Текст книги "Ночь печали"

Автор книги: Френсис Шервуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)

– Слушаю.

– О чем ты думаешь, Аду? Ты меня не слушаешь. Что с тобой такое?

– По-моему… да, дон Ботелло, я уверен в этом. Я готов стать мужчиной.

Остановившись, Ботелло посмотрел на красивого мальчишку.

– Ах, ты имеешь в виду сны! И кто же тебе снится? О ком ты мечтаешь?

– Малинцин.

– Да смилостивится над тобой Бог, мальчик.

– Ты очень красивая женщина, – сказала старуха Малинцин, когда они спустились к кухне. – Тебе обязательно нужно выйти замуж. У меня есть неженатый сын. – Она поправила влажные волосы Малинцин.

– В Чолуле много красивых женщин, матушка.

– Они все шлюхи, – сплюнула старуха. – У моего сына есть определенные требования. В детстве он влюбился в косулю. Он ждал ее в своих снах каждой ночью. У косули были белые пятнышки на спине, маленькие ушки и крошечный хвостик, который подергивался, когда она нервничала. В его снах они поженились, построили дом и завели детей с людскими телами и головами косуль. На ногах у них были копыта. Моего сына околдовали.

– Я хочу, чтобы император понял, насколько важна наша миссия и сколь жаждут индейцы любви Христа.

– Без Бога все возможно, мой капитан, – пожал плечами Берналь Диас.

– Ты хочешь сказать «с Богом все возможно»?

– Да, вот именно.

– Именно поэтому нам нужно одобрение короля, а он согласится на все до тех пор, пока мы будем обещать ему золото.

– Если ты выйдешь замуж за моего сына, – сказала Малинцин старуха, – тебя пощадят.

– Пощадят?

Малинцин понимала, что старушка не в своем уме. Может быть, она пила слишком много пульке по утрам. Старикам это позволялось.

– Только жрецы могут есть грибы, бутоны и семена, Аду, – пробормотал Ботелло, сунув голову в кусты. – Но я сам себе жрец.

– Какой же ты жрец, Ботелло?

Аду увидел, как женщины возвращаются с реки. Малинцин шла рядом с какой-то старушкой, почтительно склонив голову. Он знал, что жестокие люди говорили о ней. Вот только они забывали, что она рабыня и обязана делать то, что ей велят.

– Я жрец земли, Аду, жрец травы, деревьев, растений. Я герой собственной легенды, и это длинная легенда.

Ботелло не мог предсказать свою судьбу. Когда он пытался это сделать, на небе собирались тучи или листья на дне чашки перемешивались, так что ничего нельзя было понять. Линия жизни у него на руке была короткой, но однажды во время боя его ранили в эту руку, так что короткая линия еще ни о чем не говорила.

– Вассалы, – сказал Кортес. – Какое прекрасное слово! Оно преисполнено почтения. Знаешь, Берналь Диас, имя «Эль Сид» означает «господин», но Эль Сид считал себя лишь вассалом королей, которым он служил.

– Разве Эль Сид не служил также султанам, я имею в виду мавров?

– В те дни Испания еще не была объединенной христианской державой, Берналь Диас. Кроме того, не все мавры плохие.

– Вот как? И какие же мавры хорошие?

– Например, Аду.

– Я не думаю, что он мавр, капитан. Он не поклоняется Аллаху. Аду безбожник, как и Ботелло.

– Мусульмане порабощают других мусульман, как я слышал. Христиане никогда не поступили бы так с христианами.

– Когда-нибудь мне хотелось бы выйти замуж, – призналась Малинцин старухе. – Если это вообще возможно.

У ацтеков во время брачной церемонии накидки жениха и невесты связывали узлом. Малинцин видела в книгах картинки с изображением таких связанных пар. Они казались ей очень милыми…

– Я не хочу видеть, как тебя убивают вместе со всеми остальными.

– Что вы пытаетесь сказать мне?

Они приблизились к комнатам, где этой ночью спали испанцы. Малинцин начала понимать, к чему клонит старуха.

– Давайте присядем, матушка, – сказала Малинцин, потянув старушку за собой и усаживая ее на большой камень.

– Если ты выйдешь замуж за моего сына, тебя пощадят.

– Пощадят?

– Мой сын сильный.

– Он – как ягуар, бесстрашный и жестокий?

– Он сильный, как дерево, которое не согнется на ветру.

– Он красив?

– Он не похож на Кетцалькоатля с его бледной кожей и уродливым мехом на лице. Он похож на Уицилопочтли, собравшегося на войну. У него ноги кугуара, руки обезьяны и тело принца.

– А его лицо, матушка?

– Лицо… В детстве он упал в костер, бедняжка. Говорят, это знак святости. Ягуар покрывается пятнами из-за того, что живет слишком близко к солнцу. Мой сын любит горячие тортильи и бобы, приправленные перцем чили. Однажды он даже пробовал мясо тапира. У него аппетит воина, а волосы подстрижены, как и надлежит тем, кто захватил пленников. Он поймал троих. Мы хорошо питаемся.

– Вам посчастливилось, матушка.

– Мне нравится, чтобы мои ноги натирали утиным жиром, а волосы расчесывали щеткой из шипов каждое утро. Моя невестка должна будет это делать. Кроме того, она должна следить за маисовым полем, тыквами и помидорами. Последние несколько лет нам не удавалось платить налоги в должном объеме, мы не справляемся, нам нужна еще одна женщина в хозяйстве. У нас три индейки и несколько собак. Мне бы хотелось, чтобы наша семья продавала готовую пищу на рынке.

– Это благородная цель.

– Мы набожны и чтим жертвоприношения.

– Это очень важно.

– Принцесса Малинцин, сегодня вечером женщины и дети уйдут в лес и спрячутся там, пока все не закончится.

– Спрячутся? Почему? Что закончится?

– Женщины и дети спрячутся, чтобы их не убили по ошибке во время утреннего нападения. Приходи в наш дом во время обеда. Вот он. – Старушка показала на маленькую хижину, которая явно не принадлежала воину.

Одна стена хижины почти совсем развалилась, а в соломенной крыше зияли дыры. Индейки были худощавыми, а одна из собак хромала.

– Пойдем с нами, ты повстречаешь своего суженого. Вечером ты спрячешься, а утром после битвы мы начнем подготовку к свадьбе.

– Битва начнется утром?

– Да, на центральной площади, когда подует ветер, благословение Кетцалькоатля.

– Кетцалькоатль любил мир. Разве Чолула не его город? Наш предводитель Кортес – это Кетцалькоатль. Моктецума знает, что Кортес – это вернувшийся бог.

– Он не Кетцалькоатль. Кетцалькоатль не такой высокий, и он знает наш язык и традиции. Кетцалькоатль не станет ездить верхом на чудовищах. Он сказал: «Защищайтесь от врагов, когда подует ветер». Это знамение. В последнее время ветер дул часто. Кетцалькоатль сказал, что тот, кто не сражается, не должен называть себя мужчиной.

– Когда это он сказал такое?

– Мой сын возьмет многих в плен. Нашу семью будут почитать. Мы нападем на этих ленивых семпоальцев, на тласкальцев-предателей, на этих собак ксокотланцев, на всех этих белокожих волосатых чужаков и чудовищ, на которых они ездят. На их собак. Мы убьем их всех.

– А ты заметил, Аду, – спросил Ботелло, – что птицы на деревьях у реки нервничали, когда мы проходили мимо? Когда обезьяны начинают кричать, птицы нервничают, а маленькие зверьки прячутся в норах – это значит, что приближается сильная гроза. Об этом и говорят птицы.

– Ты сегодня какая-то молчаливая, – сказала Кай Маакс, когда они сели ужинать.

– У меня время цветения кровью.

Весь день Малинцин пыталась подойти к Кортесу.

– Старуха, которую мы встретили у реки, явно была сумасшедшей, – продолжила Кай.

– Да. – Малинцин обвела взглядом мужчин, сидевших за столом: Нуньеса, Аду, Франсиско, отца Ольмедо, Ботелло, Альварадо. Она не хочет, чтобы их убили. Кортес? Что, если не будет больше Кортеса? Куда она пойдет? Что она станет делать? Что она может сделать?

Глава 26

Наконец ужин закончился, женщины убрали тарелки, вымыли их и сложили обратно в коробки, поставили маисовые зерна отмачиваться в соке лайма, а сухие бобы погрузили в воду. Рабыни сняли высохшую одежду с камней у реки, насобирали дров, чтобы утром развести костры, затушили огни. Мужчины отправились на свои циновки. Сегодня они не собрались у костра, так как было слишком ветрено. Малинцин боялась, что столкнется с одной из новых любовниц Кортеса, но все-таки отправилась в его комнату. К счастью, он был один.

Кортес уже спал.

– Кортес, – шепнула Малинцин, – проснись.

– Донья Марина, что случилось? – Кортесу снились испанцы, смотревшие на него снизу вверх.

– Жители Чолулы собираются убить нас этим утром.

Кортес сел на циновке. Когда ему хотелось спать, то стоило лишь опустить голову на землю, и он тут же проваливался в глубокий сон. Обычно он спал голым, лежа на спине, раскинув руки и ноги. Этой ночью он надел ночной колпак. Проснувшись, он тут же понял, что находится в своей комнате в Чолуле, в Новой Испании.

– Что случилось?

– Кортес…

– Ах, донья Марина, радость моя, как я счастлив увидеть тебя!

Он опустил ладони ей на спину, и в ней всколыхнулось уже знакомое чувство. Казалось, будто она опускается в горячую воду в купальне, так что сначала теплеют пальцы на ногах, а затем ступни…

– Я должна тебе кое-что сказать.

Франсиско говорил ей, что понимает ее любовь к Кортесу: когда Кортес взял ее к себе, она перестала быть ауианиме, перестала ублажать многих мужчин. Конечно же, она благодарна ему за защиту. «Кортес самый сильный и привлекает к себе внимание. Он глава нашей группы. Но с другой стороны, Малинцин…»

– Что случилось? – переспросил Кортес.

– Когда мы выйдем завтракать, жители Чолулы нападут на нас, окружат и убьют нас всех. Сегодня вечером женщины и дети уйдут из города.

– О чем ты говоришь? – Он покачал головой, чувствуя привкус резины во рту.

– Они убьют нас всех.

Она поняла, что все-таки произнесла это слово: «нас».

– Агильяр говорит, что индейцы предупреждают врагов о том, что идут на них войной, дарят врагам щиты и копья. Они не нападают, не выполнив правила ритуала. Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что они убьют нас? Они же встретили нас гостеприимно. Это город Кетцалькоатля.

– Кортес, послушай меня. Агильяр уже и раньше ошибался. – Малинцин отстранилась от него, чтобы он не ласкал ее, не отвлекался. – Тласкальцы не объявили нам войну. Они просто напали на нас. Одна старушка у реки рассказала мне о том, что все женщины города сегодня вечером уходят, Кортес. Это была болтливая женщина с помутившимся разумом.

– Уходят из города, отказывая мужьям в исполнении супружеского долга?

– Я говорю тебе правду, а ты надо мной смеешься.

– Нет-нет, не смеюсь. – Кортес опустил ладони ей на плечи, взглянув прямо в глаза. – Что же нам делать? Скажи мне, малышка, как поступил бы Кетцалькоатль?

Он впервые задал ей подобный вопрос. Малинцин знала, что Кетцалькоатль не любил войну. Город Кетцалькоатля Тулу, столицу империи тотонаков, захватили враги, и Кетцалькоатль смирился с этим. Он не боялся других богов и всегда действовал с большим умом, но никогда не был хорошим военачальником. Старушка ошибалась, говоря, что Кетцалькоатль одобрил бы их нападение на испанцев.

– Кетцалькоатль ушел бы ночью, тихо и быстро. Он оставил бы город чолульцам. – Кетцалькоатль не нападал на города, не мечтал их завоевать. Он говорил людям о том, что не следует совершать человеческие жертвоприношения. – Кетцалькоатль ушел бы до начала битвы. Он дождался бы, пока женщины и дети покинут город после ужина, и, вежливо поблагодарив касика, сделал бы вид, что отправился почивать на циновку, а сам тихо увел своих солдат из города. Утром воинам Чолулы оказалось бы не с кем сражаться. Некого было бы убивать. Никому не пришлось бы умереть. Никому.

– Не сражаться? Кетцалькоатль не стал бы сражаться?

– Несомненно, это лучший способ, благодаря которому можно всех спасти. Именно так тебе следует поступить.

– Ты хочешь сказать, что следует бежать от войны? Бежать от моей собственной войны? Стать трусом?

А был ли Кетцалькоатль трусом? И почему это плохо?

– Чтобы они называли нас женщинами?

– Какая разница, как они будут называть вас? Почему быть женщиной – это плохо? Я ведь женщина.

На самом деле Малинцин знала, что быть женщиной плохо, потому что если ты женщина, то тебе нужна защита мужчины, защита от других мужчин.

– Донья Марина, – Кортес зажег свечу и начал одеваться, – ты такая красивая, дорогая моя. Я готов съесть тебя. Сейчас мне нужно кое с кем поговорить, но я скоро вернусь. Подожди меня.

Малинцин поймала его руку.

– Ты ведь не убьешь старушку, правда? Никого не убьешь?

– Старушку? Конечно же нет.

Глава 27

Под покровом ночи индейские союзники испанцев – семпоальцы, ксокотланцы и тласкальцы – окружили Чолулу, чтобы атака была двунаправленной и исходила как изнутри города, так и снаружи. Женщин-рабынь, принадлежавших испанцам, вместе с Франсиско отправили в леса к востоку от того места, где прятались чолульские женщины. Хотя чолульцы имели численное превосходство, Кортес не сомневался в своей победе, ведь на его стороне был эффект неожиданности. Кроме того, мечи испанцев были острее, аркебузы – мощнее любого копья, арбалеты – быстрее луков и стрел. Испанцы привезли с собой самые современные мушкеты с фитильным замком, а также лошадей. (Наиболее мощным оружием оказался обычный огонь – испанцы подожгли все соломенные крыши.) Лошадей можно пустить в галоп, что наверняка создаст дополнительные трудности для чолульских лучников. В битве на центральной площади следовало пользоваться длинными рапирами, короткими мечами и щитами. Ряд мушкетеров, ряд лучников, ряд мушкетеров, ряд лучников, перед ними копейщики, а в первом ряду мечники, стоящие плечом к плечу.

Малинцин приказали идти с чолульскими женщинами и делать вид, что она собирается последовать совету старушки. Она действительно пошла с этой старой сумасшедшей, но, оказавшись среди высоких сосен вместе с другими женщинами и детьми, Малинцин решила обо всем рассказать старушке и предупредить жительниц города о том, что произойдет. Она думала, что они вернутся в город и остановят мужчин.

– Матушка, – сказала Малинцин, притягивая к себе старушку, – испанцы догадались о том, что произойдет. Они как-то узнали о том, что чолульцы собираются убить их утром. Сейчас они вместе со своими союзниками окружают город. Давайте вернемся в Чолулу и усядемся на центральной площади, чтобы ни одна из сторон не могла воевать.

– Что? О чем ты говоришь? Это невозможно.

– Предупредите своих мужчин, пусть они присоединятся к женщинам и детям. Вы все можете скрыться в лесу, тогда утром в городе никого не окажется и испанцам некого будет атаковать. Тогда они уйдут.

– Мой сын могучий воин, – ответила старушка. – То, о чем ты говоришь, неправда, ведь как кто-нибудь мог догадаться о наших планах? В Чолуле нет предателей. Никто не рассказал бы об этом испанцам.

– Старушка, скажи другим женщинам. Я говорю правду.

– Неужели ты не видишь, сколько нас? Целый город против горстки дикарей.

– А как же их союзники – семпоальцы, ксокотланцы и тласкальцы?

– Это не имеет значения. С нами Кетцалькоатль.

Когда Малинцин попыталась предупредить молодых чолульских женщин, никто не поверил в то, что Чолула проиграет битву с чужаками. Это казалось им невероятным. Более того, женщины решили, что Малинцин пытается заманить их в ловушку, – в конце концов, она ведь любовница командира испанцев. «Малинцин. Принцессочка, – плевались они. – Выскочка. Падшая, распутница, красивая снаружи и уродливая внутри». Десять молодых сильных женщин окружили Малинцин и не позволили ей сдвинуться с места. Так они и провели ночь в лесу под деревьями – Малинцин, жительницы Чолулы и их дети. Перелетные птицы уже улетели, а те немногие из животных, что остались сейчас в лесу, спрятались в свои норы. На плато в горах Малинцин часто слышала пурпурного певуна и иволгу, привыкла к запаху сосен, но эта ночь была необычно холодной и ветреной, верхушки деревьев качались, низкие деревца пригибались к земле. Казалось, будто огромный великан, очнувшись ото сна, зевает и потягивается. Свист ветра напоминал птицу, потерявшуюся в собственной песне. Малинцин свернулась клубочком, закутавшись в оленью шкуру и подоткнув ее со всех сторон, но ладони и ступни у нее болели, как будто погруженные в холодную быструю воду. Нос у нее подергивался, а зубы ныли от холода. И тут она услышала шаги какого-то животного, приближавшегося к ней. Топ-топ-топ-топ. Она не решалась открыть глаза. Топ-топ-топ. Зверь подходил все ближе. Она пыталась лежать тихо, чтобы зверь подумал, будто она всего лишь срубленное дерево или скала. Топ-топ-топ. Ему как-то удалось пробраться сквозь круг женщин, охранявших ее. Топ-топ-топ. Нос зверя оказался возле ее лица. Малинцин осмелилась открыть глаза и увидела ягуара. Она не могла двигаться, не могла кричать, вообще ничего не могла сделать. У ягуара были желтые змеиные глаза с черным вертикальным зрачком. Он вновь сунулся носом к ее лицу, пошевелил усами, принюхиваясь, а затем ушел, задрав хвост.

Мысли стучали в голове Малинцин словно камни, скатывавшиеся со скалы. Это был бог. Это был ягуар. Это был бог-ягуар подземного мира. Это был житель Чолулы в шкуре ягуара. Это Лапа Ягуара приходил убить ее. Нет, к ней явилось настоящее животное. Волшебное животное. Жрец, превратившийся в зверя в видении. Нет-нет. Это был настоящий ягуар, который будет защищать ее.

Она заснула, а на следующее утро увидела большого тапира, рыскавшего неподалеку в поисках еды. Затем ее внимание привлекли два какомицли. Животные успокаивали ее, рассказывали ей о том, что все будет в порядке. Вот все и закончилось. Женщины и дети все еще спали, но, когда Малинцин встала, они тоже начали просыпаться. Никто не разводил костров, не кипятил воду, не готовил завтрак. Они сидели и ждали, а через несколько минут услышали крики умирающих. Малинцин зажала ладонями уши, опустившись на землю.

Женщины смеялись, глядя на нее. Они были уверены в исходе боя. Через час, когда крики затихли, женщины, взяв с собой детей, вернулись в город. Малинцин отстала, словно прикованная к месту, и через несколько минут услышала их вопли. «Это моя вина», – сказала она себе и заставила себя идти и смотреть.

Тела чолульцев сложили в кучу. В боевом облачении, в перьях и боевой раскраске, с отрубленными руками и ногами, раскроенными черепами, зияющими дырами в груди, чолульцы лежали на площади, и Малинцин не могла представить их живыми. Казалось, что с самого момента сотворения мира они лежали здесь – мертвые, расчлененные, выпотрошенные, окровавленные. И почему она не замечала их раньше, не замечала этой груды трупов в городе, когда испанцы въехали сюда на лошадях?

Старушка, желавшая стать ее свекровью, бросилась к груде тел в поисках своего сына.

– Где он? – плакала она, схватив Малинцин за руку. – Где твой жених?

Некоторые испанцы отрезали чолульцам гениталии и подвесили их на ремнях. Кое-кто собирал уши, чтобы сделать из них ожерелье.

– Где мой гордый сын? – плакала старушка, и лицо ее исказилось от горя. – Есть здесь кто-нибудь, кто знает его? Где мой сын? Мой воин, светоч моей жизни?

Малинцин, как и Франсиско, бросилась в кусты. Ее вырвало. Старушка не отставала.

– Мой сын сильный и отважный. Вы его не видели?

Кто-то вышел из-за деревьев.

– Лапа Ягуара! – воскликнула Малинцин.

– Жив и готов сражаться, – ответил он.

– Мой сын, мой сын, где он? – бросилась к нему старушка. – Ты видел моего сына?

Выживших в битве вывели из дворца со связанными за спиной руками. Два стражника толкали пленников вперед копьями. Сын старушки высоко вздернул подбородок и глядел прямо на солнце. Его лицо было покрыто шрамами.

– Сыночек, сыночек! – Старушка бросилась к его ногам, но он не обратил на нее внимания.

Испанцы поставили эшафоты для костров и сложили хворост у оснований столбов. Дров на всех пятьдесят пленников не хватило, поэтому испанцы привязали к каждому из столбов по десять пленников. Никто из них не пытался убежать, хотя Малинцин поступила бы именно так. От эшафота до леса было совсем недалеко, и, хотя беглеца могли застрелить, это все же был шанс умереть менее болезненной смертью, чем смерть на костре.

– Сыночек, сыночек! – плакала женщина.

– Надо заставить ее замолчать, – сказал Кортес.

– Если мне позволено будет перевести, – сказала Малинцин, выходя вперед, – эта женщина говорит, что ее сын – принц, родственник Моктецумы. Так она мне сказала. Если его убьют, Моктецума покарает его палача.

– Донья Марина, ты превзошла сама себя, – рассмеялся Кортес. – Ее сын никакой не принц, а если бы и был принцем, то жить ему осталось недолго. Не делай ошибок, моя дорогая, и помни о том, кто твои друзья. Разве не ты предупредила меня?

– Я убью тебя, – пробормотала Малинцин на языке науатль.

– Что ты говоришь, дорогая?

– Кетцалькоатль так бы не поступил.

– Если кто-то и является Кетцалькоатлем, то это я. А поскольку я не Кетцалькоатль, то все это лишь выдумки для детей. Мы живем в жестоком мире и должны вести себя по-мужски. Разжечь костры!

– Разжечь костры! – пронеслось по рядам солдат.

Чолульцы горели целый день. Испанцы, семпоальцы, ксокотланцы, тласкальцы, все рабы, слуги и наложницы смотрели на это. Чолульским женщинам и детям тоже пришлось смотреть на казнь. Нуньес стоял с каменным лицом, прижав к груди Кай, чтобы она не могла этого видеть. «Помнить – это значит вновь испытывать страдания и превосходить эти страдания», – сказал он. Аду стоял рядом с Альварадо, пряча лицо в гриве коня Алонцо. Алонцо бил копытом землю. Губы отца Ольмедо двигались в молитве. Берналь Диас, усевшись на камень, попытался сосредоточиться на своей книге. Исла стоял, заложив руки за спину и широко расставив ноги. Он старался казаться стоиком, но губы у него дрожали. Он часто моргал. Франсиско нигде не было видно.

Тем вечером офицеры собрались в новой комнате Кортеса во дворце – касика Чолулы они тоже убили. Все кашляли, так как город окутали густые клубы дыма. В нос лезла вонь паленой плоти и жженой соломы. В городе выжили только женщины, дети и старики. Всем им клеймили лбы как будущим рабам.

– Ты слышал как тот индеец с лицом, покрытым шрамами, кричал: «Мешико!»? – отметил Исла. – Как будто армия столицы могла выскочить из укрытия и спасти его.

– Они все узурпаторы, восставшие против великого императора Карла Пятого. Пусть усвоят этот урок. – Кортес пребывал в отличном настроении.

– Трудно усвоить урок, если ты мертв, – буркнул Нуньес.

– Ты не христианин, – осадил его Исла. – Ты не понимаешь.

– Он христианин, – вмешался Ботелло. – Он выкрест. Я не христианин, но вот я спрашиваю Франсиско, наибольшего христианина из всех нас, и я спрашиваю у него, понимает ли он. А он не понимает.

– Франсиско дурак, – заявил Кортес.

– Благодарю вас сердечно, сеньор, – вышел вперед Франсиско, взяв себя в руки. – Я стремлюсь к глупости и всеми средствами пытаюсь преодолеть заносчивость тех, кто считает себя умнее других. Такой грех – грех вдвойне, ведь грешник думает, что непогрешим. Да не отделит же работа разума меня от человека или любого другого живого создания. Эта мысль достойна презрения.

– Это ты достоин презрения, Франсиско. Ты настолько жирный, что даже двигаться не можешь. Ты даже трусливее Альварадо. Ты жадный и отвратительный. Что хорошего ты вообще сделал? Тебе жаль дикарей, которые убивают своих же собратьев во время кровавых жертвоприношений. Ты, монах, поцеловал бы ты своего убийцу? Как тебе не стыдно, Франсиско!

– Так значит, сеньор Кортес, я низший из низших, как и все, кого я почитаю, начиная со Спасителя нашего Иисуса Христа. И все же я не понимаю, зачем убивать столько людей.

– Сыночек, сыночек! – донеслось с улицы.

Старушка до сих пор бродила по городу, зовя своего ребенка.

– Она будет надоедать нам, – сказал Исла, – если мы не заставим ее замолчать.

– Уберите кто-нибудь эту старую дуру с улицы. – Кортес повернулся к Берналю Диасу, а тот и рад был уйти отсюда. – Утопи ее в колодце.

– Но господин, капитан, команданте, я же писатель!

– Берналь Диас, твои руки не чище наших. Делай, что тебе говорят. Mañana nos vamos de este sitio del demonio, comprende? Завтра мы покинем это богом забытое место, понятно? Сейчас ты здесь, а не на страницах какой-то книги.

И все же их отъезд из Чолулы пришлось отложить на несколько дней. Сначала раздался гром, настолько оглушительный, что казалось, будто небеса раскололись, протянув вниз острия молний. Капли больно били землю. Все цветы за одну ночь лишились лепестков, и их стебли пригнулись к земле. Грязь со стен домов растворилась и потекла на улицы, перемешиваясь с кровью, листьями и мусором. Каждая семья пыталась вытащить своих мертвецов из горы трупов, но им мешала бушевавшая гроза.

– Тлалок сердится, – сказал Лапа Ягуара Кай и Малинцин.

На третий день дождь прекратился и солнце засияло с такой силой, что находиться на улице стало невозможно.

– Мертвые воины поднялись на небеса и воссоединились с солнцем, – заявил Лапа Ягуара. – Поэтому оно такое яркое. Вскоре это место станет пустыней.

Несмотря на опасность солнечного удара, Франсиско отправился гулять. Он надел свои новые ботинки, чтобы уйти далеко. Франсиско чувствовал, что его переполняет необычайная сила. Он все шел и шел. Ночью он улегся под звездным куполом неба, и ему не было холодно, ведь звезды были его друзьями. На следующее утро Франсиско вышел на небольшое плато далеко от города. Он двигался к побережью, оставив за спиной горы. Спустившись к равнинам, Франсиско приблизился к краю огромной широкой пустыни. Ему уже очень хотелось пить. Он лег спать, а проснувшись утром, снял рясу, новые сандалии и даже большой деревянный крест, висевший на шее. Он чувствовал себя святым Франциском, покинувшим свой дом обнаженным. Было очень жарко. Франсиско медленно шагал вперед, вытянув руки. Горячий песок обжигал его подошвы. Вскоре он уже не мог стоять, но видел все вокруг. Он пополз вперед, а солнце бичевало его спину, окрашивая ее в цвета крови. Изо рта у него пошла пена. Франсиско вырвало. Тогда он спел небольшую песню, последнюю песню, которую он сложил для того, чтобы прославить прекрасный мир, созданный Богом. Эта песня называлась «Ода кактусу».

Часть 4

Oda al Cacto

Cacto con hojas de hule, bordeadas por los dos lados de filas de dientes afilados, yo te quiero.

Ода кактусу

Кактус с рядами острых зубов на резиновых листьях, ах, кактус, цветок-пила, я люблю тебя.

Cacto con ramitas de largas y delgadas hojas, suave pelucita que protege la piel, como filas grandes de montañas de hormigas cruzando el terreno arenoso, tú eres mi inspiración. Pequeños cacto saliendo de la arena gateando, avanzando poco a poco, dame tu valor.

Кактус с длинными тонкими листьями, с мягкими волосками, что защищают кожу твою, ты словно муравейник в этой пустыне, ты вдохновение мое. Кактус, маленький кактус, ты вздымаешься над песком, ты тянешься к солнцу, ты растешь. Одари меня смелостью своей.

Cacto, сото una almohadita cubierta de botones verdes con espinas suaves y amarillas entrelazadas, espinas que parecen una malla de encajes, amplias, como una hoja larga de agave que sirve de cojin cerca del corazón.

Кактус, маленькая подушка, покрытая зелеными бутонами с мягкими желтыми иголками, с кружевными иголками, подушечка для булавок с длинными листьями агавы, ты дорог сердцу моему.

Asientos ásperos con verrugas verdes y espinas suaves y amarillas entrelazadas, espinas que parecen una malla de encajes, amplias como una hoja larga de agave que sirve de cojín cerca del corazón.

Кактус с зелеными наростами, с желтыми колючками, с кружевными колючками, подушечка для булавок с длинными листьями агавы, ты дорог сердцу моему.

Cacto de rojo profundo, sanguinolento, cacto que se extende como chales del musgo, alfombra de cacto, cacto de cacto, ángeles, denme serenidad, cúrenme al corazón.

Кактус, темно-красный кактус, кроваво-красный кактус! Ты стелешься, словно покрывало изо мха. О кактус из кактусов, ангелы, одарите мой разум покоем, исцелите сердце мое!

Cacto déjame mirarte, déjame morir mirándo a ti.

Кактус, позволь мне взглянуть на тебя, позволь мне умереть, глядя на тебя.

Dios te ha hecho con todo tu esplendor y toda tu gloria.

Господь создал тебя в красоте и славе твоей.

Аминь.

Глава 28

Впервые в жизни Малинцин увидела снег, ощутила его вкус, почувствовала, как он опускается на ее плечи. Ей казалось, будто она застряла в груди огромной белой чайки или запуталась в белой бороде чужого бога. Снег падал вокруг нее и скапливался на земле. Она не могла дышать, потому что снег попадал ей в нос. Было невероятно холодно. Малинцин подняла голову. Снежные хлопья опускались, кружась, словно их вытряхивали из огромного, как само небо, горшка. Небо казалось миской, наполненной хлопком, мехом, белыми перьями.

– Спокойнее, спокойнее, – уговаривал своего коня Альварадо.

Снег застревал у Малинцин в волосах. Она высунула язык. На языке снег таял. Она топнула ногой, и на снегу остался след. Лодыжки у Малинцин болели от холода. Она смеялась и плакала от радости, и слезы замерзали у нее на лице. Некоторые испанцы катались в снегу, кто-то даже лег на спину и принялся махать руками. Лошади игриво вставали на дыбы. Впрочем, играть было негде, так как испанцы со всеми своими союзниками находились на склоне горы, на высоком переходе меж двух вулканов, Истаксиуатлем и Попокатепетлем. Несмотря на снег, вулканы плевались горячим дымом и их жерла были окрашены красным. Долина Мешика лежала где-то внизу. Путешествие испанцев подходило к концу.

Несмотря на холод, Малинцин бросало в жар. Ее голова была готова лопнуть при попытке осознать, что же такое снег. Снег отличался от всего, с чем ей приходилось сталкиваться раньше. «Дорогой Франсиско, – подумала она, – прошу тебя, прости меня, мне нравится снег! Из-за него я чувствую себя счастливой». Малинцин жалела, что Франсиско не прожил эти несколько недель и не увидел снега. «Если бы ты увидел это, то смог бы протянуть дольше, Франсиско. Нужно жить долго, чтобы увидеть все. Тебя нет рядом, Франсиско, кому мне рассказать о снеге?» Малинцин думала, что Франсиско спрятался в каком-то укромном месте и умер там, будто зверь, жаждущий одиночества и покоя в свои последние мгновения. Франсиско был ее единственным другом, единственным человеком, который знал ее. Единственным с тех пор, как она была ребенком. Ее страдания, жалкие крохи счастья, неудачи и маленькие победы теперь останутся незамеченными. Берналь Диас, официальный летописец, никогда не напишет о ее жизни. Ее подруга Кай, сблизившись с Нуньесом, повернулась спиной к Малинцин и их девичьей дружбе. Кортес не стал ее другом. У нее никого не было. Франсиско однажды сказал: «Когда люди умирают, они могут видеть мир с небес». Но Малинцин в это не верила, как не верила и в то, что воины отправляются к солнцу и живут там вместе с Уицилопочтли. Жизнь пребывала в верхнем мире – смерть же вела в мир подземный. Даже мысль о том, что Кетцалькоатль вознесся на небеса и жил там в своем царстве, имея возможность посещать землю в определенное время, являлась скорее надеждой, чем верой.