Текст книги "Повелитель Грёз (СИ)"

– Не бойся.

Элден мысленно прикажет голосу убираться, мотнет головой, как отгоняющий назойливую муху зверь. А потом успокоит взволнованную Эми:

"Не переживай, малыш. Просто чешется голова. Это всего-навсего вши".

Она стояла перед ним в атласном платьице аквамаринового отлива, белые лилии густо переплетались на ткани, они совсем как барашки волн неспокойного океана. Он поцеловал ее, и океан зашумел громче, вознес его и утопил в себе. Как прекрасно, что этот голос отступает, когда он обнимает Эми, пересчитывает губами милые конопушки, окунает нос в шелковистые пряди.

Только бы голос не был тем, что страшило Элдена! Он помнил о судьбах себе подобных счастливчиков, приходящих в мир раз в двадцать лет. Кто-то помер от преждевременной старости, а кто-то обезумел и либо убил себя – даже не умышленно, а по собственному умопомрачению, – либо окончательно превратился в неразумное животное. Неужели и его ждет столь горькая участь? Он слишком много поднял мертвых, однако отныне он может быть сам себе хозяином. И не только себе – властелином для всех. Никаких выборов нового князя Сафарраша и всей Ишири, конечно, не состоится, негоже разоряться на подобную чепуху. В Ночь Вечной Жизни солдаты Кейварта и Дираиша, золотой возраст – от двадцати до тридцати пяти, вырезали также и всех неугодных баронов, могущих пойти против нового властелина.

А у властелина забот предостаточно. Сегодня утром Элден встречает посольство из Сад-Вешта, а вечером является перед верноподданными сафаршами.

Трапезная зала была полна. Воеводы, сотники, преклоненные бароны, вештаки сидели за массивным столом под довольно низко висящими бронзовыми светильниками. За коваными решетками трех каминов мерно колыхалось оранжевое пламя, дровишки, верно, трещали, но те звуки сливались с всеобщим гвалтом.

– Мы можем всех утихомирить, – произнес сидящий по левую руку от Элдена Кейварт.

– Не надо, я хочу стать им добрым повелителем.

Некнязь Лик вяло ковырялся пальцами в своем блюде. Его взгляд был обращен не на печеного ягненка с морковью, розмарином, луком и чесночно-лимонным соусом, а на сидящего напротив Дираиша. Воевода, наоборот, уже успел попробовать и ягненка, и фазана, и кроличий суп, а сейчас, набив полные щеки, измазав губы и запятнав высокий воротник, пережевывал утку. Элден смекнул, какие мысли – точнее, какого рода мысли! – снедают юного некнязя. Властелин подозвал его к себе.

Лик оправил брошь – гадюку, сжимающую смоляную косу умащенных волос, и направился к властелину. Навушник Годзир потянулся за некнязем.

– Мой повелитель, – поклонился Лик.

Элден кивнул, но сперва обратился не к нему, а к его спутнику:

– Достопочтенный Годзире! Вы уже отведали лафортийских омаров? Рекомендую, и не медлите, а то растащат! Взгляните, как быстро пустеет блюдо!

– А, понимаю, – улыбнулся старик. – Что ж, оставлю вас наедине.

Прежде, чем уйти, Годзир глянул исподлобья на властелина. Глаза навушника сверкнули.

– Как тебе княжеские яства? – Элден начал издалека. – Я смотрю, ты почти не ешь.

– Долгий путь из Сад-Вешта. – Лик нервно кашлянул. – Нездоровится с дороги.

– А я думаю, причина в другом. – Властелин отхлебнул пряного взвара из инкрустированной аметистами чаши. На мгновение горячий пар окутал лицо Элдена, гвоздика с корицей пощекотали в ноздрях.

– Вы... вы провели обряд, знаю, восемь из десяти на успех... но... я боюсь оставшихся двух. Боюсь, что родится новый Дираиш.

"Сказать некнязю или не стоит?" – раздумывал Элден.

– Да, я видел, как ты на него уставился. А что? У него, допустим, неплохая карьера. Я его, вот, снова первым воеводой нарек.

Серебряная сорока сверкала на груди Дираиша.

– Но он не мужчина! В полном понимании слова... Разве что на треть. И он не продолжит свой род. Да, у меня должна родиться дочь – восемь из десяти! – и по мужской линии Шелимы угаснут, но все же... в ее детях, в их потомках будет наша кровь!

От волос Лика пахнуло ароматическими маслами.

"Так говорить или нет? Хм..."

– А если бы я сказал, что не стану убивать тебя в случае рождения сына?

– Я бы вам поверил. – Лик внимательно посмотрел на властелина. – Мне кажется, вы честный человек. И вы – вештак. Неужели вы желаете своему отечеству зла?

– Ты же понимаешь, политика – дело такое... – Элден вновь отхлебнул пряного взвара. Он подостыл и колкий вкус стал еще насыщеннее. – И все-таки ты прав, Сад-Вешту я хочу только процветания. Я уже повелел восстановить Ош-Лилим. Стереть со стен похабщину, залатать своды, высадить в клумбах ростки грядущего благолепия.

– Вы уже и говорите, как властелин. – Лик улыбнулся. – Как повелитель, направляющий народ к счастью, к мечте.

– Да, политика – она вот такая. Люди любят красивые слова, даже пустые обещания. А если изящные словеса подкреплены делом, то можно и живым богом стать. Особенно если речи витиеватые и малопонятные.

– Надеюсь, вы будете из тех, кто подкрепляет делами.

– На твой дворец, Эртамхилор, я тоже выделю определенный динар. Негоже, когда правитель столь славных земель живет в подобной развалине.

– Долгие вам лета!

"Надо рассказать. Пусть это и пошатнет его веру в честного повелителя".

– Да, я действительно хочу сделать жизнь людей лучше. Хоть я и знатного происхождения, волей обстоятельств жил среди низов, так что знаю чаяния простого народа.

– И вештаков.

– И вештаков. Кстати, о вештаках. Возможно, у них скоро появится маленький принц.

Лик содрогнулся. Вероятно, решил, что в это мгновение властелин лишил его власти. Теперь – в башню Болей или на эшафот.

– Я тебя слегка обманул, – начал Элден, – вероятность рождения дочери не восемь из десяти, а всего только пять.

– Как пять? – почти беззвучно выдохнул Лик. – А вероятность второго Дираиша получается... половина на половину?

– Нет, вторая половина – это маленький принц, наследник дома Шелим. Понимаешь... э-э... уже тогда в Сад-Веште, когда проводил обряд, я думал о политике. О последствиях твоего необдуманного решения.

– Ваше сияние...

– Я сделал вид, что ворожу, а на самом деле просто закрыл глаза и позволил себе немного отдохнуть. Возможно, спас нашу родину от срама, что не смыть вовеки.

– Ох...

"И это все?! А где же благодарность?"

– Тебе не нужно бояться. Знаешь, я буду в числе первых, кто поздравит тебя с сыном. Также я самолично приеду взглянуть, как нечистый жрец хной рисует на животе младенца священное семиугольное знамение. Не ограничусь отправкой послов, как сафаррашские князья делали ранее.

– Я не знаю, что сказать, мой повелитель... Мне нужно как-то переварить подобные вести.

– Вот и прекрасно. Надеюсь, впредь ты не будешь смущаться сидящего напротив Дираиша. И после трапезы тебе придется переваривать не только вести, но и ягненка.

Элден жестом отослал Лика и, когда погруженный в размышления некнязь удалился, повернулся к Кейварту:

– Что слышно об Эр-Вейне? Не нашли еще?

– Нет, ваше сияние. Ни его самого, ни единого лазучара.

– Где же он может быть?

– Я охотно поверю, что того и Чудотворец не ведает. Чего ждать от человека, посвятившего жизнь смрадному колдовству – смешиванию светлого и темного эфиров. Слуги серого дыма, как они говорят. А я скажу так: раба серой мерзости.

– Интересно, куда приведет его эта дорога. Всей плоти, кроме рук, он уже лишился, они наверняка тоже скоро испарятся.

– А то! Но вы правы, что отрядили на поиски так много людей. Его лазучары нам действительно необходимы. – Кейварт плеснул из кувшина кислющего вина. Элден уже попробовал эту гадость и хотел убрать с глаз долой, думая, что никто и не притронется, однако Кейварт все подливал себе и подливал. – Без лазучаров вам не направить мысли народа в нужное русло. Чернь напридумывает всякую ересь и будет слушать дураков разных.

– Да, я хочу, чтобы люди знали о моем желании дать им немного больше того, что они имеют. О том, что я не Дараган.

– Без лазучаров вы не донесете до них эту мысль. Ну как вы с горсткой ваших приближенных убедите их? Они скорее послушают Бабиту из паучьего конца, хоть она даже и читать не умеет. Нет, тут нужны лазучары. Следует делать, как делал Дараган, да сожрут его черви. Пустит лазучар слушок, неважно, правдивый или нет, главное – выгодный вам. Покричит его на ярмарке. Сперва никто не поверит, сочтет сущей небылицей. Однако затем крикуна поддержат другие лазучары, словом ли, мелким динаром. Для нас мелким. Потом начнут хлопать в нужных местах. И вот смотрите – хлопают-то оратору уже не только наши лазучары, но и вся ярмарка! – Кейварт хлебнул кислятины. – Я недолюбливаю Эр-Вейна, но стоит признать, его лазучары – превосходные специалисты своего дела. На воспитание подобных мы потратим долгие лета.

– Да, надеюсь, серый эфир еще не забрал Эр-Вейна окончательно.

Исход войны уже проявлялся, войска властелина от битвы к битве громили орденцев, и кольцо вокруг болот Шамшорх почти замкнулось. Против Ураша ополчились и крестьяне, и жрецы обеих ветвей, и разномастные разбойники, включая и мятежников, как они сами себя величали. После победы над орденом Элден разберется и с этими головорезами тоже. Уже скоро он сможет обратить на них весь гнев властелина: хранитель стянул к рудникам последние боеспособные отряды, жалкие остатки медузного воинства вот-вот будут повержены.

Конец близок, и Элдену пора думать о послевоенном обустройстве и укреплении своего положения. Пока Эр-Вейна с лазучарами не отыскали, властелину следует самому озаботится вопросами рождения своего благолепного образа в глазах верноподданных.

Вечером Элден натянул сафьяновые сапоги с сороками, завязал на груди шнуровку плаща пурпурного бархата, взял зубастую корону – сороки парами летали по кругу друг к дружке и, конечно, друг от дружки. Это значило, что к врагам придет разорение, а друзья его счастливо избегнут.

Властелин отправился к страждущим явления его сияния. Одну из зал он постарался миновать побыстрее: во время осады в замке ютились тысячи солдат, отхожих мест не хватало. Дерьмо здесь уже соскребли, но запах все никак не выводился. Поправив корону, Элден вышел на балкон.

Под склонами Лысого холма, казалось, собрались все жители нижнего града, вернее, того, что от него осталось. Деревянные дома выгорели, теперь от замка Первого После и до излучин Аруши тянулись наспех сложенные жилища из неподогнанных досок, укрытых дырявым тряпьем. Подобные постройки, разве что поменьше, Элден с друзьями громоздил в детстве, просто сваливая в кучу ветки, а затем кое-как закрепляя и обвешивая драными полотенцами. Высившиеся островками каменные дома почернели и зияли дырами: на стенах – сажа, а двери и ставни выгорели. За Арушей от садов предместий остались черные колья, а среди них – мавзолеи усадеб. Все это зрелище более походило не на столицу княжества и всей Ишири, а на временный лагерь, разбитый среди тысячелетних руин некогда великого города.

– Ваш властелин приветствует вас! – Элден поднял руку. Толпа ответила гулом покорности. Она тоже словно обгорела – серо-черно-бурая масса в дырявых, истлевших лохмотьях. – Знайте: я не Дараган. Я хочу принести вам процветание. Мы пойдем к свету!

Толпа стала на колени и принялась бить поклоны.

"А ведь совсем недавно бросали в презренного вештака камни". – В мыслях Элдена смешались оттенки жалости к глупцам и намерения вырвать их из косности и невежества.

– Пойдем к свету!

Чернильная лента Аруши на горизонте сходилась с пеленой, низкой и вызывающей слезотечение. Властелин достал шелковый платок и вытер глаза, повелителю вновь нездоровилось.

– К свету!

Элден вещал довольно долго, просыпалось не менее семи песков. Толпа не вставала с колен и окончание каждой фразы блистательного властелина отмечала челобитьем. Упорным и непоколебимым, лишь бы им не прогневать его сияние.

Интересно, а они вообще слушали, что Элден им говорил?!

На сегодня он покончил с княжескими заботами. Теперь можно принять цветочную ванну, а затем утонуть в бушующем океане. М-м-м... Эми.

– Эл-де-не!

39

Дожди лили целую неделю, стихая лишь ненадолго в послеобеденное время, пору сладкого сна достопочтенных господ и баронов, как неизменно веками повторяли в этих местах. Первые три дня народ провел в радостном возбуждении: вода сулила хорошие урожаи. Однако затем счастье сменилось тревогой, а прославляющие Чудотворца песни горькими мольбами. Ожидание грядущего потопа и голода заставило взывать к Нему даже тех, кто позабыл о Нем много лет назад и, казалось, навсегда. Последующие четыре дня и простолюдины, и знать воздавали честь и жертвы во славу Заступника. Но не услышал Он их мольбы – вечером седьмого дня дождь не прекратился, и над княжеским замком не прорезалась радуга. В тавернах и на рынках по всей стране говорили, виной всему то, что в том замке сидит богомерзкий властелин Элден и его шлюха Эми.

– Почему они так считают? – спросила у Шрая Ками. В каждой харчевне, где бы мятежники не перекусили, в каждом постоялом дворе, где бы не переночевали, хулили нового властелина и воспевали старого. – Ты же говорил, Элден – хороший человек. И чего они так славят Дарагана, он же был чудовищем, а этих крестьян только обирал и вешал...

– Откуда им знать, каков на самом деле Элден? – Шрай напрягся. Пересекающий лицо шрам вот-вот порвется. – Нет, они-то, ясное дело, думают, что знают все на свете. Но все их знания – суть измышления, вложенные простачкам в головы. Им кажется, что у них есть право на какую-то коллективную истину. Если Эгмунт-мясник так сказал, Мириль с южного базара повторила, Авой-дубильщик подтвердил, а разливающий в корчме пиво Никимар подытожил, – стало быть, все так и есть. Раз все их окружение, низы и крестьяне, так считают – значит, правда. Им невдомек, что, во-первых, – это само по себе неверно, а, во-вторых, Никимар запросто может оказаться вовсе не только разносчиком чесночных гренок, но и человеком властелина, лазучаром. Они – искусные актеры и могут летами отыгрывать роль. Так что у Дарагана повсюду есть свои люди. Я даже в своем отряде долгое время в некоторых сомневался, но потом их всех убили в боях. Наверное, не были лазучарами. Хотя, кто знает...

– С Дараганом же кончено.

– А с ними – нет. Потому что они не личность, а явление. До сих пор славят Дарагана, хотя, по сути, не о его доброй памяти пекутся, а очерняют таким образом Элдена. Помните, какой замечательный был Дараган, а? Да-а, благопристойный и богоизбранный властелин. Не то, что нынче. Кому-то выгодно сперва сотворить из Элдена тирана, а затем скинуть его, чтобы все приветствовали освободителя. Тогда новый властелин сразу же, с первого дня, будет любим и почитаем. Добрый начальный расклад, не так ли?

– Я знаю, каким был Дараган. И они должны знать – помнишь, мы ехали по тракту, а вдоль него качались висельники.

– Истина ведома лишь семьям казненных. Остальным прекрасно известно, что тех направляло зло и гнусные намерения, таблички с рисунками о том и говорят. Думаю, жены и дети повешенных тоже уже сомневаются, действительно ли их мужей и отцов убили всего лишь за неуместное слово, за неловкое попадание под горячую руку. Да, все-таки они были подлыми преступниками, поганью рода человеческого. Правильно, что их повесили. Как хорошо, что Дараган столь зоркий и проницательный!

– Да ну, не может так быть!

Шрай только улыбнулся.

В некоторых вещах крестьянам все же стоило порой доверять. Это касается явлений, что они видели собственными глазами. И то – только в тех случаях, когда не одной парой, к тому же в подобных ситуациях обычно совсем не ясной. Колиму, утверждающему, что в болотах завелась кикимора, Мурину, божившемуся, что к нему спустился ангел Чудотворца, Бабите с ее зеленокудрой русалкой из дождевой бочки верить не следовало. Вот если свидетелей много – как у озарения воздуха семиугольным знамением в битве при мысе Ринохнурим, как у пролета громоптицы над горами Ариноль, как у лика Его посланника, на мгновение воплощенного в пелене, – о достоверности этих событий спорят лишь глупцы. То же касается и святого ветра Занизмади, начертавшего в дюнах Саррашвейша письмена, полные благовести, мантикор, уносящих в свои пещеры барашков; джиннов, живущих в катакомбах вештакских храмов, фениксов, покатавших на спинах и чудесной милостью не опаливших тридцать девять детей из местечка Артамханабар. Все эти события наблюдали сотни человек. И еще больше было свидетелей у султанов дыма, высившихся над сожженным мятежниками хранилищем сумрачной стали.

Ками решила, что теперь Шрай уж точно отдаст ее в крестьянскую семью. Кому нужна мятежница, способная убивать только кукол? Однако командующий, напротив, даже стал к ней как-то добрее, сегодня вот с утра улыбнулся и потрепал по щеке.

На вылазки Ками более не брали, без нее расправлялись с часовыми и сумели спалить еще три хранилища. А вот с четвертым вышла осечка. Оно тоже сгорело, но перед этим завязался долгий бой, к которому мятежники не готовились. Их тактикой, единственно правильной, всегда был молниеносный укус и отступление. Здесь же охрана оказалась многочисленной, слишком поздно они узрели арбалеты в узких проемах башенок, победить удалось разве что благодаря кривоглазию орденских послушников. Но за успех пришлось заплатить.

Эшвана закопали в поле, шагах в ста от леса. Мятежники вернулись в лагерь помянуть ширихагца, а Ками так и осталась сидеть в траве. Она придет к остальным попозже, тут недалеко.

Она считала его другом, и Эшван всегда был к ней ласков. И он не боялся стрелять по врагам, может, потому и погиб. Пошел вместо нее, а так бы умерла она. Или нет, она же меньше, в Ками могли бы и не попасть. Они вот тоже, не боятся убивать. Хоть всем послушникам там по двенадцать-шестнадцать лет. Самые младшие всего где-то на три лета старше нее. Стоило ей все-таки выстрелить... Раз они так делают, почему она не должна? А если тот мальчик никого не убивал и вообще не бывал в бою? Да, наверняка третий раз в жизни взял в руки меч. Или нет?

Ками вздохнула и оглядела поле до горизонта. Самая пора – желтые, красные, фиолетовые островки тянулись к пелене, сменяя и перемешиваясь друг с другом. Названий некоторых оттенков Ками даже и не знала, скорее всего, их и не существовало. Зачем придумывать им имена, все равно людям некогда ими любоваться... Ками хотелось заплакать, но слезы не текли. Странно, обычно с ней всегда наоборот.

Они все сражаются и убивают. И орденцы, и сороки, и ее салирцы, и мятежники. Надо было и ей вместе со всеми, но куда это приведет? Может, она правильно сделала? Нет, что вообще решают поступки глупой девочки... Ками сосала травинку в бесконечном поле и не знала ответов на свои вопросы. И чем больше она размышляла, тем сильнее уверялась, что на ее вопросы никто и не ответит. А в конце она пришла к выводу, что ответов на них – нет.

Одно Ками знала наверняка – цветы, что она вплела в волосы, Эшвану бы точно понравились.

* * *

– Как же нам переубедить этих людей? – спросила Ками у Шрая. – Как разъяснить, что Элден станет для них хорошим властелином?

– Никак, – сказал Шрай. Его шрам чуть не лопнул, как пальцами растянутая бледно-розовая пиявка. – Что же сделает такая маленькая кучка. Тем более, лазучары клевещут и на нас тоже, так что нет к нашим словам доверия. Но мы можем помочь Элдену, сражаясь с его врагами. Сейчас – с орденом, потом еще с кем-то.

– Неужели, совсем ничего нельзя сделать...

– Нельзя. Нас еще слишком мало. Пока мало. Так что мы будем сражаться изо всех сил за то, чтобы когда-нибудь нас стало так много, что слушать лазучаров больше никому и в голову не пришло.

Из похода вернулись четверо, Илмар сказал, что едва они начали стрелять, как выбежали Кед-Феррешем. Вероятно, людей обратили в кукол прямо на месте, в доме сумрачной стали. Командующий остался на склоне оврага, отстреливался, пока мятежники отступали.

Шрай ее не обманул.

40

Изумительно яркий сон пришел к Элдену. Прямо из неба на земли властелина, на его многострадальную Ишири лился свет. Да не такой, что дарят свечи, пусть их даже и тысячи, как в Гнезде. То сияние из ночной грезы Элдена было не делом рук человеческих, то – Его лучезарная корона. В ее блеске тонули леса и моря, горы и равнины, халупы и замки, бордели и храмы. Лишь в подземелье рудников сумрачной стали не проникал свет.

Потом Элдена подхватил ветер, вознес над пашнями и пастбищами. "Я поведу вас к свету!" – кричал своим людям повелитель, а пахари и пастухи падали ниц и воздавали хвалу богоизбранному благодетелю. А пелена все поднималась. "Улетай совсем!" – приказал властелин. Они не взмыла и не рассеялась, но в ней закружился маленький вихрь, сероватое пятно на белом. Вдруг он разорвался в клочья, и те рассосались, оставив в пелене брешь. "Это ворота к свету! – огласил землю Элден. – Ими мы пройдем!"

– То случится через месяц.

Месяц... Такое древнее слово. Из долетописных времен. Тогда и пелена наверняка висела выше. Или ее и вовсе не было... Месяц – двадцать девять дней.

Свет озаряет лица и простых, и знатных. Все плачут. Нет больше хворей, голода, Кед-Феррешем тоже нет. Куда-то исчезли, испарились. Народ ликует, водит пляски, Эми смеется, Элден ее целует. Свет заливает сад в замке, они сидят там и едят персики. Потом он ее снова целует. А потом...

– То случится через месяц.

В Сад-Веште восстанавливаются семь великих башен. И он более не самый мрачный город в Ишири, теперь светло везде! Вештаки, рыдая, падают пред властелином. У некнязя Лика рождается сын.

– То случится через семь месяцев и три четверти.

Лафортийцы тоже ликуют. Свет играет со взволнованным морем Тысячи Огней, а огней-то уже мириады! Корабли теперь могут ходить далеко от берегов, не страшась заблудиться. Обновленная пелена чертит им дорогу. Они уплывают в дальние страны, находят потерянную сестру Ишири, те расстались миллионы лет назад.

– То случится.

Элдена начало тянуть обратно к земле. "Нет, я не хочу! – задыхаясь, кричал властелин. – Не хочу!" Почему же ему нельзя там остаться? Там все его любят, там все счастливы. Там свет.

– Ты вернешься через месяц.

Элден проснулся мокрый от пота, голова невыносимо болела. Властелин перевязал ее влажным полотенцем, соорудил подобие чалмы. Ручейки воды полились со лба на щеки и нос, стало полегче, по крайней мере, думать не так больно:

"Через месяц... Сон – ерунда, конечно, а вот слово – похоже, действительно древнее".

Явь тоже принесла повод для радости. Гонец доставил сладкие вести: пал последний оплот сопротивления Кед-Феррешем, рудники болота Шамшорх. Решающая битва даже не состоялась. Остатки орденцев, включая воевод, сдались на милость его сиянию, и куклы, лишившись хозяев, замерли, схватились подобно глиняным идолам степных кочевников. Кед-Феррешем переподчинили и привели к подножию Лысого холма. То, что гонец рассказал в последнюю очередь, мармеладная медуза на бисквитной башенке, – хранитель Ураш также пленен. Вот это немало поразило Элдена, он полагал, стервятник живым уж точно не сдастся. Не такой человек.

Голос в голове Элдена звучал день ото дня громче и решительнее. Властелин уже не всегда просто мотал головой, теперь из его уст порой непроизвольно вырывалось:

– Уйди!

– А? Элдене?

– Прости, малыш, я не тебе.

– Кому же? Здесь больше никого...

– Понимаешь, князю Сафарраша и всей Ишири необходимо наперед просчитывать многие действия. Я просто в голове репетирую разные возможные ситуации. Так к ним готовлюсь. Вот случайно проговорил вслух. Это "Уйди!" предназначалось одному там послу.

Только бы так и осталось! Прекратило ухудшаться далее, ведь пока Элден еще может сопротивляться, оставаться разумным человеком. Он уже не поднимал мертвецов, однако чувствовал, что продолжает сходить с ума. История знала обезумевших властелинов, неужели он следующий? Уж лучше тогда ему умереть. Он мог бы обратиться к лекарю или еще лучше к благодатному жрецу, но, рассказав им о голосе, он полностью передавал бы свою судьбу в их руки. Помешательство властелина – удобный повод для свержения, заговорщикам легко будет заручиться поддержкой. А он и так никому не верил. Элден ходил по замку, вглядывался в лица слуг и стражников, баронов и сотников, кухарей и постельничих, – в любое мгновение они могли заколоть, отравить, задушить своего повелителя. Они всегда опускали глаза, кланялись, жались к стенкам, однако Элден знал, что такое показная лояльность. Положение Дарагана было куда крепче, чем его, и все равно старикан рухнул вместе со своим родом. И это могло случиться в любой день, как совершенно справедливо заявлял Ураш. То же и с Элденом: пока он нужен – будет править, а едва бароны с воеводами уладят свои споры – опрокинут презренного вештака. Личность подобного происхождения на троне – позор Сафарраша.

Элдену следует позаботиться об укреплении своей власти, по крайней мере, попробовать. Сделать все, что в его силах. Если властелина полюбит народ, свергнуть будет сложнее, кому нужны восстания, отказы работать, дезертиры, недоимки? Люди наконец должны узнать, что в замке об их благополучии печется скромный Элден.

– Вы нашли Эр-Вейна и его лазучаров?

– Пока нет, мой повелитель, – ответил Дираиш. – Ну точно испарились!

Для начала властелину нужно показать, какая судьба ожидает его врагов. Тех, кто осмелился пойти на Элдена. Заодно еще свершить нечто, о чем не перестанут твердить и через тысячу лет, что выделят в летописях цветными красками, с опасностью для жизни добытыми на островах моря Тысячи Огней. Поистине поступок богоизбранного и благолепного властелина, ведущего смиренный народ к свету. Он явит им лучезарную корону, избавив мир от сумрака.

– С тобой добро обращались? – спросил с Сорочьего трона Элден.

Ураш стоял внизу – на том месте, откуда не так давно они втроем расправились с Дараганом.

"Ты слышал, что тебе сказали? Так убей", – вспомнилось Элдену.

– Со мной добро обращались, – ответил Ураш.

Вроде действительно неплохо, как мог оценить Элден. Хотя маленькое лицо хранителя так безобразно – шрамы, оспины, застарелые язвины, – что и ошибиться немудрено.

– Почему ты предпочел плен смерти?

– Потому что я не успевал. Я не ожидал, что все закончится настолько быстро. Мои люди бросили сражаться, сдались. Я попросту не успел сотворить задуманное.

– Что сотворить? Ты в рукаве держал какой-то козырь?

– Если можно наречь козырем высшее состояние души. Мое дело проиграно, орден разгромлен, я более не могу исполнять роль хранителя. Но освобождение от мирских забот открыло мне дорогу в небесный чертог, туда, куда в свое время ушли наши достойные, куда на сороковом лете жизни отправился святой Рапитмхалим. Когда я понял, что поражение неизбежно, стал готовить себя к обряду. Дописал незавершенные когда-то из-за нехватки времени труды, внес правки в уже законченные трактаты, в общем, передал потомкам свою мудрость. Тем, кто пойдет по пути поиска истины, обретет ее и достигнет высшего успокоения – станет Кед-Феррешем. Меня схватили, я не успел, ныне я умоляю тебя позволить моей душе пройти то, о чем с детства мечтает каждый юный послушник ордена. Пусть меня обратят. Я готов впустить в себя дух безмерного покоя, неги и отрешения. Мой щит уже давно треснул.