Текст книги "Любовь искупительная"
Автор книги: Франсин Риверс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 35 страниц)
Где теперь Хозяйка? Мэгги и Ревекка? Что с ними? Она попыталась не думать о том, как Лаки заживо горела в огне. Ее слова опять зазвучали в ушах: «Не забывай меня, Ангелочек. Не забывай меня».
Она не могла забыть никого из них.
Дождь прекратился, и Ангелочек прислушалась к дыханию спящих вокруг нее людей. Медленно повернувшись на бок, она взглянула на них. Джон Элтман лежал рядом со своей больной женой, обняв ее, словно желая защитить. Мальчики спали рядом, один из них распластался на спине, а второй лежал на боку, с головой укрывшись одеялом. Мириам и Лия спали обнявшись.
Ангелочек всмотрелась в лицо спящей Мириам. Эта девочка стала для нее новым открытием.
Ей не довелось узнать много хороших девочек. Те, которых она встречала в порту, шарахались от нее, потому что так им наказали матери. Салли однажды сказала, что хорошие девочки скучные и кислые, – поэтому, когда они подрастают и выходят замуж, их мужья становятся постоянными клиентами борделей. Мириам не была ни скучной, ни кислой. Весь вечер она обменивалась с отцом добрыми смешными шутками, в то же время присматривая за больной матерью. Ее сестры и братья обожали ее, это было не трудно заметить. Только Иаков однажды взбунтовался, отказываясь выполнять то, что она просила, но одного лишь отцовского взгляда хватило, чтобы закончить дискуссию. Когда пришло время укладывать детей, этим занялась Мириам – она укутала младших и тихо помолилась с ними, пока мужчины разговаривали. «Я хочу быть твоим другом».
Ангелочек прикрыла глаза. У нее разболелась голова. О чем они смогут разговаривать с ней? Она не могла себе этого представить, но понимала, что ей это предстоит. Мужчины уже достигли взаимопонимания. Оба были влюблены в землю. Джон Элтман говорил об Орегоне так, словно это была еще одна желанная женщина, а Михаил подобным же образом описывал свою долину.
– Папа, – заметила тогда Мириам наигранно строго, – ты был уверен, что Калифорния – это рай земной, пока мы не уехали из Сьерры.
Он покачал головой.
– Здесь еще больше народу, чем в нашем Огайо. Вся земля битком набита охотниками за удачей.
– Зато сколько славных парней из хороших домов, – как бы невзначай вставила Мириам, и Ангелочек увидела ямочку у нее на щеке. – Некоторые из них, возможно, даже из Огайо.
– Да они все одичали здесь, – парировал Джон Элтман, улыбаясь.
Мириам ткнула его в плечо:
– Ты бы тоже бросился мыть золото в ручье, папа, если бы мы не присматривали за тобой. Я увидела жадный огонек в твоих глазах, когда тот джентльмен рассказывал, какие деньги он зарабатывает. – Она посмотрела на Михаила и Ангелочка, – Тот человек теперь владеет большим магазином, заваленным добром. Он сказал, что приехал в Калифорнию, не имея ничего, кроме лопаты и одежды, которая была на нем.
– Один шанс из миллиона, – ответил ей Джон.
– Ну, просто подумай об этом, папа, – продолжала Мириам, театрально положив руку на сердце. В ее глазах сверкала озорная искорка. – Ты и мальчики могли бы искать золото и работать не покладая рук, а мы с мамой открыли бы небольшое кафе в лагере и кормили бы всех этих бедных, одичавших, холостых красавчиков.
Михаил рассмеялся, а Джон потянул дочь за косу. Элтманы все больше очаровывали Ангелочка. Они любили друг друга. Джон Элтман был главой и не допустил бы неуважения и бунта, но он не держал свою жену и детей в страхе. Даже легкое неповиновение Иакова обернули в шутку. «Каждое твое неповиновение приведет к необходимости наказывать твой зад, – сказал ему отец. – Я обеспечу наказание, а тебе придется предоставить зад». Мальчик моментально капитулировал, и Джон нежно потрепал его по волосам.
Что, если они примут решение остаться в долине? Ангелочек потерла гудящие виски. Что общего у нее с ними? Особенно с этой молоденькой девушкой с наивными глазами? Когда она выпалила свое признание, рассказав о своем последнем роде занятий и о том, как они с Михаилом познакомились, она ожидала, что девочка не справится с шоком и отстанет от нее. Последнее, чего она ожидала, это заботливый вопросительный взгляд и предложение дружбы.
Ангелочек почувствовала, как кто–то шевелится рядом, и открыла глаза. Руфи прижималась к ней во сне, ища ее тепла. Ангелочек прикоснулась к ее нежной щечке – и внезапно перед глазами поплыло искаженное лицо Хозяина. Она физически ощутила пощечину. «Я говорил, что тебе нужно предохраняться!» Она буквально почувствовала, как он хватает ее за волосы, вытаскивает из кровати, притягивает ее лицо к своему. «В первый раз все обошлось слишком просто, – сказал он сквозь зубы. – Теперь я сделаю все, чтобы ты никогда больше не смогла забеременеть».
Когда пришел врач, она пыталась пинаться, драться и бороться, но ничего не помогло. Хозяин и другой мужчина привязали ее к кровати. «Давай», – приказал Хозяин и стоял рядом', ожидая, когда доктор закончит. Когда она стала кричать, ей заткнули рот кляпом. Хозяин был там до конца. Сходя с ума от боли и слабея от потери крови, она не могла смотреть на него.
«Все будет нормально через несколько дней», – сказал он, но она знала, что никогда уже ничего не будет нормально. Она обругала его самыми грязными словами, которые знала, а он только улыбнулся в ответ. – «Вот это мой Ангелочек. Никогда не плачет. Только ненавидит. Это возбуждает меня, дорогая. Разве ты еще не поняла? – Он крепко поцеловал ее. – Я вернусь, когда тебе станет лучше». Потрепав ее по щеке, он ушел.
Мрачные воспоминания раздирали ее сердце, пока она любовалась маленькой Руфью Элтман. Ей нестерпимо хотелось выйти из палатки, но она боялась, что если начнет выбираться, то может разбудить остальных. Глядя в потолок, она попыталась думать о чем–то другом. Снова начался дождь, и с ним вернулись все старые призраки.
– Не спится? – прошептал Михаил. Она покачала головой. – Повернись на бок. Когда она повернулась, он крепко прижал ее к себе. Ребенок заворочался, плотнее кутаясь в одеяло и прижимаясь к ней. – У тебя появилась подружка, – прошептал Михаил. Ангелочек обняла Руфь и прикрыла глаза. Михаил обнял их обеих. – Может быть, когда–то у нас будет такая же, – тихо сказал он.
Ангелочек лежала и смотрела на огонь. В ее глазах застыла безысходность.
Михаил помог семье Элтманов устроиться в доме как можно уютнее и взвалил на плечо свои вещи. Ангелочек последовала за ним в сарай, прикусив язык и не пытаясь протестовать. Она видела, что он уже принял решение. Какую выгоду он стремится извлечь из этого? Почему он помогает каким–то незнакомым людям?
Дождь не переставал день за днем. После нескольких ночей Ангелочек ощутила небывалый покой, слушая в темноте крик совы и еле слышный мышиный писк в траве. Михаил согревал ее. Иногда он гладил ее, возбуждая незнакомые ощущения, которых она боялась. Когда его желание становилось едва преодолимым, он отстранялся и рассказывал о своем прошлом, особенно часто вспоминая того старого раба, которого он до сих пор любил. В один из таких тихих, полных покоя вечеров, Ангелочек поделилась с ним теми «истинами», которым ее научила Салли.
Подперев голову рукой, Михаил играл с локоном ее волос.
– Амэнда, ты думаешь, она во всем была права?
– Если не играть по твоим правилам, я думаю, да.
– По чьим правилам тебе хотелось бы жить?
19
«…И люби ближнего твоего, как самого себя».
Иисус Христос Евангелие от Матфея 19:19
Она подумала, прежде чем ответить. – По моим собственным.
Выбираясь из сарая и бережных рук Михаила, Ангелочек постоянно ощущала на себе дружелюбное внимание Мириам. Куда бы она ни шла, девушка умудрялась подорвать решимость Ангелочка соблюдать дистанцию. Мириам смешила ее. Она была молода и полна невинного озорства. Ангелочек никак не могла понять, как ни старалась, почему эта девочка пожелала стать ее другом. Она знала, что по всем законам давно уже должна была разочаровать ее, но Мириам будто не слышала ее резких отказов и продолжала шутить с ней и радовать ее.
Будучи в детстве лишена нормальной семейной жизни, Ангелочек не знала, чего от нее ожидают, когда они с Михаилом проводили вечера в доме вместе с семьей Элтман. Она просто тихо сидела и наблюдала. Ее пленили те почтительные и в то же время дружеские отношения, которые царили между Элизабет Элтман и ее пятерыми детьми. Джон был довольно строгим, редко улыбался, но было очевидно, что он обожает своих детей и что у него особое отношение к старшей дочери, несмотря на их постоянные споры.
Черноглазый Андрей был очень похож на отца и внешностью, и поведением. Иаков был общительным и озорным. Лия – серьезной и стеснительной. Маленькая Руфь, открытая и веселая, была светом в окошке для всей семьи. По каким–то никому не понятным причинам ребенок обожал Ангелочка. Возможно, ее золотистые волосы привлекли внимание девочки. Что бы это ни было, каждый раз, когда они с Михаилом приходили в дом, присоединяясь к семейному общению, Руфи устраивалась у нее в ногах.
Это забавляло Мириам. – Кто–то сказал, что собаки и дети безошибочно определяют человека с мягким сердцем. С этим невозможно спорить, верно?
Всю следующую неделю после переезда Элизабет была слишком слаба, чтобы выбираться из постели. Ангелочек готовила и следила за порядком в доме, в то время как Мириам присматривала за матерью и детьми. Михаил и Джон выкапывали пни в поле. Когда они приходили ужинать, Джон усаживался на кровать к жене и держал ее за руку, тихо с ней беседуя, пока дети играли.
Наблюдая за Джоном, Ангелочек вспоминала о тех долгих неделях, когда Михаил выхаживал ее после избиения Магованом. Она вспоминала его нежную заботу и внимание. Он переносил ее худшие выпады с тихим терпением. Он был создан из одного теста с этими людьми. А она была чужой.
Ангелочек не могла удержаться от сравнений. Родной отец ненавидел ее так сильно, что был готов убить еще не родившегося ребенка, выкинуть, словно мусор. Ее мать была настолько одержима им, что почти забыла, что у нее есть ребенок. Пожив с проститутками, Ангелочек привыкла к женщинам, которые непрестанно заботятся о своем теле, боясь старости. Она привыкла к женщинам, которые были сильно озабочены прической и одеждой и говорили о сексе, словно о погоде.
Элизабет и Мириам были чем–то новым и пленительным для нее. Они обожали друг друга. Они никогда не грубили, следили за собой, всегда чисто одеваясь, но в то же время не были слишком заняты мыслями о своем внешнем виде. Они могли часами говорить обо всем, исключая секс. Несмотря на то, что Элизабет была слишком слаба, чтобы выполнять какую–либо работу по дому, она смогла организовать и направить действия Мириам и других детей. Выслушав ее совет, Андрей сделал ловушку для рыбы и поставил на ручье. Лия приносила воду. Иаков пропалывал сад. Помогала даже маленькая Руфь – она расставляла тарелки и кухонную утварь, приносила полевые цветы и ставила в вазу на столе. Мириам стирала, гладила и зашивала одежду, присматривая за братьями и сестрами. Ангелочек почувствовала себя бесполезной.
Когда Элизабет смогла подняться на ноги, она возглавила команду. Распаковав свою посуду, она взяла на себя приготовление еды. Элтманы пополнили свои запасы в Сакраменто, и она готовила вкуснейшую еду – зажаривала соленую свинину, которую подавала со сладкой подливкой и запеченными бобами, пекла кукурузный хлеб, тушила кролика с яблоками. Когда впервые сработала ловушка, она запекла форель со специями. Умело поджаривая на сковороде блинчики, она могла одновременно готовить на гриле двух уток. Едва ли не каждое утро она пекла на завтрак булочки, а в особенные дни замачивала сушеные яблоки и делала чудо–пирог.
Однажды вечером, поставив еду на стол, она сказала:
– Придет день, когда мы сможем купить корову, и у нас опять будет молоко и масло.
– У нас была корова, когда мы только отправились в дорогу, – объяснила Мириам Ангелочку. – Но индейцы положили на нее глаз недалеко от Форта Ларами.
– Эх, я отдал бы папины часы за ложку сливового варенья, – признался Иаков, вызвав громкий смех матери и заслужив легкий подзатыльник.
После семейного ужина у Элтманов была традиция читать и обсуждать Писание. Джон часто просил Михаила прочесть отрывок из Библии. Дети с удовольствием слушали и задавали множество вопросов. Если Бог сотворил Адама и Еву, то почему Он позволил им согрешить? Неужели они и правда ходили по Эдемскому саду голые? Даже зимой? Если там были только Адам и Ева, тогда на ком женились их дети?
Потом Джон, удобно устроившись на стуле, курил трубку, посмеиваясь в усы, а Элизабет пыталась ответить на бесконечный поток вопросов. Михаил делился своей точкой зрения. Он предпочитал рассказывать истории, а не читать.
– Ты бы мог стать отличным проповедником, – заметил однажды Джон. Ангелочек чуть было не начала протестовать и только потом поняла, что это был, скорее, комплимент.
Она никогда не принимала участия в обсуждении. Даже когда Мириам спрашивала ее, что она думает, она пропускала вопрос мимо ушей или задавала его ей же самой.
Однажды вечером маленькая Руфь решила поставить вопрос ребром.
– Ты что, не веришь в Бога?
Не зная, что ответить, Ангелочек сказала:
– Моя мама была католичкой.
Андрей широко открыл рот от удивления.
– Брат Варфоломей говорил, что католики поклоняются рукотворным идолам.
Элизабет бросила на него такой взгляд, что он тотчас же замолчал. И сразу же извинился.
– Не стоит извиняться, – ответила Ангелочек. – Моя мама не поклонялась каким–то идолам, насколько я помню, но молилась много. «Если бы это ей хоть сколько–нибудь помогло», – подумала она.
– О чем она молилась? – настаивала Руфь.
– Об искуплении. – Стараясь не втянуться в религиозную дискуссию, она взяла в руки ткань, которую купил Михаил, чтобы она сшила себе новую одежду. В доме повисло тягостное молчание, от которого мурашки побежали у нее по коже.
– Что такое «искупление»? – не сдавалась Руфь.
– Мы поговорим об этом позже, – прервала ее Элизабет. – А теперь, дети, вам пора делать домашнее задание. – Она поднялась, доставая учебники. Через мгновение Ангелочек подняла глаза и увидела нежный взгляд Михаила. Ее сердце странно затрепетало. Ей захотелось оказаться в прохладной, тихой темноте сарая, чтобы никто ее не видел, даже этот человек, который начинает слишком много значить для нее.
Она вновь сосредоточилась на изучении материи, лежавшей у нее на коленях. Как ей начать? Она еще никогда ничего для себя не шила, и поэтому пребывала в некотором замешательстве. Она думала о тех деньгах, которые потратил Михаил, и боялась все испортить.
– Что ты так нахмурилась? – усмехнулась Мириам. – Тебе что, не нравится шить?
Ангелочек почувствовала, что краснеет. Она ощущала себя униженной из–за того, что ничего не знает и не умеет. Конечно же, Элизабет и Мириам точно знают, что тут надо делать. Всякая приличная девушка сумеет сшить блузку и юбку.
У Мириам вдруг стал удрученный вид, словно она только что поняла, что привлекла всеобщее внимание к тому, к чему не следовало. Она осторожно улыбнулась Ангелочку.
– Мне и самой это не очень–то нравится. В нашем доме мама делает работу швеи.
– Я была бы рада помочь, – отозвалась Элизабет. Лицо Мириам просветлело.
– Да, позволь маме сделать это для тебя, Амэнда. Ей так нравится шить, а за последний год не слишком часто приходилось этим заниматься. – Не дожидаясь ответа, она забрала материю из рук Амэнды и отдала ее матери.
Элизабет рассмеялась – она казалась довольной.
– Ты не будешь возражать, Амэнда?
– Думаю, нет, – ответила Ангелочек.
Когда маленькая Руфь внезапно вскарабкалась к ней на колени, она тихо ойкнула. Мириам усмехнулась.
– Она почти что не кусается. Достается, обычно, только братьям.
Ангелочек прикоснулась к черным, шелковым волосам и была очарована ребенком. Малютка Руфь, с розовыми щечками и светло–карими глазами, была словно мягкая игрушка. Ангелочек почувствовала, как ноет ее сердце. Как бы выглядел ее собственный ребенок? Она поспешила выбросить из головы страшные воспоминания о том вечере, когда Хозяин и доктор пришли в ее комнату, и отдала все свое внимание Руфи. Девочка говорила без умолку, словно маленькая сорока, и Ангелочек слушала, кивая. Подняв на секунду глаза, она встретилась взглядом с Михаилом. «Он хочет иметь детей», – подумала она, и эта мысль отозвалась болью в ее сердце. А если он узнает, что она не может родить? Наверняка, его любовь к ней умрет. Она не могла выдержать его взгляд.
– Пап, а ты не сыграешь нам на скрипке? – спросила Мириам. – Ты так давно не играл.
– Папа, ну, пожалуйста, – умоляюще хором заговорили Иаков и Лия.
– Она упакована с другими вещами, – возразил, помрачнев, отец. Ангелочек ожидала, что на этом дискуссия закончится, но Мириам была упорной девушкой.
– Нет, уже нет. Я ее достала сегодня утром. – Джон хмуро взглянул на дочь, но она только улыбнулась, наклоняясь к нему и положив руку на его колено. – Пожалуйста, папа. – Ее голос звучал так нежно. – Ведь всему есть свое время под солнцем. Помнишь? Время плакать, и время смеяться, время горевать, и время танцевать.[7]7
См. Библия. Книга Екклесиаста 3:4.
[Закрыть]
Элизабет застыла на месте, положив руки на материю, разложенную на столе. Когда Джон поднял глаза на нее, они были потемневшими от боли. Из ее глаз заструились слезы.
– Да, прошло уже достаточно времени, Джон. И я уверена, что Амэнда и Михаил хотели бы тебя услышать.
Мириам кивнула Лие, которая мгновенно достала инструмент и смычок и протянула отцу. Он взял их и положил на колени.
– Я настроила инструмент, пока ты работал в поле, – призналась Мириам, когда он пробежал пальцами по струнам. Затем, подняв скрипку, он прижал ее под подбородком и начал играть. С первыми звуками музыки глаза Мириам наполнились слезами, и она запела высоким чистым голосом. Закончив играть, Джон снова положил инструмент на колени.
– Это было прекрасно, – проговорил он растроганно. Прикоснулся к волосам старшей дочери. – В память о нашем Дэйвиде, да?
– Да, папа.
Элизабет подняла голову, ее лицо было в слезах.
– Наш сын, – объяснила она Михаилу и Ангелочку. – Ему было всего лишь четырнадцать, когда… – Ее голос дрогнул, и она отвернулась.
– Он пел альтом, – сказала Мириам. – У него был замечательный голос. Он потрясающе пел многие песни, но больше всего он любил «О, благодать». Он был такой жизнерадостный и любил приключения.
– Он погиб недалеко от Мыса Скотта, – продолжала Элизабет. – Лошадь сбросила его, когда он гнался за бизоном. Он ударился головой.
Довольно долго никто не мог произнести ни слова.
– А бабушка умерла у Хамболдта, – нарушил, наконец, молчание Иаков.
Элизабет медленно села. – Мы были единственными близкими людьми, которые у нее остались, поэтому она поехала с нами, когда мы решили перебраться на Запад. Она себя не очень хорошо чувствовала тогда.
– Она не жалела о своем решении, Лиз, – заметил Джон.
– Я знаю, Джон.
Ангелочек подумала о том, жалела ли Элизабет. Возможно, ей вообще не хотелось никуда уезжать. Может быть, это было желание Джона. Ангелочек взглянула на них и решила, что и Джон, наверное, об этом думает. Но когда к Элизабет вернулось самообладание и она подняла глаза на Джона, сидевшего в противоположном углу, в ее взгляде не было обиды или негодования. Джон снова положил на плечо скрипку и сыграл следующий гимн. На этот раз Михаил присоединился к пению. Звук его красивого, глубокого голоса разносился по дому, и дети замерли на месте от восторга.
– Как хорошо! – сказала Элизабет, радостно улыбаясь. – Пусть Господь благословит вас обильно, мистер Осия.
Мальчикам захотелось спеть дорожные песни, отцу пришлось аккомпанировать. Когда их репертуар иссяк, Михаил рассказал им историю о чернокожем Ездре и рабах, и о том, как они пели, работая на хлопковых полях. Спел одну из их песен, которую ему удалось вспомнить. Это была красивая напевная мелодия, а слова были полны глубокого смысла и печали. «Вот она, славная колесница, вот она здесь, чтоб забрать меня домой…» – голос Михаила разрывал на части сердце Ангелочка.
Когда они вдвоем ушли к себе, она была тихой и задумчивой. «Что если» опять переполнили ее голову. Что было бы, если бы мама вышла замуж за человека, подобного Джону Элтману? Что, если бы она родилась и выросла в такой семье? Что, если бы она смогла встретиться с Михаилом, будучи цельной и чистой?
К сожалению, жизнь распорядилась иначе, и от этих мыслей ей нисколько не становилось лучше.
– Ты бы мог неплохо зарабатывать в баре «Серебряный доллар», – произнесла она, стараясь, чтобы ее голос звучал безмятежно. – Певец, который там работал, был не настолько хорош, как ты. Некоторые мелодии у него были похожи на твои. – Помолчав, она, ухмыльнувшись, добавила: – Слова песен, правда, были совсем другими.
– Где, как ты думаешь, церковь брала свои мелодии, когда все только начиналось? – спросил он, смеясь. – Проповедникам нужны были известные в народе мотивы, чтобы люди могли их легко узнавать и петь все вместе. – Положив руки на голову, он продолжал: – Быть может, мне бы даже удалось обратить несколько человек в этом баре.
Он поддразнивал ее, но ей больше не хотелось показывать свою слабость. Ее сердце и так ныло. Когда она смотрела на него, ей казалось, что отзывается каждый нерв в ее теле.
– Слова тех песен, которые я могла бы спеть, показались бы тебе ужасными. – Он молчал, задумавшись, а она разделась и нырнула под одеяло. Ее сердце бешено стучало, ей казалось, что он может услышать этот стук. – Но не пытайся заставить меня учить слова твоих песен, – предупредила она. – Мне не за что петь славу Богу.
Он не отвернулся, хотя именно этого она ожидала. Он схватил ее своими сильными руками и поцеловал таким долгим поцелуем, что у нее перехватило дыхание.
– Пока не за что, – сказал он. – Пока. – Его руки разожгли искру внутри нее, и вскоре там уже пылало пламя, но он не собирался его утолять. Он дал ей свободу, которой она хотела, и так и оставил огонь гореть.
Через несколько дней Элизабет сообщила, что желтая блузка в клеточку и темно–коричневая юбка готовы к примерке. Ангелочек, смущаясь своего поношенного нижнего белья, разделась.
– Нужно еще немного убавить здесь, мама, – сказала Мириам, сжимая около сантиметра ткани на поясе юбки.
– Да, и немного добавить сзади, мне кажется, чтоб было попышнее – согласилась Элизабет, встряхивая материал юбки.
Ангелочек забеспокоилась, думая, что им придется для нее слишком много трудиться. Чем меньше они сделают, тем меньше она будет им обязана.
– Это ведь для работы в саду…
– Это еще не значит, что ты должна выглядеть, как пугало, – возразила Мириам.
– Я не хочу обременять вас и отнимать ваше время. – Одежда казалась ей очень милой и в том виде, в каком была сейчас, и она подумала, что вовсе необязательно доводить все до совершенства.
– Обременять? – уточнила Элизабет. – Ну, что за глупости! Я не получала такого удовольствия от работы уже несколько месяцев! Снимай–ка все, но осторожно, там булавки.
Когда Ангелочек, быстро раздевшись, потянулась к старой одежде Тесси, она заметила полный жалости взгляд Элизабет на поношенный лиф и протертые до ниток панталоны. Если бы она могла показать ей то, что она носила во «Дворце», это точно произвела бы впечатление на эту женщину. Они, наверняка, никогда не видели кружевное и атласное белье из Франции или шелковые халатики из Китая. Хозяин одевал ее во все самое лучшее. Даже Хозяйка, будучи жадной, не додумалась бы одеть ее в такие жалкие тряпки. Но нет, ей выпало предстать перед ними в нижнем белье, которое выглядело как старая мешковина.
Ей хотелось объяснить, что это не ее вещи, что они принадлежали сестре Михаила, но она испугалась, что это породит новые вопросы, на которые ей не хотелось отвечать. И что еще хуже, это может быть нехорошо для Михаила. Она не хотела допускать, чтобы они плохо о нем думали. Она не понимала, почему это так много значит для нее, но это было так. Она быстро оделась, пробормотала слова благодарности и ретировалась в сад.
Где же Михаил? Ей захотелось, чтобы он был рядом. В его присутствии она чувствовала себя защищенной. Она меньше ощущала одиночество и свою непричастность к окружающим, когда он был рядом. Они с Джоном с раннего утра отправились в поле выкапывать пни, но сейчас их нигде не было видно. Лошади стояли в загоне. Возможно, они пошли на охоту.
Маленькая Лия собирала листья салата под покровом огромных дубов, Андрей и Иаков рыбачили. Ангелочек склонилась над сорняками, стараясь ни о чем не думать.
– Можно мне здесь поиграть? – спросила малютка Руфь, появляясь в дверях. – Мама убирает в доме и говорит, что я вредитель.
Ангелочек рассмеялась.
– Иди сюда, милая.
Руфь присела на дорожку, где работала Ангелочек, и продолжала не переставая болтать, выдергивая сорняки, на которые Ангелочек ей указывала.
– Мне не нравится морковка, я люблю зеленый горошек.
– Так вот ты где, – раздался голос Мириам из распахнутой двери. – Говорила же я маме, что знаю, где тебя искать, – продолжала она, шутливо грозя сестре пальцем.
Подойдя ближе, она ущипнула Руфь за румяную щечку. – Ну, ты умеешь убежать куда–нибудь и не сказать куда.
– Я с Амэндочкой.
– С Амэндочкой? – удивилась сестра, устремляя свои искрящиеся озорством глаза на Ангелочка. – Ты же видишь, Амэндочка занята.
Ангелочек показала маленькую морковку в корзине: – Она мне помогает.
Мириам отправила Руфи успокоить маму и склонилась над грядками, помогая Ангелочку.
– Это тебе лучше подходит, – высказалась она, обрывая горох.
– Что? – спросила Ангелочек подозрительно.
– Амэндочка, – ответила Мириам. – Амэнда почему–то не кажется правильным.
– Меня звали Ангелочек.
– Да ну? – переспросила Мириам, театрально вздернув бровь. Тряхнула головой, в глазах снова зажглась шутливая искорка. – Это тебе тем более не подходит.
– А «Эй ты!» подойдет?
Мириам швырнула в нее комком земли. – Я думаю, что буду называть тебя Мисс Колючка, – решила она. – Кстати, – добавила она, складывая сорняки в корзину, – я бы на твоем месте не стыдилась так твоего исподнего. – Увидев немой вопрос в глазах Ангелочка, она рассмеялась: – Ты бы видела мое!
Через несколько дней Элизабет подошла к Ангелочку и дала ей что–то, завернутое в наволочку, предупредив, что это можно открыть, только оставшись одной. Встретив на себе недоумевающий взгляд Ангелочка, она покраснела и устремилась в дом. Сгорая от любопытства, Ангелочек отправилась в сарай и вывалила содержимое из наволочки. Развернув сверток, она увидела чудесные дамские панталоны и лиф. Тонкое вышитое белье было просто изысканным.
Сжимая на коленях эти милые вещицы, Ангелочек почувствовала, как кровь приливает к щекам. Зачем Элизабет это сделала? Из жалости? Ей еще никто никогда ничего не давал, не ожидая чего–то взамен. Что Элизабет хочет от нее? Все, что у нее есть, принадлежит Михаилу. Даже она сама не принадлежала больше себе. Засунув вещи обратно в наволочку, она вышла на улицу. Мириам набирала воду в ручье, и Ангелочек подошла к ней.
– Отдай эти вещи твоей маме и скажи, что мне ничего не нужно.
Мириам поставила ведра на землю. – Мама боялась, что ты обидишься.
– Я не обиделась. Они мне просто не нужны.
– Ты сердишься.
– Просто отдай их маме, Мириам. Они мне не нужны. – Ангелочек попыталась сунуть сверток в руки Мириам.
– Мама сделала их специально для тебя.
– Так она жалеет меня? Что ж, передай ей большое спасибо, она сможет сама их носить.
Мириам казалась оскорбленной.
– Почему ты так плохо о нас думаешь? Единственным желанием мамы было угодить тебе. Она пытается отблагодарить тебя за то, что ты дала ей крышу над головой, впервые за долгие месяцы в этой жуткой повозке!
– Нет нужды благодарить меня. Если ей все же хочется кого–то отблагодарить, скажи, что стоит благодарить Михаила. Это была его идея. – Она сразу же пожалела о своих жестоких словах, увидев слезы на глазах девушки.
– Что ж, я думаю, он сможет носить лифчик и панталоны, не правда ли? – Мириам подхватила ведра, слезы показались на ее бледных щеках. – Ты не хочешь полюбить нас, верно? Ты настроилась против нас!
Ангелочек огорчилась, увидев печаль в глазах девушки.
– Почему бы тебе просто не оставить их себе? – предложила она гораздо мягче.
Мириам не успокоилась. – Если ты хочешь обидеть маму, тебе придется сделать это самой, Амэнда Осия. Я не собираюсь делать это за тебя. Иди и скажи ей, что тебе не нужны ее подарки, которые она сделала из любви к тебе, как к своему собственному ребенку. А ведь ты и правда ребенок, верно? Всего лишь глупый ребенок, который не может увидеть что–то драгоценное даже у себя под носом. – Ее голос дрогнул, и она заспешила прочь.
Ангелочек бегом вернулась в сарай.
Сжимая в руках лифчик и панталоны, она села, прислонившись спиной к стене. Она никогда не думала, что всего лишь несколько точных замечаний, высказанных наивной девочкой, могут так глубоко задеть. Отшвырнув вещи, она прижала ладони к глазам.
Мириам тихо вошла и подобрала белье. Ангелочек ожидала, что она сейчас же уйдет, но вместо этого она села.
– Прости, что так сердито говорила с тобой, – сказала она тихо. – Я всегда говорю слишком много лишнего.
– Ты просто говоришь, что думаешь.
– Да, это правда. Пожалуйста, прими мамин подарок, Амэнда. Ей будет очень больно, если ты откажешься. Она целыми днями работала, чтобы это сшить, а потом все утро собиралась с силами, чтобы отдать это тебе. Она сказала, что у каждой молодой жены должно быть что–то красивое и особенное. Если ты не примешь их, она решит, что обидела тебя.
Ангелочек крепко прижала колени к груди. Она почувствовала, что попала в ловушку.
– Я бы проехала мимо вас в тот вечер, когда вы стояли на дороге. – Внутренне сжавшись, она выдержала взгляд Мириам. – Ты ведь знаешь это, верно?
Мириам слегка улыбнулась. – Но тебя ведь не сильно огорчает наше присутствие теперь, правда? Я думаю, ты в первые дни не знала, что с нами делать. Но сейчас это изменилось, да? Руфи увидела тебя насквозь. Может, ты не поверишь, но она льнет далеко не ко всякому встречному. К тебе у нее, пожалуй, особое отношение. И я тоже люблю тебя, даже если тебе это не нравится.
Ангелочек крепко сомкнула губы, не говоря ни слова. Мириам взяла белье и, аккуратно свернув, положила ей на колени.
– Что скажешь?
– Это очень красивые вещи. Ты должна оставить их себе.
– У меня уже есть несколько таких в моем сундучке надежды. Но пока я не стану новобрачной, мешковина отлично сойдет.
Ангелочек поняла, что не сможет ничего поделать с этой девочкой.
– Ты не знаешь, как вести себя с нами, да? – не переставала говорить Мириам. – Иногда я замечаю, как странно ты на меня смотришь. Твоя прежняя жизнь очень сильно отличалась от моей?
