Текст книги "Декамерон в стиле спа"
Автор книги: Фэй Уэлдон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)
Я понимала, почему люди недолюбливали ее, даже когда она не вела себя как сумасшедшая и не трясла пистолетом.
– Ты давай-ка меня не перебивай, – продолжала она. – Это тебе, может, всю жизнь из-за внешности делают скидки, но только не мне. Так вот я корячилась на этой пирамиде из столов и стула, когда у меня за спиной кто-то сказал: «Прекрасная картина!» Голос был мужской, низкий и с хрипотцой, но хорошо поставленный. Такой, знаешь, чуть глуховатый. Я поняла, что это моя судьба. Будущее словно заглянуло в настоящее, чтобы подать мне знак: «Он пришел!» Этот голос будет звучать в моих ушах всегда. Я обернулась посмотреть, в каком же обличье явилась ко мне судьба – карлика, прокаженного или циклопа? Но он оказался из тех, кого видят в обществе кукольных блондинок, – высокий, красивый, прекрасно одетый, и в глазах что-то вроде интеллекта. Я чуть не рухнула со стула – вовремя схватилась за стену.
– Похоже на Вермера, – сказал он.
– Это и есть в некотором роде Вермер. Примерно на один процент. Были тут еще кое-какие детали, когда я начинала. Скорее, работа школы Вермера. Так, пожалуй, вернее.
– Значит, я ошибся, – произнес он.
– Такова была задумка, – ответила я.
И предложила ему отойти подальше, проверяя, надежно ли укрепила картину.
– А кто воздвиг эти баррикады? – спросил он, указав на мою пирамиду.
– Я воздвигла.
Польщенная и довольная собой, я спрыгнула на пол и встала перед ним нахально.
– Вот, полюбуйтесь! Перед вами настоящий изобретатель строитель – мастер на все руки, отличный водопроводчик, прекрасный штукатур, замечательный электрик, Вермера подделываю на ура и школу окончила с отличием. А что ноги короткие, мордашкой не вышла и волосы сальные, так это уж извините. Все в одном флаконе не бывает.
Он протянул элегантную руку с длинными холеными пальцами, коснулся моих волос, щеки и сказал:
– У тебя на волосах золотая пыльца.
Это действительно было так. Когда я вешала картину, с рамы мне на голову просыпалась позолота. Теперь мои волосы блестели, и он это заметил. В тот момент я и влюбилась в него.
А он посмотрел на палец, которым провел по моим волосам, и заметил:
– Теперь у меня на обручальном пальце золото. И как же нам с этим быть?
Из этого я заключила, что он тоже в меня влюбился. Хотя, как я вспоминаю, это был, кажется, палец правой руки, а обручальное кольцо ведь носят на левой. Но я думаю, он не хитрил, а просто перепутал – не мог же так быстро сообразить. Хотя, если разобраться, что я понимаю в мужчинах, в женитьбах, в обручальных кольцах и в том, на ком мужчины женятся, а на ком нет?
Я, конечно, могла растолковать ей, что мужчины из аристократических семей не женятся на коротконогих незаконнорожденных дурнушках, как бы ни сияли позолотой их волосы, но решила не отвлекать Зельду от процесса, поскольку помнила – если она что-нибудь не предпримет, у меня просто выпадут ресницы.
– Он отвез меня домой, в мою скромную комнатушку в общаге, – продолжала Зельда, и голос ее потеплел от воспоминаний. – Он сам вымыл мне волосы, вытер их полотенцем и подул, чтобы распушить. Он заглянул в мой убогий гардероб, судя по всему, поразился увиденному и выбрал старое серое платье – такое заношенное, что казалось невесомым. Я чувствовала себя собственным двойником, каким-то бестелесным духом, призрачной красавицей – из тех, что являются мужчинам во сне. Он повел меня ужинать в ресторан, объяснял, каким ножом и вилкой пользоваться, в тот же вечер мы оказались в постели, а к концу недели я поселилась на чердаке старой развалины, которую тогда представлял собой Хилфонт-Хаус, а на пальце моем красовалось колечко его матери. С матерью я, правда, пока не познакомилась, а колечко было всего лишь с опалом. Будущая карьера в реставрационных мастерских была забыта, и малышка Зельда Флоренс, которая еще недавно была никем, в одночасье получила возлюбленного, жениха и собственную комнату – правда, поначалу мне приходилось таскать ведром воду из конюшен и бегать в сортир на улицу. А в придачу ко всему мне достался один из лучших и прославленных домов Англии, который намечал реставрировать.
Клайв жил бы вместе со мной, если бы не игровая зависимость. Чтобы избавиться от нее, он записался в Общество анонимных игроков и посещал их сеансы в Лондоне каждый день. Жил он у своего дружка-гея Дэвида пять дней в неделю. Так было разумнее и удобнее. Он приезжал по вторникам – привозил стройматериалы и, если была необходимость, рабочего. Я, конечно, сильная, но не со всем могу справиться. Повешу на крюк тяжеленного Вермера, но рушить кувалдой дубовые стены мне не под силу. Впрочем, он, по-моему, считал меня способной на все. Иногда вместе с ним приезжал его друг архитектор, но мне больше нравилось, когда мы оставались вдвоем. Днем по вторникам он возил меня по магазинам – я не умею водить (так и не научилась объезжать разные препятствия и все время врезалась в них, поэтому не получила водительских прав). Так вот, он возил меня по магазинам и покупал все, что мне понадобится на будущую неделю. Да, он был такой – покупал все, что я захочу! А вечером я готовила, мы ужинали на чердаке, вместе ложились спать и просыпались тоже вместе. В среду утром он осматривал сделанное, говорил, что нужно изменить или поправить, и днем уезжал – бороться со своей пагубной привычкой.
Три года! Три года это длилось! Я была счастлива. Прекрасный дом поднимался у меня на глазах, а когда тяжелые строительные работы закончились и я приступила к отделочным, это был уже просто рай. Иногда мне казались непонятными те или иные решения. Однажды я спросила, зачем мы испортили такие роскошные гостиные, превратив их в цепочку крохотных спален, и он объяснил это тем, что семья большая и у каждого должна быть своя комната. Тогда они смогут приезжать когда захотят, и полюбят меня, как полюбил он. А когда я спросила, зачем нужно дробить просторную конюшню на множество отсеков, он сказал, что собирается завести породистых лошадей и научит меня верховой езде. Я тогда пришла в поросячий восторг. Но никаких лошадей он так и не завел. Вопрос этот – почему? – терзал меня, и мне хотелось спросить у его матери, у Дэвида, хоть у кого, но он ненавидел, когда я задавала вопросы, ужасно сердился, кричал и швырял разные предметы. А я не любила раздражать его. Мне он объяснил так: все идет как надо, и мой день еще настанет.
Я, конечно, подумала, что рядом с такой вот мазохисткой любой мужик превратится в садиста, но мне хватило благоразумия промолчать. А Зельда продолжала:
– Зато какой у нас был прекрасный секс! Он делал для меня все! А если бы не он, то кому бы еще я понадобилась? Ты хоть понимаешь?
– Да, – согласилась я. И действительно понимала. Никакая она не убийца, а просто несчастная баба, взявшаяся размахивать оружием, чтобы облегчить собственную боль.
– Ладно, я, пожалуй, смою тебе эту краску… – Она пересела ко мне и принялась осторожно снимать крем слой за слоем. – Только глаза пока не открывай. Брови мы, конечно, передержали, и они сильно высветлились. Но ничего, я подкрашу их в тон волосам.
– Да ладно, не стоит, и так сойдет, – поспешила заверить я.
– У тебя выпала пара ресниц – в общем, совсем немного. Я умею делать трансплантацию ресниц. Это процесс мудреный, но я закончила курсы и получила сертификат.
– Не сомневаюсь, – сказала я.
– Я сделаю тебе это за полдесны, – обрадовала она. Просто мне следовало снять краску чуточку раньше.
– Спасибо за честность. Ладно, все нормально, забудь об этом.
Я открыла глаза, но далеко не сразу различила предметы вокруг себя. Она сидела на стуле, направив на меня пистолет, и оказалась еще толще и невзрачнее, чем я ее себе представляла. Я смотрела на нее в упор, и она опустила дуло, положив пистолет на колени. Я поняла, что наконец дождалась момента, когда можно сматываться, но хотела дослушать историю.
– Ну так что же было дальше? Чем все это кончилось?
– А кончилось все как раз после твоего приезда, – сказала она. – С тебя и началась вся эта публичная шумиха.
– Ну да, наверное. Только после интервью с Клайвом меня отправили за границу и я так и не узнала эпилога великой саги о возрождении Хилфонта.
– А случилось вот что. Дом был наконец готов принять семью Клайва, а сам он уже собирался занять свое законное место в их сердцах. Там все было сделано чин по чину – карнизы с лепниной, позолоченные краны, теплые полы, огромное супружеское ложе с резьбой по дереву, выполненной руками Зельды, занавески, вышитые руками Зельды, роскошная спальня, где Клайву и Зельде предстояло дать начало новой династии. Мне оставалась последняя приятная работенка – докрасить австрийских орлов, стороживших покой главного приемного зала. Теперь к делу приступили садовники и дизайнеры интерьера, хотя откуда вдруг взялись деньги на оплату их труда, когда Клайв с Зельдой по-прежнему питались тушенкой и консервированными бобами, этого Зельда понять не могла. Клайв в полной море удовлетворил свое тщеславие. Победил дракона, избавился от пагубной привычки и сеансов анонимных игроков больше не посещал. А рядом с ним даже в самые трудные времена находилась любовь его жизни.
– Ой, не надо, пожалуйста! – взмолилась я. – Вот этого я уже не могу вынести!
– А я могу, – сказала она. – Многим женщинам приходится выносить такое. Просто я из ряда вон выходящий пример.
Он бросил ее по факсу. Зельда сидела в главном зале, недоумевая, зачем это установщики офисного оборудования монтируют в приемной переговорник и почему ее обожаемый дом вдруг стал походить не на семейное гнездышко, а на отель, и почему посыльный ждет, чтобы она расписалась за глянцевое приглашение на торжественное открытие «Хилфонт-спа», назначенное как раз на тот день, когда она ожидала приезда матушки Клайва. Вот тут-то из факса вылез новый листок, где рукою Клайва было написано:
«Дражайшая Зельда, позволь мне все разъяснить. Я полюбил другую женщину и намерен жениться, а тебя вынужден попросить собрать вещи и немедленно покинуть Хилфонт. Туда уже едет пресса (у моей избранницы родственные связи в королевском доме), так что для всех будет лучше, если тебя не окажется в доме. Спасибо тебе за твою громадную помощь в реставрации Хилфонта. В качестве признательности я готов выслать тебе чек на 5000 фунтов сразу же, как ты дашь мне свой новый адрес».
– Вот ублюдок! – в сердцах воскликнула я. – Ну надо же какой подонок! – И выругалась покрепче.
Она снова направила на меня дуло пистолета.
– Не надо материться, я этого не люблю.
– Извини, – сказала я. – Просто я тебе сочувствую. Нет, правда сочувствую.
Сквернословие ее, конечно, не коробило – она сама недавно материлась как сапожник, – просто было задето ее самолюбие, а я знала одно: она вооружена, а я нет.
Она опустила пистолет и произнесла:
– Мужчинам иногда трудно выразить свои чувства. Я думаю, Клайв долго не решался сообщить мне это.
– Да, наверное, – согласилась я. – А чек он прислал?
– Да. И написал мне, что такой щедрости я заслуживаю и, он надеется, не откажусь принять. Вообще милое было письмо. Мужчины ведь всегда воспринимают работу по дому как нечто, не требующее платы, не так ли?
– Просто они считают, Что ты выполняешь эту работу в обмен на секс, – заметила я.
– Мне было некуда податься, кроме как домой к отцу. Он предложил мне выйти за него замуж – дескать, мы не кровные родственники, – но я отказалась. Я потратила чек на учебу на курсах косметологов и получила работу здесь. Мне нравится этот дом – ведь я знаю его как свои пять пальцев. Девчонки-сотрудницы на мой водопровод не нахвалятся – никаких проблем с напором воды или регулировкой кранов. Клайв женился на своей принцессе. Он всегда был амбициозен. Уже позлее я узнала, что до Хилфонта он, оказывается, открыл еще целых два спа-салона. Думаю, у него было много таких дурочек, как я, которым он втирал байки про любовь, пока они на него пахали.
– Я тоже так думаю.
– Надеюсь, сейчас-то ты хоть перестала бояться? – улыбнулась она. И от этой улыбки сразу же сделалась гораздо симпатичнее.
– Да ладно, забудь об этом, – сказала я.
– Да я вот из-за чего сорвалась – увидела, как он лежит у бассейна со своей принцессой, попивая джин с тоником. Наверное, записался сюда как клиент. Я прошла туда-обратно пару раз, а Он даже не узнал меня. Вот я и расстроилась.
– Так возьми пистолет и убей его, – предложила я.
Но ее эта идея, похоже, привела в недоумение.
– Да ну, как же молено! Грязища-то какая будет. Там, у бассейна, мрамор можно кровью заляпать. Вот если бы здесь, тогда другое дело. Здесь я бы кровь смыла и слила в канализацию. Так что, боюсь, этому не бывать – во всяком случае, сейчас. Ну ладно, у меня скоро подойдет следующая клиентка, так что ты пока обувайся, а я переодену халат…
Майра обхватила голову руками.
– Ресницы, наверное, быстро отрастают, – предположила Трофейная Жена. – Как у вас сейчас, все в порядке?
– Да, – кивнула Майра. – Тут мне повезло. Я сбежала оттуда на следующее утро. Наверное, нужно было доложить об этом происшествии санаторному начальству, но я этого не сделала – просто постаралась все забыть. Но хуже всего, что неделю спустя сэра Клайва и его жену нашли мертвыми в постели их дома в Ницце. Обоих застрелили из «кольта» двадцать второго калибра. Узнать, кто это сделал, так и не удалось. Была ли это Зельда? Не знаю. Есть ли здесь моя вина? Я до сих пор не могу выкинуть это из головы – ведь именно я посоветовала ей убить его.
Женщины, рассевшиеся в кружок по бордюру мраморного бассейна, задумчиво молчали. Потом одна сказала:
– Так ему и надо, он заслуживал смерти.
Другие хором ее поддержали.
– Да, он заслуживал, но его жена тут при чем? – возразил кто-то.
– А может, она знала об этой истории и предпочла остаться равнодушной, – предположил еще кто-то. – Вот и поплатилась за это, разделила с ним его вину.
Тогда я позволила себе заметить, что если все мы сочтем себя морально ответственными за прошлое наших мужчин, то от стыда и чувства вины не сможем выйти из дома. С этим все согласились и вроде бы решили поменять тему, но это почему-то не получилось. Мы сидели, болтая ногами в бурлящей водичке, и обсуждали мужиков, брошенных нами когда-то, и женщин, сестер по несчастью, которые по нашей милости бросали своих мужчин. И вдруг…
– Но «кольт» двадцать второго калибра! Это же специфическое оружие! – вдруг воскликнула Трофейная Жена.
– Ничего подобного. Его часто выбирают мстительные женщины, – возразила сухонькая молодая дамочка, оказавшаяся успешным ипотечным брокером. – Пистолетик маленький, но очень удобный, и достать его можно через Интернет, нужно только знать, на какой сайт зайти.
– Не исключено, что смерти ему делали многие женщины, – предположила еще одна дама. – Так что подозревать одну только Зельду нечестно. Ну а вашей вины, Майра, здесь уж точно нет. Пусть даже это сделала Зельда, но ведь она, а не вы! Мало ли сколько дурацких советов мы слышим!
Наконец взяла слово старшая из нас – Дама-Босс. И заявила, что в смерти находишь удовлетворение. Она призналась, что всегда испытывала величайшее облегчение, узнавая о кончине мужчин, выказавших ей презрение, скомпрометировавших или бросивших ее, разбивших ей сердце. Она надеялась пережить их всех и в этом найти умиротворение. Считала одним из немногих благ, выпавших на долю женщин, то, что им отпущен свыше более долгий век, чем мужчинам. В общем призывала не жалеть мужиков, даже тех, с кем мы трахались.
Возраст не помешал ей выразиться резко, и все мы, по-моему, были чуточку ошарашены.
А потом она сказала:
– Между прочим, я была как-то в «Хилфонт-спа» – делала там лифтинг, – и просто уверена, что попала именно к Зельде. Она хорошая массажистка, только уж больно простовата. Какие у нее ноги, я, признаться, забыла, зато хорошо помню длиннющую историю, которую она поведала мне о своей юности. Она якобы была начинающей пианисткой, но ее похитил поклонник, четыре года держал в комнате на чердаке и заставлял играть для него каждый день, пока ее не вызволила полиция. После такого стресса она якобы больше не смогла прикасаться к клавишам, а потому и стала массажисткой в косметическом салоне. Разумеется, я не поверила ни одному ее слову. Мне, кстати, тоже довелось познакомиться с Клайвом Хилфонтом. Не очень хороший человек, скажу я вам; обаятельный, но алчный, эгоистичный и амбициозный (это она как раз правильно подметила). А вот его новая жена была само очарование. Принято считать, что их убил ее первый муж, который на следующий день бросился со скалы. Я также знакома со строителями, реставрировавшими Хилфонт-Хаус, – они делали для меня кое-какие работы. Тех австрийских орлов – предмет их особой гордости – изготовил на заказ один художник. Так что вам, Майра, думаю, не о чем особенно переживать.
Глава 10
Близился час назначенной мне гидротерапии. На процедуры мы отправились вместе с Майрой. Она шла в отделение лечебного сна, где ее должны были обернуть специальной бумагой, изготовленной из особых трав, растущих только в Уральских горах.
– Нет, все это, конечно, здорово, – сказала мне Майра, – но то, что Зельда наплела Даме-Босс какую-то немыслимую историю, сплошь состоящую из вранья, еще не означает, что мне она рассказала неправду. И потом, как же с тем пистолетом? Он был самый настоящий. И строители могли наврать про орлов и художника. Или этим художником как раз и была она…
– Майра, угомонись. Хватит фантазировать, – отмахнулась я. – Если ты готова убить Алистера с его женой, то это вовсе не означает, что Зельда маханула в Ниццу и там укокошила Клайва с супругой.
Майра, по-видимому, обиделась – уж больно холодно посмотрела на меня, – я даже подумала, не настал ли конец этой прекрасной дружбе, но потом лицо ее просветлело, она рассмеялась и признала мою правоту. Мы решили больше не вспоминать об этом.
На двери кабинета гидротерапии висела записка: « Примите наши извинения. Бассейн закрыт. Об открытии оповестим заблаговременно». Я, между прочим, не расстроилась – не испытываю большого удовольствия, когда по моим жирам лупят из бронебойного шланга. Только было обидно за пять тысяч уплаченных фунтов – если так пойдет и дальше, игра не стоит свеч. Неужели здешний персонал не понимает, что люди пожертвовали Рождеством и заплатили немалые деньги, чтобы приехать сюда? Появилась Майра к сообщила, что в отделении лечебного сна все будто вымерло – полотенца валяются, мази приготовлены, но уже затвердели и заветрились. Майра заявила, что не собирается ждать, когда кто-нибудь соизволит появиться, а пойдет в свой номер и как следует выспится без всяких мазей и обертываний. А если она проспит, то пусть я зайду за ней в восемь и разбужу к ужину, потому что она не хочет пропустить посиделки в джакузи, где свою историю будет рассказывать Хирургиня. Та уже вернулась из больницы. Сердцебиение у Лекторши пришло в норму, и Хирургиня отвезла ее на вокзал, посадила в поезд и отправила домой, где возле подъезда ее ждало раздолбанное такси. Лекторша пообещала, что дома будет только отдыхать и заставит своего таксиста ухаживать за ней – носить в постель чай и банановые десерты, богатые калием. Калий очень полезен для сердца, и Хирургиня считала, что лишняя доза Лекторше не повредит.
Майра заглянула в журнал учета посещений и обнаружила, что Хирургиня записалась на три педикюра и два сеанса рефлексотерапии. То есть ее явно заботили собственные ноги. Хирургиня была высокая осанистая женщина с приятными манерами, статная, широкоплечая, с решительным квадратным подбородком и длинными, крепкими, уверенными руками – что для ее профессии, конечно же, хорошо. Ведь нейрохирургия – это вам не шутки. У нее были большие глаза, низкий голос и здоровые волосы, которые она закручивала колбаской вокруг головы. Ее стройные ноги чуть ли не вдвое длиннее, чем у Маникюрши, – это я заметила во время рассказа Трофейной Жены. В общем, мне не терпелось послушать ее историю.
Глава 11
ИСТОРИЯ НЕЙРОХИРУРГИНИ
Эту историю я даю в том виде, в каком Шиммер поведала ее нам. С разрешения рассказчицы она была записана мною на диктофон, а уж потом на бумагу – чтобы шум булькающего джакузи не мешал восприятию.
При рождении ее назвали Шиммер, а сестру-близняшку Спаркл. Вот так, ни много ни мало – Мерцающая и Сверкающая. Их родители, как можно догадаться, были хиппи, то есть пребывали в некотором разладе с реальностями этого мира и желали того же малюткам-дочерям. Свое немытое и нечесаное детство девчушки провели в вигваме из воловьих шкур под стенами Сент-Ив в Корнуолле – одного из монастырей, приобретенных обществом «Мир и созерцание?). Община жила скромно, в основном на пособия, и врагами своими считала государство и почти под расплывчатым названием, «буржуазия». Жизнь в обычных домах родители девочек считали невыносимой – «слишком давящая атмосфера»; и «чересчур много прямых углов, препятствующих полету свободного духа». Растянутый на кольях брезент, законченный дымом неисчислимых «косяков», явился мало-мальски сносным компромиссом. При этом родители имели университетское образование (отец – антрополог, мать – химик) и начинали жизнь как обычные люди с нормальными устремлениями, но элэсдэшные передозы семидесятых что-то заклинили в их мозгах, превратив в «атрофированных чудиков», как выразилась Шиммер, и в «земляных пиплов», как назвала их Спаркл.
Девочки по-своему любили родителей, но по ночам, ежась от холода в своих спальниках и слушая, как хлопают на ледяном ветру воловьи шкуры, учились постигать искусство разумного мышления, позволявшего им отличать мир, принимаемый их родителями за реальный, от мира настоящего, и испытывали все растущее разочарование своим воспитанием.
Сами близняшки, признаться, тоже весьма огорчали родителей – их желание учиться, сдавать экзамены, стремление к обычным житейским успехам и тоска по каменным городским стенам расстраивали отца с матерью. Они-то надеялись взрастить еще два примера свободного духа, а вместо этого получили критически настроенных юных интеллектуалок, питающих склонность к кондовому порядку. Но детей нужно воспринимать такими, какими их послала тебе судьба, – это карма, и лучше с нею смириться. Поэтому, когда ненавистное государство предложило забрать девочек в школу-интернат с последующим обучением в университете, родители не стали артачиться. Теперь Шиммер работала нейрохирургом в городской больнице Ньюкасла и добилась самого низкого на севере процента вегетативности. (В нейрохирургии расклад такой – пациент может умереть, излечиться или остаться навсегда в вегетативном состоянии «овоща». Так вот успех нейрохирургии определяется как раз низким процентом вегетативности.) Спаркл же стала известным ученым в области исследований пола, преподавала в Суссексе, возглавляла там Институт межотраслевого изучения пола и имела восемнадцать научных публикаций.
Некоторые близнецы с возрастом меняются, и их становится легче различать. Но Шиммер и Спаркл по-прежнему походили друг на друга как две капли воды во всем, что касалось наружности, привычек, свойств характера – даже теперь, когда жили в разных городах. Возможно, корнями этот факт уходил в их детство, когда они вместе противостояли родительскому влиянию – сестры и по сей день были очень близки. Сейчас, в свои тридцать с хвостиком, обе высоко ценили уважение коллег, хорошо зарабатывали, не были замужем, но не находили времени на ухажеров, а в свободные часы писали работы для научных журналов. Они редко виделись, но часто разговаривали через скайп, имея перед глазами изображения друг друга.
Однажды субботним вечером, когда Шиммер сидела за компьютером в своей крохотной тесной квартирке в Уэст-Джесмонде, ее вызвала через скайп сестра-близняшка из такой же крохотной и тесной квартирки, только в Брайтоне. Бытовые удобства мало интересовали девушек. Обе жили умственной деятельностью, а не чувствами, что так расстраивало их родителей.
– Шиммер, – сказала Спаркл, – вот сейчас вечер, суббота. Что ты делаешь?
– Читаю очень дельную книгу по черепной мононейропатии.
– А ты не находишь печальным такое занятие для субботнего вечера?
– Вообще-то нет, – удивилась Шиммер. – Книга очень интересная.
– А я вот читаю «Эпистемологию чулана» Сэджвик, но мне чего-то не хватает, – вздохнула Спаркл. – Другие женщины ходят на вечеринки, наряжаются, принимают ухаживания.
– Да, я знаю, – согласилась Шиммер. – Но это другие женщины, а не мы. А что это там у тебя около компьютера? Не бельгийское ли пиво?
– Оно самое, – подтвердила Спаркл, и тогда Шиммер придвинула свою бутылку поближе к объективу вебкамеры.
Они обсудили природу таких понятий, как совпадение и наследуемость эстетического восприятия, и пришли к выводу, что эти вещи в большей степени объясняются одинаковым расположением вкусовых сосочков на языке, нежели какой-то там мистической связью, якобы благодаря которой они так часто делают одни и те же вещи в одно и то же время. Шиммер неохотно призналась, что ей чего-то не хватает, – возможно, им действительно нужно подумать об ухажерах. Они не могли отрицать влияния гормонов на женский организм – ведь факты, пусть даже и неудобные, остаются фактами.
– Ты что же, хочешь сказать, что нам нужны дети?! – в ужасе воскликнула Спаркл. – Неужели, несмотря на все усилия, мы остались столь примитивными?
На это Шиммер ответила, что давно прошли времена, когда культура тесно связывала такие понятия, как секс и деторождение, – дескать, теперь вполне возможно хотеть секса, но при этом не хотеть детей. Она видела на мониторе, как Спаркл облегченно выдохнула. Далее они пришли к выводу, что желать завести ухажера и найти его – разные вещи. Пришли они также к выводу, что обе очень симпатичные, выглядят отлично и, если воспользуются косметикой и какими-нибудь фривольными нарядами, их наружность можно даже назвать сексуальной. Правда, мужчины почему-то не увиваются за ними. Они обсудили проблему феромонов: нужно ли считать признаком ущербности их отсутствие и возможно ли повлиять медикаментозно на это состояние. А потом Шиммер озвучила то, что обе они не отваживались признать, – их мозг настроен только на настоящую любовь. Иными словами, они просто отпугивают от себя мужчин.
– Стоит мне разговориться с незнакомцем, как он, узнав, что я нейрохирург, сначала просто не верит, а когда убеждается в этом, вежливо улыбается и исчезает.
– То же самое происходит и со мной, – сказала Спаркл. – Сначала они восхищаются моим необычным именем, потом спрашивают, чем я занимаюсь, а узнав, что преподаю проблемы пола, исчезают. Мужчины действительно панически боятся умных женщин.
– Тогда, возможно, нам надо искать себе мужчин, которые умнее нас, – предположила Шиммер.
– Да, но таких мужчин слишком мало для критической массы, при которой возможен выбор, – возразила Спаркл. – Или же они страдают импотенцией и не приспособлены к жизни.
Они решили, что им нравятся дееспособные широкоплечие высокие мужчины с мускулистым животом и аккуратной упругой попкой. Сестры также сошлись во мнении, что единство интеллекта и интересов не так уж и важно в отношениях, как считают многие.
Сговорились на том, что в следующие выходные Спаркл приедет к Шиммер, когда у той не будет больничного дежурства, и они вместе устроят парадный выход и поищут себе ухажеров. Например посидят в каком-нибудь пабе. Спаркл будет говорить, что она учительница, а Шиммер – медсестра. На неделе каждая пробежится по магазинам и купит себе каких-нибудь зазывно-развратных нарядов. Вместе ходить по магазинам им нельзя – ведь они наверняка облюбуют себе одни и те же шмотки, и если какая-то вещь нужной расцветки и размера окажется на прилавке в единственном числе, то тут и до ссоры недалеко. К тому же люди будут на них глазеть.
И вот в следующие выходные Шиммер поставила в своей крохотной гостиной раскладушку, и Спаркл, распаковав сумки, убрала под подушку новенькую ночную сорочку – нежно-кремового цвета, с длинными рукавами и каким-то загадочным голубым цветком на груди. Шиммер недавно купила себе точно такую же, только с розовым цветком. Потом она разложила на диване остальные покупки.
Во время похода по магазинам Шиммер сознательно старалась выбирать вещи, непохожие на те, что наверняка облюбует Спаркл, но Спаркл, конечно же, руководствовалась теми же соображениями, поэтому в итоге обе приобрели салатовые комбинашки с вышивкой позолоченной нитью, лифчики с поролоновыми подушечками, белые мини-юбки в мелкую складочку и дорогущие кашемировые свитера одного и того же розового цвета, а к ним черные туфли на наборном каблучке. Обе они одинаково стригли свои густые светлые волосы по тогдашней моде и считали, что ухоженная наружность более всего привлекает мужчин.
Нарядившись, сестры бросились к гардеробному зеркалу. Они, конечно, ничем не отличались друг от друга, что смущало даже их самих, а уж будущих ухажеров и вовсе должно было привести в замешательство. Тогда Шиммер, всегда уверенная и скорая в решениях, быстренько выкрасила свой розовый свитер кулинарным порошком куркумы, смешанным с оливковым маслом. Теперь сестер хоть как-то можно было различить. Правда, свитер оставлял желтые пятна и полоски на коже, но в этом было даже что-то привлекательное – такое впечатление, будто девушка участвовала в каком-то экзотическом национальном ритуале. В общем, из дома Они вышли, довольные своей наружностью, весело хихикая над собственной неуверенной походкой, причиной коей явились непривычно высокие каблуки. Перед выходом они выпили джина с тоником и проглотили по половинке таблетки экстази, недавно конфискованной Спаркл у одной студентки.
Взяв такси, они поехали в паб, располагавшийся по соседству с городской больницей Ньюкасла. Там обычно проводили досуг врачи, медсестры и их приятели. Шиммер была уверена, что ее никто не узнает – ведь люди увидят каких-то легкомысленных сестер-близняшек, а не почтенных и уважаемых ученых. А эффект двойственности, как они его окрестили, и вовсе не позволит узнать ее. Никому и в голову не придет задаться вопросом: «А где я видел ее раньше?»
Их появление в баре вызвало у тамошних посетителей оживление, и это было понятно – две абсолютно одинаковые, ладные, улыбчивые девчонки, длинноногие модные блондиночки в белых юбках и почти одинаковых свитерах, да притом без кавалеров. Ну кому придет в голову, что при такой внешности они еще и умные?
Сестры сели у игрового автомата – полагая, что бедный к нему не подойдет, – и сразу опрокинули по порции джина с тоником. Втайне они, конечно, надеялись, что кто-нибудь угостит их, но желающих пока не нашлось.
