Текст книги "Королевы-соперницы"

Автор книги: Фиделис Морган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

Глава пятая
Простая любовь

Приятное чувство при обращении к объекту называется Простой Любовью.

Брови приподняты и сдвинуты в ту сторону, куда смотрят глаза, голова наклонена к объекту любви.

Глаза открыты не слишком широко, взгляд прямой и сияющий. Все лицо светится теплом. Рот невинно приоткрыт, губы увлажнены испарениями, идущими от сердца.

На следующее утро Ребекка дата служанке выходной, чтобы та навестила свою семью, живущую рядом с Тауэром. Элпью согласилась заменить Сару и сопроводить актрису в ее квартиру на Литтл-Харт-стрит, чтобы забрать кое-какие вещи. Но едва оказавшись на Ковент-Гарден-Пьяцца, Элпью попыталась повернуть назад, потому что впереди бушевала страшная драка. Внезапно нахлынувшая сзади людская волна толкнула женщин против воли вперед, в гущу потасовки. Ребекка подхватила на руки своего драгоценного пса.

Несколько молодых людей карабкались по возвышавшейся в центре площади колонне, и чей-то парик уже висел на венчающем ее глобусе. Площадь наполнилась звоном шпаг, а продавцы-лоточники отвечали нападавшим, бросая в них своим товаром. В воздухе летали капуста, морковь, мотки кружев и книги со вставками из непристойных гравюр.

– Если мы станем держаться дальней стороны, то проберемся, – сказала Ребекка, толкая перед собой в качестве шита Элпью, пока они протискивались под внушительным портиком церкви Святого Павла. Перебегая, пригнувшись, от колонны к колонне, они наконец добрались до северной стороны и укрылись в дверях ближайшей лавочки. На булыжной мостовой перед ними валялся перевернутый и поломанный лоток, а его владелица сидела на нем и плакала, швыряя при этом в дерущихся различные предметы.

Ребекка стиснула зубы.

– Это настоящая анархия.

Собачонка начала тявкать. Ребекка ворковала что-то ей в ухо, пока мимо мчалась ватага юнцов, распевавших:

 
Сколько вам Ни пыхтеть,
Титиров вам Не одолеть!
 

Одна из перелетных колбас ударила Элпью по голове. Подхватив колбасу, Элпью запустила ею назад в толпу. Колбаса попала в одного из мародерствующих парней, сбив с него шляпу. Он поднял ее, смахнул грязь, надел и медленно, но неуклонно направился к Элпью, злобно сверкая глазами из-под надвинутых бровей.

– Это ты бросила? – Колбасу он держал затянутой в перчатку рукой.

Элпью сразу же узнала юнца. Это был лорд Рейкуэлл, празднующий новообретенную свободу в своей обычной манере. Элпью попятилась.

– Это ты бросила? – повторил он, словно обращаясь к слабоумной и по-прежнему надвигаясь на нее. – Не смей бросать в меня колбасой!

– Я точно так же могу сказать, сударь, чтобы вы не смели бросать колбасой в меня! – воскликнула Элпью, демонстрируя гораздо больше храбрости, чем чувствовала.

– Зачем так кипятиться, лорд Рейкуэлл? – спросила, выступая вперед, Ребекка. – Это же колбаса, а не булыжник.

– Мистрис Монтегю? – Рейкуэлл развернулся к Ребекке. – Сама Бекки Монтегю – актриса с огненным темпераментом?

– Английскому джентльмену не пристали манеры дикаря, сэр. – Ребекка подхватила юбки. – А теперь дайте нам пройти.

Песик у нее на руках зарычал и тявкнул на Рейкуэлла, обнажая десны и желтые зубы. Юный лорд сердито посмотрел на него, потом легко вздохнул, кривя рот, и облизал губы.

– Я получу тебя, Ребекка Монтегю. Еще как получу! – Он отступил. – Не забывай, Бекки, мне известен твой маленький секрет.

Ребекка на мгновение застыла, потом схватила Элпью за руку и бросилась бежать, на ходу увернувшись от летящего кочана капусты.

– Берегитесь, мистрис Монтегю! – Элпью прижала актрису к какой-то двери. – Смотрите. – Мимо них, с Боу-стрит на площадь, двигался поток мужчин, строившихся и налаживавших мушкеты. – Городское ополчение.

– О Господи, Элпью! Не знаешь, что хуже – погибнуть от рук банды убийц-маньяков или во время беспорядков от шальной пули сил закона?

– Что до меня, – заявила Элпью, толкая дверь, – я намерена остаться в живых. – Она затащила Ребекку за собой в темный дом.

– Что это за место? – Ребекка наморщила нос, пока они, спотыкаясь, пробирались по темному коридору. – Воняет хуже, чем в королевском зверинце.

– Это заведение Молли, мадам.

– Молли! – Ребекка резко повернула назад. – Может, лучше встретиться с ополченцами или титирами?

– Нет, мадам. Правда. Эти мужчины будут слишком заняты, развлекаясь друг с другом, чтобы обратить на нас внимание. – Элпью засмеялась и двинулась дальше по длинному темному коридору. – Мы женщины, не забывайте. Приходящие сюда существа, может, и одеваются в нашу одежду и подражают нашим маленьким хитростям, но они слишком уж заняты, направляя свое оружие друг на друга, чтобы волноваться из-за настоящих женщин... – Впереди показалась другая дверь. – Если я правильно помню, она ведет в маленький внутренний двор, из которого мы попадем в Исправительный дом мадам Чолер.

– Элпью! – взвизгнула Ребекка. – Я должна заботиться о своей репутации. Я не могу допустить, чтобы меня увидели в публичном доме. А если кто-нибудь продаст эту историю в одну из скандальных газетенок?

Элпью осознала, в каком двусмысленном положении оказалась она сама.

– Я работаю на такую газету, но я не скажу.

Женщины стояли во дворике, переводя дыхание. Ребекка посмотрела на две двери, одна вела в дом содомии, вторая – в царство кнута.

– Мы пронесемся через это заведение со скоростью света, которой так гордится мистер Ньютон, и никто нас не заметит. Вперед. Опустите голову, мистрис Монтегю, и бегите. Впереди, как мы надеемся, лежит мир и покой Литтл-Харт-стрит.

Когда экономка провела графиню к Сэмюэлу Пипсу, он разглядывая что-то в медный телескоп, выставив его в окно.

– Проклятый Лондонский мост! – воскликнул он, не отрывая глаза от окуляра. – Выше по течению от него не видно ни одной стоящей лодки, не говоря уже о корабле. Лихтеры, баржи, несколько таможенных катеров и ни одной баркентины, бригантины или шхуны. Даже приличной яхты нет!

Не поняв почти ни слова изданной тирады, графиня перевела разговор на более знакомую тему:

– Но какой у тебя очаровательный дом... Какой вид! – Она обозрела широкий участок реки, Йоркские водные ворота внизу слева и восьмиугольную башню водопровода справа.

– Удобный, ничего не скажешь. – Пипс окинул взглядом комнату. – Но он не мой. Я здесь только живу. Владеет им мой старый клерк, Уилл Хьюэр его зовут. Похлопотал за меня, когда моя покойная жена, упокой, Господи, ее бедную душу, застукала меня на месте преступления с очаровательной юной особой по имени Дэб. Руководит теперь Ост-Индской компанией. В смысле Хьюэр, а не Дэб. Ну, ты знаешь, Компания Джона. Импорт-экспорт. В его ведении немыслимое количество судов, от огромных первоклассных до самых скромных катеров. По моему мнению, сегодня лучшие морские корабли у ост-индцев. Плохо маневрируют против ветра, но по конструкции по-прежнему лучше, чем те, за которыми я следил, когда управлял Морским департаментом его величества.

Графиня начала отчаиваться. Зачем она сюда пришла? Она же знала, что этот человек говорит только о двух вещах: о своих интрижках и кораблях. Жуткий зануда.

– Вот интересно, Сэмюэл, не видел ли ты чего-нибудь в ту ночь, когда, как тебе показалось, ты слышал крик? В ночь, когда убили ту актрису?

– Маленькую Анну Лукас! – Пипс вздохнул. – Однажды я видел, как она очаровательно танцевала джигу в какой-то глупой постановке Шекспира. Как же она называлась? – Он почесал парик кончиком карандаша.

Графиня порылась в памяти в поисках перечня шекспировских пьес.

– «Сон в летнюю ночь»?

– Боже, нет, – досадливо фыркнул Пипс. – Я видел ее в шестьдесят восьмом, и это была самая скучная и нелепая пьеса из всех, что мне доводилось видеть.

– «Ромео и Джульетта»?

– И не эта, которую я считаю худшей пьесой из тех, что видел в своей жизни.

– «Двенадцатая ночь»?

– Господи, мадам, вы надо мной смеетесь. Я бы не отважился во второй раз посмотреть эту слабую вещь. Нет, нет. – Пипс примостился на подоконнике рядом с графиней и посмотрел на реку. – В той пьесе, насколько я помню, была музыка, несколько великолепных сцен и механизмов, множество комических ролей у матросов и могучее чудовище, и речь в ней шла о море и кораблях.

– А-а, ты, должно быть, говоришь о «Зачарованном острове»?

– Точно. – Пипс соскочил с подоконника и всплеснул руками. – Такая увлекательная.

– Ставшая такой после того, как мистер Драйден и мистер Пёрселл улучшили ее. Оригинальная пьеса Шекспира – полная чушь.[21]21
  Речь идет о пьесе Уильяма Шекспира «Буря» (1612).


[Закрыть]

– И милая маленькая Лукас идеально танцевала Доринду, младшую дочь Просперо. – Пипс энергично закивал, словно снова переживал те впечатления, потом его улыбка померкла, и он посмотрел на башню водопровода. – Бедная леди, прийти к такому страшному концу. – Он снова сел. – Я бы хотел сказать, что в ночь убийства стал свидетелем чего-то важного, но не могу. Зрение у меня плохое, а ночью мой телескоп ни на что не годен, кроме как разгадывать тайны Луны. Да, Лукас очень хорошо тогда играла, но, не побоюсь соврать, матросы были лучше всех, такие комичные, а уж как плясали...

– Значит, Сэмюэл, – прервала его графиня, прежде чем Пипс пустился в очередную хвалебную песнь морю, – ты больше ничего не помнишь о событиях той ночи, когда погибла миссис Лукас?

– Помню, что увидел тебя и пригласил на рубцы, а ты не пришла. – Он снова почесал в парике.

Графиня слегка отодвинулась на случай, если в нем жили вши.

– Я, кажется, действительно припоминаю толпу безумной, пустоголовой молодежи, бушевавшей на улице и ведшей себя как самые нахальные и невоспитанные дикари.

– Титиры. – Графиня вздрогнула при воспоминании о своем парике, повисшем на подоконнике, на который она теперь опиралась локтем. – Больше ничего?

– Почему ты задаешь так много вопросов? Тебя нанял мировой судья?

– Нет, нет, Сэмюэл. Я сочинительница.

– О, в самом деле? – Пипс просиял. – Я тоже. Позволь преподнести тебе экземпляр моей единственной опубликованной работы.

Он прошаркал в соседнюю комнату и вернулся с книгой в кожаном переплете, которую заворачивал в старую газету.

– Извини за упаковку! – Пипс улыбнулся графине. – Бульварная газетенка «Лондонский глашатай». Его покупает моя экономка. Сам я и в дом ее не внес бы.

Покраснев и радуясь, что не выдала себя, признавшись, что работает как раз на «Глашатай», графиня поднялась.

– С удовольствием прочту твою книгу, Сэмюэл. Пишешь что-нибудь новое?

– Нет. Пожалуй, остановлюсь на этом. Глаза уже не те, знаешь ли. – Он прищурился на газетный текст. – Все расплывается, вижу только серые пятна. – Он глянул в окно. Река была заполнена маленькими судами, плывшими вверх и вниз по течению. Пипс в молчании проводил глазами изящный таможенный катер. – Вдаль я вижу лучше, но... – Он пожал плечами и протянул графине завернутую книгу. – Может, я и не автор первого ряда, как нынешний поэт-лауреат, Наум Тейт, или даже его предшественник, великий Томас Шадуэлл, чьи имена, без сомнения, отзовутся эхом в последующих поколениях, но, скрещиваю пальцы, этот томик может обеспечить мне местечко в анналах английской истории.

Графиня подошла к двери, которую Пипс открыл и придерживал. Проходя мимо Пипса, сыщица осознала, что он стоит чуть ближе, чем следовало бы, так что их тела вынужденно соприкоснулись. Сколько лет прошло, а этот старый греховодник ничуть не изменился.

– Если тебе захочется приятно провести вечер, садись у камина с чашечкой шоколада и читай. – Он поцеловал ее в щеку и, перегнувшись через перила, смотрел, как она спускается на первый этаж. – Мне кажется, я не погрешу против скромности, если заверю тебя, что ты не разочаруешься.

Благополучно выбравшись на улицу, графиня присела на каменную скамью внутри Водных ворот и сорвала с книги обертку. Ей не терпелось увидеть, что же такое написал Пипс, что давало ему право претендовать на память потомков.

С волнением открыв книгу, она уставилась на титульный лист: «Мемуары касательно состояния королевского флота Англии». Она осторожно перевернула несколько страниц. Списки и описания кораблей и продовольствия. Кто будет читать эту скукотень? Зевнув, она сунула книгу в сумку. Пригодится подложить под ножку покосившегося кухонного стола. Но что касается места в будущем...

Чушь! У Пипса столько же возможностей достичь этого, сколько у человечества – высадиться на Луну.

Элпью первой поднялась в квартиру Ребекки. Она осторожно открыла дверь и просунула внутрь голову. Что-то слегка шевельнулось перед ней, и она подпрыгнула. Но это оказалось всего лишь ее собственное отражение в двух зеркалах, висевших в холле. Элпью подняла письма, которые были засунуты под дверь, и подала их Ребекке, а сама тихонько прошла вперед, в гостиную актрисы.

– Я быстро. – Ребекка опустила на пол Рыжика, и он весело забегал по холлу. – Мне нужно взять грим, шпильки и китовый ус для корсетов. Ну, ты знаешь, обычные женские причиндалы.

Элпью кивнула и подошла к окну, выходившему на улицу.

Ей открылся весьма приятный вид: ряд магазинов, вывески которых покачивались на ветру. Слышался отдаленный треск мушкетных залпов, доносившихся с площади, и голос Ребекки, напевавшей в спальне.

Что имел в виду Рейкуэлл, напомнив Ребекке про ее «маленький секрет»? Элпью огляделась, подметив прекрасную обстановку комнаты. Неужели все актеры живут в такой роскоши? Стены были обиты шелковой парчой, зеркала в холле, как и блестящие зеркальные бра, очень напоминали венецианские. Мебель была украшена изящной резьбой.

Минуточку! Быть может, все это лишь фасад, как в доме графини. И возможно, все остальные комнаты в этом доме обветшали. Элпью на цыпочках прокралась через холл и вошла в помещение за приоткрытой дверью. Взору ее предстала еще одна прекрасно обставленная комната, полная дорогой мебели: красивый обеденный стол и стулья, большой дубовый ящик на буфете рядом с дверью. Элпью не могла удержаться, чтобы не заглянуть в него. Она взялась за крышку. Не заперто. Ящик был до краев наполнен сухими листьями. Элпью запустила в них руку. Чай! Элпью ахнула. Лучший сорт! Да эта женщина, должно быть, богата, как Крез! Все знали, какой роскошью был чай и сколько он стоил. А по аромату и размеру листьев Элпью поняла, что это самый лучший сорт. Большинство индийских лавчонок в городе продавали чай, по виду напоминавший пыль.

Элпью аккуратно опустила крышку и заглянула в буфет. Там, где она ожидала увидеть столовое белье или посуду, рядами стояли бутылки бренди. Вот это да, Ребекка, вероятно, богаче того шотландца, который владеет «Куттсом», новой банкирской компанией, на вывеске которой на Стрэнде красуются три короны.

– Ну как, все хорошо рассмотрела? – В дверях, сложив на груди руки и притопывая ножкой, стояла Ребекка.

Элпью отскочила от буфета и захлопнула дверцу, заставив его содержимое зазвенеть.

Она была уверена, что на ее лице застыло неплохое изображение Ужаса.

– Правильно, что вы боитесь, мистрис Элпью. – Ребекка устремила на нее грозный взгляд. – Уверена, если бы вы смогли по желанию изображать столь чистые эмоции, вы были бы лучшей актрисой во вселенной.

– Простите. – Элпью бочком отодвигалась от буфета.

– И, предупреждая ваши вопросы: да, у меня есть кое-какие деньги. Их оставил мне отец. Он был адвокатом. Вы же знаете, что юристы зарабатывают в сто раз больше всех остальных. – Ребекка вышла из комнаты, и Элпью последовала за ней в переднюю, где пришлось наполнить вещами коробку. – Вам не слишком тяжело?

Пока Элпью приподнимала коробку, Ребекка просмотрела письма. На одно она уставилась с недоумением, затем сломала печать. Побледнев, актриса уронила листок на стол и, пошатнувшись, опустилась на стоявший рядом стул.

– Вы хорошо себя чувствуете?

Элпью взяла письмо. Ребекка закрыла лицо руками, из груди ее вырвалось рыдание. Текст состоял из вырезанных из газеты и небрежно наклеенных слов. Они составляли следующее предложение:

«На ее месте должна была быть ТЫ».

Графиня четыре раза прошла от артистического входа концертного зала на Вильерс-стрит до водопровода и далее, по дорожке вдоль берега реки – к парадному входу в концертный зал с Бэкингем-стрит. От заднего входа, где Анну Лукас в последний раз видели живой, до водопровода, где нашли ее тело, было меньше минуты ходьбы. Во двор и из двора водопровода выезжали тележки, но в остальном улицы были тихими. А вечером, как только зрители заполняли зал, здесь становилось темно и пустынно, чему была свидетелем сама графиня.

Она прошла мимо Водных ворот и посмотрела на окно Пипса.

– Спасибо, что оставили мою шляпу, – раздался за спиной графини голос. Она развернулась и увидела продавца имбирных коврижек, снимавшего с маленькой тачки жаровню и коробки с коврижками. – Обожаю Монтеверди.

– И вам спасибо, что спасли меня от позора в ту трагическую ночь, – сказала графиня.

– Бедная леди. – Торговец засыпал в жаровню куль угля. – Подумать только, я находился от этого места всего в нескольких ярдах и все равно ничего не видел.

– Совсем ничего? Вы уверены? – Графиня наблюдала, как он возится с трутницей, добывая огонь, а затем поджигает растопку. – Перескажите мне события всего вечера. Как вы их помните.

– Собиралась обычная публика с обычным сопровождением: факельщики, извозчики, лакеи, горничные. И разумеется, фанатики. – Торговец принялся раздувать огонь, и в воздух взметнулись искры. – Потом зрители пошли в зал, толпа любопытствующих поредела и рассеялась в ночи...

– Кроме?

– Меня, одного фанатика и группки мальчишек-факельщиков. Потом зрители снова вышли на улицу минут на десять, а когда вернулись в зал, то остались вы, те же мальчишки-факельщики и вихрем пронесшиеся титиры.

– Что случилось с фанатиком?

– Он ушел. – Торговец покачал головой. – Куда – не знаю.

– Как он выглядел?

– Обычно. Седеющие волосы, коричневая одежда, узкое лицо, черные глаза-пуговки, прищуривается, когда смотрит.

– Вы уходили со своего места? – Графиня посмотрела вдоль улицы в обе стороны. С данной точки даже днем невозможно было увидеть вход во двор водопровода. – Облегчиться?..

– Я действительно отлучился на берег, чтобы облегчиться. Ходил как раз перед перерывом. И потом еще раз после перерыва, когда пробежали титиры. – Угли засияли оранжевым светом. Мужчина положил на жаровню металлическую решетку, а на нее – несколько кусков коврижки, подогреть. – Добрая старая Темза – отличный нужник. Вернувшись, я увидел вас.

– А ее вы в ту ночь не видели?

– Анну Лукас? – Он взял висевший на поясе нож и перевернул куски коврижки. – Да, видел. Как раз когда спускался к песочку в первый раз, перед неожиданным перерывом, она там шла. Она завернулась в плащ и надвинула на лицо капюшон. Но я ее узнал... Ну, она же знаменитость. Она улыбнулась мне и подмигнула. Потом повернулась и пошла назад, туда, откуда пришла.

Графиня проследила его взгляд.

– Значит, она подошла сюда, а потом вернулась по дорожке, мимо водопровода.

– Да. Потом через несколько минут начали выходить зрители. – Он подцепил ножом кусок горячей коврижки, завернул в бумагу и подал графине. – Угощайтесь, мадам. – Себе он тоже взял кусок.

– Вы не заметили, может, уезжал кто-то приметный или...

– К концу перерыва отчалила гребная лодка, в нее села какая-то толстуха, которую костерили на чем свет стоит.

– Бастл! Вы ее видели?

– Нет, не видел, но вы же знаете перевозчиков. Я и с берега слышал их препирательства. – Он сдвинул шляпу на одно ухо. – Потом с воплями появились титиры, а когда промчались, то я увидел вас.

Графиня посмотрела на Пипсову дверь, где она пряталась в тени.

– Анна Лукас не казалась расстроенной?

Торговец наклонил голову набок.

– А должна была?

– В Музыкальном зале произошла сцена. Я думала, что она могла расстроиться.

– Правда? – Мужчина переступил с ноги на ногу. – Мне об этом ничего не было известно.

– Вы видели большую наемную карету, которая ехала по направлению к Стрэнду?

– Кареты приезжали и уезжали весь вечер.

– После титиров никто мимо вас не проходил.

– Нет. Я привел стражника из будки на Стрэнде, достал ваш парик и свернул торговлю. К тому времени у меня кончились коврижки. Я выбросил угли в реку и покатил свою тачку на Стрэнд, а там – домой. Убийца актрисы, должно быть, ушел по Вильерс-стрит.

– Или смешался с толпой зрителей. – Графиня доела необыкновенно вкусную коврижку и посмотрела на Водные ворота. – Или, возможно, прятался в темноте, пока мы все не разошлись.

Стрэнд оказался перегорожен стадом овец, которых гнали на Лондонский мост. Графиня пошла вперед, не обращая внимания на ругань кучеров и безмятежно улыбаясь разъяренным пассажирам, которые заплатили за удовольствие стоять на месте. Один мужчина торопливо поднял окно кареты, чтобы укрыться от любопытных глаз. Графиня видела Элпью и Ребекку, ожидавших ее на лужайке у Майского дерева, где находилась стоянка экипажей. Ребекка помахала графине рукой, когда та переходила дорогу у Сомерсет-хауса.

Актриса стояла, прислонившись к карете, у ее ног сидел Рыжик и, подняв заднюю лапу, вылизывался. Когда графиня и Элпью сошли с дорожки, по которой с грохотом уходили в сторону Кента почтовые дилижансы, Ребекка представила им высокого темноволосого мужчину в одежде кучера.

– Это мой родственник Джемми, графиня.

– Графиня. – Мужчина протянул руку. – Приятного вам дня.

К удивлению графини, он говорил с сильным западным акцентом. Она пожала его руку.

– Я был там в ту ночь, чтобы забрать миссис Лукас, но она сказала, что решила подождать Ребекку, и собиралась до конца представления посидеть в Водных воротах. – Он закрыл лицо руками в перчатках. – Если бы она поехала со мной, то осталась бы жива. – Он несколько раз без слез всхлипнул, потом шмыгнул носом и выпрямился. – Простите.

– Она была одна, когда разговаривала с вами? – Графиня поискала на лице мужчины признаки неискренности.

– Да.

– Она казалась расстроенной?

– Напротив, мадам. Она все время улыбалась. Поговорила со мной, потом опустила капюшон и пошла к реке. Я развернул карету и вернулся на Стрэнд. Последнее, что я увидел, когда высунулся проверить, не заденет ли карета коновязь, был ее зеленый плащ, исчезающий в темноте за углом террасы, выходящей на реку.

– Мне нужно сделать кое-какие покупки. – Ребекка свернула в Нью-Эксчейндж, Рыжик бодро засеменил рядом. – А лучшие магазины Лондона находятся в этом веселом квартале.

Графиня огляделась. Этот невообразимо огромный дворец торговли занимал то место, где когда-то, когда Элпью была еще ребенком, жила графиня. Король Карл был тогда Веселым монархом, а она была при деньгах.

Крытая галерея тянулась вдоль заведений, торговавших модными товарами; магазинчики с индийскими редкостями и ювелирные лавки занимали теперь весь первый этаж со множеством лестниц, ведущих в верхние торговые ряды. Ребекка стала подниматься по лестнице.

– Идемте, дамы. Сегодня вечер в память о бедной Анне. Мы должны выглядеть как можно лучше.

Графиня помедлила у подножия лестницы.

– Эти магазины выглядят ужасно...

– Дорогими, – закончила предложение Элпью, хватая графиню за локоть и увлекая за собой. Ей, насмотревшейся в доме Ребекки на дорогие вещи, теперь было интересно узнать, насколько щедро актриса тратит наличные.

Они прошли мимо витрины, в которой были выставлены кружева и лен, перчатки, ленты, богатые веера, расписанные тушью, чепцы, шарфы и шелковые чулки. Ребекка вошла в магазин, торговавший гребнями, ножницами, щипчиками и разнообразными средствами для лица и волос.

– А что это за музыка? – спросила графиня, когда с первого этажа поплыли вверх величественные звуки чаконы.

– Владельцы магазинов платят Обществу скрипачей, чтобы те играли приятную музыку, – объяснила Ребекка. – Это повышает статус заведения. А поскольку на силы природы можно не обращать внимания, так как все магазины и переходы находятся под крышей, образуя как бы независимый от погоды рынок, эти торговые ряды обещают стать самым прибыльным предприятием.

Графиня взяла маленькую коробочку с шелковыми мушками, посмотрела на цену и пронзительно вскрикнула:

– С такими ценами доходы здесь, конечно, будут. Но сомневаюсь, что данная идея получит отклик у простых людей!

Ребекка достала из кармана мятый листок.

– Мне всегда нравились жемчужные шарики, придающие щекам округлость, – сказала графиня, глядя в зеркало и немного раздувая щеки.

Элпью обвела взглядом полки, уставленные банками, шкафчики с таинственными ящичками.

– А это еще что такое? – спросила она, беря странного вида палочку, на конце которой вертикально крепилась щеточка.

Ребекка посмотрела на продавщицу.

– Это, мадам, последняя новинка с континента. Мы называем ее зубной щеткой.

– И для чего она? – удивилась Элпью.

– Чтобы наносить соль или купоросное масло для удаления пленки или налета с зубов, для их чистоты. – Продавщица забрала щетку и вернула ее на витрину. – Лично я думаю, что палец лучше. Однако могу рекомендовать вот это. – Она взяла две серые полосочки, похожие на двух волосатых гусениц. – Они улучшают вид бровей. – Продавщица приложила их к себе. – Дама наклеивает их с помощью белил туда, где брови тонковаты от природы или возраста, а подкрашивание карандашом выглядит так неестественно.

Завороженная графиня подошла и провела пальцем по одной из полосок.

– Действительно очень приятны на ощупь. Из чего они сделаны?

– Из шкурки мыши, мадам. – Продавщица забрала и их и повернулась к Ребекке. – Мистрис Монтегю? Какой красивой вещицей я могу вас порадовать?

– Берем самый прозаичный товар. – Ребекка прищурилась на ряд банок за спиной продавщицы. – Что у вас есть из грима?

– Вот венецианские белила...

– Нет, – покачала головой Ребекка, – мне не нравится, как они трескаются, стоит улыбнуться и нахмуриться. Ужасно для актрисы, если только ты не играешь Галатею, от пролога до эпилога не шевеля ни единой мышцей лица.

Графиня посмотрела на свою грудь над вырезом платья, усыпанную тонкой белой пудрой – результатом целого дня улыбок и движений бровями, – и сморщилась, вызвав новый небольшой белый водопад. Она внимательно посмотрела на продавщицу.

– У нас есть белила на основе алебастра и растительного масла. – Продавщица выставила на прилавок большую бутылку. – Они дороже, но лучше лежат. Посмотрите, я сама ими пользуюсь. – Она обвела ладонью свое лицо.

Ребекка подвинула к себе бутылку, собираясь купить ее.

– А как насчет испанских книжечек? – Графиня с вожделением перебирала разнообразные пакетики и горшочки.

– В наши дни для нанесения румян дамы предпочитают испанскую шерсть, она позволяет добиться более тонкого результата.

– Чем меньше красного, тем лучше. – Ребекка засмеялась. – Я знала одну камеристку, которая так густо румянилась, что напоминала говорящий голландский сыр. – Она снова сверилась со своим списком. – Карандаши: красный, голубой и коричневый. – Взяв графиню за подбородок, Ребекка изучила ее лицо. – Вы очень красивы, миледи, если убрать этот дешевый грим. Вы должны позволить мне поработать над вами. Уверяю вас, я могу преобразить любого человека в том, что касается цвета и выражения лица, так что даже родители его не узнают.

Графиня покраснела, и еще один кусок белил приземлился в ложбинку между грудями.

Когда продавщица выложила на прилавок карандаши, Ребекка снова посмотрела в список. Продавщица понизила голос:

– Крем для удаления волос?

– Честно говоря, я бы предпочла бороду. – Ребекка повернулась к графине и Элпью. – Его делают из уксуса и кошачьих экскрементов. Коробку мушек.

– Но вы не носите мушки, – сказала Элпью.

– Да, не ношу. – Ребекка заговорила тише. – Но Саре требуется много мушек. У нее плохая кожа, и я ей помогаю.

– А капли белладонны, мистрис Монтегю? – Продавщица поставила на прилавок маленький флакончик. – В прошлый раз вы покупали.

– Прекрасный эффект, очаровательные черные блестящие глаза. – Ребекка покачала головой и отодвинула флакончик. – Но зато я ничего не видела дальше четырех дюймов от собственного носа. Так что – спасибо, нет. – Она повернулась к графине. – Свой последний флакон я отдала Анне. Она пользовалась каплями во время спектаклей.

Графиня и Элпью переглянулись, пока Ребекка вертела в руках деревянную коробочку, стоявшую на прилавке.

– О, графиня! – Леди Анастасия, вздрогнув, посмотрела на нее. – Вы не против, если я куплю подарок для маленького Шалтая-Болтая?

– Для кого?

– Сущая безделица. – Ребекка мечтательно улыбнулась. – Он такой душка.

Графиня и Элпью стояли, ничего не понимая.

– Вы уверены, что мы его знаем? – спросила Элпью.

– Ну конечно, знаете. – Ребекка достала две гинеи и подала продавщице. – Это красавец Годфри.

Годфри в начищенных туфлях ждал в холле и придержал дверь, пока они входили. Его кружевной пожелтевший галстук с разноцветным узором из пятен был накрахмален, сиял белизной и своей пышностью напоминал пену.

– Миледи, мистрис Монтегю...

Он наклонил голову. Элпью сердито на него посмотрела, и он захлопнул дверь перед самым ее носом, прежде чем обойти двух дам и снова придержать для них дверь, ведущую в кухню.

– Миледи, мистрис Монтегю...

– Ты не заболел, Годфри? – поинтересовалась графиня, проходя мимо него второй раз в одном и том же коридоре.

Он снова ринулся вперед и выдвинул кресло для Ребекки.

– Мистрис Монтегю...

– Спасибо, Годфри. – Она кучей свалила свертки на стол и села.

– Прикажете убрать их, мадам?

Графиня и Элпью не могли не подивиться чудесному преображению.

– Ты, Годфри, так добр и так мил, что я купила тебе маленький подарочек.

У старого слуги отвисла челюсть, и он устремил на Ребекку взгляд внезапно заблестевших глаз.

– Ну, иди же, великовозрастный дурень, – сказала графиня, отталкивая его, чтобы сесть в кресло, прежде чем его займет собачонка.

– Сегодня вечером, Годфри, состоится прием в память о моей дорогой подруге Анне Лукас. Мы пойдем в ее любимое место немного потанцевать. И я бы хотела, чтобы ты пошел с нами.

Годфри испустил глубокий мечтательный вздох, и на нижней губе у него осталась капелька слюны.

– И я хочу, чтобы ты, Годфри, стал моим личным телохранителем. Будешь присматривать за мной, чтобы я могла чувствовать себя спокойно и комфортно, как и подобает в такой ситуации.

Годфри вытянулся во фрунт и отдал честь. Элпью и графиня с удивлением отметили, что он сделался на целый фут выше, чем они привыкли его видеть.

– Теперь я собираюсь помочь графине, а ты беги, Годфри, готовься. Я хочу, чтобы ты сидел рядом с кучером, а когда мы приедем на вечеринку, будешь вместо меня присматривать за Рыжиком, чтобы он не свалился за борт. – Ребекка подала ему коробочку. – Это твой подарок.

– За борт? – взвыла графиня. – О Господи, мы что, поплывем на корабле?

– Да, миледи, – ответила Ребекка. – Праздник устраивается на «Причуде».

– На «Причуде»! – вскрикнула Элпью. – На этом ночном пристанище проституток!