Текст книги "Повелитель Грёз (СИ)"

Автор книги: Ferra Geza

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

– Не переживайте, это будет не наш бунт. И вы смелый человек, раз на такое решились. Вы достойный сын Сад-Вешта и своего отца.

Слуга ввел в чертог дорогого гостя, почему-то всего одного. Лысую голову и оголенную грудь покрывали грубые узоры, непонятные несведущим линии оттенков желтого и зеленого. Кочевники наносили их жесткими стеблями степных трав, а красителем служили порошки толченых цветов. Не обошлось и без традиционных ожерелий и браслетов из костей сапсана.

Лик и Годзир сдержали улыбки.

– Привет, некнязь! – рявкнул грязный варвар. – А тебя, старик, я не знаю.

Запахи лошади и кинзы наполнили чертог.

– Сад-Вешт приветствует тебя, достопочтенный всадник Колемрад. Я Годзир, навушник господина Лика. Мое имя должно тебе о чем-то говорить.

– Ах да, тот лакей, преклоненный прыщ, все твердил, что он от Годзира.

– И этот прыщ растолковал тебе наше предложение? – спросил Лик.

– Он пытался. Так мямлил, что понял я с пятого раза.

– Ты согласен?

– Конечно. Глуп тот разгулящий, кто отказывается от попутного металла.

– Мы не сомневались в вашей разумности, – сказал Годзир. – Но почему ты пришел один?

– Ахрад решил кинуть в таверне кости. Нечего ему тут делать. Он не повелевающий, у меня коней в два выгула более.

– Добро, – кивнул Годзир. – Давай обсудим кое-какие детали.

– Чего обсуждать? Мы все разумели. Давай металл, мы все выправим, о чем договорено.

– Вы все получите, – заявил Лик. – Но можете заработать больше, если перевыполните задачу. Как это сделать, мы и хотим рассказать.

– Валяй, некнязь.

– Вы соберете весь ваш табун и вторгнетесь в земли Сафарраша. Но пойдете не до границы пустыни Вей-Нарарум, как мы изначально договаривались, а далее, туда, где густо лежат сафаррашские селения. Будете грабить и убивать. Можете угонять рабов. Как хотите, на ваш вкус.

Колемрад сморщился:

– И у вас хватит металла? Награде должно быть уполной.

Годзир жестом показал господину, что ответит сам.

– Хватит. Ты видал горы вокруг Сад-Вешта? – Навушник пронзительно глядел на варвара. – Ты не представляешь, сколько там самоцветов. Держал ли ты когда-нибудь в руках нашу монету, черный скол? – Годзир получил утвердительный ответ, но, конечно же, этот табунщик врет, желает показаться выше, чем он есть. – Так вот, значит, ты имел удовольствие наблюдать на обратной стороне монеты корону Сад-Вешта, корону моего господина.

– Узревал такое. Занятная железяка.

– Если вы хотя бы пол-лета будете терзать земли Сафарраша, получите самоцветов в десять раз более, чем на этой короне.

– И это, не считая награбленного, – уточнил Лик. – Знаешь, как с древнеиширийского переводится "Сад-Вешт"? Не знаешь? "Святой Камень".

– Мы погуляем сафаррашской землей целое лето!

– Вы прекрасно все разумели, – сказал Годзир. – Жгите дома, рушьте мельницы, травите воду в колодцах. Единственное, прошу, не трогайте храмы нечистых.

– Храмы ваших братьев не будем осквернять. Если все уплатите уполно.

– Четыреста тысяч черных сколов – тридцать пять сундуков морионовых монет уже ждут вас. Кроме того, серебро. Потянет тысяч на двести. Еще дадим вам зерна на полтора лета. Знаю, неурожай в ваших степях, оно вам пригодится.

Колемрад рыкнул и, не попрощавшись, вышел.

– Как думаешь, сколько они продержатся? – спросил Лик.

– Месяца три. Возможно, четыре. Вряд ли больше. Понятия о тактике, о маневрах им неведомы, рано или поздно попадут в ловушку. Даже вдвое меньшее сафаррашское войско справится с этим сбродом.

– Даже четыре месяца беспорядков на землях Дарагана весьма недурно.

– Конечно. Мы прощупаем его силы и отвлечем их. Если он сейчас что-то задумывает, вынужден будет отложить, пока не разберется с варварами. Он не позволит грабить свой народ, не потому что заботиться о нем, а из-за того, что это будет лишний довод в пользу мятежников. Еще тысячи крестьян уйдут к ним, если увидят, чего стоит их правитель. Дараган не может проявить слабость.

– Первые стычки варвары скорее всего даже выиграют.

– Да, и таким образом дадут нам сведения о том, как бить сафаршей. Это стоит сколов, серебра и зерна, что они получили.

– Лишь бы Дараган им не поверил, когда они обо всем расскажут.

– Не поверит. Они столько раз изменяли всем и вся... В общем, считайте, они безмолвны. У них нет слова.

Лик все понимал, но переспрашивал по новой. Вдруг он что-то упустил? Как в настольной игре "черное и белое", думаешь, что все рассчитал, а через три хода противника признаешь себя побежденным. Судьбы отца и старшего брата не давали покоя.

– Считаешь, они поверили про самоцветы? – спросил Лик.

– Что добыча теперь принадлежит Дарагану, они могут знать. А вот, что ваша корона заложена – вряд ли. Я почти уверен, что они и не рассчитывают получить "награду уполно". Выбора у них все равно нет, в степях бескормица, наше зерно пришлось им кстати. Кроме того, так мы отвратим их от возможных набегов на наши земли. Не так уж кочевники тупы, обмануть их непросто.

– Но в твоих глазах они нижайшие из нижайших.

– Да. Но я понимаю, что в глазах-то Чудотворца все люди равны. Да и с точки зрения истины, пожалуй, тоже. Извините, мой господин, не могу я себя переделать. Когда я умру, ваш новый навушник, уверен, будет более открыт к остальному миру. Но я – вештак, и все мои предки – тоже. Моя родословная уходит на девятнадцать поколений, и это только то, о чем известно. Если порыскать, наверняка выяснится, что и тридцать поколений назад мои отцы уже жили здесь. – Годзир смочил губы. – Так что для меня любой, даже самый жалкий вештак, всегда будет несоизмеримо выше даже иноземного барона. Плевать, сколько подохнет сафаррашских крестьян, сколько кочевников. Сколько мы оставим сирот, когда наступит час отмщения. Я, разумеется, до него не доживу, но мой дух будет смеяться, когда наши солдаты начнут резать глотки сафаршам. Когда Сад-Вешт вернет былое величие. А люди, конечно, все равны, да.

Лик подошел к арочному окну и, сняв брошь-гадюку, распустил волосы. Теплый ветер доносил смрад и аромат вечернего Сад-Вешта. Горожане обыкновенно перед сном опорожняли в канавы лохани нечистот, а розы, хризантемы и сирень к ночи благоухали ярче. Юный некнязь осматривал свои владения, которыми он, по сути, не правил, и, как с ним часто водилось, погружался в раздумья. Иногда Лику казалось, что его род, Шелим, с некоторых пор кто-то проклял. Отца позорно, недостойно его положению, казнили, оскопленный братец доживает в монастыре. Скоро и черед Лика настанет, едва у него появится наследник. Так твердил Годзир: пока сына у некнязя нет, его не тронут. Ведь тогда династия Шелим угаснет, и Дарагану придется передавать корону другому роду или вешать себе. Сад-Вешт чтит традиции, полторы тысячи лет им правят Шелимы, мирно убрать их властелин не сможет. Ну, а когда у некнязя родится сын, препятствие исчезнет. Лика убьют. Пусть Сад-Вештом вечно правят мальчишки, негоже давать им возмужать.

Порой Лик странно глядел на Годзира, и навушник предвосхищал слова господина:

"Нет, это слишком опасно".

"Но, может, стоит попробовать? Если я не могу иметь сына, пусть будет хотя бы дочь".

"Нет, обряд на дочь слишком сложный. Даже для меня. В случае неуспеха у вас родится и не сын, и не дочь. Получится второй Дираиш".

"Да уж, Дираиш..."

И без того самый темный город Ишири погружался в ночь. Вештаки запирали врата, ведь едва на хребтах Рун-Халима прогудят отбой, дневные часовые карательной дружины спустятся. Каждая ночь рождала с десяток презренных полукровок.

Иногда Лик почти решался попробовать и без обряда. Пятьдесят на пятьдесят. Но в последний момент всегда отказывался от затеи. Если сын – смерть.

17

Элден долго прокручивал в голове разговор с Урашем. Каковы же истинные мотивы предложения хранителя ордена? В том, что он лжет либо не договаривает, сомневаться не приходилось. Тоже, вот, делец нашелся, решил устроить себе с трупов дополнительный доход. Нет, причина, конечно, не в этом. Ураш действительно небогат, но аскетизм стервятника всем известен. Почему же он помог Элдену? По сути, спас ему жизнь. Если Урашу не нужен динар, стало быть, он желает заполучить мертвецов. Но зачем ему столько? Рабы ему не требуются, своих марионеток хватает. Первая догадка, самая явная, сколотить небольшое войско. А для чего? Свергнуть Дарагана? Смешно. Пусть даже Элден поднимает по тридцать в день, тогда через лето у хранителя будет десять-одиннадцать тысяч солдат. А властелин может собрать тысяч шестьдесят. Силой наказать кого-нибудь другого? Кто невзначай оскорбил Ураша или помешал в чем-то? Нет, не настолько он мелочен. Да и к тому же повелитель прислушивается к нему. Достаточно слова Ураша, и Дараган сам накажет его недругов.

Второй вариант – властелин сам попросил Ураша. Решил проверить способности Элдена поднимать мертвецов в таком количестве. Что же тогда сам не приказал? И раз так, значит, он знает, кто помог некняжне. Маловероятно, что он бы простил Элдену побег Ками.

Еще догадка – Ураш желает Элдену смерти. Не быстрой. Разумеется, и не насильственной, зачем подставляться? Медленной и мучительной, пятьдесят трупов в день (тридцать для стервятника и двадцать для властелина), и через два-три лета жреца не станет. Кто такое выдержит? Элден хорошо знал, что случалось с его предшественниками, злоупотреблявшими ворожбой, павшими в зависимость от темного эфира. Так Ураш избавится от могущей стать опасной игрушки Дарагана. А то вдруг она вотрется в доверие к властелину, начнет влиять на него. Сейчас это почетное место занимает сам хранитель ордена. Эта версия казалась Элдену самой правдоподобной. И самой печальной. Уж лучше бы Ураш хотел с помощью трупов свергнуть Дарагана...

Также не совсем ясно, зачем Урашу понадобилась несчастная девочка. Вряд ли бы после поимки он передал бы ее Дарагану. Точно бы оставил себе, но для чего? Выкуп от салирцев в обход властелина? Нет, через пол Ишири в такое беспокойное время ее не провезешь. А если все-таки доедешь до Карьмина, то не вернешься. Еще неизвестно, что опаснее, дорога туда с некняжной или обратно с набитыми златом сундуками. Хотя от таких денег хранитель бы не отказался. Сам-то аскет, но вот купить кучу сторонников он явно не прочь. Скорее всего, если б Ками не улизнула, он бы втайне от властелина держал ее у себя в плену. Вынул бы в подходящий момент, как козырь из рукава.

Впрочем, возможно Элден и ошибается во всех своих предположениях. Стервятник – хитрый актер, даже став хранителем Кед-Феррешем, он умудрялся держать в секрете историю своей жизни. О происхождении Ураша ничего не известно. Болтают, что отец был из Сад-Вешта и первое время сам воспитывал сына. По крайнее мере, выговаривал хранитель, как вештак, точь-в-точь, как Элден. Мать же явно иноземка, уж слишком Ураш непохож на уроженца города семи башен. Да и вообще, обычного человека мало напоминает: любой ишириец в лучшем случае ему по пояс, голова для такого тела слишком мала, глазки крохотные. Гриф, одним словом. Или стервятник. Злые языки твердили, что он стал жертвой неудачного обряда. Но какого? Нет такой несчастливой ворожбы на зачатие, что давала бы такие последствия. И какой жрец рискнет творить опасное либо запретное колдовство? Обряды на сына и на дочь разрешены, но столь ужасны результатами горького провидения, что их никто не делает. Такое дитя – позор всего рода, быстрее сотрешь чернила радхомита, чем это клеймо. Есть еще обряд замка на зачатие, но за него смертная казнь, топят в болоте. Негоже людям нести непотребства, вмешиваться в волю Чудотворца. Ни один из этих обрядов Элден не проводил, но премудрости их ведал из трактатов Суфира.

Что бы ни замышлял Ураш, Элдена он спас. Стражники Дарагана не явились, труповоз в итоге обо всем догадался – было понятно по глазам, – но не доложил властелину и обращался к Элдену подчеркнуто вежливо, настолько его напугал хранитель Кед-Феррешем. Сутулый спросил, есть ли мертвецы на вывоз, получил отрицательный ответ и напоминание, что у него есть и другая работенка. Нужно всем-всем рассказать, что в замке живет друг простого люда, неравнодушный к чаяниям терпивцев и карающий злонаправленных. В тесном чертоге о страждущих молится могучий жрец, пусть и нечистый. Да, у народа есть верный защитник. Скромный Элден.

Он переезжал в новое жилище, и из каморки стоило забрать свечи, при пятидесяти оживлениях в день, их потребуется много. Другого-то скарба Элден и не имел. Раз уж все равно по пути, он решил зайти к Гидо, хотя теперь чувствовал к нему некое сочетание презрения и любопытства. Хотя интерес все же перевешивал.

За дверью звучала музыка, старик то ли практиковался в этюдах, то ли учил новую пьесу. Спокойная и размеренная, именно такую Элден и предпочел бы сейчас послушать. Он замешкался, думая, открывать или нет, и все же толкнул дверь вперед.

Ясные глаза не удивились. Кажется, старик знал, что Элден рано или поздно придет.

– Понравилось выступать на казни? Нет, точнее, на убийстве. Челядь только и талдычит о чудесном зрелище.

– Нет, такие концерты мне не по душе. – Гидо отложил смычок. – Но что сделать, я раб властелина.

– Ты так спокоен. Тебя вообще не трогает?

– Честно? Нет. А тебя тревожили судьбы салирцев, когда ты им глотки резал? – Голубые глаза внимательно смотрели на Элдена.

– Да! Мне до сих пор снится. И та шлюха тоже. Я не убийца, все, что я вершил, вынуждали обстоятельства.

– Меня тоже вынуждают.

– Но при этом у тебя никаких угрызений? Никаких чувств?

– Никаких. Но и удовольствия тоже. Я бы лучше детям поиграл.

– Никаких эмоций, – скривился Элден. – Ты словно Кед-Феррешем, словно кукла.

– Глупый мальчишка... – Старик Гидо отвернулся. – Ты скоро станешь таким же. Жизнь в замке сделает из тебя марионетку властелина.

– Ты даже хуже Кед-Феррешем, – с жаром продолжал Элден. – Они хотя бы не понимают. У них нет воли. А у тебя есть!

– Эх... – Гидо снова оборотился на него. – Ты сейчас чувствуешь, а вот послужишь Дарагану с пяток лет, пораскрываешь плоть его врагам и тоже потеряешь чудо чувствовать. И волю тоже потеряешь. Сперва будешь переживать о своих невинных жертвах, потом лишь отстраненно задавать себе вопросы, а затем и прислушиваться к совести перестанешь. Потеряешь волю. Послушный раб. Кед-Феррешем.

– Как ты?

– Как я. И как все в этом замке.

– И тебе нравиться быть таким?

– Какая разница? От моего мнения ничего не зависит. Это закон бытия. Как Кед-Феррешем обволакивает сумрачная сталь, пленяя его разум и защищая от ненужных вопросов и переживаний, так и сердце человека со временем покрывает кора безразличия.

– Я не стану безвольной куклой!

– Глупый мальчишка...

Главный храм нечистых Ош-Лилим – невероятен. Не человеческой рукой он воздвигнут. Под одной из семи великих башен, подпирающих пелену, громоздятся друг на друге арки и купола, колонны и своды. Пышным тортом уходят в несвежее покрывало, оно – серое, а торт – светло-бежевый, из ванильного крема. Телега скрипит, подскакивая на булыжниках парадной аллеи, въезжает в сводчатый ход, широкий и ровный, будто кусочек яства отсюда вырезан ножом поваренка-великана. Снаружи – сухое удушье, а внутри – прохлада и едва уловимый аромат мелиссы от вон той зеленой полоски, тянущейся туда, где не горят факелы. В святыне нечистых Элден должен провести долгие лета.

Первый месяц его ничему не учат. Он плачет, рвется домой, по ночам зовет мать. Дважды пытается убежать, тогда его привязывают к холодной колонне и задают жаркую порку.

Через две недели он успокаивается, хотя по-прежнему хочет обратно в родной утешающий конец Сад-Вешта. Толкователи выжидают. Наконец спустя еще три недели за Элдена принимаются.

Огромная безлюдная зала Времен, своды расписаны древней вештакской вязью. Искусный каллиграф явно был с крыльями, невозможно иначе так провести узоры линий. Письмена спускаются по квадратным колоннам и разливаются круглым фундаментом у их основания. Элдену не по себе, хоть он и идет за руку с Ашмидом. Ободряющий голос толкователя разносится эхом, слова догоняют друг друга и сталкиваются. Понятно с трудом, но спокойный выговор Ашмида умиротворяет.

Они садятся на ковер, аккурат в центре квадрата из четырех расписных колонн. На толкователе пестрый халат с двумя большими карманами, а в руке горсть миндаля.

– Сегодня мы не будем учиться, просто поговорим. – Мясистые губы захватывают орешек. – Что ты знаешь о поднятых мертвецах?

– Ничего, господин.

Ашмид повествует об особенностях оживленных трупов. Но более чем говорит, молчит. Челюсть тогда не останавливается, курчавый вашорец жует миндаль. От бороды цвета грязного снега пахнет вяленой рыбой, Элден учуял, когда они шли сюда. Когда толкователь продолжает рассказ, во рту порой мелькает коричневая кашица, частички орешков видны меж зубов. Потом-то Элден уже привыкнет, Ашмид всегда брал что-то покушать, если беседа обещала быть неспешной.

– ...Вот, это мы называем, так сказать, особенностями поведения и двигательными сущностями мертвецов. – Ашмид тянется в карман за новой горстью. – Но запомни сейчас только самое важное – у трупов души нет. – Выплевывает гнилой. – Оживляя кого-нибудь, ты не порабощаешь его дух, он не твой, его давно уж принял Заступник.

– Значит, они не как... как Кед-Феррешем? – Рот Элдена остается открыт.

– Ты прав, дорогуша. У Кед-Феррешем есть душа, она не отходит Заступнику после того, как с людьми делают это.

Во рту пересохло, Элден сглатывает и облизывает губы.

– И что же они чувствуют? – спрашивает тихо.

– Мы не знаем наверняка. Но точно известно, что те муки ужасны. Хотя орденцы говорят, что Кед-Феррешем не чувствуют ничего. То есть, нет, не так. Чувствуют ничто.

– А мертвецы?

– Что «мертвецы»? – Ашмид сердится. – Ты разве не понял? Это просто голая плоть. Материя. Как вот эта колонна, ковер, свечи, мрамор. – На ковре валяются пророненные орешки. – Мертвецы – наши помощники, как машины и механизмы. Мельницы, колодцы, вороты, телеги. Они могут упростить наше бытие.

– И помочь нам добиться своего. – Элдену начинает нравиться его призвание. Раньше он думал, поднятые трупы – что-то ужасное. Да и все так говорят.

– Так что, оживляя, мы никому не делаем плохо. Мы призываем обратно в этот мир плоть, но не дух.

– А, превращая в Кед-Феррешем, – порабощаем?

– Да. Причем сначала волю, а затем тело. Потому и случился Первый Раскол. Мы не желали творить зло. К сожалению, треть нечистых сошли с пути, посчитали, великая цель познания все оправдает. Создали орден Кед-Феррешем. – Ашмид смачно выплевывает. – Стали превращать в куклы убийц и изменников. Потом дошли до разбойников и насильников. Потом хотели и до воришек добраться, но сумрачной стали уже не хватало. А то бы они и невольно хулящих стали карать обращением в Кед-Феррешем. А вскоре – и любого, кто против них.

– А души действительно не возвращаются в мертвецов, это просто плоть? – уточняет Элден. – Откуда нам это знать?

– По-твоему, зря наши мудрецы корпели над трактатами?! Проводили обряды? Познавали эфир? Все давно известно! Мальчишка, ты думаешь, умнее наших праотцов и пророков? Запомни, идя по этой дороге, ты не вершишь зла. – Мясистые губы улыбаются. Уголки запачканы жеваным миндалем. – Ты не делаешь ничего плохого. Успокойся.

18

Три тени лежали на шахматном полу Сорочьего зала. Первая, на две клетки и подпоясанная мечом – Сагдара. Вторая, на два с половиной квадрата и с тяжелой тростью в руках – Сароя. Третья, на три деления, безоружная и абсолютно беззащитная – Элдена. А если бы тут стоял Ураш, наверняка отбросил бы тень на целых пять клеток.

Дараган вжимался в трон, почти что лежал. Голова властелина подминала пух скрещенных перьев на спинке, один глаз был немного больше другого.

– Снова наша земля под угрозой. – Слова давались Дарагану с трудом. – У нас незваные гости. Варвары.

– Они не вторгались в Сафарраш уже сколько, лета три-и? – тягуче проскрипел Сарой.

– Около того. И решили снова попытать судьбу. Не знаю, кто их надоумил. Может, Сад-Вешт. Или Салир. Или даже Ширихаг. А, может, они сами. Благодатные твердят, в степях бескормица. А голод сильнее страха.

– Прикажете их уничтожить? – спросил Сагдар.

– Да, барон. И поскорее. Нельзя давать слабину, наши враги только и ждут этого. Увидят, что мы мямлим, и получат искушение напасть. Дурачье решит, что есть шансы на победу. Мы их, конечно, размажем, но силы зря потратим. Лучше утопить все в зародыше.

– Победа будет легкой, – заявил Сагдар. – Кочевники жалки.

– Не сомневаюсь. Возьмете три сотни стрелков, я хочу испытать в бою наше новое оружие.

– Сам Всемогущий дал нам его. – Сарой возбужденно постучал тростью. На полу остались мелкие царапины. – Мы понесем свет заблудшим.

– Правильно, – согласился Сагдар. – Достаточно тренировок на стрельбище. Огненные трубки должны в сражении оправдать немалые расходы на них.

– Еще возьмете восемьдесят Кед-Феррешем.

Сагдар кивнул.

– Я повелел расписать все огненные трубки чудесными картинками, – сообщил Сарой. – Пусть не только парадное оружие несет миру благодать. Сорок храмовых послушников денно и нощно под неусыпным оком Чудотворца трудились над благолепными образами. Теперь украшены все три сотни Божьих искр.

– Хорошо, – похвалил властелин. – Мы должны показывать не одну лишь грубую силу. Пусть узрят и величие нашего искусства. Увидят, что не на одной военной мощи держится власть Сафарраша. Гораздо более она стоит на нашей духовности. На нашем культурном превосходстве.

– Атаковать их сразу, как обнаружим? – Пальцы Сагдара сжали рукоять меча.

– Да. Покончите с ними еще в дюнах Саррашвейша. Не дайте прорваться на луга Фехерварна, не позвольте сжечь селения. Мой народ должен думать, что властелин о нем заботится и никогда не даст в обиду. – Дараган поерзал. – Пленных, естественно, не берите. А ты, жрец, пойдешь с ними в поход, так, на случай чего. Мы должны учесть непредвиденные обстоятельства. Вдруг на помощь варварам выступит Сад-Вешт, Ширихаг. Или еще что. Будешь оживлять павших солдат, если окажетесь на грани поражения. А ежели нет – то не надо.

Двигались быстро. Триста воинов и десять командующих, пятьдесят слуг и один нечистый жрец полевой рысью скользили и тряслись по трактам Ишири. Восемьдесят Кед-Феррешем по очевидным причинам следовали за ними на некотором отдалении, средняя скорость кукол соответствовала такому темпу лошадей. Миновали лесостепь к темени от Сафарраша, добрые землепашцы бросали им лепестки и засохшие корочки. Видели людей с ведрами, пестрые ручейки и крестьян, и мелкородных текли к реке Ариошай, единственной поительнице в округе после учернения Аруши. Пересекли Омеловый лес, где четверть деревьев навсегда усохла, обвешанная пожухлыми гроздьями. Промчались холмистыми лугами – подступами к зеленому ковру Фехерварна. Так лихо, что приходилось кнутами отгонять мешкавших на пути отряда глупцов. Вступили в Жженую рощу, последнее препятствие перед Фехерварном и дюнами Саррашвейша. Меж черных кольев пробираться оказалось непросто, рухнувшие стволы осторожно перешагивались, копыта оставляли на золе короткоживущие следы. Отряд замедлился и спрессовался.

Элдену дали, пожалуй, худшего коня из всех. Тощий вороной, Элдену чудилось, что он вот-вот исчезнет под ним, станет бестелесным, раствориться в горелом воздухе рощи. Он нарек его Дымом. Зато, как заявил Сагдар, конь соответствовал всаднику, такой же худосочный и, как выразился вашорец, черногривый. Хотя волосы Элдена еще несколько лет назад осветлили ленты проседи.

Конь Сагдара, огненно-рыжий Ненасытный, тоже походил на хозяина – коренастый и мускулистый. А судя по кличке, не различался и характером.

Когда завалы обугленных деревьев остались позади, и отряд вышел на широкий путь меж тонких и голых грифелей-стволов, барон подозвал Элдена, и они вдвоем возглавили колонну. Левее и чуть позади следовал знаменосец Кед-Феррешем, безоружный, зато с высшей честью в деснице, полотном с кровавой медузой на белом треснутом щите. Знаком, призванным внушить врагам ужас.

– Что ты на него постоянно косишься? – усмехнулся Сагдар. – Тебя страшит ихний жупел?

– Нет, просто неприятен.

– Этот знаменосец, можно сказать, тобой восторгается.

– Считает меня великим кудесником? – Во рту Элдена пересохло, а в желудке урчало. Скорей бы уже битва, а за ней и отдых.

– Вроде того. Эй, Холеф, давай сюда.

Знаменосец ордена был лысый человек с короткой шеей. Волосы, похоже, на нем вовсе не росли, никаких намеков на бороду и усы, руки тоже голые. Он бы выглядел, как гигантский младенец, если бы не камни мышц под упруго натянутой кожей.

Холеф приблизился.

– Я рад, что ты с нами. – Его фиалковые глаза улыбнулись. – И пусть ты из Сад-Вешта. Великое чародейство не различает народов.

– Не все так считают.

– Они глупцы. Я в казармах с шести лет и знаю: сила достойна уважения. А тебе дана могучая сила.

– И слабость.

– Слабость? Дали бы мне твое мастерство, и я стал бы величайшим солдатом и богатейшим из богатеев. Только бы дали.

Так вот он о чем, подумал Элден. Теперь ясно, что это за человек.

– Потому тебе и не дано.

– Почему? Просто тебе повезло, а мне – нет.

– С такими целями, как твои, ты бы и не развил полученный дар. Ты бы так и не научился управлять темным эфиром. Но не огорчайся, вполне возможно, это принесло бы тебе одни несчастья. И здесь не только дар, но и бремя.

– Бремя?

– Как думаешь, сколько мне лет?

– Ну, тридцать? Тридцать два?

– Мне двадцать. Так что не переживай об отсутствии дара. Да и я уже сказал, ты бы его не развил.

– Я бы развил. Я двенадцать лет тренировал в казармах тело. Учил его. Не все получалось легко, я умею преодолевать.

– Здесь другое. Твои навыки доступны многим, стоит лишь захотеть.

– Я со всем справился. Стал тем, кто я есть. – Холеф похлопал себя по оголенному торсу. Твердому и безволосому. – И почему ты говоришь про несчастья? Мы сами делаем себя. Я был сыном прачки, а теперь я знаменосец Кед-Феррешем! А скоро стану и сотником!

– Да, станешь. – Элден действительно не сомневался.

– Так какие несчастья? На твоем месте я бы добился всего, чего захотел.

– "Стал бы величайшим солдатом или богатейшим из богатеев"?

– Не обязательно. – Холеф решил выглядеть поразностороннее. – Я бы поставил любую задачу и выполнил. Пусть и не сразу.

– Ну-ну, выполнил бы, – вздохнул Элден.

– Выполнил бы! Думаешь, у меня все всегда сразу получалось? Нет! Меня незаслуженно наказывали, отправляли в ссылки, но в итоге я добился своего – ныне я походный знаменосец!

– А скоро будешь и сотником. В этом я правда уверен.

– Да, но это, пожалуй, максимум для человека такого происхождения, как мое. А вот если бы у меня был дар, я бы стал легендой!

– Ну-ну. Чем меньше цель – тем больше все зависит от самого человека, а если цель велика – все зависит от обстоятельств.

Элден отвернулся и сказал вперед, будто слова предназначались для выжженной аллеи:

– Мне, вот, обстоятельства не очень улыбались.

Лесостепь, прилегающая к Сафаррашу, долина реки Ариошай, Омеловый лес, Жженая роща, а теперь и луга Фехерварна – везде солдаты двигались молча. Не принято у воинов властелина болтать перед боем, все речи будут сказаны после. Поразмял язык только Холеф, и то, это явилось для него разве что дорожным развлечением, убийством времени и скуки. Убеждения знаменосца остались тверды, как мускулы.

Чем далее проходил отряд, тем более луга Фехерварна вырождались. С влагой теряли жизнь и превращались сначала в разбросанные по изрезанной трещинами земле лоскутные клочья жестких трав, а затем в бледно-желтые дюны Саррашвейша, изредка покрытые колючками.

– Как мы их найдем? – спросил Элден.

– Очень легко, жрец. – Сагдар натянул поводья. – Как ни странно, на таком просторе лишь одна дорога. Видишь, песок под нами немного желтее этих бледных дюн вокруг. Почва тут тверже, и наши лошади могут ступать. Другого пути нет, в сыпучих холмах варварская конница увязнет. А без лошадей их представить невозможно. Скорее всего, они нас уже ждут впереди, заранее выбрали место, где для них больше простора, больше твердой земли.

– Откуда же они о нас знают?

Сагдар рассмеялся, обнажив крупные зубы цвета окружающих дюн.

– Думаешь, все те низкородные, что кидали нам лепестки и коврижки, так нас любят? Конечно, кто-нибудь уж отправил гонца к этим козлопасам-варварам. Опередить-то нас нетрудно, ведь из-за Кед-Феррешем мы не можем мчать во весь опор. Вынуждены двигаться со скоростью кукол. Хотя они и гораздо быстрее пешего человека.

Элден обернулся. Где они, кстати? На лугу черные силуэты Кед-Феррешем были хорошо видны, а здесь скрывались за песчаными холмами.

– Не волнуйся, они тут, – заверил Сагдар. – Я приказал, чтобы они подотстали. Лучше смотри вперед, там скоро появятся козлопасы. Ничего, мы не дадим им прорваться на луга Фехерварна и пограбить наших милых крестьян.

И действительно, не прошло и четверти часа, как Элден увидел войско кочевников, готовое к битве.

19

– Ай! Больно! – хныкнула Ками.

– Терпи. Ты княжна или кто?

Вот уже около часа вспоротую руку под беспрерывное нытье Ками врачевала молодая женщина с необычным для Ишири именем Пенни. Она была курносая, с добрыми голубыми глазами, толстой косой смоляного цвета, венком уложенной на голове.

– Прекрати! Ай!

Пенни зашила рану и теперь накладывала лечебную мазь – смесь полыни, арамирна и коровьего навоза. Бурая масса неровно наваливалась из черпака и разглаживалась по предплечью ловкими пальцами.

– Воняет! – скривилась Ками.

– Если не покрыть мазью, темный эфир попадет внутрь, и рука начнет гнить, почернеет вся. Знаешь, сколько я повидала такого? Наши бойцы получали пустяшное ранение, так, царапку мечом иль ножом. Не лечили, и скоро темный эфир проникал в плоть. Руки-ноги гнили и смердели, пришлось их отрезать. А некоторые бойцы и вовсе помирали.

– Во-ня-ет!

– Уж извини, благодатных жрецов здесь нет. Они бы исцелили тебя и без вони, и без боли. Светлым эфиром. А я так не умею, я только травница. Так что терпи. Да и, по правде говоря, ты воняешь не лучше.

Ками хотела сказать, что если бы Пенни продержали семь месяцев в плену, от нее пахло бы еще хуже. Но сдержалась. Принюхалась к себе, нет, ничего она и не воняет. Врет все эта Пенни!

Илмар и Шрай вывезли Ками из дома Брунха на телеге под драным и вообще груботканым тентом. Этого оказалось достаточно, чтобы их приняли за нижайших и не пытали лишними вопросами. Мало ли экипажей черни, упряженных задохлыми клячонками, плетется по трактам Сафарраша. На ярмарку ли, на поле, на свадьбу, на сватанье. Ками могла бы легко сбежать, но слова Шрая о том, что она не доедет до Салира, заставили задуматься. Приехали в большую деревню, затем пешком добрались до хутора из двух домов и сарая, а оттуда по заросшей тропе попали в лагерь мятежников, разбросанный в лесу на десятке-дюжине лужаек. Сама Ками по дороге бы точно заблудилась.