Текст книги "Декамерон в стиле спа"
Автор книги: Фэй Уэлдон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)
И вот как в итоге все случилось на приеме в Королевской академии. Это был настоящий пышный обед, с королевским семейством за главенствующим столом. Джо изъявила желание пойти, поэтому Уолдо заказал три пригласительных билета, задействовав связи. Пол и Элис «пробили» третий билетик – для Дженис. Поскольку оба мужчины теперь считались телезнаменитостями, им полагались особые привилегии. Уолдо усадили рядом с Дженис. Джо сидела напротив. В платье с чрезмерным вырезом, она очень много пила, а прикрепленная к волосам атласная розочка съехала набок, к самому уху.
В противоположность ей Дженис держалась скромно, достойно и учтиво и умело вела непринужденную беседу на любые темы. Она недавно вернулась из Лаоса, где организовывала общественное радио. Свет упал на подбородок Уолдо, слегка квадратный, и рот был жесткий, и взгляд многозначительный. В общем, она сразу в него влюбилась. Похож ли он был на Кирка Дугласа? Нет, не был. Хотя позже тот еще всплывет в ее мечтах.
Ему она показалась самой прекрасной и желанной женщиной из всех, кого он встречал в жизни. Уолдо смотрел через стол на свою Джо и жалел ее, но уже понял: выбора у него нет. Он намеревался сделать Дженис своей женщиной. А Элиза, в конце концов, возможно, и впрямь порядком избалована и слишком самодовольна, Джо действительно была ей не очень хорошей матерью. А Дженис с ее очаровательным, умным, интеллектуальным лобиком могла бы дать ребенку то, чего девочка никогда не получала от матери. Ради Элизы он вынужден распрощаться с Джо и не сомневался, что та его поймет. В сущности, они никогда не были идеальной парой и вообще Джо просто затащила его под венец. Теперь же ему нужна настоящая жена. Рука Уолдо, рука художника, стольким людям доставившая массу удовольствия, легла на руку Дженис, и та, ощутив трепет во всем теле, не сбросила ее. Она почувствовала прикосновение судьбы. И в то же мгновение обе жизни кардинально изменились. Так оно, конечно же, и должно быть. Принц на белом коне появляется на вершине холма – вот вам и все. Он маленько припозднился, но главное – появился. Венера перешла в Девятый дом.
Он оставил ей свою визитную карточку. Элиза сидела через одного человека от отца и все заметила. Ее пробрал страх. Мать-то она наконец победила, но вовсе не собиралась терпеть рядом с собой какую-то занудливую сучку с титьками и здоровенной жопой. Сама Элиза была на грани анорексии – девочки, питающие ненависть к своим матерям, точно так же ненавидят самих себя. Гоняя по тарелке кучку салата, она ждала, когда отец наклонится к ней и скажет своим суровым любящим голосом: «Элиза, ешь!» Но тот был слишком занят своей сучкой.
Джо ничего не замечала вокруг – хихикая, она разделывала ножом и вилкой кусок мяса в тарелке своего соседа по столу. Ей казалось, что она ведет себя богемно. Цветок из волос выпал и теперь плавал в подливке. Они вместе его вылавливали. Мужчина этот, некто граф Саковски, приехавший откуда-то из-за границы, находил англичан людьми странными, но ему нравилась эта неряшливая дурочка, не умеющая себя вести и, по-видимому, очень несчастная. Он думал что она, наверное, принадлежит какому-то мужику, но с таким же успехом этим мужиком может стать он сам.
Элис с Полом, заметив страстные взгляды, которыми обменивался Уолдо с их дочерью, встревожились и озадачились. Правда, Элис тут же подумала о внуках – заиметь наследничков было бы в самый раз. Жаль, конечно, что мужчина женат, но виновата Дженис – когда так долго тянешь с замужеством, не удивляйся, что тебе достается муженек с багажом за плечами. Пол подумал: «Ладно, если это Уолдо, я готов ее потерять». Он питал к Уолдо уважение – как когда-то давно Уолтер Мэттау уважал Кирка Дугласа в фильме «Одинокие отважны». Брак Уолдо, как всем давным-давно было известно, летел под откос. А дочурка у него вроде бы прелесть.
Вино текло рекой. У Дженис уже кружилась голова. Иногда складывается впечатление, будто все эти светские приемы специально устраивают боги, чтобы раскрутить новые житейские истории, персонажи которых разбредаются в разных и самых неожиданных направлениях. На таких вот приемах как раз все и происходит – создаются и рушатся брачные союзы, завязываются и кончаются любовные романы, зачинаются дети, находится и теряется работа. Торжественный обед в Королевской академии являлся как раз одним из таких событий.
После обеда в выставочных залах подавали кофе, и гости отдыхали, обсуждая летнюю выставку, на которой были представлены три картины Уолдо. Дженис спросила, покажет ли он ей свои работы, и художник охотно согласился, Джо заметила, как он водит под ручку по залу юную прелестницу, и почему-то вдруг пришла в бешенство. Граф поинтересовался, что ее так расстроило, и ей вдруг захотелось поделиться. Он увел ее в темный уголок за гигантскую скульптуру, скрывавшую их от постороннего глаза, и там, тиская, частично раздел в надежде сделать хотя бы на время не столь несчастной. Перед этим они покрутились вокруг стола, где другие пили кофе, осушая чужие бокалы с недопитым десертным вином. Зрелище, надо сказать, забавное.
Элиза ходила по пятам за матерью, чтобы потом убедительно обвинить ее в алкоголизме – «Помнишь, как у тебя цветок свалился в подливку того бедолаги? Так некрасиво это выглядело! Прямо стыдобища!» – и была искренне поражена происходящим. Она сбегала за отцом. Вместе с ним пришла Дженис. Держась за локоть графа, Джо подняла на них мутный взор и сказала:
– Никто меня не любит…
На что Уолдо немедленно ответил:
– Да уж, никто.
Уолдо отвез Элизу переночевать к друзьям, а сам отправился в маленькую квартирку Дженис, где провел восхитительную ночь в ее постели. Он не испытывал ни малейших угрызений совести, чувствовал себя правым и при этом страшно злился на Джо за то, что она так его опозорила и предала. Он с ужасом представлял, как теперь отразится поведение жены на бедной Элизе.
Конечно, Дженис давным-давно решила, что никогда не станет связываться с женатым мужчиной. Она презирала женщин, способных на подобное. Но такую жену, как Джо, аморальную, распущенную, пьющую, вряд ли стоило брать в расчет. А бедная девочка! Какое милое имя – Элиза! Уж Дженис постаралась бы заменить ей мать, окружить материнской любовью, которой та явно никогда не знала. Дженис была преисполнена нерастраченных чувств, готовых выплеснуться теперь, когда в ее жизни наконец появился тот самый мужчина с рубленым мужественным лицом, крупным жестким ртом и ямочкой на подбородке. Волосы у него, возможно, редеющие и не такие густые, как полагалось бы герою – все-таки возраст, – но любовь есть любовь и от нее просто так не отмахнешься.
Поли Элис уехали с приема еще до кофе.
– Можно не волноваться, ничего не произойдет, – успокоила Элис Пола. – Там жена сидела напротив и дочка рядышком.
Она считала присутствие семьи гарантией надежности. А вот у Пола такой уверенности не было.
– Нет, волочиться за ней он, конечно, станет, – сказал Пол. – Но у нее хватит здравого смысла отфутболить его, ей же нужен сверстник, а не какой-то там женатый мужик со всем своим семейством в придачу.
Когда дочка заехала к ним на следующее утро и сообщила, что влюбилась, они забили тревогу.
– Но у него же жена и дочь! – увещевала Элис. – Что ты делаешь? Зачем тебе это?
– Жены, считай, нет. Так, распутница, – возразила Дженис. – А о дочери я смогу позаботиться лучше, чем она.
– Ты не представляешь, сколько хлопот доставляют приемные дети, – твердила мать.
– Но я люблю девочку. Точно так же, как ее отца. Она его плоть и кровь.
– Она может тебя возненавидеть, – вмешался в разговор Пол.
– С какой стати? – удивилась Дженис. – У меня-то ненависти нет. Если даришь человеку любовь, он воздает тебе той же монетой. Бедная крошка. Это ж надо, какая мать ей досталась – алкоголичка!
Уолдо отвез Элизу в школу, а после занятий встретил. Он сказал ей, что переезжает к любимой женщине, но Элиза должна помнить, что ее он любит больше всего на свете. Ей придется пока немного пожить у матери, но, как только у него все уладится, он ее заберет. Он уверял дочку, что она получит самую лучшую мачеху на свете.
– Понимаю, – любезно ответила Элиза. – И обязательно запомню, что ты любишь меня больше всего на свете. – Если в ее голосе и прозвучала ирония, то отец ничего не заметил.
Элиза пошла прямиком в мастерскую отца и ножом покромсала несколько его полотен, а другие просто растоптала и расшвыряла по полу. Потом позвонила отцу и сообщила, что мать сошла с ума, разнесла в пух и прах его мастерскую и что ей, бедной девочке, очень страшно. Когда приехала полиция, Джо все отрицала и Уолдо сказал, что не станет подавать на нее в суд, но обязательно подаст на развод. К счастью, большинство работ, хранившихся в мастерской, не стоили и ломаного гроша, но все-таки Уолдо было очень неприятно.
– Элиза! – обратилась к дочери Джо, потрясенная и вся в слезах. – Надругаться над папиными картинами мог только один человек – ты.
– Полиция так не считает, – заявила Элиза. – А подозревает именно тебя. Я сказала им, что ты страдаешь болезнью Альцгеймера. Или слишком много пьешь. Ты же ведь почти не просыхаешь, вот разум у тебя и помутился.
Джо вырвала из волос цветы и ушла вся в слезах, потрясенная и возмущенная. Она действительно многого не помнила – прямо какие-то пробелы в памяти. А ночью лежала в постели с закрытыми глазами и видела перед собой сверкающие зигзаги. Граф больше не объявлялся. От него не было ни слуху ни духу. Как и от остальных – все встали на сторону Уолдо. Он был знаменит, и Дженис все любили. Все, да не все. Элиза была настолько мила, что принесла матери чашку чая, в которую подсыпала валиум.
Пол и Элис поехали навестить дочку и обнаружили у нее на кухне Уолдо – он мыл размороженный холодильник. Дженис была всегда очень занята – полный рабочий день, иногда даже приходилось оставаться сверхурочно, прибавьте к этому всевозможные благотворительные акции и активный досуг. Неудивительно, что ее холодильник оброс льдом и ей приходилось все разогревать в микроволновой печке. Уолдо же был привычен к домашним делам.
– Я похитил вашу дочь, – сообщил он Полу.
Тому понравилась подобная прямота, свидетельствовавшая о чистоте намерений, – слова, достойные вожака стаи. Пол подумал, что Дженис будет в надежных руках.
– Мы подарим тебе замечательных внуков, чтобы было чем заняться, – сказал Уолдо Элис.
Но ее оказалось не так-то легко убедить.
– Я не сомневаюсь, что ты подаришь мне внуков, – проговорила она. – Но у тебя есть жена и ребенок.
– С женой мы разводимся, – сказал он. – И ребенка я заберу себе.
– Обычно суд оставляет ребенка с матерью, – возразила Элис.
– Да, но не в нашем случае. К тому же Элизе уже пятнадцать и скоро она будет самостоятельная.
– Да ладно вам беспокоиться, развели тут панику! – вмешалась в разговор Дженис. – Я знаю, что делаю. Конечно, у нас разница в возрасте, но он моложе своих лет, а я старше своих.
– А что будете Джо?
– Она может остаться в своем доме, – произнесла высокомерно Дженис. – Мы не собираемся создавать ей проблемы.
Насчет дома у Уолдо, похоже, имелись какие-то сомнения, но он промолчал. А как же быть с мастерской? И вообще, зачем Джо такой большой дом – чтобы принимать, там своих любовников? У них с Элизой и Дженис будет настоящая семья, и им как раз полагается настоящее просторное жилье. Но сейчас затрагивать эти вопросы неуместно. Им с Дженис и так хорошо. Дженис на время взяла работу на дом, они постоянно были вместе и на седьмом небе от счастья.
Родители Дженис видели это и немного успокоились, а про Джо как-то все забыли.
Разумеется, не обошлось без проблем. Мать Джо наняла хорошего адвоката – на него ушло почти все, что полагалось Джо в наследство. Зато Уолдо жил безбедно. Джо грозила наложить на себя руки, и Дженис даже поймала себя на черной мысли (какая обычно ни за что не пришла бы ей в голову) – хоть бы она и вправду сделала это. И Джо сделала. Но ее откачали – вовремя промыли желудок.
Когда стало ясно, что Уолдо намерен вновь поселиться в своем бывшем доме, Дженис уже не возражала. Она заметила, что он нервничал, хотел вернуться к своему мольберту. Ему не хватало привычных вещей вокруг. Ведь, он двадцать лет оборудовал мастерскую по своему вкусу. Джо не приложила к этому руки – ей недоставало художественного чутья. К тому же Элиза заявила, что будет жить с отцом только в их бывшем доме, а пока жила с матерью.
Она довела себя до полной анорексии, отказывалась появляться у Дженис дома, а с отцом встречалась в кафе, где пила только жасминовый чай и из-под палки выедала из сандвича тонюсенький ломтик постной ветчины, который немедленно выблевывала в туалете, о чем отец, конечно, не догадывался.
Дженис обижалась – ведь они с Элизой даже не познакомились. Уолдо уверял, что пока не время, такие вещи следует делать не спеша, потихоньку. К Джо он больше не питал не то что любви, даже былой привязанности – после того случая на приеме в академии, где она наставила ему рога и опозорила перед всем честным народом. Зато Элизу, кажется, стал любить еще больше – даже сам такого не ожидал. Теперь Дженис поняла, что имела в виду мать, говоря о браке с семейным мужчиной. Но на что только не пойдешь ради любимого!
Уолдо категорически не выносил полуфабрикатов и всех этих замороженных упаковок, поэтому Дженис приходилось готовить самой. Для этого пришлось купить новую морозилку и плиту с разными температурными режимами – чтобы не пригорали блюда длительного приготовления. Раньше-то Дженис о таком и понятия не имела – всегда думала, что жар есть жар, ан не тут-то было. Ей приходилось покупать дорогущее вино. Уолдо не выносил чилийские напитки и уважал только калифорнийские. Все это оказалось очень накладным – ведь она тратила свои средства, но говорить о деньгах ей было противно.
Уолдо возражал против пылесоса, и хотя Дженис худо-бедно управлялась и без него, уборка и готовка отнимали у нее много времени и сил. Уолдо был абсолютно прав, рассуждая, как несправедливо заставлять одного человека убирать за другим. Дескать, в Швеции помощь по дому запрещена законом. У них даже сместили с поста премьер-министра, когда стало известно, что его жена, адвокат, наняла для помощи по дому работницу. Но здесь не Швеция, а у Уолдо оказались большие запросы. Он не терпел замызганного холодильника и грязной после готовки кухни. Дженис даже начала подумывать, не перевестись ли на полставки, но Уолдо признался: нелады с Джо у него начались в том числе и из-за того, что она слишком много торчала дома, все время отвлекала его, а он любил работать в тишине. Поэтому Дженис отказалась от этой идеи.
Все постепенно утрясалось. Бракоразводный процесс завершался. В суде Джо назвали алкоголичкой – это подтвердили и полиция, и школа – да еще почему-то нимфоманкой. Ее уверения, что за всю супружескую жизнь она ни разу не изменила мужу, прозвучали неубедительно и жалко. Выяснилось, что хозяйством занимался Уолдо, он же единственный заботился о дочери. Тот факт, что Джо наняла для развода дорогущего адвоката, свидетельствовал против нее. Адвоката Уолдо назначило государство, зато он вел еженедельную колонку в газете. Уолдо купил бывшей жене двухкомнатную квартирку в Эрлз-Корт – очень и очень неплохо для пятидесятилетней разведенки, питающей слабость к пивнушкам и заморским графьям (так, посмеиваясь, решили между собой Дженис и Уолдо). Пол и Элис, глядя на дочь, только дивились. Куда делся этот ясный безмятежный взгляд, этот юный задор? Теперь впору было смеяться над ней самой – так дурно она стала выглядеть.
Уолдо готовил дом к приезду Дженис. Элизу он отправил пожить на недельку к друзьям и решил избавиться от вещей Джо. Все, что та не забрала с собой, уложил в черные полиэтиленовые пакеты и отвез на пункт вторсырья. Мешок за мешком покидали дом тряпичные цветочки Джо – она больше не носила их. Он великодушно позволил ей забрать кровать и матрас, хотя потом выяснилось, что обе вещи не пролезли во входную дверь – квартирка у Джо была очень маленькая – и она велела носильщикам отнести их на помойку. (Один из них взял кровать себе и с тех пор счастливо спал на ней со своим партнером-геем. Хоть кому-то пригодилась!) А Джо еще довольно долго обходилась диванчиком. Уолдо же купил себе новую кровать и новый матрас.
Дженис сходила в дорогой магазин, приобрела красивое постельное белье и распорядилась доставить его в дом Уолдо. Свое жилье она выставила на продажу, и уже через пару дней на ее пороге появился покупатель. Он изъявил желание купить все вместе с обстановкой и предложил хорошую цену. Казалось бы, разумно – ведь она переезжает в полостью обставленный дом, где есть все необходимое, но Дженис вдруг испугалась. «Как-то все стремительно происходит, – думала она. – Правильно ли я поступаю?»
Она поймала себя на том, что плачет. А ведь последний раз плакала сто лет назад – когда ее кошка выбежала на дорогу и погибла под колесами машины.
Но Уолдо торопил адвоката с женитьбой, и страх ее прошел, а слезы высохли. И что это такое было?!
– Типичная женская позиция, – успокаивал Уолдо. – И за нее я еще больше тебя люблю.
Она таяла и млела от одного только его взгляда или прикосновения. А потом все наконец произошло – их ждал новый дом и новая жизнь.
Он предложил ей переехать в субботу в четыре часа дня, а утром закончил последние приготовления. В назначенное время она прибыла и постучалась в дверь своего нового дома – ключа у нее пока не было.
Но дверь открыла Элиза. В свои пятнадцать она была уже ростом с Дженис, худущая, на грани истощения, но очень красивая – огромные голубые глаза, ясное личико и длинные прямые светлые волосы. На ней были джинсы и майка с длинными рукавами. Дженис не видела ее с того самого вечера на приеме в академии, но часто расспрашивала о ней у Уолдо. Холодный прием застал ее врасплох. Ей сразу дали понять, что она тут не дома. «Ничего, – подумала Дженис, – привыкнем. Мне теперь здесь жить. Ведь сколько для этого сделано!» Но неприятное ощущение все же осталось.
– Здравствуйте, – вежливо кивнула Элиза. – Вы, должно быть, Дженис? Проходите. – Она проводила ее в гостиную и предложила: – Присаживайтесь. Я позову папу. Ой, только не в это кресло! Это мамино.
Дженис села, куда ей указали, а Элиза крикнула, задрав голову:
– Папа, Дженис уже здесь!
Через некоторое время, прошедшее в неловком молчании, из мансарды спустился Уолдо.
– Прости, дорогая. Я размачивал кисти. Так приятно снова вернуться к мольберту! Вот собираюсь заняться портретами. Новая жизнь – новый стиль. Так, значит, вы уже познакомились?
– Да, познакомилась, – сказала Элиза.
– Я твоя новая мама, – улыбнулась Дженис.
– Ну, пока еще нет…
У Дженис возникло ощущение смутной угрозы, но Уолдо ничего не заметил. Он беззаботно тарахтел про портреты, обещая, что первой картиной в этой его новой жизни станет портрет Дженис. Дженис, не привыкшая к безделью, моментально представила себе долгие часы непрерывного сидения и спросила, обязательно ли ей позировать или он мог бы сделать портрет с фотографии.
– Папа никогда не пишет с фотографий, – обиделась Элиза.
– Да. Но, думаю, для Дженис мы могли бы сделать исключение, – сказал Уолдо.
– Но ты же всегда говорил, что это ложь, а не искусство, – возразила Элиза. – Или ты уже так не думаешь? Может, ты переменил свои взгляды?
– Разумеется, нет, – успокоил Уолдо. – И Элиза, как всегда, права. Она – моя творческая совесть. Никаких фотографий. Все в натуральном свете.
– Меня временно отстранили от занятий, – сообщила Элиза. – Так что я могу попозировать тебе, папа. Времени полно.
Пока выясняли, за что Элизу отстранили от занятий, и доказывали несправедливость наказания, как-то само собой получилось, что первым портретом Уолдо стал портрет дочери, а не новой жены. Элиза накрыла чай; вдруг проснувшиеся в ней домашние добродетели несказанно порадовали отца – он не мог на нее нахвалиться.
– Теперь, когда мамы здесь нет, кто-то же должен позаботиться о тебе. О великом художнике! – сказала Элиза.
Дженис сохраняла невозмутимость. Над ней откровенно насмехались. И над Уолдо тоже – только чуточку иначе, словно отчитывали, как непослушного мальчишку.
– Вы останетесь на ужин? – поинтересовалась Элиза.
Дженис ждала, что за нее ответит Уолдо, но тот промолчал. Тогда она взяла на себя смелость и решительно заявила:
– Я переезжаю к вам. А стало быть, и ужин приготовлю.
Элиза смерила обоих недоуменным взглядом, словно впервые о таком услышала.
– Вы переезжаете к папе?! Но вы же с ним не расписаны!
– Мы скоро распишемся, Элиза, – успокоил Уолдо. – Не забывай, на дворе двадцать первый век.
– Да, и ты съешь приготовленный мной ужин, – стояла на своем Дженис. – Посмотри, какая ты худенькая.
– Нет, я ушам своим не верю! – вскричала Элиза дурным голосом и, закатав рукав футболки, уставилась на руку, словно это было решением всех проблем.
Дженис заметила на тоненькой ручке следы шрамов, прежде чем Элиза выбежала из комнаты.
– Это не очень тактично с твоей стороны. Теперь она опять впадет в отчаяние, она ведь такая чувствительная! – И Уолдо бросился догонять дочь.
Ужин заменила поездка в больницу, где наложили швы и сделали перевязку – в разрезе от бритвы виднелась белая кость. Добраться до кости на тощенькой ручке не составляло труда. В больнице «Скорой помощи» у Элизы имелась уже внушительной толщины медицинская карта. Дженис чувствовала себя хуже некуда. Неужели ребенок нанес себе такую травму из-за нее? Ей стало существенно легче, когда она узнала, что подобное происходит уже более двух лет. Так что ее вины тут нет.
– Я думал, она вылечилась, – переживал Уолдо. – Нет, я правда так думал, и вдруг на тебе! Бедный мой цыпленочек!
Они порешили, что Дженис сегодня переночует у себя, чтобы не усугублять сложившееся положение и дать Элизе успокоиться. Дженис уехала на такси, а Элиза приготовила ужин – с удовольствием крутилась возле новенькой плиты, даже напевала, пока Уолдо накрывал стол на двоих.
Сделка по продаже дома Дженис шла полным ходом, но все еще можно было остановить. Дженис посоветовалась с матерью, и та сказала, что жить ей с мужем долго, а Элиза скоро вырастет и освободит их от своего присутствия, так что Дженис можно не волноваться. В этом возрасте ни одна девочка не бросится радостно на шею мачехе, к тому же Элиза только что пережила скандальный развод родителей. На ее месте любая бы так себя вела.
– Но у нас все летит под откос! – возразила Дженис и, встретив удивленно-возмущенный взгляд матери, нахмурилась.
Она привыкла к одобрению. А сейчас вдруг поняла, что матери нужны от нее только внуки и привычная материнская забота вдруг сместилась на целое поколение. Дженис казалось, будто ее предали. Она ужасно обрадовалась, когда к ней прибыл Уолдо вместе с грузовиком для перевозки вещей. «Он единственное, что у меня есть в жизни, – думала она. – Это настоящая любовь. У нас будут дети, семья, и Элиза постепенно привыкнет. Конечно, привыкнет». Со спокойным сердцем она подписала бумаги на продажу квартиры.
Элиза помогала ей распаковывать вещи. Несмотря на перевязанную руку, она делала это энергично и проворно. Даже съела одно печеньице с чаем и все время добродушно улыбалась. «Все образуется, все будет нормально», – думала Дженис. Уолдо поднялся к себе в мастерскую готовить холст для первого портрета из их новой жизни – жизни с правильной женой. Дженис размышляла: «Если это так важно для Элизы, пусть она позирует первой». Ни в коем случае не следует вступать в соперничество за внимание Уолдо со своим приемным ребенком – или без пяти минут приемным ребенком.
Когда дошло до одежды, которую требовалось повесить в гардероб, Дженис понадеялась, что Элиза уйдет. Но не тут-то было. Она осталась. Дженис привыкла жить одна, без надзора, но теперь, как видно, все будет по-другому. Выходит, отныне она окажется на глазах не только Уолдо – что само по себе уже не просто, когда ты, устав за день, хочешь опуститься в кресло и подремать перед телевизором, – но и у Элизы, которая будет постоянно разглядывать ее и давать оценку? А на выходные она станет приезжать домой? Ну конечно! И что она там, интересно, наворотила в школе? За что ее временно отчислили? Может, разумнее перевести ее в другую школу? В Эрлз-Корт например. Нет, ничего пока не утряслось, все осталось в подвешенном состоянии. И Дженис поняла, что, если попытается руководить девочкой, это может кончиться новой поездкой в больницу. И Уолдо не будет перечить дочери.
А между тем Элиза по одной доставала одежки Дженис, трясла их и разглядывала, перед тем как повесить в бывший материн шкаф.
– У вас с мамой один размер, – сообщила она. – Только ваша задница толще. – Она говорила вроде бы добродушно, но при этом ехидно высовывала язычок – точь-в-точь как змея. На ее собственную тощую жопку невозможно было смотреть без боли.
– Моя мама тоже напяливает такие шмотки, когда хочет выпендриться, – встряхнула она черное вечернее платьице и посмотрела на ярлычок. – Ой, точно такое же, и там же куплено! Ну и деревня! Но в принципе понятно – один вкус в одежде, один вкус в мужиках.
– Я сама разберусь с вещами, – остановила ее Дженис. – А тебе большое спасибо за помощь.
Элиза опустилась на постель, немного попрыгала на ней и констатировала:
– Матрасик новый. Тоже, видно, дорогущий. А кто платил? Вы, конечно, не папочка. Мама тоже за все платила, а теперь вот осталась ни с чем. Правда, она особым умом не отличается. Я так понимаю, вы гораздо умнее. Папуля наш взлетел до небес, ему понадобилась новая телка. Не ясно только, почему он не захотел остаться со мной. Я бы не отказалась. А что такого плохого в инцесте, правда?
– Кровосмешение, – пояснила Дженис. – И я действительно могу все сделать сама.
Но Элиза словно ее не слышала. Выдвигала ящички комода, с которым Уолдо не нашел сил расстаться.
– Ночнушки мама держала вот здесь, а белье здесь. На вашем месте я бы поменяла их местами, чтобы не превратиться в нее. Ой, смотрите-ка!.. – Она извлекла из нижнего ящика роскошную шелковую ночнушку, кружевную, очень сексуальную. – Мама, наверное, забыла. Может, ей вернуть, или вы будете носить? Ей-то она теперь вряд ли понадобится. Кто станет любоваться ее прелестями? В общем, обойдется. А вот вам подойдет. Меня-то там три штуки уместится. – Тут она вдруг умолкла, поджала губки и захныкала как маленькая. – Ой, простите! И зачем я все это говорю? Я не нарочно. – И заплакала.
Дженис обняла ее за плечи:
– Ничего, ничего, я понимаю.
При этом у нее оставалось впечатление, будто над ней по-прежнему издеваются. Слезы и переживания были неискренние. Элиза взяла передышку перед следующим броском.
Дженис поднялась в мастерскую и передала Уолдо этот разговор, но тот лишь сказал:
– Ну надо же! Я ведь все вытащил из этого ящика, клянусь тебе! Бедная девочка, как она, наверное, расстроилась! Ты уж будь с ней помягче, постарайся. Знаешь, как я хочу, чтобы вы поладили!
Уолдо обнял Дженис и увлек на диванчик. Они занялись любовью. Вдруг леденящий душу вопль ужаса заставил их оцепенеть. Это была Элиза, ворвавшаяся в мастерскую в самый пикантный момент.
– Дженис! Почему ты не заперла дверь? – заорал Уолдо и бросился догонять Элизу, поспешно оправляя на себе одежду, хотя об этом можно было уже не беспокоиться.
Вся в слезах, Элиза выбежала на улицу, поймала такси и поехала к матери, но там ее ждала точно такая же интимная сцена – мать занималась любовью с каким-то мужиком, которого притащила из пивнушки. Тогда она, продолжая рыдать, вернулась к отцу и рассказала ему, за каким занятием застала Джо. Слушать такое, конечно, неприятно, зато это была полезная информация для Уолдо, до сих пор препиравшегося с бывшей женой по поводу ее содержания. Джо истратила все свое наследство на гонорары адвокату и теперь подала в суд на алименты, но при таком ее поведении Уолдо мог смело урезать эти выплаты.
Дженис взяла на работе отгул и целый день потчевала Элизу чаем и крошечными бутербродиками с кусочками подсоленного огурчика, которые должны были пробудить аппетит у анорексичной девушки. Бутерброды Дженис нарезала тонко-тонко и даже счистила с хлеба корочку, но Элиза от них отказалась: она, видите ли, терпеть не могла огурцы – какие-то фаллические символы! И пила только воду.
– Ну тут уж никто не скажет, что ты не старалась, – великодушно заметил Уолдо.
Они сидели в тот вечер перед камином, слушая «Райтс оф Спринг», а Элиза ушла к себе, в свою, прямо скажем, роскошную комнатку в мансарде, чтобы, как она выразилась, немного подумать. Вдруг Дженис услышала шум двигаемой мебели в пустующей комнате рядом с их спальней и поднялась наверх посмотреть, что происходит, хотя Уолдо и сказал: «Да оставь ты девочку в покое». Оказалось, Элиза перетаскивает вещи со своей мансарды в пустующую комнату.
– Что ты делаешь? – удивилась Дженис. Она уже научилась не задавать Элизе прямых вопросов, поскольку та, о чем бы ее ни спрашивали, сразу начинала подозревать какой-то заговор и впадала в паранойю.
Но на этот раз Элиза истерик не закатывала.
– Переезжаю из мансарды, – пояснила она. – Мне там очень тоскливо и одиноко. А эта комната хоть и не такая большая, зато как-то уютнее. Здесь атмосфера теплее. Вот сейчас закончу и приду к вам. Так уж и быть, поем ваших бледненьких огуречных бутербродов, если вы с папочкой их сами не сожрали.
– Очень хорошо. – Дженис спустилась к Уолдо и сообщила: – Элиза переезжает в пустующую комнату.
– Ну и отлично, – одобрил тот. – Она всегда была там как в ссылке. Эго была идея Джо.
– Да, но стенки такие тонкие, – расстроилась Дженис.
– И что? – не понял Уолдо.
– А сексом как заниматься?
– A-а, сексом! – дошло до него.
Тут в комнату влетела Элиза, с ходу слопала четыре бутербродика и, похвалив, убежала обратно наверх, откуда послышалось ее пение. Стенки в старом доме действительно были довольно тонкие.
– Значит, нам придется вести себя потише, – заключил Уолдо.
Выяснилось, что Элиза сожгла за собой все мосты и ее выгнали из школы, застукав за курением наркотиков. А главное, она категорически отказалась подписать бумажку, что больше никогда такого не повторится.
– Бог ты мой! Это же надо придумать! – возмущался Уолдо. – Какую-то бумажку! Я-то считал, что школа должна заниматься образованием детей! А что получается? У нас в школах, оказывается, не учат, а следят за моральным обликом. Больше, конечно, заняться нечем! Ну и правильно сделала Элиза! Обойдемся без этой школы!
– А как же аттестат? – напомнила Дженис. – Без аттестата никуда.
