Текст книги "Повелитель Грёз (СИ)"

Автор книги: Ferra Geza

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

Такое воинство Ками узреть не предполагала. Всего несколько сотен, у большинства топоры, даже не боевые, а плотницкие. Мечей лишь с пару десятков, да и сталь клинков доверия не вызывает. Луков много, а вот арбалетов насчиталось всего восемь. Доспехи в лучшем случае кожаные, металла нет ни на ком.

– Скоро ты закончишь? – окликнул сзади Шрай.

– Я бы уже давно все сделала, если б девчонка не канючила.

Шрай подошел. Илмар тоже стоял неподалеку и тонким голосом громко беседовал с тремя пехотинцами-топороносцами.

– Тебе следует отучиться ныть, – сказал Шрай. – В семьях землепашцев нытье не приветствуется.

– Я уже говорила, что не пойду в крестьянки, – буркнула Ками.

– Там ты можешь стать счастливой, – заявил Шрай. – Научишься шить, освоишь прялку. Подрастешь, лет так в тринадцать тебе подберут жениха, родишь ему семерых детей или даже больше. Может, повезет, муж тебя и бить особо не будет. А если позволит Заступник, то доживешь до тридцати пяти.

– Нет!

Не желала Ками никаких семерых детей. Они очень противные, когда маленькие. В Салире у нее оставался младший брат, и до своих лет шести он ее невероятно раздражал. Хотя потом с ним даже стало интересно возиться.

– Твое мнение никто и не спрашивает.

– Разрешите мне остаться с вами. Обещаю, я не буду ныть. Я могу показать, как умею стрелять из арбалета.

– А пусть попробует, – предложил Илмар.

– Давай, – махнул рукой Шрай. – Только за потерянные и утопленные болты отвечать тебе.

Когда пришли на стрельбище, ноги Ками подкосились. На похожем, разве что расположенном не в лесу, а во внутреннем дворе замка, казнили салирцев. Прямоугольник, огороженный высоким забором. Здесь, правда, за ним виднелись деревья, а не стены и башня.

– Что, ты уже дрожишь? – усмехнулся Шрай. – Обманула нас о своих выдающихся навыках? Думала, мы не проверим?

– Нет, я сейчас докажу. – Ками теперь уже не была так уверена.

Ей дали легкий охотничий арбалет, пригодный для рябчика, куропатки, зайца и прочей мелкой дичи. Получилось даже самостоятельно взвести тетиву. Ками вложила стрелу и прицелилась.

– Ты левша, что ли? – спросила Пенни.

– Нет, правша, просто у меня ведущий глаз левый.

Взглянуть на обещающее быть забавным зрелище собралось добрых полсотни бойцов. Сначала они громко обсуждали, гоготали, некоторые подбадривали, но едва Ками поднесла арбалет к щеке, все притихли. Только птицы пели. Как и тогда, в замке...

Не удавалось унять сердце. Колотилось быстро, и с каждым ударом подрагивали руки. Мушка летала по всей желто-красной мишени, состоящей из десяти колец.

– Давай уже, – проговорил Шрай. – Закончим это представление. У нас есть дела поважнее.

– Детка, как же ты будешь сражаться за нас? – ласково поинтересовался Илмар. – Ни Кед-Феррешем, ни стражники Дарагана не позволят тебе столько целиться.

"Стражники Дарагана". Дарагана! Вот тебе! Ками нажала на спуск.

Дзинь! Арбалет был шумноват для охоты. Но точен. Десять.

Солдаты загудели. Ками повернулась к ним, из рук в руки передавалась мелочь.

– Однако ж. Теперь докажи, что это не случайность, – попросил Шрай.

Ей дали еще два болта. Первый – в девять, второй в десятку.

– Этот у вас просто не подогнан, – пояснила Ками. – Так бы я тридцать набрала.

– Двадцать девять тоже весьма и весьма, – изрек Илмар.

– Не обольщайся, – сказал Шрай. – Любой из наших арбалетчиков на такой дистанции и такой огромной мишени выбил бы тридцать.

– Это так, – согласился Илмар, – но девочка неплохо справилась. Похоже, ее действительно чему-то да научили.

– Вы позволите остаться мне с вами? – Ками больше спрашивала у Илмара, нежели у Шрая. Но все решал человек с прической-наждачкой и мраморным лицом со шрамом наискосок.

– Это ничего не меняет, – отрезал Шрай. – У нас все равно нет для тебя оружия.

– А из лука ты умеешь? – спросил Илмар. – Сделать для тебя маленький лучок нетрудно. Ты могла бы стрелять отравленными стрелами, тогда бить наповал не обязательно.

– Нет, не умею. – Ками поглаживала ложе арбалета. – Из лука учили только моих братьев. Мне и из арбалета отец не разрешал, но потом плюнул, когда узнал, что я уже занимаюсь.

– Сегодня переночуешь с нами, а завтра я отвезу тебя к твоей новой семье, – сообщил Шрай.

Ками умоляюще заглянула в глаза Илмару, длинноволосый мятежник, кажется, знал ее мысли, как она сама.

– Мы теряем по несколько человек каждую неделю. – Илмар сделал пару шагов и оказался ближе к Ками, чем к Шраю. – Скоро, думаю, арбалет для нее освободиться.

– И ее проткнут в первой же стычке. – Шрай скрестил на груди руки. – Или она вообще бросит оружие и кинется в кусты. Нет, толку от нее не будет. Один вред.

– Я не побегу! – Ками было обидно, что о ней такое считают, и она чуть не заплакала. – Я даже поехала в заложницы к Дарагану! У меня отец спрашивал, согласна ли я! Я могла отказаться, но я поехала!

Шрай сглотнул и сухо проговорил:

– Он бы все равно тебя туда отправил, дура. А если бы ты отказывалась, он бы тебя уговорил, и ты бы даже сочла, что это твое решение. Может, кстати, так и произошло на самом деле.

– Нет! – Ками зарыдала, арбалет выпал из рук. – Я сразу сказала, что сделаю все, что будет нужно. Я хотела помочь, хотела, чтобы он видел, что я сильная. – Она размазывала слезы по щекам.

– Хорошо, мы увидели твое рвение, – произнес Шрай. – Если встретим Карьмина, обязательно ему доложим о твоей храбрости. Скорее всего, в это время ты будешь горбатиться в поле со своими новыми родичами. Или вязать носки на продажу высокородным. Или кормить поросей. Словом, будешь жива. И, наверное, счастлива.

– Тогда я от вас убегу, – запинаясь, проговорила Ками. – От всех убегу.

– Шрай, – обратилась к колючеголовому Пенни, – конечно, девятилетка с арбалетом это чересчур, но я знаю, как она может нам послужить. Девочка, хватит реветь, послушай меня внимательно и ответь честно.

Ками шмыгнула носом.

– Тебя учили читать и писать только по-салирски или по-сафаррашски тоже?

В Салире и Сафарраше говорили на одном языке, разве что выговор отличался, но использовали разную письменность.

– Да, я могу и по-сафаррашски. Знаю все сорок две буквицы.

– Не врешь?

– Нет, я очень хорошо читаю. Научилась даже быстрее дочерей бывших баронов, вместе с которыми меня обучали. Хотя они старше на лето и восемь месяцев!

– Вот, командующий Шрай, а в вашем славном войске читать умеют два с половиной человека. А писать без ошибок – ноль.

– Мне известно о трех умеющих читать, – возразил Шрай.

– Ты что, себя посчитал? – Курносый нос Пенни вздернулся. – Видела я, как ты читаешь. Пол страницы за час, да и то потом выяснилось, что ты все перепутал, и в итоге мы получили меньше зерна, чем могли бы.

– А идея-то неплоха. – Илмар положил руку на плечо Ками. Его женственные пальцы были нежны. – Если погибнут все наши умники, кто же будет читать перехваченные послания? И писать свои? Да даже просто растолковывать обозначения на карте? А так у нас девочка будет. Ты согласна, дитя?

Ками кивнула.

– Похоже, вы твердо взялись. – Шрай оглядел соратников. – Ладно, спорить не стану, уж не великой стратегической ценности решение. Но учтите: кровь дитя останется на ваших сердцах. – И Шрай похромал прочь.

– Хвала вам, что уговорили его. – Ками провожала взглядом спину командующего. – Я буду хорошим солдатом.

– Солдатом, – фыркнула Пенни. – Ты будешь девочкой, которая читает закорючки и иногда их рисует.

Но Ками не слушала и продолжала свое:

– А потом, когда для меня освободиться арбалет, я убью из него Дарагана!

Она сказала так громко, что бойцы, чистящие ножны шагах в двадцати, заржали.

– Не обижайся на них, – сказал Илмар. – Они и не ведают, что когда-нибудь ты действительно убьешь Дарагана.

– А пока арбалет не освободился, и Дараган вынужден подождать, займешься не менее важными делами. – Глаза Пенни смотрели добро. – Прости, читать и писать сейчас нечего, так что поможешь конюху с лошадьми, а вечером почистишь своим соратникам, ну, другим солдатам, сапоги.

– Хорошо. – Ками была счастлива и этому. Всяко лучше, чем жить крестьянкой без возможности когда-нибудь пристрелить Дарагана.

– Покажи руку. – Пенни провела по предплечью. Ками скорчилась, но не пискнула. – Мазь затвердела, теперь можно наконец тебя помыть. А то так и лошади у конюха разбегутся.

– Ладно, но руке ведь будет не сильно больно, когда ее в воду? Может, не стоит?

– Помыться тебе все-таки нужно. Ты грязная и очень воняешь, – сказал Илмар, ласково улыбаясь.

20

На глаз кочевников было всадников четыреста. Пестрая толпа более походила не на войско, а на погонщиков, явившихся на лошадиную ярмарку и еще не разложивших шатер. Ни знамен, ни знаков отличия, ни даже единообразного доспеха, способного сплотить дух разношерстных степняков. Все всадники легкие, Элден не нашел ни стальных лат, ни закованных в броню коней. Зато мечи оказались у всех, кочевник без оружия хуже землепашца. По форме клинков еще не ставших воинами юных господ могли бы обучать иширийской географии. Варвары гуляли всей землей и в первую очередь тащили к себе со всех стран матери Ишири именно мечи. Их насчиталось не менее полутора десятка разновидностей в отряде из нескольких сотен всадников.

Варвары выстроились цепью в три ряда, в один не хватало места на твердой почве меж высоких дюн. На голых грудях кочевников Элден увидел рисунки и символы, но разглядеть с такого расстояния, не менее восьмисот шагов, не удавалось. Ясно только, что среди этих изображений было довольно много не совсем пристойных, потому что степняки показывали на расписные животы, задирали руки, являя недругам узоры на боках и волосатые подмышки, и сопровождали каждое движение гиканьем и пригласительными жестами.

– Ничего, у нас свои рисунки есть, – сказал Сагдар. – Уж Сарой постарался.

Элден на Дыме и вашорец на Ненасытном стояли на гребне крутой дюны, возле края обрыва. Кочевники издалека могли узревать две фигуры. Первую, высокую и тощую на худой клячонке, штормовой ветер развевал волосы всадника, а сам он походил на пугало. И вторую, как бы придавленную в песок, воина, закованного в достойные барона латы, на могучем жеребце. Хотя последнее могли определить разве что самые зоркие.

Сагдар повелел всем стрелкам спускаться и выстраиваться внизу, на твердой земле, откуда прицельно бить куда проще, нежели с осыпающегося песка склонов дюн. Три сотни сорок, солдат в черных кольчугах и черных штанах, белых шлемах с черными перьями, белых сапогах и белых перчатках образовали две линии, два ряда точно попадающих друг между другом зубов. Вторая шеренга будет заряжать, пока первая стреляет, и наоборот. Сафаррашский знаменосец – Элден узнал юного сына влиятельного барона – остался наверху, подле любимого вашорского воеводы и вештакского нечистого жреца, коего он, наверняка, презирал. Мальчишка в тонюсенькой руке держал тисовое древко, а штормовой ветер полоскал сороку с веточкой в клюве. Совсем еще детское лицо баронского сына старалось сохранять невозмутимое выражение, а щуплое тело – непоколебимость, но Элден, да и все тоже, не мог не заметить дрожь в угловатых коленях.

На дюне, возле Сагдара, Элдена и баронского сына, стоял и Холеф. Вот он, конечно, вряд ли что-то чувствовал кроме желания побыстрее наподдать козлопасам, услышать хвалу от воеводы и стать ближе к сотницким нашивкам. Мускулы, казалось, прорвут упругую кожу, такие выпяченные и твердые, что варварская стрела отскочит. Сумрачное древко в руке Холефа уходило вверх на два человеческих роста и заканчивалось чернильной пикой. Если потребуется, знаменосец проткнет им любого врага ордена, и тогда висящее на древке полотнище с кровавой медузой, обращенной куполом к лежащему недругу, полностью покроет труп.

Самих кукол Сагдар оставил немного позади, спрятал за дюнами. Главная задача – проверить в деле стрелков, ну, и показать недалеким варварам благолепие сафаррашского искусства. А демонстрировать было что – усердные послушники светлых храмов под строгим взором богоизбранного достомола Сароя проявили на металле огненных трубок снизошедшую благодать. На грозном оружии переплетались цветы сафаррашских садов, высилась над петлями Аруши башня Первого После, знатные кружились в исполненном любви к властелину танце, землепашцы с песнями во славу повелителя сбирали пшеницу. Не забыли вдохновенные послушники и о предостережении злонамеренным – на некоторых трубках кривыми огрызками торчали семь башен Сад-Вешта, обуреваемые страхом пленные салирцы молили о милосердии, их лица навсегда застыли в поганой гримасе, – вот что случается с теми, кто перешел от омерзительных речей к богопротивным деяниям – стал злонаправленным! Если в душах варваров осталась хоть искорка лучезарного света, они немедленно падут в горьких мольбах.

Но варвары не пали. С их стороны доносились непотребства, знакомые сафаршам и другим культурным иширийцам слова, приправленные ужасным выговором степняков. Ответом стал клич трехсот стрелков: "Непокорным – разорение!" Сорока трепыхалась на ветру, вот-вот сорвется со знамени и принесет несклонившимся голую веточку.

– Душно, – сказал Элден. – И ветер не помогает, слишком сухой и горячий.

Под пеленой плыли тяжелые тучи, а сама она подсвечивалась розовым, редкое явление, слывшее добрым знаком. Пески отсвечивали оранжевым морем с желтоватыми гребнями волн.

– Дождя благодатные не предвещали, к счастью, – ответил Сагдар. – А то бы не получилось испытать стрелков. Фитили бы тушило. Не вспыхнула бы Божья искра.

С высокой дюны, на которой стояли Элден, Сагдар и оба знаменосца, пустыня просматривалась до горизонта. Словно розоватым колпаком, землю покрывала пелена, и пространство под ней казалось обширнее, чем обычно. Элден огляделся вокруг, посмотрел на все четыре стороны мира, и тот вдруг стал больше и воздушнее. Пелена не всегда жестока, иногда она дарит простор. Духота прошла.

Элден вспомнил последние строки старого, хранимого с незапамятных времен детского стишка. Там люди боролись с жарой, исходящей от какой-то небесной лампы. Но у них ничего не получалось.

"Может, нам взять катапульту,

Выстрелить в лампу,

И она разобьется?

Нет, высоко лампа сияет".

А еще там была почему-то голубая пелена. Впрочем, Элден не мог ручаться за достоверность человеческой памяти. Наверняка, все переврали. Да и стишок-то детский, глупый.

"Может, уехать нам стоит,

Но мы уже все под замком.

Жара людей на ужин готовит,

Голубым накрыв колпаком".

Раздумья прервал рой взметнувшихся стрел. Элден было дернул поводья, но Сагдар остановил его руку.

– Не волнуйся, это они так, попугать. Стрелы и до наших солдат не долетят, не то что до нас.

Вашорец оказался прав, наконечники ушли в песок шагах в двухсот перед сафаррашскими стрелками.

– Это им нужно на луга, а не нам. Вот пусть и прорываются, – сказал Сагдар. – Пусть атакуют. Нам-то жрачки надолго хватит. А они вряд ли с собой провизию таскают. И оставили ее точно не в дюнах Саррашвейша, а разбили лагерь где-нибудь в половине дня пути отсюда.

Сагдар поднял левую руку, и стрелки начали заряжать огненные трубки. Снимали с поясов мешочки с пороховой смесью и засыпали ее в канал. Затем вынимали из набедренных колчанов свинцовые шарики и отправляли туда же. Обе линии сафаррашских воинов подготовились к бою.

– А наши дотуда не дострелят? – спросил Элден.

– Нет, слишком далеко. Хотя трубки, конечно, дальнобойнее луков. Так что козлопасам-стрельцам лучше не приближаться. Мы сможем открыть огонь раньше.

Варварские всадники рысью пустились навстречу сафаршам. Били себя по груди и плечам, что-то кричали, все громче и громче. Голоса смешались, и над дюнами понесся нарастающий вой, кочевники перешли на галоп, и Элдену захотелось зажать уши. Песчаная лавина надвигалась.

– Пусть подбегут поближе. – Сагдар стоял с поднятой рукой. – Так надежнее.

Стрелки прислонили заряженные трубки к плечам. Ветер трепал перья на шлемах.

– Огонь! – Сагдар сделал отмашку.

Громыхнуло, и белый дым поднялся из трубок. А упавшие лошади взметнули оранжеватый песок. Будто купались в нем, но то было не наслаждение, а агония.

Варвары не остановились. Выстрелил только один ряд сафаршей, и пока он перезаряжал трубки, огонь открыла задняя линия. Из песчаной лавины вырвало еще с десяток клочьев.

Но она приближалась. Оранжевое одеяло вот-вот накроет сорок. Поймает.

– Огонь! – И покрывало лишилось еще лоскутов.

– Огонь! – Белый дым над первым рядом.

– Огонь! – Уже над вторым.

Лавина резко замедлилась и остановилась на миг. Но тут же рассыпалась на комки, и кочевники беспорядочно ринулись назад, подальше от божественных трубок.

– Продолжайте! – приказал Сагдар. – Стреляйте им в спину!

Элден видел вспышки крови, словно это известная всему Сад-Вешту детская забава, и клюквенный взвар брызжет из туго натянутых, а затем резко пробитых оболочек кишок. Видел тела, медленно клонившиеся к гривам оскалившихся скакунов. Видел мертвую плоть, метавшуюся в седлах, как тряпичная кукла.

"Непокорным – разорение!" – разошлось гулом.

– Штук пятьдесят мы убили, – сказал Сагдар. – Еще несколько таких наскоков, и от них мало что останется.

– Все ожидаемо. – Холеф был расслаблен. Воткнул сумрачное древко в песок, кровавая медуза на треснутом щите реяла над полем битвы. – Интересно, варвары успели рассмотреть благолепные картины сафаррашского искусства? Или все-таки подошли недостаточно близко?

Даже у мальчишки, сафаррашского знаменосца, коленки перестали дрожать. Он держал древко в руке, но все равно сорока парила ниже медузы. Уж слишком длинна чернильная пика стяга Кед-Феррешем.

– Я там приметил немало добрых коней, – произнес Сагдар. – Что-что, а варвары понимают в этом толк. Скажи, жрец, ты можешь поднимать только людей или лошадей тоже?

– Лошадей тоже могу. Но бегать они не будут.

– А-ах, – разочарованно выдохнул вашорец. – Тогда не надо. Что за толк от доброго коня, если он не скачет.

– Ну, повозку тягать смогут.

– Тащить телегу и крестьянская кляча может. Предназначение доброго коня не в этом.

Буря бросила в лицо колкий песок. На трудно определимом расстоянии – вроде близко, но опыт подсказывает, что нет – над пустыней хаотично бродили вихревые столбы, Элдену чудилось, что они живые, и что-то ищут. Не их ли?

Сагдар угадал его мысли:

– Нет, это слишком далеко. Мы в безопасности.

Тяжелые тучи теперь уже не плыли, а бежали почти непрерывным фронтом, как только что по земле неслись кочевники, вздымая облако песка.

И снова Сагдар предвосхитил:

– Нет, я тебе уже говорил. Дождя благодатные не обещали. Как думаешь, в случае вероятного дождя пошли бы мы на бой? Нет конечно! Эти огненные трубки стали бы совершенно бестолковы. У них даже в сухую погоду порой фитили гаснут.

Сбежав на безопасную дистанцию, шагов восемьсот, варвары стали восстанавливать боевой порядок. Элден видел, как их военачальники орут на трусливое отродье, хлещут незадачливых по щекам. Пробегают вдоль первой линии, ускоряются, замедляются, резко разворачиваются. Рука с мечом подымается, конь встает на дыбы.

– Сейчас будет вторая попытка, – сказал Сагдар. – И, скорее всего, последняя. Они тупые, но не сумасшедшие.

Песчаное облако разгонялось. На середине пути, когда стрелки запалили фитили и изготовились в стойке, лавина распалась на восемь комков, словно сквозь сито валунов продралась.

Огонь первой линии, огонь второй. Комки потеряли часть массы, но то были лишь крошки.

– Кривые идиоты, – процедил Сагдар. – По неплотному строю вообще не попадают.

– Они уже близко, – промолвил Элден.

– Они успеют добежать до наших, – заволновался мальчишка знаменосец. – Их всех не перестреляют!

Элден взглянул на Сагдара, тот морщился и держал руку на эфесе.

– Действительно добегут, – подтвердил вашорец.

А стрелки еще и упростили задачу варварам. Когда всадники оказались шагах в ста, вместо того, чтобы вдарить и с такого близкого расстояния нанести существенный урон, сафарши побросали трубки и кинулись к спасительным дюнам. Ведь конники вряд ли быстро взберутся по осыпающемуся на склонах песку.

Брошенные трубки кричали под копытами коней козлопасов. Ужасными воплями разразились уста и властелина, и достомола, и всех верноподданных. Блистательное, исполненное божественной благодати, изображение Дарагана, раздающего пряники сиротам, разломилось надвое. На лице Сароя, вещающего в вершины Предвестника, осталась жуткая вмятина. Прекрасное убранство Сорочьего зала покрылось трещинами. Пляшущие в хороводе крестьяне вообще развалились на три части. Получился какой-то совсем другой танец. Не тот, что задумали сафарши.

– Представляю выражение лица Сароя, – усмехнулся Сагдар, – когда он узнает, что его благолепное искусство пало под копытами варваров.

– Сейчас мы сами падем! – воскликнул Элден.

Стрелки не успели. Всадники нагнали несчастных, и вместе с головами полетели и перья на шлемах сорок. Скучные черно-белые наряды расцвели алым. До дюн не добежал никто.

Один всадник все же попробовал взобраться наверх, к знаменам, жрецу и вражескому воеводе. Нежданно оказался уже в пяти шагах от сафаррашского знаменосца, мальчишка бросил сорочий стяг и побежал, заплетаясь в собственных ногах. Сагдар соскочил с Ненасытного, бросился на обнажившего гнилые зубы кочевника. Неизвестно, как бы получилось, если бы у самого гребня варварский конь не поскользнулся на съезжавшем песке. Наездник вылетел с седла вперед и очутился на четвереньках прямо перед Сагдаром. Злобный оскал превратился в недоумение, и меч вашорца прошел сквозь рисунки-обереги на лице степняка и вышел из затылка.

Сагдар вытер клинок о голую спину кочевника и двинулся на мальчишку.

– Как ты посмел бросить свое знамя?!

– Я... я... – Сагдар ударил мальчишку клинком плашмя, из виска потек кровавый ручеек, спускался по щеке и по каплям падал на песок. Элдену почудилось, что на песке выросли маленькие маки. Снова стало душно.

Расправившись со стрелками, всадники немного отошли и стали дожидаться своих конных лучников. Теперь им ничто не угрожало, могли приблизиться и обрушить на дюны рой стрел. Либо убить знаменосцев, воеводу и жреца, либо заставить спуститься себе на потребу.

– Сейчас они нас расстреляют, – вымолвил Элден.

– Не расстреляют, – отмахнулся Сагдар и сказал Холефу:

– Давай.

Холеф вынул древко из песка и поднял над собой знамя Кед-Феррешем. Кровавая медуза трепыхалась под тяжелыми тучами.

Спрятанные куклы показались из-за холма, быстро дошли до дюны, где стояли Элден и остальные и, не останавливаясь, черными силуэтами по обе стороны миновали их. Легкой поступью начали спускаться по склону, мелкие камешки поскользили за ними.

– Иногда мне так и хочется привязать на кончики их капюшонов колокольчики, – произнес Сагдар. – Чтобы все слышали о приближении Кед-Феррешем. Правда, было бы смешно и вообще замечательно?

Элден не находил в этом ничего замечательного и тем более смешного.

Восемьдесят кукол выстроились внизу десятью группами по восемь штук. Повернулись боком, выставили вперед сумрачные клинки.

Десять черных расчесок.

Метавшиеся капюшоны говорили о буре. В остальном Кед-Феррешем были недвижимы, замерли. Песочная пыль покрыла туго обтянутые сумрачной сталью бедра, осела на тесных сапогах, осыпалась с кукольных узких плеч.

Степняки снова собрались в боевой порядок и изготовились к нападению. Кони тронулись на кукол, ускоряясь с каждым шагом.

– Что они делают? – спросил Холеф. – Они что, не знают?

Сагдар захохотал:

– Эти... эти варвары еще глупее, чем все считают! Выходят из своих степей только чтобы пограбить и не ведают ничего об окружающем мире! – От смеха у Сагдара проступили слезы. – Ой, хе-хе! Это же надо быть такими идиотами!

Огромная сплошная лавина мчалась на кукол. Вот-вот проглотит и размелет. Но шагов за десять до Кед-Феррешем из лавины вдруг вперед начали выпадать всадники, словно она их выплевывала. Кони учуяли дух сумрачной стали, попытались мигом остановиться, но инерция толкала их вперед, они падали и ломали кости. Наездники вылетали из седел, их заваливало бегущими и падающими сзади. Лавина исчезла. Вывернула и исторгнула саму себя.

Сагдар вознес обе руки, указывая пальцами в небо. И, не сгибая, медленно опустил, задав направление вперед.

Куклы ринулись на колыхавшуюся после мясорубки массу, капюшоны змеями метнулись за ними. Кони заплакали. Сумрачные клинки вонзались в плоть, кровь вскипала и брызгала на доспех, чернильный дым сразу же разносился ветром. У кого при падении уцелели кости пытался сбежать, но пешему не уйти от Кед-Феррешем. Куклы догоняли, легким движением рубили пополам лишенные брони туловища, хватали за ноги пытавшихся уползти и рассекали от плеча до паха. Кони хрипели, на ноздрях пузырилась пена, куклы одним махом сносили лошадиные головы. Некоторые варвары, моля о пощаде, падали перед Кед-Феррешем на колени, тогда клинок входил в рот, нутро вскипало, и глаза взрывались, оплескивая слизью песок. Один степняк сумел добежать до дюны, тогда его пригвоздили к склону, как бабочку к дощечке, жар в крови нарастал, кочевник, поднимая клубы пыли, все быстрее и быстрее сучил по песку руками и ногами, как водит лапками проткнутое насекомое, и, скрючившись, отдал душу своему степному богу.

– Мы победили, – объявил Холеф. – И никто не ушел.

– Пойдем посмотрим, – приказал Сагдар. – Оценим результаты.

Они спустились. Вечерело, и пелена из розовой стала ярко-красной, окрасив дюны Саррашвейша багрянцем. Куклы так и замерли на тех местах, где расправились с последней своей жертвой. Воткнули клинки в песок и скрестили пальцы на гардах. Снова, как и перед боем, лишь капюшоны веяли на ветру. Элден проходил меж застывших черным на кровавом фоне пелены силуэтов и заглядывал куклам в лица. Взгляд Кед-Феррешем как всегда был бездумный с оттенком изумления.

Тела сафаршей и трупы кочевников валялись вперемешку. Стрелки были просто разрублены и раскроены, а плоть варваров еще и обуглилась.

– Мы потеряли двоих Кед-Феррешем, – сказал Холеф. – Вот один, а вон второй – лежит на склоне.

– Это небоевые потери, – ответил Сагдар. – Я все видел. Тот, что на склоне, поскользнулся, когда спускался, да так неудачно, что свернул шею. А вот этого случайно в неразберихе зарубил свой же, другой Кед-Феррешем.

– А вот наши стрелки все погибли, – покачал головой баронский сын. Он понуро тащил сорочье знамя, ручеек крови на щеке мальчишки уже засох.

– Да, не слишком эффективным оказалось оружие, – признал Сагдар. – Криворукие идиоты. Как лупить по толпе, по плотному строю, так нормально, а как потребовалось бить прицельно, так почти все мимо. Не прошли они испытание.

– Нужно всех обыскать, – проговорил Холеф. – Я знаю, у кочевников может водиться добрая сталь. От ножика для скобления бараньих косточек я бы не отказался.

Посреди поля побоища, там, где трупов валялось более всего, Холеф воткнул в багряный песок сумрачное древко. Кровь под ним зашипела и испарилась, поднимаясь клубами к вознесшейся медузе.

Сагдар проходил мимо павших стрелков и, пиная безжизненные тела, передразнивал достомола:

– Искра! Божья искра!

Элден поднял меч павшего Кед-Феррешем. Повертел в руках, вес вообще не чувствовался. Сумрачная сталь – самое легкое твердое вещество. Протер большим пальцем белесую медузу на яблоке, задумавшись, провел ногтем по борозде в клинке. Поскреб, на черном сплаве не осталось ни царапины. Интересно, кто же все-таки прав, учившие его толкователи, уверявшие, что души обращенных в Кед-Феррешем испытывают невообразимую муку, или орденцы, говорящие, что души чувствуют ничто? А может, они ощущают и то, и другое? Но как можно ощущать ничто? И как ничто может быть мукой? Может, мука – это не когда чувствуешь ничто, а когда просто знаешь, что оно есть? Когда знаешь, что внутри тебя ничто?

Элден бросает меч в воздух. Легкий, кувыркается на ветру, на миг плашмя застывает в верхней точке. И, повернувшись острием вниз, так непоколебимо и падает. Меч по гарду уходит в песок, кинув в медузу на яблоке пыльную горсть.

21

Вода в бочке плескалась и пенилась, когда Ками извивалась от щекотки. Длинной щеткой Пенни водила по спине, шее, плечам, животу и вообще везде. Давила сильно, чтобы вся многомесячная грязь отстала, Ками порой вскрикивала и с головой бултыхалась в мыльную воду.

Сначала она совершенно не хотела раздеваться и лезть в бочку, потому что вода показалась ей горячей. Тогда Пенни, призвав на помощь тетушку Мин, засунула ее туда силой, а когда Ками попыталась выскочить, положила руки на плечи и окунула. Ками снова попробовала улизнуть и очутилась под водой еще раз. А потом и смысл выбираться пропал, так как тетушка Мин унесла нагло сорванный с нее княжеский наряд. Пенни стала ее намывать, и очень скоро вода перестала казаться горячей и стала даже вовсе холодной. Ками требовала и требовала подливать черпаком еще кипятка, да поболее!

Бочка стояла в сарае, и отсюда хорошо слышались разговоры стоящих снаружи возле двери мятежников. Они травили друг другу анекдоты, но большую их часть Ками не находила смешными. В некоторых она к тому же понимала не все слова. А порой, где-то через каждые две байки, Пенни закрывала ей уши, а то и совсем опускала под воду.

В заключение Пенни вылила на волосы мыльную жижу, взлохматила их и сполоснула из черпака. Потом разрешила вылезти из бочки, насухо вытерла и причесала.

– Вот, теперь ты похоже на человеческое дитя. – Пенни глядела добрыми глазами и орудовала гребешком. – А вот тебе и подарок.

Вернулась тетушка Мин, а в руке она держала отстиранный княжеский наряд! Ками бросилась к ней и, выразив хвалу, надела брючки и рубашку. Сиреневые и голубые громоптицы стали прямо такими же, как когда ее провожал отец. Взмахнув крыльями, кружились на груди, к животу тянулись их хвосты, на бедрах планировали перья. А на рукавах переплетались ленты салирских трав, без цветов, но с изумительными резными листьями и завитушками стеблей. Ками не могла насмотреться на громоптиц, захватив пальцами рубашку на груди, вывернула ткань наверх и, опустив голову, любовалась.

– Какую тебе прическу сделать? – спросила Пенни. – Две косички, одну?

– Лучше две.

Когда все было готово, Ками вышла из сарая и вдохнула полной грудью лесной воздух, лагерь бунтовщики разбили в самой что ни на есть глуши. После дождя листва пахла особенно вкусно, аромат даже пощекотал ноздри, и Ками чихнула. Стоявшие возле двери солдаты пожелали ей не проглотить темный эфир. Еще утром она познакомилась с самым младшим из мятежников. Мальчишка, его звали Сеймур, несмотря на свои четырнадцать лет весьма недурно владел мечом, она сама видела на тренировочном ристалище. Впервые узрев ее чистую и в отстиранном княжеском наряде, он встал на колено и поприветствовал свою госпожу. На это она ответила, что он идиот, и юный мечник рассмеялся.