Текст книги "Декамерон в стиле спа"
Автор книги: Фэй Уэлдон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)
Глава 8
После исповеди Лекторши я вышла на улицу и принялась расхаживать по зеленой лужайке между стенами замка и рвом в надежде поймать сигнал сотовой связи. Сигнал не ловился, но я была даже рада. Разговор с людьми, которых не видишь, показался бы сейчас каким-то неестественным. С ними я еще успею наговориться. Меня привлек звук бегущей воды, и я заметила, что в ров впадает рукотворный ручей – вот почему вода там такая чистая и прозрачная. Бережок ручья в тех местах, где осыпалась кирпичная кладка, густо порос травой и папоротником. В зарослях папоротника я вдруг увидела мертвую птицу – ее некогда яркие перышки потускнели и поникли. Я смутно помнила, что о мертвых птицах вроде бы надо куда-то сообщать, чтобы звери не отравились падалью. Конечно, так делали когда-то давно, но я все же вернулась в здание и, руководствуясь инструкциями на карте, отправилась блуждать по просторным сводчатым задам «Касл-спа» в поисках дирекции.
Этот замок напоминал мне «Касл-Лесли» в графстве Монаган, где гостей заточали в столь же безмолвном покое. Ни тебе телефонов в номерах, ни телевизора, ни радио – такая вот дорогостоящая изоляция и всего один телефон в крепостной башенке в дирекции, куда пробраться можно только через кухню. После долгих блужданий потребность в телефонном звонке сокращалась с каждым шагом – хотелось бросить эту затею и пойти со всеми ловить лососей или стрелять фазанов. В общем, тут любой бы, повернул назад.
Но сегодня было Рождество. Мои близкие ждали поздравлений и обиделись бы, не выйди я на связь. А с этим как раз дело обстояло скверно – у меня в номере не было телефона, а без него я не могла отправить е-мейл с ноутбука. Вай-фай в «Касл-спа», конечно, вряд ли имелся. Да и услышать родной голос по телефону в любом случае лучше. Я долго мыкалась по холодным коридорам и неожиданно возникающим лестницам – такое впечатление, будто отмахала четверть мили, не меньше, – и наконец отыскала кабинет Беверли, которая вела безуспешную борьбу со своим компьютером. На столе у нее лежал недоеденный бутерброд, то есть праздничных хлебов она явно не преломила.
– Понять не могу, в чем дело, – пожаловалась Беверли. – Сотни электронных поздравлений лезут и лезут в монитор, причем отправленные одними и теми же людьми. Всего шесть человек, и я таких вроде бы не знаю. Уже несколько часов пытаюсь удалить эти сообщения.
– Похоже, вы словили вирус, – сказала я, твердо решив во что бы то ни стало держать свой ноутбук подальше от заразы. Точно так же ведут себя родители, когда в детском садике случается эпидемия ветрянки. – Могу я от вас позвонить?
– Вообще-то леди Кэролайн не любит, когда наши гости пользуются дирекционным телефоном. Просто курс восстановления получится неполноценным. Все же делается для вашего блага. Смысл пребывания здесь как раз и заключается в том, чтобы побыть вдали от цивилизации.
Она отвечала мне чисто механически, не вникая в суть произносимых слов – так сильно была занята удалением спама. Тогда я напомнила ей про Рождество – может, ради праздничка нам полагается маленькая поблажка? – и она без особой любезности придвинула ко мне телефонный аппарат.
Проблема таких вот «выгодных предложений» состоит в том, что тебе не оказывают ожидаемого уважения. Относятся как к дешевке. Пятьсот фунтов в день вообще-то немалые деньги – особенно когда процедуры в честь праздничка сокращены с пяти до двух, – но в сезон то же самое будет стоить минимум восемьсот фунтов. Уж такова жизнь, и нечего тут удивляться. Купил путевку по дешевке – получи убогое обслуживание, а хочешь высшего разряда – плати по полной.
Так, с местного телефона, я все-таки дозвонилась до Джулиана в Вичиту. Я разбудила его, но он обрадовался моему звонку. Накануне вечером у них была жуткая снежная буря, даже погибли восемь человек, дороги занесло, а рейсы в аэропорту отложили на неопределенное время. Поездку в Нью-Йорк придется отменить, а уж когда он вернется домой, одному Богу известно.
– Надеюсь, это не международный звонок? – вмешалась Беверли.
Я раздраженно прикрыла трубку рукой и посоветовала ей выключить компьютер, если она не хочет доломать его вконец. По неким ноткам в голосе Джулиана я заподозрила, что он на самом деле доволен этими снежными заносами, поймавшими его в западню. Рад в кои-то веки побыть со старушкой матерью. В этом «Касл-спа» почему-то возникало чувство, что ты полностью отрезан от мира, а жизнь за стенами замка продолжает бурлить. Казалось, будто тебя специально устранили и запрятали куда подальше. Я пожелала Джулиану досматривать сладкие сны в теплой постельке и обязательно передать мои рождественские поздравления свекрови и ее мужу. Старики нашли друг друга по Интернету. У него были свои автомастерские в Вичите, и она поехала туда познакомиться с ним. Теперь они жили вместе, похоже, очень счастливо, ко всеобщему удивлению, и свекровь в последнее время стала любить меня гораздо больше.
– Извините, но ведь я о вас же пекусь, – сказала Беверли. – Я сама приехала из Новой Зеландии и знаю, как дорого стоят международные разговоры. В «Касл-спа» действуют гостиничные тарифы, по воскресеньям и праздникам удвоенные. А иначе откуда бы взялись скидки для вас? Как раз все эти телефонные звоночки и минералка в бутылках.
Она еще сообщила, что шли разговоры об установке здесь вышки для приема сотового сигнала, только разве эта старая сука позволит? Возможно даже, она назвала ее не старой сукой, а злобной жирной мандой, но мне могло и показаться.
Я простила Беверли, поскольку видела, как она замотана работой, и попробовала позвонить в Лондон детям. Все они сокрушались, что мы отмечаем Рождество не вместе, и после таких слов у меня даже потеплело на душе. Мой сын Алек спросил, видела ли я последние новости, и я поведала, что здесь нет ни телевизора, ни радио и ноутбук некуда подключить. Он посоветовал мне не пользоваться ноутбуком. Оказалось, правительство обратилось к людям с просьбой на двадцать четыре часа отключить компьютеры и сотовые телефоны новых поколений, пока идет борьба с атакой хакеров, запустивших в Интернет даже не вирус, а жуткого компьютерного червяка, цепляющегося к электронным рождественским сообщениям. Я пожаловалась сыну, что червяк добрался уже и сюда.
Со слов Алека я поняла, что люди не очень-то спешат выполнять просьбу правительства, считая, будто оно умышленно строит козни, дабы перекрыть Интернет и замолчать новости о суматранском гриппе. Кто, например, сможет запретить детям пользоваться мобильниками? Ведь эти предметы стали неотъемлемой частью их жизни. Я сказала сыну, сославшись на солидные первоисточники, что никакого суматранского гриппа нет, а есть обыкновенная сезонная вспышка простуды, но он посоветовал мне быть поосторожнее со всякими там информаторами и уверенно заявил, что вышеозначенный грипп переносится любыми представителями млекопитающих. Я спросила его, что хуже – биологический вирус или компьютерный, и он ответил, дескать, и то и другой настоящее бедствие.
Я сказала Беверли, что ее компьютер заражен вирусом и ей следует выключить его, перезагрузить и восстановиться с предыдущей резервной копии, в результате все придет во вчерашнее состояние, когда еще не было вирусов. Она так и сделала, только, отключившись от Интернета, больше уже не смогла в него войти.
Между делом я сообщила ей о найденной во рву мертвой утке, и она в сердцах выругалась:
– Вот черт! Надо сообщить об этом в соответствующие инстанции, только электронная почта теперь не работает, а телефонному звонку в праздничный день они наверняка не обрадуются. Видимо, придется с этим подождать.
А уж поблагодарила она меня или нет – разницы никакой, ведь мысленно-то наверняка поблагодарила.
Я оставила ее наедине с проблемами и отправилась на сеанс массажа к Хизер, миниатюрной девушке с огромными карими глазами, в нежных руках которой силы было побольше, чем у гориллы.
А после массажа спустилась вниз, чтобы послушать исповедь Майры Миллер.
Глава 9
ИСТОРИЯ ЖУРНАЛИСТКИ
– Такой же спа-салон, только в другом месте, – сказала она нам. – Два года назад это был «Хилфонт-спа» в Уилтшире. Там, конечно, не так красиво и порядки более пуританские. К подсчету калорий отношение гораздо серьезнее, и чакры с шампанским считаются понятиями несовместимыми – одним словом, полное и тотальное воздержание. Я лежала на кушетке, застеленной белой простыней, пока массажистка по имени Зельда занималась моим лицом. Ее имя я узнала из нагрудного бейджика, а других запоминающихся черт не обнаружила. Она склонилась надо мной, но я лежала с закрытыми глазами. С какой стати пялиться на чужого человека? Когда увесистая горячая слезинка упала мне на голую грудь – платье мое было приспущено с плеч, – меня охватило что-то вроде раздражения. Это я по уши в проблемах, и жалеть и утешать нужно меня, а не массажистку из салона красоты. Это я прокладывала себе путь, расплачиваясь за все. Так разве это честно? Я подняла руку и, не открывая глаз, смахнула слезинку, как смахивают муху. При этом не произнесла ни слова. Мне было наплевать на этикет – она-то ведь тоже не больно о нем заботилась. Я больше не чувствовала над собой это лицо и позволила себе открыть глаза. Так и лежала на спине, уставившись в потолок, пока она мазала мою шею и грудь темной черноморской грязью. Я слышала, как она шмыгнула носом – скорее, видимо, от огорчения, нежели от простуды. И решила ни за что на свете не расспрашивать ее, в чем дело. Если надо, сама расскажет.
Сейчас я не очень увлекаюсь спа-процедурами. Меня не настолько заботит собственная внешность, к тому же я вечно занята и эти вещи нагоняют на меня скуку. Первый массаж обычно воспринимаешь на ура, второй просто доставляет удовольствие, третий еще туда-сюда, а четвертый становится тошнотворной скукой. Я и здесь-то нахожусь только потому, что это нужно для работы. Просто ищу место, где можно спокойно сесть и написать материал для Алистера. Алистер – это мой редактор. Наша газета в определенной степени чтиво семейное, но сорок пять процентов наших читательниц на вопрос, где бы они хотели провести Рождество – в спа-салоне или дома, – отвечают: в спа-салоне. Вот мне и поручили окунуться в эту среду и проверить.
На момент знакомства с Зельдой я только-только вернулась домой после двухгодичных мотаний по земному шару – в основном торчала в Ираке, таскалась за командой Ханса Блика, и кончились эти мытарства плачевно, когда я на три дня угодила в заложники. Дело оказалось не в политике, а в деньгах, и Алистер лично примчался, чтобы добиться моего освобождения. Оно обошлось газете в десять тысяч фунтов стерлингов. Нам, иностранным корреспондентам, выбирать условия не приходится. Жаркие пески, знойный пустынный ветер, убожество обслуги даже в пятизвездочных отелях – все это, конечно, отражается на внешности. Моя мама, встречая меня в аэропорту, ужаснулась и предложила оплатить мне недельный отдых в «Хилфонте». Сказала, что я выгляжу старше ее, и спросила, почему я все это время не умывалась. Я объяснила ей, что на фабричном складе, где меня приковали наручниками к стене в кромешной тьме, я вряд ли нашла бы кран, не говоря уж о мыле. На это мама ответила просто: ««Чепуха! Хотела бы найти кран, нашла бы».
– А вот я вас хорошо понимаю, – заверила Трофейная Жена. – Ты возвращаешься из такого вот кошмарного места, а никто даже понятия не имеет, каким бывает настоящий ад. И это делается умышленно. Они просто не хотят всего этого знать.
Трофейная Жена теперь выглядела гораздо лучше – подстриглась и окрасила волосы в ярко-рыжий цвет со светлыми прядями. На это у нее ушло целое утро. Ноги ее от бедер до лодыжек были обернуты серебристой фольгой, под которой какое-то снадобье из целебных трав вовсю вершило свое волшебное омолаживающее действие. После этих десяти дней чистого оздоровления ей сам Бог велел выйти замуж за миллионера.
– А что же там дальше про Зельду? – напомнила я.
И Майра продолжила:
– Зельда перестала всхлипывать, а я по-прежнему молчала. Она склонилась надо мной так близко, что наши глаза неминуемо встретились. По ее неказистой наружности сразу можно было определить, что она засиделась в девках. Мне вспомнились ее ноги, искривленные чуть не колесом, словно она выносила не одного ребенка. Прядка жиденьких мышиных волосенок коснулась моего лица, и я смахнула ее так же раздраженно, как и ту слезинку.
– Многие мои клиентки просят покрасить им ресницы и брови в тон волосам, – сказала мне эта Зельда. – А вам покрасить?
Я согласилась, решив, что в стране, основанной римлянами, лучше следовать их традициям. По поводу окраски ресниц и бровей я сошлась во мнении с дамами, отдыхающими в «Хилфонт-спа». Она намазала мне лицо вокруг бровей и ресниц защитным маслом и кисточкой нанесла на брови какой-то желтоватый крем. Я почувствовала легкое пощипывание.
– Обычно мы держим это по десять минут, чтобы краска взялась, – пояснила Зельда. – Вы только пальцами не дотрагивайтесь, а то измажетесь и будет, щипать. Пожалуйста, закройте глаза.
Глаза я уже успела закрыть и сказала:
– Тогда ресницы лучше не надо.
Но она уже принялась за дело, приговаривая:
– Вы только не жмурьтесь так сильно, а то краска в глаза попадет. Ведь мы же с вами не хотим, чтобы краска в глаза попала? И глаза, пожалуйста, не открывайте. Ведь мы же с вами не хотим, чтобы вы ослепли?
Теперь-то я уже научилась дезертировать с поля военных действий. Сразу чую, когда на меня нападают. Ощущаю какой-то металлический привкус, что-то вроде электрического разряда – значит, кто-то, находящийся совсем близко, желает мне зла, готов напасть на меня с ножом или каким-то другим оружием. Тут уж выбирай, что делать – уворачиваться, замереть на месте, спасаться бегством и надеяться, что Бог, в которого ты веришь, тебя не оставит. Вот и сейчас я уловила этот запах опасности. А кроме того, знала, что если человек на словах не желает тебе ослепнуть, то на деле только этого и хочет. Я понимала, что беспомощна на спине, поэтому предпочла замереть на месте и не шевелиться. Я не открывала глаза и не зажмуривалась. Слепоты я боюсь панически.
Она пересела на другой стул. Я хорошо слышала, как шуршал ее халатик, и даже ощутила запах шампуня от перхоти.
– Вы здесь? – спросила я. – С вами все в порядке?
– Тебе-то что за дело? – вдруг огрызнулась Зельда. – Ты клиентка? Тебя обслуживают? Вот и молчи, говнюшка!
– Напрасно вы так расстраиваетесь, – сказала я, переварив услышанное, и подумала: «Может, ее уволили?»
– И перестань шевелиться!
Я замерла. Беспомощно лежала, а Зельда сидела рядом. Она была нужна мне, чтобы смыть эту дрянь с моих глаз. Вдруг я услышала щелчок. Этот звук был мне хорошо знаком – щелчок револьвера. «Кольта» двадцать второго калибра.
– Осечка! – У нее вырвался горький смешок.
Потом раздался новый щелчок.
– Опять осечка!
За этим последовали всхлипывания. Лежа с закрытыми глазами, я пыталась понять, что происходит. Единственное, что мне пришло в голову, – это русская рулетка. Баба была явно не в своем уме. Разве нормальная женщина, косметичка из салона красоты станет обзывать своих клиенток говнюшками? Меня интересовало только одно – куда направлено дуло револьвера, в ее голову или в мою? Я ее ничем не обидела, это она свалила, на меня какую-то коллективную вину за то, что я оказалась успешнее в жизни. Такое тоже возможно, только, признаться, как-то неожиданно.
– Зельда! – обратилась я к ней по имени (слава Богу, его я запомнила). – Ты только имей в виду, что это тебе не лотерея. Нажимая курок, ты сокращаешь шансы, Что у тебя за пистолет?
– Если откроешь глаза, ослепнешь, – злобно проговорила она. – И вообще, с чего ты взяла, что это пистолет? Может, я ногти стригу или пудреницей щелкаю.
– «Кольт» двадцать второго калибра, так ведь? – Эта старомодная примитивная модель пользовалась особенным спросом у дам.
– Ах ты, сучка! И в таких вещах разбираешься! – воскликнула она. – Вы, богатые телки, все одинаковые. У вас перед носом застрелишься, а вам будет по хрену!
– Это правда, – согласилась я, хотя и не следовало бы. Но в подобных случаях я не могу удержаться и всегда отвечаю хлестко. Даже рискуя попасть под ответный удар настроенного на убийство или самоубийство психа, скрывающегося под личиной скромной косметички.
От моих слов Зельда едва не задохнулась от возмущения, и засим последовал новый щелчок. Я была пока еще жива. Но, видать, сильно разозлила ее. Револьвер теперь был, конечно, направлен на меня. Я сделала глупость, и беседа, как она, по-видимому, решила, должна была закончиться для меня смертью. Со мной больше не обращались как с уважаемой клиенткой, а в основном материли. Неужели она задумала это с самого начала? Я лихорадочно соображала.
Осталось еще три патрона. Может, мне повезет? Все-таки русская рулетка! Но кто знает, сколько еще патронов у нее в барабане. Я подумала, не попробовать ли бежать. Мозг хотел, но тело отказывалось. Ослепнуть я боялась не меньше пули.
– Пистолетик этот дал мне Клайв, – сообщила она. – И ты права, безмозглая говнюшка, это действительно «кольт» двадцать второго калибра. Это был пистолет его матери, а я с техникой хорошо управляюсь. Я оставалась в доме одна, а в округе тогда было много взломов и грабежей. Вот он и бросал меня, а сам укатывал куда-нибудь со своими расфуфыренными друзьями.
– Расскажи мне про Клайва, – предложила я.
Гнев, направленный на меня, можно было перевести на его истинный объект, по-видимому этого самого Клайва. Тогда у меня появился бы шанс. Я вспомнила, что иногда в «кольтах» барабан рассчитан не на шесть, а только на пять пуль, то есть в таком случае у нее оставалось бы всего два патрона. Но вдруг судьба окажется ко мне жестока? И смею ли я надеяться на везение? Разве будет оно на моей стороне после того, как наши с Зельдой пути-дорожки уже пересеклись и она заманила меня сюда, специально назначив процедуру на время обеда, когда клиника пуста, и роняла горячие слезинки, которые я небрежно смахивала? Во мне шевельнулось что-то вроде угрызений совести. Я подумала, как это, наверное, обидно, когда твоя разбитая вдребезги жизнь день за днем утекает в песок, пока ты ублажаешь сытых кичливых клиенток.
– Эта свинья, этот ублюдок!.. – сказала Зельда. – Он украл лучшие годы моей жизни! А ты… Ты ведь даже не помнишь меня. Ты заслуживаешь смерти! – Ия поняла, что она настроена решительно.
Я ждала очередной попытки возмездия, но нового щелчка не последовало. По-видимому, она решила дать мне время – помучиться и послушать ее историю. Хотела рассказать про Клайва. Но и ждала от меня извинений. Я же терялась в догадках – где и когда могла с ней встречаться?
– Ты меня извини, но я такая рассеянная, – сказала я. – Мы что, уже встречались? Если да, тогда напомни.
– Ты уже была здесь однажды, – уличила она. – А я торчала на лестнице.
– Боже мой! Неужели тот самый Клайв?! – изумленно воскликнула я.
Теперь я вспомнила.
Четыре года назад, когда сэр Клайв Хилфонт, выпускник Итона, известный в городе повеса, возродил к жизни это старинное родовое поместье, Алистер послал меня взять у него интервью. Так что в этом замке я уже бывала. Сэр Клайв Хилфонт лично встретил меня на своей красной спортивной машинке с открытым верхом и, пока мы ехали, буквально очаровал яркостью своей индивидуальности и обаянием. Он был привлекателен и внешне – уверенный, энергичный, решительный. На месте нас уже ждал фотограф. Мы обошли дом, пройдя по роскошным комнатам и залам, любуясь золочеными колоннами и не скрывая восхищения при виде таких разительных изменений. Мы фотографировали всю эту красоту, сотворенную им собственными руками. То есть заядлый охотник, рыболов и праздный кутила теперь превратился в строителя, штукатура, слесаря и дизайнера, чтобы восстановить семейное богатство и вернуть фамильному поместью былую славу.
– Неужели все это вы сделали один, своими руками? – спросила я, недоуменно поглядывая на его холеные пальцы, коим больше подобало тасовать колоду карт, нежели месить цемент.
После секундного колебания он кивнул наверх, и я увидела за приоткрытыми позолоченными дверями приставную лесенку и на ее верхней ступеньке девушку с малярной кистью. В такой неловкой и опасной позе она раскрашивала синим кобальтом австрийского гербового орла. Это была Зельда. Ну конечно же, она – я хорошо запомнила эти коротенькие ножки.
– Вот оно, сокровище моей жизни, – пояснил Клайв. – Она мне помогает, все здесь готова для меня сделать.
И он послал ей воздушный поцелуй, а мне вспомнилась длинноногая упакованная красотка, оставшаяся в Сауткене, когда мы уезжали в Хилфонт. Вспомнились и те заговорщицкие взгляды, которыми они обменялись на прощание – словно бы говорили друг другу: «Встретимся в постели, любовь моя!» – и я тогда еще подумала, что эта бедная корова на лестнице, должно быть, по уши влюблена в него, а он просто использует ее и наверняка не платит за работу.
– Так это была ты? – сказала я Зельде. – А ты здорово раскрасила того орла.
– Ха! Орла! Да орел – это ерунда, цветочки! Вся эта слюнявая отделка для меня – раз-два плюнуть после того, как целых четыре года своей молодой жизни я ухлопала на стройку! Я сама рушила стены и сама их возводила. Я была слесарем-водопроводчиком, электриком, штукатуром. Мои волосы стали жесткими и сухими от побелки, руки огрубели и потрескались. Я пахала и зимой и летом, и днем и ночью, а по пятницам он водил меня пожрать в каком-нибудь дешевом пабе рыбы с картошкой, а по средам проводил со мною ночь на чердаке, на матрасе, на голом полу. Но я его любила. Ой как я любила его! Малышка Зельда Флоренс по уши втюхалась в сэра Клайва Хилфонта, известного гуляку и игрока, чье имя не сходило со страниц светских газетных хроник. Платой за работу мне была любовь, а не деньги. Мы восстанавливали фамильный замок – по окончании он должен был стать нашим домом. Это был большой сюрприз для его семьи, которая из-за разгульного прошлого Клайва вынуждена была переехать в мрачный вдовий особняк тетушки Айрин. После ремонта он собирался привезти семью обратно в Хилфонт-Хаус, только теперь уже отстроенный во всем своем былом великолепии, и тогда они обязательно простили бы его. Он проиграл семейное состояние, но теперь образумился – записался в общество анонимных игроков и пропадал там чуть ли не каждый вечер, почему, собственно, и проводил большую часть времени в городе у своего дружка-гея Дэвида, а не со мной, как ему бы хотелось. А я, Зельда, стала бы главной и лучшей частью этого сюрприза. Его родные должны были обрадоваться тому, что он наконец остепенился и нашел себе правильную девушку. Теперь они могли бы гордиться им, и тогда бы мы поженились.
– А ты уверена, что он так прямо и сказал – «поженились»? – спросила я.
– Я много об этом думала, – сказала она. – Нет, он никогда не произносил именно этого слова. Говорил, что я стану членом семьи.
– Стало быть, выражался фигурально, – подытожила я. Ну да, итонцы редко лгут напрямую. Послушай… – Я решила снова попытать счастья. – Эта краска наверняка уже впиталась, ресницы и брови теперь, конечно, одного тона с волосами, а если держать дольше, они просто сгорят. Может, пора смывать?
Она снова шумно втянула воздух и всхлипнула. Но по крайней мере щелчка не последовало. В общем, жизнь продолжалась.
– Да ведь тебе все равно! Просто безразлично. Ты думаешь только о своей персоне. Я же для тебя только подтирка! Но у меня, как и у всех остальных, тоже есть чувства, и мне жалко своей молодости, которую я истратила на бестолкового лживого ублюдка. Представь, подобные мне чувствуют то же самое, что и такие, как ты. И я ничем не хуже тебя, хотя и занимаюсь такой вот гнусной работой. Зато я делаю что пожелаю, а ты лежишь, писаешь под себя от страха и трясешься, как бы я тебя не прикончила.
Я не стала говорить ей очевидных вещей – при таком отношении к клиентам, возможно, лучше сменить работу. Но мне олень хотелось сказать это. Я не писалась под себя от страха, хотя любая другая женщина на моем месте под угрозой смерти вполне могла бы не сдержать позывов. Я решила не обращать внимания на оскорбления и по возможности успокоить ее. Даже для выпускника Итона сэр Клайв, похоже, оказался абсолютно тухлым яйцом.
– Тебе не одной досталось такое, – начала я. – И я хорошо понимаю, о чем ты говоришь, поверь мне, – И поделилась с ней своей теорией относительно того, как некоторые слабые и ранимые женщины впадают в зависимость от спермы конкретного мужчины. – Представь, женщины, терпевшие дурное обращение, все равно возвращаются к своим обидчикам и мучителям вопреки здравому смыслу. Возвращаются лишь для того, чтобы снова получить то же самое. Представь, когда такую вот женщину, всю свою жизнь почитавшую и обожавшую мужчину, явно недостойного, в итоге бросают, она считает это не благом, а самой страшной вещью, какая только могла случиться в ее жизни.
– Так, значит, ты понимаешь? Значит, у тебя все-таки есть сердце. Это хорошо. А я, стало быть, пребывала в зависимости? Ну что ж, меня это даже как-то греет. Я, пожалуй, продолжу, только краску твою смывать не буду. Так что лежи пока с закрытыми глазами, чтобы не ослепнуть, и гадай, застрелю я тебя или нет. Это еще не решено.
Тогда я объяснила ей, что, если женщина, так реагирует на мужчину, ей просто не повезло. И объяснила, почему женщины в наши дни так часто заставляют мужчин надевать презервативы. Чем больше в ходу презервативов, тем меньше безответной любви.
Эти слова ее просто возмутили.
– Ты уж извини, – сказала я. – Но я говорю о настоящей любви. Ты же ведь торчала на лестнице чуть ли не в полночь, раскрашивая какого-то дурацкого орла.
– Я ложилась спать в восемь, – пояснила она. – Потому что к этому времени выматывалась вконец. Это был вторник, и Клайва я не ждала. По вторникам у него были Сеансы анонимных игроков. У него каждый день были эти сеансы, кроме среды. Так что я уже давно спала, но потом проснулась и вспомнила, что не докрасила орлу глаз. Поэтому вылезла из постели и пошла доделывать работу. Я хотела, чтобы все было сделано чин-чинарем. И Орел этот мне очень нравился. Напоминал Клайва – такой же величавый, гордый взгляд. Мне хотелось, чтобы на своих нежных крыльях он унес меня далеко-далеко, где мы были бы счастливы. А потом я услышала шум подъезжающей машины, ты вошла вместе с ним и посмотрела так, словно меня вовсе не было. Я считаю, что ты. Переспала с ним в ту ночь.
– Я этого не делала, честное слово, – заверила я, застигнутая врасплох. – Я же была там как журналистка, совсем с другой целью. Просто рабочее задание, и ничего больше.
– Но ты считала его привлекательным!
– Да, считала, – согласилась я. – И даже дико пудрила носик, прихорашивалась. И оба мы порядком возбудились, но ведь это ни во что не вылилось.
– Какие же все вы твари! – воскликнула Зельда. – А твари заслуживают смерти!
– Я уже больше не пудрюсь, – поспешила сообщить я. И действительно не пудрилась. Пудра хорошо скрашивает недостатки, но только временно, а потом кожа портится, покрывается угрями.
Видимо, она поверила мне, потому что продолжила рассказ. Я люблю слушать истории про чужую жизнь, только, конечно, не в столь критических обстоятельствах. Спина у меня ныла от долгого лежания в одной и той же позе, и я потихонечку ерзала. Лежала, ерзала и слушала.
– Когда у меня родился брат, моя мать сбежала из дома. Она взяла с собой младенца, а не меня, что было странно, поскольку ее муж, перебивавшийся случайными заработками на стройках, приходился отцом как раз этому ребенку, а не мне. Мне тогда было семь лет, и, похоже, никто меня особенно не любил. Мать не то что не назвала мне имени моего отца, а даже не попрощалась. Строитель-отчим разрешил мне остаться, но сказал, что я буду зарабатывать на свое содержание, помогая ему после школы и в каникулы. Так я стала ходить вместе с ним на работу, когда могла, и вскоре овладела разными рабочими профессиями. К слесарно-водопроводному делу у меня обнаружился прямо-таки настоящий талант. Отчим хоть и не любил меня, но, по-моему, уважал за умение работать. Но когда мне исполнилось пятнадцать, он начал тихонько шастать в мою комнату по ночам, думая, что я сплю. Ни разу ничего такого не сделал – просто стоял, наблюдал и прислушивался. Но это было неприятно и страшно, поэтому я удрала из дома и некоторое время бомжевала на улицах. Меня подобрала полиция, и я попала в приют. Мне повезло – меня определили в художественный класс, откуда перевели в художественную школу-интернат. Это было, конечно, здорово, но там все, как один, пили, ширялись и развратничали, а набираться ума-разума никто не хотел. У всех девочек были парни. У всех, кроме меня. Похоже, я родилась ущербной. Родилась для чего угодно, только не для секса. Отца я вообще не знала, мать бросила, отчим-строитель пялился на меня, но не прикасался, и даже уличные сутенеры смотрели как на пустое место – видимо, по их понятиям, я совсем не годилась для зарабатывания денег. Ты только представь, как это сказывается на самооценке девушки! Поэтому я решила оставить всякие мысли о замужестве или сексе и сказала себе, что лучше буду одинокой и займусь своим любимым делом – реставрацией картин.
– То есть решила исправлять то, что испортило время, – сочувственно заметила я.
– Да. Только испорченной была я с самого рождения, а время тут ни при чем.
– А как же ты познакомилась с Клайвом? – спросила я, умудрившись просунуть под спину локоть, отчего мне стало гораздо легче.
– Я к этому и веду. В конце последнего года в школе – я, кстати, окончила ее с отличием – мы, учащиеся, готовили выставку. Вернее сказать, я готовила. Остальные же вечно где-то пропадали. Я в одиночку пыталась водрузить на стену громадного Вермера в тяжеленной рамке. Составила вместе два стола, на них стул и так справилась.
– Вермер? На школьной выставке? – удивилась я и подумала: «Да она прямо-таки фантазерка! И почему только я ей верю?»
– Просто я проходила практику в реставрационной мастерской, и эта картина была оттуда. Мне сказали, что это подлинный Вермер. Они, конечно же, планировали загнать его за пару миллионов. Я сделала всю реставрационную работу по этой картине, и мне разрешили взять ее на выставку. Школьная практика – это ж чистое рабство! Столько работы, а оплаты никакой.
– Но разве это не рискованно? А если бы она пропала или ее украли?
– Рискованно, – согласилась Зельда. – Но тогда они получили бы страховку. Это лучше, чем отдавать на экспертизу. Да ты посмотри на меня, безмозглая телка! Я не смазливая блондинка, так что с чего им меня баловать?
