Текст книги "Ночь печали"

Автор книги: Френсис Шервуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)

Иногда на поиски приключений вместе с Франсиско и Ботелло отправлялся и Аду. Ему нравилось измерять взглядом поля, выяснять, насколько проходимы глубокие джунгли, исследовать тропы, пригодные для бегства. Если он убежит, насколько далеко сможет уйти? Как он станет жить? Примут ли его к себе те индейцы, что следили за ним из кустов? Принесут ли его в жертву? Семпоала находилась недалеко от побережья, земля и климат тут были хорошие, но Аду не мог предсказать, как изменится ландшафт при дальнейшем продвижении в глубь континента, увидят ли они там мангровые деревья, джунгли, саванны, равнины, пустыни, горы, а также опасных зверей.

– Аду, – отвлек его Куинтаваль, – прекрати ерзать, иначе отправлю тебя к другому костру и придется тебе сидеть с солдатами, а не с офицерами.

Испанцы и индейцы делились друг с другом любимыми кулинарными рецептами. Любимым блюдом Альварадо были бычьи яйца. Когда он сказал об этом, все покосились на отца Ольмедо, чьи выдающиеся достоинства привлекали к себе внимание спутников в купальне. Малинцин никогда не видела быка, но, когда она попыталась перевести это, касик и все его окружение рассмеялись.

– Bolas^[31], – сказали испанцы.

Те, кто не надел полного боевого облачения, схватили себя за промежность и устроили из этого целое представление. Семпоальцы тоже стали демонстрировать свои достоинства сквозь макстлатли. «Дети, – подумала Малинцин, – niños».

– Придурки, – признал Исла. Он-то редко проявлял эмоции.

Аду всегда обращал внимание на звуки и потому первым услышал топот ног по мягкой земле. Вездесущие шпионы мешика следили за ними с момента высадки на Юкатане, будто мартышки свисали с деревьев, прятались за кустами, а сейчас наблюдали за садом из различных укрытий, но это приближались не они. Малинцин тоже услышала шаги. Четыре человека? Их походка была шаркающей, и они вовсе не старались осторожно переставлять ноги. «На них надеты сандалии с гладкими подошвами из кожи оленя», – подумала она.

Отец Ольмедо спросил: любит ли кто-нибудь выпивать глаза из головы вареного теленка? Каждый глаз можно высосать одним глотком.

– Превосходное лакомство, – согласились с ним некоторые из присутствующих.

– Суп из бычьих хвостов, – предложил Ботелло и, подскочив, изобразил быка, бегая по кругу с приставленными к голове пальцами.

– Я что-то слышу. – Альварадо нервно оглянулся.

В клетках залаяли испанские собаки. Лошади на лугу начали ржать.

– Кто там? – крикнул один из охранников на испанском, будто ожидая ответа.

Внезапно все обрадовались приказу Кортеса всегда носить нагрудники. Неуклюжие, будто черепахи, офицеры поднялись на ноги и схватились за мечи. Наконец-то это услышали все – зловещий звук барабанной дроби. Когда группа чужаков приблизилась, Малинцин поняла по символам, вышитым на туниках, – орлу на кактусе, – что они представляли империю. Они не были воинами, так как носили волосы распущенными, а не связанными в гордый узел на затылке, как люди, бравшие врагов в плен. Не было на них и длинных накидок пипильтин, одежды аристократии, как и штырей в губах и носу, ведь это дозволялось лишь высокопоставленным ацтекам. Они не принесли с собой никаких товаров, а значит не были торговцами. Толстый касик попытался встать с носилок, ему понадобилась помощь.

– Кто это? – спросил Кортес.

– Империя, – ответил Агильяр.

– Империя! – Крик разлился в темноте ночи, и солдаты, спавшие в своих шатрах или развлекавшиеся с рабынями, поспешно встали в строй и двинулись в центр города, опустив ладони на рукояти мечей.

Группа чужаков приближалась.

Солдаты уже находились всего лишь в двух шагах от них.

Двое чужаков закрыли носы цветами.

Охранники касика заслонили его своим телом.

Один из чужаков сделал шаг вперед. Их было всего лишь четверо, они не имели даже щитов, а из оружия у них на поясе висели лишь обсидиановые ножи.

– Это сборщики податей из столицы, – шепнула Агильяру Малинцин.

– Сборщики податей, – зашушукались вокруг на испанском и наречии майя. – Им нужна дань.

Предводитель чужаков ударил в землю своим деревянным посохом, покрытым узором, изображавшим бой ягуара со змеей.

– А в какой форме тут платят дань? – осведомился Кортес.

Его солдаты уже обыскивали окружающую территорию в поисках золотых шахт. Почти все испанцы занимались золотоискательством и проводили дни, просеивая песок реки, а когда горожане шли на поля, испанцы отправлялись искать золото на складах в хижинах и домах. К сожалению, дворец всегда охранялся, но Кортес обещал своим солдатам изобрести способ разыскать золото в Семпоале, прежде чем они выступят в Теночтитлан.

«Сборщикам податей нужны маис, соль с соляных равнин, бобы, чили, крупы, мех, хлопок…» – начала перечислять Агильяру Малинцин, но тут их прервали громкие рыдания.

– Что? Что случилось? – Кортес посмотрел на Малинцин.

Касик, закрыв лицо руками, что-то бормотал, и в его словах изливалась вся мировая скорбь.

– Моктецума требует десять девушек, – сказала Агильяру Малинцин.

– Рабынь? Наложниц?

– Жертв.

Касик откинулся на носилки и, закрыв лицо веером из перьев, ни на кого не смотрел.

– Это называется уей текульуить. Девственниц со всей империи доставляют в столицу на Праздник кукурузного початка. Они танцуют перед пирамидами Уицилопочтли и Тлалока. В последнюю ночь танца к ним подкрадываются мечники и отрубают им головы.

Сад, украшенный цветами, из праздничного превратился в похоронный.

– И что это значит – для нас, я имею в виду? – спросил у Агильяра Кортес.

– Они не просят нас приносить себя в жертву, команданте.

– Я имею в виду – стратегически. Нашу задачу здесь, в Мешико.

– Давайте поприветствуем почтенных сборщиков податей, – пробормотал из-за веера касик. – Отведите их в купальню.

– Что он делает? – спросил у Агильяра Кортес.

– Это знак уважения к гостям, – пояснила Малинцин.

– А почему бы не утопить этих сборщиков податей в купальне, Кортес? – Исла всегда оказывался по правую руку от своего командира, всегда знал, откуда дует ветер, кто что делает, почему делает и где. – Или медленно сварить их, словно раков?

– Как они могут? – закатил глаза Кортес. – Это приведет к войне со столицей.

Вскоре вокруг засуетились слуги, подносящие чистые макстлатли, пищу и напитки. Испанцы, бывшие гостями касика, разбрелись по своим комнатам и шатрам. Праздник завершился. Альварадо, Нуньес, Исла, Пуэртокарреро, Берналь Диас, Ботелло, Агильяр и Куинтаваль направились в комнату Кортеса, чтобы выпить перед сном бренди. Впрочем, Пуэртокарреро от приглашения в конце концов отказался, заявив, что слишком устал. Он предпочитал пить в одиночестве, чтобы его не отвлекали вежливые разговоры. Аду пришлось остаться, так как он был нужен Куинтавалю. Франсиско, проснувшийся от поднявшейся суеты, тоже пошел к Кортесу, так как Ботелло любил поболтать с кем-нибудь после важных встреч. Отец Ольмедо тоже присоединился к ним, поскольку группе, возможно, понадобится религиозное утешение. Малинцин направилась туда, потому что Кортес не сводил с нее глаз.

– Итак, Агильяр… – начал Кортес.

Офицеры сидели вдоль стены, ибо стул был только у Кортеса, точнее, дантовское кресло, привезенное из Испании на Гаити, а затем на борту флагмана «Санта-Мария» – в Новый Свет. Индейцы не украшали свои дома мебелью и по утрам сворачивали циновки для сна, ставя их в угол.

– Четыре года назад жители Семпоалы проиграли сражение с объединенными силами Моктецумы, Такубы и Тескоко, – рассказал им Агильяр. – Каждые восемьдесят дней они платят треть своих ресурсов столице. Этот внеочередной визит сборщиков податей, видимо, как-то связан с нашим присутствием, а у касика Семпоалы несколько молодых дочерей-девственниц.

– Вот как? – У Кортеса сложилось впечатление, что испанцам уже подарили всех незамужних женщин в этом городе.

В своей комнате толстый касик разговаривал с приближенными.

– Эти мешика морят нас голодом, – ворчал он.

Как правило, водку, пульке, употребляли очень редко, но сегодня выдалась такая ночь, когда можно было и выпить. Бочонок с пульке передавали по кругу.

– Если мы умрем, чем это поможет Моктецуме? Может быть, новый Кетцалькоатль Справедливый спасет нас?

– Возможно, это наш шанс, – медленно сказал Агильяру Кортес. – Передать известие Моктецуме. Произвести на него впечатление. Который час, Нуньес?

– Девять вечера, сеньор Кортес.

Касик трясся на носилках, размахивая руками и ногами, словно младенец, лежащий на спине.

– Как мы можем остановить все это? Нам больше некого приносить в жертву богам в храмах. – Он приказал трем придворным оцарапать до крови уши и голени и взмолиться богам о прощении за то, что ритуалы не исполнялись должным образом.

– Моктецума знает, что мы здесь, – мягко отметил Аду.

– Что здесь делает черная собака? – повернулся к Куинтавалю Кортес. – Он не офицер.

– Одна голова хорошо, а две лучше, – возразил Куинтаваль.

– Голова? С каких это пор у раба есть своя голова на плечах? – Кортес грустно покивал, будто печалясь о наступивших временах варварства. – Где ты потерял свою голову, Куинтаваль? Ты привел эту perro el pedazo de negro^[32], эту дворнягу на встречу офицеров? No sabe nada^[33]. Откуда тебе известно, что Моктецума знает о нашем присутствии здесь, раб?

– Его шпионы тут повсюду, – ответил Аду. – Они прячутся среди кукурузных стеблей, у реки, среди цветов, за валунами. Они следили за нами с самого первого дня на побережье, el primer día.

Кортес посмотрел на Агильяра и Исла. Стоит ли доверять рабу? ¿Es verdad?^[34]

– Но это означает, что Моктецума собирается убить нас всех. – Куинтаваль испуганно оглянулся. – Я думаю, сейчас наилучшее время, чтобы уехать отсюда и вернуться на Кубу.

– Уехать, Куинтаваль? Это немыслимо. Да что ты за солдат?

– Нас тут только четыреста, а у Моктецумы тысячи людей. Это будет не бой, а бойня.

Касик размышлял вслух:

– Мы можем принести в жертву кого-то из наших, чтобы ублажить богов. Несомненно, проблемы со столицей начались из-за того, что мы не почитали богов должным образом. Так было всегда. Кто-то должен умереть, чтобы другие жили.

– Зачем же ты приехал в эти земли варваров, – спросил у Куинтаваля Кортес, – если не для сражений?

– Потому что губернатор Веласкес, оплативший наше путешествие, мой родственник. – Куинтаваль явно растерялся. – Я ехал сюда вовсе не для того, чтобы идти войной на столицу, захватить эту страну ради Испании и Папы Римского и посылать золото в метрополию. Я знать ничего не хочу об этой стране и не испытываю преданности к молодому королю Карлу Пятому, который, позвольте напомнить вам, вырос в Голландии, так что ему пришлось учить испанский как иностранный язык. А его мать, Хуана Безумная, таскавшая за собой труп мужа? Почему я должен умирать ради них?

Аду замер, пытаясь передать свое беспокойство легким движением бровей. Куинтаваль слишком много болтал, и когда-нибудь это доведет их обоих до беды.

– А наше оружие? Зачем мы привези его, Куинтаваль?

Встав с кресла, Кортес прошелся по комнате и, остановившись перед Куинтавалем, заставил его подняться на ноги.

– Для защиты и небольших сражений, Кортес.

Рассмеявшись, Кортес повернулся и ткнул пальцем в Альварадо.

– Альварадо, почему ты приехал сюда?

– Я, господин?

– Да, ты.

– Чтобы служить моему капитану.

– Я приехал сюда ради золота, – сказал Исла.

– Золото. – Эти слова прошуршали по комнате и выползли наружу в ночь, так что те солдаты, которые уже укрылись в своих шатрах, подхватили его, будто молитву. – Сантьяго, Сантьяго, святой Иаков, святой заступник Испании. Золото, золото, Бог, Бог, святой Иаков. Oro, Dios, Santiago.

– Ну вот. В том-то все и дело. Мы все согласны друг с другом. Вторжение должно быть полномасштабным. Мы нападем на Теночтитлан и искореним варварские жертвоприношения в самом сердце империи. Если вы не заметили, мы поддерживаем дружеские отношения с касиком Семпоалы, поэтому он даст нам солдат для нашей благородной миссии. Или вы думаете, что мне нравится весь день лежать на носилках?

– Я полагал, что мы отдыхаем перед путешествием к сердцу страны, – сказал Берналь Диас, поднимая голову от своей книги.

– Есть многое, о чем тебе неизвестно, Берналь Диас. – Кортес осмотрел комнату. – А в некоторых из вас слаба вера.

– В Бога? – Отец Ольмедо тоже обвел комнату подозрительным взглядом.

– Вера в меня, вашего командира, вашего генерала, мэра Веракруса, позволю себе напомнить вам, первого испанского города на этом континенте. – Голос Кортеса то поднимался, то опускался.

Кортес ходил взад-вперед по комнате, а его спутники придвинулись к нему поближе. Малинцин, понимавшая далеко не все слова, чувствовала, что происходит нечто важное. По кругу передавали стеклянный графин с бренди, бывший не только свидетельством товарищества, но и залогом круговой поруки.

– У меня есть план, – сказал Кортес, поднимая палец вверх. – Мы можем использовать сборщиков податей.

– И накликать на себя гнев Моктецумы? – встрял Куинтаваль. – А как же шпионы, о которых сказал нам Аду, Кортес?

– Но ты же не боишься каких-то жалких дикарей, спрятавшихся в кустах, Куинтаваль?

– Боюсь, Кортес. Моя жизнь дороже золота.

– Ты жалкий трус, Куинтаваль. Ты не мужчина, ты не один из нас.

Франсиско поперхнулся и, прикрыв рот, сделал вид, что закашлялся.

– Вы что, думаете, я не знаю, что делаю, друзья мои? – Кортес расправил плечи, ведь тот, кто знает, что делает, никогда не сутулится. – У нас есть враги. Вы что, не понимаете?

На данный момент наиболее серьезными врагами их группы, по мнению Нуньеса, были москиты и, конечно же, жаркое солнце. Ботелло в какой-то степени сумел справиться с москитами, сделав из трав и жира мазь. Кроме того, Ботелло советовал всем покрывать обнаженную кожу грязью, чтобы она не обгорала на солнце. Нуньес был рад тому, что может тут соблюдать шаббат, так как солдаты долго не ложились спать и поздно вставали утром. Ему пришлось покинуть Испанию и отправиться в Вест-Индию, потому что новые правители, Изабелла и Фердинанд, издали указ об изгнании из страны евреев. С Гаити он уехал из-за жестокости и чванливости жителей этого острова – жить там было не легче, чем в Испании. Да и здесь атмосфера становилась не очень-то дружелюбной. А ведь ему уже исполнилось сорок пять, он был стар.

– Это Рубикон, – тихо сказал Агильяр.

– Говори громче.

– Это Рубикон, – повторил Агильяр.

– Может быть. – Кортесу польстил намек на Юлия Цезаря. – Там есть золото, есть и империя. Чем больше мавров, тем больше трофеев. Агильяр, скажи толстому касику, что мы зайдем к нему.

Когда все остальные отправились к себе на циновки, а часовые уже были выставлены, Малинцин, Агильяр и Кортес вошли в покои касика. Касик лежал в своем гамаке с мокрой тряпкой на лбу. Красивая молодая женщина массировала ему ноги, а лучшие воины стояли вокруг него, размахивая опахалами. У касика ужасно болела голова.

– Конец наших дней близок, Кетцалькоатль, – сказал он Кортесу при помощи двух переводчиков. – Когда-то мы были великим народом.

– Не говори этого, дорогой касик, – перевела Кортеса Малинцин. – Ваш народ по-прежнему велик и таким и останется.

– Очевидно, боги сердятся на нас. Кетцалькоатль, ты тоже сердишься?

– Нет, почтенный касик. Но вы должны убрать своих идолов, прекратить жертвоприношения и очистить свои храмы от крови. Вам нужна защита нашего Бога. Нашего величайшего Бога. Он силен. – Малинцин было противно произносить эти слова, и потому она говорила очень тихо.

– Но вашего молодого бога подвергли пыткам, – возразил касик. – Как ваши боги защитят нас? А ты, Кетцалькоатль? Что сделаешь ты?

– Нет, нет. – Кортес беспомощно оглянулся. – Объясни ему, Агильяр. Объясни Малинцин.

– Наш молодой Бог после смерти вознесся на небеса, – сказал Агильяр. – Он присоединился к своему Отцу, сильнейшему из всех богов. Он всемогущ.

Малинцин перевела это в великом смятении, ожидая, что земля дрогнет под ее ногами.

– Но он позволил своему сыну умереть.

– Потому что Он так любил нас. – Малинцин говорила монотонно, переводя лишь слова, не понимая, о чем говорит Кортес.

– Что? – удивился толстый касик.

– Кетцалькоатль, – сказала Малинцин, надеясь, что не врет, – я имею в виду старого Кетцалькоатля… Боги наказали его за то, что он создал людей, подарил им ремесла и земледелие, касик.

– Боги, – вздохнул касик. – Что им нужно, хотел бы я знать.

Агильяр сообщил Кортесу, что ему следует сменить тему разговора, и тот кивнул.

– У нас не хватает средств, чтобы выплатить дань сборщикам податей, – продолжил касик. – И я уже не говорю о девушках для жертвоприношения.

– У касика не хватает еды, – сказал Кортесу Агильяр.

– Мы благодарны вам за гостеприимство. Вы наши братья, hermanos^[35]. – Кортесу хотелось приобнять касика, и он сделал бы это, если бы объятия помогли касику утешиться. – Скажи ему, чтобы он не терял надежды, – велел Кортес. – Он должен посадить сборщиков податей в тюрьму и показать Моктецуме, что отважные люди могут сопротивляться.

– Но ведь тогда тысячи мешика окружат наш город и убьют нас всех, Кетцалькоатль.

– Мы с помощью нашего могущественного Бога Отца защитим вас. Именно так я, Кетцалькоатль… – Кортес запнулся. – Мы поможем вам. Стратегией и солдатами.

– Но вас так мало…

– Придет и больше.

– С небес?

– А главное – у нас есть громовые палки, летающие шары, огромные лошади, мечи, что острее всех ваших ножей, собаки-людоеды.

– Да, – признал касик.

Агильяр спросил у Кортеса: правда ли, что сюда приплывут испанцы?

– Возможно. Это известно лишь Богу. – Кортес оттащил Агильяра в сторону.

– Агильяр, ты не заметил, что она уже немного понимает испанский? Нужно быть осторожнее в разговорах.

– Но ведь вы доверяете ей, команданте? – Агильяр пребывал в хорошем настроении. Если приплывет еще хотя бы один корабль, он сможет вернуться в Испанию. Quizás^[36].

– Мы всегда будем на твоей стороне, великий касик. – Кортес покосился на Малинцин, и этот взгляд согрел ее, словно пульке, которую она однажды попробовала на похоронах.

Такой взгляд Кортеса убедил ее в том, что он считает ее своей женой. Малинцин почувствовала гордость.

– Мы клянемся тебе, касик. – Кортес прижал руку к сердцу, на мгновение забыв о местных обычаях, связанных с этим органом.

Он взглянул на донью Марину, подумав: «Она охвачена страстью, она моя рабыня на циновке, и не только».

– Донья Марина, ты понимаешь меня, когда я говорю на испанском? – спросил он, чувствуя, как язык разбухает у него во рту от возбуждения.

– Иногда, – сказала она. – Quizás.

– ¿Puedes leer mi mente? Ты можешь читать мои мысли?

– No solo puedo leer su mente, también el corazón. Не только твои мысли, но и твое сердце. – Она чувствовала свою силу в этот момент.

Когда она пользовалась словами, чтобы выразить свои мысли, ей казалось, будто она изменяет мир по своему желанию и власть мира над ней становится меньше. Когда она говорила «мне страшно», она словно оборачивала в слова это чувство и от этого боялась меньше. Называя страх на трех языках, она будто побеждала этот страх. Страх по-испански – «miedo». Отсутствие отваги на языке науатль – «мауи». Ужас на языке майя – «саахил». Как рабыня, она была вынуждена молчать, и, хотя это позволяло ей выжить, Малинцин чувствовала, что молчание является частью ее рабства. Говори, будь услышанной, Малинцин.

– Мы поможем тебе завершить эру тирании Моктецумы, касик, – сказал Кортес с помощью Агильяра и Малинцин.

– Устроим завтра большое жертвоприношение. Много крови и еды, – предложил касик.

– У них будет una fiesta grande mañana^[37], – передала Кортесу Малинцин.

– Я не это имел в виду. Скажи касику, что Кетцалькоатлю не нравятся жертвоприношения. Касик, послушай меня. Арестуй сборщиков податей, покажи Моктецуме, что ему тебя не запугать. Как отважный касик Семпоалы может бояться чего-то? Моктецума лишь человек.

– Собственно говоря, они считают его богом, – вмешался Агильяр.

– Агильяр, скажи ему, что я более могущественный бог.

– Кетцалькоатль Кортес храбрее Моктецумы, храбрее любого человека. Он сильный. Он могущественный. – Голос Малинцин становился все громче.

– Это верно, – согласился касик. – Я отважен, силен и могуч. – Он повернулся к своим стражникам. – Арестуйте сборщиков податей. Посадите их в клетки. Начнем их откармливать.

– Да, их нужно арестовать, – сказал Кортес, делая шаг вперед и поднимая палец вверх. – Арест – это хорошая идея, и клетки тоже хорошая идея. А вот с жертвоприношением торопиться не стоит.

Сборщики податей, освежившись в купальне, наевшись супа из жареной тыквы с кукурузными клецками, вкуснейших личинок аксолотля и утолив жажду холодным напитком из гибискуса и меда, устроились на ночь во дворце на чистых циновках с красивыми женщинами. В этот момент их схватили, грубо заткнули им рот, чтобы никто не слышал их криков, и отвели на цокало, где посадили в клетки.

– Мы представляем империю, – повторяли они, сидя на виду у всех.

Дети тыкали в них палками, собаки поднимали задние лапы и мочились на прутья их клеток, женщины отпускали шутки по поводу их гениталий. Тем временем в городе шла подготовка к большому празднику. Хотя город и был бедным, теперь, когда отпала нужда платить дань, он мог позволить себе немного расточительства. Женщины отправились готовить, кипятить, измельчать и молоть, а мужчины Семпоалы пошли на охоту и рыбалку. Лапа Ягуара скручивал шеи, отрубал головы, свежевал и потрошил животных. Лишь наилучшим воинам выпадет честь испробовать человеческой плоти, перемешанной с кукурузой, – блюдо тлакатлаолли. Кетцалькоатль, почтивший город своим визитом, тоже сможет поесть человеческого мяса, если захочет.

Глава 13

– Мне это не нравится, – пожаловался Малинцин Лапа Ягуара, выглядывая из-за кучки освежеванных кроликов. Он в конце концов снизошел до того, чтобы поговорить с ней. – Унижение имперских сборщиков податей – это оскорбление для всех нас. Никто еще не отказывался платить налоги. Это неслыханно. Этого никогда не было. Никогда.

Малинцин знала, как сказать «никогда» на испанском. Никогда, никогда, nunca, nunca.

Кай говорила, что Малинцин все эти дни была не в себе и та Маакс, которую она знала, исчезла. Кай делала вид, что ищет подругу за деревьями и под кустами.

– Маакс Каль, Маакс Каль!

Она звала принцессу Малинцин, заглядывала в ее комнату, искала под ее циновкой для сна.

– Малиналли, Малиналли! Малинче, Малинче! – кричала она в казан с едой.

Наконец, сдавшись, она сказала:

– Ах, вот ты где, донья Марина! Я не узнала тебя.

Днем слугам и рабам позволили отдохнуть, а испанцы улеглись в гамаки, к которым только недавно привыкли, и специально отобранные для этого задания дети осторожно раскачивали гамаки из стороны в сторону. Полуденное солнце высоко стояло в небе. Было жарко, а воздух казался густым и тяжелым из-за солнечных лучей. Приближался дождь. Даже лошади перестали щипать траву, и ненадолго в городе стало тихо. Тишина эта нарушалась лишь стонами одного из пленников. Даже ацтекские шпионы в подлеске свернулись калачиком в своих укрытиях и смежили веки. Кортес, Агильяр и Малинцин босиком выскользнули из своих комнат и украдкой подобрались к пленникам, сидевшим в клетках на цокало. Кай и Лапа Ягуара, прячась за кустами, последовали за ними. За Кай и Лапой Ягуара шли еще четверо – Куинтаваль, Аду и двое немых слуг. Глава сборщиков податей сидел в одной клетке со своим помощником, двое других находились в соседней клетке и сейчас спали под горами мусора, которым их забросали горожане.

– Я собираюсь выпустить вас, – передал Кортес первым двум пленникам через Малинцин.

Конкистадор осторожно открыл клетку, перевязанную веревкой из волокон магеи.

– Сейчас я отпущу вас. Я хочу, чтобы вы отправились в столицу и сказали своему императору, что я сделал это ради вас, что я друг империи. Скажите ему, что я пришел, чтобы встретиться с великим Моктецумой, которого я люблю и почитаю. Я отпускаю вас ради него. Вы должны уйти отсюда тихо.

Куинтаваль выразительно посмотрел на Аду. Аду предвидел этот поступок Кортеса, поняв недавно, что Кортес был двуличным, лицемерным сыном ведьмы.

– Моктецуму это удивит, – шепнул Кай Лапа Ягуара.

– У него много советников и жрецов. Неужели ты думаешь, что его так просто обмануть, Лапа Ягуара? – шепнула в ответ Кай. – Нет, он поймет, что это уловка.

– Я слышал, что Моктецума все эти дни был сам не свой, – ответил он. – Знамения и появление дикарей ослабили его разум и отвагу. Кто-то должен пойти в столицу и рассказать ему обо всем, что случилось. Тогда он все поймет. Кай, ты должна пойти туда.

– И как я смогу это сделать? – прошипела она. – Я же не говорю на языке науатль. Как только я приду туда, меня схватят и принесут в жертву. А если меня поймают испанцы, то повесят как беглую рабыню.

– Вокруг нас полным-полно шпионов мешика, Кай. Они помогут тебе.

– Маакс может поговорить с ними на языке науатль. Я знаю лишь наречие майя.

Сначала два сборщика податей не поняли, что их собираются освободить. Они забились в угол своей клетки и не хотели выходить наружу. Пришлось уговаривать их, а в конце концов и вытаскивать насильно. Им пообещали, что это не попытка убийства, что никто не желает позорить их. Малинцин передала им слова о том, что они должны исполнить свой долг и стать посланниками капитана Кетцалькоатля Кортеса к императору Моктецуме.

Сборщики податей беззвучно скрылись в густом подлеске, растворившись в джунглях. К своему изумлению, они обнаружили там множество своих соотечественников, которые спали, уютно устроившись под большой сейбой. Освобожденным сборщикам податей пришлось расталкивать их ногами.

Кортес, Агильяр и Малинцин на цыпочках вернулись в свои комнаты и сделали вид, что спят. Кай и Лапа Ягуара отправились в кухню и, схватив горшки, притворились, будто очень заняты. Куинтаваль и Аду пошли в свою комнату и погрузились в интереснейшую игру в шахматы. Двое слуг уснули под столом в кухне. В полпятого по часам Нуньеса горожане, солдаты в шатрах и придворные касика проснулись от криков дворцовой стражи.

– Что случилось? Почему стоит такой гвалт? – поднялся со своей циновки Кортес.

– Сбежали два сборщика податей, – объявил Агильяр.

– Грязные ублюдки! – возмутился Кортес. – Нужно немедленно поговорить с касиком.

И они пошли к разгневанному касику.

– Подлецы! – пожаловался Малинцин касик, и та передала эти слова Агильяру.

– Псы из псов. Perro de perros, – согласился Кортес, а затем предложил переместить двух других пленников, которым не удалось сбежать, на борт испанских кораблей, стоявших на якоре возле устья реки. – Возможно, что это… – Кортесу явно было неприятно произносить эти слова, – внутреннее предательство. Да. Предательство среди жителей Семпоалы.

– Предательство? Никогда! – запротестовал касик.

– Nunca, – повторила Малинцин.

– Возможно, что это не так. – Кортес не мог поручиться ни за кого, кроме себя и своих людей.

Но его всегда поражало лицемерие, казалось бы, преданных соратников, признался он касику.

– На кораблях двух оставшихся злоумышленников можно будет держать в клетках сколь угодно долго, – заявил Кортес.

Касик сказал, что народ рассчитывает на жертвоприношение, и, будучи касиком, он должен сдержать свое слово. Кортес улыбнулся, давая понять, что понимает трудности правления.

– Принесение их в жертву стало бы честью для этих подлых сборщиков податей. Но будет намного лучше, если мы унизим их. – И тут, как будто его внезапно посетило вдохновение, Кортес провозгласил: – Я знаю! Мерзкие сборщики податей могут познать величайшее бесчестие в мире. Мы заморим их голодом до смерти.

– Заморим голодом до смерти? – Касику такое не приходило в голову. Необычное наказание.

– Но их заточение и последующая гибель должны пройти незаметно, почтенный касик. Нельзя никому позволять видеть их. Пусть покажется, будто они исчезли с лица земли. – Кортес задумчиво прохаживался, распаляясь от собственной речи. – В моей великой и славной стране, что недавно была освобождена от гнета мавританских захватчиков и вернулась под власть истинных правителей, Изабеллы и Фердинанда, есть подобные тюрьмы, тюрьмы на кораблях, которые никогда не возвращаются в порт. – Тут Кортес понял, что его слова только собьют касика с толку. – Великолепный и могучий касик, вам не следует оказывать этим негодяям честь, принося их в жертву. Они станут умолять о том, чтобы их принесли в жертву, но мы заморим их голодом. Ах, какой это будет позор!

Касик внимательно выслушал перевод Агильяра и Малинцин этой великолепной речи и согласился с предложением Кортеса. В его культуре еще никто никогда не морил врагов голодом, и подобное непочтение к традиции было бы равносильно… он даже не знал чему. Возможно, что жаждавшие крови боги, которым не принесли жертву, разозлятся. Касик всегда поступал так, как и его отец, а тот – как его отец. Все выполнялось в соответствии с пророчествами и предсказаниями, не так ли? Предсказаниями предков, что слышали волю богов. Такова его судьба, такова судьба всех. Нужно следовать правилам. Нужно поступать так, как поступали раньше. Это единственный способ. Другого пути нет.

Агильяр сообщил Кортесу, что касик опасается последствий нарушения традиций.

– Да, да, я знаю. Напомни ему, кто я. Скажи ему, что я понимаю. Я тоже люблю своего отца.

В лучшем случае Кортес своего отца терпел, хотя очень часто ему хотелось, чтобы этот грязный негодяй увидел его здесь, в Новом Свете, увидел, как он командует солдатами. Кортес был единственным ребенком в семье, и, после того как он не сумел стать юристом или магистратом и не получил хорошую должность в Испании, его отец разгневался и потому лишь обрадовался, когда Эрнан уехал на Гаити. В своих письмах с Гаити и Кубы Кортес всегда старался доказать отцу, что стал уважаемым гражданином, снискавшим милость губернатора, человеком, которого ждет слава. Добившись власти, он мог заставить отца гордиться им.

– Касик, мы будем вместе сражаться с тираном Моктецумой, – добавил Кортес, выпрямившись и сузив глаза. Он пытался убедить самого себя. – Если мы выступим против Моктецумы и наши ряды пополнятся верными и отважными жителями Семпоалы, укрепятся помощью других городов-государств, не желающих больше платить дань, тогда нас ждет победа. Нужно проучить Моктецуму, нужно показать ему, кто силен, а кто слаб, – продолжил он. – Жители Семпоалы, независимый народ, будут процветать, а касик войдет в анналы истории как лучший глава этого города. Летописцы прославят тебя.

Кортес уже видел местные книги. Их страницы были сделаны из волокон магеи и открывались как веер, а буквы выглядели как крошечные картинки.

Касик начал что-то обсуждать со своими приближенными, а затем махнул рукой Малинцин, чтобы та подошла.