Текст книги "Баррикады на Пресне. Повесть о Зиновии Литвине-Седом"

Автор книги: Франц Таурин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

2

С каждым днем стычки на баррикадах, прикрывавших основные подступы к Пресне, – у Зоологического сада, на Горбатом мосту, на Заставе – становились все чаще и ожесточеннее. Противник изменил тактику. Теперь наступление на баррикады вели крупные отряды. Атаки поддерживались пулеметным огнем. Патронов не жалели, и защитники баррикад несли большие потери.

И все чаще тревожили пресненцев продолжительные артиллерийские обстрелы. Особенно угнетала пальба с батареи, разместившейся на Ваганьковском кладбище. Били по заграждениям на Заставе и на Воскресенской улице, а также по штабу боевых дружин. Но ни один снаряд не попал еще ни в баррикаду, ни в «малую кухню». Зато и в домах обывателей, и в рабочих спальнях насчитывались десятки убитых и раненых.

– Надо выдернуть эту занозу, – сказал Седой своему помощнику.

Медведь предлежи поручить эту операцию дружине чугунолитейного завода. Ваганьковское кладбище – их зона обороны.

Седой не согласился.

– Они обороняют полдюжины баррикад. Нельзя ослаблять оборону. К тому же, сказать по совести, я все время опасаюсь удара именно со стороны Александровского вокзала.

– Почему?

– Вполне могут выгрузить войска на Александровском вокзале. Он ближе всех к Пресне. Или того ближе, выгрузят прямо на Ходынке.

– Войска ждут из Петербурга. Значит, по Николаевской дороге, – возразил Медведь.

– Могут по Окружной перегнать эшелоны на Смоленскую, – сказал Седой. – Словом, дружинников завода Грачева трогать не след. Они на особо опасном направлении.

– Тогда кому?

– Тебе, – сказал Седой. – Возьмешь дружинников из штабного резерва, и… с богом!

– Когда?

– Да хоть сейчас. Чем скорее, тем лучше.

Когда миновали Заставу, Медведь разделил свой отряд на две неравные части. Больший отряд оставил при себе. Меньший поручил Василию Честнову.

– Мы пойдем по Воскресенской, – сказал Медведь Честнову, – вы – по Звенигородскому шоссе. Выйдем на кладбище с двух сторон. Меж могил подбираемся к церкви. Орудия стоят возле паперти. Ваше дело приблизиться на прицельный выстрел и ждать. После нашего залпа считаешь до пяти и командуешь своим «пли!». Так же после второго нашего залпа. И так же после третьего.

– А пошто врозь стрелять-то? Вместе куда громче.

– Чтобы поняли, бьют с двух сторон. Если после третьего залпа не побегут, тогда «ура!» и в атаку. Все ясно?

– Если после третьего залпа не побегут, в атаку!

Побежали после второго залпа, оставив возле орудий двух убитых и одного тяжелораненого.

– Оружие забрать, – приказал Медведь, – и раненого тоже.

Кто-то вроде бы возразил, но его тут же урезонили. Сняли шинель с убитого, уложили на нее залитого кровью солдата.

– Хоть одну пушку заберем, – сказал Василий Честное. – А ну, взяли!

Пушка подалась довольно легко. Поднатужились, выкатили ее за ограду кладбища.

– А ну, навались! – подбадривал Честнов. – До баррикады на себе доволокем, а там уже за конями сбегаем.

Немало побились, но до баррикады доволокли.

Докладывая в штабе, Медведь помянул и про захваченную пушку. Седой обрадовался, велел опросить всех отбывших солдатскую службу. Но ни одного артиллериста не сыскалось.

– Оставить надо было из той шестерки хоть одного, – сказал он словно в укор самому себе.

Прибежал связной из отряда, оборонявшего баррикаду на Пресненском мосту. Велено сказать, что на Кудринской и на Большой Грузинской скапливаются войска.

– И много? – спросил Седой.

– Не видно. Стемнело уже… – пояснил связной.

– Откуда же известно, что скапливаются?

– Слышно, – ответил связной.

– Оставайся здесь, – сказал Седой Медведю. – Собирай резерв и подсменных. Я на баррикаду.

Но в дверях столкнулся с высоким мужчиной, одетым несколько странно: из-под зимнего пальто виднелись полы белого халата.

– Кто здесь старший начальник? – спросил вошедший.

Спросил спокойно, но строго, как человек, привыкший, что на его вопросы отвечают сразу, без промедления.

– Я начальник штаба.

Вошедший несколько недоверчивым взглядом окинул мятую шинель Седого.

– Прошу вас выслушать меня, – сказал он. – Я старший врач фабричной больницы Клименков. Прошу унять ваших подчиненных…

Вопроса не последовало, и Клименков продолжал:

– Только что в больницу явились два субъекта, не то старосты, не то депутаты, и запретили перевязывать раненых солдат. Это тем более странно, что перед этим тяжело раненного солдата доставили в больницу ваши же дружинники.

– Действительно, – подтвердил Медведь. – Я приказал.

Врач, все еще недоумевая, перевел взгляд с одного на другого.

– Вы врач, – сказал Седой Клименкову, – и ваше дело оказывать помощь каждому, кто в ней нуждается. А мы позаботимся, чтобы вам не мешали.

Подозвал к себе Володю Мазурина и распорядился:

– Проведи доктора до больницы и наведи там порядок.

Оживленная перестрелка, звуки которой доносились со всех концов Пресни, к вечеру стала стихать, потом, когда уже стемнело, как-то сразу оборвалась, и стало непривычно и пугающе тихо… Лишь изредка – с интервалом в четверть часа, а то и больше – раздавались где-то одиночные выстрелы, но, не получая отклика, так и замирали вдалеке…

Непривычная тишина настораживала и тревожила. На «малой кухне» кроме караульных находились только Пчелка и Наташа, решившая дождаться возвращения Седого.

Женщины с первой встречи как-то сразу потянулись друг к другу, и зачастую и та и другая с грустью думали о том, что в этой сумасшедшей круговерти не найти и короткого времени, чтобы поговорить по душам…

Но вот сейчас, когда время нашлось, и не столь уж короткое, они сидели молча, трепетно прислушиваясь, не раздастся ли где выстрел, способный разорвать эту гнетущую тишину.

Около полуночи вернулся Седой. Он обошел почти все баррикады и от усталости едва держался на ногах. Тяжело опустился на лавку.

– Ну и зловещая тишина и тьма на улице… Будет что-то в эту ночь или рано утром…

Пришел Медведь вместе с Володей Мазуриным и начальником дружины Брестских мастерских.

– Он утверждает, – Медведь указал на железнодорожника, – что Семеновский полк выгрузился на Николаевском вокзале.

– Собирай начальников дружин.

– Сюда? – спросил Медведь.

– Нет, как утром договорились, собираем штаб в Серебряковском училище.

– Поближе к харчам, – подмигнул Володя Мазурин. Медведь сердито оборвал его:

– Нашел время зубоскалить!

– А мы, товарищ Медведь, и умирать будем весело, – сказал Володя Мазурин.

3

Предоставив на день «малую кухню» депутатам, Седой употреблял светлые часы на то, чтобы обойти по возможности все баррикады, побывать во всех дружинах. Сегодня, как и вчера, особых событий не произошло. У Горбатого моста и на Малой Грузинской появлялись казачьи разъезды, но ограничились тем, что обменялись с дружинниками выстрелами, и ретировались, не проявив особой настойчивости. А на Кудринской, Воскресенской, на Пресненском валу ни казаки, ни пехота и не показывались.

Это необъяснимое бездействие властей не могло не тревожить Седого. Наивно было думать, что Дубасов благодушно смирился с тем, что целый район города находится во власти восставших.

Каждый час, каждую минуту мог начаться ожесточенный штурм. Перевес сил у Дубасова был многократный. На одного пресненского дружинника генерал-губернатор мог выставить десять, если не двадцать штыков и сабель. Не говоря уже об артиллерии, которой у восставших совсем не было. И все-таки минуты, часы и дни проходили, а штурм не начинался. Почему?..

Седой понимал, точнее, догадывался, что и у грозного адмирала есть своя ахиллесова пята. Не все полки Московского гарнизона были надежной опорой. Вспомнить восстание в Ростовском полку. Против царя солдаты идти отказались, но и расстреливать рабочих тоже, конечно, пе будут. Грозный адмирал сам опасался решительных действий. Гневный порыв рабочих, которые в ответ на расстрелы на Страстной площади и на Садовой и на разгром училища Фидлера окружили кольцом баррикад центр города, заперев в нем генерал-губернатора, показал, что с рабочими шутки плохи. Отсюда и мольбы о помощи из Петербурга. Но Петербург не спешил с помощью адмиралу, и оставалось одно – выжидать…

И все же Седому было ясно, что на одну Пресню сил у Дубасова хватит. И скорее всего, выжидание – лишь тактический маневр: усыпить бдительность, а потом – внезапным ударом… Удара можно ждать каждую минуту, и… минуту эту нельзя упустить.

Баррикадами на Малой Грузинской Седой закончил сегодня обход позиций. Он намеренно выбрал такой маршрут.

Накануне вечером перед допросом Войлошникова он отпустил Надю, поручив Марии Козыревой и Сашуне Быковой проводить ее до дому. Как они добрались в Грузины, он не знал; Мария и Сашуня получили особое задание штаба, с которого еще не вернулись.

Особое задание состояло в том, чтобы женщины навестили своих знакомых. У Марии кто-то работал на заводе Густава Листа и жил неподалеку, там же в Бутырках. Знакомая Сашуни кухарила в столовой фабрики Цинде-ля в Замоскворечье и при фабрике же проживала. Надо было разузнать, кто хозяин в районе: городские власти или рабочие, как на Пресне.

Положение именно в этих районах – в Бутырках и Замоскворечье – особенно интересовало Седого и всех членов штаба, с которыми он успел уже поделиться своими заветными замыслами.

Сперва Седой намеревался отправить в разведку «фидлеровцев», но, к его удивлению, решительно запротестовал Медведь:

– Пошлем ребят на верную гибель!

– Что предлагаешь? – спросил Седой.

– Удобнее пробраться женщине. Особенно старухе.

– Есть у тебя на примете такая отчаянная старуха?

– Старухи нет. Есть молодухи. Целых две, Козырева и Быкова давно просятся: «Пошлите нас шпионить».

Седой задумался.

– Занятно получается. Мужчин опасно – пошлем женщин.

– Напрасно оспоряешь, товарищ Седой, – возразил старик Иванов. – Правильно Медведь говорит, женщине способнее. Женщина, как коза, в любом плетне дыру найдет. Надо только, чтобы причина имелась уважительная.

Позвали Марию и Сашуню, спросили, сумеют ли… Обе непритворно обрадовались.

– А если спросят, куда идешь? – задал вопрос Седой.

– Долго ли соврать! – бойко ответила Мария Козырева.

– Врать тоже надо с умом, – заметил Василий Осипов.

– Значит, так, – подытожил Медведь. – Козыреву отправим в Бутырки, а Быкова пойдет в Замоскворечье.

– Мы вместе пойдем, – запротестовала Мария.

– Концы-то вовсе разные, – удивился Василий Осипов.

– Все равно, обе вместе.

И вот уже скоро сутки, как вышли они вместе с Наташей из «малой кухни», и ничего о них неизвестно. Вчера не было времени обговорить, по какому пойдут маршруту. Может быть, Наташа знает, может быть, был разговор меж ними.

4

Наташа тоже встревожилась, узнав, что Мария и Сашуня еще не вернулись. Предполагали вернуться засветло. Вышли они, как и собирались, «чуть свет» и решили идти сперва в Бутырки, оттуда в Замоскворечье. Было, правда, сказано, что если не успеют засветло, то переночуют у Сашуниной тетки. Адреса, по которым они пошли, Наташа запомнила.

Ну вот, все и выяснил, что можно выяснить. И можно идти. В штабе уже ждут его начальники дружин. Но сегодня почему-то особенно не хотелось уходить. Он так и сказал Наташе.

– Не уходи, – сказала Наташа. – Можно ведь и тебе отдохнуть. Я уложу тебя, а сама буду сторожить, чтобы никто не подобрался. Я очень чуткая…

– Нет, не могу, – сказал он с мягкой улыбкой, – не пришло еще время отдыхать. Да и не в том дело, что устал. Я за тебя тревожусь… И себя осуждаю, что не отправил тебя обратно в Нижний…

– Не осуждай, – сказала Наташа. – Я бы не уехала. Ты же знаешь, что я тебя не оставлю… А почему именно сегодня ты заговорил об этом?.. Узнал что-нибудь плохое?..

– Мы накануне боя. В бою все может случиться. Она села рядом с ним, взяла его за руку:

– Ты уходишь от ответа. Прежде так не поступал.

– Я ничего не скрываю от тебя. Я сам не все понимаю, но нутром чувствую, что приближаются решающие события…

– Ты уже не уверен в нашей победе?

– Удивительное дело… – произнес Седой как бы про себя, – просто удивительное. Уже второй человек на этих днях… Что, разве паника проступает на моем лице?

– Обиделся? Напрасно. Паника и ты – это несовместимо. Просто я раньше никогда не видела тебя хмурым, а теперь иногда вижу. А по пустякам ты хмуриться не станешь…

– Я постараюсь объяснить… Вокруг хорошие люди. Все, кто взялся за оружие, очень хорошие люди. Но среди них есть и такие, кто вышел потому, что поверил в сегодняшнюю, в немедленную победу. Взяли власть на фабрике, взяли власть на Пресне, завтра возьмем в Москве, послезавтра по всей России. Таким сейчас легче. У них нет причин хмуриться. Но зато, если мы потерпим временное поражение, ты слышишь, я говорю временное, им будет очень тяжко, они могут пасть духом… К счастью, больше таких, кто твердо верит, что окончательная победа все-таки за нами. Их никогда не сломит временная неудача, они будут бороться до конца.

– Ты такой. Я всегда это знала. Но к чему тогда хмуриться?..

Седой ответил не сразу.

– А кровь… Каждое поражение… реки рабочей крови. И все равно, мы правильно сделали, что взялись за оружие. Ты согласна?

– Согласна.

– Ну, тогда все хорошо.

5

Известия, доставленные отважными разведчицами, не могли порадовать. Некоторые предприятия прекратили забастовку, рабочие вышли па работу. Мария, правда, сообщила, что трамвай по Бутырке еще не ходит и слышно, что дружина Миусского трамвайного парка еще обороняет баррикады на Лесной и Новослободской, но их уже теснят войска со всех сторон и едва ли они долго продержатся. Похожими были вести и из Замоскворечья. На фабриках собирались начать работу, баррикады остались неразобранными только кое-где по переулкам. Открылись трактиры и магазины, лавки и ларьки. На каждом углу стоят городовые.

– Вроде ничего и не было… – грустно заключила Мария.

Предстояло решать: что делать дальше?.. Мелкие стычки на баррикадах, порождаемые наскоками казачьих и драгунских разъездов, надоели. Даже отбив такой наскок, защитники баррикады уже не радовались, как это было в первые дни восстания. Все понимали – долго так продолжаться не может.

Сегодня за длинным столом на «малой кухне» народу собралось больше обычного: кроме начальников дружин, депутаты районного совета. Была представлена власть восставшей Пресни – и военная, и гражданская.

От имени штаба Седой объявил благодарность разведчицам.

– А теперь идите, отдыхайте… Мария подошла к Наташе:

– Тебя обождать?

– Не надо. Я здесь ночую, с Пчелкой и Павловой. Она твердо решила: теперь с фабрики не уходить, не расставаться с Зиновием надолго…

– А теперь посоветуемся с рабочими депутатами, – сказал Седой Медведю.

Оп повернулся к депутатам.

– Что будем делать дальше? – спросил Седой. – Продолжать или прекращать забастовку? Защищать баррикады или сдать без боя?

– Как защищать-то… – как бы про себя произнес Сергей Дмитриев. – Одни остались…

– Что значит одни? Нас тысячи! – крикнул Василий Честнов.

– Говори, товарищ Дмитриев, – сказал Седой.

– Нет, нет, я потом… – явно смутившись, уклонился Сергей Дмитриев.

– А ты потом… – с издевкой протянул Василий Честнов. – Ну коли потом, тогда я скажу.

– Говори, Честнов.

– Какой может быть разговор!.. Попусту время вести! – в крик ударился Василий Честнов. – Может, кто думает, сдадимся, так помилуют. Надейся! На всех петель хватит. Так лучше пуля на баррикаде, чем петля в остроге. По мне, сражаться до конца!

– А семья?.. А дети?.. – не вытерпел Сергей Дмитриев.

– Товарищ Дмитриев, – сказал Седой. – Вижу, у тебя другое мнение. Выскажи нам его.

– Мнение мое трудное, – медленно начал Сергей Дмитриев. – Даже выговорить тяжело. Начинали по общему согласию, надеялись всей Москвой против хозяев, против властей… А вышло не по-нашему. Одни остались. В смысле одни пресненские… На нас еще не навалились, по другим местам остатки подчищают. А как по всей Москве подметут, тогда и навалятся всей силой. Сколько мы выстоим?.. День, два, пущай неделю!.. Нас перебьют, туда нам и дорога, знали, на что шли… Семьи порешат, и старых, и малых…

– Ты вот что, браток, – прервал его Василий Осипов. – Не ходи вокруг да около. Прямо говори, что предлагаешь.

– Я прямо и говорю. Сила солому ломит. Кончать забастовку, выходить на работу.

– Отработать грехи думаешь, – усмехнулся старик Иванов.

– Не о себе думаю. За свое сполна получу. Все, что причтется. О тех думаю, кто еще провиниться не успел.

Протянул руку, прося слово, Федор Мантулин.

– Обожди, Федор, – остановил его Василий Осипов. – Сергей друг мне. Дайкось я первый ему врежу.

– Говори, Василий, – сказал Седой.

– Плохо вяжешь концы, Сергей, – жестко начал Василий Осипов, – не сходятся у тебя концы с концами. Ты забастовку объявлял?.. Объявлял. На баррикады народ выводил?.. Выводил. Деньги на оружие собирал?.. Собирал. А теперь, как до дела дошло, в кусты!.. О детях вспомнил. А неделю назад их у тебя не было? Нет, друг, посередь реки не перепрягают. Начали, стоять до конца!

– Вот это правильно сказано, – поддержал Федор Мантулин. – По-рабочему. Стоять до конца! Я так понимаю, если даже погибнем мы все до единого, все равно наша победа. Потому что докажем мы и хозяевам, и властям, всем генералам и губернаторам, и самому царю, что дальше терпеть не будем. Другого языка они не понимают… А если мы сейчас располземся по своим углам, как нашкодившие псы после хозяйского окрика, нас вовсе в бараний рог согнут. Победа, она сама не приходит, ее завоевывают. Мое мнение такое: всем на баррикады, сражаться до последнего!

– Кто еще хочет сказать? – спросил Седой.

– Надо ли слова метать, – сказал Михаил Николаев. – Мнение у всех одно. Федор Мантулин хорошо сказал: сражаться до последнего. От имени шмитовской дружины поддерживаю.

Седой встал за столом:

– Против есть кто?.. Нету… Стало быть, продолжаем борьбу!

Это была самая радостная минута в его жизни. Нет, не зря партия проводила годами свою скромную, требующую мужества и терпения работу. Не зря. В решающий час простые рабочие люди оказались достойными великой задачи, какая встала перед ними.

Он был так взволнован, что не сразу нашел нужные слова.

– Товарищи!.. Дорогие товарищи!.. Уже неделю над Пресней красное знамя… Без боя его не отдадим. Помните, товарищи, это первый бой рабочего класса России с царизмом. Нам выпала высокая честь начать битву. Даже если мы погибнем в этой битве, за нами поднимутся другие. Теперь рабочий класс понял свою силу, а наша Пресня будет ему примером…

6

Штаб боевых дружин собирался обычно вечером, и случалось, что заседали до поздней ночи. Днем же в «малой кухне» верховодили депутаты, гражданская часть штаба. Дежурили в «малой кухне» чаще всего Василий Осипов, Иван Куклев, Сергей Дмитриев.

Приходили на «малую кухню» с просьбами и жалобами по самому различному поводу. С утра пришли пресненские булочники за разрешением выпекать хлеб на продажу.

– Никто и не запрещал выпекать хлеб, – ответил булочникам дежурный Василий Осипов.

– Это точно, выпекать запрету не было, – согласился дородный булочник, по-видимому старший в делегации, – на продажу запрет. Лавки-то все закрыты.

– А чем торгуете в лавках? – спросил Василий Осипов.

– Чем в булочной торгуют? Хлебом, калачами, сайками… Ну еще бывает чай, сахар…

– Еще вино, водочка… – добавил Василий Осипов. Булочник замешкался с ответом.

– Значит, так, – заключил Василий Осипов. – Выпекайте и торгуйте. Хоть хлебом, хоть калачами, хоть сайками… Но, упаси бог, ежели вином. Все заведение на распыл пустим.

– Помилуй бог! – перекрестился булочник. – Да чтобы этого вина нам сроду не держать…

Мало погодя заявились два мужика в овчинных тулупах и стали просить, чтобы их обозу из двенадцати подвод дозволили проехать через Пресню в Замоскворечье.

– Сюда-то как доехали? – удивился Василий Осипов.

– Пешком дошли, обоз-от стоит у кладбища, – пояснил мужик. – Явите божескую милость, прикажите пропустить. Ежели нам теперь ворочаться через Кунцево, до темна не успеть. А по нонешним временам, куда ночью податься…

– Ума не приложу, как с вами быть, – задумался депутат. – Везде перегорожено. Пешему не пройти.

– Можно вдоль берега проехать, обочь фабрики нашей и к Дорогомиловскому мосту, – сказал один из караульных.

– А на берег как выехать?

– Дворами можно проехать, возле сахарного заводу.

Не успели выйти повеселевшие мужики, вбежала расстроенная дама в лисьем салопе.

– Господин депутат!.. Защитите бедную вдову. Никто не стрелял из моего дома, никто, а они… они грозят сжечь дом…

– Кто они?

– Провокаторы, господин депутат. Вчера грозились и сегодня тоже… Поставьте, господин депутат, охрану у моего дома!..

– Какая улица?

– По Малому Предтеченскому, через два двора от церкви, наличники голубые, дом Сыропятниковой…

– Хорошо, хорошо, примем меры.

И дама удалилась, рассыпаясь в благодарностях,

– Чего это ты, Василий, так расшаркался перед купчихой? – удивился Володя Мазурин.

– А хоть бы и купчиха, – возразил депутат. – Вдова поди, и дети есть. У кого ей искать защиты. Ты, Володимир, не забывай: нонче мы власть, стало быть, на нас и забота.