Текст книги "Декамерон в стиле спа"
Автор книги: Фэй Уэлдон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)
Глава 26
ИСТОРИЯ БРОКЕРШИ
– Детство мне досталось не сладкое, – начала она. – Мы часто голодали, а когда появлялось что-то съестное, братья и сестры так и норовили утащить с моей тарелки все, что можно. С тех пор я и ем так торопливо и жадно. Стараюсь контролировать себя, но, когда расстраиваюсь, привычка вылезает на поверхность. В сущности, из-за моральных переживаний. Я старшая из пятерых детей. Отец мой был поэтом и никогда не зарабатывал столько, чтобы накопить, например, на дом. Он любил нас, любил мать, но содержать совсем не умел. Я очень хорошо помню, как в детстве таскалась с ним по улицам в поисках очередного жилья, способного вместить нас всех. Он говорил, что у меня жалкий вид, поэтому и брал с собой – при виде меня люди оттаивали, и двери перед нами открывались.
Это удивительный факт, но на свете очень много добрых людей, которые готовы были впустить нас на заброшенные фабрики, пустующие склады, а когда везло, то и в жилые незаселенные дома. Но, как ни крути, мы каждый раз снова оказывались на улице. Моя мать имела привычку тащить в дом всякое больное зверье: не собак и кошек, а кур, кроликов, лис, барсуков – в общем, собирала на дорогах всех, кого сбило машиной. Однажды даже принесла поросенка. На городских окраинах этого добра полно. В конце концов соседи начинали жаловаться на нестерпимую вонь, у хозяев кончалось терпение и нас выгоняли.
Конечно, моя мать любила и детей (она любила всех нуждавшихся в заботе), только когда мы вырастали и становились не такими беспомощными, теряла к нам интерес.
Все, что отец получал за публикацию своих стихов и редкие выступления на телевидении – он был стройным кудрявым красавцем с огромными поэтическими глазами и чувственным тембром голоса, – уходило на оплату ветеринарных счетов. Жили мы в основном на детские пособия, а вот в жилье государство нам всегда отказывало – из-за пристрастия матери к живности. Домашних любимцев, в обход всяческих разрешений, держали втихаря многие, но не выставляли напоказ, и домовладельцы смотрели на это сквозь пальцы. Но мать так не могла, делала все по-честному и тем самым ставила домовладельцев в неудобное положение. Нашу семью занесли в «черные списки», хотя мы были хорошо воспитаны, не употребляли наркотики и алкоголь и отличались образованностью и чистоплотностью.
Ничего удивительного, что я жутко нервничаю в период рождественских и новогодних праздников. Все это уходит корнями в детство. В сущности, оно так и не кончилось для меня. Я переживаю его снова и снова, словно жду новой беды, когда наша собака накинется на почтальона или меня заберут в полицию за сандвичи, украденные в супермаркете для рождественского стола. Ведь если к нам нагрянет полиция – из-за собаки или моего проступка, – то для соседей это станет последней каплей. Нас опять выселят, и мы с отцом опять будем таскаться по улицам, стучаться во все двери и канючить: «Вы, случайно, не сдаете жилье?»
Когда мне было тринадцать, моя мать подхватила энцефалит – вирусное заболевание, добравшееся до ее мозга. То ли заразилась от собак, то ли, хуже того, через кошачий туалет. Она выжила, но почти полностью потеряла память. Больше не узнавала мужа и детей, зато по-прежнему прекрасно различала всех своих зверей и даже безошибочно помнила клички трех ангорских кроликов. Нас же, людей, она попросту удалила из памяти, как зараженный вирусом компьютер.
Бедняжку насильно поместили в больницу на постоянное пребывание, а через два месяца отец повесился в сарае на задворках жилконторы. Он не смог жить без матери, поэтому бросил нас на произвол судьбы, а может, думал, что я уже достаточно взрослая и смогу позаботиться об остальных. Но я не могла. А может, просто не хотела.
Я рассказываю это не для того, чтобы вызвать у вас жалость, – хочу, чтобы вы поняли, почему так себя веду. Я все понимаю, но ничего не могу поделать – эти вещи не изживаются.
В итоге власти все же пришли на помощь. Большинство животных пристроили по приютам. Нас, пятерых детей, взяло под опеку государство. Нас старались не разлучать и сохранить как семью, но задача была непосильная. Поэтому двух младших детей – Гиневер и Гавейн – отдали в одну милую семью, где жили пара лабрадоров и кот, а Моргана и Перигрин пошли жить к Бартонсам, державшим трех такс. Мне же легко удалось убедить социальные службы, что я буду просто счастлива поселиться у пожилой пары с каким-нибудь бульдогом. Такой вариант они мне и подыскали. Так, отделавшись от тяжкого прошлого и вечного детского плача, собачьего лая, кроличьего фырканья, кошачьих воплей и куриного кудахтанья на фоне поэтической декламации, я стала преуспевать в школе, успешно сдала экзамены, поступила в колледж и теперь вот работаю ипотечным брокером. Для меня в жизни нет ничего важнее, чем помогать людям приобретать собственное стабильное и постоянное жилье. Я уже сделала это для всех своих братьев и сестер. Все они теперь живут в хороших надежных домах и имеют счастливые семьи. Я же рада, что достигла хотя бы этого. Но ничто не дается нам просто так, и мне это многого стоило.
Сама я имею очень достойное жилье с тремя спальнями, тремя ванными комнатами, в зеленом районе, где есть и хорошие школы, и свободный выезд на шоссе, и доступ к общественному транспорту. Живу я там одна, поскольку замуж не выхожу и детей у меня нет. Моя бабушка, чье детство пришлось на годы войны, когда масло было по карточкам, всю оставшуюся жизнь никак не могла наесться, так и я не в силах насытиться свободным пространством и одиночеством. Я люблю выпроваживать своих любовников до завтрака, поскольку мечтаю выпить свой кофе и съесть йогурт в одиночестве. Иногда посреди ночи я просыпаюсь от воплей соседских котов в саду, сердце мое начинает колотиться, и я покрываюсь испариной. Вскакиваю с постели и бегу осматривать двери – не появилась ли там каким-нибудь таинственным образом кошачья лазейка, через которую они могут проникнуть в мой дом.
Такое детство, как у меня, никому бы не обошлось без последствий, вот и я, признаюсь честно, осталась жить с кое-какими проблемами. Вы уже видели, как я отреагировала на кошку, которая гналась за мышью. Моя любовь к одиночеству понуждает меня искать общества незнакомых людей. А еще мне больше нравится воровать еду, нежели покупать. Правда, я придумала, как потакать этим двум своим слабостям без ущерба для общества. Я люблю ходить на свадьбы и похороны чужих людей, и там ем жадно, вволю за свадебным или поминальным столом. На свадьбы я надеваю миленькие костюмчики и маленькие головные уборы, а на похороны прихожу в черной шляпе с большими полями и красной лентой. Кормят обычно лучше на свадьбах, чем на похоронах, и это неудивительно – ведь к свадьбе готовятся несколько месяцев, а к похоронам всего пару дней. Зато тырить еду лучше на похоронах, потому что там до тебя никому нет дела – родственники грызутся из-за денег, ожидая, когда зачитают волю усопшего. Люди там не склонны к щедрости, не то что на свадьбах, где и воровать-то неудобно.
Свадьбы легко найти. В субботу подъезжай к любой церкви в богатом пригороде, и увидишь невесту в белом платье и фотографирующихся гостей. И тогда паркуй машину и сливайся с толпой. Нагони только на себя вид беспомощный и жалостливый, и кто-нибудь обязательно предложит тебе место в своем автомобиле. А если станут задавать вопросы, что случается редко, то для гостей невесты представляйся гостьей со стороны жениха и наоборот. Уж на свадьбе-то ты можешь есть все, что душа пожелает. И такое разнообразие! Канапе, волованчики, треугольные крошечные сандвичи, колбаски на шпажках, всякие салатики, закусочки, перепелиные яйца, а у богатых даже черная икра. Я утаскиваю домой все, что можно унести, и ничуть не переживаю по этому поводу – все равно недоеденное пойдет потом в мусорные баки. Эти вместительные модные сумки авторской работы делаются как будто специально для меня. До чего лее удобно таскать в них еду! Однажды я поймала себя на том, что пытаюсь запихнуть в рот невесте сырный кубик на шпажке – просто в какой-то момент мне представилось, что это моя младшая сестра Моргана (до такой степени они были похожи, особенно светлые волосы). Моргана тоже вечно испытывала голод. Как, впрочем, и я.
Свадебный пик неизменно приходится на июнь, а вот на Рождество и Новый год мало кто женится.
Другое дело похороны. К ним я отношусь более серьезно, и искать их сложнее. Можно через «Таймс» – там сообщается о похоронах солидных людей. Я люблю ходить на церковные службы – там все так достойно и тебе обязательно найдется место. Вопросов почти никогда не задают, поскольку все знают, что ты можешь оказаться тайной любовницей или подружкой-лесбиянкой из прошлого. Я езжу на черном «бентли», поэтому легко вливаюсь в похоронный кортеж и следую за ним до места назначения. Кроме того, после похорон почему-то всегда хочется заняться сексом – вероятно, срабатывает инстинкт создания новой жизни. Тут достаточно только повести бровью или чуть кивнуть, и мужчина последует за тобой. На похоронах подцепить мужика гораздо легче, чем в супермаркете, хотя подобные отношения не всегда остаются долговечными. И это мне как раз очень подходит.
Вам интересно, о какой моральной проблеме я упоминала? Да, проблема есть, и очень меня беспокоит. Я виновата, и связано это с кошкой.
К домашним животным я испытываю неприязнь. Оли лишили меня детства, превратили мою мать в «овощ» и, по сути дела, убили отца. Этого я простить не могу. Не знаю, извинит ли меня Всемогущий, если я убью кого-то из созданных им тварей? Собственно, об этом и идет речь. Дело в том, что недавно один самодовольный жирный кот, пытаясь спрыгнуть с забора на подоконник кухни, свалился в бетонный колодец, откуда выбраться просто невозможно. Я видела, как это произошло, и поняла, что, если ничего не предпринять, кот умрет с голоду. И решила ничего не делать – так велико было мое ликующее чувство мести, ощущение свершившейся наконец справедливости. Случилось это перед самым моим приездом сюда.
Я дивлюсь себе – как могу сидеть здесь, в этой тесной компании, и разговаривать, разговаривать без умолку, чего никогда не делала раньше. Возможно, я почувствовала себя среди друзей. Или даже начала потихоньку меняться. За время, проведенное в «Касл-спа», я пропустила пару отличных похорон и нисколько об этом не жалею. Похоронный пик приходится как раз на конец декабря и первые две недели января. Это вещь сезонная – именно сейчас чаще всего случаются сердечные приступы. Я даже не знаю, почему записалась сюда как раз на эти две недели, но по какой-то причине все-таки сделала это.
А кот… Про кота я пытаюсь забыть. Так было бы лучше. Мне даже не следовало рассказывать вам о нем. Вы же все тут любители кошек. Хотели, чтобы здешний кот обязательно поймал ту мышь, были на его стороне – я знаю. И неудивительно, что я так истерично отреагировала. А про того кота в общем-то и рассказывать нечего, Лучше забыть про него, хороший кот – это мертвый кот. Но я все же расскажу. Буквально на прошлой неделе я проезжала через пригород Хэмпстед-Гарден. У меня часто бывают сделки в еврейском квартале и всегда доставляют мне удовольствие. Тамошние люди умеют не только содержать в порядке свои дома и сады, но и держать слово. Да, моя мать еврейка, отчего я автоматически становлюсь еврейкой тоже, однако, выйдя замуж за моего отца, она постепенно отошла от иудаизма и под его влиянием стала атеисткой.
Так вот я ехала по направлению к Хуп-лейн, втайне надеясь подцепить какой-нибудь кортеж, когда заметила на обочине дом с распахнутой настежь дверью. В этом квартале открытая дверь означает, что в доме кто-то умер и там проходят поминки. Они по семь дней кряду собираются, чтобы принимать посетителей с соболезнованиями. Все приносят с собой еду, так что съестного там обычно много. Ты, кстати, не обязан ни с кем здороваться и обмениваться любезностями. Скорбящие родственники заговорят с тобой сами, и ты можешь поддержать беседу, поговорить об усопшем, что в общем-то не трудно. Знаешь ты покойного или нет, не важно – это что-то вроде предсказания судьбы. Просто надо говорить как астрологи. «Меркурий повернул вспять, что обещает на этой неделе множество неурядиц» – задвинешь такое, и кто посмеет с тобой спорить?
Для начала лучше выяснить, кем был усопший – мужчиной или женщиной. Это можно сделать, заглянув в открытки с соболезнованиями, а уж потом говорить, каким замечательным человеком был покойник, какой яркой личностью, как много все мы потеряли в его лице, как тяжело нам без него (или без нее) придется. В общем, всякое такое. Подобные речи всегда приветствуются и повышают всеобщий настрой, потому что никто, как известно, не идеален и лучше не пускаться в подробности. Близкие усопшего скорее всего решили, что я с его работы, поэтому не стоило долго мозолить им глаза и рассиживаться. Тем более я была там самой молодой из присутствующих и никакого секса не намечалось.
Перед уходом я только забежала на кухню набрать себе бутербродиков с копченой лососиной, вот тогда-то и увидела, как кот свалился в колодец, Я никому не сказала об этом, и наверняка пропажу, учитывая те обстоятельства, не заметили. Никто даже не мог слышать его воплей из-за двойных стекол на окнах – домик-то, я вам скажу, был не бедный и тянул на миллион, а то и побольше. Как долго могут кошки продержаться без еды? Вода-то там была – стекала струйкой по водосточному желобу.
Так вот я и маюсь. Неужели мне надо срочно все здесь бросить, сесть в поезд (что вряд ли удастся из-за этой дурацкой забастовки) и ехать в пригород Хэмпстед-Гарден только потому, что какой-то тупой перекормленный кот ожирел и не может прыгнуть с забора на подоконник?
Но, говоря это, она уже поднялась из-за стола и улыбнулась нам столь лучезарно, что мы поняли: именно так она и собирается поступить. Она намеревалась исправить ситуацию – проехать такой дальний путь, чтобы убедиться, все ли в порядке с котом. И, спасая его, она спасла бы себя. Возможно, даже, излечилась бы от своих причудливых слабостей и впредь ходила на свадьбы и похороны только по приглашению. Такое очень даже может быть, ведь надежда, остается всегда.
Уже направляясь к двери, она сказала:
– Дело в том, что все мы в конечном счете превращаемся в собственных матерей, как бы этому ни сопротивлялись.
Хирургиня отвезла Брокершу на вокзал. Поезда до Лондона худо-бедно ходили. В Лондон она должна была приехать рано утром, когда такси почти нет. Но она его все-таки взяла.
Глава 27
А вскоре настала очередь Сценаристки рассказывать свою историю. В джакузи она оказалась в тот день случайно. Она только иногда появлялась, чтобы поесть, присутствовала на собрании с Беверли, причем судьба «Касл-спа», равно как и здешнего персонала, ее, похоже, ничуть не тронула. Она явно не собиралась уезжать, поскольку запланировала все десять дней провести в тишине и покое, дабы закончить сценарий политического триллера. Сейчас же она хотела поделиться своим сочинением с нами. Правда, мы-то все рассказывали подлинные истории из жизни, а она, как видно, намеревалась накормить нас вымышленной.
Процедуры она иногда посещала, но, по-моему, с каждым днем интересовалась ими все меньше и меньше. Собственная внешность абсолютно ее не волновала. Неопрятная кожа свидетельствовала о поздних ночных бдениях и большом количестве выкуриваемых сигарет. Заросшие брови давно напрашивались на выщипывание. У нее были широкие плечи и узкие бедра, широкий лоб и узкий подбородок, длиннющие ноги и громадные ступни. Зато выразительные серые глаза являлись ее лучшим украшением. Гордый дерзкий взгляд и уверенные жесты свидетельствовали, что она привыкла спорить и отстаивать свою точку зрения. Майра справилась о ней через «Гугл» и была впечатлена. Роза Энкор. Англичанка. Начинала с рекламных роликов, завоевала пару наград, потом переключилась на кино и еще до двадцати пяти написала сценарий к короткометражному художественному фильму, получившему «Золотую пальмовую ветвь» в Каннах. После этого она перебралась в Голливуд, куда ее, по-видимому, манили большие деньги, и там дважды номинировалась на «Оскара» за лучший сценарий: один раз за приключенческую картину и другой – за криминальную драму с элементами триллера. То есть дела ее складывались довольно успешно, этим объяснялась и запущенная внешность – ведь такая работа способна вытянуть из человека последние жилы. Точно так же изматываются, к примеру, работающие в индустрии моды. Обе профессии требуют огромных жертв.
В отличие от всех нас, расслабленных, неприбранных, лишившихся на время обычного женского оружия, такого, как прически, макияж, одежда, украшения, и оставивших для самоутверждения лишь свои житейские истории, Роза самоутверждалась по-другому – при помощи бившей фонтаном фантазии. Стоило ей только занять местечко среди нас в бассейне, как она тотчас же входила в раж. Такое впечатление, будто ловила атмосферу какой-то тайной антенной. Она жадно впитывала услышанные сюжеты, переосмысливала и выдавала потом нам.
Глава 28
ИСТОРИЯ СЦЕНАРИСТКИ
– Ну, во-первых, я мужчина, – начала она.
– В таком случае вам нечего делать в этом бассейне, – сказала ей Трофейная Жена. – Вон даже Судья изо всех сил пытается быть женщиной.
Судья всплеснула хорошенькими нежными ручками и обиженно возразила:
– Что значит «пытаюсь»?! Я и есть женщина! Как вы можете принимать меня за кого-то еще?!
Но на ее возмущение никто не отреагировал.
– Просто я живу внутри своих произведений, – объяснила Сценаристка. – Там я могу быть мужчиной, если захочу.
Например, я сижу в ожидании. Что-то вот-вот должно произойти. Зритель тоже ждет. Где я сижу? О-о, это очень важно. В каком-нибудь голливудском отеле. Не в самом дорогом, конечно, а, допустим, в «Беверли-Уилшир». Видны ли оттуда огромные буквы «ГОЛЛИВУД»? Или проще сменить отель и начать действие на другой натуре? Об этом пусть думают критики.
Так вот, я сижу и неторопливо попиваю мартини или манговый сок в роскошном тенистом оазисе отеля. Вокруг зеленые деревья, цветы. Нет, буквы все-таки видны. Не хочу, чтобы действие происходило где-нибудь в Чикаго или Новой Англии, пусть это будет все-таки Лос-Анджелес. Пусть это будет Голливуд. И обязательно зеленый оазис. Зеленый цвет вообще хорошо. Так мой герой воспринимается лучше, как бы ближе к природе. Меня помнят по предыдущей ленте – нашумевшей комедии про паренька-инвалида, смотрителя автомобильной стоянки и незадачливую девчонку, помявшую крыло. Сандра Баллок? Ну конечно, а кто же еще! Ладно, Бог с ней, с той комедией, вернемся к настоящему. Я сижу в этом зеленом вестибюле и жду. Чего жду? Воздаяния за свои дела, за все, что натворил. Я же не просто герой, а герой отрицательный. Может быть, раненый. Да, точно, раненый герой. В конце всех этих приключений я должен буду искупить все свои грехи. В конце я стану «хорошим». Каких именно приключений? Ну, там будет все – и секс, и слава, и уязвленная гордость. Да, именно так. Я знаменитый герой, влипший в неприятную историю, и теперь вот жду возмездия, жду Немезиду.
Немезида приходит ко мне в образе красавицы. Но поскольку это боевик, за спиной у нее появляется кто-то еще. Я встаю ей навстречу, но в это время раздается взрыв и красавица гибнет на моих глазах. Повсюду полыхает пламя, я перекатываюсь по полу, уворачиваясь от огня и взрывов. Еще недавно зеленый оазис почернел и обуглился. Да-да, обуглился, это красиво. Охотились они, конечно, за мной, а не за ней. Что же такое мне известно, чего не следует знать? Что я такое совершил? Я оглушен, потрясен, я ранен… Ко мне бежит моя девушка. Красотка пуэрториканка. Нет, не такая уж красотка, иначе мы не сможем убить ее в начале фильма. Она собирается усыновить младенца из Малави. Или нет, она просто беременна. Из-за потрясения и шока теряет ребенка. Да, точно, вот это в самый раз. Вторая часть фильма проста – преследование злодеев, к которому подключается мой друг. Злодеи – спецподразделение смертников из Ирана… Нет, лучше не из Ирана, пусть будут католики-экстремисты. В этой погоне я убиваю, погрязаю в грехе. Но искупить его никогда не поздно.
Она умолкла, словно борясь с какой-то невидимой преградой, потом вздохнула и, похоже, вспомнила о нас.
– Простите. Я вас, наверное, уже утомила. В общем, это не слишком интересно. Ничего нового, никаких свежих идей. Паршивенький получается фильм. По-моему, мне лучше быть федеральным агентом. Чернокожим героем, который погибает и воскресает. Так, пожалуй, увлекательней. Ой, ладно, забудьте об этом. Опять меня понесло в какую-то виртуальную реальность. Я сочиняю про нее во сне, а иногда и спать-то ложусь, чтобы сочинять. Я обработала столько чужих сценариев, столько раз смотрела на все это чужими глазами, что часто не помню, кто такая. Я вот, например, очень плохо вожу машину – медленно, нервно, поскольку в голове так и крутятся катастрофы из сценариев. Мне всякий раз кажется – вот поднимусь на гору, а внизу куча мала из разбитых машин.
– А если бы он у вас сидел не в вестибюле среди оазиса, фильм получился бы другой? – спросила Брокерша.
– Абсолютно другой! Думаю, вся проблема как раз в этом. Атмосфера и декорации должны соответствовать определенному шаблону. Боевики никогда не начинаются в гостиничных номерах, всегда в вестибюле. Битые вдребезги стекла, языки пламени хорошо смотрятся именно там. Нет, конечно, можно переписать и опустить эту сцену – я еще не решила.
– Нет, вы уж давайте нам, пожалуйста, сцены из собственной жизни, – потребовала Шиммер. – У нас тут уклоняться не принято.
– Я не могу их изложить просто так, – возразила Сценаристка. – Мне нужен редактор. Но сцены хорошие. Пустить их в работу, – так вышел бы толк.
Вот, например, я лечу в самолете. В «конкорде». Меня тошнит, и я без конца бегаю в туалет. Да, я нахожусь на борту «конкорда», лечу в Нью-Йорк. Через проход от меня сидит красивый парень. Мы переглядываемся, нас что-то волнует – то ли сверхзвуковая скорость, то ли нечто другое. Мы чувствуем себя птицами, парящими высоко-высоко. Мы одновременно поднимаемся с кресел и, прошмыгнув в туалет, запираемся. Там, склонившись над раковиной и унитазом, мы занимаемся сексом и через пару минут выходим – сначала он, за ним я, – как раз вовремя, поскольку нам уже несут подносы с едой. Икра, лобстеры и подарочек от авиакомпании – колода карт в кожаном чехле. Мы играем в покер – это шикарно! А потом посадка в аэропорту Кеннеди. В девять тридцать. А в одиннадцать у меня деловая встреча на Пятой авеню.
Я улыбнулась ему на прощание, когда мы проходили через таможню, а имени его так и не узнала. На переговоры я приехала в положенное время, но их перенесли на два часа из-за тумана на Гудзоне.
Тогда я прогулялась по Пятой авеню и купила себе шубку. Холод все-таки. Я надела ее всего один раз, а потом подарила сестре. В холодную погоду она ходит в ней кормить зверей. Отличная норковая шуба! Просторная и легкая. В общем, двадцать две тысячи долларов не пропали зря. Моя сестра живет за городом. Я там жить не могу – подыхаю со скуки. И не нужны мне все эти девственные пейзажи дышащие умиротворенностью. Мне больше нравится другая сцена – взрыв, осколки, пламя и погибающая Немезида. Просто природу давным-давно испортили и загадили, и в этом вся трагедия. Люди народятся новые, а природу заменить нельзя. Вот, например, это глобальное потепление. Вы только задумайтесь. Почему я первым делом ввожу в сценарий Немезиду? Должно быть, есть какая-то причина. Любовный треугольник? Герой, беременная девушка и красотка? Девушку я наградила роскошной попкой, а Немезиде даже лица не дала. Красота – это прежде всего стереотип, но в обычных боевиках; в моем же фильме красота нечто другое. Пусть даже у нее будет шрам. Или когда-то у них была любовь? Его вина? Чёрт возьми! Почему они оба чувствуют себя виноватыми?
– Роза! – одернула ее Судья. – Давайте о своей жизни.
– Извините, – сказала Сценаристка. – Когда-то я случайно приняла кислоту с кока-колой, и после этого у меня что-то стало с мозгами. Виновата? Неосторожный секс? А секс всегда неосторожный. А если у мужчины, чьего имени я так и не узнала, была жена, и он рассказал ей обо всем, они крепко поссорились, и он подсыпал ей в колу кислоту, и теперь она в образе Немезиды приходит ко мне в зеленый оазис, и я должна как-то остановить ее, любой ценой? Теперь я сама превратилась в того самого злодея, которого нужно остановить.
Когда-то у меня был ребенок, но он родился неполноценным – возможно, как раз из-за кока-колы с кислотой, потому что я тогда была беременна. Врачи выходили его, и он выжил, хотя, если бы не трогали, благополучно бы умер. Я отказалась забрать неполноценного ребенка.
Меня, конечно, все презирали, хотели, чтобы я страдала от мук совести. Но зачем? Зачем им это нужно? Реальная жизнь – штука несгибаемая, не то что сценарий, который можно менять как хочешь. Например, герой боевика становится садоводом, взращивает оазис. Где? Может, в пустыне? Не в лос-анджелесском отеле, а в пустыне. А, был же ведь фильм. Как назывался? «Английский пациент». Ах да, простите, увлеклась. Я же говорила про ребенка. Просто люблю, чтобы у меня все выходило идеально. Так вот, ребенок все равно умер через месяц. У меня и муж был, но он мне изменял и я его прогнала. Он потом жалел. Говорил, это из-за того, что я добилась успеха в жизни, а он нет, но, я считаю, он просто слабый, бестолковый и нерешительный. Хорошо водил машину. Это верно. Но и то только потому, что у него начисто отсутствовало воображение. В конце концов, нанять шофера для меня не вопрос.
Ну ладно, я опять отвлеклась. Вы же хотели услышать про мою жизнь. Жизнь сценаристки. Во время той поездки у меня была еще одна встреча. С известным продюсером, который с телевидения ушел в кино. Ему было за пятьдесят, Румяный еврей, очень обаятельный, широкое американское лицо и вечная улыбка. Мне он казался добрейшим из людей. Он пригласил меня на переговоры. Он тогда собирался ставить высокобюджетный триллер. На переговорах были его люди – семь или восемь голодных молодых мужиков. Он был вожак – вертел ими как хотел. Унижал их, топтал, рвал в клочья и отдавал на растерзание другим. Они, конечно, и впрямь были болваны – на кастинге отбирали звезд по принципу известности. И как с такими можно ставить фильм? Я сказала ему об этом. Он пригласил меня поужинать. Заехал за мной в отель, и там со мной произошел конфуз. Мы проходили через вращающиеся двери, и я, промазав, попала с ним в один отсек, после чего буквально вывалилась на асфальт с другой стороны. Ситуация была неловкая, но ему, похоже, понравилось. Он объяснил мне, как правильно проходить через вращающиеся двери: «Никогда не следуй за кем-то по пятам. Всегда держись на расстоянии».
В общем, ситуация в духе Бриджит Джонс или Сандры Баллок, только для этого фильма не подходила. Скажем так, не очень подходила – все-таки не лирическая комедия. Возьмите себе это на заметку, пригодится для окончательного черновика. В постели он был просто сказочный – нежный, внимательный, как и полагается американцу, только вот сетовал на мою молчаливость. «Почему ты ничего не говоришь?» А что говорить-то? «Ой! Мне так хорошо! О-о» Это, что ли? Да ну, по-моему, абсолютная дешевка.
Но у него была большая еврейская семья и жена, какая-то знаменитость. Они поженились недавно, но он уже ненавидел ее и боялся. А у меня был билет на «конкорд» домой. Какое-то время мы поддерживали отношения, перезванивались, но потом, как я слышала, у него случился сердечный приступ и он пропал из моего поля зрения. О его смерти я узнала из газет. А жаль, мужичок мне подходил. Это была почти любовь, в том смысле, в какого она нужна мне. Вот они, нереализованные возможности. Им не было суждено сбыться. Ну сами посудите, кто я такая? Девушка-англичанка с таким большим размером ноги, что спотыкаюсь о собственные ступни. Мне бы быть миниатюрной киношной евреечкой – она и умнее, и шустрее, и характером пожестче. Наша английская жесткость характера все-таки отличается от еврейской. Зато мы здоровы на фантазию, у нас полно мыслей в голове, и мы их ни в грош не ставим, раскидываем где попало. А для них идея имеет цену, поскольку ее приходится вымучивать. Из-за этого у них даже принято воровать чужие идеи.
Но кто же тогда мой герой? Он не супермен, влипший в историю, и не садовник, не ловелас и не борец за мир во всем мире. Мой герой не будет приставать к девушке, помявшей крыло, он постарается сбежать из этого несовершенного мира. Мой герой – террорист, прирожденный вожак, но у него ранимая душа, она рвется наружу, выворачивается наизнанку. У моего героя нет девушки, усыновляющей малавийского младенца. У него есть жена, которую он по праву ненавидит, ведь она еще большая негодяйка, чем он. В итоге он убивает ее, и зритель ему сочувствует и симпатизирует. Он такой Тони Сопрано. Его жена стучит на него в ЦРУ, и он должен убить ее. Да-да, убить эту самую Немезиду со шрамом, которая заставляет мужиков в ужасе холодеть. Это архетипы. Когда даешь простор фантазии, архетипы приходят сами собой.
– А вы поменьше давайте простор фантазии, – сурово заметила Судья. – А вот о себе давайте-ка побольше.
– Хорошо. В аэропорт я ехала на такси. Мне его поймали на улице служащие гостиницы. Какая-то раздолбанная колымага, а бородач водитель походил на абрека. Это такой нью-йоркский вариант того лондонского водилы, о котором рассказывала Лекторша. Мне бы, конечно, не следовало ехать с ним, но сработали благородные чувства. Он нуждался в заработке, а я к тому же спешила. Шоссе на аэропорт Кеннеди было забито машинами – все шесть полос. Мы ехали по внутренней полосе со скоростью шестьдесят, когда у нас лопнуло колесо. Мой абрек как-то умудрился через все шесть полос вырулить на обочину, и мы не погибли. Все вокруг сигналили, визжали тормоза. Абрек мой взмок и трясся крупной дрожью. Еще бы – по-английски ни бум-бум, запасной шины нет. Я вытащила свои вещи из багажника и стала ловить машину, но никто не останавливался. Я молила Бога, чтобы кто-нибудь тормознул. Наконец ко мне подъехало пустое такси. Его предыдущий пассажир умер прямо в машине от сердечного приступа. Покойника забрала «скорая», а разъяренный таксист теперь вынужден был ехать в сторону аэропорта вхолостую – только потому, что на этом шоссе нельзя повернуть назад. В общем, на «конкорд» я успела.
О своих приключениях я пыталась рассказать соседям-пассажирам, но они меня не слышали. Дело в том, что в «конкорде» в хвостовой части такой шум, что никто ничего не слышит. Зато в передней части тишина и покой, как в больничной палате. Только я этого не знала. В авиакассах о таких вещах не предупреждают. Им лишь бы продать билеты на невыгодные места, и при этом они тебя же и презирают. Ты для них наивный дурачок. Чемоданы мои лопнули по швам на багажном конвейере в Хитроу, и все барахло вывалилось на всеобщее обозрение. Нуда, чемоданы-то я купила на дешевой распродаже – а зачем переплачивать? Я повторила себе этот вопрос, с ужасом глядя на норковую шубу и другие безумные покупки, которые хотелось бы довезти до дома. Чеков на покупки, как у вас, Дорлин, у меня никто не спросил – ведь это, не забывайте, «конкорд». Что же я, виновата, что летела на нем?
