Текст книги "Баррикады на Пресне. Повесть о Зиновии Литвине-Седом"

Автор книги: Франц Таурин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)

6

Кроме караульных у входа только два человека засиделись далеко за полночь в «малой кухне». Начальник штаба боевых дружин Седой и его помощник Медведь сидели за планом Пресненского района, скопированным для них гравером Василием Ивановым.

Все помещения освещала одна высоко подвешенная керосиновая лампа, и приходилось пристально вглядываться в частую сетку улиц, переулков и проездов, чтобы представить себе, в какое место будет нанесен первый удар.

– Горбатый мост у нас обороняет шмитовская дружина, – сказал Медведь. – А кого на Малую Грузинскую? Если дружинников завода Грачева, так за нами Пресненский вал. Вовсе некого на Малую Грузинскую.

– Возьмем по взводу от тех и других, – сказал Седой.

– Ослабим и ту и другую дружину, – возразил Медведь. – Мало у нас бойцов…

– Бойцы найдутся, оружия мало.

– В том и дело. Без оружия боец не боец, а просто… сочувствующий гражданин, – усмехнулся Медведь.

– Отсюда вывод: добывать оружие всеми путями. Завтра навестим полицейский участок.

– Дельно. Давно тоскую по настоящему делу.

– Я сказал ребятам, сам с ними пойду, – возразил Седой.

– Разве двоим места не найдется?

– Нет, – сказал Седой. – В районе военное положение. Стало быть, в любой миг, и днем и ночью, кто-то из нас должен быть в штабе. На сей раз ты, в другой раз я.

И так как кустистые брови Медведя все еще оставались сдвинутыми, Седой добавил:

– Когда будем брать резиденцию адмирала Дубасова, ты будешь командовать штурмом, а я посижу здесь в штабе.

– Все шутишь…

На что Седой возразил уже совершенно серьезно:

– Не шучу… Именно со штурма генерал-губернаторского дворца собирался начинать восстание наш Марат… Не поддержали его… И я не поддержал… Теперь только понимаю, как он прав был. Мы-то сейчас чем занимаемся? Готовимся к обороне. А Энгельс сказал: оборона – смерть вооруженного восстания.

Медведь слушал со вниманием, но ссылка на Энгельса ему явно не понравилась.

– К чему же начинать, если все заведомо обречено на гибель?

Ему любопытно было, что на это ответит Седой.

– Теперь уже не от нас с тобой зависит, – сказал Седой весело. – Началось! Не удержишь! И не надо удерживать. Если во всех районах рабочие так подымутся, как на Пресне, вполне может дойти и до штурма дубасовской резиденции.

– Не рано ли замахнулся? – сказал Медведь. – Я и не знал, что у меня начальник тоже мечтатель.

– Лучше раньше, чем никогда, – ответил Седой. – А насчет мечты… что же, мечта в нашем деле не помеха. Вот и сейчас две мечты вынашиваю. И обе, заметь, могут сгодиться.

– Поделишься?

– Поделюсь. Когда отобьем первый натиск, установим связь со своими соседями и справа и слева. Твердо на это рассчитываю. И на такой случай обдумываю два плана.

– Какие же?

– Если раньше соединимся с Миусами, тогда общими силами взять Бутырскую тюрьму, освободить политических. Вот тебе сразу полк, да не просто полк, а, можно сказать, гвардия революции. Как находишь?

– Мечта хороша. А вторая?

– Вторая еще лучше, Если соединимся с Замоскворечьем, то опять же общими силами захватить Симоновские склады оружия и боеприпасов. А если склады возьмем, тогда уж не полки будем формировать, а новые дивизии.

И оба замолчали, хорошо понимая: ох как далеко еще до того, пока такое сбудется…

– Ну вот, помечтали, и ладно, – сказал Седой. – Пойдем посмотрим, как оно там на самом деле…

Караульным сказано было: вернутся через час, если будут связные от центрального штаба, пусть обождут их возвращения.

Переулками, увязая местами в сугробах, вышли па Среднюю Пресню. Было безлюдно и мрачно. Но извечной ночной тишины не было и в помине. Издали, и со стороны Заставы, и со стороны Зоологического сада, доносились частые, приглушенные расстоянием удары.

– «В лесу раздавался топор дровосека», – продекламировал Медведь.

– Дровосека? – не понял Седой.

– Учил же в школе: «Однажды в студеную зимнюю пору я из лесу вышел…»

– Не учил, – признался Седой.

– Как так не учил? – удивился Медведь.

– Я всего три зимы ходил в школу… наверно, не успел еще из лесу выйти.

– Три зимы, говоришь? Негусто…

По Средней Пресне спустились до Прудовой улицы.

– Если к Горбатому мосту, то направо, – сказал Медведь.

– Сперва пройдем на Кудринскую, – сказал Седой, – Там самое опасное место. Останется время, пройдем и па Горбатый.

Около Зоологического сада и на Кудринской возле Вдовьего дома горели костры, бросая багровые отсветы на высокие сугробы. Здесь сооружались первые баррикады. Все деревянные телеграфные столбы уже были спилены или срублены. Металлические фонарные столбы, припрягая к ним лошадей, выворачивали с корнем. Снимали с петель ворота и целыми полотнищами волокли и укладывали в баррикаду. В дело шли прихваченные на дворах сани и телеги. Взвалив какую-нибудь громоздкую вещь на гребень баррикады, ее тут же припутывали телеграфными или телефонными проводами. Расщелины забрасывали дровами, прикрывали досками.

Постройкой баррикады на Пресненском мосту руководил Сергей Дмитриев. Баррикада на Кудринской улице, примерно посередине между мостом и Вдовьим домом, возводилась под командой Ивана Куклева.

Иван Куклев стоял на гребне баррикады, словно стог вершил, и указывал, куда укладывать подносимое. Увидев Седого и Медведя, спустился к ним.

– Может быть, лучше было закончить баррикаду на мосту, потом общими силами приниматься за вторую, – сказал Седой.

– Без этой баррикады той долго не устоять, – возразил Иван Куклев. – Пока они здесь задержатся, можно их с моста обстреливать. А не будь этой, сразу к мосту подойдут.

– А не слишком близко одна от другой? – спросил

Медведь.

– Винтовок и карабинов у нас не так чтобы густо, – ответил Куклев. – Да что я вам, вы лучше меня знаете. Надо, чтобы и револьверная пуля достала.

– Видать, служивый? – спросил Седой.

– Запасной унтер-офицер Низовского пехотного полка.

– Ну, так тебя учить нечего, – обрадовался Седой. – Смотри только в оба. Завяжется дело, принимай команду над обеими баррикадами…

На Горбатый мост не пошли. Там Василий Осипов, мужик бывалый, и Михаил Николаев со своими шмитовцами. Там участок надежный. Да и ночь на исходе. Поспать хоть часок-другой. Завтрашний день, судя по всему, будет и крутой, и горячий.

7

– Не могу я всех взять, – объяснял Седой обступившим его дружинникам. – Если такой толпой пойдем, смеху не оберешься. Возьму Мазурина, Честнова и еще человек восемь. Отбери восемь человек, – сказал Володе Мазурину. И тут же коротко проинструктировал свой отряд: – Первое дело – спокойствие и дисциплина. Без команды ни шагу вперед, ни шагу назад. Я вхожу в участок первым, за мной Мазурин и Честнов, за ними остальные. До первого ихнего выстрела оружие не применять…

Будка у ворот полицейского участка оказалась пустой. Седой отворил калитку и прошел во двор. Остальные за ним.

На крыльце их тоже никто не встретил. Зато в коридоре наткнулись на самого пристава участка штабс-капитана Шестакова.

Седой приставил револьвер к тучной груди штабс-капитана и спокойно, но довольно твердо предупредил:

– Советую не сопротивляться. Иначе вы будете расстреляны, а участок взорван.

Штабс-капитан лишь пробормотал что-то в ответ.

– Поднимите руки! – приказал Седой. – Войдите первым и прикажите сдать оружие. Предупреждаю: первый выстрел – вам пуля в затылок. Вперед!

За рослой фигурой пристава сразу не разглядели стоящего за его спиной Седого. Но увидев еще двоих с револьверами в руках, все вскочили. Щеголеватый подпоручик с аккуратными бачками на розовых щеках схватился за кобуру.

– Не стрелять! – излишне зычно скомандовал пристав.

В дежурной комнате кроме двух офицеров находились еще трое околоточных надзирателей и несколько городовых. Но после строгого окрика штабс-капитана они словно остолбенели.

Дружинники вбежали в дежурку и уткнули револьверы в незадачливых блюстителей порядка. Седой сам обезоружил пристава, затем приказал ему сесть в углу.

– Где хранятся патроны? – спросил Седой у пристава.

– Не знаю, – прохрипел тот.

– Вы не исполняете условий, – строго сказал ему Седой.

– Егоров, – распорядился пристав. – Отопри кладовую.

Патронов винтовочных, а больше револьверных набралось около двух пудов.

– Теперь слушайте меня внимательно, – приказал Седой полицейским чинам. – Революция не мстит. Хотя вы виноваты перед ней. Все по домам, на улицах не показываться. Возьмем еще раз, арестуем. Возьмем с оружием в руках – расстреляем.

Все устремились к дверям. И пристав дернулся со стула.

– Вам задержаться! – приказал Седой.

– Вы же обещали…

– Не тревожьтесь, – сказал Седой, когда полицейские чипы вышли. – Мне нужны адреса офицеров и нижних чинов.

– Я не могу покупать свою жизнь ценою чужой крови, – запоздало сыграл в благородство штабс-капитан.

– Нам не нужна ваша кровь, – усмехнулся Седой, – нужно оружие, так что не терзайте свою совесть.

Пристав открыл несгораемый шкаф, достал клеенчатую папку и бросил па стол.

– Все равно найдете…

– Совершенно верно, господин пристав, – сказал Седой. – Теперь можете идти.

И пристав понурясь вышел из дежурки…

Сразу же, как группа Седого вернулась с трофеями на «малую кухню», по всем добытым адресам отправились дружинники.

Особенно повезло отряду, направленному на Звенигородское шоссе. Там в доме Суворова было что-то вроде общежития для несемейных городовых. Почти все они, не решаясь показываться на улицах, оказались дома и, не сопротивляясь, а скорее даже охотно, расстались со своим оружием.

8

11 декабря адмирал Дубасов вызвал к себе с докладом градоначальника генерала Медема и распорядился пригласить также начальника штаба Московского военного округа генерала Шейдемана. Точно к назначенному часу оба генерала явились в резиденцию генерал-губернатора на Скобелевской площади.

– Доложите обстановку по городу, – обратился Дубасов к Медему, после того как все трое уселись за большим круглым столом, стоящим посреди кабинета.

– За истекшие сутки она осложнилась. Полностью под нашим контролем осталась только центральная часть города в пределах Садового кольца. Окраины Москвы и большая часть пригородов в руках мятежников.

– Все окраины? – переспросил Дубасов.

– Разрешите доложить подробнее.

Генерал Медем встал из-за стола, подошел к висящему па стене крупномасштабному плану Москвы, на котором были четко обозначены не только улицы города, но и самые незначительные проезды и тупики, и, вооружившись указкой, продолжил:

– Я начну с севера и пойду по кругу, по часовой стрелке. На Каланчевской площади, вокзалах и прилегающих улицах нашим войскам противостоят дружины железнодорожников. Бои продолжаются. По счастию, нам удалось удержать Николаевский вокзал, чем обеспечивается железнодорожное сообщение с Петербургом…

– Это очень важно! – заметил генерал Шейдеман. – Николаевский вокзал нельзя терять ни в коем случае.

– Примите к исполнению! – подтвердил генерал-губернатор.

– Слушаюсь, ваше превосходительство, – почтительно отозвался Медем, – В Рогожском районе бои ведут дружинники завода Гужона и Курских железнодорожных мастерских. Они контролируют территорию между Покровской и Рогожской заставами, Владимиркой и кладбищем. Еще южнее, – продолжал он, сопровождая свои слова движением указки, – район, который мятежники самонадеянно именуют «Симоновской республикой». Далее – Замоскворечье. Здесь нашим силам противостоят дружинники типографии Сытина и завода братьев Бромлей. Хамовническо-Пресненский район полностью отрезан от центра города сплошной цепью баррикад, удерживаемых дружинами Прохоровской мануфактуры, фабрики Шмита, завода Мамонтова, сахарного завода. И наконец, в Бутырском районе бои ведут дружины Миусского трамвайного парка и табачной фабрики Габай. Они даже пытались взять приступом Бутырскую тюрьму, но все их атаки были отбиты.

– Бутырскую тюрьму! – вскричал Дубасов, и полное его лицо залилось краснотой.

– Так точно, ваше превосходительство, – подтвердил Медем. – Более того, наглость мятежников достигла того, что вчера толпа пыталась захватить мой дом на Тверском бульваре…

– Вы же сказали, что центральная часть города полностью под нашим контролем? – перебил барона Дубасов.

– В том смысле, ваше превосходительство, что здесь мы имеем явный перевес в силах и здесь любое сопротивление немедленно подавляется крутыми; мерами, вплоть до применения артиллерии.

Долгая минута прошла в молчании. Медем и Шейдеман сидели потупясь, Дубасов, вскинув голову, пристально рассматривал план города, по которому градоначальник только что прошелся указкой.

– Получается, господин барон, – произнес Дубасов с явным раздражением в голосе, – что мы в кольце… – голос его все гуще наливался яростью, – нас обложили… как на охоте!

Медем не нашелся с ответом, и Дубасов, недобро усмехнувшись, задал еще вопрос:

– Вы хоть выяснили, кто у них главный загонщик?

– Призыв к мятежу первоначально исходит от Московского комитета РСДРП. Повторен Московским Советом рабочих депутатов, в коем участвуют также меньшевики и эсеры. Три дня назад мы арестовали руководителей московских большевиков Шавцсра и Васильева-Южина.

– Почему же мятеж продолжается?

На этот вопрос барон Медем тоже не сумел ответить, и Дубасов обратился к Шейдеману:

– Каково же, генерал, положение в частях гарнизона?

– Положение неблагоприятное, ваше превосходительство, – ответил Шейдеман. – Все, что нам удалось сделать, это лишь запереть в казармах неблагонадежные части, с тем чтобы удержать их от выступления в поддержку мятежников. Но рассчитывать на войска Московского гарнизона как на боевую силу для подавления мятежа пока еще нельзя.

– Что же получается? – спросил Дубасов. – Все части гарнизона… неблагонадежны?

– Есть и благонадежные, – ответил Шейдеман. – Они несут охрану возле казарм неблагонадежных.

– Как же поступить? – спросил Дубасов.

– Надлежит просить помощи у Петербурга, – твердо ответил Шейдеман.

– Ваше мнение? – Дубасов перевел взгляд на градоначальника.

– Полностью согласен с его превосходительством, – ответил Медем. – У меня всего две тысячи полицейских и один дивизион жандармерии, а силы мятежников каждодневно множатся. Надо иметь в виду, что мятежников городских поддерживают рабочие подмосковных поселков. Неспокойно в Мытищах, Люберцах, Щелкове, Филях… Необходима срочная помощь из Петербурга.

Отпустив генералов. Дубасов отправил в Петербург срочную телеграмму, сразу в три адреса:

Председателю Совета министров

Военному министру

Управляющему Министерством внутренних дел

«Положение становится очень серьезным, кольцо баррикад охватывает город все теснее; войск для противодействия становится явно недостаточно. Совершенно необходимо прислать из Петербурга, хоть временно, бригаду пехоты».

Просить больше Дубасов не решился. Помнил суровую отповедь, полученную от великого князя Николая Николаевича всего три дня назад.

Глава четырнадцатая НА ПРЕСНЕ НАША РАБОЧАЯ ВЛАСТЬ

1

За сутки Пресня ощетинилась баррикадами. Перегорожены были не только магистральные улицы – Большая и Нижняя Пресня, Кудринская и Пресненский вал, Воскресенская и Звенигородское шоссе, но и все улицы с переулками, примыкающие к ним.

Пресненские рабочие вышли и за пределы района, помогая сооружать баррикады на Новинском бульваре, на Садово-Кудринской, на Большой Никитской и Поварской, на всех подступах к Пресне.

В строительном азарте кое-где даже перестарались. На «малую кухню» пришел к Седому Сергей Филиппов и потребовал, чтобы разобрали баррикаду в Домбровском переулке, потому что невозможно подвезти воды к рабочим «спальням».

Но опасность явилась с другой стороны. Ровно в час дня над Пресней громыхнул первый пушечный выстрел. И началась канонада. Стреляла батарея с Ваганьковского кладбища.

Первые залпы вызвали панику среди населения. Послышались вопли и причитания женщин. Начали связывать в узлы белье и одежду. Прятали детишек в подвалы.

Дружинники как по сигналу сразу же стали собираться во дворе, возле «малой кухни». Начальники боевых дружин – в штабе. Решили развести дружины по баррикадам, укрыться в близлежащих дворах и ждать атаки.

– Как прекратится пальба, будьте начеку, – наставлял Седой начальников дружин. – Возможно, это артиллерийская подготовка.

– Палят по всему городу, – сказал начальник дружины завода Грачева. – И у Александровского вокзала, и, сказывали, на Страстной площади.

– Может быть, готовятся к общему штурму, – высказал предположение Медведь.

– На общий штурм силенок не хватит, – возразил Седой. – Московскому комитету переданы копии телеграмм, которыми обменялись адмирал Дубасов и верховный главнокомандующий, великий князь Николай Николаевич. Дубасов просил о немедленной присылке бригады пехоты из Петербурга. А Николай Николаевич ответил ему коротко и ясно: «В Петербурге свободных войск для посылки в Москву нет». Как полагаете, почему так ответил?

– Нас пожалел, – ответил под общий смех Володя Мазурин.

– Себя пожалел, – сказал Седой. – Стало быть, и в Питере неспокойно, если штыка лишнего нет в запасе. Вот потому и надеюсь, что общего штурма не будет. Постараются задушить нас порознь. И вполне может быть, что первый удар придется по Пресне. Надо быть в полной боевой готовности. А весь этот шум и гром для того, чтобы страху нагнать.

Седой не мог и предположить, как недалек он от истины. Он только догадывался – но догадывался прозорливо, – что московские власти, потеряв голову от страха и не зная, как подавить революционный порыв, ухватились за самое простое: тупой жестокостью нагнетать ужас. Отсюда эта беспорядочная, бесприцельная артиллерийская пальба, слепо поражающая мирное население, пальба не по целям, а по площадям…

Очевидец событий писал в дневнике 10 декабря:

«Первый пушечный выстрел грянул в два с половиной часа дня от Страстной площади по Тверской к Триумфальным воротам. С этого момента в Москве началось безумие и зверство, каких не видели здесь с 1812 года. По толпам мирного народа стреляли пачками из ружей, сыпали свинцом из пулеметов и палили из пушек шрапнелью. Эта безграничная кровожадность царских властей внесла страшное, невиданное озлобление во все слои населения Москвы, кроме высшей буржуазии и бюрократии».

Что было на следующий день – 11 декабря – убедительно засвидетельствовала либеральная газета «Русские ведомости»:

«11 декабря происходит ожесточенная стрельба в разных частях города. Стреляли из пушек на Сухаревской площади, в Каретном ряду, на Страстной площади, в Неглинном проезде, у Николаевского вокзала и в других местах. Жертв в этот день было особенно много; ранеными были заполнены многие больницы, частные лечебницы и перевязочные пункты; в полицейских часовнях не хватало мест для убитых, которых сваливали в пожарных сараях».

2

Этих двух девушек на «малую кухню» привел Медведь, сказал, что обе будут заниматься снаряжением патронов, а если удастся достать «матерьял», то и изготовлением бомб.

– Обе из нашей технической группы, – пояснил Медведь. – И Пчелка и Павлова дело свое знают и неробкого десятка. Не раз смерти в глаза смотрели. Им надо отвести помещение.

– Пока пусть здесь начинают.

– Нельзя, – возразил Медведь. – Порох, взрывчатка… Подойдет любопытный паренек с цигаркой в зубах и… к богу в рай.

– Ты нрав, – согласился Седой, – Опасная штука… – Подошел к дежурным депутатам, посоветовался с ними.

– В семейных спальнях каморку отвести, – сказал Дмитриев.

– Не годится, – возразил Баулин. – Там детишки кругом. Вот если подвальный этаж в директорском доме. Отдельный вход. Караул поставим. И от штаба близко, всего двор перейти.

– Действуйте, – сказал Седой.

Помощник заведующего хозяйственной частью Буз~ ников наотрез отказал депутатам.

– Да что вы, господь с вами! – восклицал он, размахивая коротенькими ручками. – В директорский дом захотели. Да меня Николай Иванович сию же минуту взашей с фабрики прогонят!..

– Не о твоей шее забота, – строго одернул его Иван Баулин. – Нам помещение надобно. – И так глянул с высоты своего роста на коротенького Бузникова, что тот сразу заюлил.

– Я всегда, пожалуйста, могу предложить вам дом купчихи Юкиной по Большому Никольскому. Дом правлением арендован, но еще никем не занят, могу предоставить…

– Не годится, – отверг Иван Баулин. – Далеко.

– Могу ближе. Дом купчихи Шохиной. Вовсе здесь, на Нижней Пресне, тоже не занятый…

– Тоже не годится. Давай нам ключи от «парламента». Старост отменили, зря помещение пустует. А нам самый раз.

– Доложить обязан…

– Кому обязан?

– Правлению, директору Николаю Ивановичу…

– Давай ключи. Потом беги, докладывай.

Дальше Бузников спорить не решился и передал депутатам ключи от помещения во дворе фабрики, именуемого «парламентом», и также от калитки возле прядильного корпуса.

– Этот ключ от «парламента», этот – от фабричной калитки, что у прядильного, – доложил Баулин, вернувшись в штаб.

– От парламента?.. – удивился Медведь. Сергей Дмитриев объяснил:

– Когда прошлой зимой выбрали по цехам старост, правление выделило помещение, где старостам проводить свои собрания. И не знаю кто уж там, только кто-то окрестил его «парламентом»…

– Но этот «парламент» за фабричной оградой?

– А вот ключ от калитки.

Девушки осмотрели помещение, остались довольны.

– Еще чего не хватает? – спросил их Медведь,

– Работы, – ответила Павлова.

– Пусть вас это не волнует, – заверил Медведь, – Работой обеспечим в избытке.

Пчелка сказала, что нужно хотя бы двух подручных, хорошо бы молодых девчат. После этого «мастерская» будет готова к большой работе.

– А по части бомб? – поинтересовался Медведь,

– Дело за оборудованием, – сказала Пчелка. – Впрочем, на такой огромной фабрике, конечно же, первоклассная лаборатория. Откройте нам, остальное наше дело.

Когда депутаты снова взяли в оборот Бузникова, он ответил, что лаборатория не в его ведении и доступ может разрешить только сам господин директор.

От имени Совета депутатов Иван Баулин передал директору просьбу выдать делегации ключи от фабричной лаборатории.

– Прежде хотел бы слышать, для какой именно цели необходима вам фабричная лаборатория? – предчувствуя недоброе, спросил Прохоров.

Иван Баулин какой-то миг помедлил с ответом:

– Таково требование штаба боевых дружин Пресна.

Прохоров слегка пожал плечами:

– Позвольте… Мне непонятно, какое отношение имеет штаб боевых дружин к делам товарищества Прохоровской мануфактуры?.. И почему этот штаб берет на себя распоряжение имуществом фабрики?..

На это Иван Баулин ответил сразу:

– Время военное, господин директор. А в военное время высшая власть принадлежит боевому штабу.

– Допустить в лабораторию посторонних лиц я не имею права. Там хранятся вредоносные вещества, неумелое обращение с которыми опасно для жизни людей. Я не хочу садиться в тюрьму по той лишь причине, что малодушно подчинился вашему незаконному требованию.

– Это ваше последнее слово? – спросил Иван Баулин.

– Иного решения я принять не могу.

– Уговаривать не станем, – бросил через плечо Иван Баулин, оборачиваясь к остальным депутатам. – Пошли, товарищи…

И тут же сбили замки с дверей лаборатории. Пчелка и Павлова осмотрели все шкафы и кладовые и указали, что именно надо перенести в «парламент».

«Мастерская» была приготовлена к работе.