Текст книги "Ночь печали"

Автор книги: Френсис Шервуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

– Нуньес. – Голос Аду дрогнул. – Нам нужно взять ее за ногу и осторожно, медленно поднять, так чтобы стрела осталась в земле и мы ее не выдернули. Нам придется… – У него не хватило слов.

– Но ей же будет очень больно, Аду. Мы не можем этого сделать, – возразил Нуньес.

– Если мы этого не сделаем, она умрет. Она не может жить со стрелой в ноге. Придется ее вытащить.

– Кай не умрет, правда? – Малинцин начала плакать.

Кай молчала, и только глаза у нее расширились от страха.

– Но ты же всего лишь мальчишка, – сказал Нуньес Аду.

– Если бы я мог прямо сейчас стать старше, я бы стал, – ответил Аду.

– Перевяжите ей ногу прямо над раной, чтобы не было сильного кровотечения, – вмешался Ботелло. – Загляни в мою сумку, Малинцин. Там ты найдешь розовую воду и яйцо. Да, и еще вытащи бутылку водки. У меня есть настоящая серебряная игла и нитка. Это нам тоже понадобится. Все будет в порядке, Кай, девочка моя, через пару дней уже начнешь бегать. – Ботелло улыбнулся. – Ничего страшного.

Малинцин сняла уипилли и расстелила ее на земле. Вытащив из сумки Ботелло яйцо, завернутое в мох, и розовую воду в маленькой стеклянной бутылке, она удивилась, как он умудрился сохранить столь хрупкие вещи в сумке во время сурового перехода. Смешав яйцо с розовой водой в небольшой глиняной миске, которую Ботелло использовал для измельчения листьев, Малинцин пропитала повязки водкой, нашла нитку и иголку и разложила все это на своей уипилли.

– Я мог бы дать тебе кое-какие болеутоляющие корни, но у нас нет времени ждать, чтобы они подействовали. Вот. – Ботелло протянул Кай мягкую деревяшку, которую она должна была сжать в зубах. – Кусай ее, когда будет больно.

Он наложил жгут и крепко его затянул.

– Подумай о Кетцалькоатле, Кай. Подумай о том, какой он храбрый, – уговаривала подругу Малинцин.

– Ты не умрешь, Кай. Я не позволю тебе умереть, – сказал Нуньес.

– Обещаешь, Рафаэль?

– Обещаю.

Взяв один из ножей Ботелло, Аду срезал край стрелы, торчавший из ноги. Нуньес и Малинцин перехватили ногу Кай, чтобы та не двигалась.

– Готова? – спросил Аду.

– Готова, – ответила Кай.

Аду и Ботелло медленно и осторожно подняли Кай, следя за тем, чтобы ее нога находилась на одном уровне с телом. Постепенно им удалось вытащить из ноги древко стрелы, застрявшей в земле. Они даже сумели проделать это, не сломав древко и не разбередив рану.

– Готово, – сказал Аду, опуская Кай на землю.

Кай не кричала и не плакала, и только кровь отлила от ее лица, а еще она сломала два зуба, кусая твердую древесину.

– Спасибо, Аду, – сказал Нуньес.

Ботелло обработал раны и зашил входное и выходное отверстия. Затем он смазал их смесью яйца и розовой воды и аккуратно перевязал ногу. Подложив Кай под голову тряпки, они оставили ее лежать на земле.

– Ну что ж, – поднялся Аду.

– Аду, мне нужно прикрыться.

Аду взглянул на голые груди Малинцин, круглые и высокие, с пурпурными, словно гранат, сосками. Ее уипилли, лежавшая на земле, была забрызгана грязью и кровью. Край уипилли пришлось оторвать, чтобы перевязать Кай ногу.

– Да, да, конечно, извини.

Аду снял рубашку.

Эта рубашка была такой же, как у Куинтаваля, из черно-зеленой тафты. Натянув рубашку Малинцин на голову, он одернул ее у талии.

– Ну вот, – сказал он.

В одной руке он сжимал стрелу. Притронувшись к лицу Малинцин, Аду наклонился к ее уху и шепнул:

– Малинцин, я должен тебе кое-что сказать. Это стрела из арбалета. В нее выстрелил кто-то из наших.

– Что?

– Донья Марина! – крикнул кто-то. – Донья Марина, прибыл тласкальский касик. Нужна твоя помощь.

И внезапно рядом с ней очутился Исла, готовый вести ее по полю боя, усеянному мертвецами, к небольшому холму, на котором разбили палатки. Там готовился ужин. Был поздний вечер. На небе сгущались тучи. Тласкальский касик, в своем роскошном уборе из перьев, длинной мантии и со всеми атрибутами власти и богатства, имел такой вид, словно собрался на праздник. Он нисколько не напоминал главу потерпевшей поражение армии. Подбородок у касика был вздернут, словно он делал жалким испанцам огромное одолжение, соизволив поговорить с ними. Вокруг касика стояли его приближенные.

– Почтенный Малинцин, я вижу, что ваш народ силен и могуч, – сказал он Кортесу. – Мы подчинимся вашей власти. И я вижу, что к вам присоединилось много семпоальцев.

Малинцин перевела все, кроме обращения, Агильяру на язык майя.

– Почтенный Малинцин, семпоальцы ненавидят Моктецуму, и все же вы – гость Моктецумы. Почему?

– Он называет вас «Малинцин», – сказал Кортесу Агильяр.

– Скажи ему, что меня зовут Кетцалькоатль Кортес, а не Малинцин.

– Таков обычай. Так у них принято. Вы и она говорите как один человек.

– Мы говорим так, как говорю я. Скажите ему, что я, Кетцалькоатль Кортес, друг ему. Я Кортес. Я друг моих друзей. Я несу смерть своим врагам. Мы знаем о том, что Моктецума угнетает народы этой страны, и потому мы пришли издалека, из-за Восточного моря, чтобы освободить всех вас от податей, от рабства, от жертвоприношений. Мы принесли вам Слово величайшего из богов и объявляем вас вассалами величайшего императора в мире. Если вы поможете нам и ваши люди встанут на нашу сторону, мы одолеем подлого Моктецуму и его силы. Мы уничтожим Моктецуму.

Касик внимательно выслушал перевод Малинцин.

– Мы бедные люди. Мы в долгу перед Моктецумой, – начал касик. Он выражался в том же духе еще некоторое время и в конце концов закончил свою речь такими словами: – У нас нет выбора. Мы принимаем ваши условия.

– Они сдаются, – сказал Агильяр.

– Они считают меня богом?

– Нет, они видели, что ваших солдат можно убить.

– Слава богу, хоть лошадей не убили, за исключением тех двух, что они зарезали в самом начале.

– Они хотят знать ваши условия.

– Мои условия? – растерялся Кортес.

– Скажите ему, что нам нужны пища, вино и женщины, – встрял Берналь Диас.

Малинцин посмотрела на Берналя Диаса с отвращением.

– Передайте касику, что нам потребуются солдаты, его сильнейшие воины, его лучшие носильщики. У нас достаточно женщин, спасибо.

Кортес улыбнулся Малинцин. Она улыбнулась ему в ответ: «Ты спас мне жизнь». Но тут еще одна мысль пришла ей в голову: «Он спас мне жизнь. Значит ли это, что теперь я обязана ему жизнью?»

Глава 24

Тем вечером офицеры собрались в палатке Кортеса для того, чтобы обсудить битву. Командир сидел в кресле, а офицеры на земле.

– Который час? – спросил Кортес.

– Без двадцати девять, – ответил Нуньес.

Он так никому и не сказал о том, что Кай ранена. Аду сообщил ему, что Кай подстрелил кто-то из испанцев. Может быть, эта стрела попала в нее случайно, а на самом деле стрелявший целился в тласкальца?

Обмакнув перо в баночку со свежими чернилами, Берналь Диас записал в своей книге: «17 октября 1519 года».

– Мы победили, – сказал Исла.

– Они воюют для того, чтобы заполучить пленников, – вмешался Агильяр. – Пленники нужны им для жертвоприношений, так что у нас с самого начала было преимущество, Исла. Мы-то стреляли на поражение.

– Я думаю, что они забыли о необходимости брать солдат в плен, когда разгорелась битва, – возразил Исла. – По-моему, тут либо сам убьешь, либо тебя убьют.

– Они сражаются за свою страну.

– Франсиско, тебе всегда хочется о чем-нибудь поспорить. Позволю себе напомнить о том, что это страна короля Карла, страна, принадлежащая Испании, и, возможно, если король Карл был провозглашен императором Священной Римской империи, эта страна уже стала ее частью, – сказал Кортес. – Кроме того, мы воюем за нашу страну. Они бунтари.

– И как я только мог забыть? – проворчал Франсиско.

– Не забывай об этом.

– Мы не считали потери среди семпоальцев и ксокотланцев, сражавшихся вместе с нами, – заметил отец Ольмедо. – Среди них много убитых и раненых.

– Аду, негр, прекрасно проявил себя на поле боя, – добавил Нуньес.

Аду считал, что Кай кто-то специально выстрелил в ногу, так как по ране было видно, что в Кай целились.

– Ты прав, – согласился Кортес. – Он сражался лучше всех. Нужно его отметить. Давайте наградим его. Схожу за ним.

Ботелло, Малинцин и Аду оказывали раненым посильную помощь. Семпоальцы и ксокотланцы дорого заплатили за свой военный союз с Кортесом. Сейчас они вытапливали жир из тел мертвых тласкальцев, чтобы мазать им раны. Малинцин готовила припарки из мака и лимонника и отвары из листьев магеи. На покалеченные руки и ноги накладывали шины из узкой древесины и повязки из чистых тряпок. Лапа Ягуара, мясник, должен был помогать при ампутациях. Для этого ему выдали острый топор.

– Аду! – позвал Кортес, проходя мимо раненых. Аду не увидел командира. – Не бойся. Я хочу поговорить с тобой в моем шатре.

Аду взглянул на Малинцин, а затем на Ботелло. Те пожали плечами.

Ну вот, сейчас это произойдет. Он так и знал. Аду почувствовал, как у него задрожали, подкашиваясь, ноги. Его повесят? А может быть, удастся отделаться поркой? Аду в панике оглянулся, пытаясь понять, не удастся ли ему сбежать. Он стоял на поле, усеянном мертвыми и умирающими индейцами, многих из которых он, несомненно, убил сам. Ему некуда было идти, он ничего не мог поделать, и в действительности он не принял ничью сторону. Аду был здесь ни к месту, и, если бы он убежал, все бы о нем забыли. Но он последовал за Кортесом в его большой шатер, и при этом никто не направлял меч в его сердце и не приставлял к его голове мушкет. На нем не было рубашки и, конечно же, обуви, как всегда. Даже меча у него не было, так как этот меч ему не принадлежал. Покорно, как и подобает рабу, Аду шел навстречу своей судьбе. В конце концов, Жрица Смерти назначала встречу каждому рано или поздно. Так не следует ли ему приветствовать смерть как доброго друга?

В палатку Кортеса не вползали на четвереньках. В этом высоком шатре могло стоять в полный рост множество людей. Рядом находился навес, развевались флаги, и эта палатка казалась настоящей штаб-квартирой. Аду видел нечто подобное, когда его продавали на рынке рабов на Кубе: похожие матерчатые дома с коврами на полу, где на серебряных подносах подавали сладости и сироп, музыканты пели и играли, а вокруг стояли люди в кандалах, которых покупали и продавали.

– Ты храбрый человек, Аду, – сказал Кортес, садясь в кресло.

Все офицеры сидели на полу, так что в кресле Кортес казался еще выше, чем был.

– Я повторяю: ты храбрый человек. Ты славно сражался.

Аду немного склонил голову.

– Ты понимаешь меня?

– Да.

Кортесу нравилось, когда солдаты называли его Кортесом, но ему не понравилось, что Аду не сказал «капитан», «команданте», «генерал» или хотя бы «сеньор» или «дон». Этот раб казался таким же угрюмым, как его бывший хозяин, которого Кортес недолюбливал, но, в отличие от покойного Куинтаваля, Аду не вел себя подобострастно и лицемерно. У него была очень темная кожа, а тело поражало худобой, так что он напоминал обуглившуюся палку. Губы у Аду были пухлыми, а нос расширялся у кончика. Маленькие уши прилегали к голове, шея была длинной, а ноги голенастыми. Он не надел дублет, и потому были видны крепкие мышцы его торса и рук.

– Я хочу наградить тебя за то, как ты исполнил свой долг. Я отдам тебе лошадь Куинтаваля.

Аду не знал, кто сейчас ездит на этой лошади, но не сомневался в том, что этот человек не захочет ходить пешком.

– Мне не нужна лошадь.

– Ты станешь одним из моих офицеров.

– Yo soy un esclavo. Я раб.

– Когда все закончится, я обещаю тебе нечто большее, чем свободу.

Аду знал, что Кортес мог приказать ему все что угодно. Но пообещать что-то рабу? Что может быть большим, чем свобода? Аду увидел, как Берналь Диас записывает это обещание в свою книгу, плетя паутину из букв. Его записи напоминали испражнения крыс, останки насекомых. Он знал, что эти письмена многое значат для испанцев, как и золотые украшения, которые дарили им индейцы. Для него они не значили ровным счетом ничего.

– Это официальные слова. Берналь Диас их записал. Все по закону. Я обещаю тебе свободу, когда все закончится.

– А когда это все закончится? – спросил Альварадо, тут же пожалев об этом.

– Закончится, когда закончится. Все закончится, когда мы освободим ацтеков от их служения дьяволу, их варварских традиций, их коварного Моктецумы. Который час, Нуньес?

Нуньес вновь взглянул на часы.

– Десять минут десятого, сеньор Кортес.

Он волновался из-за Кай. Пора было отнести ей воду и еду. Нуньес посмотрел на Аду.

«Собственная лошадь», – думал Аду. Лошадей разводят для того, чтобы быстро перемещаться, не так ли? Ему будет легче сбежать на лошади, чем идти пешком, превозмогая усталость. Он не думал о побеге до этого момента, но сейчас у этих мыслей появилась плоть. Конская плоть.

– Вот ваш меч, дон Кортес, и я благодарю вас за него. – Аду протянул Кортесу меч.

– Нет, Аду, он твой.

– Мой?

– Можешь оставить его себе.

– Благодарю вас, – удивился Аду. – Надо же, лошадь и меч. Простите, дон Кортес, но что значит «нечто большее, чем свобода», господин?

– Земля, Аду. Земля.

Земля? Аду поражало то, что Кортес имел право раздавать землю. Что кто-то вообще мог владеть землей. Земля принадлежала земле.

– Какая земля, если мне будет позволено спросить, сеньор?

– Земля императора Карла. Земля Испании. Эти земли станут нашими, когда мы освободим их от ацтеков. Каждый получит имение и рабов. Мы ведь прибыли сюда не для того, чтобы марать руки земледелием. У нас будут земли, рабы и золото. Сейчас у нас много союзников. Тласкальцы сражались с нами, так как посчитали нас друзьями Моктецумы. Теперь, когда мы объявили о своих намерениях, в наших рядах окажутся не только семпоальцы и ксокотланцы, но и тласкальцы. Вместе мы создадим сильный союз. Мы движемся к победе.

– Я приму лошадь, – поспешно сказал Аду.

Ну, конечно же, он примет лошадь, как же иначе? Если он откажется, то это приведет его к смерти. Если он не будет повиноваться Кортесу, то это будет стоить ему слишком дорого. Он не готов отдать свою жизнь за смутную мечту о победе. Аду помнил, как Куинтаваль подмигнул ему перед смертью, но помнил и его ошибки: Куинтаваль слишком много болтал и не понимал сущности власти.

– Я рад, что ты примешь лошадь. Ты будешь таким же кабальеро, как и все мы.

Кортес обвел взглядом своих соратников – Альварадо, Нуньеса, Агильяра, Берналя Диаса, Исла. Отец Ольмедо тоже был одним из них. Но здесь находился и Франсиско, как бельмо на глазу.

– Еще что-нибудь, Аду?

– Мне хотелось бы получить рубашку, господин. И какую-нибудь обувь, господин. – Аду покосился на свои ноги.

Ходить босиком хорошо на берегу моря, даже когда жарко, а еще на мягких лесных тропинках, даже когда мокро. Но сейчас путь стал слишком скалистым…

– Франсиско тоже нужна обувь, господин, – добавил Аду.

– Мне не нужна обувь, – запротестовал Франсиско. – У святого Франциска обуви не было.

– Помолчи, Франсиско, – оборвал его Исла. – Пока кто-нибудь не отрезал тебе ноги.

Аду покосился на Нуньеса. Он думал о Кай. Когда его отец повредил ногу, у него начался жар и ночью он звал свою мать. Взрослый человек, имевший жену и детей, звал мать. Ужасно, до чего могут довести человека боль и страх! Всего несколько мгновений назад Аду хотелось броситься бежать и он представлял себе, как бежит во тьме, бежит вперед, не останавливаясь, бежит… и тут стрела вонзается в его сердце. Нуньес кашлянул. Аду посмотрел на него, и Нуньес кивнул. Да, лучше ничего не говорить Кортесу и его офицерам о Кай.

Глава 25

Жители Чолулы поклонялись Кетцалькоатлю, и в городе стоял большой храм в его честь. Когда Кетцалькоатль отправился в странствия после изгнания, он якобы остановился здесь, чтобы отдохнуть перед путешествием к Восточному морю. Соответственно Кортес считал, что Чолула окажется гостеприимным местом, где испанцы смогут передохнуть. Этот город был расположен в двух днях перехода от Теночтитлана и платил Моктецуме дань. Здесь говорили на языке науатль. Располагалась Чолула неподалеку от дороги, соединяющей Попокатепетль, Курящуюся Гору, и Истаксиуатль, Гору Белой Женщины. По легенде, эти два вулкана когда-то были несчастными любовниками. Дома в Чолуле не были пыльным рядом шалашей в сухой пустыне или хижинами на краю ущелья. Храмы, городские сооружения и все жилые дома окружали сады с террасами и прудами. Город повсеместно украшали цветы, хотя тут было сухо и холодно. Нога у Кай заживала хорошо. Она ехала на лошади Нуньеса, а Аду вез на своей лошади Франсиско. Они оба надели сандалии с пеньковыми подошвами, которые еще называли «уарачи». Эту обувь им выдали из испанских запасов. Жители Чолулы, радостно поприветствовав новоприбывших, немедленно подарили им двенадцать девушек.

– Примите в дар мою дорогую и любимую племянницу, сестру, дочь, – насмешливо шепнула Маакс Кай. – Она не раз пригодится вам в жизни: умеет готовить, молоть, шить, ткать, может носить тяжелые грузы под лучами палящего солнца, а в случае необходимости понесет на спине и вас. Ест она немного и каждой ночью безотказно будет раздвигать для вас ножки.

– Еще женщины, – просиял Кортес.

Число идущих с испанцами женщин постоянно увеличивалось, а ведь их нужно было кормить, они не могли сражаться как солдаты, пусть и ублажали мужчин ночью и помогали днем готовить еду, но все же эта толпа замедляла продвижение экспедиции. Исла придумал хитрый план, по которому рабынь следовало тренировать как амазонок, но Кортесу эта идея не понравилась.

Малинцин смотрела на Кортеса. Кортес смотрел на девушек. Он выбирал себе наложницу на эту ночь. Выберет ли он ту, с глазами навыкате? Или эту, с улыбкой ребенка? Или ту, у которой соски торчали вперед, словно наконечники стрел, а бедра были узкими? Малинцин знала, что ему нравится: хорошие зубы, крупный нос, большие ступни, длинная шея, густые волосы на лобке. Впрочем, отклонения от этих правил Кортеса тоже не расстраивали, а незнание языка не являлось для него преградой. Малинцин сказала себе, что ей все равно, да и как ей может быть не все равно, ведь он чудовище, он повесил собственных солдат, отрезал руки послам, не стеснялся никакой жестокости. Он никогда не женится на ней, разве что его жена умрет. С другой стороны, он всего лишь мужчина, не так ли? Он военачальник и действует так, как следует поступать военачальнику. В конце концов, он спас ей жизнь. Уже за это она обязана принести ему в дар свою верность, любовь, преданность и страсть.

Офицеров в Чолуле поселили в просторных помещениях – беседках, сооруженных во дворах. Покрывали эти беседки вьющиеся ипомеи с голубыми и белыми цветами. Черные бабочки и зеленые с алой грудью колибри порхали над оранжевыми цветами георгин. Ряды беседок прилегали к небольшим крытым коридорам, построенным из камня. Горный воздух был чист.

Вечером первого дня испанцы вместе со своими семпоальскими, ксокотланскими, а теперь и тласкальскими союзниками буквально свалились с ног от усталости. Каждый спал на своей циновке, не нуждаясь в женщине, за исключением разве что Нуньеса, который всегда оставался рядом с Кай и не мог спать, не обняв ее и не опустив ладонь ей на талию или на волосы. Он прислонялся головой к ее спине и обнимал ее ногой. Другие мужчины насмехались над ним из-за этого, говоря, что он раб рабыни.

Прибыв в Чолулу, женщины, которых сейчас был целый легион, начали разбирать припасы, чистить кухонные принадлежности, запылившиеся от песка, выбивать циновки и одеяла. Лапа Ягуара тоже не имел возможности отдохнуть, так как ему пришлось освежевать недавно пойманных животных с красным мехом и длинными хвостами, которых испанцы называли zorro^[54], и дичь.

– А ты знаешь, что лягушачьим ядом не смазывают дротики, чтобы не испортить мясо? – спросил Лапа Ягуара у Маакс. – Говорят, что Теночтитлан – город золота. Он сияет на солнце, радуя своим видом Уицилопочтли.

Лапа Ягуара не переставал болтать.

– Франсиско говорит, что это город Бога, – ответила Малинцин.

– Франсиско не знает, что это город наших богов.

В детстве Лапа Ягуара слышал истории о том, что в этом городе вместо улиц проложены каналы, так что люди подплывают к дверям своих домов на каноэ. Храмы Уицилопочтли, бога войны и солнца, бога-покровителя мешика, а также храмы Тлалока, бога дождя, размещались в пирамидах высотой в сто четырнадцать ступеней. Эти пирамиды были даже выше храма солнца в Теотиуакане. Факелы в этих храмах горели днем и ночью. Где-то внутри пирамиды находилась тайная комната, полная сокровищ. Дворец Моктецумы был самым красивым на земле. Император имел сотни жен и наложниц. Он завел собственный зоопарк с животными со всех уголков империи – ягуарами, муравьедами, паками, вилорогами, агути, гризонами, лисицами, волками и койотами, кинкажу, ленивцами и обезьянами разных видов, пекари, луговыми собачками, крокодилами и крупными ящерицами. Там даже содержалось самое удивительное животное на земле – аксолотль с жабрами в форме папоротника, не говоря уже о рыбах, черепахах и водоплавающих птицах. В зоопарке Моктецумы был устроен вольер для птиц с покрывавшей множество деревьев сеткой. На ветвях жили птицы, а королевские садовники ухаживали за деревьями в вольере.

Лапа Ягуара также слышал о том, что все женщины в Теночтитлане носили уипилли с красивой вышивкой и юбки из хлопка тоньше перьев. Сандалии жителей столицы украшали бирюза и янтарь, а еще тесемки, выкрашенные в красный, голубой и зеленый цвета. Женщины в Теночтитлане были самыми красивыми в империи. Лапа Ягуара считал, что в Теночтитлане дети никогда не плакали, за исключением, конечно же, тех, кого бросали в реку во время Праздника дождя в честь Тлалока. Все девочки и мальчики в столице ходили в школу.

На следующее утро после прибытия в Чолулу Малинцин и Кай вместе с другими женщинами отправились к реке, чтобы постирать одежду и набрать воду в кувшины для уборки, готовки и питья. Кувшины в Чолуле были черными, как и в Оаксаке, покрытыми желтыми и черными узорами с вкраплениями красного, как было принято на севере. Старушка, с которой они шли к реке, сказала, что эти кувшины действительно изготовили в Оаксаке. Чолульцы покупали соль у майя, добывавших ее на соляных равнинах, выменивали сухофрукты на меха с юга и пшено с запада. Перья они получали с южного побережья, ведь именно там жила птица кетцаль, чьи длинные зеленые перья имел право носить лишь император. Драгоценности и другие товары, ткани и орудия поступали из столицы, где на службе у императора состояли лучшие ремесленники империи.

Старушка наблюдала за Малинцин, снявшей уипилли и куитль. Девушка погрузилась в воду с одеждой в руке. Ей нужно было постирать две белых рубашки Кортеса, шелковую и шерстяную, а еще его белые шелковые штаны и дублет с зигзагообразными стежками и буфами. Кай до сих пор хромала после ранения в ногу. Будучи очень стеснительной, она вошла в реку в одежде, собираясь раздеться уже под водой, чтобы никто ее не видел.

– Кто твой муж? – спросила старуха у Малинцин.

– У меня нет мужа.

– Почему у такой красивой девушки нет рабыни, которая постирала бы ей одежду?

– Я сама рабыня.

Вода в этой части реки была чистой, и Малинцин чувствовала, как песок щекочет ей пальцы. Черные рыбешки плавали у нее под ногами. На берегу лежало множество валунов, на которых они затем разложили одежду, чтобы та высохла. Малинцин представила, что Чолула станет последней точкой на их пути. Она мечтала поселиться в этом маленьком городке. Почему все не может быть так просто? Иногда во время перехода Малинцин казалось, что ее жизнь – это дорога и она вечно шла по этой дороге, не останавливаясь, не в силах найти место, которое стало бы ее домом. Если она выживет после похода в Теночтитлан, что случится потом? У нее не было ответа на этот вопрос. Ботелло, умевший предсказывать судьбу по линиям на ладони и чайным листьям, опускавшимся на дно чашки, сказал, что Малинцин умрет молодой, но о ней будут помнить многие поколения. Когда она спросила у него о Кортесе, Ботелло лишь отмахнулся, будто пытаясь отогнать неприятные мысли.

– В жизни мы часто не получаем того, чего хотим, и страдаем от этого, – сказал ей Ботелло. – Дорогая Малинче, мы получаем лишь то, что получаем, и должны научиться жить с этим.

Малинцин тогда ответила ему, что ей не нужна помощь провидца, чтобы понять это.

– Если ты уж так хочешь знать, то Кортес обречен: он преднамеренно убьет свою жену. Он предстанет пред судом за то, что нарушил закон, и будет отчитываться в совершенном преступлении перед нашим королем. Потомки будут с презрением произносить его имя. Кортес не получит власть, потому что слишком силен. Он умрет разочарованный, и даже его труп будет осквернен, – вздохнул Ботелло.

Малинцин не верила Ботелло. Ведь как Кортес мог нарушить закон? Он сам закон, и он никогда не умрет в разочаровании.

– Как он убьет свою жену?

– Он ее задушит.

В это Малинцин поверила, и ее сердце забилось чаще, но затем она взяла себя в руки.

Старуха у реки не прекращала что-то ей говорить.

– Судя по всему, ты правда не рабыня, а принцесса, ведь тебя зовут Малинцин. Почему они называют тебя Малинче?

– У меня много имен.

– А вот у меня никогда не было настоящего имени, – вмешалась Кай, сидевшая рядом на камне.

– Вы обе милые девочки, – сказала старуха. – Как жаль, что вы умрете.

Во время битвы с тласкальцами Малинцин опасалась за свою жизнь. Во время перехода она тоже иногда чувствовала опасность и пугалась, но здесь, в этом прекрасном городе, боги подземного мира, казалось, спали и хранили молчание. Более того, она уже давно не чувствовала присутствия шпионов мешика, как в начале путешествия. Уже на подступах к Теночтитлану, по словам тласкальцев, им придется пройти между горами, плюющимися огнем, а горы эти такие высокие, что достигают ступней богов. Затем им придется идти под густым белым дождем, настолько холодным, что он собирался кучками на земле, будто с неба падали птицы с белыми перьями и засыпали сном мертвых. Испанцы называли этот дождь снегом, la nieve. Придется идти через леса и горы, где трудно дышать. Так говорили тласкальцы. Малинцин хотелось замереть, закрыть глаза, подождать, пока все закончится.

– Мы не умрем, матушка, – сказала Малинцин старушке, сокрушавшейся о том, как красива Малинцин и как жаль, что она умрет вместе со всеми остальными.

Пока Малинцин стирала одежду, Кортес, сидя в кресле за столом в своей комнате, писал письмо.

– Как мне начать, Берналь Диас?

– «Достопочтенный, величайший император мира!»

– Нет, это недостаточно почтительное обращение. Может быть, стоит написать «высочайший, могущественнейший и блистательнейший принц, сильнейший из королей и правителей, сердце католической веры»?

– Звучит неплохо.

Берналь Диас не понимал, как император сможет получить это письмо. У них не было ни почтовых голубей, ни соколов, которых использовали мавры, да и ни одна птица не преодолеет расстояние до Испании, перелетев через океан. У тласкальцев и семпоальцев были гонцы, передававшие послания на побережье. Торговцы и послы, купцы и сборщики податей путешествовали по стране. Но когда гонец доберется до побережья, что будет потом? Пуэртокарреро уплыл, и никто из жителей Веракруса не осмелится отчалить от берега на корабле, оставшемся в бухте. Берналь Диас знал, что сейчас в море слишком много пиратов, воров и англичан.

– Говорят, король Карл настолько благочестив, что репетирует собственные похороны: его семья и придворные надевают траурные одежды и наблюдают за тем, как король ложится в гроб, складывая руки на груди. Когда он закрывает глаза, они начинают произносить заупокойные речи, восхваляя его достижения.

– Qué lástima! Какая жалость! Он еще безумнее своей матери Хуаны.

Берналь Диас не понимал, как Кортес, которому было известно обо всех странностях короля, мог почитать его и завоевывать от его имени целый континент. Но в конце концов, король есть король.

– Может быть, написать так: «Почтенный император Карл, вскоре империя Моктецумы станет вашей. Здесь есть множество диковинок, способных порадовать вас»?

– Помните о том, что следует все время употреблять слово «вассалы». Королю это понравится.

– Какое хорошее слово, Берналь! Ты видел женщину с заячьими зубами среди наложниц, что подарили нам чолульцы?

– Да, я ее заметил. – Берналю Диасу нравилось брать женщин ночью на циновку, но он предпочитал, чтобы они держались от него подальше днем. – Милая девчушка.

Кроме того, Берналь Диас слышал о заболевании, распространившемся среди итальянцев, спавших с чужеземными дикарками. Это ужасная болезнь начиналась на гениталиях, постепенно поднималась к голове и разрушала мозг. Берналь Диас молился о том, чтобы в этих краях такой болезни не было. Странно, но Берналь Диас заметил, что ни у одного из индейцев нет следов оспы. Ни один из них никогда не болел оспой! В испанской деревне, где он родился, многие перенесли это заболевание, но самого Берналя Диаса оно обошло стороной.

– Так значит, ты никогда не думала о том, чтобы выйти замуж? – не отставала старуха у реки.

– Как я уже сказала, – ответила Малинцин, – я рабыня.

Постирав одежду, Кай разложила ее на камнях и, завернувшись в накидку Нуньеса, пошла вперед. Она по-прежнему прихрамывала, но с каждым днем ей становилось все лучше. Кай переняла у испанцев привычку спать днем.

– Берналь Диас, а что насчет золота? Как ты думаешь, следует ли нам рассказать императору о золоте?

– Лучше сначала написать о том, сколько душ мы спасли, а уже в конце упомянуть о золоте, но не вдаваясь в подробности.

– Да, ты прав. Я понимаю.

Франсиско улегся под деревом. Он искупался в реке перед тем, как на берег пришли женщины, и вместо тяжелой шерстяной рясы надел легкую хлопковую накидку. Было прохладно, но ему это не мешало. Рядом с ним стояли его новые ботинки. Ну разве это не рай? Как мало нужно человеку для того, чтобы чувствовать себя счастливым! Франсиско ощущал, что Бог совсем рядом, и от его присутствия ему хотелось плакать. В последнее время он думал о Боге меньше обычного из-за того, что переход был таким трудным. Поцеловав свой деревянный крестик, Франсиско помолился, сказав себе: что бы ни случилось, он должен помнить об этом рае, должен держать это воспоминание в своем сердце, чтобы можно было пережить все это заново в любой момент и получить поддержку в плохие времена. Он мог бы вытаскивать это воспоминание из своего сердца и утешаться им, как женщины утешались, глядя на свои медальоны.

Аду гулял вместе с Ботелло.

– Говорят, что бутоны на кактусах и белые семена ипомеи, называемые «ололиуки», или «бадо», очень хороши. Черные семена ипомеи употребляют для того, чтобы вызвать видения. Бутоны кактуса, теонанакатли, и дурман-траву принимают при зубной боли, а из мака готовят лекарства от кашля. Бутоны кактуса пейотля оказывают разное воздействие – вызывают возбуждение, удовольствие, эйфорию, спокойствие. Ты слушаешь, Аду?