Текст книги "Королевы-соперницы"

Автор книги: Фиделис Морган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

– Я выдам аванс. – Ребекка возилась с кошельком. – Сколько вы хотите? Я бы хотела нанять вас обеих и при необходимости этого старика, который вам прислуживает.

– Я не работаю на людей, которые считают, что имеют право бить меня, – сказала Элпью.

– Я погорячилась. – Губы Ребекки задрожали, глаза наполнились слезами. – Но меня настолько потряс весь этот ужас, ссора между нами, как раз перед ее смертью, воспоминания о ее крови на моих руках...

Элпью не сводила с Ребекки глаз.

– А вы никого не подозреваете?

– Зачем бы я тогда сюда пришла? – Глаза актрисы снова засверкали.

Проработав в свое время костюмершей, Элпью не питала особой любви к актерам. А что касается Ребекки, к ней она не только почувствовала инстинктивную неприязнь, но и поняла, что побаивается ее.

– Жаль, что я не знаю, кто это сделал. – Ребекка тяжело опустилась в кресло. – Я бы собственными руками их убила, если бы смогла выследить. Но... – Она посмотрела на Элпью. – Ты видишь этих жалких типов, которые каждый день сидят в зале, посылая нам влюбленные взгляды, и тех ненормальных, что ходят за нами по пятам, преподносят подарки, хотят нас коснуться. Можно подумать, мы какие-то божества, а не обычные продажные твари, кривляющиеся на деревянных подмостках и произносящие чужие слова с таким видом, словно мы сами их придумываем! Они думают, что знают нас. Но они и понятия не имеют. – Ребекка снова выпрямилась. – Вам никогда не приходило в голову, насколько нелепо зарабатывать себе на жизнь таким способом?

– Если честно, то задумывалась, – вздохнула Элпью. – Частенько.

– Но это и тяжелый труд, не поймите меня неправильно. Эмоционально опустошающий – ты должна постоянно отдавать всю себя. Работаешь как вол, оплата нищенская, на улицу можно выйти только при полном параде...

Элпью кивнула. Ей и раньше доводилось слышать подобные актерские причитания, и она знала, что лучше посочувствовать, но ни в коем случае не упоминать о тяжком труде, скажем, углекопов или золотарей, которые под покровом ночи чистят нужники Лондона и вывозят навозные кучи.

– Потом еще противники, – продолжала Ребекка. – Это мог быть один из них. И подобные группы появляются каждый день.

– Противники?

– Противники театра. «Общество исправления нравов», «Народ за чистоту», «Лондонцы против распутства». Они вбили себе в головы, что раньше не было ни убийств, ни плохого поведения. Во всех пороках общества обвиняют театр. Любой аморальный поступок, по их мнению, – это результат просмотра театральных пьес.

Скрестив пальцы, Элпью понадеялась, что Годфри не явится с поссетом, пока Ребекка не покончит с данной темой.

– Все они в основном сумасшедшие, – заявила Ребекка, беря себя в руки. – Как правило, отвергнутые мужчины и завистливые старые девы. Они готовы на все, лишь бы нас закрыли.

– Но уж убивать-то они не станут?

Ребекка пожала плечами:

– Они же невменяемы. Большинство из них не видит разницы между игрой и реальностью. Посмотрите на Сиббера: весь мир считает его сэром Новая Мода. Я часто играю порочную королеву-убийцу, поэтому они считают, что я порочная актриса-убийца. – Ребекка вдруг умолкла и всхлипнула. – Я знаю, все думают, что это сделала я. В конце концов, ее кровь была на моих руках. – Ребекка схватила Элпью за запястье. – Вы должны защитить меня. Мне так страшно.

– Защитить вас? – У Элпью зародилось неприятное подозрение, что Ребекка пытается подкупом заставить ее соорудить алиби. – Какого рода защиту вы подразумеваете?

– Мне нужен телохранитель. Как у короля. Я вам заплачу. – Ребекка вскочила. – Мне нужно, чтобы кто-то постоянно был рядом со мной. На случай...

– Говоря про телохранителя, вы имели в виду меня? – Элпью поразмыслила. Не такой уж неприятный способ подзаработать. – Защитить вас от противников?

– От противников, фанатиков, от самих актеров. – Ребекка захлопала в ладоши. – Придумала! Вы вполне миловидны для небольшой роли. У вас достойная грудь, и говорите вы чисто. Зубы немножко длинноваты, но посмотрите на мистрис Барри! Вы поступите в труппу.

От ужаса у Элпью отвисла челюсть.

– Но я...

– Вам будет положено актерское жалованье. Самое низкое, поскольку вы ничему не обучались. Актриса по найму. Полного членства у вас не будет, и так далее и тому подобное.

– Послушайте! Я буду шуметь, расследовать убийство. Я даже стану вашим телохранителем. Но я совершенно не собираюсь становиться актрисой. Нет. Нет. Нет.

– Вы передумаете. – Ребекка бросила на Элпью испепеляющий взгляд. – Втайне все ищут возможности прославиться. – Она пошла к двери. – Вы можете найти меня в театре, а в выходные дни – в моей квартире на Литл-Харт-стрит. Там внизу вывеска «Медная змея».

Элпью вздернула бровь. Медная змея обычно указывала на книготорговца, специализировавшегося на медицинских и хирургических брошюрах, нередко озаглавленных «Тайная болезнь без прикрас» или «Гробница Венеры – признаки сифилиса и триппера».

– Это почтенный книжный магазин. – Ребекка заметила взгляд Элпью. – Раньше в нем действительно торговал шарлатан, однако новым владельцам, видимо, понравилась вывеска. – Она распахнула входную дверь и посмотрела направо и налево. – Это не очень далеко отсюда. Сейчас я должна вернуться домой, учить роль. До скорой встречи.

И, эффектно взмахнув юбками, актриса удалилась.

Глава третья
Презрение

Когда объект нашего удивления совершенно не совпадает с нашей oценкой.

Брови нахмурены, их внутренние концы сведены к переносице, внешние – очень высоко подняты. Ноздри раздуваются.

Уголки губ опущены, рот плотно сжат, нижняя губа выпячена.

Дом предварительного заключения, куда привели графиню, стоял на грязной узкой улочке позади Чаринг-Кросс, сами помещения располагались на втором этаже – над мастерской, в которой изготавливались решетки.

Ночь Элпью провела без сна, пялясь в потолок и наблюдая за отблесками пламени, игравшими в зеркальных подсвечниках, и слушая храп Годфри, перекатывавшийся по странно пустой кухне. Наутро она пошла к графине, чтобы рассказать ей о диком предложении Ребекки. Без ее светлости жизнь на Джермен-стрит не клеилась.

Элпью оставили ждать в грязной передней гостиной, пока женщина-охранница ходила за узницей. По сравнению с теми местами, где бывала в заключении Элпью, это казалось довольно комфортабельным. Во всяком случае, лучше тюрьмы. Иногда, познакомившись с приставами и их женами поближе, ты понимал, что они могут быть вполне сносными. Почти как обычные люди.

Привели графиню со скованными руками.

Надзирательница, жена пристава, наблюдала за ними на расстоянии нескольких шагов. Элпью заметила, как хорошо она одета. Не было сомнений, что она или ее муж имели очень неплохой побочный заработок в виде взяток и вымогательства.

– Значит, нам нанесла визит мистрис Монтегю? – Графиня присела на краешек дубовой скамьи. – Надеюсь, ты заверила ее, что устроишь шумиху?

– У всех актеров размягчение мозгов, мадам, – прошептала Элпью. – Она хочет, чтобы мы расследовали убийство Лукас.

– Я тут размышляла над этим преступлением. – В возбуждении графиня подалась вперед. – Думаю, мы могли бы докопаться до истины.

– Но только не отсюда. Не вижу никакого легкого способа вызволить вас. – Элпью опустила глаза и прикусила губу. – Я должна была предложить себя вместо вас.

– Элпью! – Графиня погладила свою компаньонку по голове. – Как ты благородна. Ты отнесла в «Глашатай» историю про Рейкуэлла и Джимкрэк?

– Сегодня утром ее отнес Годфри. – Элпью сжала край столешницы. – Я бы хотела оказаться на вашем месте. Даже страшно об этом подумать.

– Ты это о чем?

– Она хочет, чтобы я стала актрисой. Я велела ей убираться к дьяволу.

– Ты! Актриса? – Графиня внезапно забеспокоилась. – Но у тебя нет никакой склонности к драме, Элпью. Ей следовало бы обратиться ко мне. – Графиня поднялась и приняла величественную позу. – Ах! – Сверкнув глазами, она воздела пухлую руку, но из-за наручников взлетели обе. – «Ах, бедняжка Касталио!» У меня, разумеется, получилось бы лучше без этих помех моему искусству. – Она забренчала цепью, потом, кокетливо улыбнувшись, сделала несколько мелких шажков вперед. – «Я столько потрудилась ради самого красивого фарфора, мой дорогой...» Видишь, я знаю все модные пьесы.

– Но, графиня, я ненавижу театр, и вы это знаете. Я не хочу этим заниматься. Я и лицедеев этих терпеть не могу, мадам. Я им не доверяю.

– Ты отвергла возможность заработать деньги для моего освобождения только потому, что тебе противен театр? – Графиня с резким, драматичным жестом повернулась к Элпью. – Прекрасно. – Сглотнув комок в горле, она повернулась к жене пристава. – Эта девушка годится мне в дочери, и, однако же, она готова скорее навсегда оставить меня в заключении, чем пойти работать в театр! – Она приняла новую позу. – Да половина Лондона выцарапала бы тебе глаза за такую возможность. Прошу вас, госпожа надзирательница, отведите меня назад в мою камеру. О, и я родилась, чтобы столкнуться с такой неблагодарностью!

– Дорогая мадам... – Элпью протянула руку, но графиня оттолкнула ее.

– Не смей даже называть меня «дорогая мадам», неблагодарное дитя. Уходи, Элпью! Уходи! Какую же змею я пригрела на своей груди.

Элпью пошла к выходу.

– И кстати, почему ты здесь? Сегодня утром тебе нужно быть в Большом зале Вестминстера, девочка.

Совершенно сбитая с толку, Элпью покинула дом предварительного заключения, миновала вход в королевские казармы и пошла дальше, к Вестминстеру.

Как же она забыла о суде над Рейкуэллом? Получается, что она подвела графиню по всем статьям. Ужасный день. Поскорее бы уж закончился.

Движение на Уайтхолле, как всегда, стояло. Почтальоны, взобравшись на крыши своих экипажей, криком требовали друг у друга уступить дорогу, а повозки с сеном и портшезы пытались обойти более крупные повозки, перегородившие пешеходную часть улицы. Десятка два рабочих-строителей бездельничали, расположившись рядом с Банкетным залом, единственным зданием, уцелевшим после пожара во дворце Уайтхолл. Большинство грелись на солнце, словно ленивые свиньи вокруг теплой навозной кучи, подумала Элпью. Никто никогда не видел, чтобы кто-нибудь из них шевельнул хотя бы пальцем. Однако более усердные рабочие помешивали в котлах с кипящей смолой, носили доски и катали взад-вперед среди развалин тачки, лишь усиливая общую неразбериху.

Продвинуться не мог никто. Элпью протиснулась между стеной и боковой стенкой дилижанса, чтобы пробраться через ворота Гольбейна, и влилась в поток пешеходов, карабкавшихся по стоявшим неподвижно повозкам и экипажам. Все мужчины вокруг засвистели и разразились кошачьими воплями, когда Элпью спрыгнула и ветер поднял ее юбки. Она ответила грубым жестом и протолкнулась в переулок, откуда, преодолев запруженный покупателями рынок, можно было попасть, насколько она знала, во двор Нового дворца и к центральному входу в Большой зал Вестминстера.

Элпью даже в голову не приходило, что графиню настолько расстроит ее решение не выходить на сцену. Или та огорчилась потому, что играть предложили не ей? Элпью зашла в тупик.

Юристы и члены парламента стояли тесными группами, обсуждая свои дела посреди привычной толкотни прохожих и карманников. Пробравшись сквозь толпу, Элпью вошла в огромный зал. Неужели графиня всерьез хочет играть на сцене? И еще – станет ли она ревновать, если Элпью все же примет предложение Ребекки? Она окончательно запуталась. Еще ей страшно не нравилась атмосфера рынка, царившая в Вестминстере: крики торговцев эхом разносились под сводчатыми потолками.

– Несравненная королевская чистящая губка! – вопила торговка голосом, похожим на крик коростеля. – Великолепно очищает кожу от любых дефектов, как, например, загар, веснушки, бородавки, избавляет от желтизны и смуглоты. – Цвет лица самой продавщицы служил, по мнению Элпью не слишком удачной рекламой.

– Превосходный и называемый у других народов «тей»! – кричал мужчина, державший маленькие пакетики. – А по-нашему – чай. Королевский напиток для удовольствия и здоровья. Бесконечно полезнее, чем любой другой, ибо своим особым действием и свойствами исцеляет большинство не поддающихся лечению и опасных болезней головы, например, апоплексию, эпилепсию, летаргию, мигрени, головные боли... – Элпью остановилась у киоска. Возможно, удастся умиротворить графиню, подарив ей чай. – ...влагу в глазах, головокружение, испарину, потерю памяти, глухоту, зубных червей и многое другое. Два пакетика в большинстве случаев дают полное исцеление. Всего четыре шиллинга за пакетик с инструкциями.

– Кстати, об инструкциях, – проговорила запыхавшаяся Элпью, – где состоится суд над Рейкуэллом?

– Купите пакетик, и я скажу, – ответил, подмигивая, мужчина.

– За четыре шиллинга! – воскликнула Элпью. – И сколько же чая в одном пакетике?

– Высшее качество – по шиллингу за унцию, – сказал мужчина. – Хороший чай вы нигде не найдете дешевле, дойдите хоть до самого Китая.

Элпью испепелила торговца взглядом.

– Я не виноват, что чай столько стоит. Вините правительство. Налог составляет девяносто процентов.

Элпью пошла дальше, мимо торговцев книгами и гравюрами, во весь голос расхваливавших свой товар.

– Последний скандал в Индиях.

– Самое гнусное убийство!

– Труды знаменитого окулиста, хирурга короля Вильгельма.

– Лечение самых страшных болезней без применения ртути.

Элпью пошла дальше, расталкивая покупателей. Почему в этом злосчастном месте нет указателей? Где помещение суда?

– ...Так что лица обоего пола смогут излечиться от этого опасного и позорного расстройства, не обращаясь к шарлатанам. Всего один шиллинг.

– Прошлые безобразия лорда Рейкуэлла. Читайте о жизнях тех, кого зарезал этот необузданный юный лорд, суд над которым состоится сегодня.

К Элпью сразу вернулась вся ее активность. Она подбежала к распространителю памфлета и спросила, в каком помещении состоится суд над Рейкуэллом, заодно купив экземпляр «Преступлений лорда Рейкуэлла».

К тому моменту, когда Элпью заняла место на галерее в палате лордов, Рейкуэлл уже сидел на скамье подсудимых.

Со своего заднего ряда Элпью видела только его лицо, да и то когда наклонялась вперед и заглядывала за колонну, но показания лорда слышала прекрасно.

– И после прискорбной смерти Тобиаса Флинна, эсквайра, вас схватили носильщики портшеза, один из которых засвидетельствовал, что в руке вы держали обнаженную шпагу. Был ли клинок окровавлен?

– Это был стальной клинок, милорд, – с полной достоинства улыбкой ответил Рейкуэлл, гладкие розовые щеки подчеркивали его молодость.

– И в то время как этот человек лежал, умирая, на Лестер-филдс...

Что это за ответ? Элпью не могла поверить, что судья не настоял на ответе Рейкуэлла на вопрос об окровавленном клинке. «Это был стальной клинок» – подумать только! Ей захотелось крикнуть: «Да, стальной, но был ли он в крови?!»

– Вы не позволили носильщикам поднять портшез над ограждением, чтобы забрать мистера Флинна и немедленно доставить его к хирургу, который мог бы спасти ему жизнь?

– Я не то чтобы не позволил, милорд. Но я видел, что они с трудом перенесли портшез через ограждение, а учитывая дополнительный вес человека, этот же портшез было бы невозможно перенести через ограждение. Простое рассуждение. Я применил свои умственные способности, милорд, как это сделал бы любой. Я желал сэкономить время, чтобы спасти жизнь мистеру Флинну.

Элпью окинула взглядом так называемую скамью, которую составляли более восьмидесяти лордов. Они вяло осели в своих кожаных креслах, разодетые в красный бархат, отделанный мехом горностая, в сверкающих коронах пэров, венчавших их парики. Элпью содрогнулась. Что за сборище старых развалин! Рейкуэлл годился им всем во внуки.

– Итак, лорд Рейкуэлл, роковых для Флинна ран было две: одна под ключичной костью, пяти дюймов глубиной, другая – в левом подреберье, шести дюймов глубиной и проткнувшая диафрагму. Вы прекрасный фехтовальщик, милорд, я прав?

– Не совсем. – Рейкуэлл сдержанно кивнул лорду-канцлеру. – Средний. Но в тот вечер – как вы помните, я уже говорил об этом, – во время глупой драки в таверне я поранил палец. В результате именно в ту ночь мое мастерство фехтовальщика оставляло желать лучшего. Много лучшего. Мои слова может подтвердить буфетчик таверны «Кубок». – Он почтительно улыбнулся судьям. – Потому что этот буфетчик перевязал раненый палец салфеткой, намоченной в рейнвейне.

– И где же во время данного происшествия находилась стража? Без сомнения, ожесточенная схватка в тихом Лестер-филдсе должна была привлечь ее внимание.

– Патруль действительно явился, милорд, – самым серьезным тоном подтвердил Рейкуэлл. – Но когда я объяснил стражникам, что, возможно, совершено преступление, они лишь сказали, что ничего не могут сделать: Лестер-филдс не их территория.

– Тогда почему они пришли на Лестер-филдс?

– Я понял, что границы их территории проходят по южной стороне Лестер-филдс, а Флинн лежал по другую сторону ограждения и, таким образом, находился вне его.

Элпью вздохнула. Дело решенное. Этим последним заявлением молодой человек практически признал свою вину!

Он избегал правды при ответе на все вопросы, кроме тех, которые при ответе на них только изобличали его еще больше. Не моргнув глазом Рейкуэлл заявил, что именно он добился того, чтобы умирающий человек остался лежать не с той стороны ограждения, вне юрисдикции или помощи со стороны стражи! Элпью посмотрела вокруг. Недалеко от нее сидела мисс Джимкрэк. Она прижимала к лицу изящный носовой платочек, так что видны были только покрасневшие глаза. Что тут удивляться, подумала Элпью. Ее свадьба состоится на эшафоте.

– А почему в ту ночь вы без конца меняли плащи, лорд Рейкуэлл?

– В самом деле? – Изобразив удивление, Рейкуэлл наклонил набок голову.

– Буфетчик говорит, что вы были в черном плаще, тогда как ваш друг Симпсон – в синем. Однако носильщики говорят, что вы были в синем, а стража показывает, что на вас снова был черный плащ.

– Быть может, они перепутали меня с моим другом, потому что весь вечер мы оставались в тех же плащах. – Он коротко рассмеялся. – И, милорды, я должен напомнить вам, что все происходило в безлунную ночь, в полночь. А «ночью все кошки серы», разве не так говорят? Я бы хотел обратить ваше внимание на то, что в полночь все плащи черные. Если только, конечно, они не синие.

Лорды засмеялись. За дверями зала зазвонил колокольчик. Наступило время обеда.

– Итак, милорды, мне кажется, что следствие заслушало достаточно показаний. —Лорд-канцлер огляделся. – Нет нужды напоминать, что лорд Рейкуэлл представляет собой еще не распустившийся цветок и нежный листок на древе благородного сословия. Давайте же проголосуем. Виновен или не виновен милорд Рейкуэлл в преднамеренном убийстве Тобиаса Флинна, эсквайра?

– Лорд Пиблз?

– Не виновен.

Элпью подалась вперед, чтобы лучше слышать, уверенная, что эхо в зале исказило звук, потому что она могла поклясться, что почтенный лорд произнес «не» перед «виновен».

– Лорд Солигулл?

– Не виновен.

Элпью стала смотреть в зал, пытаясь разглядеть губы лордов.

– Лорд Уилтон?

– Не виновен.

«Не», «не», «не»... и так до конца. На глазах у Элпью, невзирая на все показания, восемьдесят семь престарелых лордов единодушно провозгласили молодого лорда Рейкуэлла свободным человеком.

– Я не создана для актерской жизни, мистрис Монтегю, – умоляла Элпью. – Я бы лучше присматривала за вашими вещами или прибиралась в вашей гримерной. Существует тысяча вещей, которые я могу делать, выполняя роль вашего телохранителя и помогая в поисках убийцы вашей коллеги, миссис Лукас.

Ребекка топнула ногой. К этому моменту Элпью уже несколько раз стала свидетелем данного проявления чувств и поняла, что оно является одним из фирменных знаков мистрис Монтегю.

– Повторяй: «И вещий ворон не предупредил о том, что ждет ее погибель».

– Если вы продолжите, я забуду начало, – перебила Элпью. – И зачем мне учить слова роли, которую я не буду играть?

– Чтобы обострить ваше понимание, мисс.

Элпью угрюмо на нее посмотрела. Ей не понравилось обращение «мисс», которое применяли только к детям и развязным шлюхам.

– Как там это звучит?

– Забудь о словах. – Ребекка плюхнулась в кресло и смахнула с лица выбившуюся прядь. Занятия шли не так гладко, как она надеялась. – Давай займемся действием. Действие – это движение, а движение – поддержка природы, без которого она снова превратилась бы в вялую массу хаоса...

– Простите, мистрис Монтегю, о чем это вы говорите?

Резкий стук в дверь прервал собравшуюся ответить актрису.

– Открой. Сара ушла с поручением.

Прикусив язык, Элпью пошла к двери. На лестнице стоял синьор Лампоне, его серебряный нос ярко блестел в отраженном свете зеркал, висевших в холле.

– Я пришел на занятия с мистрис Монтегю, – объявил он, снимая шляпу и входя в квартиру.

Элпью провела его в гостиную.

– Синьор Лампоне! – воскликнула Ребекка, словно бы удивившись его приходу. – Как мило.

– Мне нужно... Вы знаете, что... – Он выхватил из кармана измерительную ленту и повернулся к Элпью. – Не могли бы вы на несколько минут оставить меня с мистрис Монтегю?

Радуясь передышке, расслабившаяся Элпью вышла.

Покинув Вестминстерский зал, она купила небольшую брошюру, описывающую изображение Страстей. Можно воспользоваться моментом и потренироваться в изображении некоторых из них перед зеркалом в холле.

Брови насуплены. Элпью нахмурилась. Глаза открыты шире обычного. Элпью оторвалась от книжки и взглянула в зеркало. Не смогла удержаться от улыбки при виде своего отражения, пришлось начинать сначала. Ну и задачка! Брови, глаза, ноздри напряжены и подтянуты к глазам. Рот слегка приоткрыт. Губы слегка растянуты. Язык касается края губ. Так. Она посмотрела на себя в зеркало. Предполагается, что она изобразила Желание. Элпью подумалось, что вид у нее придурковатый, как у потенциальной обитательницы Бедлама. Она бросила книжку. Никогда ей не стать актрисой.

Из гостиной Ребекки доносилось невнятное бормотание.

Элпью подкралась к двери и приложила ухо к тонкой деревянной панели.

– Какая очаровательная шейка, – ворковал Лампоне. – Как печально, что мы должны разлучить ее с телом.

– Но голова, – проговорила Ребекка, – выглядит на удивление красивее, когда ей не мешает поддерживающее ее тело, вам не кажется?

Ахнув, Элпью зажала рот руками. Едва дыша, она снова стала прислушиваться, но сердце у нее билось так сильно, что заглушало все другие звуки.

– Жаль, что у вас не было другой попытки, – прошептала Ребекка. – Анна Лукас заслуживала...

Разговор стал совсем тихим, нельзя было разобрать ни одной фразы, только отдельные слова. Несколько раз прозвучало «деньги», а также «голова... убийства...».

Поэтому когда у ног Элпью возник пес и окинул ее своим обычным презрительным взглядом, она даже подпрыгнула, едва не задохнувшись.

Снова приложила ухо к двери. Тишина и приближающиеся шаги.

Элпью метнулась в коридор и принялась корчить рожи перед зеркалом.

Синьор Лампоне ушел со страдальческим выражением лица. Когда он уже спускался по лестнице, Ребекка позвала Элпью на занятие.

– Ты выучила эти строчки?

Элпью с подозрением на нее посмотрела. О чем это она?

– «И вещий ворон не предупредил о том, что ждет ее погибель».

– Мистрис Монтегю, – решительно произнесла Элпью, – я никогда не стану актрисой. Но, как мы договорились, я бы хотела помочь вам в поиске убийцы миссис Лукас. – Элпью решила воспользоваться моментом. – Мне вот что интересно: может, вы знаете больше, чем говорите?

Ребекка дернулась и, сжав спинку стула с такой силой, что побелели пальцы, ответила, явно тщательно подбирая слова:

– Об убийстве моей коллеги мне ничего не известно. Поэтому я и пришла к вам. – Внезапно тряхнув головой, она повернулась к Элпью. – Вы собираетесь мне помогать, или я зря теряю время?

– Возможно, для дела будет лучше, если я задам вам еще несколько вопросов?

– Каких вопросов? – Ребекка нервничала. – Я ничего не знаю. Мне известно только, что ее убили. Вы там были. Что еще я могу вам сообщить?

– Для начала вы можете рассказать об Анне Лукас как о женщине. Зачем кому-то понадобилось ее убивать?

Элпью обратила внимание на коротенькую паузу перед ответом.

– Она была занудой, – со вздохом произнесла Ребекка. – Постоянно говорила о своей семейной жизни, словно это делало ее лучше нас.

– А какой была ее семейная жизнь?

– Кто знает? Кого это интересует? – Ребекка повернула кольцо на мизинце. – Я никогда ее не слушала. Если она не распространялась о своем прекрасном муже или милом ребенке, то рассказывала о том, что унция сыра у этой торговки дешевле, чем у той, или как сэкономить пенни на буханке хлеба на определенном рынке в определенное время дня. – Актриса громко застонала. – Анна была такой домашней. Она просто не обладала душой актрисы.

– Но она пользовалась успехом, верно?

– Мужчины! – фыркнула Ребекка. – Им нравятся маленькие женщины. Они полагают, что если женщина ростом с ребенка, то и характер у нее такой же податливый.

– Она много флиртовала?

– Совсем не флиртовала. Но это тоже придает очарования, не так ли? Она была слишком, чересчур скромна и немногословна. Не совсем амплуа девственницы, но, возможно, амплуа Мадонны. Домашняя и недоступная.

– У нее было много поклонников?

– Настоящих или из толпы?

– И тех и других. – Элпью не понимала, какая между ними разница.

– Можно предположить, что настоящим поклонником был ее же муж. Что касается других, то у всех у нас они есть. Даже у мужчин и у толстых морщинистых старух, подвизающихся на ролях дуэний, ведьм и служанок.

– Мог ли один из этих фанатиков потерять самообладание, например?

Расхохотавшись, Ребекка вскочила со стула, на который было села.

– А кто из них вообще владеет собой? – Она выдвинула ящик большого секретера из резного дуба. – Вот некоторые из моих трофеев. – Она вытащила кипу писем, домашней вязки перчатки, шарфы, лоскуты надушенного шелка, куколок, коробочки с леденцами, безделушки. – И должна заметить, это подарки только этого сезона. Начиная с сентября. Добровольные подношения от восторженных поклонников театра, накопившиеся за полгода. В конце каждого сезона я их все выбрасываю.

Элпью в изумлении покопалась в ящике. Выбор, как в рыночной лавке.

– А чего эти люди хотят в ответ?

Ребекка взяла особенно отвратительную вязаную куклу.

– Прикоснуться ко мне, когда я прохожу мимо, надеясь, что я замечу их и удостою улыбки. С тех пор как король Вильгельм прекратил прикасаться к людям, избавляя их от золотухи, это, как видно, должны взять на себя актеры. Разница только в том, что фанатики больны не золотухой, а безумием.

Элпью вспомнила толпу у концертного зала – какой требовательной она была. И какой настойчивой.

– Высшее отличие – назвать их по имени. Я стараюсь никогда этого не делать. Но Анна Лукас, она помнила всех и каждого. – Ребекка моментально перевоплотилась. – «Добрый день, Мартин. Зачем ты снова пришел? Я уверена, ты видел эту пьесу уже три раза», «Джон, как это мило, большое спасибо за платок», «Сэм, как ты добр, конфеты были ТАКИИЕ вкусные». Отталкивающее зрелище.

– Мистер Сиббер раздает фанатикам леденцы.

– Сиббер – раболепствующий, пресмыкающийся, прилипчивый подхалим. Он заигрывает с актерами, с публикой, с управляющим, с фанатиками. Короче, обхаживает всех, за одним исключением.

– И каким же?

– Кроме своей жены, разумеется.

– А почему так?

– Потому что ее он уже завоевал. И теперь она никто. Когда-то она была актрисой. Он посчитал важным, чтобы один из них оставил сцену, дабы ухаживать за другим. Он держит ее дома и обращается как с помесью племенной кобылы и рабыни с сахарных плантаций.

– Сиббер вам не нравится?

– Он никому не нравится. Его собственный тесть даже не пришел на свадьбу. Чтобы мистер Сиббер не наложил лапу на его деньги, старик потратил их все – а состояние было немалое – на сооружение плавучего дворца развлечений на Темзе.

– «Причуду»? – Элпью знала данное заведение.

– Хотя большого значения это не имело. Сиббер – хитрый тип. Он, должно быть, уже владеет целым состоянием, если судить по его склонности к азартным играм.

– Он богат? А с чего?

– Работает актером, пишет пьесы, раболепствует, пресмыкается...

У Элпью родилась идея в отношении Сиббера. Если у него есть свободные деньги, она займет у него и сразу же выкупит графиню.

– Как Сиббер ладил с миссис Лукас?

– Это зависело от того, что ему было надо. Я знаю, что одно время он ее преследовал.

– Преследовал?

– О, ты знаешь – пытался дотронуться до ее сисек, стоял слишком близко в кулисах, обычные приемчики. – Она вздохнула. – Когда тебе наплевать, что о тебе думают люди, ты можешь послать их куда подальше. Анне Лукас хотелось, чтобы ее все любили, поэтому она ничего не говорила, и, следовательно, положение ухудшалось. А потом она прибежала в гримерную вся в слезах, потому что он сорвал поцелуй. Если б она с самого начала просто дала ему по морде, так далеко это не зашло бы.

– А что вы можете сказать о муже Анны, мистере Лукасе?

– Вполне могу представить, что ему хотелось ее убить. Все эти бесконечные нежности кого угодно доведут до убийства.

На каминной полке пробили часы.

– Мы опоздаем. – Ребекка торопливо принялась собирать и бросать в кожаную сумку вещи. – Я хочу, чтобы ты поняла, Элпью, ты должна находиться со мной на сцене. Ты или кто-то, кому я могу доверять.

– Но почему на сцене? Там вас никто не сможет убить.

– Ха! А зрители! – засмеялась Ребекка. – Сцена всем вам кажется другим миром. – Наклонившись над столом, она заговорила серьезно: – От зрительного зала нас отделяет всего несколько футов. Если кто-то решит запрыгнуть на сцену и перерезать мне горло, ему ничто не помешает... А я окажусь совершенно к этому не готова, так как буду в образе.

– Значит, мне нужно все время следить за зрителями... – Перед Элпью забрезжил путь к спасению. – А если мне придется говорить слова, то вы должны понять, мистрис Монтегю, я не смогу этого сделать.

– Возможно, угроза будет исходить не от зрителей. А вдруг Лукас убил кто-то из актеров, и этот актер может пырнуть меня на сцене. А публика посчитает, что это часть спектакля. В пьесах постоянно кого-то режут, и иногда актеры несколько увлекаются своей ролью, они сами так говорят. Что, если кто-то заменит бутафорский кинжал настоящим? Такое легко может случиться.

– Сдается мне, – твердо сказала Элпью, – что я никогда не смогу запомнить слова, движения и жесты и в то же время сосредоточиться на вашей охране. Будет лучше, если я найду укромный уголок в театре, откуда смогу наблюдать за другими актерами и публикой в течение всего вашего выступления.

– Уходим, – Ребекка глянула на часы на камине, – или меня оштрафуют. – Она схватила Элпью за руку. – Ты выиграла. Будешь держать мой шлейф. Это достаточно просто. Роль без слов.