Текст книги "Повелитель Грёз (СИ)"
Автор книги: Ferra Geza
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)
Еще утром он обратился к ней с просьбой, смущаясь, попросил поучить его читать. Они уже успели провести первое занятие, и Сеймур делал успехи. Выучил целых семь сафаррашских буквиц и прочитал составленные из них слова. Правда, иногда ошибался. А еще он твердил, что у Ками салирский выговор, и она некоторые звуки произносит мягче сафаршей. Вместо "р" говорит "рь", а вместо "м" – "мь". Ками так не думала, ей казалось, что все она произносит как самый настоящий сафарш. Она пошла узнать у Пенни, и та сообщила, что у Ками действительно мягкий салирский выговор.
С самого начала пребывания у мятежников Ками ощущала на себе постоянные взгляды. Сперва это бесило, а затем ей стало стыдно. Ведь все эти люди что-то делают для общего дела: сражаются, добывают хоть какое-то оружие, приносят в лагерь еду, лечат раненых. Вот и Шрай с Илмаром уехали до вечера на боевое задание.
Пенни приказала помочь конюху, но он посмотрел на Ками и сказал, что лучше сам все сделает. Еще Пенни просила почистить солдатам сапоги, но когда Ками подошла к бойцам с щеткой и тряпочкой, ей заявили, что не стоит, потому что в такой сырой после дождя чаще все опять быстро замарается. Особенно стыдно становилось на обеде. Она даже из-за этого старалась кушать поменьше и уходила голодной. Дома, в Салире, она заслуживала обед хотя бы из-за того, что выполняла все возложенные на нее обязанности. Ходила к учителю танцев (ну, впрочем, танцевать ей нравилось), занималась шитьем со старой Сигурдой (терпеть не могла), постигала правила этикета (нормально, но все эти реверансы – крайне глупое занятие), обучалась верховой езде (это интересно, но ее наставник, всадницкий десятник, вечно на нее кричал и обзывал цыпленком). Так что свое место за столом она там зарабатывала покорностью и мучениями со стежками.
Тут Ками разве что учила Сеймура читать. Но это не такое важное дело, как сражаться или хотя бы мастерить арбалеты. Да и нравилось ей с ним заниматься. Какой же это труд? Ками порой специально сразу не отвечала, когда он спрашивал, правильно ли прочитал слово. Тогда Сеймур, ожидая реакции, смотрел на нее с таким глупым-глупым выражением. А потом так вкрадчиво интересовался... Такой смешной.
Видел бы ее сейчас отец... Хоть и чистая пока, но на коленках ссадины, рука порезана, на плечах и бедрах синяки. Скоро и пропахнет как все здесь – лошадиным потом, травой и земляникой. Он бы точно ее выпорол. Однажды дома она навернулась со священного кедра, ничего не сломала (кроме двух веток благодатного древа), но перепачкалась и посадила под глазом здоровенный синяк. Так отец прямо в большом чертоге и при ее старших братьях взял Ками за шкирку, спустил ей штаны и отхлестал кожаным поясом. Она плакала, но не от боли – отец, конечно, бил не сильно, – а от стыда. А братья смотрели и смеялись.
Но теперь ее семья – мятежники. Только бы не оказалось правдой, что их убивают по несколько человек в неделю. Наверное, говоря это, Илмар просто преувеличил, чтобы запугать ее и заставить согласиться поехать в крестьянскую семью. Да, скорее всего, так и есть. Пусть слова Илмара будут ложью, ведь все эти люди так к ней добры. Ее пускают на стрельбище – и к тому же дают пострелять из легкого арбалета! – и на ристалище – там, разумеется, лишь посмотреть издалека. Ширихагец Эшван, по своему обычаю заплетающий в волосы полевые цветы – маргаритки, васильки и даже ромашки, нарвал и для нее. Лафортиец Фирин подарил ей коралловый скребок, которым можно чистить рыбу или резать нежное мясо. Латальщик оружия Дроми пустил Ками в мастерскую, хоть наспех сколоченная хибара с примитивным набором инструментов и не выдерживала сравнения с мастерскими родного Ветреного замка. Только бы это не было правдой...
Вот и Сеймур помимо уроков чтения общался с ней еще и просто так. Хотя Ками, конечно, понимала, что вряд ли ему сильно интересно с такой для него малявкой. В Салире она тоже не могла особо поговорить со старшими братьями, они обыкновенно вяло ей отвечали и стремились поскорее улизнуть. С младшим же братом временами было забавно, но порой Ками хотелось более зрелых разговоров. Так что она убегала из Ветреного замка и дружила с низкородыми ровесниками, за что часто огребала от отца. Скрыть последствия игр в штурм грязевой крепости или похищенную разбойниками дочь честного судьи – задачка не из простых.
Когда Шрай и Илмар вернулись с боевого задания, встречать их вышел почти весь лагерь. Ками решила понаблюдать издалека, стыдилась подойти, она ведь никакой не мятежник. Все станут коситься и предлагать погулять, пока серьезные люди беседуют. Кажется, выполнить задачу удалось, потому что все были довольны и оживлено о чем-то пытали возвратившихся. Обычно белое лицо Шрая как-то порозовело, а белесый шрам – побагровел. Прическа, естественно, не изменилась, эту острую шкурку не поменять, можно лишь отодрать от кожи.
Илмар остался прежним, пухлые губы улыбались, а волосы волнами спускались до плеч. Похоже, на обратном пути он еще и причесаться успел.
Они оба устали, но Илмар быстро слинял, бросив своего командующего на произвол вопрошающей толпы. Шрай сначала терпеливо на все отвечал, но затем махнул рукой и, громко заявив, что обо всем расскажет на ужине, направился к стоящей в стороне Пенни.
Они тихо поговорили, Шрай вроде бы кивал, но потом Ками заметила, что мятежник злится. Пенни указывала на Ками пальцем, он глядел и кривился, а потом похромал к ней. Пенни понуро поплелась сюда же.
– Ну и что это такое? – Скулы мраморного лица стали еще острее. – Вот что ты с ней сделала?
– А что, ей грязной так и ходить? – возмутилась Пенни. – Теперь она хоть похоже если не на некняжну, то уж на высокородную точно. Никак не голодранка.
– А надо, чтобы именно как голодранка! Хочешь, чтобы ее кто-нибудь узнал? Походила бы грязной, ничего страшного. А от запаха обтерла бы ее чем-нибудь ароматным. – Шрай протянул Пенни нож. – Отрезай или расплетай ей эти косы.
Пенни взглядом просила у Ками прощения.
– Не отрезай, лучше расплети, – пролепетала Ками.
Шрай больно выдернул маргаритки, васильки и лютики, что вплел ей ширихагец Эшван.
– Вот, а теперь продолжим. – Шрай отвел ее к грязной луже. – Закрой глаза.
Холодная жижа стекала с волос на лоб, ползла по щекам, капли брызнули на кончик носа. Тяжелые руки легли на голову и растрепали волосы.
– Вот, можешь открывать.
Ками увидела, что все те люди, которые несколько песков назад слушали Шрая, сейчас наблюдают за ней.
Шрай зачерпнул еще жижи и вымазал Ками шею и руки. Потом еще раз опустил ладони в грязь и пятернями провел по княжескому наряду.
– Хватит уже, – сказала Пенни. – Ты замарал ее сильнее, чем она была.
– Значит, я хорошо выполнил свою работу. – Улыбка растянула шрам на лице. – Но я еще не удовлетворен.
Шрай взял нож.
– Нет, не надо, – заверещала Ками. – Не отрезай волосы, пожалуйста...
Он оттянул ей рубашку и вспорол одну из громоптиц.
– Что ты делаешь?! – вскрикнула Ками.
Шрай ехидно ухмыльнулся. Ткань затрещала, и громоптица лишилась еще и хвоста.
– Прекрати, пожалуйста. – Ками заговорила тише.
Нож прошел по второй громоптице, отрезав ей голову, а затем вернулся к первой, обескрылив ее. Шрай дернул рубашку на себя, и Ками свалилась на колени в грязевую лужу.
– Нет!
Рука Шрая оттопырила рубашку, и нож добивал громоптиц, вырывая целыми лоскутами.
– Что ты наделал. – Ками зарыдала. – Что наделал...
Ошметки громоптиц безжизненно повисли, обнажив живот Ками. Шрай плеснул ледяную жижу ей на пупок.
Сквозь слезы Ками видела наблюдавших за ней людей.
– Вот, теперь я удовлетворен. – Шрай повесил нож на пояс. – А тебя, Пенни, я попрошу зашить ей рубаху, но так, чтобы уже никто не понял, что там когда-то красовались громоптицы.
– Хорошо. – Голос Пенни был печален.
Ками сидела в луже и рыдала. Руками судорожно водила по дну, силой сжимала острые камешки.
– Реви громче! – Шрай вылил на нее еще грязи и повторно взлохматил волосы. – Вот, никто теперь не признает. Запомни, рева, ты дочка бедного писаря. Простая сафаррашская девочка. Поняла?
– Что ты наделал...
– И забудь своих громоптиц. Забудь, откуда ты родом. Забудь все, что происходило с тобой дома. Этого никогда и не было! Забудь!
Ками замотала головой, и Шрай положил на нее ладонь.
– Забудь.
Ничего она не забудет. Она всегда будет помнить, кто она есть. И громоптиц никогда не забудет. Они и сейчас стоят перед глазами, прямо точно такие же, гордые и сильные, как и в тот день, когда она покинула Салир.
22
После победы при дюнах Саррашвейша направились в Сад-Вешт. Сагдар заявил, что нужно забрать дань – самоцветы с рудников Рун-Халима. Элден порадовался нежданной возможности посетить родной город, где так давно не бывал.
– Дараган стал совсем плох, – произнес Сагдар по дороге.
– Трудно не заметить, – согласился Элден.
– Еще лето назад властелин выглядел гораздо лучше. Быстро сдает.
– И у него постоянно болит что-то новое, – вставил Холеф.
– Да. Властелины тоже не вечны. – Элден смотрел вдаль. На горизонте семью оскверненными стелами вырастали огрызки башен Сад-Вешта. Пески кончились, и под копытами Дыма пылил вулканический пепел.
– Грядут междоусобицы, – проговорил Сагдар. – Галат, наследник Дарагана, еще мал, а баронских кланов вокруг трона толпится множество.
– Ты тоже барон, – напомнил Элден. – Тоже примешь участие в дележке сорочатинки? Тебя и жареное крылышко устроит или подавай блюдо целиком?
– Я не могу сейчас дать определенный ответ. Надо действовать по ситуации. – Сагдар заглянул в глаза Элдену. – Ты – сильный жрец, и я хотел бы видеть тебя на своей стороне. Ну, или самому быть на твоей. Это как посмотреть. Мы стоим друг друга, и неизвестно, кто кому полезнее. Но погоди – не отвечай сразу.
– Война – хороший шанс для трудолюбивых. – Лицо Холефа сделалось умилителным. Совсем как у гигантского младенца.
– Да, возможность возвыситься для низкородных. – Сагдар обвел его взглядом. – Стать сотниками.
На въезде в Сад-Вешт Элден отделился от остальных. Сагдар разрешил ему заняться своими делами при условии, что завтрашним утром они встретятся возле, как выразился вашорец, "руин, что по недоразумению все еще зовутся дворцом Эртамхилор". Мысли сбежать и не возникло, во-первых, некуда, во-вторых, всегда найдутся готовые выслужиться перед властелином и сдадут.
Прямыми и в меру широкими дорогами Сад-Вешта Элден направился к месту, где провел многие лета пока еще недолгой жизни, – храму Ош-Лилим. Город в низине Финавейш выстроили по плану, и быстро добраться в любую точку не составляло труда. Улицы проходили меж домов-саркофагов – прямоугольные, со слегка наклонными к вершине стенами, они действительно походили на гробы. В отличие от большей частью деревянного нижнего града Сафарраша здесь в основном сооружали из камня. Поэтому многие дома простояли уже несколько столетий, не выгорали от пожаров, как сафаррашские халупы. Может, в этом причина того, что Сад-Вешт стал кузницей нечистых жрецов и священным для них городом? Может, эти древние стены впитали в себя мудрость пророков и берегли в своей толще эфир? Кто знает, помнят ли вещи свершенную при них ворожбу? Ранее почти каждый дом украшала вештакская вязь, оберег ли от зла, пожелание путникам, просьбы о милости. Ныне прекрасные росписи скрылись под намалеванной похабщиной сафаррашских солдат.
Храм Ош-Лилим когда-то представлялся Элдену гигантским, уходящим к пелене кремовым тортом. В этот раз раскуроченное нагромождение пробитых сводов, дырявых куполов, покосившихся колонн и свисавшей лепнины походило на гуано огромной чайки.
Внутри оказалось не лучше. Вместо цветов в длинных, пропадающих в темноте клумбах – яблочные огрызки и манговые косточки, на колоннах все та же начертанная мерзость. И на сводах потолка тоже, вообще непонятно, как бойцы властелина туда смогли залезть. Элден подумал, что зря сюда пришел, не таким он желал запомнить свой кладезь умений. Всего, что ему известно о ворожбе.
Сзади окликнули:
– Что вам здесь нужно?
Элден обернулся, и настроение сразу же поменялось. В свете факела стоял дряхлый старик в черном балахоне, семиугольный медальон нечистого искрился на груди. Лицо жреца было ужасно. Кашеобразное месиво.
– Малыш Элден? Ты ли это?
Элден встал на колено перед Ашмидом.
– Да, учитель.
– Малыш Элден... – Факел выпал из руки. – Малыш Элден... – шептал Ашмид.
Элден тепло обнял наставника.
– Я знал, что ты когда-нибудь вернешься. Верил.
– Я не вернулся. Я пришел с войском Сафарраша и уйду с ним же. Хоть это мне и не по душе.
– И ты снова отправишься в Сафарраш? Зачем?
– Вынужден. Да и здесь я не знаю, что бы мне делать. Смысл моей жизни утерян. Я пытался воскресить Суфира, но все испортил. Вернее, у меня бы получилось, если бы не определенные обстоятельства. Глупый случай, выпавшие на костях две единицы.
– Страшные вещи творятся в Сад-Веште, – покачал головой Ашмид. – Люди боятся выходить из домов. Кто может, бежит отсюда. Но ни мне, ни моей семье не дадут уехать. После второго восстания достопочтенного Фахралора казнили, и теперь я настоятель храма. – Ашмид вдруг улыбнулся. Лицо стало еще ужаснее. – Правда, наш храм не в лучшем состоянии?
– Мне очень больно все это видеть. Нож режет сердце.
– Да, ты ведь не застал второе восстание, бунт Чевека, старшего брата Лика. Помнишь только первое, мятеж их отца, некнязя Орая. Тогда Сад-Вешт растоптали, но храм пощадили. А, подавляя второе восстание, когда в городе уж и рушить было особо нечего, они совершили это с нашим храмом. А Чевека оскопили и увезли в монастырь. Нынче наш некнязь – его младший брат Лик.
Элден, конечно, все это прекрасно знал, но дал старику выговориться. Послушников в храме не осталось, не с кем ему вести беседы. К тому же заметно, как рад старик, разъясняя малышу Элдену какие-то вещи. Всё снова как раньше.
А второе восстание Элден действительно не застал, к тому времени уже уехал из Сад-Вешта. И потому помнил храм великолепным тортом, а не чаячьим дерьмом. И Ашмид тоже изменился... Но это Элден застал.
– Ужасные времена, – вздохнул Ашмид. – Страх в наших душах. – Старик помолчал. – Элден, можно я тебя попрошу? Ты сказал, что едешь в Сафарраш?
– Да. Для вас я сделаю все, что в моих силах.
– Сафаррашские свиньи спускаются по ночам в город. Дозорные с пиков Рун-Халима... Каратели... Грабят, убивают и насилуют. Все чаще это происходит и днем. А еще у них водится... Они делают заказы. Ну, ты понимаешь.
Элден кивнул.
– Мне сообщили, надежный человек, ему можно верить. Он сказал, что кто-то из этих подонков, вероятно, какой-нибудь десятник, заказал мою дочку. А если так, то уже нет спасения. Они могут и в дом за ней прийти. И в храм, тут вообще ходит, кто хочет. От них не спрячешься, а если попытаешься, то свои же и сдадут за процент от суммы заказа. – Ашмид сплюнул. – За пару десятков черных сколов... Не мог бы ты взять ее с собой в Сафарраш? Туда они не дотянутся. Да и не посмеют, это в униженном Сад-Веште они могут творить что угодно, а в городе властелина их сразу за такое кастрируют и сожгут.
– Хоть я и приехал с воеводой Сагдаром, там я всего лишь жалкий раб. – Элден опустил голову. – У меня нет в Сафарраше никакого влияния. В случае чего я не смогу защитить вашу дочь. Может, ее там ждет худшая судьба, чем здесь.
– Я все понимаю. И не стыдись своего положения. Уроженцу Сад-Вешта, да еще и нечистому жрецу, никогда не будут рады в Сафарраше. Ты не виноват в своем положении.
– Виноват. После того, как попытка выкрасть останки Суфира провалилась, мне следовало совершить обещанное.
– Ты поступаешь правильно. Откуда тебе знать, какие у судьбы на тебя еще планы.
– Я не могу дать слово, что смогу защитить вашу дочку. Но сделаю все возможное.
– Спаси ее, молю.
– Где она?
– Здесь, со мной. В храме.
Ашмид вышел и скоро привел укутанную в слишком великий для нее плащ девушку. Элден понял, почему ее заказали. Большие глаза робко, но с любопытством смотрели из-под капюшона, хрупкий подбородок дрожал, крохотные губы налились алым. А вся она была бледная, даже пламя факела не делало цвет лица видимо теплым. Она, похоже, старалась убрать волосы под капюшон, но такие длинные не спрячешь, и светло-русые локоны опускались на маленькие, совсем еще девичьи, груди.
– Это моя дочка, ее зовут Эми. Во всем его слушайся, милая. Элден – мой лучший ученик, и, вообще, такие, как он, рождаются раз в десятки лет.
Эми присела в реверансе. Достаточно умело, несмотря на великоразмерный плащ.
– Я помогу тебе. И не стесняйся.
Вдруг Эми выразила почтение еще раз. Элден ничего не понял, а потом и Ашмид, склонившись, отвел руку. Старик и девушка глядели сквозь Элдена, и он догадался. Обернулся, и точно – в проходе стоял вештакский стражник в кожаном доспехе и с коротким мечом на поясе.
– Некнязь Лик желает вас видеть. – Стражник обратился к Элдену.
– Меня? Откуда он меня знает? И откуда ему известно, что я здесь?
– Вы недооцениваете свою славу. Многие о вас слышали. А то, что вы приехали в Сад-Вешт, проговорился сафаррашский воевода.
– Барон Сагдар?
– Да, он явился в Эртамхилор сообщить, что властелин послал его за данью. Так вы идете со мной к некнязю?
– Мне нужно еще здесь кое-что уладить, – ответил Элден. Стражник ничего ему не сделает. Даже меч не вытащит. Он приехал с сафаррашским воеводой, и, значит, поднять клинок на него, все равно, что бросить вызов властелину.
– Некнязь просил передать, что разговор не займет много времени.
– Уважь просьбу некнязя, – попросил Ашмид. – Мне кажется, Лик – хороший человек, и может вырасти достойным правителем.
– Он уже ваш правитель! – воскликнул стражник.
– Ну да. Разве что во всем слушает навушника.
– Годзир всего лишь слуга некнязя, – возразил стражник. – Опытный навушник, умный. Наш господин правильно делает, что слушает его.
– Ладно, не спорьте, – произнес Элден. – Сейчас не то время, чтобы вештаки ругались. Я уважу просьбу Лика. В конце концов, он господин не только вам, но и мой некнязь тоже. Да не услышит властелин эти презренные слова! Пошли.
Лик стоял у высокого узкого окна и теребил в руках брошь-гадюку. Ветерок с улицы играл распущенными волосами некнязя.
– Да вечно светится имя ваше, благословенный некнязь! – Элден встал на колено.
– Здравствуй, жрец. Я рад, что ты пришел. Встань и подойди, у меня к тебе просьба.
Элден приблизился. Он видел на лице юного некнязя волнение, хоть тот и пытался его скрыть.
– Кажется, сама судьба благоволит мне. Барон Сагдар проговорился, что с ним приехал ты. Сафаррашский разбойник, прибывший нас грабить, не представляет, какую услугу мне оказал. Конечно, я сразу догадался, что ты пошел в родной храм, и послал за тобой человека.
– Я вижу, у Сад-Вешта достойный правитель. – Элден поклонился.
– Не надо вот этого. Я не глуп, – ответил Лик. – Понимаю, любой бы здесь догадался. И понимаю, если ты откажешь в моей просьбе, я ничего не смогу сделать.
– Я бы не хотел вас расстраивать. Вы мне симпатичней Сагдара и Дарагана. – Элден говорил правду.
– Хорошо. Пожалуйста, выслушай меня. – Лик отошел от окна и сел на пол, обхватив ноги руками. Правители прилюдно так не делают! – Я знаю, тебе будет трудно понять. Я и сам еще каких-то два лета назад о таком и помыслить не мог. – Лик опустил голову. – Знаешь, мне кажется, каждый из нас живет ради чего-то: Дараган правит Ишири, жрецы творят ворожбу, кудесники расписывают своды храмов. Все они что-то после себя оставят. А что могу оставить я? Ты не смотри, что я некнязь. Не смотри, что я правитель Сад-Вешта. Да, болтают, что на самом деле всем заправляет мой навушник Годзир, но и это не так. Истина в том, что Сад-Вештом управляют люди Дарагана, в конечном счете, сам властелин. А Годзир лишь пытается уменьшить последствия такого правления. – Лик отвел заслонившие лицо волосы. – Так что видишь, я почти никто. А ты – великий чародей, после себя оставишь и память, и сотни трактатов, коли пожелаешь. Вряд ли тебе понять мои переживания.
– Я пытаюсь, мой господин. – Элден сел напротив Лика и тоже обхватил ноги руками. Было похоже на беседу двух братьев – вернувшегося с дальнего похода старшего и оставшегося дома младшего.
– А что оставляют после тебя те, у кого нет ни власти, ни талантов? – продолжал Лик. – Или, допустим, способности есть, но не могут быть использованы? Таких людей большинство – крестьяне, мелкие ремесленники, низшие жрецы, писари. Да почти все. Что они могут оставить? Только детей. И надеяться, что те тоже продолжат род, что-то после себя оставят.
– Уверяю вас, мой господин, это не так. Всем этим крестьянам и ремесленникам вполне достаточно просто получать низменное удовольствие. Выпить после страды, после выкованной дюжины подков, после десятков написанных купчих и кое-как нашкрябанных вывесок.
– Однако население Ишири медленно, но растет, даже несмотря на смерти вокруг. Детей рождается много.
– И это тоже следствие желания получить удовольствие. По крайней мере, в большинстве случаев.
– Даже если так, все равно этим низкородным не наплевать на будущее своих отпрысков. Их растят, кормят и втайне надеются, что они вытащат своих родителей из нищеты. А то и не втайне, тогда твердят им об этом с малых лет. В любом случае, у них всех есть смысл бытия, в детях ли, в выпивке, или еще в чем.
– Мой господин, достоверно вам говорю, ни о чем таком они не задумываются. Живут просто как есть.
– Но я не могу жить просто как есть! Выпивка мне не интересна. Править мне не суждено, мои решения ни на что влиять не будут. Так что, по сути, я тот же мелкий ремесленник. – Некнязь усмехнулся. – Даже хуже – я несвободен. За мной повсюду следят люди властелина, куда бы я ни пошел. Какой из меня правитель, если я даже своей жизни не хозяин? В ней ничего нет, что бы зависело от меня. Все мои поступки не имеют смысла, потому что, в конечном счете, ни на что не влияют. Внутри меня – пустота. И она расширяется с каждым днем. Мне все тяжелее выносить новое утро, новое пробуждение. Пустота, ты понимаешь, жрец?
– Кажется, да.
– Если моя жизнь, как таковая, бессмысленна, я должен поступить так же, как делают все эти крестьяне, батраки и мелкие жрецы с писарями. В общем, люди, судьба которых предрешена. Оставить после себя то единственное, что доступно. Детей.
– Так что вам мешает?
– Страх. – Лик поднял глаза на Элдена. – Сейчас я единственный способный продолжить род мужчина рода Шелим. Как ты знаешь, наша династия правит Сад-Вештом сотни лет. И нас тут все еще любят, несмотря на все потрясения и унижения. Народ понимает, что в таком положении нет нашей вины. Мы никогда не прекращали борьбу с Дараганом, по секрету скажу, не прекращаем и поныне. Конечно, уничтожить наш род ему ничего не стоит, но зачем лишние волнения? А вот держать нас в вечной слабости – это пожалуйста. Я боюсь, что если у меня родится сын, Дараган предпочтет от меня избавиться. Справедливо посчитает, что малолетний некнязь куда для него безопаснее. Другое дело, если у меня появится дочь. Девочка не может получить корону Сад-Вешта, таковы уж вековые традиции. И нарушить их – еще хуже, чем просто нас уничтожить.
– Понятно. Вы хотите, чтобы я провел обряд на девочку.
– Да. Тогда я смогу что-то после себя оставить. Свое продолжение. Бытие обретет смысл.
– А вы представляете, насколько это опасно? В случае неудачи родится нечто бесполое. Вроде сафаррашского воеводы Дираиша.
– Я готов рискнуть. Ради обретения смысла.
– А ваша избранница?
– Я ей господин, а не она мне.
– Шансы на успех где-то восемь из десяти. Если выпадут эти несчастные два, ваш род проклянут и наверняка свергнут свои же. Рождение такого дитя – Его знак. Позор всей семьи. Печать всеобщего порицания и презрения. Хорошо, если живыми выберетесь из Сад-Вешта. И не пытайтесь скрывать, будет еще хуже, когда выяснится.
– Потому навушник Годзир мне и не позволяет. – Волосы снова свесились пред лицом юного некнязя.
– И я считаю, он совершенно прав.
– Возможно. Но я не могу поступить иначе. Меня просто разрывает это желание. Каждый день тянется бессмыслицей. Я не хочу быть последним из Шелим. И умирать, если родиться сын, тоже не хочу...
– Ну, как знаете. Вы – мой господин, я помогу вам.
– Годзир уехал с бароном Сагдаром на рудники отбирать и изымать самоцветы. Мы должны успеть, пока мой навушник не вернулся. И ему не следует ничего говорить. – Лик был смущен.
– Я не скажу.
– Что нужно для обряда?
– Только вы и мастерство жреца, нечистого или благодатного, не важно. Можно, разумеется, и будущую мать пригласить, но во всех священных трактатах, которые я читал, утверждается, что это не повысит шансы.
– Мне бы хотелось, чтобы моя милая ничего не знала.
– Хорошо, ложитесь на спину, а я сяду возле вас. Песок и пяти раз не просыплется, как мы покончим с этим.
Некнязь лег, и волосы опустились на пол по обе стороны тела, по длине доходили до живота. Элден встал на колени возле головы Лика и выставил ладони над его лицом.
– Закройте глаза, мой господин.
Конечно, никакого обряда Элден проводить и не собирался. Еще чего надумал этот юнец, погубит и свой род, и весь Сад-Вешт. Вдруг получится новый Дираиш. Никогда в столь знатных семьях не рождалось подобное дитя, все это расценят, как знак погибели Сад-Вешта, как клеймо не только для Шелим, но и для всего города. Вечное несмываемое унижение. Отражение во всех скрижалях. Печать срама на лице каждого новорожденного вештака. Впредь и навсегда.
Нужно всего-то изобразить проведение обряда. Посидеть немного над некнязем, тоже с закрытыми глазами. Вдруг он без разрешения откроет свои и тогда может заметить неладное.
И Элден зажмурился.
Рука черпает из горшочка песок и просыпает обратно. Сквозь пальцы. Ногти не стрижены, а в песке иногда мелькают камешки. Сквозь пальцы.
– Сегодня поговорим о стыде.
Элден заворожено смотрит на шелестящий песок, но порой все-таки бросает короткий взгляд на мясистые губы Ашмида.
– О стыде.
На горшочке нарисованы семиконечные знамения – знак нечистых и вдобавок один из элементов герба Сад-Вешта.
– Ты никогда не должен стыдиться, что ворожишь темным эфиром. Понял?
Элден переводит взор на Ашмида. Над верхней губой прыщик. Видимо, укусил кто-то.
– Отвечай же!
– Я понял, господин.
– Чернь нас не любит, это правда. Но в том заслуга дремучести человеческой души и козней благодатных. На самом деле мы совершаем великое деяние. Мы храним мир неизменным.
Песок высыпался. Рука пыльная, ноготь на большом пальце обгрызан. Черпает еще горсть.
– Когда нечистый ворожит, он забирает частичку темного эфира. Если никто не будет этого делать, то темный эфир уплотнится, и начнутся беды и несчастья. Болезни. Знаешь, что происходило в некоторых отдаленных землях? Там запрещали темную ворожбу, высылали всех нечистых. И что? Скоро получали синюшную хворь. Темный эфир никто не збирал, его стало слишком много, и он проник в человеческую плоть. Люди изошли пятнами, и большинство сгинуло. А представляешь, что будет, если темную ворожбу запретят в Сафарраше или каком-нибудь некняжестве? Или в последнем оставшемся княжестве – Салире?
Песок сквозь пальцы. Под ногтями черная грязь.
– Впрочем, не усердствуй. Темный эфир убивает и жрецов. Медленно... Но если ворожить помногу – плоть очень быстро станет негодной. Состарится и подряхлеет.
– Почему же нас так не любят? Мы же, получается, всех спасаем.
– Любят то, что на вид красиво и сладко на вкус. Благодатные лечат плоть, заволакивают светлым эфиром раны, избавляют от боли. А мы творим, по мнению почти всех, скверные вещи. Толпе и невдомек, что, совершая малое зло, мы избавляем мир от великих несчастий.
– Значит, мы одни страдаем за всех?
– Правильно, дорогуша. Мы изымаем из воздуха частичку темного эфира. Не даем ему слишком уплотниться и вызвать людские бедствия. Но за это мы платим своей плотью. Да, мы жертвуем собой ради всех.
– А нельзя как-то совсем собрать весь темный эфир? Чтобы его вообще не осталось?
– Можно. Наверное. Если есть возможность. Но тогда мироздание рухнет. Темный эфир – не зло, а элемент равновесия. Он разрывает плоть и расширяет вселенную. И его больше, нежели светлого. Так что нарушить баланс легче в пользу темного, слишком мало збирая его.
– А если все же збирать слишком много? Если равновесие таки нарушится в пользу светлого, и его будет куда больше, чем темного?
– На такое у нас людей не хватит, даже если вдруг все станут жрецами. Слишком уж пространство насыщено темным эфиром.
– Ну а если?
– Тогда разрывающий хаос исчезнет. Настанет вечное безмолвие и ничто.
Песок опять весь просыпался.
– Откройте глаза, мой господин.
– Обряд прошел успешно?
– Узнаем менее чем через лето. Если, конечно, вы не будете затягивать.
– Восемь из десяти, все правильно?
– Да, мой господин. Ваши подданные понесут дары три дня. Вы покажете ее с балкона. У вас будет милая и вообще замечательная дочка. Восемь из десяти.
Пятьдесят на пятьдесят.
23
– Ты уверен, что это безопасно? – Илмар озадаченно чесал подбородок.
– Не был бы уверен, не предлагал бы, – ответил Шрай. – Ни нам, ни ей ничто не угрожает.
– Да, это хорошая проверка.
– И отличный шанс убедить ее стать доброй селянкой. Исполнить свое предназначение, родить пятерых-семерых.
– Да, так она может понять, что для нее действительно лучше.
– Вот именно. Если она все запорет или струхнет, то сообразит, наконец, чем в жизни ей следует заняться. – Шрай плотно сжал губы.
– Главное, что это будет ее решение, а не навязанное нами. Она не будет ни о чем сожалеть. И не станет до гроба корить нас.
– Да уж, не повредит свою тонкую душу, – усмехнулся Шрай.
– Самостоятельный выбор. – Илмар задрал голову. Кроны сосен медленно покачивались. – Такое мне нравится.
– Мне даже интересно, как она себя проявит.
– Это точно безопасно? Для нас и для нее?
– Да точно. Иначе я не предлагал бы, – сказал Шрай.
Ками желала провалиться под землю. Или хотя бы стать невидимкой. Жалко ковра у нее уже нет, а то бы накрылась с головой, и никто бы не видел ее лица. Теперь уже не казалось, а совершенно точно на нее все смотрели. Она идет к ручью – не сводят глаз, складывает руки ковшиком и пьет – поглядывают, возвращается – провожают взглядом. Хорошо хоть, народу в такую рань еще мало.
Неудивительно, что все пялятся, она ведь и себя опозорила, и весь Салир. Сидела в луже и ревела. Даже не попробовала что-то сделать, хоть как-то защитить громоптиц. Хотя бы попытаться схватить руку Шрая или вообще укусить. Конечно, остановить его бы не вышло, но все бы видели, как она сражается. Как и положено княжне. А она ревела в луже, как последняя трусиха. Так даже крестьянские дочки не поступают, даже они бы сопротивлялись. Правильно говорил всадницкий десятник, учивший ездить ее верхом. Цыпленок она. И всем здесь это стало известно. Каждый из них мятежник, они борются с Дараганом, ничего не боятся. А она просто трусишка. Не место ей среди них. Возомнила себя храбрым бунтовщиком, решила убить Дарагана, а в итоге даже громоптиц на рубашке спасти не попыталась. Как она такая будет защищать Салир? А еще из-за этого они подумают, что все салирцы – трусы. Но это неправда. Учивший ее стрелять сотник Илмар – смелый, а старшие братья – еще бесстрашнее. Одна она такая в роду получилась.
