Текст книги "Декамерон в стиле спа"
Автор книги: Фэй Уэлдон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)
Глава 6
В ту ночь я уснула без труда, и сон мой был крепок. Обычно в незнакомой постели человек беспокойно ворочается, ему снятся черти, а голова не может отключиться от неразрешенных проблем. А мне предстояло провести здесь десять таких ночей, если, конечно, я не решила бы сбежать. Но в «Касл-спа» все дышало умиротворением – едва коснувшись головой подушки, я тотчас же уснула, а когда раздернула занавески, за окном уже стоял яркий день. И не простой день, а святое Рождество, и я огорчилась и одновременно обрадовалась, что не нахожусь сейчас рядом со своими детьми. В кои-то веки я не рухнула вечером в сочельник в полном изнеможении, а в праздничное утро не проснулась с мыслями, сколько еще всего нужно успеть! Здесь же, в «Касл-спа», этот день, похоже, мало отличался от обычного, и это тоже вызывало двойственные чувства. Ничего не нужно было делать – никаких тягостных обязательств перед близкими, но это и расстраивало. И все-таки в воздухе витала некая легкость – ведь как-никак родился младенец Христос! Родился для нас, подарив надежду на лучшее.
Я открыла окно и выглянула наружу. Внизу ров и мост, слева крепостная стена, справа безлистная магнолия – в ее причудливых изгибах читалась какая-то мольба. На одну из ветвей опустилась птичка и вдруг запела. Полагается ли птичкам петь посреди зимы? Разве не должны они сидеть, нахохлившись от дождя и снега? Да и где это видано, чтобы человек, распахнув в рождественский день окно, беззаботно вдыхал теплый воздух? Уж не пришла ли к нам весна раньше времени? А может, просто зима припозднилась? Как мало, оказывается, мы, городские жители, знакомы с миром живой природы! Я даже не знала, как называется эта птичка, но была уверена – это не малиновка. Нет, всем нам, конечно, давно известно, что порядок в природе нарушен – деревья подолгу не сбрасывают листья, снежные шапки и ледники в горах помаленьку тают, – но мало кто ощутил это непосредственно. Птичка упорхнула. Она сделала это легко и беззаботно, и я решила последовать ее примеру.
Я попробовала дозвониться Джулиану в Вичиту, но не сумела. Названивать детям было еще рано, тогда я прилегла и поспала еще немного.
В просунутой под дверь бумажке мне сообщили, что позавтракать можно с восьми до десяти и моя первая процедура – массаж у Хизер – назначена на одиннадцать, а гидротерапия на четыре. То есть ради праздника процедуры сократили до двух на каждую клиентку, чтобы отпустить персонал по домам. В той же памятке гостям рекомендовали надеть халаты, а также свести к минимуму общение с внешним миром – никаких ноутбуков и мобильников. «Покой важнее всего», – и подпись: «Ваш друг, леди Кэролайн».
Голод погнал меня вниз. В кармане халата лежал мобильник. Я надеялась, что за стенами замка можно поймать сигнал. На завтрак подавались фрукты, обезжиренный йогурт и овсяные хлопья – это для участников программы по снижению веса. Тем же, кто хотел записаться на О/В – «Отдых и восстановление», – полагались яичница с беконом, хрустящие хлебцы, роллы, круассаны, масло, джем и фруктовые соки. Правда, все это в крошечных порциях, способных соблазнить только страдающих анорексией. Я, конечно же, немедленно решила записаться на О/В и тут же наткнулась на Майру, стоически жевавшую овсяные хлопья. Поначалу смутившись, я сразу вспомнила о ее несчастной любви с Алистером и решила, что мне в этом отношении повезло больше – моему Джулиану, похоже, наплевать, сколько я вешу и сколько места занимаю. А раз так, можно выбирать то, что мне нравится.
Я не стала говорить Майре, что лишние два-три фунта вряд ли способны увести мужчину от жены к любовнице. Это было бы жестоко с моей стороны. Уж пусть лучше она живет надеждой. Мужчины обычно поддерживают статус-кво, а Алистер, имеющий послушную доверчивую жену и любовницу с разбитым сердцем, неплохо устроился. Менять это было бы и глупо, и дорого. И я не стала сообщать ей, что знавала мужчин, которые, оказавшись в ситуации Алистера, избавлялись от своей вины еще проще – сбегали от жены и любовницы с совершено посторонней дамой. Кроме того, я подозревала, что он вообще не склонен чувствовать свою вину. Он как-никак газетный издатель, а стало быть, слишком занят. В общем, Майра могла спокойно есть и ни о чем не думать. Она, похоже, угадала мои мысли и пошла на компромисс, положив в овсяные хлопья банановых долек.
За чашечкой бескофеинового кофе – другого не предлагалось – мы пришли к выводу, что попали в своего рода концлагерь и это не так уж плохо. Ведь подчиниться воле других – это и есть истинный отдых и восстановление. Нужно только слиться с общим потоком и отдаться воле волн.
Трофейная Жена явилась на чашечку кофе, одетая, как и все мы, в белый банный халат, но уже с волосами, выкрашенными в серебристые перья. Лицо ее светилось счастьем. Она сообщила, что джакузи заработает в два, она пойдет туда обязательно и с нетерпением ждет еще чьей-нибудь исповеди. Ведь не ей же единственной хочется облегчить душу! Теперь настал черед других.
– Нет, вы не единственная, – сказала Лекторша. – Я всю ночь не сомкнула глаз и готовилась. Люди считают, будто я железная и прекрасно владею собой, а это не так. Все дело в том, что мне совсем не с кем поговорить. Я живу с мужчиной, который почти не знает английского. Это и хорошо, и в то же время плохо. На друзей у меня просто нет времени, поэтому и друзей нет. Я читаю лекции, то есть говорю с людьми. Обращаюсь к ним с кафедры, а они слушают и даже аплодируют, но это же не настоящий разговор. Так что разрешите теперь мне держать речь. Пожалуйста, позвольте мне выговориться!
Она выглядела такой подавленной, что мы, конечно же, согласились. Кому-то надо было идти на процедуры, но большинство остались. Ей было лет тридцать пять, привлекательная блондинка с уверенными движениями а отрывистой речью. Всем своим видом она давала понять, что осведомлена больше других и по праву занимает свое место на кафедре. Она рассуждала со знанием дела, и сомнения, похоже, ей неведомы. Поэтому странно было видеть ее такой – жалкой и унизившейся до просьбы.
Глава 7
ИСТОРИЯ ЛЕКТОРШИ
– У всех есть друзья. То есть хорошо знакомые, близкие люди. У меня же только больницы. Там ко мне относятся неплохо, редко когда бросят и уйдут – и то поскольку другие уже стучат в дверь и спрашивают: «А мне как быть?» Только пару раз со мной обошлись по-хамски – просто попались негодяи, готовые пройти по головам. Но в основном больницам можно доверять – там к тебе добры и всегда рады. Они лучше друзей и лучше любовников.
Больницы очень разные, каждая отличается своей атмосферой. К ним надо уметь приноровиться – точно так же, как люди приноравливаются к своим избранникам. Одни готовы возиться со мною сколько угодно, другие спешат поскорее выпроводить. Одни хотят, чтобы я вела себя мужественно и не жаловалась, другим, наоборот, нравятся беспомощность и слезы. Где-то царят суета и беготня, а где-то даже бригады экстренной помощи изнывают от безделья. В общем, выбирай, что больше нравится. Разъезжая по миру, я десятки раз попадала в больницы «Скорой помощи». Где я только не была! И в нью-йоркском «Бельвю» – там меж больничных коек расхаживают женщины с автоматами, – и в Сараево, с кардиоаппаратурой, свисающей с мясничьего крюка на потолке; в Руане экспериментируют с новыми лекарствами и хладнокровно изучают пациентов в предсмертном состоянии; в Москве больных обезболивают и обездвиживают, загоняя им в ягодицы толстенные иглы шприцов; в Сан-Франциско же вас лучше отправят на тот свет, чем дадут антибиотик.
Моя работа связана с поездками – я читаю лекции по оккультизму и прочей эзотерике. Спиритуалистические общества хотят знать свою историю, и я рада помочь им в этом. Мои пальцы обладают особой сенсорикой, как у знаменитых медиумов Викторианской эпохи – Слэйда, Фостера и Давенпорта. Кто-нибудь из вас знаком с этими именами? Нет? В свое время их объявили мошенниками, но у меня есть звукозаписи сеансов, говорящие об обратном. В какие бы точки мира я ни приезжала со своими лекциями, они везде собирают огромные аудитории. К тому же мне на удивление хорошо платят и живу я неплохо, хотя до недавнего времени была одинока.
В общем, я веду беспокойную жизнь очень занятого человека. Конечно, это сказывается на здоровье – я страдаю надбрюшной тахикардией, приступы которой могут провоцироваться поездками, эмоциями и волнениями или переизбытком адреналина. Когда я приезжаю в чужую страну, мой пульс подскакивает еще в такси, да так, что двести ударов можно считать цветочками. Надбрюшная тахикардия – заболевание редкое, и хотя звучит страшно, вполне излечимое. Страдают им, как правило, люди успешные, морально чистоплотные и уважаемые. Например, Тони Блэр.
Иногда по неизвестным причинам сердцебиение вдруг приходит в норму. Часа на три, четыре. За это время я успеваю добраться до больницы. Сколько раз я выступала с кафедры в таком состоянии, давала интервью, и скажу вам, это даже неплохо – частое сердцебиение словно проясняет мозг. Но потом вдруг чувствуешь страшную усталость, кровяное давление резко падает, и от слабости вот-вот случится обморок. Значит, пора искать больницу. Там тебя сразу берут в оборот – укладывают, подключают к капельнице и вводят в вену лекарство под названием «аденозин». Врачи наблюдают за твоим состоянием через мониторы. Как только снадобье достигает сердца, сердцебиение полностью прекращается – на мониторах сплошная ровная полоса. Потом лекарство рассасывается и сердце начинает работать в обычном ритме, после чего врачи спокойно удаляются. Это как выключить компьютер, а потом снова его включить – и все проблемы устраняются. Средство это до сих пор исправно действовало, во всяком случае на меня, о смертельных исходах неизвестно – только временная остановка дыхания, коротенькая клиническая смерть.
С тех пор как я завела себе мужчину и стала жить регулярной половой жизнью, приступы ни разу не повторялись. А жаль. Мне нравятся больницы, я без них скучаю. Меня привлекает драматичность ситуации, я люблю быть в центре внимания опытных специалистов, окружающих меня заботой. Нет, конечно, клиническая смерть сама по себе вещь малоприятная – когда останавливается сердце, весь организм в панике, – но к этому постепенно привыкаешь. По-моему, я даже не то что бы привыкла, а, как говорится, «подсела» на это. Только пока я вроде бы не слышала об исследованиях аденозиновой зависимости.
Хорошо зарабатывающим женщинам, как правило, не хватает времени на домашнее хозяйство и семью. Поэтому, думаю, они еще больше погрязают в бизнесе. Именно такими были и мои планы на будущее. Мужчины воспринимали меня как любовницу, а не жену, и такой подход меня вполне устраивал. Я с удовольствием проводила выходные в обществе женатых мужчин, свободная от каких бы то ни было обязательств, и охотно возвращалась в свое уютное и аккуратно прибранное гнездышко. Целоваться я ненавижу – предпочитаю приступить к более серьезному делу сразу, но только не у себя дома. Мой распорядок не совпадает с нормой – ранние рейсы, поздние возвращения, подъем по будильнику. Все усложняется, когда рядом находится мужчина. Они ужасные копуши, не спешат забраться к тебе в постель и так же медленно выбираются из нее, приходят в себя, одеваются. Я же вскакиваю как ужаленная. Не выношу этот мутный сонный взгляд, укоризну в глазах, когда ты просишь их собраться и уйти. Романтических ужинов я тоже не люблю – сколько полезного можно сделать за это время, составить планов, заработать денег. К тому же мужчины жаждут безраздельного внимания, а я всегда о чем-то думаю и полностью не концентрируюсь на том, что происходит в данный момент.
– Прямо как тот епископ, который пытался разжалобить актрису, – отпустила сальную шуточку одна из слушательниц.
Лекторша метнула на нее сердитый взгляд и продолжила:
– Вот так я и жила. Что же случилось потом? В один прекрасный день я нарушила собственные правила, и все пошло кувырком. Вся жизнь наперекосяк. Вы только посмотрите на меня! В голове полная сумятица, ни тебе здравомыслия, ни рассудительности, сплошные чувства и эмоции. Раньше я была свободной и гордилась этим – ни домашних животных, ни родителей, ни начальства над душой, ни детей. Я жила сама по себе, ни за что не отвечала, ни перед кем не отчитывалась, а два или даже три раза в неделю получала бодрящую порцию аплодисментов. А потом я дала слабину, и теперь вместо оваций я дважды или трижды в неделю занимаюсь сексом с одним и тем же мужчиной. Работа стала для меня мучением. Завтра я по идее должна быть в Штутгарте, у меня там лекция на тему «Диккенс и сверхъестественное», но я все перепутала и забыла. Просто не могла сосредоточиться, потому что стирала мужскую рубашку.
Сюда я записалась, стремясь доказать себе, что могу вырваться из этого положения, превозмочь зависимость.
Последний приступ тахикардии случился у меня шесть месяцев назад в моем родном городке, когда я читала лекцию в своей бывшей школе. Я у них там единственная сумела выбиться в люди – вот и судите сами, что за убогая школа. Я приехала в родной город на десятилетие смерти моей матери. Возможно, приступ случился от волнения. По темпераменту мать была такой же, как я. Вечно не могла угомониться, и только отцу удалось как-то пришпилить ее к месту, словно бабочку. До него она трижды была замужем, имела кучу любовников и домашним хозяйством не интересовалась. Я появилась на свет вопреки всем ее попыткам не допустить этого. Ей был тогда сорок один год. Меня она не особенно любила. Видела во мне соперницу и ненавидела саму мысль, что, пока я расту и набираю красоту, она теряет ее. Из дома я уехала, едва почувствовав, что могу освободить родителей от своего присутствия. Когда она умерла от рака, я ничуть не горевала, не пролила ни слезинки и на время похорон специально уехала из страны. Но с годами стала вспоминать мать все чаще и чаще. Ее редкие приливы доброты, и как она учила меня читать, и улыбку, появлявшуюся на ее лице всякий раз, когда я умудрялась рассмешить ее. Перед тем как направиться в школу, я посетила ее могилу на кладбище в приходе Святого Панкрасия и даже немного всплакнула. Вот там-то я и расслабилась. Не следовало мне туда ходить. Я только закончила наставлять девочек – моя обычная тема «Если сомневаешься, делай», – когда сердце мое заколотилось в учащенном ритме, и я, взяв такси, рванула в одну из своих любимых больниц, находившуюся на полпути между моей бывшей школой и нынешним домом в Северном Лондоне. Конечно, можно было бы дождаться кареты «скорой помощи», но такси всегда быстрее, а я не лежачая больная.
– Ну здрасьте, здрасьте! – приветствовали меня в стационаре. – Всего третий раз за год. Это рекорд!
Они обещали быстро поставить меня на ноги. Я отказалась от каталки, сама прошла в процедурную, разделась без посторонней помощи и с облегчением которого старалась не показывать, взгромоздилась на одну из высоченных жестких коек. Я не стала распространяться о том, что за последний год побывала в больницах Осло и Стокгольма, Канберры и Окленда, Портленда и Сиэтла. Намекнуть, что они не единственные, было бы невежливо.
На этот раз, возможно, из-за тоски по матери, мне вдруг отчаянно захотелось иметь семью, отца, сестру, возлюбленного или даже мужа – кого-то, кто приехал бы за мной в больницу, усадил в такси и отвез домой. Я вдруг поняла, что у меня нет такого человека, нет никого. Однажды я завела себе ассистентку, и она приехала ко мне в больницу в один из таких случаев. Однако, увидев меня бездыханной, упала в обморок, и мне же пришлось жалеть и утешать ее.
В тот день в больнице и без меня было масса хлопот – поступило много новых пациентов, – поэтому, вернув мое сердцебиение в норму и сняв последнюю кардиограмму, меня быстренько вытурили. Мне не дали, как обычно, поваляться в приемном покое, пожевать бутерброды и послушать байки о жизни по ту сторону цветастых больничных занавесочек. Нет, меня выписали и велели ехать домой отдыхать. И я, выйдя за больничные двери, даже всплакнула.
Было темно и дождливо, Черные такси проносились мимо, все, как одно, занятые в пять часов утра. Когда из подъехавшей наконец развалюхи меня спросили, не подвезти ли куда, я с готовностью плюхнулась на заднее сиденье, поскольку переднее было завалено бумагами и какими-то канистрами. Обычно я езжу только на черных такси. Частники дешевле, но считаются сплошь насильниками и маньяками. Однако в тот день мне было все равно. Вместо того чтобы праздновать очередную победу над смертью, я хотела поскорее оказаться дома и выплакаться.
По водителю явно плакала психушка, типичный маньяк – чернявый, растрепанный, по-английски ни бум-бум. Гражданство таким не дают. Он сидел, вцепившись в баранку, волосы длинные, как у хиппи, но явно не из-за убеждений, а по причине нехватки денег на стрижку и даже мытье. Шея у него была такая же черная и немытая. Я назвала ему свой адрес на Масуэлл-Хилл. Он сказал, что знает такую улицу, и, видимо, не врал, по крайней мере повернул в нужном направлении.
Гнал он так, что у меня волосы встали дыбом. Я уж подумала, не пришла ли за мной смерть. Сколько раз я ускользала из лап этой мрачной подруги – так, может, ей надоело и она всерьез решила меня прибрать? Вот и водила мой гнал так, словно заметил старуху с косой у нас на хвосте. То и дело нырял в переулки, стукался об углы, нигде не тормозил, а только наращивал скорость. Скорее всего он никогда не посещал курсов вождения, я уж не говорю о страховке или водительских правах. А зачем такому отщепенцу беспокоиться о столь серьезных вещах? Он тащился от визга шин, особенно на спусках, и от того, что перебудил полгорода. Ему очень хотелось поболтать. А мне почему-то нет. Он спросил, не плохая ли я девчонка, раз оказалась в столь поздний час на улице одна. Уязвленная таким вопросом, я ответила «нет», и он, кивнув, поверил мне на слово.
– В вашем городе женщине нельзя быть одной, – сказал он. – В Приштине и то лучше.
– Зато в моем городе женщина не обязана ходить в парандже, – огрызнулась я.
На это он возразил, что в Косово женщины вполне свободно разгуливают без паранджи, только мужикам тамошним от этого хуже, поскольку они вынуждены всё время смотреть на некрасивых женщин. Такое чудовищное заявление покоробило бы кого угодно, и я прямо сообщила ему об этом. Он сказал, что меня приятно видеть и без паранджи. Я восприняла это как заигрывание и быстро сменила тему, поинтересовавшись, как давно он приехал в эту страну. Оказалось, парень живет здесь уже семь лет. И, как выяснилось, не женат. Мусульманин он или христианин, я спрашивать не стала – в тонкостях этой проблемы все равно не разбираюсь. Да и вопрос мог показаться ему оскорбительным – как и мне, когда он спросил, не шлюха ли я.
Я пояснила, что оказалась на улице в столь поздний час, потому что была в больнице. Видимо, опять захотела, чтобы меня пожалели. Даже самой стало противно. Тогда он сбавил скорость и поехал медленно и осторожно. Я попросила его рассказать о себе.
– Живу, как собака, один, – сообщил он. – Ни тебе семьи, ничего.
– Как собака? – удивилась я и объяснила, что в нашей стране собаки живут с людьми и от одиночества не страдают. Может, это у них, в Косово, бедные животные сидят на цепи или бегают беспризорные по улицам под градом мальчишечьих камней?
– В моей стране жить хорошо, – сказал он. – Но только не собакам.
Тогда я предложила ему сравнить себя с кем-нибудь другим. С орлом например. «Живу один, как орел». В своем высокогорном орлином гнезде – гордый, победоносный повелитель всей округи. Он только усмехнулся в ответ. Мне стало любопытно, как он выглядит. Вообще-то водителей такси особенно и не разглядишь. С заднего сиденья я видела только его затылок я нечесаные волосы. Тридцать с маленьким хвостиком, как я предположила; ужасный бесформенный свитер из серого нейлона, Голос унылый, глухой, чудовищный акцент. Потом взгляд мой упал на руль и небрежно державшую его руку с длинными пальцами. На Кэмденском перекрестке он свернул и посмотрел на меня. Теперь я разглядела его – мужественное лицо горца, нос с горбинкой и ясные-ясные глаза. Он рванул на красный свет. Я пристегнулась, но возникать не стала – не хотела обидеть его недоверием, будто бы он не способен довезти меня домой в целости и сохранности.
– Но у каждого орла есть самка, – возразил он. – Семья, гнездо, яйца. А у меня никого нет, поверь мне, Мирима. Так что я не лучше собаки.
«Откуда ему известно мое имя?» – удивилась я и тут же вспомнила про бейджик, оставшийся на груди после конференции.
– Ну хорошо, если не орел, тогда, может, кто-то еще? – И я начала перебирать животных. Львы живут прайдами, [5]5
Прайд – устойчивая группа из 6-12 особей в популяции льва (обычно с одним львом-вожаком во главе).
[Закрыть]это он наверняка знает. Может, тигр? – Живешь один, как тигр, – поправилась я.
В нем и впрямь было что-то тигриное, какая-то зловещая красота. У меня пересохло во рту, а он, похоже, забыл про медленную езду и снова гнал вовсю к Масуэлл-Хилл. Там расположен мой дом, весьма элегантный, как ему вскоре предстояло выяснить. Мне вдруг стало неловко – я такая богатая, а он живет один, как собака. А разве люди не должны делиться?
Он сказал, что тигры, как и львы, живут прайдами, тигр только охотится в одиночку. Я же впервые об этом слышала и не видела ни одного фильма. Тогда он объяснил, что тигры просто осторожнее львов и никого к себе не подпускают. Он спросил, живу ли я одна. Я испугалась и сказала, что замужем, прибавив для убедительности:
– Уже, наверное, ждет меня.
– А у меня никого нет.
Слова сумасшедшего, только что выписавшегося из психушки. Я сказала, что устала, а в восемь вставать, и он удивился – неужели я еще работаю? Эта уловка была мне знакома. Пожалей работающую женщину, и она, обязательно заметив такое внимание, охотнее откроется перед тобой. И пусть он был частным водилой, а я пассажиркой, пусть я была гражданкой страны, а он иммигрантом, но с житейской точки зрения я всего лишь женщина, к тому же старше его, а выбирал он, мужчина. На следующем светофоре он остановился, по-моему, только для того, чтобы обернуться ко мне и улыбнуться. Теперь я сообразила, что приняла за грязь у него за ушами обычную тень. Он снял с шеи водительскую бляху и положил на сиденье рядом с собой. Только я не приняла это всерьез – такую можно купить в каждом пабе, и кто будет проверять? Он выключил счетчик, и мы поехали дальше просто так.
– Ни одно животное в природе не живет в одиночку, – уверенно заявил он. – Кроме собаки.
– А как же кроты? – спросила я. – Они живут под землей в одиночных норках и ненавидят друг друга. Их потомство начинает рыть себе собственные норы, как только позволяют силенки. Самцы только раз в году неохотно копают в земле ходы в поисках самки. Они встречаются, спариваются, отчаянно дерутся и торопятся в свои норы зализать раны. Ради этого кроты и перекапывают людям лужайки. – Все это я говорила своему водиле, но думала совсем о другом. Я знала, что будет дальше. Он сказал, что не верит мне и живу я, как собака и как он, одна. Он меня просто вычислил.
Мы свернули на мою улицу.
– Симпатичные дома, – заметил он.
Я представила себе, что последует за этим. Я приглашу его, мы займемся сексом, потом, наверное, поженимся, он перестанет быть нелегалом и получит гражданство. Затем воспользуется моим капиталом и начнет торговать оружием или еще чем-нибудь вроде этого и наконец сбежит с девчонкой, своей ровесницей и соотечественницей.
– Не угостишь меня чашечкой кофе? – спросил он. – Муж-то, поди, еще спит.
В общем, я пригласила его войти, он обошел дом в поисках мужа и такового не обнаружил. Я предложила ему принять ванну и побриться, но он отказался. Собаки в сарае, орлы в гнезде, тигры в пещере, кроты под землей – самцы и самки, водители и пассажирки – все влекомы одной и той же нуждой.
Утром я дала ему ключ от дома, и было это шесть месяцев назад. Я твердила себе, что в Следующий раз, когда случится приступ, он отвезет меня в больницу, – я скажу, и он поедет. А потом мы распрощаемся, и я вернусь к нормальной жизни. Но с тех пор как он поселился в моем доме, у меня больше не случалось приступов. Я разъезжала по миру, бывала там и сям, сильно поволновалась в Юте, получила адреналиновый шок в Новой Шотландии, в Ньюкасле выступала перед злобными сектантами, объявившими меня ведьмой. А сердце мое билось ровно. Когда я приезжаю домой, постель моя не пуста, а на дорожке рядом с моим джипом стоит раздолбанное старое такси. Он наконец зарегистрировался как беженец, берет уроки вождения, и мама с сестрой собираются приехать к нему из Приштины. Скоро они тоже поселятся в моем доме. А мне что делать? Пожалуйста, скажите, что мне делать?
Мы озадачились. Прогнать ей его иди оставить? Сердце подсказывало ей только одно оставить, и сохранить здоровье. Мы согласились, что здоровье – это важно, особенно когда речь идет о сердце. Но может, наплевать на сердце и вспомнить про здравый смысл? Про то, что он действительно использует ее. Поселит в ее доме свою семью, женится на ней, получит гражданство, истратит заработанные ею деньги и, выпив все соки, бросит. Сейчас он, может, и полезен для ее сердца, но в конечном счете разобьет его. Нет, ей нужно срочно помахать ему ручкой.
– Главное – не принимать близко к сердцу, тогда будешь неуязвима, – сказала Трофейная Жена. – Помните, что случилось со мной, когда я стала переживать? Два года тюрьмы.
Но были и другие точки зрения. Лучше уж принимать близко к сердцу и быть уязвимой, чем вообще не иметь сердца. Ну и пусть мужичок погуливает на стороне, зато он твой.
– Ну уж нет! – возмутилась Бывшая Жена Викария.
Кто-то заметил, что подобные отношения всегда заканчиваются плачевно. Еще кто-то заявил, что мужчины – это только развлекуха, а главное в жизни – карьера. Лекторше надо сосредоточиться именно на карьере, а если нужен секс, то можно опять встречаться по выходным с женатыми мужчинами. Маникюрша сказала, что, судя, по всему парень, очень мил и нашей подруге повезло. С ней согласилась Майра; мол, если Лекторше не хватает дома общения, она могла бы выучить сербскохорватский. А Дама-Босс посоветовала дать ему денег, чтобы он открыл собственную таксистскую компанию.
– А, по-моему, это такая прелесть! – мечтательно проговорила Сценаристка. – Так романтично! В кино ты бы в итоге получила настоящее счастье. – Накануне вечером она устроила скандал, потребовав завтрак себе в номер, и все твердила, что приехала в «Касл-спа» не общаться с кем-то там, а писать сценарий. Как бы то ни было, но сейчас она была с нами.
– А что особенного в том, чтобы жить одной? – спросила суровая дама, как оказалось, ипотечный брокер. – За что же тогда борются феминистки? Женщина прекрасно может обходиться без мужчины. Все, что человеку нужно, так это друзья. Нашей подруге друзей заменяют больницы. Сейчас она рискует потерять их, и все из-за мужчины! Его попросту нужно гнать!
Мы разгалделись не на шутку. Лекторша сказала, что не привыкла к такому ору. Голова у нее пошла кругом, она побледнела и схватилась за сердце. Мы тотчас приумолкли и уставились на нее.
– Началось! – Она пощупала у себя пульс. – Около ста девяноста. Ой, ну слава Богу! Теперь все в порядке! Отныне у меня будет и мужчина, и мое сердце, и друзья – все вместе!
Нейрохирургиня вызвалась отвезти ее в Карлайл. Она считала, что Лекторше нужна срочная медицинская помощь и не стоит ждать ухудшения. Чем быстрее она получит свой аденозин, тем меньшая доза понадобится. Хирургиня знала случаи летального исхода от аденозиновой нехватки. Они были редки, но все же случались. По ее мнению, Лекторше следовало оставить при себе таксиста, раз его присутствие так благотворно сказывалось на работе ее сердца.
Лекторшу, похоже, порадовали эти слова, к тому же услышанные от специалиста. Несмотря на бледность, она выглядела довольной, когда уходила. На ее Шее отчаянно пульсировала вздувшаяся жилка. Она трепетно с нами попрощалась и назвала своими лучшими друзьями. Возможно, ей и вправду удалось бы заполучить все это одновременно, пусть и ценой риска для жизни.
