Кортеса. Мост вокруг него был разрушен, а круг ацтекских каноэ сужался.

– Возвращайся, друг мой, – скомандовал Кортес. – Возвращайся. Спасай себя.

Альварадо потерял свой меч. Кинжал, который он обычно носил за голенищем, тоже куда-то пропал. У него оставалось лишь копье. Иногда в экстремальных ситуациях люди действуют наугад и тогда могут двигаться с невероятной ловкостью. Альварадо, сам не зная, что делает, сбросил доспех и, воткнув копье в щель между камнями, использовал его как шест, чтобы прыгнуть к Кортесу. Как только он приземлился, две стрелы пронзили его руку.

– Дева Мария, смилуйся надо мной! – охнул он.

– Альварадо, Альварадо! – Кортес попытался подхватить друга, но тело его обмякло, и он упал в темную воду.

– Иисус, помоги мне! – Кортес поспешно сбросил нагрудник и, сделав глубокий вздох, нырнул.

Схватив Альварадо за волосы, он поплыл к берегу Такубы. В озере было полно мертвых лошадей. Отец Ольмедо, почти достигший берега, сбросил рясу. Сейчас он напоминал длинного белого червя, выползшего из-под скалы, хрупкого и беспомощного. Прыгая по остаткам моста, он добрался до Агильяра и, поднырнув под него, потянул его за собой. Через некоторое время он сумел вытащить Агильяра на берег. Исла, сидя за густым кустом, наблюдал за происходящим.

Малинцин не могла пользоваться раненой рукой и, каждый раз погружаясь под воду, чувствовала, что теряет силы и скоро уже не сможет отталкиваться от дна. «Вот так все и закончится», – подумала она, ощущая разливающееся в душе спокойствие. Она забыла о ребенке, забыла обо всем. Малинцин так долго сражалась, что смерть стала бы для нее облегчением. Она знала, что все равно не выживет. Ботелло говорил ей, что она умрет молодой, но ей было так жаль умирать, в особенности сейчас.

Кай, уже сидя на берегу, закричала:

– Доченька моя! Ребенок! Спасите моего ребенка!

Где ее дочь? Как она выскользнула у нее из рук? Может быть, она у Маакс? Нуньес передал сына Кай и вновь нырнул. Озеро покрылось зыбью, по его черной глади скользили каноэ. Нуньеса окружали тела лошадей и солдат. Он ничего не видел, но продолжал плыть. Он доплыл бы и до края земли, если бы пришлось. Нуньес верил в то, что сила Бога приведет его к дочери, светочу его жизни. Ной, его сын, не утонул в этом потопе и находился сейчас в объятиях матери, но Клавдия? Где же его Клавдия? У Нуньеса так стыли руки, что он едва двигался, его могли ранить стрелой или копьем, затащить на каноэ и затем принести в жертву, но он все искал и искал. Казалось, прошла вечность, и его рот наполнился водой, в глаза словно насыпали песка, и ему пришлось вернуться на мелководье, чтобы передохнуть минутку. Он так долго искал ребенка, что все происходящее казалось ему сном длиною в жизнь – он плавал, не находил, запутывался, сидел на мелководье, вновь отправлялся на поиски.

Исла, укрывшись в кустах, следил за бесплодными поисками Нуньеса. Затем он увидел на берегу Кортеса, напоминавшего Протея, восставшего из глубин. Затем он смог разглядеть Агильяра и отца Ольмедо, бегавших по берегу и кричавших: «Нуньес! Нуньес!» Аду вошел в волны, бьющиеся о берег, и, вытащив что-то из воды, перебросил свою ношу через плечо. Сейчас он напоминал Левиафана, и во тьме сияли лишь его глаза и белые зубы. Исла наблюдал за солдатами и рабынями, двигавшимися к берегу. И тут он понял, что его заметил Аду. Собственно говоря, этот гадкий негр смотрел прямо на него.

Малинцин почувствовала, как ее вытаскивают из воды, и через мгновение она очутилась на чьем-то плече.

– Моя малышка, доченька! – кричала Кай, и ее вопли перекрывали звуки боя. – Мой ребенок! Ребенок!

– Кай! – охнула Малинцин, когда Аду опустил ее на песок.

Она потеряла сознание.

Светало. Выжившие солдаты укрылись за валунами. Аду склонился над Малинцин.

– Принесите факел, мне нужно осмотреть ее рану.

– Где Ботелло? – спросил кто-то из солдат. – Он же может ей помочь.

По ту сторону озера послышалась барабанная дробь, и в храмах бога войны Уицилопочтли и бога дождя Тлалока зажглись два огня. Настало утро жертвоприношения. Как только взойдет солнце, пленники поднимутся по ста четырнадцати ступеням пирамиды.

– Нет! Нет! – разрыдалась Малинцин. Она знала, что Ботелло принесут в жертву.

– Ш-ш-ш… – попытался успокоить ее Аду.

Мост был разрушен. В воде плавали тела испанских солдат. Тех, кого золото не потянуло на дно, прибило к берегу. Казалось, что это жертвы страшного кораблекрушения. К берегу подплыло пустое каноэ, но тут Аду увидел, как в каноэ что-то зашевелилось. Человек, лежавший в нем, поднялся.

– Ботелло! Это же Ботелло! – Вскочив, Аду бросился к каноэ.

Нуньес сидел рядом с Кай, пытаясь набраться сил, чтобы вновь отправиться на поиски утонувшей дочери. Кортес плакал. Отец Ольмедо и Агильяр молились. Исла по-прежнему прятался в кустах.

– Ничего не говори, – сказал Ботелло, передавая девочку Аду. – С ней все в порядке. Я выловил ее до того, как она пошла ко дну. Передай ее матери, но обо мне ничего не говори.