Текст книги "Страж неприступных гор"

Автор книги: Феликс Крес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 37 страниц)

Хайна дернула копье, а та взвыла как зверь, выпустила из руки оружие и в то же мгновение, схватившись за древко копья Жемчужины, дернула в другую сторону, насаживая собственное тело на острие. Хайна на миг застыла – и именно этого мига могло ей не хватить… Насаженная словно червяк на палочку противница, продолжая визжать, резко повернулась вполоборота, ломая древко. Посланник увидел торчащее из ее спины окровавленное острие, когда та бросилась на Хайну, которая с невероятной быстротой уклонилась в сторону, стукнув по голове обломком копья, затем перехватила руку нападавшей и то ли вывихнула, то ли сломала ее в локте. Но все это отняло у нее лишнее время; окруженная врагами Черная Жемчужина подсекла кому-то ноги, воткнула обломок копья прямо в физиономию воинственно ревущего верзилы, но за спиной у нее был еще один, с мечом и ножом, и нож этот с ходу вошел ей в спину. Пронзенная копьем женщина сидела на земле, держась за беспомощно повисшую руку. Из ее рассеченного уха текла кровь. Она визжала как безумная, и, похоже, из-за ее крика опустились острия, уже нацеленные на раненую Черную Жемчужину. Напрягшись и изогнувшись дугой, насаженная на нож Хайна, с откинутой назад головой и залитым кровью из рассеченной брови глазом, стояла на слабеющих ногах, а ее шею сжимала рука того, кто вонзил ей в спину нож. Сидящая перед ней окровавленная женщина, шатаясь, поднялась на ноги, крича от боли, размахнулась и по-женски ударила Черную Жемчужину по лицу, но сила удара была явно не женской – Готах почти увидел, как лопается кожа на скуле; удар свалил Хайну с ног.

– Су-у-ука!!!.. – взвыла победительница, короткими рывками выдергивая вонзенное в тело древко. – А-а-а!!!

Вырвав копье, она пошатнулась и упала.

Снова задрожала земля – то мчались лучники и арбалетчики, в надежде, что для них что-то осталось. Готах чувствовал эту дрожь под холодной от травы щекой. Ощущение тела отчасти к нему вернулось, но одновременно пробудилась боль – столь пронзительная, что посланник успел лишь осознать, кого он увидел: щит Шерни, сокрушаемый топором Проклятых Полос; Делару, во второй раз в истории отданную на растерзание красному Гееркото. Если модели Йольмена чего-то стоили – то именно где-то там, наверху, образовалась щербина в Ферене, надломленном, словно огромная дамба, держащая на плечах клубящиеся массы воды.

Готах получил случайного пинка от бегущего пирата, другой пробежал по его спине. Боль была такая, будто все тело давил мельничный жернов.

Посланник выплюнул изо рта кровь, судорожно сжал кулаки и провалился в небытие.

15

Не имея возможности увидеть собственную спину, Готах мог только догадываться о том, что на затылке у него синяк размером с мужскую ладонь – дело рук Неллса, который охотно пользовался окованной железом дубинкой, так как она ломала кости, лишая врагов способности сражаться, но заставляя их еще долго страдать. Готах был хоть и сильным и жилистым, но все же человеком, а не зубром; удар лишил его возможности двигаться и, вероятно, спас ему жизнь. Если бы он не выглядел как убитый, следующий бегущий пират стукнул бы его уже не дубинкой, а топором или мечом.

С трудом сдерживая стон и кашляя кровью, посланник окинул взглядом поле жуткого побоища, с которого, судя по всему, никто не собирался убирать трупы. В рассветных лучах виднелись обугленные деревья, а ниже большие участки выжженной травы, соприкасавшиеся с пятнами засохшей крови. Повсюду валялись трупы, в воздухе стоял смрад – Готаху уже доводилось видеть несколько сражений, так что смешанная вонь крови, мочи, кала и содержимого разорванных кишок не была для него неожиданностью. Пользуясь дневным светом, победители могли наконец обобрать павших, чем они и занимались – около двух сотен человек. Годилось все, даже дырявые окровавленные тряпки, которые уже трудно было назвать одеждой; на траву бросали голые тела. В бухте рядом с захваченным парусником, на котором приплыл Готах со своей свитой, стояли на якоре еще два, а третий, намного больше, чуть дальше. Из-за мыса виднелся четвертый. Какие-то лодки сновали туда-сюда, перевозя на берег разные вещи – в основном, похоже, провиант и питье – и забирая раненых.

Полтора десятка полуживых пленников, по пиратскому обычаю подвешенные за ноги, умирали на деревьях. Среди них была Черная Жемчужина.

Солнце уже поднялось над морским горизонтом, когда к Готаху пришла – вернее, с трудом притащилась – женщина, которую он видел ночью. Он не сомневался в том, кто она, – одноглазая княжна Риолата Ридарета, наполовину женщина, наполовину Рубин. Та, кого он искал и нашел.

Уложенная в лубок и перевязанная рука была подвешена на шее при помощи зеленого платка. Разорванная рубашка и бинты под ней пропитались кровью; судя по тому, что знал Готах о строении человеческого тела, у пиратки была пробита печень, со стороны же спины – почка. Выглядела она ужасно, поскольку ей до сих пор не пришло в голову, что после сражения стоит умыться. Волосы с левой стороны склеились от засохшей крови, грязное лицо она в лучшем случае вытерла какой-то тряпкой, может быть, рукавом рубашки. На фоне всего этого странно смотрелись дорогие ожерелья и подвески, перстни на пальцах… Ночью их, похоже, на ней не было. Теперь же она не сочла необходимым смыть грязь и кровь, зато надела на пальцы и повесила на шею украшения…

– Я не знала, как проверить… а проверилось само… – сбивчиво проговорила она, скорее опускаясь на землю, чем садясь. – Заживает медленнее, чем раньше… похоже, как у всех. Но все заживает… и заживет совсем, так же как и губы. Неллс говорит, эта сука проткнула мне печень… и я должна быть уже мертва. А он знает, что говорит.

Она устало опустила голову.

– Сорок человек против семидесяти, – помолчав, сказала она. – Страшно дорого все обошлось. Но мне почему-то казалось… что вас тут будет больше. Скажи мне что-нибудь, мудрец Шерни. Ты знаешь, кто я… а я о тебе тоже знаю. Я тебя узнала. Таменат много говорил про Безумного Готаха.

Подняв голову, она посмотрела на пленника. Что-то было не так с повязкой на глазу, возможно ослабла, – Ридарета протянула здоровую руку и сняла ее. Готах увидел страшно изуродованное лицо – не только отсутствовал глаз и большая часть века, но и вокруг глазницы виднелись неприятные, плохо зажившие много лет назад шрамы. Эту рану никто не лечил; плоть срасталась криво, кое-как. А могущественный Рубин, видимо, не желал счесть ее раной, поскольку появился намного позже. Если верить Кесе, то сидевшая перед ним несчастная сто раз пыталась заставить красную силу вернуть ей глаз или хотя бы убрать чудовищные следы вокруг пустой глазницы. Но, несмотря на то что молниеносно отрастали волосы, увеличивалась грудь, почти по желанию уменьшалась талия – старая рана, казалось, принадлежала иному телу и миру.

Легко было сказать – одноглазая княжна. Но Готах добавил к своим познаниям о мире очередной кусочек. Он думал о том, что чувствовала шестнадцатилетняя девушка, похищенная пиратами из деревни, когда наконец смогла посмотреть в зеркало… Похоже, он понял – и испугался.

Ридарете стало ясно, что одной рукой ей повязку обратно не надеть, а тем более не завязать.

– Эй! – крикнула она через плечо, тут же скорчившись от боли, и осторожно вздохнула.

Прибежал какой-то уродец без зубов.

– Капитан? – прошепелявил он.

– Завяжи.

Моряк, прижимая язык деснами, старательно исполнил просьбу. Готах заметил зеленую тряпку на запястье уродца и понял, что это, видимо, что-то означает. Такие тряпки носили многие.

– Ты мне что-нибудь скажешь или нет, ваше благородие?

– Но что мне говорить, ваше высочество? – с некоторым трудом спросил он. – Мы оба все знаем. Говорить не о чем.

– Парни рассказывали, будто один из вас пришел, покрытый каменной шкурой… Раладан говорил: «Осторожнее, это все-таки посланники». Что с вами? Вы в самом деле ничего не умеете?

– Я не умею и не хочу уметь.

Она покачала головой.

– А я хотела быть такой смелой, – с непритворной горечью сказала она. – Я решила – пусть будет что будет. Если мне оторвут голову – значит, оторвут, и, по крайней мере, все закончится. Я еще недавно так думала, а мои офицеры говорили: «Не ходи к нему, капитан! Это все-таки посланник». Они насмотрелись, как я поджигаю паруса на кораблях, и думают, будто посланник способен на то же самое, а может быть, даже на большее. Я им сказала… – Похоже, ей снова стало больно, поскольку она закусила губу и продолжила лишь после долгой паузы: – Я сказала: «Он ничего мне не сделает». Откуда мне было знать, что я не лгу?

Она выжидающе смотрела на него.

– Покажи, что ты умеешь. Сделай со мной что-нибудь, мудрец Шерни, или я тебя запинаю как собаку. И ничего уже больше не будет.

– Ты меня запинаешь, Ридарета? Или Риолата?

Выжидающий взгляд сменился издевательским.

– Риолата… Будь у нее голова, мне было бы на нее насрать, – заявила она, и на фоне прекрасного гаррийского, которым она пользовалась, непристойное слово прозвучало крайне отвратительно. – Нет, Готах-посланник… Если бы у каждого, носящего в себе дурную часть, были только такие проблемы, как у Ридареты с Риолатой… Мне очень немногое приходится для нее делать, а то, что приходится… – Она перестала улыбаться и на мгновение задумалась. – Для тебя это может показаться странным, но что в том плохого? Что плохого в том, если я на собственном корабле прикажу избить себя кнутом до крови?

– Ты хочешь сказать, княжна, что Рубин не имеет над тобой никакой власти?

– В самом деле почти никакой, ваше благородие. Это нечто очень многое предлагает, но мало к чему может принудить. Чем-то оно напоминает искушение, а искушения бывают у каждого. И ты или поддаешься им, или нет. Это не мои слова, – пояснила она. – Я повторяю то, что сказала мне одна очень умная женщина, красивая блондинка, которая вам помогает. Я рассказывала ей о себе, о Риолате, а она все понимала и могла назвать. И лучше всего я запомнила именно про искушения.

– Ты умеешь этим искушениям противостоять?

– Если хочу. Но хочу не всегда.

– Ваше высочество… – На этот раз издевательские нотки прозвучали уже в голосе Готаха. – Это напоминает слова пьяницы, который утверждает, что бросил бы пить, если бы только захотел. Но не хочет.

Она задумалась.

– Мой отец не мог отдать мне в распоряжение агарский флот, так как Агары меня ненавидят, – помолчав, сказала она. – Но он дал мне золото. За очень большие деньги я купила себе помощь нескольких пиратских капитанов, которым нужна в Ахелии пристань, и больше их ничего не волнует. Мы ждали здесь целую неделю. Я нашла среди своих моряков бывших ночных воров, несколько браконьеров… Тебе стоило бы взглянуть на этот лесок, мудрец Шерни. Там есть даже норы в земле, прикрытые крышками, на которых растет трава. В миле отсюда, в большом лесу, мы разбили лагерь. У меня был… можно назвать это сном, порой у меня бывают такие сны… Я видела эту рощицу, дым селения и ваш лагерь на заходе солнца. Я знала, что вы здесь будете. Я рассказываю тебе обо всем этом, ваше благородие, потому что хочу тебе показать, сколько труда мне стоила поимка одного посланника. Что это были за солдаты, сине-зеленые? – ни с того ни с сего спросила она. – Один из моих говорит, будто это войско королевы Дартана?

– У них была своя миссия в Громбеларде… Какое-то время мы должны были идти вместе, – солгал Готах, думая о том, не выдаст ли его громко бьющееся сердце.

Но Риди ничего не заметила.

– Очень храбрые, – безразлично заметила она, и это было величайшее оскорбление из всех, какие могли бы услышать солдаты, небезосновательно считавшиеся элитой воинов Шерера. У предводительницы морских разбойников, устроивших засаду и задавивших противника одной лишь численностью, нашлось для них всего два слова: «очень храбрые». – Ими командовала женщина? Мне кажется… я ее откуда-то знаю.

Было уже не только слышно, но и видно, как бьется сердце Готаха – одежда на его груди слегка подрагивала. К счастью, агарская княжна столь глубоко задумалась, что ничего не видела и не слышала.

– Не знаю, что с тобой делать, баба в мужской шкуре, – наконец сказала она. – Я тебя убью, только как? Пожалуй, пошлю в Таланту твою голову. Нет, не пошлю. Сдержу слово – запинаю тебя, как обещала. Я ненавижу эту твою Шернь. Назови мне хоть одну причину, по которой вы ею занимаетесь.

Она встала, но ни о каких пинках не могло быть и речи. Согнувшись пополам, она схватилась за рану на животе.

– Неллс! – крикнула она, морщась и стирая со щеки слезу. – Запинай за меня это животное, – приказала она, когда к ней подбежал плечистый детина. – Не бойся… он ничего тебе не сделает. Это всего лишь посланник, а не мужчина, как ты.

Она сплюнула Готаху на щеку и пошла прочь.

– До смерти, но так, чтобы сдох не слишком быстро! – крикнула она через плечо.

Вскоре она уже снова сидела на земле.

Отдаленные вопли, а потом лишь стоны избиваемого ногами по ребрам Готаха раздавались не столь громко, чтобы ей приходилось кричать, обращаясь к подвешенной за ноги женщине; куда больше мешали возгласы и хохот бродивших повсюду моряков. Лицо умирающей красавицы находилось примерно на высоте ее собственного.

– Откуда-то я тебя знаю, – сказала она, осторожно дыша, так чтобы не пробудить притаившуюся в ране боль. – Напомни, откуда… и может, облегчишь свою участь.

На окровавленном и опухшем лице приоткрылся глаз – только один, поскольку открыть второй не давала большая опухоль, закрывавшая бровь и веко. Однако раненая воительница не хотела или не могла говорить. Взяв в горсть свисающие каштановые волосы, Риди раскачала подвешенное тело. Безвольно болтающиеся руки касались травы, из носа стекла струйка крови, словно только и ждала подходящего случая.

– Ну? Сейчас явятся мои сынки и ножами выковыряют тебе зубы, вспорют брюхо… И уж точно будут совать меч туда, куда обычно суют мечи, – в ножны. Я такое выдержу – но ты нет… А потом к тебе пустят корабельных девиц. И они-то наверняка придумают что-нибудь исключительное, парни об этом уже знают… и всегда оставляют что-то напоследок для девиц, есть на что посмотреть… Не боишься? Боишься, только еще об этом не знаешь… Но узнаешь. Прямо сейчас.

Ридарета устала, и ей хотелось плакать от боли. Ненавистный Рубин когда-то хотя бы для чего-то годился – теперь он просто был. Судя по всему, он давал бессмертие, а может, лишь необычную живучесть, выносливость – и неизвестно, что еще, если вообще хоть что-нибудь. Риди больше всего боялась, что начнет ощущать течение времени. Что постареет, став бессмертной, а может, просто долговечной старухой.

Висящее тело раскачивалось все медленнее и медленнее. Ридарета внезапно наклонилась и, не думая о том, что делает, здоровой рукой взялась за одну из свисающих ладоней, которая судорожно сжала ее пальцы.

– Не умирай, Делара, – сказала она. – Я не дам тебе умереть, ибо нам снова нужно кое-что сделать.

16

Крича от ужаса, Кеса села на постели. Перед глазами кружились жуткие картины, в ушах звучали боевые возгласы, стоны раненых, смешанные с обрывками разговоров. Кеса видела искаженное от боли лицо мужа, которого пинал в бок рослый детина – бесстрастно, будто исполняя порученное ему задание, не доставлявшее ни удовольствия, ни отвращения…

Работа.

На фоне всего этого появлялось лицо Хайны. Кеса с немалым трудом различила столь хорошо знакомые ей черты. Они никогда близко не сходились с Хайной, но относились друг к другу с искренней симпатией, проведя много лет в одном доме. Но теперь… неужели это та самая вечно улыбающаяся девушка с гладко уложенными каштановыми волосами?..

Замаячило еще одно лицо – размытое, неясное. Таким могла его видеть умирающая Жемчужина, глядя сквозь склеившиеся от крови ресницы. Левый глаз на этом лице закрывала повязка.

«Где твои сестры, Делара? Где Роллайна? Ты служишь королеве? Правда ли то, что о ней говорят? Что в ее облике вернулась королева Роллайна?»

Голоса смолкли, картины растворились во мраке. Осталась лишь темная спальня.

Кеса отбросила покрывало, встала и начала кружить по комнате, почти бегая от стены к стене. Тяжело дыша, она подносила руки к лицу, к вискам и тут же их опускала. Она пыталась мысленно вернуться к избиваемому мужу, но ей не удавалось уловить образ… Разум не справлялся с потоком… с настоящей рекой вливавшихся в нее знаний. Ибо, несмотря на то, что исчезли образы и звуки, посланница с каждым мгновением все больше знала и все больше понимала. Голова трещала от боли… Новое и страшное, неприятное ощущение. Кесе казалось, будто ее насильно кормят, запихивая еду сразу… даже не в глотку. В желудок. Ощущение сытости, граничащее с болью.

Ей хотелось кричать при воспоминании о муже, выть и скулить от отчаяния. Но вместо этого она лишь глухо стонала от боли.

Она остановилась у стены, схватившись обеими руками за голову, и оперлась лбом о дорогой гобелен, дыша все тяжелее. Она не осознавала того, что у нее в голове, не знала, чем ее забили и продолжают забивать. Как будто через открытый люк в корабельный трюм сыпали множество… чего-то. Неизвестно чего именно.

Разрыдавшись, она ударила кулаками о стену. Она готова была сойти с ума… да, именно так. Она теряла разум, шаг за шагом погружаясь в мрак безумия. Она теряла разум – из-за избытка знаний обо всем. Она… Кто она? Кеса, посланница Полос. Где она? Где, ну где же?!.

Цепляясь за две эти мысли, словно за край пропасти, она пыталась не забыть… сохранить осознание того, кто она и где находится.

И помнить о том, что кто-то пинает ногами человека.

Вливающуюся в голову реку густой грязи вдруг словно перекрыло плотиной.

Кеса присела на корточки у стены, ощутив невыразимое облегчение – боль уже не нарастала, постепенно проходя. Обретенные знания ложились на свои места, их уже можно было коснуться, рассмотреть, опознать. Каскад перемешанных товаров застыл на дне трюма. До сих пор не было известно, что именно туда бросили, но теперь достаточно было набраться терпения и немного подождать. То, что лежало сверху, можно было узнать с первого взгляда; другие предметы достаточно было извлечь, иногда лишь приоткрыть небольшой фрагмент…

Черная пропасть под ногами исчезла. Кесе уже не приходилось судорожно держаться за край. Бездну засыпали.

Боль уступала, уходя все дальше, пока от нее не осталось лишь воспоминание.

Посланница сидела, опираясь рукой о стену и глубоко, размеренно дыша.

Лишь терпение и время.

Но времени у нее не было. Ни мгновения.

Она снова расплакалась. Но плакать она тоже не могла. Она размазала слезы по щекам, продолжая глубоко дышать. Вдох… выдох. Вдох…

Она закрыла лицо руками, вызывая в памяти образ комнаты… Деталь за деталью, все, которые она запомнила. Стол… одна дверь, вторая… стены и то, что на стенах…

Раладан проснулся и сел. Трясшая его за плечо растерянная и даже перепуганная невольница едва не подожгла ему волосы, лишь в последний момент убрав руку с подсвечником.

– Ваше высочество… – сказала она.

Уже одно это говорило о том, насколько она взволнована. Послушные приказам жемчужинки обращались к нему «господин». Его высочеством он был лишь тогда, когда это требовалось. Он не мог убедительно объяснить, почему титул вызывает у него такую неприязнь, но невольницы, к счастью, в объяснениях не нуждались.

– Что случилось? – спросил он, мгновенно приходя в себя.

– Кто-то… пришел, – неуверенно сказала девушка.

Если кто-то пришел к нему посреди ночи, значит, у того было дело, и притом серьезное, так что Раладан, к удивлению служанки, ни о чем не стал спрашивать. Вернее, спросил, но вопрос звучал совершенно по-деловому:

– Хорошо, и где этот «кто-то»?

Она подала ему одежду.

– Не здесь. В здании, и… Это женщина, господин.

«Зданием» называли бывшее строение трибунала. Он бывал там редко – намного реже, чем в третьей резиденции, или «доме», поскольку там были дети, и он старался уделить им хотя бы каждый третий вечер. Сам же он, по сути, жил в крепости.

Но до бывшего здания Имперского трибунала было недалеко. Ему потребовалось больше времени на то, чтобы спуститься по лестнице и дойти до ворот, чем на прогулку по спящим улицам Ахелии.

В комнату, где ждал гость, уже принесли свет – но мало. Увидев посетительницу, которая оторвала взгляд от висевшей на стене огромной акульей челюсти и повернулась к нему, Раладан оглянулся на невольницу:

– Почему тут так темно? Принеси…

– Нет, ваше высочество. Это я попросила, – поспешно сказала женщина, которую он когда-то знал как курьера от имперского представителя. – И не подходи ко мне слишком близко, князь. Я… утратила чувство реальности. И явилась сюда… в весьма неподходящей одежде.

Замешательство прекрасной блондинки казалось понятным; света было мало, но достаточно, чтобы увидеть, что на благородной госпоже с королевскими глазами надет суконный плащ, в котором Раладан узнал свой собственный… и почти ничего больше. Под плащом маячило нечто вроде шелковой рубашки, но это была в лучшем случае короткая ночная накидка, какую носили, пожалуй, только в Дартане. Гостья заметила его взгляд и кивнула.

– Невольница вашего высочества сжалилась надо мной и принесла эту пелерину… Прости меня, князь. Сегодня ночью… я… не знаю, что делаю, и вообще сама не своя. Но сейчас ты меня поймешь и вряд ли осудишь. По крайней мере, я на это надеюсь.

Раладан взял подсвечник из рук невольницы.

– Выйди, – велел он.

Когда та закрыла за собой дверь, он задул свечу. Осталась лишь свеча на столе.

– Слушаю, ваше благородие, – сказал он, отставляя подсвечник в сторону.

– Ты знал меня как курьера гаррийского князя-представителя императрицы. Да, я была им, но прежде всего, князь, я посланница. Мои товарищи, о чем ты наверняка уже знаешь, пытались умертвить твою дочь, а я… решила поискать иной способ. Именно потому я тогда сюда и приехала.

– Ридарета рассказывала мне о тебе, госпожа. Я знаю, что вы знакомы. Но она не говорила мне, что ты посланница.

– Она об этом не ведала и, вероятно, не ведает и сейчас.

Кеса замолчала. У нее вертелись на языке сто вопросов и столько же объяснений, оправданий… Времени почти не оставалось, но ей нужна была помощь того, кого она уже знала как человека безжалостно прямолинейного, решительного и твердого, холодного и неуступчивого.

– Ваше высочество, – сказала она с нескрываемым отчаянием, – твоя дочь выступила против тех, кто ее преследовал… так? Знаю, что так. И одержала победу. Я могу лишь просить и потому спрашиваю: она отправилась на своем корабле? Мне нужно знать только это, я ни о чем больше не прошу. «Гнилой труп» там же, где и княжна?

Раладан многое в жизни повидал и очень редко чему-либо удивлялся. Сейчас, однако, перед ним была женщина, появившаяся ниоткуда, почти голая, посреди его дома… Она говорила, будто она посланница – что было необычно, но вполне возможно, а в данной ситуации немалое объясняло, – и спрашивала о… какой-то мелочи. Хотя мелочь эта наверняка таковой лишь казалась.

– Нет, госпожа. Я не скажу ни слова, если ты не объяснишь мне причину, по которой хочешь это знать. Не кивну головой, не шевельну губами, даже не моргну глазом.

– Вот моя причина, – сказала она, и он увидел в мигающем пламени свечи две стекающие по ее щекам слезы. – Прошлым вечером княжна победила свиту посланника. Утром этот посланник умрет… Я несколько раз видела и хорошо помню «Гнилой труп», так что, возможно, сумею туда попасть. Если ты не ответишь на мой вопрос, князь, я все равно там появлюсь, потому что… потому что больше мне ничего не остается. Помоги мне, а я помогу тебе.

– Чем ты мне поможешь, ваше благородие?

– Я закончу эту дурацкую войну, даже если… если мне придется применить силу против своих товарищей. Я все объясню, отвечу на любой вопрос, твой или твоей дочери. Я о ней позабочусь. Были опасения, что княжна уничтожит равновесие Шерни, а Шернь как раз ведет сейчас войну… Из-за этого может распасться наш мир. И пусть распадается, князь. Меня он совершенно не волнует.

– А что тебя волнует, госпожа?

– Жизнь одного человека.

– Того посланника, – уточнил он. – Это твой друг, госпожа? Кто-то близкий?

На этот раз она разрыдалась по-настоящему, опустив сжатые кулаки на стол таким движением, будто била его за некую провинность.

– Нет! – крикнула она. – Это мой муж, мой мир, моя жизнь… это я сама, понимаешь?! Я видела кусочек бухты, но там стоял только один небольшой корабль, а на берегу были какие-то лодки! Где «Гнилой труп»?! В миле оттуда? В десяти милях, в ста?!

Раладан смотрел на потрясенную женщину, пытаясь собрать воедино все кусочки головоломки. Времени было мало – его необычная гостья пребывала на грани истерики, а это означало непредсказуемость.

– Чего ты от меня хочешь?

– Одного ответа!

– Ты хочешь попасть на борт «Трупа»?

– Если буду знать, где он! Скажи мне! Иначе… я все равно попытаюсь.

– Спасая мужа, ты убьешь мою дочь, – сказал он. – Единственное мое настоящее дитя. Остальных… я лишь зачал.

– Да, убью, – с внезапной решительностью ответила она, выпрямляясь и вытирая слезы со щек. – Может, справлюсь и без помощи, а если так, то я прямо сейчас окажусь на «Гнилом трупе», и если случайно рядом будет твоя дочь… Заключи со мной договор, Раладан. Помоги мне, и ни с кем не случится ничего дурного. Ридарета говорила тебе обо мне? Что она говорила? Что я ее враг?

Раладан умел незамедлительно принимать решения, но то, которое ему предстояло принять, было, пожалуй, самым трудным в его жизни. Он почти ничего не знал. Приходилось бросать кости, ставя на кон все, что было для него важно.

Можно было и не бросать. Но игра все равно шла бы дальше без него. А забрать назад ставку он уже не мог.

– До рассвета еще много времени, – сказал он. – Насколько быстро ты можешь туда попасть? На борт «Гнилого трупа»?

– В мгновение ока или вообще никак. Но я должна знать, где он. Не предполагать, а знать.

– Зачем?

– Потому что я должна сопоставить его с каким-то местом под Полосами. Иначе… я могу потеряться, застрять где-то… надолго или навсегда. Я не могу тебе этого объяснить. Догадка, предположение… не может заставить Полосы дать мне ответ… показать путь. Знание – да. Но если придется – рискну.

– Не придется. Сядь, – велел он. – У Ридареты четыре парусника и примерно четыреста человек. «Гнилой труп»… не знаю. Она отправилась на нем, но это большой корабль, и вряд ли он войдет в бухту, о которой ты говоришь, поскольку у него слишком глубокая осадка.

– Но он там же, где и твоя дочь? – облегченно вздохнув, переспросила она.

– Ну… примерно. Наверняка не дальше, чем в нескольких милях.

– Этого хватит.

– Хватит для того, чтобы посланница попала на корабль, но не для того, чтобы освободить пленника, – сухо сказал он. – Твой муж на корабле?

– Нет…

– Я уже сказал, что «Труп», скорее всего, в бухту не войдет.

– Ты знаешь эту бухту?

– Я знаю все бухты Шерера, так что об этом меня не спрашивай, жаль времени, – отрезал он. – Риди говорила мне, куда они идут – на северный край Дартанского моря. Таких узких бухт, не лежащих в устье какой-либо реки, там всего несколько, все очень мелкие. Я ни в одну из них бы не зашел, разве что ненадолго, при самом высоком уровне прилива. Дартанское море – открытое море, и океанские течения там ощущаются сильно. Из этого следует, что ты можешь оказаться на налубе корабля, стоящего на якоре даже в полумиле от берега. Помолчи немного, ваше благородие. – Он поднял руку. – А когда освободишь своего мужа, как ты хочешь оттуда выбраться? Сумеешь забрать кого-то с собой?

– Не знаю.

– Так узнай.

– Но как?

Она уже успокоилась, во всяком случае выглядела намного спокойнее, чем до этого. Деловой тон собеседника действовал умиротворяюще, и Кеса вдруг поняла, что хочет, чтобы ею командовали, что ей изо всех сил хочется довериться этому сильному, решительному мужчине – пирату, грабителю, убийце… и вместе с тем хорошему человеку.

Если «хорошим» можно называть того, кто способен сочувствовать.

– Иди, – сказал он.

И она пошла.

Только в другую комнату.

– Как я понимаю, ты появилась в том зале, знакомом тебе по предыдущему визиту? Ну что ж… расстояние, похоже, не имеет значения, ваше благородие. Либо ты умеешь творить чудеса, либо нет.

Она почти перепугалась – настолько все оказалось просто. Множество событий, страх, неуверенность… Пострадал не только ее рассудок, но и способность мыслить.

– Возьми меня туда, посланница, – сказал он. – Дотронуться до тебя?

– Наверное… не знаю. Да.

Он подошел и взял ее за руки:

– Возьми меня с собой.

И она взяла.

Удивленная и ошеломленная, она стояла возле длинного стола, а хозяин уже куда-то шел.

– Я велю принести тебе удобный дорожный костюм, – сказал он через плечо. – Может, он покажется тебе слегка свободным и коротковатым, Риди ниже тебя ростом, но зато… Какое-нибудь оружие?

– Ну… нет. Нет!

– А я возьму.

Он остановился на пороге.

– Мы вернемся втроем, но если окажется, что это невозможно, то вернетесь только вы, вдвоем. Я могу остаться – я не ранен, и мне там ничто не угрожает. Жди меня здесь, ваше благородие.