Текст книги "Повелитель Грёз (СИ)"

Автор книги: Ferra Geza

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

– Такие скачки мне по душе, – произнес Сагдар. – А можно сделать ставку?

– И что же ты хочешь поставить?

– Не что, а кого. Ненасытного. Если я проиграю, при всех передам его в ваше владение.

– А если выиграешь?

– Тогда заберу у вас того гнедого, забыл, как его.

– Не знаю, что за лошадь ты имеешь в виду, но я распоряжусь. Победишь – мой конюх тебе отдаст.

– Я назову его Саррашвейшем. В честь моей победы при дюнах.

Дараган повернулся к Эр-Вейну:

– Но замок ты получишь, только если привезешь ее живой? Ты понял? И Дираиша это тоже касается. – Дараган поерзал. – Да, забавно. Кто же раньше? Дираиш – Карьмина и сыновей, или твои лазучары, Эр-Вейн, – девчонку?

– Я ставлю на Эр-Вейна, – сказал Сагдар.

26

Всю ночь Ками проспала в обнимку с арбалетом. Тот мощный, из которого она убила Кед-Феррешем, забрали, но взамен разрешили взять себе навсегда легкий охотничий. Шрай не желал давать и его, однако Илмар настоял, заявив, что дитя заслужило игрушку. Теперь Ками чувствовала себя настоящим мятежником. Вначале она попыталась лечь калачиком, обхватив оружие – а не игрушку! – руками и ногами. Получалось удобно, но разодранным коленкам становилось больно при каждом касании арбалета. Она почти что засыпала, а потом резкий укол и жжение начисто прогоняли сон. Ноги пришлось вытянуть, а руками еще крепче обнять деревянное ложе. Прижавшись щекой к арбалетному плечу, она наконец заснула, а утром, едва вышла за порог и направилась к ручью попить, поймала на себе смешливые взгляды. Ками не могла сообразить почему, ведь она застрелила Кед-Феррешем, и это знают все, но потом подозвал Дроми и сказал, что через всю щеку у нее отпечаталась красная полоса с нехитрыми узорами поверхности арбалетного плеча.

Ками заметила оживление в лагере. Мятежники набивали мешки и котомки, наваливали ящики, корзины и прочий скарб на телеги. Затем увидела, как разбирают навес, под которым они все спали.

– Мы что, уезжаем? – спросила Ками у Пенни.

– Да, собирайся. Конечно, если тебе есть, что собирать.

– Не-а. – Ками, зевая, мотнула головой.

– Полезай тогда на телегу, скоро уже поедем.

– Куда?

– Прочь от Сафарраша. Подальше отсюда.

Ками опешила. Как это прочь? Они же мятежники и воюют с Сафаррашскими солдатами. Охотятся на сорок. А так получается какое-то бегство. И еще... Если они уезжают, как же она убьет Дарагана?

Шрай с Илмаром грузили на телегу мешки с зерном, и Ками направилась туда. Нужно все выяснить у командующего.

– Почему мы уезжаем из Сафарраша?

– Потому что опасно долго оставаться на одном месте. – Шрай даже не обернулся на нее.

– И как же наша борьба? Мы же мятежники!

– Да, особенно ты.

Ками не расставалась с арбалетом, а теперь сжала его еще крепче.

– Милая, пойми, – сказал Илмар, – если долго сидеть на одном месте, нас вычислят, и придет карательный отряд. Всех нас перебьют либо угонят в рабство. И ты снова попадешь в неволю к Дарагану.

– Не попаду, – пробормотала Ками. – Я убью его.

Шрай повернулся к ней.

– О, да я вижу, ты вооружена. Тогда да, убьешь.

– Может, мы еще и вернемся сюда, – обнадежил Илмар.

– Зачем уезжать совсем? Почему просто не переехать на другое место?

– Потому что скоро с твоим Салиром будет кончено, – предрек Шрай, – и все эти сафаррашские орды придут сюда. А еще Сагдар возвратился из похода в Саррашвейш и Сад-Вешт.

Последние слова Ками уже не слышала.

– С Салиром не будет кончено. – Пальцы побелели на ложе. – Не будет!

– Милая...

Во всем теле стало горячо, и Ками не могла устоять на месте. Ей нужно в Салир... Или оставаться здесь и сражаться. Но не ехать же непонятно куда!

– Куда мы поедем?!

– Спрячемся пока. Затаимся и оценим обстановку.

Ками захотелось убежать от всех этих так называемых мятежников. Пока салирцы бьются и умирают, она будет прятаться!

– Вы никакие не мятежники! Вы меня обманули! – Ками задыхалась. – Вы просто разбойники... Грабите амбары, а потом прячетесь... И меня заставили... Вам на всех наплевать, и на сорок, и на Дарагана... Я думала, вы мятежники, а вы просто бандиты! – Ками пустилась прочь.

Сжав оружие, она бежала и оглядывалась. Никто за ней не бросался, конечно, этим разбойникам важнее побыстрее убраться отсюда, пока не пришла стража, а никакие не карательные отряды. Шрай ведь похож на каторжника, как она раньше не догадалась. Молодой, но уже седой, еще хромой, и шрам этот через все лицо. К тому же постоянно на нее огрызается, может, и на каторгу попал за то, что с какой-нибудь девочкой что-то сделал. Ками вспомнила про плащ мертвой девочки.

Она почти добежала до ручья, когда увидела, что за ней все-таки кинулись. Это был Илмар.

– Остановись, глупая!

Она не остановилась. Но Илмар бежал так быстро, такими широкими скачками... Ками перебирала ногами, как могла, казалось, что земля лентой уходит назад, а Илмар так редко отталкивался и все равно догонял. И ему осталось до нее всего пара таких размашистых прыжков. Если бы Ками была громоптицей, она бы сейчас взлетела и спаслась, а так она только упала.

Илмар сел над ней, выдернул из рук арбалет, достал веревку и связал ноги. Ками не сопротивлялась и не плакала. Ей сразу как-то все стало не важно. Опустошение и тупая боль в сердце. Он взвалил ее на плечо и понес к телеге мимо ухмыляющегося Шрая.

Первые час-полтора дороги она молчала. Ей дали яблоко, она съела и кинула огрызком в Шрая. Промазала, слишком далеко он сидел. Потом затекли ноги и пришлось подать голос, попросить развязать или хотя бы ослабить.

– Что, не умеешь терпеть неудобства, мятежница? – спросил Шрай.

– Если не хочешь, не развязывай. Я плакать не буду.

– Да ладно? А я вижу, слезки-то на глазах уже появились.

Ками отвернулась.

– Хорошо, я развяжу, но если попробуешь сбежать еще раз, поедешь в мешке. Поняла?

– Да, – буркнула Ками. Шрай резал веревки на ногах, а она глядела на свою перешитую рубашку, на бесформенную размазню, что теперь красовалась вместо громоптиц.

– Если будет возможность, мы туда вернемся, – сказал Илмар. Он сидел напротив, и его трясло и мотало, когда колесо под ним бухало в ямы и по колдобинам.

– Не ври. Никуда мы не вернемся. Я не такая глупая.

– Он не врет. – Пенни подсела к Ками. – У нас так уже часто бывало, что мы уезжали, а потом возвращались. Два раза на одном месте каратели обычно не ищут.

– Ты хотела сказать "стражники".

– Вот дура. – Шрай покончил с веревкой. – Раз уж так, давай я тебе объясню.

Ноги онемели, кололо в пальцах. Ками сняла изувеченные княжеские башмаки и принялась массировать ступни.

– Ты полагаешь, все как в твоих глупых сказках? – начал Шрай. – Где доблестный богатырь сечет головы всем подряд чудовищам, а рать из десяти молодцев дает пинка тысячному войску?

Ками давно не читала таких сказок. Последний раз лет в шесть, и то там все плохо кончилось – ведьма заколдовала возлюбленную богатыря, и та навеки превратилась в камень.

– Так вот, в жизни все не так, как в твоих книжках.

Откуда он знает, о чем пишут в книжках, подумала Ками. Он же читать не умеет толком.

– Тебе уже говорили, что мы вынуждены выживать, а не сражаться. Если мы не будем осторожны – сгинем, не пройдет и месяца. Открытая война для нас смерть. Когда есть возможность, мы всегда нападаем на сорок. Всегда. Но иногда приходится отсиживаться неделями, скрываться в лесах, пополнять запасы, решать, где раздобыть оружие. Да людей новых набрать, в конце концов. И силы всегда будут неравны. Мы никогда не сможем захватить ни укрепленный острог, ни тем более замок.

– Так зачем тогда вы все это делаете? Если это бессмысленно. – Ками покончила со ступнями и теперь глядела на Шрая. Так и подмывало стукнуть его.

– Кто тебе сказал, что бессмысленно? Знаешь, сколько в Сафарраше отрядов, подобных нашему? Да не только в Сафарраше, по всей Ишири? Сотни. И когда наступит момент слабости властелина или его преемников, мы выступим. Не напрямую, конечно. Мы храним в себе ростки, что распустятся в новом мире, когда падет старый. Поэтому нам так важно не сгинуть, выжить. А борьба – сейчас дело второстепенное. Все равно нам не победить. Из этой сотни отрядов, я уверен, почти каждый день какой-нибудь да гибнет. Но создаются новые, и их число увеличивается. Мы закладываем крепкий фундамент будущего. Мы будем строить новую Ишири, новый мир. Едва рухнет старый.

Ками потупилась. Значит, все уже решено. Они не вмешаются, все и дальше пойдет своим чередом. Салир падет, ее семью убьют, потом и сам Дараган сдохнет. Затем появятся новые властелины, будут карать новых некнязей. Она тоже умрет, а вместо нее родятся другие некняжны. И так будет, пока что-то в этом механизме, в этой мельнице не сломается, и она не остановится. Тогда вот они и вмешаются. А, может, эти крылья мельницы и вовсе никогда не замрут. Ветер же вечен. Так все и будет идти своим чередом.

– Что ты так посерьезнела? – спросила Пенни. – Уж и на дитя-то не похожа. Измученная жизнью старая дама.

– А зачем вы все здесь? Почему пришли сюда? Почему стали... – Ками и слово-то подобрать не могла.

– Мятежниками? – Пенни улыбнулась. – Называй уж так, как все нас зовут. У каждого здесь своя причина. И просто так обычно ничего не рассказывают. Тебе либо ничего не ответят, либо солгут. Когда человек уже тут долго, он начинает говорить. Особенно после свидания со смертью и чудесного спасения. Ежели оно случилось, конечно. И ему тоже постепенно начинают отвечать и говорить о себе правду.

– Про меня вы все знаете, – развела руками Ками.

– Так уж и все, милая? – Илмар смотрел веселым и пристальным взглядом.

– Мне кажется, все. Я ничего не скрывала.

– А если мы не знаем того, что ты и сама про себя не знаешь?

Ками пожала плечами.

Они въехали в лес, темный и поросший мхом, с низкими сводами веток над дорогой. На табличке Ками прочитала: "Шаловливый лес". Несмотря на название, смешно не стало. По легенде именно сюда после Второго Раскола и четвертования Забытого сбежали Шестеро. Болтают, что до сих пор где-то тут в чащобе живут их потомки и продолжают опыты своих пращуров. И когда-нибудь научатся обращать в Кед-Феррешем без сумрачной стали.

– Ты в это веришь? – Илмар угадал ее мысли. Впрочем, это было несложно.

– Думаю, все это лишь байки. – Ками попыталась проговорить твердо. Хотя ей приходилось как-то не по себе.

– А я вот допускаю такое.

– Ересь все это, – отрезал Шрай.

– Потому что ты не хочешь, чтобы оказалось правдой, – возразил Илмар. – Но от твоего желания ничего не зависит.

Ками бы тоже не хотела. Орденцы твердят, что души обращенных не мучаются, и, вообще, быть Кед-Феррешем – благо. Никакой боли, сомнений, грусти. Но она бы такого не пожелала. Хоть Ками и переживала все время по любому поводу: что выглядит трусишкой, что не может помочь салирцам, что нельзя помыться, что надо вычистить измазанный соплями рукав плаща, что не всегда можно найти разлапистые кустики, где бы ее никто не видел, что Шрай зарезал громоптиц, что о ней думает Сеймур... И дома она тоже часто волновалась из-за всякого. Однако за тревогами всегда приходила радость. А к Кед-Феррешем она уже никогда не придет. Нет, Ками не хотела бы стать Кед-Феррешем.

Никакой грусти – и никакой радости. Никакой боли. И никакой воли.

С едущих впереди телег послышался шум. Шрай сперва не обращал внимания, но затем направился туда узнать, в чем дело. Ками видела, как ему указывают в заросли и что-то говорят. Все напряглись. Илмар приказал сидеть ей на месте и с Пенни пошел ко всем. Они напряженно вглядывались за деревья, а потом достали оружие.

Что же там? Ками привстала и пробежала глазами по стволам, широким и поросшим мхом. Обнаженные корни, петлящиеся и выгрызающие землю. Где-то в пятидесяти шагах отсюда за деревьями что-то мелькнуло. Ками проследила, но в том месте больше ничего не появилось. Тогда она перевела взгляд на деревья поближе и уже увидела отчетливо.

Темные фигуры проносились от ствола к стволу. Прятались за ними и выбегали снова. И каждый раз появлялись ближе. А за фигурами метались капюшоны, длинные и остроконечные.

– Арбалет! – закричала Ками. – Киньте мне арбалет!

Дроми бросил сначала арбалет, а затем и колчан. Ками насчитала семь болтов, и один сразу же зарядила. Целилась, но Кед-Феррешем такие быстрые, а по движущимся мишеням она вообще никогда не стреляла. Да и от дерева к дереву проносятся они за пару мгновений. С телеги впереди стреляли лучники, но никто не попал. Четыре стрелы вошли в стволы, одна срикошетила от корня и, кружась, улетела в траву, еще две улетели далеко, и Ками не видела, во что они воткнулись.

"Сейчас на нас выскочат!" – вспыхнуло в голове.

Пять кукол рванули из-за деревьев на телегу впереди. А там ведь у многих лишь плотницкие топоры... Ками наблюдала, как Эшван коротким мечом бьется с куклой, у той за движениями головы следовал капюшон, а у ширихагца – длинные волосы с вплетенными васильками и горицветами. Шрай взмок, и белый мрамор лица порозовел, командующий теснил одного из Кед-Феррешем. Другой прижал Дроми к телеге и, наверное, убил бы, если бы лошади не учуяли сумрачную сталь и не кинулись, увлеча повозку за собой и освободив Дроми пространство. Ками наводила арбалет, но выстрелить не могла, боялась зацепить своих. Все очень быстро.

Мушка меняла куклы, найти бы такую, возле которой никто не кружит. Но таковых не было. Шрай отсек своему три пальца, и Кед-Феррешем, сверкнув медузой на яблоке, переложил меч в другую руку. Ками видела, что некоторых убивают, но сразу отводила глаза. Сеймур и еще кто-то – она не помнила имя – вдвоем бились против одной куклы. Хорошо, что Сеймур не один.

Илмар убил своего, проткнул мечом шею и вторым ударом снес голову. Ками взвизгнула и подпрыгнула. Он бросился на помощь Пенни, у той шел вялый позиционный бой. Ками посчитала: у этой телеги четыре Кед-Феррешем против семерых мятежников – Шрая, Илмара, Пенни, Дроми, Эшвана и с неизвестным именем, который помогал Сеймуру. Надо будет потом обязательно узнать, как его зовут, и извиниться. Шрай один на один, остальные по двое на куклу. И еще наверняка на других повозках тоже бои, караван ведь растянулся, отсюда не видать. Только она стоит в сторонке.

Ками вылезла с телеги и, крадучись, стала приближаться, держа арбалет у щеки. Шрай крикнул ей убираться, она уж хотела грубо ответить, как в это мгновение Кед-Феррешем Шрая кинулся на нее. Ками вскрикнула и выстрелила, болт попал в землю под корнями. Резко извернулась и рванула с дороги в лес. Если она от Илмара не сбежала, как спастись сейчас? Только оказаться там, куда Кед-Феррешем не доберется! И Ками прыгнула, как ей казалось, с высокого обрыва в реку – они долго вдоль нее ехали – однако выяснилось, что это просто крутой склон, а река – у подножия.

Ками катилась и билась плечами, лбом, губами, подскакивала на кочках, тормозилась о выбоины и борозды, но арбалет с колчаном из рук не выпускала. Так и шлепнулась в овраг у реки, вспахав носом песок. Вскочила и, зарядив арбалет, спряталась у склона оврага, прижалась к сырой глине. Вот-вот он придет.

Нельзя дать ему спрыгнуть в овраг, ведь тогда если она не поразит наповал, Кед-Феррешем успеет рассечь ее надвое ответным ударом. Надо попробовать сделать так, чтобы в случае ранения куклы была возможность убежать. Нужно не позволить ей очутиться на расстоянии удара.

Ками села у склона и направила арбалет вверх, в грязно-молочную пелену. Прежде, чем спрыгнуть в овраг, Кед-Феррешем остановится у обрыва, вытянется и осторожно заглянет вниз. Тут-то она и выстрелит. Кожа на коленках содралась вместе с тканью брючек, на правую щеку словно положили что-то тяжелое, локоть десницы горел. Ками это не заботило. Вот-вот появится.

Из-за кромки склона на безжизненную пелену надвигался черный силуэт. Капюшон, сморщенный лоб – видимо, при жизни умный человек был – и тупые глаза. Огромные и бессмысленные заслонили полнеба. Ками выстрелила и сразу же, вскочив, кинулась в сторону. Кукла подернулась у края оврага, попыталась вытащить болт из глаза, уронила меч. Хорошо, что Ками отбежала, а то этот меч свалился бы на нее. Вслед за оружием в овраг рухнул и Кед-Феррешем. Мертвый.

Ками приблизилась и взяла меч. Не ожидала, что такой легкий, поднимая, не рассчитала силу и чуть не рассадила лоб. Выдохнула. Держала обеими руками, медленно водила по воздуху. Сумрачный клинок не бликовал и вообще никак не играл со светом. Она подошла к дереву, взмахнула неловко, но все равно обрубила довольно толстую ветку. Убрала левую руку, меч Кед-Феррешем без труда удерживался и одной. Ками поделала невразумительные выпады, она понимала, что владению мечом ей нужно учиться. И с таким легким она вполне могла бы управляться. Надо только заплавить медузу и вычеканить громоптицу.

– Эй, ты что творишь?! – Шрай спускался по склону. – Брось его!

– Он мой! – Ками перекладывала меч из руки в руку. – Я его добыла в бою!

– Я думал, тебя уж убили, но, похоже, ты прикончишь сама себя. – Шрай дошел до обрыва и спрыгнул к ней. – Ты знаешь, что произойдет, если порежешься?!

– Знаю, конечно, что я глупая совсем. Кровь вскипит.

– Вот именно. И, судя по твоим мастерским движениям, это случится скоро!

– Я могла бы научиться! Сеймур не откажется позаниматься со мной. Я ведь читать его учу.

– Что?! Ты вообще представляешь, сколько этому надо учиться?! Я же говорил, ты начиталась своих глупых сказок. Это лишь там после пары месяцев занятий – и то много! – врагов кладут толпами. В лучшем случае ты лет через пять будешь на уровне какого-нибудь баронского отрока. А с взрослым мужчиной не сравняешься никогда.

– Но Сеймур же научился! Я видела, как он фехтует! И видела, какой он быстрый, мы говорили перед сном, и он резко приблизился, а потом обратно... Ну, на спор. А ему всего четырнадцать!

– Твой Сеймур слабее каждого из нас. Ему самому еще учиться и учиться. Давай сюда. – Шрай протянул руку. Губы сжались, мрамор застыл.

– Но он мой!

– Давай сюда. А то по башке получишь.

– Я его заслужила!

Шрай шагнул и выхватил у нее меч, одновременно отвесив такую оплеуху, что Ками шлепнулась на живот. Так она и наблюдала, как ее меч полетел в реку и, неслышно плеснув водой, сгинул.

27

Элден негодовал в бессмысленной злобе, смешанной со стыдом и унижением. Он никогда не переставал считать себя здесь лишь рабом, однако случившееся стало для него откровением. А ведь Сагдар даже предлагал быть на его стороне, подчеркивал ценность такого жреца в своих рядах. Элден понимал, что ни о каком подобии равенства не стоит и грезить, но надеялся, что уж вашорец-то видит в нем не раба. Воевода и разговаривал с ним, как с достойным господином, и позволял ступать подле себя. А в итоге получилось вот так. Слишком большую часть жизни Элден провел в храме, вырос и возмужал в отгороженной от мира святыне, может, потому и не научился толком читать людей, слышать за словами скрытые намерения. Право, ему легче обращаться с мертвецами, вот в них уж не сыщешь хитрости и коварства. Правда, и души там не обнаружится.

Больнее всего Элдену приходилось от того, что все видела Эми. А он еще утешал ее, обещал, что защитит. Пересадил к себе, не сделал бы – в нее бы камень не попал. Как он ее защитит, если и себя защитить не может? И что она теперь подумает? Его посчитает ничтожеством – что, впрочем, так и есть – и, что гораздо хуже, будет в страхе за себя. Для него все потеряно, он нижайший из нижайших, зато теперь появилась цель – нужно спасти Эми и дать ей шанс. Как ее отец когда-то предоставил возможность обрести счастье ему. Для этого сперва нужно оградить ее от нижнего града, от этой смрадной трясины и рассадника сломанных судеб. Все-таки есть человек – а человек ли? – кому он полезен. Кто не захочет терять ценную игрушку. Пока не захочет.

Он направился к Урашу, а прежде выполнил взятое на себя бремя – поднял тридцать мертвецов и передал труповозам, теперь их приходило несколько. Добросовестное следование договору должно помочь в предстоящем разговоре со стервятником. Нужно попросить у него – нет, потребовать! – угол в замке для Эми. А если откажет... Элден всерьез был готов в таком случае схватить и выбросить грифа в окно.

Элден беспрепятственно вошел в башню Болей и поднялся по лестнице. Стражники, конечно, знали, что он оказывает их хозяину ценную услугу, и раздвигали алебарды без вопросов. Он не застал Ураша на предпоследнем этаже, где хранитель обыкновенно работал, и спустился двумя маршами ниже, где стервятник жил.

Ураш, кажется, предполагал, что Элден придет, и слуги расступились еще до того, как гость поведал о своих намерениях.

Жилище хранителя было мягким и теплым. Ковры, гобелены, воздушные перины. На стенах трехсвечные светильники, а между ними – ниши, в коих замерли Кед-Феррешем. В отличие от кукол Сорочьего зала – вооруженные, Ураш не опасался своих марионеток. Сам стервятник сидел у камина в кресле-качалке. Возле него стояло еще такое же, пустое, а над очагом парила кровавая медуза.

– Заходи, друг мой. – Ураш даже не обернулся. И так безошибочно определил, кто за ним.

– Я исполняю наш договор. Сегодня увезли тридцать трупов. Свеженьких, с пылу с жару.

– Да-да, я знаю. Кед-Феррешем счастливы иметь такого друга. Повторяю, мы считаем тебя союзником. Что стоишь? Иди сюда, садись рядом. Я уж все подготовил.

Элден устало вложил плоть в кресло. Удобно.

– Меня уже кое-кто желал видеть в союзниках.

– Мне все известно. Сагдар – глупый солдафон, он не умеет ценить друзей. А я умею. И никогда не поступлю подобным образом. – Ураш не отводил пронзительные глазки от пламени. – Для меня ты гораздо выше большинства этих никчемных обывателей и лизоблюдов.

– Я рад. – Элден не верил ни слову, но что делать. И отказаться от сотрудничества он не в силах, а теперь еще и самому услуга от хранителя потребовалась. – У меня есть к тебе просьба, Ураш. Если мы действительно союзники, думаю, тебя не затруднит такая мелочь.

– Ты привез из Сад-Вешта подружку, мне доложили. А еще, говоря между нами, сообщили, что она весьма мила. Ты хочешь, чтобы Кед-Феррешем приютили ее?

– Да. Только не приютили, а дали ей собственный угол.

– Ну, это одно и то же. – Ураш повернулся к Элдену, подставив под свет изуродованную щеку. Пламя сбоку делало наполовину испещренную шрамами и оспинами крохотную головку еще ужаснее. – Твоя просьба справедлива. Мы согласны.

Вероятно, выкидывать в окно грифа не придется. Хотя сотрудничество с медузой добра не сулит.

– Что ты так недружелюбно глядишь на наше знамя?

– Не по нраву мне ваши жизненные маяки.

– Отчего же? Знаю, многие неверно растолковывают наши трактаты и поступки, ритуалы и символы. Вот взять наше знамя. Что только не доводилось о нем слышать, какие же бредни несут порой... На самом деле все относительно наших убеждений можно выяснить из трактатов почивших, а также ныне живущих мудрецов ордена. Ты же умеешь читать. Интересовался ли ты когда-нибудь манускриптами достопочтенного Эш-Рушала, трагически неоконченным сочинением святого Рапитмхалима? К сожалению, святым признаем этого человека лишь мы.

– Нет, не читал. Я постигал мудрость в нечистом храме. Для нас вы – раскольники, своим бунтом подкосившие всю нечистую ветвь. Из-за вас мы в таком жалком положении по сравнению с благодатными. За чтение ваших трактатов в Ош-Лилим сжигают вместе с этими непотребными текстами.

– Вот, ты подобен тем глупцам, что поносят нас, не понимая сути. Хотя ты мог бы стать великим толкователем Кед-Феррешем. Уверен, твои размышления, выплеснутые в священные свитки, ищущие истину впитывали бы и спустя века. Ты зря себя расходуешь и оказался в таком незавидном положении именно из-за того, что идешь не своей дорогой. Исполняешь не свое предначертание.

Элден промолчал.

– Однако я не пояснил относительно наших символов. Вот перед тобой знамя Кед-Феррешем – кровавая медуза на белом треснутом щите. Что про нее не вещают недалекие... А, между тем, все замечательно толкуется в трудах святых и блаженных. Глупцы не умеют читать, им не познать истину, но ты-то можешь! Медуза – симметрия во плоти, к такой ровно отстроенной душе должен стремиться каждый ищущий. Кровавая – движение к идеалу невозможно без боли и жертвы. Треснутый щит – твоя защитная кора должна быть готова впустить в себя дух истины и верного предназначения мироздания. Трещина на белом – удар по фальшивым и навязанным идеалам света и добра, которые суть есть тьма и невежество. Не нужно бояться отринуть их. Не должны тебя снедать стыд и угрызения.

– Я не присоединюсь к ордену, если ты к этому клонишь.

– Я понимаю. И мне очень жаль. Но тот же Рапитмхалим тоже не сразу пришел к истине. Долгие тридцать пять лет бродил в неведении. Грабил и убивал, переписывал на продажу лживые трактаты, служил заблудшим душам, а, будучи палачом, карал в том числе и прозревших. И однажды Рапитмхалим, уже занеся секиру, увидал взгляд такого святого человека. Дальнейшая история известна всем в ордене. Рапитмхалим стал одним из величайших мудрецов и исполнил свое предначертание. Сотни его фолиантов покоятся в наших библиотеках. И душа святого тоже обрела покой. Так он далеко зашел в познании истины, что пересек в своем возвышении незримую границу и дал пример юным последователям. Он понял, что никакие страсти мира не сравнятся в своей кажущейся притягательности с высшим наслаждением покоя и отрешения. Вечного успокоения, победой над сомнениями, вытеснения из души всего бренного. Святой Рапитмхалим обратился в Кед-Феррешем.

Элден взглянул на стоящих в нишах стен кукол и попытался определить, какими людьми они раньше были. Вот у этого – лицо грубое и исполосованное бледными линиями. Застарелые шрамы. Судя по всему, обратили его уже очень давно, а жизнь он проводил в солдатском доспехе. А вон тот, с круглым лицом и близкопосаженными глазками? Они, верно, когда-то походили на свинячьи, но теперь, конечно, стали расширенными и безучастными. Вероятно, это бывший мясник или мелкий торгаш.

– Святой Рапитмхалим более не ведал боли, горести, бед и страданий. Он ощущал безмерный покой. Каждый человек, о том и твердит наше учение, должен стремиться к великому отрешению и избавлению от тлетворного давления мира. Единственный путь к избавлению – обращение в Кед-Феррешем. Рапитмхалим понял это на сороковом лете жизни и оставил нам пример и сотни великолепных трудов и размышлений. Он покинул нас, освободившись от страстей и обретя сладкое спокойствие.

Кед-Феррешем из ниш бессмысленно глядели на голую стену напротив.

– Разумеется, каждый человек должен самостоятельно прийти к истине. Помнишь про треснутый щит, готовый пропустить сквозь себя? То-то же. Если душа покрыта непробиваемой корой, она не способна к познанию и обретению. Забытый и поддержавшие его Шестеро не соглашались с этим. Они хотели дать наслаждение обращения каждому, независимо от его готовности. Хотели научиться обращать без сумрачной стали и всем раздать сладкое спокойствие. К счастью, таковых отщепенцев оказалось всего семеро. И само провидение не позволило добиться успеха в их мерзких опытах. А так, сумрачной стали мало, и лишь возвышенные достойны обращения. Да, по прихоти властелина мы вынуждены обращать преступников, его врагов и прочую погань, но это все временно. Скоро прекратим все подобные непотребства. Станут обращаться лишь впустившие в сердце истину.

– Слишком оптимистичное заявление. За всю историю Ишири орден никогда не стоял у власти.

– В нашем учении есть такая легенда, что когда придет время, пелена рассеется, и на небе проявится нечто, похожее на россыпи алмазов. Это все, конечно, иносказательно, смысл в том, что возможны самые невероятные вещи. Когда-нибудь мы придем к власти. И тогда я, наконец, смогу отбросить мирские заботы, отринуть сомнения, попрощаться с печалью и болью. Тогда я обращусь в Кед-Феррешем.

"Ну-ну, обратишься, как же, – подумал Элден. – Ага".

– Вижу, ты пока не готов впустить в себя радость познания. Твой щит еще не треснул. Что же, может, когда-нибудь... А пока – ступай. Несмотря на разногласия, Кед-Феррешем по-прежнему считают тебя союзником. Мы выполним твоя просьбу, юная леди получит собственный угол.

– Надеюсь, не в твоей башне?

– Нет, я же все понимаю. Сделаем так, чтобы и ты за нее не волновался, и ее ничто не пугало. Хотя, признаюсь, в моей башне бояться ей совершенно нечего. Я пошлю с тобой слугу, он покажет дорогу.

– Хвала тебе.

– Могу еще выделить пару Кед-Феррешем для переноски ее пожитков.

– Вот уж не надо. Да и нет у Эми с собой ничего.

Слуга отвел Элдена и Эми в ее новое жилище, затем Элден направился к себе. После пятидесяти поднятых трупов – еще же двадцать для властелина – заболела голова, и он намеревался немного полежать и, если получится, поспать.

Ураш не отказал, так что кое-что Элден для Эми уже все-таки совершил. Хотя она никак и не выказывала разочарования им или презрения. Совсем даже иначе – много раз поблагодарила, попросила приходить в любое время, когда он пожелает, заявила, что однажды отплатит, и призналась, что рада жить неподалеку от него. Действительно, комнату ей хранитель ордена выделил песках в двух неспешной ходьбы от мастерской Элдена.

В этот раз мотивы Ураша не вызывали раздумий. Он помог Элдену, потому что он все еще ему нужен. Вернее, не он, а его мертвецы. К тому же столь мелкая услуга стервятнику ничего и не стоила. Интересно, а если попросить нечто большее, хранитель пойдет навстречу? Надо ему над этим поразмыслить. Придумать что-то такое, одновременно и полезное, и важное, и не слишком несбыточное. Такое желание, что Ураш удовлетворит пусть и не сразу, и со спорами, но в итоге не откажет.

Такие мгновения, когда погружаешься в мысли и не видишь ничего вокруг – самые опасные в жизни человека, одна из добродетелей ремесла которого – скрытность. Лучная стрела вонзилась в стену в ноготке от головы Элдена.

Резко вывернулся и прыгнул за колонну рядом. Слишком тонкая, не достаточная даже для его субтильного тела. Но бежать некуда – ближайшее укрытие шагах в сорока, нашпигуют знатно.

Гипсовые змеи вьются по колонне до потолка. Стрела – гипсовая голова отлетает. Еще одна – возле ноги Элдена сыплется крошка. Кто-то бежит. Нет, не сюда. Отсюда. Неужели лучник взял всего три стрелы? Так был уверен? Тишина.

Элден вылез из укрытия. Осмотрелся – никого. Что же произошло? Бунт в замке? Да нет, быть такого не может. Однако, кажется, угроза миновала. Если только... Истинная причина не... Эми!

Элден бросился к ней. По пути снес кухарей с подносами, отмахнулся от кинувшейся вслед собаки, рыкнул на заслонившего проход стражника. Прыгнул на дверь Эминой комнаты – та открывалась вовнутрь – и, ворвавшись, чуть не упал. Эми глядела испуганно. Но одновременно и непонимающе. Он выдохнул.