Текст книги "Ночь печали"

Автор книги: Френсис Шервуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)

– Вы сломали мое превосходное испанское кресло? Знаешь ли, Агильяр, твоя стратегия в корне неверна, и я удивлен, что Нуньес тебя не поправил. Вы строите тут баррикады из-за того, что вас взяли в осаду? Это неверно, неверно, неверно! Находясь в осаде, не следует помогать врагу делать ваше положение еще хуже. Если вам не хватает воздуха, ищите, где вдохнуть поглубже. Ладно, неважно. Есть здесь другой стул? Нет. Ладно, тогда я сниму доспехи и усядусь на эту чертову ацтекскую циновку. Позовите женщин, пусть они сложат из циновок какое-то подобие кресла. По всей видимости, у нас с собой есть кое-какие припасы. Толстый касик позаботился обо всех нас. Кстати, он шлет вам свои приветствия. Мы привезли сушеные бобы и перец, тортильи, помидоры, вяленую рыбу, которую, как вы знаете, тут превосходно готовят, бочонок вина, десять бочек воды, а еще… – сунув руку в вещмешок, Кортес вытащил небольшой пакет, – табак.

Солдаты возликовали.

– Слава Кортесу! Viva Cortés!

– Альварадо, я же вижу, как ты прячешься за колонной, делая вид, что ты ни в чем не виноват. Ты добрался до Койоакана и вернулся обратно, оставшись, по всей видимости, целым и невредимым. Я прав? Разве я не оставлял тебя тут за главного? Судьба этой экспедиции была в твоих руках, не так ли?

– Господин…

– Знаешь ли, Альварадо, когда мы вернемся в Веракрус, я арестую тебя за преступную халатность, и это еще в лучшем случае. Обвинения, которые я выдвину по отношению к тебе, настолько многочисленны, что я не стану перечислять их сейчас. Я лишаю тебя твоей должности.

– Господин…

– Нам нужны все лошади. Они нужны нам здесь, и раз ты столь талантлив в обращении с этими животными, то возьмешь несколько солдат, заберешь наших коней из Койоакана и приведешь их сюда.

– Но…

– Я рад, что ты хочешь сослужить нам службу, поэтому предлагаю тебе ехать прямо сейчас. Не время мешкать. Ботелло, у нас тут больной. Мы принесли его на носилках. Пожалуйста, посмотри, что с ним.

Аду, всегда помогавший Ботелло следить за больными, пошел вслед за предсказателем, но, увидев человека на носилках, отступил в ужасе. Кожа черного раба была покрыта язвами, а губы распухли. Некоторые язвы кровоточили. Глаза больного были открыты, но он казался слепым.

– Не подходи, Аду, – сказал Ботелло, отталкивая друга в сторону. – Я такое уже видел.

Глава 37

Когда Кортес вернулся, солдаты, бездействовавшие несколько недель, начали энергично сновать взад-вперед. Женщины взялись за метелки и принялись убирать, словно бог Кетцалькоатль, очищавший мир. Вода кипела в горшках. Отцу Ольмедо дали мятную настойку, которой он выводил вшей. Кортес, конечно же, находился в самой гуще событий.

– Нуньес, возьми побольше солдат и, воспользовавшись всеми своими инструментами, сделай закрытую повозку. Ты можешь забивать гвозди кирпичами вместо молотков.

– Крытую повозку, сеньор Кортес?

– Да. Крытую досками повозку, в которой можно сидеть. Проделай в ней небольшие отверстия для мушкетов, арбалетов и копий. Представь себе броненосцев или черепах с панцирями, только на колесиках. Каждую повозку будут тянуть две лошади. В повозках мы спрячем женщин. Они должны быть большими, но не шире дороги. Начинай прямо сейчас.

– Но как сделать колеса?

– Возьми бочки или ободы, – в общем, что угодно. Подумай, дружище. От этого зависит жизнь твоей жены, понимаешь? И где донья Марина? Я ее звал.

Вперед вытолкнули Малинцин. У нее кружилась голова, ей хотелось спать. Малинцин отдавала свой рацион воды и пищи Кай и потому сильно ослабела.

– Дайте ей попить, Бога ради. Она же наш голос. Вы что, не понимаете, мы должны заботиться о нашей Малинцин, Малинцин La Lengua?

Малинцин принесли кувшин с водой, но она не могла поднять его самостоятельно.

– Пей медленнее, а то тебя стошнит.

Малинцин удалось сфокусировать взгляд на Кортесе.

– Ну что, любимая, рада меня видеть?

– Все это безнадежно, Кортес, – севшим голосом ответила она.

– Да-да, я слышал всю эту чушь. – Кортес повернулся к Агильяру. – Скажи женщинам, чтобы они немедленно начинали готовить. Нужно поставить наших солдат на ноги, прежде чем мы начнем переговоры. Удвой порцию вина.

Обняв Малинцин за плечи, Кортес осторожно опустил ее на пол.

– Ты и вправду плохо выглядишь. Но ты должна меня послушать. Я хочу, чтобы ты поговорила с Моктецумой. Как только мы все поедим, нужно отправить Моткецуму на переговоры.

– Аристократы и жрецы уже создали армию, Кортес. Это все бесполезно. – Малинцин чувствовала себя настолько усталой, что не могла даже глотать. Слова Кортеса казались ей чужими, незнакомыми, будто говорил какой-то совершенно другой человек. – Когда мы выводили Моктецуму на крышу, индейцы швыряли в него камнями. Они считают его предателем.

– Да, я и сам ненавижу предательство.

Кортес выглядел настолько сильным и говорил с такой энергией, что эти эмоции переполняли Малинцин и ей хотелось защититься от Кортеса, как хочется усталому путнику спрятаться в тени от лучей солнца. Его здоровье ослепляло ее.

– Пей, ешь и не ложись. Тебе нужно двигаться, набираться сил, а вовсе не поддаваться слабости. Мне больно видеть тебя такой, донья Марина. Стоило мне оставить тебя одну… Ты могла бы умереть, пока меня здесь не было.

Она слышала его, но не верила ни единому его слову. Больно видеть? И это Кортес говорит?

Ей принесли размягченные бобы. Кортес растолок их ложкой, смешал со своей слюной и поднес ложку к ее рту.

– Вот, попробуй. Ешь медленно. – Он пережевал кусок тортильи, сплюнул его себе в ладонь и скормил ей. – Ешь помаленьку. Вот, молодец.

– Ты заботишься обо мне, чтобы спасти своих солдат.

– Я и тебя хочу спасти, донья Марина. Ты что, не заметила, где находишься?

– И что ты прикажешь мне сделать?

– Будь полюбезнее, пожалуйста. «Дорогой Кортес, милый мой, каковы будут твои распоряжения?» – Кортес повернулся к солдатам. – Где мой рупор? Он понадобится Малинцин.

Малинцин поддерживали с двух сторон, и она последовала за Агильяром и Кортесом к Моктецуме, стоявшему у выхода на крышу. На них немедленно обрушился град стрел и камней. Послышались оскорбительные выкрики.

– Почтенный народ мешика! – крикнул Кортес. – Мы хотим поговорить.

Малинцин повторила его слова на языке науатль, пытаясь произносить слова громко и торжественно.

Вокруг стало тихо. На террасу храма вышел какой-то аристократ. Его волосы были подстрижены так, как позволялось только могучим воинам, а на голове у него сияла диадема – знак императора.

– Куитлауак, – шепнула Малинцин, – младший брат Моктецумы.

– И что хочет нам сказать твой раздвоенный язык? – Куитлауак с возмущением глядел прямо на Малинцин. – Мы убьем вас всех, высосем мозг из ваших ломких костей, а затем выплюнем осколки.

– Прежде чем вы это сделаете, – по своей воле сказала Малинцин, – мы убьем вашего брата Моктецуму.

– Мой брат Моктецума предал свой народ, – рассмеялся Куитлауак. – Он – женщина, желающая умереть в своей уютной постели, и эта женщина стара, а ее разум помутился. Ваш предводитель, этот узурпатор, этот чужак, этот непрошеный гость, захватчик наших земель, убийца женщин и детей, – никакой не Кетцалькоатль. Он лишь испражнения червей.

Моктецума, которого до этого нельзя было назвать полным жизни, вскинулся, услышав имя «Кетцалькоатль».

– Мы требуем безопасного прохода через город, – продолжила Малинцин, не давая сбить себя с толку. – Тогда мы оставим Моткецуму в живых. Мы лишь хотим уйти, вернуться туда, откуда пришли.

Куитлауак рассмеялся. Внешне он напоминал Моктецуму, но был мускулистее и резче в словах.

– И откуда ты, Раздвоенный Язык?

– Если вы нас пропустите, мы отдадим вам золото.

Куитлауак вновь рассмеялся.

– Мы будем платить вам дань из нашей страны, что лежит по ту сторону моря.

– Нашей страны? Это что, твоя страна, Малинцин? Ты была там? Они выращивают там маис? Если их страна так прекрасна, то почему они пришли к нам? Зачем им наши земли?

Он настолько напоминал Лапу Ягуара, что Малинцин показалось, будто Лапа Ягуара воскрес.

– Несомненно, вы не хотите, чтобы ваш старший брат умер. – Произнеся эти слова, она вспомнила, что в императорской семье убийства среди братьев были обычным делом в том случае, если речь шла о праве наследования, а значит, это слабый аргумент, который и приводить-то не стоило. У Малинцин кружилась голова, но она держала себя в руках. – У нас много золота, которое мы можем вам отдать.

– Ты предлагаешь нам наше собственное золото? Они испортили тебя, девочка.

– Мы будем платить вам дань из нашей страны, лежащей за Восточным морем. У нас есть красивые ткани и орудия, сделанные из металла, что крепче обсидиана. Мы отдадим вам плюющиеся громом палки и высоких оленей: император сможет никогда не касаться земли. Наши котлы и лопаты сделаны из этого прочного материала. У нас есть инструменты врачевателей и целебные травы, а еще краска ярчайших цветов. У нас есть животные, которые умеют тащить за собой повозки с колесами, орудия, которыми можно пилить деревья на гладкие куски. – Малинцин, чувствуя, что вот-вот упадет, оперлась на руку Агильяра.

– Если будешь петь песни лжи, девочка, твой язык выпадет изо рта. Мы подумаем над твоим предложением, – ответил Куитлауак. – Отправьте к нам посла для переговоров.

Малинцин передала слова Куитлауака Кортесу. Она дрожала.

– Отправьте к нам мужчину. Одного мужчину, – повторил Куитлауак. – И не отправляйте женщину.

Малинцин повернулась к Кортесу.

– Они не хотят говорить со мной. Кого мы пошлем на переговоры?

– Ботелло.

– Ботелло? Нет, только не Ботелло, Кортес. Я сама пойду.

– Мы пошлем Ботелло. Это не обсуждается. Ботелло идеально подходит для этой роли.

– Мы отправляем нашего лучшего врачевателя, человека, живущего с вашим народом, женатого на местной женщине, человека, знающего тайны земли и небес! – крикнула Малинцин, чувствуя, как дрожит ее голос. – Он понимает некоторые слова вашего языка и уважает ваши традиции.

– Ваши традиции? И это говоришь мне ты, принцесса? Ты что, уже не одна из нас?

– Нет. Да.

– Очень хорошо. Пришлите этого бледного демона. Мы будем ждать его, когда солнце окажется в зените.

Новый император и его спутники скрылись в храме на вершине пирамиды.

– Не посылай Ботелло! – взмолилась Малинцин. – У него нет шансов, Кортес.

– Это не так. Ботелло неуязвим. Он вечен. Он может защитить себя заклинаниями. Ботелло лучше всех подходит на эту роль. Он жил у плавучих садов, знает их язык и одевается в их дурацкие одежды. Ботелло умеет расположить к себе. Донья Марина, позови этого проклятого цыгана.

Малинцин начала спускаться по ступеням. Солдаты, толпившиеся во дворе, увидев Малинцин, подняли головы, ожидая, что она скажет.

– Ботелло, – позвала она.

– Да, я должен срочно поговорить с Кортесом, – ответил Ботелло. – Немедленно.

Малинцин, держась за стену, почувствовала, как мир вокруг темнеет. Ее ладонь скользнула вниз, ноги подкосились, и она скатилась вниз по ступеням, упав на плиты двора.

– Донья Марина, донья Марина! – бросился к ней Кортес. – Донья Марина!

Встав рядом с ней на колени, он обхватил ладонями ее лицо, а затем приложил ухо к груди.

– Слава Богу, она дышит. Отнесите ее в комнату.

Агильяр с Кортесом перенесли Малинцин в комнату и уложили ее на циновку. Ботелло следовал за ними.

– Донья Марина, девочка моя, любимая. – Кортес осторожно похлопал Малинцин по щекам. – Не умирай, пожалуйста, донья Марина.

Ресницы Малинцин задрожали. Она увидела над собой лицо Кортеса.

– Gracias a Dios. Tú vives. – Кортес отер ей лоб ладонью. – Слава Богу, ты жива.

Поддерживая ее голову, Кортес влил Малинцин в рот воды.

– Донья Марина, ты должна выздороветь, радость моя. Ботелло, дай ей укрепляющее средство, сделай кровопускание, приведи ее в чувство.

– Я хочу с вами поговорить, Кортес.

– Сделай для нее отвар, Ботелло, разотри свои травы, приготовь лекарство, которое подарит ей силу. У нас тут пиявки есть?

– Друг мой, я хочу поговорить с вами наедине.

– Мы не можем оставить ее здесь без присмотра.

– Господин…

– Что такое, Ботелло? Ты разве не видишь, что донье Марине нужна твоя помощь?

– Давайте поговорим наедине.

– Хорошо.

Они отошли в угол комнаты.

– Черный раб, которого вы привезли сюда с побережья, умер, – шепнул Ботелло.

– Что ж, одной заботой меньше.

– Он умер от оспы, Кортес. От оспы.

Кортес опустил плечи и закрыл глаза. Потерев переносицу, он ругнулся и прикусил губу.

– Господи, – пробормотал он, – пощади нас.

И тут лицо у него прояснилось.

– Я жил в регионе, где не раз случались эпидемии оспы, как и большинство моих солдат. Мы не заболеем, так что это неважно. Кто-нибудь прикасался к нему?

– Аду.

– Это плохо. Африканцы подвержены нашим болезням, как и индейцы. Нужно держать наших союзников подальше от тела. Скажи Аду, чтобы он как следует вымылся, и проследи за этим. И никому ничего не говори. Не будем сеять среди солдат панику. Аду хороший воин, и мы не можем себе позволить его потерять.

– Еще кое-что, – сказал Ботелло.

– Господи Всемогущий и все святые на небесах! Да что же еще-то случилось?

– Ребенок. Наша девочка рожает.

– Это женское дело. Не беспокой меня такой чепухой.

– У нас нет повивальных бабок.

– Да, но полно рабынь, наложниц и прочих. Несомненно, найдется хоть одна женщина, которая сможет принять роды. Да ты сам это сделаешь одной рукой. Это естественный процесс, здесь нечего бояться. – И тут Кортес вспомнил. – Ботелло, мне нужно кое-что сказать тебе.

Ботелло не понравился тон Кортеса.

– Ты верно нам служил.

– Я исполнял свой долг, – скромно опустил глаза Ботелло.

– И мы благодарны тебе. У тебя много способностей, а еще у тебя талант заводить друзей, где бы ты ни находился.

– Благодарю вас, господин, но мне пора идти к Кай. Роды будут нелегкими. Она очень слаба, а ребенок большой. Настроение у всех плохое, как вы заметили, а при родах душа и тело должны прикладывать одинаковые усилия. Это важнейшее из заданий женщины, да и вообще из заданий человечества, если уж…

– Ребенок будет полукровкой, Ботелло, если вообще выживет. Да еще и с еврейской кровью. Ублюдок-полукровка.

Ботелло об этом не думал.

– Но они женаты, господин.

Он сам не знал, какой он расы. А разве Кортес не интересовался раньше здоровьем Кай?

– Суть в том, Ботелло, что тебя избрали для переговоров с новым императором.

– Меня?

– Ты больше всего подходишь на эту роль. Скажи императору, что мы отдадим им все, что у нас есть. При этом мы лишь просим разрешения выйти из города. Сразу же вернись сюда и доложи, что он ответил.

– Я? Но я же не говорю на их языке.

– Неужели? Насколько я знаю, ты жил с местной женщиной в этом городе, общался со здешними поэтами, учеными и кем там еще.

– Но это же официальные переговоры. Я почти не владею языком науатль. Un poco, poquito^[64]. – Ботелло развел пальцы на дюйм, а потом сузил их до полдюйма. – Почему не отправить туда Малинцин? Она ваша официальная помощница. Я, конечно же, не имею в виду, что нам следует рисковать ее жизнью, вовсе нет, но ацтеки не тронут женщину.

– Они не хотят говорить с женщиной. Они требуют, чтобы на переговоры явился мужчина.

– Тогда вы должны отправиться туда, Кортес. Это же очевидно.

– Я нужен здесь, Ботелло. Разве это не очевидно? Я ненадолго уехал, и видишь, что произошло? Все эти люди – ничто без меня.

– Я тоже здесь нужен. Женщина рожает, а в здании находится труп человека, умершего от невероятно заразного заболевания.

– Это другое дело. Помни, что я тут командую, Ботелло. Помни о Куинтавале.

– Я помню. Но сеньор, индейцы умрут от оспы, если мы не примем мер предосторожности.

– Ну и ладно.

– Но это же наши союзники.

Кортес осекся.

– Нет-нет, я не их имел в виду. Они не умрут. Они не могут умереть. И никому не говори об оспе, тут и так много проблем. Не сбивай меня с толку.

– Кортес…

– Ты должен сделать то, что я сказал. Это приказ. Знаешь ли, Ботелло, ради всеобщего блага нам всем приходится идти на небольшие жертвы.

– Небольшие жертвы?

– Подумай о Сантьяго, святом покровителе Испании. Подумай о сражении с маврами.

– И что, святой Иаков выжил?

– Я не помню. Но я помню, что он был героем. Скажи ацтекам, что во дворце есть запасы пшена, которых хватит жителям этого города на недели, месяцы, годы.

– Они в это не поверят.

– Если говорить достаточно убедительно, то люди поверят всему. Людей не интересует правда. Им нравятся твердая рука, уверенная улыбка и вкрадчивый голос. Не юли, стой на своем и не проявляй никаких сомнений. Тогда они тебе поверят. В конце концов они захотят купить зерно, которого у нас нет и которое им, в сущности, не нужно. Ты же убедил людей в том, что можешь предсказывать судьбу, Ботелло. Значит, ты можешь убедить кого угодно в чем угодно. Я в этом не сомневаюсь. Скажи им, что здесь находятся личные запасы Моктецумы, а у нас есть то, что позволит ацтекам стать лучшими в мире любовниками, великими воинами, бессмертными созданиями. Скажи им, что прошлой ночью с небес к нам спустились боги и приказали нам ощутить милость сердец наших, и потому мы уйдем с миром.

Ботелло смерил Кортеса тяжелым взглядом, а затем посмотрел во двор. Солдаты сидели на ступенях, женщины упаковывали горшки, а плотники, помогавшие Нуньесу, привязывали к небольшим платформам циновки. Нуньес снял металлические ободы с винных бочек и сделал из них колеса для повозок.

– Чего они ждут от меня?

Ботелло, несмотря на все свои таланты предсказателя по руке, облакам и чаинкам в чашке, не мог предвидеть ничего подобного.

Конечно же, он знал, что Кортес эгоистичен и лжив, обладает непоколебимой волей и никогда ни о чем не жалеет. Но Ботелло считал, что Кортес лояльно относится к своим сторонникам. Бесславная смерть Куинтаваля, конечно же, должна была доказать всем, на что готов пойти Кортес. Но Ботелло об этом позабыл. Куинтаваль, побережье, Веракрус – все это случилось лишь год назад, но Ботелло казалось, что он вспоминает события древности, золотого века.

– Когда солнце будет стоять в зените, ты пойдешь к ацтекам. Удачи.

Медленно спустившись по ступеням, Ботелло отправился в комнату Нуньеса.

Нуньес отирал лоб Кай влажной тряпкой. Одна из рабынь расстилала на полу чистую белую ткань.

– Который час, друг мой?

Нуньес вытащил часы из сумки.

– Половина двенадцатого, Ботелло.

– Судя по всему, Нуньес, роды продлятся еще часов шесть. Когда ребенок начнет выходить наружу, меня здесь уже не будет. Пусть роды принимают женщины. Они знают, что делать.

– Но Ботелло, ты должен остаться здесь. Мы сами не справимся.

– Дети рождаются сами собой. Кай родит этого ребенка независимо от того, буду я присутствовать или нет.

– Но где же тебе еще быть? Мы не уйдем отсюда, пока нам не позволят выйти из города. Кортес сказал…

– Нуньес… – Ботелло опустил ладони на плечи друга. – Кортес отправляет меня на переговоры.

– Переговоры? Не будет никаких переговоров. Они ненавидят Моктецуму. Это же просто смешно. То, о чем просит тебя Кортес, бесполезно. Он посылает тебя на верную смерть, Ботелло. – Нуньес встал с колен и, схватив Ботелло за руку, потащил его в угол комнаты. – Не ходи туда. Откажись. Тебя принесут в жертву. Ты что, не понимаешь? Ты не можешь просто так пойти на верную смерть из-за какой-то прихоти Кортеса.

– Разве не так поступаем все мы? Разве не в этом долг солдата? Военачальники и цари печально известны своей склонностью приносить в жертву юных подданных.

– Но ты не юноша.

– Это правда, – рассмеялся Ботелло. – Может быть, именно поэтому я и должен пойти туда. Если я останусь здесь, Нуньес, то все посчитают меня трусом. На это мне наплевать. Но я не хочу, чтобы мой командир казнил меня на глазах у друзей. Я должен идти туда, Нуньес, – улыбнулся Ботелло. – Должен. Пришло мое время. Ты следишь за временем и должен знать, что это мое время.

– Часы – это всего лишь прибор, Ботелло, а не Бог. Это всего лишь машина. Да и Бог не объявляет, когда нам следует умирать. Нет никакого назначенного времени. Бог говорит нам: «Живи, пока можешь». В этом и состоит твой долг, твой важнейший долг – жить и никому не причинять вреда.

– На самом деле, друг мой, я многим причинил вред. Мы же солдаты – как мы можем не причинять вреда? Как мы можем не умирать? Не волнуйся, дружище. Я видел будущее. Ты, Кай и ребенок – все вы выживете. Все трое. – Ботелло придумал это, как придумывал всегда.

– Я знаю, что выживем, – ответил Нуньес.

– Поверь мне, я получил свой дар неспроста. И я оставлю тебе содержимое моей сумки. – Ботелло снял сумку с плеча. – В красном мешочке спит сон. Щепотки будет достаточно для того, чтобы проспать всю ночь. В зеленом мешочке средство от боли. Это трава, ее лучше курить как табак. В желтом мешочке плесень, исцеляющая раны. Если ребенок порвет Кай, приложи плесень к ране. Если все будет ужасно, дай ей пожевать этих семян. Они кажутся невзрачными, но они помогают, Нуньес. Часть этих семян я возьму с собой. Они могут мне пригодиться. Никогда не знаешь…

– Но ты же говоришь, что все будет в порядке.

– Да, все будет в порядке, но на всякий случай… – Отвернувшись, Ботелло всхлипнул. – Я должен попрощаться с отцом Ольмедо, Малинцин и Аду.

Малинцин спала. «Так даже лучше», – подумал Ботелло, направившись в комнату отца Ольмедо.

– Отец, я ухожу.

Отец Ольмедо упал на колени и начал молиться.

Солдатам пришлось схватить Аду, так как он порывался бежать за Ботелло.

Ботелло вышел из дворца. Ярко светило солнце, было очень жарко. Хороший день для смерти. Ботелло надеялся, что сумеет гордо пройти по улице, но ноги у него подкашивались. Два ацтекских стражника подхватили его под руки и повели за собой. Они не стали вести его в храм, как он полагал. Ботелло вошел в одну из комнат дворца. Несмотря на жару на улице, в комнате было прохладно. Здесь пахло влажной землей. Казалось, будто он вошел в храм или спустился в могилу. Он ждал, пока глаза привыкнут к полумраку. Ботелло знал, что это еще не смерть, так как умрет он на вершине пирамиды. Его уложат на стол, и последним, что он увидит, будут жрецы с их пропитанными кровью волосами и накидками из человеческой кожи. Он ощутит запах разложения и услышит барабанную дробь. Нужно быть отважным. А больше ничего и не требуется.

Глава 38

Малинцин никогда не разрешали входить в комнату роженицы. Из-за ее ремесла Малинцин считали нечистой, приносящей неудачу. Но в тот момент, когда Кай крикнула: «Ребенок выходит!», Малинцин поднялась со своей циновки. Она чувствовала себя слабой и больной, но, выпив чашку горячей воды с куском сухой тортильи, она присоединилась к шести другим женщинам, молодым рабыням, которых по дороге подарили испанцам. Тут не было ни Ботелло, ни врачевателей Теночтитлана, и потому рабыням пришлось стать повивальными бабками.

В комнату пришли и другие женщины. Всем хотелось посмотреть на роды. Одна из них раздавала указания на языке науатль. Это была толстая племянница касика Семпоалы, к которой так ревновала Кортеса Малинцин. Она больше не кривлялась, не кокетничала и не вела себя глупо. Казалось, она знает, что делает.

– Мужчинам здесь находиться нельзя. – Возникнув из облака пара, словно богиня, племянница выгнала из комнаты всех мужчин, включая Кортеса.

Малинцин разрешили остаться, так как она была лучшей подругой Кай и переводила слова Кай с языка майя на язык науатль, которым владела племянница касика. Ей пришлось отойти с дороги, так как в комнату внесли кипящие котлы и расставили их затем по углам комнаты. Комната заполнилась густым паром, словно баня или туманная аллея снов, где все было не таким, как казалось. Малинцин этот женский мир казался чуждым и поразительным. На полу расстелили родильную циновку, дверь завесили хлопком, а по периметру комнаты расставили свечи, сделанные испанцами из ароматизированного пчелиного воска. Племянница и помогавшие ей рабыни осторожно отерли Кай тканью, намоченной в горячей воде, а затем намылили ее кожу человеческим жиром, вытопленным из тел мертвых врагов. Затем они помассировали ее тело специальными щетками и почистили ей зубы нитями, пропитанными мятной водой. Помыв Кай голову, рабыни смазали ее волосы маслом какао и утиным жиром. Затем они втерли жир в ее промежность, чтобы ребенку легче было выходить. Кай принялась ходить по комнате. Малинцин и племянница касика поддерживали ее с двух сторон. По традиции Кай не разрешалось садиться или ложиться. Она должна была родить ребенка стоя на четвереньках, чтобы ребенок опустился на хлопковую ткань. Так сохраняли плаценту и послед, чтобы закопать их у очага.

«Кай должна быть сильной женщиной, женой воина», – говорила Малинцин племянница касика. Она должна родить воина или пленника, а если на то будет воля богов, то жену воина или пленника.

– Пусть сначала родится младенец. – Малинцин не стала переводить ее слова.

– Во время родов в Кай вселится дух Сиуакоатль, женщины-змеи. Кай ощутит, что разрывается на две части, как два бога, Кетцалькоатль и Тецкатлипока, разорвали богиню земли. Тело Сиуакоатль разделили на две части, так что образовалось небо и земля, – продолжала племянница, повторяя ритуальные слова. – Волосы Сиуакоатль стали цветами, ее кожа – травой, плечи – горами, ее глаза – ручьями и водопадами. Она питалась человеческими сердцами и кровью.

Малинцин не стала переводить это все на язык майя полностью, так как, с ее точки зрения, упоминание о жестокости богини не принесло бы Кай удачи. Роженица была вялой и бледной, словно маленькая птичка, которой подрезали крылья. Ее разум помутился от боли. Каждая схватка выворачивала ее наизнанку.

– Я выживу? – спросила у Малинцин Кай.

– Да, ты выживешь. Представь, как ты обнимаешь своего прекрасного малыша.

– А ребенок выживет?

– Вы оба выживете.

– Обещаешь, Маакс?

– Обещаю.

Племянница касика сказала Малинцин, что Кай участвует в чем-то великом и благородном и она, простая девушка, сольется с потоком времени, словно звезды на небе и великие воды Востока. Нужно предупредить Кай, что ее тело станет сжиматься и расслабляться по собственной воле. Боль не спросит разрешения. Она будет бить ее, словно весла каноэ, скручивая ее тело, будто резиновые пояса, которые носят игроки в мяч. Ее тело станет сжиматься и расслабляться, сжиматься и расслабляться, выталкивая ребенка. Кай почувствует себя маисом между мельничными жерновами, игуаной, которую разделывают на куски, броненосцем, которого бьет утыканная обсидиановыми шипами дубина, цветком, из которого выдавливают нектар, магеей, из которой делают пульке, индейкой, которой ощипывают перья, бабочкой, которой отрывают крылья. Она должна слиться со всеми женщинами в их страдании.

– С тобой все будет в порядке, Кай. Каждый человек, которого ты когда-либо видела, вышел из тела матери. – Малинцин злобно покосилась на племянницу касика.

– Маакс! – взвизгнула Кай при очередной схватке. – Помоги мне.

– Я здесь, Кай. Ты не одна.

– Я одна.

– Нет, ты не одна. Твой ребенок не один. Здесь много женщин, и все они познали радость материнства.

На самом деле никто из девушек, присутствовавших в комнате, не рожал, но, несмотря на свою молодость, они повидали много родов в своих городах и селениях и ощущали связь с Кай, словно она была их сестрой.

– Все это отличается от любой другой боли. Это намного хуже, Маакс. Они не понимают.

– Нет, понимают.

Малинцин жестом приказала одной из рабынь занять ее место рядом с Кай, а затем, подойдя к кувшину с прохладной водой, намочила в нем ткань и отерла Кай лоб, шею, щеки и подбородок.

– Пусть твой разум откажется от боли. Делай так, как делаю я, – сказала она Кай. – Подумай о том моменте, когда все закончится. Подумай о том, как вы с ребенком будете лежать вместе, – ворковала Малинцин.

– Я хочу лечь, – взмолилась Кай. – Просто дайте мне лечь. – У нее подгибались ноги.

– Не позволяйте ей ложиться, – возразила племянница касика.

– Еще рано ложиться, Кай.

– Заклинаю вас именем моей матери, позвольте мне лечь.

Малинцин не стала напоминать Кай, что у нее нет и не было матери.

– Она зовет свою мать, – передала племяннице касика Малинцин.

– Во время родов вполне естественно звать свою мать или молить о помощи богиню Сиуакоатль.

– Пусть она остановится на мгновение, – попросила Малинцин.

– Нет, – не разрешила племянница касика. – Ребенок должен выйти из своей клетки.

– Пусть остановится на мгновение, чтобы набраться сил.

Они опустили Кай на циновку и осторожно втерли ей в промежность смесь утиного жира с корнем валерианы и алоэ. Затем ей дали семена сальвии и смочили ее пересохшие губы. После этого Кай вновь поставили на ноги.

Кто-то приоткрыл занавеску и просунул в комнату голову.

– Рафаэль Нуньес, супруг мой, спаси меня! – крикнула Кай.

– Мужчинам здесь нельзя находиться. Прочь! Прочь! Уходите в другую комнату, – замахала руками племянница касика, выгоняя Нуньеса.

– С ней все в порядке? – спросил Нуньес. – ¿Está bien?

– С ней все в порядке? – Малинцин перевела вопрос Нуньеса племяннице касика.

– Все хорошо, – ответила племянница касика. – И никогда не было лучше. Она исполняет волю богов, следуя женской судьбе. Давайте не будем считать это болезнью. Роды – это естественный процесс, самый естественный из всех.

– No se preocupe. Не волнуйся, – сказала Нуньесу Малинцин.

Так все и продолжалось. Кай ходила взад-вперед, плакала и кричала, умоляя позволить ей отдохнуть. Схватки сжимали ее тело все чаще и чаще. В перерывах между схватками ей разрешали присесть над родильной циновкой. В какой-то момент, когда Кай собиралась встать, из ее промежности полилась вода. Невольно упав на колени, Кай потужилась, и наружу выскочил ребенок – скользкий и окровавленный. Перерезав и завязав пуповину, племянница касика запела ритуальную песню, которой обычно приветствовали рождение девочки.

– Как сердце остается в теле, так ты должна оставаться в доме своем; да не покинешь ты дом свой… ты, о янтарь домашнего очага.

Купая младенца, племянница касика молилась Чальчиутликуэ, богине воды. Кай еще никогда в жизни не чувствовала себя такой уставшей, но в то же время и счастливой. Малышка лежала рядом с ней, завернутая в чистую ткань.

– Ты молодец, – похвалила ее племянница касика. – Какая прелестная девочка!

– Это было не так уж и трудно, правда? – шепнула на ухо подруге Малинцин, хотя сама так не думала.

Перед самым появлением ребенка на свет Кай часто дышала, словно собака, и умоляла избавить ее от этой беды. Но вот она лежит здесь, по-прежнему Кай, чистая Кай, Кай с тряпками между ног, чтобы остановить кровотечение. А вот дочка Кай.

– Теперь мы в безопасности.

Нуньесу позволили войти, и он упал рядом с Кай на колени и, целуя ее руки, благодарил за ребенка, за это благословение судьбы. Не сумев сдержаться, он расплакался.