Текст книги "Страж неприступных гор"

Автор книги: Феликс Крес

Шедший на буксире парусник торжественно входил в порт в Ахелии. Палуба, на которой во множестве суетились моряки, сияла чистотой, а темно-красные паруса, хотя и свернутые, выглядели совершенно новыми. На носу и корме фрегата виднелось красиво выписанное гордое название «Кашалот». Как корабль, так и его капитана в этих краях хорошо знали.

Следом за фрегатом двигалась изящная каравелла со смешанным парусным вооружением; корабль этот тоже шел на буксире, хотя могло показаться, что он справился бы и без посторонней помощи – нечасто доводилось видеть столь маневренный и быстрый парусник. Каждый, имевший понятие о кораблях, ходивших по южным морям Шерера, мог, не читая названия, догадаться, что видит знаменитую «Колыбель» армектанца Китара, о котором говорили, что никто никогда не смог его догнать – и точно так же никто не смог от него сбежать.

Еще не старый, молодцеватый капитан Китар, моряк по призванию, был когда-то солдатом. Его матросы, вышколенные и дисциплинированные, словно морские пехотинцы, носили нечто наподобие мундиров; по-армектански гордившийся своим краем Китар никогда не брал на абордаж армектанские суда – самое большее требовал умеренный выкуп – и избегал сражений с армектанскими кораблями, но взамен приказал всюду рисовать и вышивать – на парусах, на куртках моряков – имперские четырехконечные серебряные звезды, что приводило в ярость имперских морских стражей. «Колыбель» и «Кашалот» очень часто действовали совместно. Престарелый Броррок, о котором говорили, будто когда-то он служил садовником у высокородного гаррийского богача, влюбленный в красоту и порядок, весьма ценил общество «юноши», знавшего, что такое порядок и дисциплина. Появление этих двух кораблей вместе предвещало некое крупное морское событие. Их капитаны не составляли эскадру без причин.

Корабли умело швартовались у причала.

Броррок и Китар, каждый с соответствующей свитой, встретились у трапа «Кашалота», поскольку старик двигался с трудом и избегал лишних прогулок. Оба послали офицеров выполнить портовые формальности. На берег уже спустили открытые носилки для Броррока – широкое мягкое кресло на прочных перекладинах; четверо крепких моряков без особых усилий подняли их вместе с легким, как перышко, капитаном, и вся процессия направилась к главным воротам ахелийской крепости. Четверо моряков Китара, прокладывавших дорогу в портовой толпе, держали самые настоящие алебарды – весьма необычное для моряка оружие, – которыми вежливо, но решительно убирали с пути прохожих. Оказавшись у цели, двое благородных пиратов представились стражам, и вскоре последовал приказ впустить их.

У подножия лестницы Броррок вздохнул и выбрался из носилок. Он вовсе не был немощен и мог преодолеть даже крутые ступени, но это не доставляло ему никакого удовольствия.

– Рыжий, останься тут с парнями.

Четверть века назад князь Раладан ходил лоцманом (правда, недолго) под командованием Броррока. Ворчливого старика трудно было любить, но еще труднее – не уважать. «Слепой» вышел гостям навстречу. Так когда-то звали его за то, что, будучи молодым и тщеславным, он щеголял тем, что с завязанными глазами бросал ножи в цель. Впрочем, разнообразных «слепых» – вернее, полуслепых – на Просторах было множество; поврежденный в абордажной схватке или какой-нибудь кабацкой драке глаз, орган весьма деликатный, заживал не столь хорошо, как порезанное ухо или щека. Нелегко было найти военный парусник, где по крайней мере двое детин не бегали с повязкой на правом или левом глазу.

– Давно вас тут не было, – сказал Раладан, после чего обратился лично к Брорроку: – Мне говорили, капитан, будто тебя нет в живых.

– Так оно и есть, – заявил Броррок.

– Жаль. Наконец-то могу убедиться, а то каждый год слышу… Идемте.

Выглядевший на тридцать пять лет, а на самом деле сорокалетний Китар, высокий и красивый, широко улыбнулся при виде симпатичной невольницы, с которой разминулся в дверях. Подмигнув, он сказал нечто такое, отчего девушка залилась румянцем – но не от стыда, а от удовольствия. Убегая, она успела еще раз бросить взгляд на статного моряка в черной куртке из грубой ткани. Бесцеремонно усевшись за стол, Китар взял яблоко с серебряного блюда и с аппетитом захрустел, предоставив говорить Брорроку.

– Буду краток, Слепой, ибо в любой прекрасный день может случиться то, о чем давным-давно уже болтают, – начал старик. – Так что времени у меня, видишь ли, нет. Дочку твою ищу. Есть у меня к ней дело, чтоб мне сдохнуть.

Раладан выжидающе молчал. Поудобнее устроившись на стуле, он вытянул ноги перед собой и сложил руки на животе.

– Ну так где она, Слепой?

– Мне казалось, что ты ее не любишь, капитан.

– Потому что она неряха и шлюха, – согласился Броррок. – А еще у нее что-то с головой, да или нет?

Он был трижды прав.

Раладан ждал.

– Ну, Слепой, скажешь или не скажешь?

– Зачем тебе Ридарета?

– Мне заплатили за ее голову, – заявил Броррок. – Не поверишь, если скажу кто.

– Дай-ка догадаюсь… Посланники?

– Посланники, чтоб меня зажарили! – обрадовался Броррок. – Откуда знаешь?

Раладан слегка причмокнул сквозь зубы.

– И чего вы от нее хотите?

– Ну как же? Голову, а что же еще?.. – удивился старик. – Только вот, видишь ли, я должен ее привезти в бочонке. Что-то мне кажется, что ничего из того не выйдет. Не люблю я эту твою паскуду, в самом деле не люблю! – разозлился Броррок. – И я бы даже сам ей башку отрезал, только не знаю как. Я видел однажды, как она сожгла паруса стражнику… отвратительно, так не делается. В общем, Слепой, я решил, что сдержу слово и привезу посланникам голову твоей красотки, но вместе со всем остальным. Потому что сперва был разговор про голову в бочонке, потом про то, что в бочонке не обязательно… В общем, так вот. Ну? И что скажешь? Никто не любит, когда на него охотятся, даже мишка из леса, потому как запросто можно в силки угодить. Ну так я этого мишку из леса могу отвезти туда, где сидят охотники, ну и, сто тысяч шлюх… Если твоя Тюлениха согласится, то отвезу.

Раладан молчал и думал.

Посланники многое знали, но немногое могли. «Подарки» вроде Шара Ферена, посылка охотников за головами вроде Броррока – все это, возможно, было куда опаснее, чем встреча с ними лицом к лицу. Ридарета с ее способностями вполне могла рискнуть. Или ей все же следовало постоянно убегать и скрываться? Как долго?

– Тебе заплатили вперед, капитан?

– Дали только задаток. – Старик огорченно почесал нос. – И потому я говорю, что у меня есть дело. Заплати остальное, добавь еще немного… То есть ты или Тюлениха, все равно.

– Не нравится мне эта история.

– Ладно, Слепой. Но я тоже кое-что кое-кому обещал. Могу вилять вокруг да около, поскольку с дураков станется, но полностью слова не нарушу. Пират, Слепой, это не какой-то там торговец, пират должен быть, знаешь ли, честен – иначе никто ему ни за что не заплатит. Скажи «нет», и я сам отправлюсь на поиски твоей цыпочки – и, чтоб мне сдохнуть, что будет, то будет. Я старый человек.

– Видишь ли, капитан, – задумчиво ответил Раладан, – мы ведь с тобой уже немного знакомы. И потому мне отчего-то кажется, что ты хочешь сдержать слово без всякого обмана.

– Вот и разговаривай с таким! Рыжий, скажи ты хоть ему… Я же Рыжего внизу оставил, – одумался Броррок. – Мы сговорились с Китаром, поскольку твоя дочурка слишком много опасного зверья на своем корабле возит, и лучше ее искать вдвоем. Не то чтобы я хотел ей что-то дурное сделать, но кто ее знает, что ей в голову придет. А Китар в гроб ложиться не собирается и не пойдет на такое, за что ты его до конца дней будешь ненавидеть. Ибо ты, Слепой, ваше высочество князь, слишком многое можешь. Скажи, Китар: что я тебе говорил?

– То же, что и сейчас, – ответил армектанец. – Я, Раладан, ничего не имею против Прекрасной Риди, а даже если и имею, то уж точно не меч… Она красивая. Золота я уже немного заработал, – он кивнул в сторону Броррока, – а теперь охотно отвез бы Прекрасную куда-нибудь. Вряд ли это будет скучный рейс. Не сердишься, братец, что я так говорю?

Раладан, может быть, и рассердился бы, но все, что говорил и думал о Риди известный своей слабостью к женщинам капитан, увы, было чистой правдой.

Рейс вряд ли был бы скучным.

– Не знаю, верить ли вам. Но к счастью, я не знаю и того, где сейчас или где будет Ридарета, так что решать мне ничего не придется. Она ушла на своем корабле. У нее есть право захода на Малую. В Ахелию – уже нет. Все.

– Как это? На Малую, но не в Ахелию?

– Порасспросите в кабаках, в чем дело, – отрезал Раладан, вставая в знак того, что разговор окончен. – Вы тут до завтра?

– По крайней мере.

– Я пришлю вам деньги. Сколько?

– Погоди… но… – Броррок, правда, сам говорил, что у него нет времени, однако очень не любил, когда что-то делалось как попало. – То есть мы договорились?

– Посланники дали задаток, я должен заплатить остальное и добавить еще немного. Ну так я плачу и добавляю. Сколько?

– Золото ты уже давно не считаешь, – с завистью, но и с уважением сказал дед всех пиратов.

– Не считаю. Ну так сколько?

Броррок выпалил сумму. Раладан кивнул. Броррок остолбенел и обиделся.

– Мы договорились, – сказал Раладан. – Теперь договаривайтесь с Ридаретой, но о деньгах она больше не должна услышать от вас ни слова. Китар, тебе говорю, поскольку ты, капитан, всегда был немного хитроват. По рукам?

Старик снова обиделся. Китар кивнул:

– По рукам.

– Ну тогда убирайтесь.

– Дал бы ты мне, братец, в подарок одну такую. – Китар показал подбородком на невольницу.

– Купи себе, лучше всего в Дартане. Цены упали, поскольку дело идет к войне. Оружие дорогое, невольницы и дома все дешевле.

– Вот как, говоришь? А может, и куплю. Собственно, хорошая мысль… Я еще никогда ничего не покупал.

Два грозных корабля, блестевшие бронзой орудий, предвещали измученной Малой Агаре самое худшее. Большая толпа ребятишек, на всякий случай расплакавшись, бросилась бежать в глубь острова. С высоты носовых надстроек два капитана с любопытством разглядывали черное пепелище, видневшееся сразу за пристанью. Целым остался только один дом.

Воняло гарью и трупами. Китар посмотрел на головешки вблизи, причмокнул, поднял с земли зеленый платок, к которому была привязана какая-то тряпка, но ничего интересного не нашел.

В уцелевшем доме капитан «Колыбели» обнаружил полубезумного человечка с трясущимися руками, которого уже ничего не волновало – разве что собственная жизнь и жизнь близких; терять ему было больше нечего. Он наверняка знал, что к пристани подошли корабли, но даже не вышел на порог. Китар спрашивал, человечек отвечал – слегка бессвязно, тихо, но понятно.

– Весь остров? Все селения? Жители?

– Оставила только детишек, несколько старых бабок им для опеки. Почти сотня голодной малышни. Младенцы начинают… подыхать. Это ведь даже не смерть.

– Никто больше не спасся?

– Десятка полтора рыбаков сбежали, кто-то наверняка до сих пор еще прячется. Один повесился, я вчера его нашел. Может, все повесились.

– Что вы ей такого сделали?

– Княжне? Мы – ничего, господин. Но она велела сказать… только…

– Что она велела сказать?

Хозяин дома пожал плечами. Из угла донеслись рыдания его жены.

– Я спрашиваю – что она велела сказать? И кому?

– Его высочеству князю.

– Князю Раладану?

Управляющий острова кивнул поседевшей головой.

– Да, князю. Что Прекрасная Ридарета благодарит его за все. Я… не знаю, за что. Ничего больше не знаю. Эти люди… всю жизнь ловили рыбу.

– Куда они ушли?

– Думаешь, я спрашивал, господин? Даже… даже весельной лодки мне не оставила, чтобы я мог послать на Большую… – совершенно невпопад добавил он. – А впрочем… Не знаю, кто бы на ней поплыл? Разве что моя жена и я.

– Ты ничего не слышал? Она ничего не говорила своим офицерам?

Человечек вздохнул и покачал головой.

Китар вышел и вернулся на пристань. Сперва он поднялся на борт «Кашалота». Броррок, уставший от недавней беготни по Ахелии, на этот раз не спешил сойти на берег.

– Ну? Что там?

Армектанец рассказал о том, что видел и слышал. Броррок задумался.

– Говоришь, весь остров спалила? Недурно, хе-хе… – захохотал он и закашлялся.

Китар ждал. Старик кашлял и хрипел, таращил глаза, плевался и никак не мог перевести дух.

– Когда-нибудь… сдохну я от этого, чтоб меня… – наконец пробормотал он и снова тихонько кашлянул. – Ну… кхе… пусть меня закоптят. Ну… хотел бы я видеть Слепого, когда ему об этом расскажут. Иди, ищи, говори со всеми! – потребовал он. – Дам тебе Рыжего и парочку умных парней, чтобы один не бегал. Я бы тоже пошел, но сам видишь – стоит мне посмотреть на все это вблизи, и меня уже не спасут… Не такая уж она и дурочка, девица сообразительная и задиристая. Вот только неряха, каких мало, да еще и шлюха. Иди, сынок, спрашивай! В Ахелии же нашелся дурачок, который подслушал болтовню матросов, будто капитанша обязательно заглянет на Малую. Ну и тут найдется кто-нибудь ушастый. Чтоб мне брюхо вспороли, если не так.

– Рыжий пригодится, но матросов мне не давай, не люблю командовать чужими, – сказал Китар. – Мне хватает и своих. Ладно, поищу еще, поспрашиваю.

– Возьми и моих. Чего ты хочешь, чтобы твои начали ныть – мол, за ребят Броррока все делают, а их капитан бегает будто мальчик на посылках?

– Может, ты и прав. Ладно, дай парочку.

Китар искал и расспрашивал до самого вечера.

Моряки побывали в нескольких селениях и даже вытащили из притворявшейся лесом кучки деревьев обезумевшего от страха рыбака, который просидел там несколько дней, питаясь листьями, однако так ничего и не узнали. После захода солнца разочарованный и уставший армектанец бесцеремонно разбудил Броррока, который, правда, вставал очень рано, но еще раньше ложился спать.

– Никакого у вас уважения к старшим нет, чтоб меня освежевали! – злился Броррок, с немалым трудом садясь на постели и прикрывая глаза от света фонаря, покачивавшегося в мускулистой руке Китара. – Когда я был молод…

– …то не испытывал уважения ни к кому, поскольку никого еще на свете не было, один ты. – Китар поставил фонарь на стол и уселся в капитанское кресло. – Но мне куда тяжелее. Вот ведь говно! Никто ничего не знает.

– О, Китар, не выражайся столь грубо! – совершенно искренне возмутился Броррок. – Есть у меня, видишь ли, привычка сквернословить, и я с ней постоянно, сто тысяч… постоянно борюсь. Но речь должна быть приличной. А ты сказал «говно».

– А как прилично называется говно? Я понятия не имею.

– Помет.

– Помет – это у чаек, а то, что я узнал, – одно говно! – Китар наконец потерял терпение. – Здесь остались какие-то старые жабы, толпа ревущих от голода недоносков да, может, с десяток мужиков, и все обосравшиеся со страху. Женщины ни одной, всех позабирали, а те, что остались, уже воняют. Правда, одну я нашел, уродина и вот с таким животом, видимо, им даже дотронуться до нее было противно. Прекрасная Риди хуже самой черной заразы, жизнь на этот остров вернется лет через сто. Куда идем, братец? Это ты командуешь эскадрой, не я.

Броррок никак не мог быть братцем Китара. Ни одному мужчине на свете не хватило бы мужской силы на столь долгое время, чтобы дать жизнь одному и другому. И ни одна женщина не могла зачать сыновей с промежутком в шестьдесят с лишним лет.

– Тот управляющий точно ничего не знает?

– Нет. Я приказал его повесить, но он все равно ничего не сказал.

– Но его повесили?

– Какое там, я его просто пугал. Не повесили.

– Нехорошо. Зачем кому-то знать, о чем мы его спрашивали?

– Если хочешь, сам его повесь.

– Что, боишься немного Слепого?

– Я ничего не имею против Раладана. И мне нужен его порт.

– Пусть будет так. В таком случае, мой мальчик, мы идем в Громбелард.

– Это же на краю света.

– Да что ты… Немногим дальше, чем до твоего Армекта.

Китар ткнул пальцем за спину:

– На «Колыбели» у меня есть карты, я велю их прислать, перерисуешь себе. Громбелард – значит, Лонд, поскольку других портов там нет. До Лонда втрое дальше, чем до «моего Армекта».

– Хорошо, хорошо… Но, видишь ли, ничего лучше мне не придумать. Тюлениха уже была в Лонде, года два назад. Ее банда с «Гнилого… тьфу!., трупа» сожгла в Лонде целый район…

– Я слышал, все слышали.

– Она была там с посланником, со старым Таменатом.

– И что с того?

– Ничего, – согласился старик. – Но это все, что приходит мне в голову. Когда-то у нее были некие дела в Лонде, и она была там вместе с посланником. Теперь за ней охотятся… в общем, посланники. Может, одно как-то связано с другим? Они сказали, будто она что-то у них украла, и речь идет о том, чтобы она не крала дальше. Где можно что-то украсть у посланников? В Громбеларде. А она, как мне кажется, была там однажды. Именно в Лонде. Куда нам и следует отправиться, сто тысяч шлюх.

Китара его слова, похоже, не слишком убедили.

– Ладно, пусть так, – все же сказал он и встал с кресла, ибо дела обстояли так, что благодаря договору с Брорроком он уже приобрел немалое состояние за самую простую работу во всей его жизни и должен был получить еще столько же (старый хитрец не любил платить вперед). – У нас есть договор – я с тобой, пока ты не найдешь Слепую Тюлениху Риди. А когда найдешь, я забираю свое золото и смотрю, что дальше. Если договоритесь – можем снова что-то обсуждать, я с радостью заработаю еще немного, лишь бы за что-то умное. Не договоритесь – меня больше нет.

– Если только эта грязная Тюлениха не накинется на нас ни с того ни с сего! – напомнил Броррок.

– Если только, братец, – кивнул Китар и вышел.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Три парусника

В трюме кончилась водка. Последнюю бочку, оставленную на черный день, Мевев держал возле своей койки, даже чуть ли не спал, положив на нее голову. Оставалось еще благородное красное вино, но – терпкое и противное, к тому же слабое – оно было по вкусу только капитанше; команда пила эту жидкость с неописуемым отвращением. Тем не менее парни из вахты на палубе, которым вина не дали – поскольку хотя бы полтора десятка трезвых на корабле должно было оставаться, – с завистью и даже с ненавистью взирали на счастливых дружков, которые пели, плясали и развлекались с девушками. Во время боевого похода каждому полагалась кружка водки ежедневно, однако возлияния были редкостью; капитанша позволяла выпить самое большее раз в неделю – так что иссушенные моряцкие глотки требовали выпивки. На крайний случай могло сойти и вино.

Качало не слишком сильно. В просторной каюте под кормовой надстройкой, где кроме капитанши жили только ее офицеры, развлекалось начальство, к которому причислялись также комендант Гарды и командиры стрелковых и абордажных отрядов, – однако двери были широко открыты, и любой моряк мог выпить с командованием; прогоняли только полностью нетрезвых, бормотавших неведомо что. Сайл, второй помощник, которому в этот день выпало командовать, не пил, однако его считали странным чудаком, который мог пить или не пить, но физиономия его оставалась столь же невыразительной. Мевев, который, выпив, становился еще молчаливее обычного, крепко держался за стол, укоризненно глядя покрасневшими глазами на шумно кричавшую капитаншу. Потяжелевшая Тюлениха, одежда на которой трещала по швам под напором набухшей груди и раздутого живота, полулежала на койке, опершись спиной о стену, и то ругалась, то визжала, извиваясь и пытаясь пнуть подчиненных, державших ее за широко расставленные прижатые к стене руки. Можно было подумать, что она пытается вырваться – но на самом деле она этого не хотела. Пошатываясь, с тяжелым молотком в руке к ней приближался сосредоточенный и бледный (поскольку его только что стошнило) командир Гарды Неллс, который когда-то был помощником палача и потому чуть ли не единственный мог справиться с припадками капитанши. Увидев Неллса, из руки которого выпал молоток, Тюлениха завопила столь пронзительно, что заломило уши; неведомо каким чудом Мевев уловил в этом крике приказ:

– Ви-на-а-а!!!

Послушно, хотя и с немалым трудом поднявшись на ноги, офицер взял кувшин, пролив немного на стол, побольше на пол, а еще больше на подбородок и грудь капитанши, хотя кое-что попало и в рот. Краем кувшина он едва не выбил ей передние зубы, за что получил пинка – настоящего, не притворного, – после чего, обидевшись, сам выпил остальное, не обращая внимания на сыпавшиеся из уст капитанши проклятия и угрозы.

Выпив, он тут же лишился чувств и крепко уснул возле прибитого к полу стола, храпя и то и дело странно вздрагивая.

С палубы доносились три разные моряцкие песни. Матросы ревели «Потаскуху», а также «Таверну на Гарранах»:

 
Хороший мужик был старый Хагар,
Вроде корчмарь, но честная морда.
Если нет медяка – пива давал,
Черствую булку засовывал в торбу.
 
 
Эй, старый, старый Хагар,
То был отличный мужик,
Как попадешь в какую-нибудь
На Гарранах таверну,
То в память о Хагаре
(В память о Хагаре!)
В память о нем пива хлебни.
 
 
Был когда-то Хагар неплохим капитаном,
Знал мели и рифы среди морей,
И моряков кормил хорошо – на голодных
Просто смотреть он не мог, и все!
 
 
Эй, старый, старый Хагар…
 

На фоне двух песен слышалась третья. Моряки мрачно пели «Имперских»:

 
В чем я виноват, что на корабль меня взяли
С парусом серо-голубым?
Сперва споили, задурили,
Потом избили, принудили
Работать на гвардейце стражи морской.
 
 
Там капитан на матроса и не глянет.
Армектанский солдат – это кто-то!
А моряк – что моряк?
Моряк – для черной работы
И пусть пасть лишний раз не раскрывает!
 

Неллс, ползая на четвереньках, искал оброненный молоток. Найдя его, он схватился за крышку стола, подтянулся, встал, удержался на ногах, сделал шаг и потерял равновесие, потом, не меняя курса, сделал еще два быстрых шага и почти налетел на капитаншу. Тюлениха все еще скулила, словно побитая собака, но уже не дергалась. Руки ее с широко расставленными пальцами крепко прижимали к стене матросы. Неллс как можно тщательнее приставил большой гвоздь к середине ладони и три раза ударил молотком – один раз по стене, два раза по шляпке гвоздя, – после чего еще немного подправил сделанное. Точно так же он прибил вторую руку, удовлетворенно вздохнул, вытирая пот со лба, и оттолкнул в стороны державших запястья капитанши – в том уже не было необходимости.

Собачий скулеж смолк. Распятая на стене Слепая Тюлениха Риди судорожно раскрывала рот, высунув язык и скрючив пальцы пробитых железом рук. Какой-то матрос, заглядывавший в открытую дверь каюты, орал во все горло, сзывая команду поглядеть на зрелище, которое представляла собой капитанша. Толпа у дверей быстро росла, матросы отпихивали друг друга. Те, что сзади, ничего не видели, поэтому стоявшим впереди приходилось рассказывать о том, что происходит. Как обычно в таких ситуациях, в задних рядах началась драка. Толпа несколько рассеялась – дерущиеся тут же забыли, из-за чего, собственно, все началось. Дикая банда металась по палубе. Кому-то не повезло – он вылетел за борт. Другой орал, призывая его спасать, третий орал на орущего. Впрочем, орали все на всех. На носу пели:

 
Теплый угол для моряка был у Хагара,
За медяк мог соломы подстелить.
Но больше нет его таверны,
До лучших времен старый Хагар не дожил.
 
 
Эй, старый, старый Хагар…
 

Матросы, стоявшие ближе к двери, поднимались на цыпочки и таращили глаза на свою бессмертную, неуничтожимую капитаншу, которая могла в буквальном смысле все! Старички насмехались над новичками, которые не верили собственным глазам, почти трезвея от увиденного. Значит, это не просто обычные корабельные байки! Капитанша в самом деле могла показать им что угодно!

Офицеры в каюте, сбившиеся в дверях зеваки, толпящиеся за их спинами моряки и даже те, кто пел на носу, – все они были на волосок от смерти. Но никто об этом не знал.

Время от времени наступал момент, когда огненная мощь Рубина начинала переливаться через край, требуя пищи. Силы Гееркото сидели на поводке – но сейчас поводок этот был слишком длинным, к тому же другой его конец держала совершенно пьяная женщина. Готах и Кеса во многом были правы: когда-то очень давно Ридарета, сражаясь с неприрученными силами Брошенного Предмета, сумела направить их в несколько иную сторону. Риолата, королева Рубинов, частично покоренная и укрощенная, обычно находила добычу лишь там, где ей позволяли ее искать. Мало того, она научилась благодарить.

Все так же тяжело дыша с высунутым языком, прибитая к стене Риди содрогалась от пароксизмов боли и отвратительного, извращенного наслаждения.

Мастер церемонии Неллс, для которого подобное было далеко не впервой, торжественно начал стягивать штаны с зада капитанши. Дело не спорилось – мешал молоток, который он держал в руке, пока в конце концов не отложил его в сторону. Со штанами он кое-как сладил, но у него все равно ничего не получалось; комендант Гарды, правда, выблевал все вино и уже немного протрезвел, но, увы, не до такой степени, чтобы справиться с трудной задачей, которую нисколько не облегчал раздутый живот Риди. Когда же наконец он смог приступить к делу, раздался торжествующий рев зевак, подбадривавших несчастных, которые едва не задушили друг друга. Тюлениха, которую многозначительно хлопнули по бедру, задрала ноги, а мгновение спустя хрипло вскрикнула. Веснушчатая корабельная шлюха, из любопытства протолкнувшаяся к порогу каюты, радостно завизжала, почти столь же громко, как и Риди. Подпрыгивая, она щипала ближе всего стоявших к ней дружков, и один из них тут же облапил ее сзади за сиськи. Ритмично звенели браслеты на лодыжках капитанши, трещала залитая вином койка, доносились влажные отзвуки любви, стонавшая от боли и наслаждения Тюлениха билась головой о стену. Раны в пробитых гвоздями ладонях увеличивались, все сильнее кровоточа. Матросы радостно кричали, свистя и хохоча до упаду. Неведомо как получилось, что вся каюта под кормой, куда обычный моряк никогда не допускался, заполнилась орущими людьми, которые хлопали друг друга по спине, хлеща вино из кружек и кувшинов. Сделав наконец свое дело, Неллс издал победный клич и похлопал раздутый живот, после чего отобрал у кого-то наполненный до половины кувшин и начал пить, демонстрируя всем вызывающее уважение мужское достоинство и подняв над головой крепко сжатый кулак. Толпа ревела от счастья; авторитет Неллса значительно возрос. Однако дышавшая, словно кит, Тюлениха Риди, в распахнутой, мокрой от пота и запятнанной вином рубашке, с окровавленными руками, только что изнасилованная с прибитыми к стене ладонями, все еще выглядела так, будто не осознавала даже, как ее зовут. Тупо уставившись в одну точку, она сотрясалась от судорог, походивших на приступ некоей болезни. Наружу выступил липкий подарок от добросовестного Неллса, который подпрыгивавшая от радости веснушчатая девица приветствовала новым визгом. Эта темпераментная пятнадцатилетняя девушка рано осиротела – говорили, будто ей настолько надоела вечно больная и ворчливая бабка, что она забила ее в постели палкой; вошедшему же деду просто не повезло, поскольку против него она, собственно, ничего не имела… Матросы-новички проталкивались вперед, желая лично проверить интригующие известия, которые распространяли ветераны, – якобы дыра между ногу «старухи» была под стать ее сиськам, чуть ли даже не поперек. Какой-то коренастый моряк радостно подсунул к губам Прекрасной Риди кружку с вином, и она бездумно начала пить. А потом произошло нечто, случавшееся на памяти команды лишь один раз – так давно, что все уже почти забыли. Впрочем, тогда было не совсем так…

Пьяный моряк с кружкой заорал прямо в ухо капитанше:

– Мамочка! Как тебе?! Скажи – понравилось?! Но ведь правда пон… понравилось, мамочка! Мы тебя все, мамочка, все… мам… мочка, любим!

Мамочка тупо посмотрела на него и снесла ему голову.

У находившихся в каюте перехватило дыхание – кроме тех, кто ничего не видел; те продолжали орать и дальше. Кто-то впереди вскрикнул, другой лишь коротко застонал. Десяток парней одновременно бросились к двери и тут же в ней застряли. Капитанша крошила их живьем; тонкая огненная струйка бесшумно извивалась во все стороны, разрубая на части людей и обстановку в помещении. Сотрясаясь от странных судорог, прибитая к стене красотка водила взглядом направо и налево, и в такт движениям ее головы метался узкий красный шнур. Никто уже не ревел и не хохотал, лишь скулили и выли люди, руки которых отваливались от тел, туловища распадались, словно разрубленные невероятно острым клинком меча. Развалился стол, начала распадаться стена, разрезанная от потолка до самой палубы. На кого-то упала створка двери. Издавал странные клекочущие звуки сидевший на палубе матрос, поднеся к глазам культи обеих рук. У его ног валялась отрезанная вместе с плечом половинка головы веснушчатой девчонки. По палубе разбегались перепуганные счастливчики без пальцев и ушей, без ягодиц или мяса на руке – по сравнению с резней в каюте подобные ранения казались чуть ли не смешными.

Неожиданно красная нить погасла.

Пол был залит кровью и вином из разрубленных и разбитых кувшинов. Хрипели и стонали раненые моряки. Громко храпел спавший возле остатков стола Мевев, на спине которого лежала половина тела коменданта корабельных стрелков. Из угла смотрел совершенно трезвый Неллс, не зная еще о том, что лишился куска кожи на ребрах размером самое меньшее в две ладони. Кто-то плакал, кто-то звал на помощь.

Суматоха на корабле нарастала; пьяная драка на палубе все еще продолжалась, и никого не волновало, что кричат окровавленные матросы, бегущие с кормы. Хотели в морду? Пожалуйста!

Из носового кубрика прибежал второй помощник, пытавшийся до этого успокоить команду. В дверях каюты у него подогнулись ноги.

Сидевшая на койке капитанша извивалась и билась, пытаясь оторвать прибитые к стене руки. По ее лицу текли слезы. Она стонала от боли, то и дело задыхаясь от крика:

– Неллс! Не-е-еллс! Отцепи меня… убью!.. Отцепи, а-а-а!.. Убью-у-у!!!

На палубе детины из Гарды под руководством заместителя Неллса били матросов дубинками и палками, с немалым трудом наводя порядок.

Палубу драили и чистили. Стучал молоток корабельного плотника, который вместе с помощниками сколачивал новую обстановку для капитанской каюты.

Работа двигалась кое-как, поскольку никто на «Трупе» не привык к подобным занятиям. Однако на этот раз наблевано и нагажено было повсюду, а смрад поднимался до самой верхушки грот-мачты – даже парни Риди не могли его выдержать. Скользкая палуба грозила несчастными случаями, из-за которых могла сократиться численность команды.

Она уже и без того достаточно уменьшилась.

Уборка палубы продвигалась с трудом еще и потому, что по приказу капитанши всю работу должны были выполнить виновники вчерашних беспорядков. Им влепили палок, показав справедливое наказание всей команде, собравшейся на главной палубе, – и теперь те же самые люди, едва живые от боли, которых уже начинало лихорадить, неуклюже пытались убраться на корабле.