Текст книги "Повелитель Грёз (СИ)"

15

Ками проснулась поздним утром. Поняла это по стеблям травы ан-миррит, уже сильно вытянутым. К часу пополудни они выпрямятся полностью, а затем начнут клониться и к полночи свернутся на земле. Рана, едва различимая в потемках, при сумраке дня страшила – глубокий порез с неровными краями, расщелина, запечатанная спекшейся кровью. Высохшие ручейки расписали все предплечье, однако теперь рука не болела, и Ками старалась туда не смотреть. Разбитые губы немного распухли, слегка жгло, но по-настоящему мучило другое – голод. Она не ела со вчерашнего утра, ну, если не считать кусочка рогалика и двух глотков греющего отвара, что дали заботливые стражники.

Попробовала встать, лишь поднялась – в глазах потемнело, и она поспешно опустилась на колени. Склон оврага, где сидела Ками, покрывала кхимария, столь любимая салирцами. Ками подалась вперед, чтобы сорвать несколько продолговатых, окаймленных колючками листьев, но отдернулась, сообразив, что от кхимарии синеют зубы. Ничем это не смыть, нужно ждать три-четыре дня, пока налет не сойдет сам по себе. В Салире никого "улыбка ночи" не заботила, все жевали бодрящую траву, здесь же она моментально выдаст происхождение едока, ведь сафарши к ней совершенно равнодушны.

Не съесть оказалось не так уж и просто. Ками протягивала руку и отнимала, повторила несколько раз. Сглатывала, как чувствовалось, почти что красный перец, горло высохло и будто затвердело, стало деревянным столбом. Ками в итоге сочла, что даже если пожует кхимарию, все равно не наестся, так что рисковать бессмысленно. В голове кружило решение, выход, что еще вчера вечером она бы и не рассматривала. Нужно вернуться в дом Брунха, там целый стол вкусностей. Еще там, конечно, Кед-Феррешем, но он мертвый, а мертвый Кед-Феррешем не опаснее мертвого суслика. Может, и Брунха она застанет. Вдруг кузнец вчера просто отходил по делам, например, отвозил ножи доброму горожанину или господину – меч. Или полный доспех для барона. Она утешала себя тем, что смогла выбраться из нижнего града, значит, и отсюда получится.

Передышка на коленях дала силы, Ками удалось подняться. Накинув на плечи ковер – на голову капюшоном слишком жарко – побрела меж деревьев к дороге. Порой дурнело, тогда хваталась цепкими ноготками за стволы, сучья, раз по невнимательности оперлась о муравейник. С дороги слышались оклики поштарей, громкие и однообразные куплеты зазывал, грохот скачущих по колдобинам карет. Когда они проносились, Ками передергивало, даже в отдалении она ощущала всем нутром жуткую тряску, каково же тогда людям внутри них? Особенно неприятно приходилось пустому желудку, кареты бухали по ухабам, а он, казалось, прыгает от живота к спине и обратно.

Колючий песок вздымался над дорогой. По обочинам брел податный люд, некоторые тащили в торбах за спиной свежие яйца, в облупленных кувшинах молоко и масло, а некоторые шли с пустыми руками, сегодня они заплатят господам своим рабским трудом. Ками пристроилась к веренице крестьян, грязные и оборванные, как и она сама, несчастные помогут ей затеряться. Хотя совсем скрыться от ненужных взглядов не получится, поздним утром народу уже слишком много. Как и в Салире. Даже сейчас, после недавнего разгрома, на трактах родины Ками кипела жизнь. Бурлила, пожалуй, даже сильнее, чем до войны. Не потому что Салир сызнова расцветал, напротив, скудная доля вынуждала пускаться в путь даже тех, кто за тридцать лет не выезжал дальше окружной ярмарки. Оставались лишь старики и калеки, коих ждет смерть без погребения, ведь немощным собратьям не под силу друг другу выкопать могилы. Впрочем, и надгробия ранее ушедших исчезли, кто будет следить за ними? Бурный плющ схоронил камни.

Ками снова набросила ковер на голову. Вряд ли измазанную девчонку с разбитыми губами и в замызганном наряде кто-то удостоит вниманием, она прямо крестьянская дочка. Даже нет, скорее еще ниже – отец ее батрак при зажиточном хозяине, либо вообще из тех, кто караулит княжеского поваренка с объедками подле решетчатых окон замковой кухни. И действительно, она плелась с податными по обочине, и достопочтенные, ступавшие по широкой дороге, – а других в предместьях и не прокладывали, это не нижний град – не поворачивали к нижайшим голов. Будто лишь один мимолетный взгляд на недостойных способен замарать честь или, что хуже, возвысить отрепье в собственных глазах. Несмотря на ширину пути, знатные все равно старались держаться середины. Даже шаг в сторону опустит их положение по сравнению с тем, кто твердо держится равнодалекого расстояния от обеих обочин. Не все из вальяжно плывущих достопочтенных были таковыми по рождению, многие стали ими по положению. Писари с косами до пояса, туники пропахли едким духом радхомитовых чернил, по нему всегда можно безошибочно угадать человека с гусиным пером. Стражники, вонь пота не глушил и обильно пожираемый ими лук и чеснок. Жрецы, в основном благодатные, головы тщательно выбриты, а свободное одеяние так чисто, словно новое и впервые надетое.

Иногда на Ками все же косились. Но не зло или настороженно, а с усмешкой. Не трудно сообразить, что они думали. Чумазая девчонка в дранье наверняка идет чистить кастрюли или сгребать навоз, а то и побираться. По губам же получила за неподдавшуюся щетке прилипшую к чану жженую полоску баранины. Либо же за незамеченную и неубранную вовремя коровью лепешку. А, может, за дерзкую настойчивость на паперти. Хотя вполне вероятно, что огребла от руки родного папаши за принесенный в халупу скудный динар.

Находились люди, глядевшие и сочувственно. Примерно с каким выражением стражники ее отца встречали свою княжну возле ворот Ветреного замка. После очередного пропадания на заречной стороне, там, где живут простые, Ками обыкновенно возвращалась в неподобающем такой особе виде. Что поделать, когда водишься с крестьянским детьми, отпрысками красильщиков, дубильщиков и плотников трудно не запачкаться. Особенно если играешь в похищенную драконами дочь охотника за чудовищами.

Только однажды к голодранке с ковром-невидимкой на голове обратились с вопросом. Знатная дама, шедшая под руку с длинноногим стройным господином, поинтересовалась, не обидел ли кто бедную девочку. Ками ответила, что у нее все хорошо и склонилась в книксене. Пожалуй, зря, ведь дочки батраков так не делают, да и не смогут так ловко, но, по счастью, дама разве что слегка улыбнулась и проплыла с господином мимо.

Когда впереди показалась массивная дверь дома Брунха, Ками снова стало страшно. Может, пройти дальше и не заходить туда? Но где тогда добыть еду? Конечно, какие-нибудь объедки достать нетрудно, но для этого нужно вернуться в нижний град, а то и вообще к замку. Здесь, в предместьях, все оставшееся и выброшенное со столов господ, похоже, растащили ранним утром. Не стоило ей так поздно вставать, поднялась бы затемно, еще и людей было бы меньше, лишний шанс спрятаться от ненужных взглядов. Глупые мысли, все равно проснуться бы не получилось, нужно радоваться и благодарить Восьмирукую за крепкий сон и за то, что милосердная богиня за ночь уняла боль в распоротой руке. Улочки нижнего града, пожалуй, опаснее комнаты с мертвым Кед-Феррешем, ведь там можно встретить их живых. Или еще кого похуже. Самое теперь важное – сохранить твердость, чтобы коленки не задрожали, когда потребуется свернуть с обочины к дому кузнеца. Уверенно направиться к двери, не вызвав подозрений, и легко переступить порог, как свой родной.

Ками справилась отлично. Поравнявшись с Брунховским домом, отделилась от шеренги несчастных, не быстро и не медленно протопала с десяток шагов и, толкнув дверь здоровой рукой, размеренно вошла в темный коридор. Аккуратно затворила и сразу же почувствовала сырость и прохладу. Ками и не замечала, что на улице-то жарко и душно, пока плелась по обочине, скрываясь за спинами прачек, носильщиков, несвободных землепашцев и прочего податного люда. Разум тогда занимали более важные вещи – как бы не выдать себя и как бы уже поскорее покушать. Согреваясь, Ками потерла бока ладонями, при желании могла бы пересчитать все ребра. Ничего, вот-вот впервые за семь месяцев она позавтракает, как надлежит завтракать высокородной. В Салире она никогда много не ела, питалась как, например, дочка писаря или некрупного советника. Сейчас же Ками планировала покушать с поистине княжеским размахом.

Она замерла возле двери в заветный чертог. Стол с лакомствами – там, но также там и Кед-Феррешем. Ками набрала воздух, не пристало княжне бояться кого бы то ни было. Особенно, если этот кто-то мертв. Особенно, если она сама его убила.

Ками вошла. Показалось, что в комнате стало светлее, чем поздним вчерашним вечером. Может, и не так, теперь уж не проверить – окон тут нет, а свечи она тогда не пересчитывала. Наверное, просто вчера глаза так устали, что весь мир потускнел.

От двери к столу вели три ступеньки, и, пока Ками не спустилась, крышка скрывала, что покоится внизу, подле ножек. Ближе, ближе, кромка надвигается, обнажая пол. Сейчас выплывет дохлая кукла. У нее будет пустая глазница, а слизь и пена скорее всего уже высохли. Ками готова, и покажет себя смелой девочкой, как и обещала отцу.

Она очутилась уже у ступенек, а Кед-Феррешем все не проявлялся. Придется спускаться, тогда она увидит его сразу целиком. Под столом, как в домике. И зажмуриться-то нельзя, ведь тогда можно навернуться на этой лесенке. Ками глядела под ноги, сделала три шага вниз. Подняла глаза и... никого не увидела. Только засохшее пятно на полу, кровь из вспоротого предплечья. Ками выдохнула. Даже расстроилась, что сорвалась такая возможность показать себя храброй.

Остальное не изменилось: сундук в углу, у стены валяется арбалет, как она его и бросила, на табурете россыпь стрел-болтов. А самое важное на столе – сырные лепешки, пшеничный плот, медовые шарики с лещиной, рогалики целые и один половинчатый. Кед-Феррешем редко ходят поодиночке, и, вероятно, так сказать, живые куклы унесли дохлую куда-нибудь. Ками не знала, что делают с мертвыми Кед-Феррешем.

Она со вчерашнего дня притворялась оборванкой и эту роль нужно отыграть до конца. Первыми пали медовые шарики. Сладость наполняла горло, орешки застревали в зубах. Разбитые губы измазались, но вытирать было больно, и Ками решала отложить вопросы чистоты напоследок. Все равно снова замарается, впереди еще сырные шарики и непочатые рогалики. Половинчатый она не тронет, он немножко подзасох.

Зубы небрежно пережевывали сырную лепешку, когда Ками почувствовала плечом теплое касание. Метнулась вперед и, мигом развернувшись, закашлялась от такого резкого маневра. Сквозь накрывшую пелену слез, выступивших то ли от страха, то ли от кашля, что никак не унимался, увидела двух мужчин. Контуры расплывались, понятно только, что оба высокие, один волосатый, как женщина, а второй почти лысый. Она оцепенела, не смогла отступить и шагу, когда волосатый двинулся к ней.

– Так-так, не кашляй. – Он похлопал ее по спине.

Изо рта полетели крошки, далеко. А орешек, выпавший откуда-то между зубов, выбросило с такой силой, что он упал к ногам лысого. Ками удалось заметить, что у того добротные сапоги, годные не только для грязных улочек нижнего града, но и для настоящей чащобы.

– Вот, а теперь вытри слезки. – Голос волосатого был тонкий, что-то среднее между мужским и женским.

Ками вытерла глаза и стала способна нормально рассмотреть незнакомцев. Лицо волосатого оказалось очень добрым. Вытянутое, с пухлыми губами, мягкими чертами подбородка и скул, издалека оно сошло бы за лицо достопочтенной дамы. Сходства придавали и каштановые волосы, волнами ниспадающие до пояса. Лысый же оказался вовсе не лысым, а короткостриженым. Седые волоски торчали, словно близко посаженные иголки, вроде как грубую шкурку приклеили к голове. Ками почувствовала, что если провести по этой прическе рукой, непременно поранишься в кровь. Лицо седовласого было бледным и острым, будто рубленным из мрамора. Тонкий шрам пересекал его от правой брови через нос к подбородку, ряд застарелых ранений покрывал щеки и лоб. Вот этого господина точно с женщиной не спутаешь.

– Кто ты такая и что здесь делаешь? – Человек-наждачка говорил резко и отрывисто.

Ками заглянула за его спину. Там дверь, но добежать, миновав седого, не получится.

– Я пришла к Брунху, у меня для него послание.

– Какое еще послание?

Выдавать себя, конечно, нельзя.

– От отца. Мой отец – друг Брунха.

– И что в послании? – Тон седого мало отличался от допросов выпытывающих людей властелина или ордена.

– Я не могу вам сказать, оно для Брунха.

– Как зовут твоего отца?

– Карол.

– У Брунха нет друзей с таким именем.

– Неправда! Просто вы об этом не знаете!

– Кто твой отец?

– Писарь.

Седой засмеялся. Зубы оказались такими же бледными, как и лицо.

– Не обманывай нас, девочка, – ласково проговорил женоподобный. Несмотря на то, что он стоял рядом, Ками не чувствовала угрозы. Он заглядывал ей в глаза, и даже просто находиться подле него было как-то уютно. А вот седой, даже шагах в семи отсюда, внушал тревогу.

– Я и не обманываю, – буркнула Ками.

– Кто ты такая? – Седой сделал акцент на каждом слове.

Ками была готова заплакать. Они ведь не отстанут.

– Обещаю, мы тебя не обидим, если только ты не служишь Дарагану, – сказал волосатый.

– Так это не он вас прислал? – Ками в такое не очень-то верила.

– Постой-ка, я, кажется, знаю, кто она! – Седой воскликнул с радостью грибника, наткнувшегося на лужайку белых. Но лицо осталось невозмутимым.

– Интересно бы услышать, – улыбнулся женоподобный.

– Это Ками эн-Салир, дочь некнязя Карьмина. – Седой говорил торжественно, а выражение сохранял серьезное. – Я видел, как семь месяцев назад ее привезли в Сафарраш заложницей. Они старались все сделать скрытно и везли ее ночью, но так уж случилось, что в том месте и в то время я поджидал одного нашего недруга.

– Вот так неожиданность. – Лицо волосатого стало еще добрее. – Ты правда Ками эн-Салир?

Она не знала, что и ответить.

– Правда-правда, – подтвердил седой. – Если я кого-то один раз увидел, то уже не забуду. Хоть она и больше походит сейчас не на тогдашнюю заложницу-некняжну, а на грязного взъерошенного щенка.

Ками опустила голову и залепетала чуть слышно:

– Пожалуйста, не отдавайте меня Дарагану. Лучше... – Ком прошел по горлу. – Лучше убейте. – Горячие слезы вырвались из глаз. – Он все равно меня убьет... Только не сразу.

– Ты так и не поняла, – вздохнул волосатый. – Мы Дарагану не друзья.

– Мы его враг. Самый опасный враг за последнее, вот уже довольно долгое время. Хотя это печально, что такое слабое войско, как наше, стало для него основной угрозой.

Ками еще раз внимательно оглядела их. Под черными плащами, обыкновенным одеянием горожан Сафарраша, виднелись темно-зеленые робы, на поясах – выцветшие и сальные кожаные ремни, а в глубине, в складках плащей, едва различимы ножны. То, что сапоги пригодны и для чащи, и для болот, она уже отмечала.

– Вы мятежники!

– Умная девочка. – Улыбка не сходила с уст волосатого. Чаще, чем улыбался, он разве что успокаивающе заглядывал ей в глаза. – Раз мы выведали твое имя, позволь представиться и мне – Илмар.

Илмар... Может, поэтому ей сразу с ним стало так уютно. Глупости, конечно, но так хотелось бы думать, что он будет так же добр, как милый салирский сотник. Ей снова явились картины страшной казни. И первой, когда жрец перерезал раненому Илмару горло. И второй, когда оживленного Илмара сразило наповал свинцовым шариком из Божьей искры. И третьей, когда пробило шею, и он скончался в муках, не успели они до него и дойти.

Неожиданно для себя Ками выпалила:

– Я хочу сражаться вместе с вами! Я убью Дарагана!

Они засмеялись оба.

– Ты? – уточнил Илмар.

– Я! Убью так же, как убила Кед-Феррешем!

– И как же девочка может убить Кед-Феррешем? – поинтересовался седой. – Задушить платьем? Так у тебя и платья-то нет. Так, пижама какая-то. Заношенная.

– Это не обноски и вовсе не пижама, это княжеский наряд! Просто он немного испачкался.

– И ты, разумеется, задушила им куклу?

– Да нет же! Я всадила арбалетный болт точно ему в глаз! Воткнула прямо в его тупые мозги!

Они переглянулись.

– Ты не шутишь? – спросил Илмар.

– Нет, он лежал вот здесь, под столом. Я убила его вчера вечером, нет, даже уже ночью. Наверное, потом его унесли другие Кед-Феррешем.

Седой направился изучить место чудесной победы девочки над куклой. Мятежник сильно хромал.

– Здесь засохшая кровь.

– Это моя. – Ками повернула к ним предплечье. – Я не смогла натянуть тетиву и ударила болтом, как шилом. И немножко поранилась.

– Не немножко, руку надо зашивать, – сказал Илмар. – Послушай, похоже, она не врет.

– Если и так, все равно это случайность. – Седой провел ладонью себе по волосам. Ками испугалась за него, нет, все в порядке, не порезался.

– Я и стрелять могу! Я очень хорошо из арбалета стреляю! Меня сотник научил, его тоже Илмар звали...

– Не смеши, – фыркнул седой.

– Если мне нельзя с вами, тогда дайте мне дождаться Брунха.

– Ты его уже не дождешься, – покачал головой Илмар. Улыбка стерлась с лица. – Он был одним из нас, ковал нам мечи и латы. Недавно его повесили.

– Откуда ты с ним знакома?

– Меня направил сюда жрец. Нечистый. Он служит в замке Дарагану, но, говорит, что ненавидит его.

– Как его имя?

Ками открыла рот и... так и осталась стоять, перебирая варианты. Как же его звали? За эти полдня столько всего произошло, имя жреца и позабылось. Оно витает где-то рядом, но не дается, ускользает.

– Я не помню, – выдохнула Ками.

– Да не важно, – сказал Илмар. – Кажется, этот жрец хотел послать тебя в ловушку. Вероятно, он служит ордену, вот и Кед-Феррешем здесь оказался. Ты бы стала пленницей не Дарагана, а Ураша. Что, наверное, и хуже.

– Может, и так. Мне этот жрец тоже не нравится. Он убил Илмара, он убил дядю, он убил многих солдат, которых я любила. Но меня он все равно, получается, в итоге спас. Пусть даже и не хотел этого.

– Ага, спас, – усмехнулся седой. – Ты не протянешь здесь и месяца.

– Я поеду домой, в Салир. Расскажу все отцу, мы соберем войско, и я буду сражаться вместе со всеми! Мы победим, и я убью Дарагана! – воодушевленно воскликнула Ками и улыбнулась.

– Ты не доедешь и до Вашора, не то что до Салира, – возразил седой. – По дороге тебя десять раз убьют и тридцать раз поимеют.

– Он прав, – печально улыбнулся Илмар.

– Что же мне делать? – Ками исподлобья глядела на седого. – Почему вы не берете меня к себе? Вы не верите, что я хорошо стреляю, но вы могли бы получить за меня выкуп или оружие. Отец бы дал гораздо больше мечей, чем ковал вам Брунх. И арбалеты, булавы, пики, луки. Может, даже осадные машины.

– И как же мы доедем до твоего Карьмина, – издевательски спросил седой. – Наше скромное войско не прорвется так далеко на север. А если послать несколько человек, то, во-первых, они не смогут унести арбалеты, булавы, пики-луки, осадные машины, а, во-вторых, у них могут потребовать дозволу. Выгоднее уж продать тебя обратно Дарагану. – Седой почесал щеку. Шрам, делящий лицо надвое, растягивался и снова сжимался. – Хотя нет. Некоторые бароны, из тех, что любят маленьких девочек, заплатят больше, когда узнают, кого покупают... Но не переживай. У меня есть знакомая крестьянка, добрая хозяйка, живет в глухом селении. Отвезем тебя к ней, станешь ее названной дочерью.

– Вот-вот, – подтвердил Илмар. – Это для тебя наилучшее.

– Но я не хочу быть крестьянкой! – крикнула Ками так, что пламя свечей всколыхнулось. – Я хочу сражаться! – Свет замерцал. – Я Ками эн-Салир!

– Бери ее, а я возьму этот арбалет, он весьма неплох, – спокойно сказал седой. – И это... Девочка, раз уж ты так орешь свое имя, позволь и мне представиться. Меня зовут Шрай.

16

Семь семигранных башен, расположением повторяющие семиугольное знамение, застыли огрызками карандашей. До разрушения они подпирали пелену, едва не прокалывали, гордость Сад-Вешта – созданные жизнями десятков тысяч рабов величайшие монументы во всей Ишири. Те немногие, кто выжил и не покинул Сад-Вешт, отводили взгляд от памятников поруганной чести города. Это непросто: зияющие чернотой на седом полотне пелены неровные верха, словно переломанные неведомым героем зубы сказочного чудовища, виднелись со всех краев Сад-Вешта – мыловарного, скотобойного, менного, утешающего. И с храма Ош-Лилим, главного пристанища нечистых жрецов Ишири, и с дворца Эртамхилор, угасшей цитадели некнязя Лика.

Сад-Вешт раскинулся в низине Финавейш, обрамленный горами Рун-Халим, заключенный в корону многочисленных пиков. Их темный частокол окружал город, будто граница следа башмака великана, а подошва – сам Сад-Вешт, выстроенный на пыльной вулканической почве. Такое положение делало его самым мрачным местом в Ишири. Пелена везде одна, но Салир, благодаря снежному наряду был светлым, а одеяние Сад-Вешта могло похвастать лишь яркими пуговицами – всполохами лавы двенадцати вулканов. Может, потому город, втоптанный в горы древним гигантом, стал святыней и оплотом нечистых.

Ныне Сад-Вешт полностью зависел от Сафарраша и милости его благолепного сияния властелина Дарагана. Ни единой в округе речки или озерца, веками воду тут добывали в колодцах, глубочайших в Ишири, семиугольных воронках – ноздрях хозяина подземного мира. Сафарши закидали источники песком и глиной, и нос бога нутра земли заложило, а Сад-Вешт остался без воды. Теперь ее возили из долины реки Май сафаррашские купцы под конвоем стражников повелителя. Три четверти ежелетней казны некнязя Лика уходило на унизительные обряды передачи спасительной влаги – Лик вставал на колени, и лицо орошалось кисточкой из кувшина. Даже купец низкого ранга с наслаждением водил мокрым соломенным пучком по щекам некнязя, а затем воины Дарагана забирали сундуки с платой.

Когда-то окаймляющие Сад-Вешт горы служили ему естественными стенами. Многотысячный гарнизон не впускал ни врагов, ни друзей без дозволы. Солдаты муравьями облепляли хребты, а на пиках, как среди зубцов башен, громоздились сотни арбалетчиков. Не опустели вершины и после разгрома, их заняла карательная дружина властелина, гарант унижения Сад-Вешта. Город в низине представлял замечательную мишень для повернутых на него баллист и катапульт. Тенями горгулий резные контуры застыли, готовясь ожить при малейшем неповиновении.

В промерзлой груде камней, Эртамхилоре, по издевательской усмешке судьбы до сих пор именующимся дворцом, запалили пять факелов. Один – для проводника, чтобы дорогие гости не заблудились. Еще два – для приемной залы, специально выбранного чертога поменьше, что бы хоть как-то его обогреть. А последняя пара – для воинов в соседней комнате, они отыграют свою роль, если долгожданные гости окажутся несговорчивыми.

В компании доверенного советника, навушника, некнязь Лик сидел за простецким столом и нервно молотил по нему костлявыми пальцами. На всякий случай правитель Сад-Вешта облачился в тесную кольчугу, выкрашенную чернильным соком радхомита. Темные волосы, словно обваленные в вулканическом пепле, были собраны в косу и закреплены брошью – оскалившейся мордой обсидиановой гадюки. Глаза Лика бегали, не зная, где остановить взгляд, на кинжале ли, висящем на поясе, на двери, что вот-вот откроется, или на мерном пламени факела.

Под плащом навушника, нечистого жреца Годзира, тоже прятался доспех, а в ножнах затаился кинжал. Но лицо старого советника, особенно на контрасте с некняжеским, хранило спокойствие. Годзир даже позевывал, тогда его обвисшие щеки подергивались волнами. Он разве что поеживался, но то от холода, а не страха. Два факела так и не обогрели малый чертог.

– Не переживайте вы так, мой господин. Ну, сами поразмыслите, если этот варвар обо всем доложит сафаршам, кто его послушает? Кто ж поверит вонючим кочевникам...

– Я все понимаю, но мне как-то не по себе. Мой старший братец тоже считал, что все контролирует.

– Ваш брат действовал открыто, за что и поплатился. А я ведь предупреждал, до самого последнего момента призывал отказаться от идиотской затеи. Войско уж выходило из ворот, а я все умолял его, чуть на колени не падал. Хорошо еще, что в итоге его лишь оскопили, а не повесили.

– Да уж, "лишь", – нервно усмехнулся Лик. – Но, может, и так, троих детей заделать он, по крайней мере, успел. Ха-ха. Пусть и дочерей. Так что мог позволить себе понести такое наказание. А я не могу, Годзире.

– Вам только семнадцать, успеете еще заделать.

– Если ничего не отрежут.