Текст книги "Страж неприступных гор"

Автор книги: Феликс Крес

Риди увидела, что дальше не пройдет. Улицу, куда она собиралась въехать, преграждал сильный отряд. На этот раз действительно сильный, по крайней мере такой же, как и ее собственный.

Сбросив на землю мешки с остатками воды, она отцепила от седла длинный и очень тяжелый сверток, обмотанный промасленными тряпками, – оружие, которое сунул ей Мевев.

– Забирай все это, Неллс, – сказала Риди. – Забирайте! – крикнула она остальным.

– Капитан…

– Я должна пройти. Будем пробиваться через этих сукиных сынов. Кто может, пусть идет за мной! – крикнула она. – Кто не может… Пусть бьется насмерть.

– Ридка…

– Неллс, я должна пройти. Меня не могут здесь убить.

– Идешь на встречу с тем посланником?

– Да, поскольку знаю, где он.

– Но… если никто не пробьется? Только ты одна? Он тебя убьет.

– Если он… что ж, хорошо. Никто другой меня убить не может.

– Капитан…

– Неллс. Я должна пройти. Ребята, – сказала она громче, оглядевшись вокруг, и вдруг ей стало чего-то очень жаль. Этих смотревших на нее мерзких рож… этих глупых зеленых платков, перевязанных какими-то тряпками… Окровавленных ног, на которых они едва шли. – Ребята… Помните обо мне, если что. Пусть наше корыто называется «Слепая Риди», или… сама не знаю… Может, кому-то удастся туда вернуться.

Дернув поводья, она вытащила меч и пустила коня рысью.

Полсотни моряков с ревом устремились вперед, обогнав ее. Банда напротив ринулась им навстречу. Мчавшиеся с обеих сторон вооруженные детины столкнулись, и обе группы тут же смешались; падали и не могли подняться ошеломленные люди, трещало сокрушающее кости железо, скрежетали под ударами панцири. Крики боли и ярости невозможно было различить. Ридарета получила мечом в бедро и ощутила удар, но прочная кольчуга не поддалась. Пробившись на другую сторону толпы, она помчалась галопом вглубь улицы. Посмотрев назад, она увидела бегущего за ней парня из Гарды – но единственный союзник как раз в это мгновение неуклюже прыгнул вперед, пронзенный в спину копьем. Он упал и еще пытался встать, но не смог подняться даже на колени.

Ридарета осталась одна.

Конь бил по земле копытами. Она свернула в боковую улицу. Мелькнула разрушенная стена, остатки которой напоминали лошадь – голова, дальше спина… Стихли рев и вопли позади, заглушённые кварталом руин. Нигде никого не было. Еще одна улица; сворачивая, конь поскользнулся в грязи, но не упал. Оказавшись возле мрачных остатков большого здания, она осадила коня и неуклюже слезла на землю.

Похоже, никто ее не преследовал.

Посмотрев на скрепленные старым раствором камни, остатки гранитных плит, когда-то бывших полом, а может быть, лестницей, она углубилась в промежуток между выщербленных стен. Дом был в самом деле очень большим, но она не могла сказать, сколько в нем этажей. Осталась лишь груда обломков, с одной стороны огороженная неровными кусками стен.

В одном месте обломки убрали, из-за чего в руинах образовалось воронкообразное углубление… Этого она в своих снах не видела.

Ей очень хотелось подождать своих – чтобы иметь при себе хотя бы одного парня, пусть даже без какого-либо оружия. Все-таки союзник, товарищ… Она боялась идти одна. Очень боялась.

Однако, даже если местным никто не пришел на помощь и ее команда выиграла бой, она не знала, где их искать. Высматривая союзников, она скорее могла дождаться врагов. Начался дождь – как обычно вечером. Вниз вела потрескавшаяся лестница, с которой частично убрали мусор. Пройти по ней было можно, но у Ридареты не было огня. Очень осторожно, шаг за шагом, ведя по стене ладонью, она спустилась на полтора десятка ступеней. Она машинально считала их, но сбилась. Шестнадцать? Или восемнадцать? Ей показалось, что где-то в мрачном туннеле, открывавшемся у подножия лестницы, что-то слабо мерцает. Факел?

В глубине холодного коридора, частично залитого водой – возможно, обычной дождевой, которая натекла по ступеням и неохотно впитывалась в щели между камнями, – действительно мерцало пламя. У самого входа она миновала открытую дверь, ведшую в небольшой пустой зал. Бредя по щиколотки в воде и с трудом переставляя ноги, все еще держась рукой за стену, она двигалась в сторону огня. Прошла мимо второй двери, потом третьей. В конце коридора, сразу за коптящим факелом, нашлась еще одна, солидная, утыканная гвоздями. Дверь была полуоткрыта. Риди вошла – и все оказалось в точности так, как во сне. Голова человека в буром невзрачном плаще пряталась под капюшоном. В маленьком квадратном помещении стоял только стол и лавка перед ним. У стены – еще одна, подлиннее. В углу – другая дверь.

– Символ в символическом месте, – произнес сидевший на лавке посланник. – Ты находишься, Рубин, в бывшем здании Имперского трибунала. Там, над нами, судили преступников. А здесь… их допрашивали. – Он коротким жестом показал на дверь в углу. – Отойди от двери.

Она отошла.

Тогда он встал и тяжело направился к выходу. В ржавом замке повернулся большой ключ.

– Все работает, – сказал он. – Кроме стража законов, который, так сказать, решил немного подремать. Может, его утомило одиночество, а может, война сил приостановила его существование? Если так, то, видимо, только до тех пор, пока она не закончится. Впрочем, кто знает? Мне хотелось иметь чистую совесть, для меня это было крайне важно. Меня искушала встреча со Знающим, который может развеять все сомнения, касающиеся Шерни, ответить на любой вопрос.

– Я пришла, – сказала она. – Не называй меня Рубин. Меня зовут Ридарета. Если ты хочешь говорить с Риолатой – она тебе не ответит.

– Ответит, ответит… Нет Ридареты, есть лишь ее мертвое тело, наполненное не жизнью, а лишь ее паршивой имитацией, движимое силой, которая служит не для этого, хотя в крайнем случае может служить для чего угодно. Думаю, точно так же она приводила бы в действие водяную мельницу, стоящую посреди пустыни. Душа Ридареты давно уже слилась с Шернью.

– Не знаю, может, и так… Но человек в таком случае – не только душа.

– Тело и душа. Вместе.

– Нет. Что-то еще.

– А что?

– Не знаю.

Он пожал плечами.

– Ты сдержишь данное мне слово? – спросила она, даже не пытаясь скрывать, что это самый важный вопрос из всех, которые она когда-либо задавала. – Ты не… не обманул меня?

– Обманул и потому не сдержу слова. Примитивная интрига, в самый раз для тебя. Тебе незачем было сюда приходить, ибо тем двоим, которые для тебя важны, ничто не угрожает, и даже если бы я хотел, то мало что мог бы им сделать. Так что я не сдержу слова и не дарую им жизнь, поскольку для этого нужно иметь ее в руках. А у меня в руках ее нет.

Она долго думала над тем, что услышала.

– Им ничто не грозит? Они не умрут?

– Этого твоего моряка… Я верно говорю: твоего? Раз ты спрашиваешь об обоих, то подозреваю, что да. Ну так вот, твоего моряка, Рубин, я видел только раз в жизни и ничего не мог ему сделать. Увы. «Князя» Раладана я мог убить, когда был в Роллайне, но тогда я не получил бы тебя. Ты ехала в Роллайну, так что мы могли там встретиться, но… Должен признаться – я боялся. Я боюсь мечей и людей, которые их держат. Уже два раза я получал весьма суровый урок. В том заполненном солдатами дворце, чтобы добиться своего, мне пришлось бы убивать невинных людей, а они пытались бы убить меня. И все это из-за куска мертвого мяса, приводимого в движение бездумной силой?

– Китар… не носит в себе никакой болезни или отравы, которая…

Посланнику явно тяжело было ходить.

– Сейчас… я не знаю, что делает твой приемный отец, – сказал он, не ответив на вопрос. – Но мне кажется, что королева не причинит ему никакого вреда, даже если я не пошлю туда то, что от тебя останется. Пожалуй, не пошлю, зато попытаюсь договориться с ее благородием Кесой, у которой, как говорил Готах, бывали очень похожие на твои… сны? Может, видения. Мне удалось добраться до тебя, удастся и до Кесы. Собственно, это одно и то же, но я не стану описывать тебе свои поиски. Ибо ты прискорбно глупа, Рубин. Во всяком случае, ее благородие Кеса получит от меня доказательства, что я уничтожил Рубин Дочери Молний. И вероятно, она представит их королеве.

– Китар не…

– Нет. Всего лишь плоская и мелкая ложь, придуманная с благими намерениями. Благими для тебя, Королева Рубинов. Ибо ты прискорбно глупа.

Ему явно доставляло удовольствие указывать на слабость ее ума.

– Нет, господин. Риолата не умна и не глупа, не добра и не зла, ибо она вещь. Бездумная сила. Так меня учил Таменат. Он тоже был мудрецом Шерни, как и ты. Но он не делил мир на черное и белое, поскольку… говорил, что никто умный так не поступает. Во всяком случае, если тебе хочется называть меня глупой, то хотя бы называй меня Ридарета. И убей меня в конце концов, ибо с меня хватит. Я не получила от Риолаты никакого оружия, которое могла бы использовать против тебя.

– И не могла получить. Еще одна ложь во имя правого дела. Мне было бы стыдно, но ведь и ты любишь обманывать. Ты приехала сюда не совсем одна.

– Ты не говорил, что я должна прийти одна. И не говорил, что ты будешь один. Каким образом я могла продраться через горы, не имея с собой никакого отряда?

– В самом деле. Так или иначе, хватит немного золота, чтобы псы перегрызли друг друга. Еще один добрый поступок.

– Меня едва не убили.

– Я этому помешал.

– Не ты, господин. Моя кольчуга.

– Ладно. С меня тоже хватит. Ты даже не достанешь свое оружие?

– Достану. И убью тебя, ибо ты… ты дурной человек, – проговорила она с наивной беспомощностью, вытаскивая сперва один, а потом другой клинок, ибо ей никак не удавалось скрестить руки и дотянуться до обоих сразу. – Я убиваю… наверное, по глупости, но иногда мне очень хочется кого-то убить. Кого-нибудь дурного.

Мольдорн вздохнул, глядя на гротескную вооруженную фигуру в кольчуге, с трудом охватывающей большой живот, и отшвырнул ее к угловой двери, открывшейся под ударом обрушившегося на нее тела. Ридарета попыталась встать, и он добавил еще раз. Она влетела во второй зал. Ковыляя, он последовал за ней и снова толкнул. Он откинул капюшон; на мгновение мелькнуло обезображенное лицо, но тут же скрылось под чертами рыжего верзилы, который уже не был неуклюжим стариком. Быстро наклонившись, он поднял упавший меч. Она снова попыталась встать; он придавил ее взглядом к полу. Не отводя взгляда, он присел и рубанул мечом: раз, другой, третий… Вытаращив единственный глаз, с посиневшим опухшим лицом, она не издала ни звука. Пыталась пошевелиться, но каждая часть тела казалась вдесятеро тяжелее обычного, и движения напоминали ползающую в смоле муху. Он ударил мечом еще несколько раз, почти вслепую, пока клинок не лязгнул о камень. Отпустив ее, поскольку теперь уже было можно, он посмотрел вниз и рубанул снова. Этого оказалось достаточно.

Судорожно всхлипывая, она трясущимися руками пыталась дотянуться до ноги. В конце концов ей это удалось, и она стиснула криво отрубленную культю – чуть ниже колена торчала окровавленная кость. Отталкиваясь второй ногой, она со скоростью улитки поползла по полу.

– Все заживает, но ничего не отрастает, это ужасно, – проговорил Мольдорн, отбрасывая меч, который блеснул в свете горевших в стенной нише светильников и со звоном ударился о каменную стену. – Отдохну немного, и будем сражаться дальше. Если, скажем, какой-нибудь пират отрежет ногу рыбаку из селения, то рыбак этот чувствует себя именно так. В точности так же. Не сомневаюсь, Риолата, что ты никогда не обидела рыбака, но если кто-то обидит рыбака и, скажем, отрежет ему ногу… А тем более если еще и руку. Но об этом мы поговорим чуть позже, когда сразимся вволю. Видишь ли, это тоже крайне важно: мое сражение с тобой – примерно то же самое, что и сражение пирата с рыбаком. Вполне честное сражение.

Первое потрясение прошло; из отрубленной культи начала сочиться кровь. Скорчившись на каменном полу, вдавив подбородок куда-то в ключицу, она изо всей силы сжимала культю, продолжая куда-то ползти. И уже отодвинулась от посланника примерно на локоть. Вид у нее был ужасный – с прокушенной губой, багрово-синим лицом, вытаращенным и налитым кровью глазом. От ее красоты ничего не осталось. Она кашляла и задыхалась.

– Ххха… ххха…

Казалось, что она больше никогда ничего не скажет. А ведь еще недавно ей столько всего хотелось сказать. Об убийстве дурных людей… о Риолате и Ридарете.

Едва минул полдень, но уже смеркалось. Под грязным небом Громбеларда непогода отбрасывала на землю куда более глубокую тень, чем в других краях Шерера, – здесь почти всегда был дождливый вечер, к концу дня незаметно сливавшийся с сумерками. Может, правы были моряки, убежденные, что этот край не для людей? Однако люди путешествовали по нему постоянно. Примерно в полумиле от Громба, расплывающиеся в пелене дождя и сливающиеся со скалами стены которого были едва видны, двигался по тракту в сторону Бадора небольшой вооруженный отряд. В его рядах шло несколько раненых, которых поддерживали товарищи. Шедшие впереди на мгновение остановились, двинулись дальше – но остановились снова, ибо ветер во второй раз донес какие-то странные звуки. Крики? Нет, скорее пение.

Пение звучало все громче и отчетливее. Звуки в горах распространялись весьма странно, иногда не было понятно, откуда они доносятся… Тракт, довольно широкий в этом месте, плавно поднимался в гору, пересекал невысокий фебень и спускался по другую сторону, ведя дальше в Бадор.

 
Нем ренея, хайя на!
Оура холе, Семена.
Нем ренея! Аведа!
Сейен ойма асеа…
 

Ошеломленные горцы слушали то, что здесь, в самом сердце Тяжелых гор, звучало совершенно неуместно. На дартанском пограничье – другое дело… Но там, в подвергшемся нападению селении, никто ничего не пел.

Одна за другой из-за неровности дороги появлялись пары ехавших мелкой рысью всадников, спускаясь вниз. Всадники заметили группу людей посреди тракта, но на них это не произвело никакого впечатления – они лишь плавным движением потянулись за спину, вытаскивая из креплений при седлах древки копий. При виде отряда на дороге каждая пара хватала оружие и описывала им небольшую дугу, держа древки наклонно над конскими шеями. Никто не прерывал пения.

Выдвинувшаяся вперед десятка передовой стражи была хорошо видна на гребне, и ехавшая в двухстах шагах позади Хайна видела, как солдаты берутся за оружие. Однако командовавший авангардом гвардеец не послал никого назад, что означало – он не станет морочить Жемчужине голову лишь из-за того, что с тракта, теряя башмаки на бездорожье, бежит сломя голову очередная банда горцев, насчитывающая самое большее тридцать человек. Гнаться за ними не имело никакого смысла. В старые времена Крагдобов – легендарных властителей гор, – когда отряды воинов бездорожья были организованы по-военному и их держали в узде железной рукой, презрительный марш пятидесяти дартанцев мог закончиться не лучшим образом. Но жалким отбросам, которые бродили теперь по Громбеларду, хватало демонстрации оружия; на дороге их должно было оказаться около сотни, чтобы десятка передовой стражи перестала петь и взялась не только за копья, но и висящие за спиной щиты. Здесь, в Громбеларде, не осталось никого – даже разбойников. Бродили лишь стаи запаршивевших псов. Распевая в ритме конской рыси гвардейскую песню, алебардщики королевы могли ехать по этой дороге до самого Лонда, остерегаясь лишь на привалах.

 
Эй, там! Вина налей!
Красивых женщин все меньше.
Женись! На той, эй!
Погибнуть сразу станет легче.
 
 
Копье – твоя жена, конь-хват – твой брат.
Пустой дом за тобой, а перед тобой весь мир.
Не лги и
Не говори мне
О тех, что на войну шли.
Ты такой умный?
Покажи мне
Тех, что с войны,
Тех, что с войны,
С войны вернулись.
 

Прекрасные доспехи и кони, дорогое оружие – роскошное снаряжение дартанских всадников стоило больше, чем все собранное вместе добро, имевшееся в этом краю. Движущееся по тракту целое состояние должно было вызывать у местных небывалую алчность, и тем не менее никто не смел на него посягнуть. Черная Жемчужина в золоченых полудоспехах, из-под которых виднелась лежавшая поверх красной юбки кольчуга, оказалась на вершине гребня и поискала взглядом разбойников, которых заметил авангард. Однако она могла лишь догадываться, что они вообще где-то были. Ибо ничто на то не указывало – ни следа и ни звука.

 
Эй, ты там! Хей!
Войны, вина, женщин желай!
Прежде чем отправишься, бабе дай,
Пусть не будет скучно ей!
 

Появились стены Громба, нанизанные на нить весьма приличного в этом месте тракта – по крайней мере, вообще видимого, – окутанные пеленой дождя.

На узкой дороге трудно было, не прерывая марша, провести военный совет. Хайна лишь оглянулась, после чего жестом показала Готаху и Раладану: «Дальше!» Посланник сразу же развернулся в седле, сказав что-то жене, которая вместе с невольницей-телохранительницей составляла следующую пару. Дальше тянулась сперва двойная, а в самом конце одиночная лента всадников, которые въезжали на более широкий отрезок дороги и как бы почти между делом равнялись с товарищами, образуя двойки. Еще дальше маячили вьючные и запасные лошади, которых вели конные слуги и охраняли несколько всадников арьергарда.

Хайна не собиралась останавливаться даже перед воротами Громба. Посланники любили бесконечно совещаться ни о чем и обсуждать бесчисленные проблемы, каждый раз выясняя, действительно ли справедливы принятые решения. Куда разумнее повел себя его высочество Раладан, который, когда Хайна о чем-то спросила его в начале пути, ответил ей: «Если бы мы были на корабле, Жемчужина, я бы показал пальцем, где тебе стоять, чтобы не мешать. Но здесь лучше, если я не буду помехой, ибо никто, включая ее благородие Кесу, не ездит на лошади хуже меня. Так что по дороге попробую подтянуться в езде верхом, вместо того чтобы советовать, что тебе делать». И он сдержал свое слово.

Все было уже решено, каждый солдат давно знал свою задачу. Если бы возникли чрезвычайные обстоятельства, Хайна созвала бы короткий совет. Но обошлось без этого. Она знала даже то, что от ворот Громба попадет прямо на рыночную площадь, поскольку посланник хорошо помнил бывшую громбелардскую столицу и успел Хайне об этом сказать.

Авангард уже находился в городе. Никто не вернулся с донесением, то есть ничего не происходило. Никого там не встретили.

У городской стены лежали раздетые догола трупы – судя по виду, вчерашние. Хайна проехала под сводом ворот и лишь тогда остановилась. Приблизились Раладан и Готах. Присоединившись к ним, она коротко сказала:

– Разделимся на рынке.

Солдаты уже не пели.

На рынке всадники передовой стражи расположились парами у выходов улиц, держа вместо копий легкие самострелы. Главные силы отряда собирались вокруг командиров. Пришло время совета.

Неподалеку лежало несколько десятков трупов, точно так же раздетых догола, как и те, что перед воротами. Раладан спрыгнул с седла и отправился на место побоища. Он посмотрел, прошелся туда-сюда и вскоре вернулся.

Посланница когда-то справедливо опасалась трудностей громбелардского путешествия. Она не была ни силачкой, ни пятнадцатилетней девушкой, которая ложилась спать больной, а вставала здоровой. Многодневное путешествие шагом, рысью и галопом попеременно, прерываемое короткими привалами и столь же короткими ночными стоянками, давало о себе знать. Хотя муж постоянно спешил ей на помощь и даже солдаты старались как-то облегчить участь отважной прекрасной госпожи, которая ни единым словом не жаловалась, видно было, что она на пределе сил. Она выглядела старше, чем на самом деле. Самостоятельно седлая лошадь, она поломала свои прекрасные ногти, когда-то столь запавшие в память правителя пиратского княжества. Она потеряла аппетит; солдатский провиант был для нее, что уж тут говорить, просто какой-то жратвой, от которой у нее болел живот. До сих пор она никогда не ела ничего подобного – ни будучи Жемчужиной, ни потом, рядом с заботливым мужем, который мог обеспечить ей если не богатство, то хотя бы достаток. Умный человек всегда знал, на что он способен, а на что нет. Кеса была умным человеком. Она знала, что ее ждет, но поехала, чтобы отдать взятый долг. Ей, правда, сказали, что долг уже уплачен, но она считала, что слишком поздно. Набежали высокие проценты, и она не хотела их списания. Поскольку она уже приняла решение, не имело никакого смысла останавливаться в полушаге.

Возвращавшийся с побоища Раладан окинул взглядом усталое лицо посланницы, у которой из-под капюшона выбились промокшие от дождя волосы, после чего обратился к Хайне и Готаху:

– Мы опоздали на один день. Это вчерашние тела. Многие с матросскими татуировками. Похоже, я узнаю нескольких парней. Но этих моряцких трупов наверняка не пятьдесят. Хорошо, если половина от этого числа. Нужно найти остальных.

– Если они живы, то там же, где и их капитанша, – сказала Хайна, после чего обратилась к Готаху: – Ваше благородие, ты знаешь, где именно, впрочем, в таком городке это не может быть далеко. Руины похожи на пустые, но… Пятнадцать всадников я оставляю здесь, с багажом и запасными лошадьми. Столько же беру с собой и проеду по улицам. Все, что найду, – прикончу. Тебе вверяю оставшихся двадцать солдат. Езжайте, куда собирались ехать.

– Мы можем тебе там понадобиться, Хайна.

Она отстегнула край своей вуали, словно не желая за ней прятаться – ибо ей действительно этого не хотелось, – и слегка прикусила нижнюю губу.

– Ваше благородие, и ты, князь, – сказала она. – Мы добрались до места.

Она не стала говорить: «Я вас привела», хотя это было правдой. Знавший Громбелард Готах служил проводником, но сам переход был почти исключительно делом Хайны. Она знала, как обеспечить почти полсотни людей. Все доехали живыми, здоровыми и без каких-либо потерь, ибо она помнила о безопасности похода, постах на привалах, отправке при необходимости дальней разведки. Она распоряжалась силами подчиненных так, что никто себя не берег, но никто и не переутомился.

Теперь, однако, она кое-чего делать не желала.

– Ваше высочество, я сочувствую твоей дочери и восхищаюсь ею, ибо я видела то нечто, с которым она борется уже полтора десятка лет. Я верила, что мы успеем, но, похоже, мы все-таки опоздали. И теперь я должна кое-что сказать. Я надеюсь, что княжны нет в живых. На свете есть лишь один человек, которого я люблю, и это королева Эзена, без которой мое существование не имеет никакого смысла. Княжна Ридарета, пусть даже невольно, угрожает королеве и будет угрожать, пока существует. Я не стану причиной ее гибели, но нарушу приказ моей госпожи, и с этого момента ты больше не получишь от меня помощи. Королева меня простит. Тебе необязательно. Ты чужой человек, дочь которого сделала со мной то, что сделала. Думаю, я и так во многом тебе помогла.

– Тебе незачем оправдываться. Ты никогда не была мне ничем обязана, и все именно так, как ты сказала: для чужого человека ты сделала очень много. Это я твой должник.

– Нет, господин. Должник королевы. Без ее приказа я и пальцем бы не пошевелила, а по ее прихоти – убила бы тебя. Хотя мне было бы жаль, ибо ты заслужил мое уважение.

Раладан кивнул:

– Хорошо, я отдам этот долг королеве.

– Но у меня еще одна просьба. Возможно, где-то в этих руинах вы найдете человека, который… – Она подняла руку и безотчетно коснулась гладкой щеки. – Я ничего о нем не знаю, возможно, он злодей или заблуждается. Но я с его стороны встретила только добро. Если он смертельно болен, то, может быть, не стоит его убивать? Если он сдастся, не станет бороться… – Она не договорила. – Может, хватит того, если… Ведь вы прекрасно понимаете, о чем я прошу.

Неожиданно она обернулась и что-то крикнула солдатам. Отряд четко разделился. Хайна вскочила в седло.

– Те двадцать человек идут с вами. Мне теперь до конца жизни, – добавила она чуть сдавленным голосом, – придется объяснять себе, почему я ездила по улицам Громба, вместо того чтобы бежать кому-то на помощь… Йах! – крикнула она своим всадникам.

Пятнадцать конников с места рванули галопом следом за своим командиром. Грохоча копытами, они скрылись в боковой улице.

Тотчас же застучали копыта очередных двадцати четырех лошадей.

Готах вел уверенно, поскольку, хоть и трудно было узнать дома, которые он когда-то видел в Громбе, Хайна не ошиблась: этот городок не шел ни в какое сравнение с Роллайной и даже дартанскими окружными городами размеров Эн Анеля. Старое орлиное гнездо – разбойничья крепость, что обросла домами ремесленников и слуг, а со временем была окружена отдельной стеной, вокруг которой выросли маленькие предместья. Город окреп лишь под властью империи, когда на месте небольших домиков поставили солидные, по-громбелардски уродливые каменные здания. Сейчас ни у одного из них не осталось крыши или даже кусочка пола, поскольку дерево пользовалось в Тяжелых горах немалым спросом. Ветер и дождь, беспрепятственно гулявшие среди мертвых каменных стен, всего за несколько лет довершили дело, разрушив раствор и раскрошив камень.

Но проходы – когда-то бывшие улицами – между холодными скелетами домов складывались в известный Готаху не слишком замысловатый узор. Одна улица, вторая… а потом третья…

Легковооруженные дартанские всадники, все в кольчугах и сине-зеленых мундирах, в роскошных плащах и с прекрасными перьями на открытых шлемах, в любой момент могли превратиться в пехоту. Все держат в руках арбалеты, которые были намного слабее знаменитых громбелардских (их изготавливали теперь только в Лонде), но зато ими легче было пользоваться и благодаря стремени легко было натянуть даже в седле, зацепив тетиву за прикрепленный к поясу крюк. Стрелковое оружие казалось среди развалин намного более подходящим, чем копье и щит, необходимые для атаки. Но легкость использования самострелов стала причиной ошибки.

Среди руин началось движение – вооруженные люди убегали, прячась за потрескавшимися стенами. В конце улицы стоял солидный дом, каким-то образом не подвергшийся воздействию времени. Естественно, у него не было крыши, а на месте окон зияли дыры, зато все стены оказались целы. В уличной грязи валялись трупы, а у самого порога мокли под дождем еще несколько. Что-то мелькнуло в одном из окон; тяжелая стрела пролетела в опасной близости от головы Готаха. Второй выстрел, увы, попал в цель, серьезно ранив гвардейца. Всадники почти в одно мгновение спрыгнули с седел – все, кроме пятерых, которые прикрыли щитами посланника и посланницу, окружив лошадьми четверых всадников, не бывших солдатами. Дартанцы послали в здание несколько стрел; кто-то вскрикнул, но у алебардщиков королевы в руках были уже не арбалеты, а мечи. Дартанская легкая стрелковая конница использовала щиты для атаки или в качестве дополнительной защиты на спине, и солдаты стаскивали их с ловкостью, достойной отборного войска. Они уже бежали по улице. Добравшись до здания, в выщербленном проеме двери они столкнулись с его защитниками, блокировавшими доступ внутрь. Но ненадолго.

Гвардия ворвалась внутрь дома, и трудно сказать, шла ли там борьба, поскольку скорее это была резня, бойня. Никто не кричал по-дартански, зато горловой язык, внешне похожий на громбелардский, был, увы, гаррийским.

Растолкав крупом коня прикрывавших его всадников, Раладан галопом помчался к зданию. Спрыгнув у самого порога, он вбежал внутрь, где в полумраке – поскольку, несмотря на отсутствие крыши, высокие стены отбрасывали тень – четырнадцать дартанцев приканчивали последних моряков с «Гнилого трупа». Несмотря на все свои успехи в абордажных боях, несчастные моряки не обладали здесь – как когда-то на берегу моря – шестикратным численным превосходством, не застали врага врасплох, напав из засады, и не могли противостоять элите королевских войск. В углу защищался рослый верзила, у второй стены двое других, которые были еще живы, похоже, лишь из-за того, что несколько сине-зеленых рубак одновременно прыгнули в их сторону… и так же одновременно уступили место товарищам, поскольку там не было места для шестерых. Надрывая глотку, Раладан оттолкнул солдата, который только что ударил по голове щитом поднимающегося с земли матроса, но ничему не смог помешать, так как за ударом щита последовал взмах меча – гвардеец оглушил и убил матроса почти одним и тем же движением.

– Неллс! Крикни им: «Стой, свои! Раладан!»

Окровавленный верзила в углу узнал агарского князя и проорал по-дартански то, что ему велели. Гвардейцы остановились, но не опустили оружие. Почти все более-менее знали кинен, о чем разгневанный Раладан не подумал. Он был островитянином, вступившим в союз с дартанцами, которые сражались с гаррийцами в Громбеларде, и ему следовало договориться с ними на упрощенном армектанском, которым в разговорах с посланниками и Хайной он не пользовался в течение всего путешествия, поскольку все трое прекрасно знали гаррийский… В самый важный момент он на мгновение потерял голову и… не успел. А до этого он не предвидел, что дело может дойти до катастрофической ошибки; ему казалось очевидным, что парни с «Гнилого трупа» знают о его пребывании в столице Дартана, так что сразу свяжут с этим фактом присутствие дартанского войска. Может, они и знали о Дартане, но фактов между собой не связали – ибо им показалось более очевидным, что сине-зеленые солдаты, которых они не так давно перебили у моря, теперь поддерживают посланника – так же как поддерживали его тогда.

Ошибку пережили двое моряков в углу, раненый Неллс и еще четверо раненых, двое из которых не дотянули бы и до ночи. Дворцовые стражники королевы Эзены, в прекрасных кольчужных панцирях и со щитами в руках, оказавшиеся против пиратов в соотношении почти один к одному – ибо моряков, как оказалось, в бой вступило девятнадцать, – получили несколько ран, но ни одна из них не была смертельной.

– Неллс, где Ридарета?

– Пошла на встречу с посланником, но я не знаю куда. Мы искали… не удалось, потому что… – хрипло ответил командир Гарды, держась за рассеченную мечом руку, с которой струей текла на землю кровь. – Откуда ты здесь?

– Привел подкрепление, – гневно бросил Раладан. – Почему вы в нас стреляли?

Примерно с перевала Стервятников, где стало почти очевидно, что Ридарету им не догнать, он ощущал полное безразличие. Его куда-то везли, словно багаж, какие-то люди. Он ехал сражаться с тем, кого никогда не видел, в место, где никогда не был. Чтобы вступить в бой, правил которого он не знал. Он не был ребенком и понимал, что едет отомстить, и ни за чем больше. Неллс развеял последние надежды: Ридарета нашла врага, но она была одна, и… он сомневался, что она бьется на мечах с посланником целые сутки. Если она победила, ему незачем спешить – уж кто-кто, а наполненная силами Рубина княжна Ридарета наверняка не лежала раненая где-то среди развалин, высматривая помощь, считая каждый вдох и каждую вытекающую каплю крови.