Текст книги "Повелитель Грёз (СИ)"
Автор книги: Ferra Geza
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)
– Пусть получит, о чем мечтает! Ха-ха.
– Признаюсь, ты меня удивил. Когда мы говорили тогда с тобой, я не поверил, что ты желаешь пройти обращение. Или это какой-то хитрый ход? Ты пытаешься провести меня? Своего властелина?!
– Я полностью в вашей власти, что я могу предпринять против вас?..
– Это так. Но ты же еще не знаешь, как я хочу поступить с орденом. Ни его, ни кукол больше не будет. Я уничтожу всех обращенных в Кед-Феррешем ради их же блага, прекращения мучений их душ. Я расплавлю всех кукол, прикажу – и они сами прыгнут в тигель!
– Значит, я разделю их судьбу. – Крошечные глазки загорелись. – Я погибну, достигнув совершенства!
– Что же, раз он так хочет...
– Ваши трактаты будут сожжены. Я исправлю последствия Первого Раскола. Нечистая ветвь вновь станет единой! Вернет могущество, благодатные впредь не посмеют насмехаться над нами. Из-за вас, раскольников, мы пережили века раздора и унижений. Я прекращу это, обе великие ветви будут сначала равны, а затем благодатные подчинятся и признают наш авторитет и первенство.
– Истину не уничтожить так просто. Вы сожжете святые цветы, но пламя не тронет корни. Придет подходящее время – и Кед-Феррешем вернутся, потому что мудрость и правда всегда возвращаются. Ты и сам в душе понимаешь это. Кто знает, может, когда-нибудь ты самолично возродишь орден. А затем – обратишься. Я желаю тебе такого, желаю добра. В тебе есть благоговение перед знанием, ты достоин обрести истину и покой.
– Ха-ха-ха.
– Ты ошибаешься. В моем понимании, дорога к истине, к свету – это совсем другое. Счастье не в покое, а в справедливости. В свете для всех, для каждого.
– А что есть справедливость?
– Кончай уже с ним.
– Ты уже этого никогда не узнаешь, не заслужил. Ты предал своего властелина, изменникам не место в садах света.
Ураш покачал головой. Хранитель был спокоен и несколько печально улыбался.
– Когда-нибудь ты прозреешь, Элден. Я вижу, твой щит уже начинает трескаться. Нельзя не заметить, что в тебе что-то свербит. Почему ты порой вздрагиваешь? Скребешь пальцами, едва уловимо подергиваешь головой? Скрываешь, но я слишком долго был хранителем ордена.
– Хватит уже с ним размусоливать. Прикажи – пусть его четвертуют прямо здесь.
– Ты снова ошибся, Ураш. Плохой из тебя и воевода, и чтец мыслей, и предсказатель.
Хранитель сделал три шага к Элдену и очутился у подножия тронной лестницы.
– Нет-нет! Я отчетливо вижу! – Ураш глядел снизу вверх, прямо в глаза Элдену. – Твой щит трескается! Ты познаешь истину, станешь одним из нас! Тебе уготована не судьба властелина, но судьба пророка! Ты уничтожишь орден, чтобы возродить в большем величии, ты возглавишь нас, примешь сан хранителя. Достойнейший из когда-либо рожденных людей, вот что значит поведешь к свету! Ты – проводник к истине, не властелин – святой!
– Заткни его!
– Я думаю, нам пора заканчивать. Разговор приобретает какой-то глупый оборот. Верно, с тобой все же худо обращались, раз ты городишь подобные нелепицы. Ты тронулся умом, Ураш.
– Правильно!
– Что тебя гложет? Я вижу!
– Прикажи!
– Глас истины! Вот он! Ты слышишь его!
– Ты ополоумел. Но я уважу твою просьбу – ты пройдешь обращение. А затем отправишься в тигель.
– То произойдет даже раньше, чем я думал, ты – обещанный пророк! Скоро настанет час прозрения, успокоение снизойдет в душу каждого! Да простятся всякому его прегрешения, да падет ярмо страдания, древнее проклятие! Об этом миге писали и Эш-Рувим, и Рукмахарн, и Рапитмхалим, и Лафирт-ренегат. Я сам послушником переписывал истлевшие трактаты. Мог ли тот отрок предположить, что час прощения наступит так скоро? Нет! О, какое счастье, что я стал частью замысла провидения, что данное мне предначертание столь велико и щедро! Разве я заслужил такое доверие истины?! Милость и благовесть предо мною!
Ураш упал на колени и приложился лбом к первой ступеньке тронной лестницы, прямо в след от сапога властелина.
– Н-да...
– Разное писали в трактатах о том, каким будет пророк, – возбужденно говорил Ураш. – Кто-то твердил, что это солдат, бросивший кровавое ремесло, или барон, отошедший от дел и обретший успокоение в землянке вдали от людей, или благодатный жрец, понявший ошибочность и тлетворность своего пути, или усердный крестьянин, покинувший в сорок два лета дом и ушедший странствовать. Или даже (впрочем, так считали лишь наши орденские парии), что пророком будет вообще девочка! Но один из славных мудрецов, достопочтенный Хамуши, – он, кстати, тоже на старости лет обратился в Кед-Феррешем – так и писал: пророком станет вештак, способный поднимать мертвых и ставший властелином. Именно к нему снизойдет глас истины. Как хорошо, что мне в детстве доверили переписывать трактат Хамуши! Что я прочитал пророчество! А то можно утонуть в тысячах свитков с неверными истолкованиями.
– Он окончательно обезумел, идиот.
– Мне очень жаль, что в моем плену тебе повредили рассудок. Я постараюсь сделать все возможное, чтобы найти того, кто посмел тебя бить, вопреки воле властелина. – Элдену действительно стало жалко хранителя. – Не знаю теперь, уважить твою просьбу или нет. Ты же мне еще тогда, до всего этого, говорил, что прям мечтаешь стать Кед-Феррешем, но не можешь из-за хлопот, выпадающих на долю руководителя ордена. Я-то понимаю, что ты тогда был в здравом уме и нагло лгал мне. – Жалость к Урашу вдруг пропала. Элден ощерился. – Но сделаю вид, что я все-таки поверил! Уведите!
– Молодец. Ты – настоящий властелин. Хозяин судеб.
* * *
Властелин сидел в ложе возведенной вдоль тракта временной трибуны. Снизу послушно шли на переплавку Кед-Феррешем, узкие сапоги поднимали клубы грунтовой пыли, та оседала на безжизненно обвисших в штиль капюшонах.
– Я всегда этого хотел, – сказал Элден сидящему по правую руку Дираишу.
– Мне кажется, вы уничтожаете их зря. Они теперь ваши, могли бы добро послужить.
– Что? Добро послужить? Ты забыл, как умер Дараган?!
– Я все помню, но они серьезная сила. Вы сейчас резко ослабили наше войско.
– Которое в любой миг может на меня наброситься.
– А то!
– Вы что-то подозреваете?
– Я должен всегда что-то и кого-то подозревать, если желаю удержаться на троне. И еще. Не забывай – уничтожая Кед-Феррешем, я приношу счастье своему народу, в каждый дом. Кукол все ненавидели и боялись. Теперь люди увидят милость своего властелина, станут воздавать мне песнопения на ярмарках и в тавернах, на сенокосах и выгулах. Узрят наконец, что я веду их к свету! Я докажу им не словами, но делом! Кстати, о словах. Вы нашли Эр-Вейна?
– Нет, мой повелитель. Предпринимаем все возможное. Понимаете, хм... трудно найти лазучаров, не используя при этом самих лазучаров. – Губы Дираиша расплылись в широкой улыбке. – Вот.
– Это и есть ответ на твои сомнения. Если без лазучаров я не могу убедить народ словом, тогда я докажу делом!
– К свету!
– Тогда вам следует уже, в конце концов, выбрать нового достомола. Нехорошо, когда целая ветвь обезглавлена.
– У нечистых нет достомолов – и ничего. Обе ветви должны быть в равном положении.
– Истина.
– Так вы гневите не только благодатных жрецов, но и народ. Вы же знаете, чернь любит повнимать в храмах речам благодатных. Те уже наверняка наущают против вас. Они изобретательны, какие только выдумки не шлет им эфир в светлые головы. Дайте им достомола.
– Я не могу всем угождать. Если я буду стремиться каждому сделать приятно, закончу свои дни явно не на троне.
– Подарков мешок – серпантины кишок.
– Это же совсем небольшая уступка. Подумайте все-таки о своей репутации.
– Если бы я о ней так рьяно заботился, ты бы точно не сидел рядом со мной. Властелин и дитя меченого Чудотворцем обряда, где такое видано? То, что ты здесь, подле меня, в глазах баронов примерно то же самое, как неназначение достомола в глазах жрецов. Пожалуй, даже худшее оскорбление. Ведь так я пятнаю не их честь, а собственную. Властелин, марающий свое имя, кидает тень на весь Сафарраш. Так-то.
Дираиш надулся и более ничего не сказал. А Элден и не стремился продолжать беседу.
Куклы шли в тигель колонной по пять штук в ряду. С каждым просыпанным песком Элден освобождал Ишири от тьмы и давал душам несчастных свободу. Он издалека, еще задолго до прохода того под трибуной, высмотрел Ураша. Лицо бывшего хранителя изменилось, обретя общие черты Кед-Феррешем, но все же легко узнавалось. Особенно чудно было наблюдать глаза – когда-то крошечные и цепкие, а ныне огромные и тупые. Что же – стервятник получил, чего жаждал, по крайней мере, на неудачно оброненных словах. Впрочем, его покой – его ничто – скоро станет чем-то другим. Куда попадают души погибших кукол? Пустят ли их в Сады Наслаждения? Или обращенные окончательно осквернены заблуждениями и глупостью? Слепым вниманием догматам? То смертным неведомо.
Еще одно лицо властелину показалось знакомым. Какие-то картины прошлого, блеклые воспоминания встревожили разум. Элден снял с головы мокрое полотенце, пригляделся получше. Он где-то видел этого человека, определенно точно. Но где? Столько всего произошло: сменилось событий, встряхнулось раскладов, мелькнуло лиц – ухмылок, слез, ужаса, боли, надежды. Как теперь вспомнить какое-то определенное из них?
Знакомый Кед-Феррешем проходил под властелиновой ложей, Элден встал, опершись о перила, подался вперед. Нет, ему показалось, что это человек из какого-то совсем далекого прошлого, никак не связанный с перипетиями замковых интриг, сговоров, унижений, смертей. Кто-то другой. У всех кукол заостренные носы и черты лица, но у этого все выражено еще более. Элден чувствовал, что прозрение рядом, лишь вытянуть руку и схватить, но то ли рука коротка, то ли душа попросту не хочет тянуться, оберегает себя. Может, ему приказать остановиться? Нет, у повелителя всей Ишири не должно быть знакомых Кед-Феррешем. Чуть-чуть не хватает, сейчас в памяти вспыхнет, образы прошлого раскрасятся и оживут. Это точно вештак, да-да. И не из тех, кого Элден видел в недавней поездке. Великие башни Сад-Вешта выросли перед глазами. Снова целые, подпирающие пелену как раньше. И Сад-Вешт вновь неоскверненный, чистый. Но вот башни падают, поверх вязи на стенах домов сафарши чертают непотребные слова и рисунки. Кто же это? Вот-вот разум схватит. Он бы уже схватил, если бы не этот шрам, как бы перечеркивающий лицо, а вместе с ним и воспоминания.
Кукла прошла дальше, уже стало видно не лицо, а спину. Капюшон безжизненно свисал, Кед-Феррешем послушно шагал в тигель.
Элден отвернулся.
41
Следующий месяц странные события, настоящие чудеса, по ночам творились в замке. Сны продолжали приходить к Элдену – он парил над Ишири, мчался над чернильным руслом Аруши, кружил над восстановленным Ош-Лилим и его облагороженными садами, поднимался к самой пелене. Крестьяне и знать, торговцы и жрецы посылали ему слова почтения и преклонения. Чернь держала в руках подарки для него – безделушки, исполненные наивности и очарования. А по утрам Элден замечал изменения в чертогах. Вот этот стул передвинут, те занавеси сведены, а вчера вечером были раздвинуты, перо лежит слева от чернильницы, а он клал справа, свитки перепутаны местами, некоторых не хватает, а где-то появились пометки. Стража как-то странно на него смотрела, но он не углядел во взорах угрозы. И вот месяц спустя голос сообщил:
– Пора.
Он диктовал ему дорогу, где свернуть, какой мостик перейти. Вывел на задворки сада – того, где гулять имел право лишь Элден с Эми.
На лужайке, подмяв пожухлую траву, высилась необычайная конструкция явно чародейского происхождения, плод ворожбы искусных кудесников. Огромный черный шар, перешитый серебряными нитями – линиями благолепных рисунков, повествующих о жизни в Ишири, от самой низменной и до явлений духовности и возвышенных мыслей. Картины оплетали шар в четыре круговых яруса, Элден обошел, задрав голову, и все рассмотрел. На первом – крестьяне вспахивали целину, заготавливали сено, толкли в ступах муку, грузили на ярмарку повозку, резвились в пляске. Из семи изображений – на шести работали, на одном – ликовали. Так же – и городские низы, перемежавшиеся с крестьянами на первом ярусе. На втором – послушники осваивали в храмах грамоту, музыканты водили смычками, щипали струны, стучали палочками, поэты выбивали на стенах буквицы, жрецы молились, строители возводили мосты и дворцы. На третьем – ангелы Заступника парили над миром, оберегая Ишири и весь ее люд. На четвертом – семь великих башен Сад-Вешта, целых, а вокруг них вештакская вязь – славословия Чудотворцу, изысканные в хитросплетениях оборотов и полные любви. А под этим чародейским черно-серебряным шаром была небольшая корзина, привязанная к нему и к земле четырьмя веревками.
– Летучий шар.
– Но... откуда?!
– Как же откуда, мой господин. Вы сами весь месяц только о нем и заботились, даже не спали толком. И лучших жрецов, а также кудесников, подкованных в технике, заставили трудиться по ночам. Сами же помогали править чертежи, пусть и не все ваши задумки оказались справедливы. Лучшие художники, приглашенные со всей Ишири, расшивали его серебряными нитями. Искуснейшие поэты, откликнувшись на ваш призыв, соткали тенета сладкоречия, откуда не выбраться пораженному искренней и глубокой любовью к Чудотворцу читателю.
– И... зачем?
Элден понял, почему у него так все последнее время болела голова. И стражники, выходит, знают, что он покидал по ночам опочивальню. А Эми знает? А известно ли стражникам, что именно он делал?
– Месяц прошел. То случится. Ты поведешь свой народ к свету!
Он должен. Вот вештакская вязь – на самой вершине. Ему необходимо покончить с противоречиями, с войнами. Сделать из иширийцев один народ. Сразу, конечно, не получится, следует менять все постепенно. В чем-то Дараган свершил добрую услугу – оставил ему удобное наследство, разгромленные и покорные некняжества вокруг, только Элден – единственный князь и властелин всей Ишири.
"Я сошел с ума", – вспыхнув, мысль сразу же потухла.
– Ты к уму пришел!
А вот, почти на макушке, – целые башни Сад-Вешта. Когда-нибудь он и их отстроит. Он – вештак, в Сафарраше их не любят, но он подаст пример своим благородством. Не любят и нечистых, во многом из-за того, что их кузница – Сад-Вешт, но и это он исправит смиренной добродетелью. Изменится отношение к вештакам и вообще ко всем. Нет войн – есть только Ишири и ее властелин, ведущий народ к свету.
"Я все-таки сошел с ума".
– Залезай. К свету!
– К свету...
– Залезай!
– Я должен...
– Давай же!
Элден подошел к шару, легко перемахнув ногой, забрался в корзину.
– Разрежь веревки.
Куда же ты входишь, Элдене? Но если он не сделает, не поведет народ к свету, презренного вештака скоро самого прирежут. Нет, все же так просто с ним не расправятся. Посадят перед замком на кол, в еще живого Элдена будут бросать гнилье, а плоть его пожирать черви и выклевывать вороны.
– Что медлишь? Пора идти к свету.
Да, это единственная его возможность. Он делом заслужит поддержку, возьмет в союзники свою волю и решимость. А затем, когда Элдена полюбят, несмотря на происхождение, возведет дворец великой Ишири.
– Режь!
Он точно обезумел. Тому не бывать, он же сам все понимает... Куда же ты идешь, Элдене Фрате?
– Режь!
Он должен. Иначе его точно убьют. Он с самого начала как был пленником в замке, так и остался. Корона ничего не поменяла. Властелин и себе не властелин. А скоро будет разлагаться на колу.
– Режь!
Элден разрезал. Вынул из ножен кинжал, на клинке блеснула вештакская вязь. Как пилой водил по толстым веревкам, переплетенные буквы входили в них наполовину, и веревки лопались. Первые три. С четвертой никак не получалось сладить, пришлось схватить ее свободной рукой, сильно потянуть на себя, вот так придерживать и резать.
Шар дернуло, декоративные камешки на лужайке вдруг уменьшились и сблизились, а выгребная яма, выяснилось, по форме напоминает стилизованное сердечко. Элден подумал спрыгнуть в пруд, но уже в следующее мгновение стало слишком высоко. Треугольник замка, башни Первого После, Болей, Возмездия уплывали в сторону, таща за собой заживляющий раны нижний град, черные иглы садов предместий, пирамиду Предвестника – сверху было отчетливо видно осыпающуюся облицовку грязно-белых стен. В полях, склонившись, трудились крестьяне, не поднимали голов и не замечали летучий шар, бесшумно проплывающий над ними. Он пересек чернильную ленту Аруши – и снова под ним сожженные селения и городишки, рыжая полоса салирского тракта. Властелин огляделся по сторонам: как все-таки их удачно назвали! Справа от Сафарраша – темень, действительно – там, на горизонте, укрытые одеялом вулканического пепла земли Сад-Вешта. Отсюда Элден не мог разглядеть родной город, вот если бы башни еще стояли, может, и получилось бы увидеть. Слева от Сафарраша – соль. Побережье моря Тысячи Огней и порты Лафорта. Полоска воды зеленела тонкой линией на самом схождении земли с хмурой пеленой. Элден обернулся и увидал за Сафаррашем бледно-желтый юг – степи, стелящиеся до Ширихага. А впереди, куда плыл летучий шар, – север. Хребты Ариноля, где-то там Салир, а еще дальше – безжизненный ледник Нурь-Фияхар. Над пиками Ариноля властелин приметил громоптицу. Воплощение дочери Восьмирукой – вечно юной Симьорьх – редко и как-то вальяжно взмахивая лазурными крыльями, несло за собой невидимую колесницу полубога Курьяша.
Элден опомнился. Пелена уже близко! Разное о ней болтают, но все сходятся во мнении – ее смрад ядовит, и человек не выдержит и четверти песка.
– Ложь.
Властелин зажмурился. Он почувствовал, что скачет галопом, и воздух бьет в лицо. Однако неравномерно, это более напоминало удары порывистого ветра. Удар. Еще. Нерезкий удар, словно ветер задержал свою длань в пощечине. Отпустил, щеку закололо. Прижгло. Жжет сильнее.
– Открой глаза.
Опять пелена. Вблизи она выглядела не твердой, словно надгробный камень, а нежной периной с торчащими комками пуха. И она теперь не довлела сверху, подминая под себя земли, города, людей, их мысли. Пелена – под ногами Элдена! И тишина вокруг. Тишина.
Он медленно поднимал голову, щурился, все для него было необычайно ярким. Он увидел голубой колпак, покрывающий все от горизонта до горизонта, тот самый колпак из старого детского стишка. А далее Элден повел глазами на свет – туда, где колпак бледнел, и встретился взглядом с Чудотворцем.
Элден потом пытался описать его Эми, но не мог подобрать слова, хотя бы немножко выражающие то, что он увидел. Это был такой желтый как бы шар света, окруженный ореолом – лучезарной короной. Он крепился к колпаку, верно, плыл по нему, как по морю. Шар не казался ни твердым, ни жидким, из чего создан сам Чудотворец смертному явно не познать. Ничто земное не приближалось к Его лику по блеску, Он бросал свет на все вокруг, и тот свет согревал. И вот тут Элден, как он рассказал позже Эми, догадался. Это был вовсе не Бог... Элден понял это, внимательно рассмотрев слепящий шар, хоть слезы и затуманивали взор, лились по щекам, капали на сплетенные орнаменты не персиковой, но летучей корзины! Никакой это не Бог, никакой не Заступник... Они все неправильно поняли, в священных текстах – ложь. Властелин обязательно ее исправит, а за ересь будет карать сожжением... Это не Заступник, это Заступница! Создатель не Бог, но Богиня!
– Да, это правда.
Эми потом сказала Элдену, что, когда молилась, всегда чувствовала, что разговаривает не с Ним, а с Ней. С небесной Девой.
– Не смотри на Нее долго, повредишься зрением.
– Да, понимаю. Никакой смертный не может осквернять Ее бесстыдным разглядыванием. Она покарает. Понимаю.
– Правильно.
Элден опустил голову, лицо грело, словно он сидел совсем рядом с камином.
– Теперь ты узрел, куда поведешь свой народ! К счастью! К свету!
– К свету...
– Но сперва покажи его Эми.
– Да, Эми... Она же в своей жизни не видела ничего хорошего. Нищий и униженный Сад-Вешт, беззаконие, несправедливость, роскошь кучки прихлебателей, бессовестные речи лжецов. Вот малыш обрадуется.
– Да.
– А здесь – свет, лучезарная корона. Скоро мы все сюда придем.
– Не медли. Спускайся и яви Эми Заступнице. Пусть девочка узрит Ту, кому молилась, едва выучившись говорить.
– Но я... Я не хочу туда возвращаться. Так скоро не хочу. Дай мне еще хотя бы три песка.
– Будет тебе песок, но позже. Сейчас нельзя терять время. Спускайся. Приоткрой клапан на летучем шаре.
– Позволь еще мгновение...
– Ты должен заботиться не только о себе! Как же твой народ?! Как же Эми?!
– Скоро мы все сюда придем! – Элден поднял руку и, подковырнув заглушку, стравил немного эфира. Шар начал опускаться.
– Не переживай, ты сюда вернешься.
Пелена приближалась.
42
После гибели командующего мятежники решили распустить отряд. Кто-то воротится домой, кто-то отправится странствовать, кто-то найдет себе новых соратников. Ками сидела подле Пенни на лесной лужайке, то был их последний привал. Пелена медленно плыла и моросила колкими каплями, смачивая и так мокрую от утренней росы траву.
– Что же... Мне теперь искать или семью, которая согласится меня приютить, или новый отряд. – Ками поднесла к носу клевер – понюхала, провела цветком по губам. – Но я боюсь, что больше никакие мятежники меня к себе не возьмут. Я и к вам попала только благодаря тебе и Илмару.
Пенни сплела два венка из ромашек – большой для себя, поменьше для Ками.
– А стать крестьянкой ты, конечно, по-прежнему не хочешь?
Ками кинула клевер в траву.
– Я хочу домой.
– Это весьма затруднительно. Если честно, сейчас тебя и крестьяне вряд ли приютят. Опустошительная война с орденом, все голодают. И еще так долго будет, хоть мы и победили. Много мужчин сгинуло, а не всякая мужицкая работа крестьянской бабе по плечу. Вот если бы ты была мальчиком... Тебя могли бы взять на вырост.
– Я такая грязная, что не всегда и отличишь. – Ками сняла венок и, взлохматив себя еще больше, улыбнулась. – Видишь! – Вдруг поморщилась и, покопавшись рукой в волосах, извлекла оттуда вошь. Раздавила, попутно ужаснувшись черноте своих ногтей.
– Не-а, отличишь. И надень венок обратно – тебе идет.
Ками отметила, что курносой Пенни ромашковый венок тоже очень к лицу.
– А если я волосы постригу?
– Не-а. – Пенни зевнула. – Не слепой отличит. По глазам видно, что девчонка. Да и, так сказать, по твоим повадкам. Какой нормальный мальчик будет сидеть и возить клевером по губам? Ты уже седьмой или восьмой срываешь.
– Ну... это приятно.
– Или думаешь о ком.
– Ничего и не думаю. – Ками поджала босые ноги, провела стебельком между пальцев. – Но... я бы хотела и дальше остаться с вами.
– Я с Илмаром поеду в Сафарраш, там хоть есть какая-то работа. Можно прокормиться. Сейчас все туда прут, город отстраивается, нужны руки. Возводят пекарни, трактиры, цирюльни, мельни, лавки, мастерские. Раз уж хочешь остаться с нами, поехали вместе. Я знаю, чем мы могли бы заняться.
– Надеюсь, за это в темницу не бросают.
– Нет, я даже скажу, это довольно благородный и уважаемый труд. Что нужно всем этим пекарням, лавкам, цирюльням? Им нужны вывески. Не только рисунки, но и желательно надписи, пусть и девяносто девять гостей из ста их не прочтут. Это же престиж, репутация. Если у тебя помимо рисунков на вывесках слова – стало быть, заведение достойное, а хозяин – честный и культурный человек, приобщенный к духовности. В таком заведении почетно постричься, отобедать, купить калач. Даже последняя чернь чувствует себя достопочтенным господином, едва переступает порог дома с надписями. Особенно если их поболее. Не важно, что цирюльник малость криворук, баранки не разгрызть, одежу неуклюжие прачки постоянно рвут и дырявят, гвозди и подковы не сравнишь с изделиями соленого конца, телятина даже хуже, чем на приречном базаре, известном червями в мясе и опарышами.
– Ох... – Ками вся скривилась. – Прямо в мясе?
– Ты, княжна, не приучена к такой еде, а простому люду и она в радость. Мясо на столе у них лишь по большим праздникам, вроде Сошествия Чудотворца, Искупления Чудотворца, Явления Чудес Чудотворцем, Восхождения Чудотворца, Обретения Чудотворца, дня рождения властелина. Каждый день мясо едят достопочтенные, но и то вот такое червивое. Свежее – разве что для баронов, воевод, княжен вроде тебя.
– Я больше ни княжна, ни некняжна. Я теперь просто девочка. Которая к тому же вынуждена скрывать свое имя и происхождение. Девочка без имени и прошлого.
– Зато, возможно, с будущим. Так вот, значит. Писари и рисовальщики вывесок имеют неплохой динар. Я видела, как ты пишешь, выходит у тебя очень красиво. Твои рисунки, что ты выводила палочкой на песке, тоже, как по мне, недурны. Особенно рысь удалась. И громоптица тоже. Мы можем делать вывески на заказ, записывать под диктовку родословные, может, в будущем даже завещания, договоры лавочников с ростовщиками, заявления в управу и казначейство. Еще молитословы для храмов. Но это потом, когда закрепимся в городе, немножко подзаработаем и, самое главное, заслужим добрую репутацию.
– Я согласна, – улыбнулась Ками. – А можно... – Она вдруг принялась усердно чистить грязюку с босой ступни, но в итоге лишь еще больше размазала. – Можно Сеймур поедет с нами? Он тоже уже умеет читать и писать. Правда, читает пока медленно, а пишет еще вдобавок не всегда разборчиво, но он быстро учится! Сеймур тоже станет делать вывески.
– Да, я ему еще вчера все сказала, предложила ехать вчетвером. Он сразу согласился.
– Предложила уже тогда вчетвером? Но откуда ты знала, что я поеду с вами?
– Если бы ты отказалась, поехала бы с нами связанная в мешке. Куда тебе идти? Ты же пропадешь. Да и нам нужен писарь и рисовальщица, тоже без тебя плохо.
Ками захотелось прильнуть к Пенни, положить голову ей на плечо, обнять. Но как она отреагирует? Ни посмеется ли мятежница над подобными нежностями? Ками просто подвинулась поближе.
– Так что едем вчетвером, – изрекла Пенни. – Как жаль, что не впятером... Как жаль, что без Шрая...
– А вдруг он не умер? Вдруг он таким образом перешел к своим? Никто же не видел. А что если он... был лазучаром?!
– Замолчи. – Пенни резко повернулась. – Не смей так говорить.
Ками заметила, что в глазах мятежницы стоят слезы. И в этот же миг сама чуть не заплакала.
– Прости меня, пожалуйста! Я знаю, что это не так. Просто я уже во всем сомневаюсь! – развела руками Ками. – Рассуждаю обо всем и сомневаюсь!
– Я на тебя не злюсь. И давай уже сюда. Вижу, хочешь свалиться мне на плечо.
Ками не заставила себя ждать – засмеялась и, не вставая, мигом, как маленькая рысь, очутилась у Пенни. Прижалась и почувствовала ровный бой сердца мятежницы.
– А если ты сомневаешься, значит, научилась думать своей головой, а не чужими. Помнишь, Шрай тебе рассказывал о нас, мятежниках? Говорил, зачем мы все это делаем, помнишь?
– Да. Шрай говорил, мы ростки, что распустятся в новом мире, когда придет время. Что мы закладываем фундамент будущего. Едва случится мгновение слабости властелина, мы выступим. Построим новый мир, новую Ишири. Но это потом. Мы пока еще слишком слабы.
– Так вот, тогда он тебе рассказал неправду. Точнее, не всю правду. Те его слова верны только отчасти. Шрай решил – надо признать, вполне справедливо, – что ты не особо поймешь. Ведь еще дитя совсем. Если уж и выросшие зачастую не понимают... Но раз ты говоришь, что начала рассуждать и во всем сомневаться, видимо, с тех пор что-то изменилось. Объясню тебе, кто мы есть.
Ками подняла на Пенни голову. Мятежница смотрела в лес, сквозь сосны. А сердце ее забилось чаще.
– Я тогда не все поняла, – призналась Ками. – Шрай сказал, что мы выступим, но не напрямую. И еще вот тоже – слабость властелина. Однако же сам Шрай говорил, что Элден – хороший человек. Зачем же нам идти на него?
– Что Элден – хороший человек, известно только нам и близким ему людям. Остальные же составляют о нем мнение из слухов, разговоров, вестей. Они думают, это их собственные заключения и выводы, но то лишь хорошая работа лазучаров. Большинство людей живет в своем мире – дом, пахота, мастерская. Вечером – кабак или зрелища. Этот народ еще не научился думать своими головами, вернее, он мог бы, однако им удобно и так. Лучше доверить размышления другим – тому ярмарочному крикуну, говорливому парню за стойкой, жизнерадостной бабке за прилавком и, конечно же, писарям из управы. Пусть они думают за всех, спасают мир от беспорядка, добросовестно охраняют покой. На деле же лазучары действительно стремятся оставить все как есть, изменяя малое, сторожат большое. И все их размышления, пройдя через кривое зеркало отточенных сплетен, направлены оставить в ленивых головах лишь заблуждения.
– Шрай говорил, что мы когда-нибудь выступим. Как же мы все поменяем? – Ками подумала, подбирая слова. – Ведь такой уклад не зависит от конкретного властелина. По-моему, тогда уже и не важно, хороший он или плохой. Все равно если люди не будут думать, в любое мгновение к власти может прийти настоящее чудовище. А благодаря лазучарам они поймут это слишком поздно, если вообще поймут. Свет никогда не наступит, если они не научатся думать сами.
– Пока что не научились. Их ведут к недосягаемому благоденствию, к неосуществимой мечте. Не потому что к ней невозможно прийти – вполне вероятно если не достигнуть, то хотя бы приблизиться, – а потому что сами поводыри идти туда не хотят. Им и так хорошо. Они направляют желания и раздумия в нужное русло, они – хозяева мыслей тех Бабит и Бонхов.
– Когда Шрай говорил мне о мятежниках и выступлении, я подумала, что этот миг никогда не настанет. Что крылья мельницы будут вращаться вечно. Выходит, так и есть.
– Выступить – не значит взять и пойти убивать, по сути ничего не меняя. Мы уже выступили, когда научились думать своими головами и ушли в леса, ушли от тех людей. Пока их большинство, мы попросту не можем жить среди них. Нам претят их заблуждения, тот всеобщий ореол принятых за истину измышлений.
– И Шрай хотел меня им отдать...
– Нас отстреливают, как бешеных собак, и он попросту думал, что ты сгинешь в первые же дни. И еще считал, что ты ничего не понимаешь.
– Я и не понимала. – Ками крепче прижалась к Пенни. – Все, что я тогда хотела – отомстить Дарагану и сафаршам. Я бежала по их дырявым крышам, долбила ногами, представляя, что топчу лица. На самом деле теперь я разобралась, что нельзя убивать только за то, что человек – сафарш. Или вештак, лафортиец, салирец. А топтать нужно не лица, а человеческую глупость.
– Медленно, но все меняется. Нас становится больше, люди уходят в леса и становятся мятежниками. Чары лазучаров на них более не действуют. Когда-нибудь все научатся думать своими головами, перестанут внимать князьям, воеводам, достомолам, жрецам. – Пенни продолжала смотреть сквозь деревья. – Мы победим.
