Текст книги "Том 4. Письма 1820-1849"
Автор книги: Федор Тютчев
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 51 страниц)
Тютчевой Эрн. Ф., 6/18 июня 1842*
71. Эрн. Ф. ТЮТЧЕВОЙ 6/18 июня 1842 г. Веймар
Weimar. Ce samedi. 18 juin
Ma chatte chérie. J’ai été obligé de dire encore une fois, en lisant ta lettre: gentille créature…Mais n’est-ce pas un compliment que tu me fais, quand tu prétends t’ennuyer si fort de mon absence. En tout cas cette absence tient à sa fin, et tu me reverras très probablement jeudi prochain, car je compte partir d’ici le 21, c’est-à-d
On est ici d’un accueillant pour les étrangers qui est presque touchant. Il y a de la reconnaissance dans l’accueil qu’on leur fait. Il est vrai que c’est bien petit et qu’il faut avoir réduit ses prétentions à un temps assez humble pour supporter à la longue un pareil séjour. Cependant on ne manque pas, tant s’en faut, de société ici. Hier j’ai passé la soirée chez le Ministre de Prusse* où il y avait une cinquantaine de personnes. Avant-hier chez la belle-fille de Goethe, etc. etc. C’est que tout le monde vit continuellement réuni, comme à bord d’un vaisseau. Que dis-tu de ce changement de température? Je m’en ressens fort désagréablement, et toi, ma chatte? Et la cure, comment s’en trouve-t-elle? Je suis fort impatient de juger par moi-même des résultats obtenus.
D’après ce que tu me dis de ton petit genre de vie depuis mon départ, je vois bien que tu as renoncé à la prétention de lutter de popularité à Kissingen avec Madame <1 нрзб> et que l’aubergiste de l’hôtel de Russie ne doit pas compter sur les séductions de ta présence pour augmenter le nombre des convives à la table d’hôte. Tout cela me fait espérer que je ne trouverai pas à mon retour ma place prise, à moins que le magnifique et ingénieux banquier ne me la succède sur les entrefaites. Et les Luxbourg? où en es-tu avec eux.
Maltitz me parle souvent de toi. L’autre jour il riait encore en se rappelant la manière dont tu regardais Sévérine. Il a parfaitement compris l’expression d’un dédain bienveillant et amusé – et si fort en contraste avec l’indignation toujours flagrante et vibrante de sa femme… Ici cette faculté de s’indigner trouve moins d’occasion de s’exercer. Aussi est-elle descendue au diapason d’une disposition d’esprit généralement âpre, mais pour tout le monde également.
Au reste je me trompe fort ou la pauvre femme a quelque chagrin secret. C’est probablement celui de n’avoir pas d’enfants et de voir aussi son mari beaucoup moins amoureux d’elle, qu’il en faudrait pour lui donner l’espoir de voir ce vœu se réaliser. Hélas, hélas. Quand on est au lit avec sa femme, ce n’est pas tout que de lui lire les vers de Schiller. Tous les deux, et la vieille Hannstein aussi, me chargent de te dire mille amitiés de leur part. Anna t’écrit elle-même*.
Comment va la petite Marie? A distance il me semble que tu es injuste pour elle et que ses prétendus caprices ne sont que de gentillesses. Je me flatte que je la retrouverai dans l’état de santé le plus normal.
Adieu, ma chatte, je partirai sans faute le 21, car il y a des moments dans la journée où je me sens tout manchot, tout dépareillé.
J’oubliai de te dire que j’ai été dans la nécessité de me faire faire un pantalon de drap pour pouvoir me présenter à la cour. Il s’est trouvé que le Brochet avait oublié d’en prendre un. Mais comme il ne voulait pas de prime abord convenir de cette négligence, il m’a tout bonnement apporté le sien, espérant que je prendrais ce change. Et cela lui aurait probablement réussi, si l’ampleur du pantalon, dans lequel il voulait m’endosser, ne m’avait pas fait éprouver un sentiment de bien-être inaccoutumé qui mfait aussitôt découvrir la superchérie. Rusé Brochet, va?..
Перевод
Веймар. Суббота. 18 июня
Милая кисанька, читая твое письмо, я принужден был в очередной раз произнести: благородное создание…Но не хочешь ли ты мне польстить, говоря, что так сильно скучаешь без меня. В любом случае, разлука приближается к концу, и, вероятно, ты увидишь меня в ближайший четверг, поскольку я предполагаю уехать отсюда 21-го, то есть во вторник. Вчера я впервые видал великую герцогиню. Я уже дважды обедал при дворе и провел там один вечер, так и не увидав ее. Вчера состоялся первый ее выход.
Здесь столь радушны к иностранцам, что это почти трогательно. В приеме, какой им здесь оказывают, проглядывает благодарность. По правде говоря, жизнь здесь весьма скучная и нужно оставить в стороне всякую притязательность, чтобы долго переносить ее. Однако это не означает, что здесь нет общества. Вчера я провел вечер у прусского посланника*, где собралось до полусотни гостей. Третьего дня был у невестки Гёте и т. д. Дело в том, что все живут тесным кругом, постоянно собираясь друг у друга, как на борту корабля. Что ты скажешь о такой перемене погоды? Я испытываю весьма неприятное ощущение, а ты, моя кисанька? А как подвигается твое лечение? Мне не терпится самому оценить достигнутые успехи.
Судя по тому, что ты пишешь о своем образе жизни после моего отъезда, я ясно вижу, что ты отказалась от намерения поспорить с популярностью г-жи <1 нрзб> в Киссингене и что хозяин hôtel de Russie не должен более рассчитывать на приятность твоего присутствия, чтобы увеличить число обедающих за табльдотом. Все это заставляет меня надеяться, что я по возвращении не найду свое место занятым, если только великолепный и ловкий банкир уже не занял его. А Люксбурги, какова ты с ними?
Мальтиц часто говорит со мной о тебе. На днях он еще смеялся, вспоминая, как ты смотрела на Северина. Он прекрасно понял твое добродушно-пренебрежительное и веселое выражение, столь разительно отличающееся от явного и горячего негодования его жены, свойственного ей обыкновенно… В этом случае ее способность негодования имеет под собой еще меньше оснований. Вообще у нее она перешла в резкое расположение духа, теперь уже ко всем без разбора.
Впрочем, возможно, я ошибаюсь, либо у бедняжки есть какое-то тайное горе. Может, причиною то, что у нее нет детей, да к тому же она видит, что муж гораздо меньше теперь ее любит, чтобы можно было надеяться воплотить эту мечту. Увы, увы! Когда лежишь в постели с женой, читать ей стихи Шиллера – это еще не все. Оба они и старая Ганштейн кланяются тебе. Анна пишет тебе сама*.
Как малышка Мари? На расстоянии мне кажется, что ты несправедлива к ней и что ее так называемые капризы всего лишь милые шалости. Льщу себя надеждой, что найду ее в более добром здравии.
Прощай, милая кисанька, я непременно выезжаю 21-го, потому что каждый день бывают минуты, когда я чувствую себя как без рук, совершенно разъятым на части.
Забыл сказать, что я был вынужден заказать себе шерстяные панталоны, чтобы иметь возможность представиться ко двору. Оказалось, что Щука забыл взять мои. Но как он не хотел поначалу признаваться в своей небрежности, он просто положил мне свои – в надежде, что я не замечу подмены. И это ему, вероятно, вполне бы удалось, если бы обширные панталоны, в которые он пытался меня вырядить, не заставили меня испытать непривычное ощущение свободы, и тем самым обман вскрылся. Каков хитрец Щука?..
Тютчевым И. Н. и Е. Л., 1/13 сентября 1842*
72. И. Н. и Е. Л. ТЮТЧЕВЫМ 1/13 сентября 1842 г. Мюнхен
Munich. Ce 1/13 septembre 1842
Je désire, chers papa et maman, que cette lettre vous parvienne avant celle que je vous ai écrite d’Ostende* et que vous soyez au plutôt rassurés relativement à l’argent que devait m’être transmis par Mr de Maltzoff. Deux jours après mon retour à Munich j’ai reçu les lettres de change en question, et il ne me reste plus qu’à vous remercier des soins que vous avez bien voulu donner à cette affaire. Nicolas vous aura informé, je suppose, du changement survenu dans ses projets et de la résolution qu’il a prise de passer l’hiver prochain à Vienne*. Bien que j’eusse compté sur lui pour faire en commun le voyage de Pétersbourg, je n’en persistais pas moins dans l’idée d’y aller passer l’hiver, comme je vous le disais dans ma dernière lettre, lorsqu’au moment de m’embarquer à Ostende, d’où il ne faut que six jours pour arriver à Kronstadt, j’ai appris, à mon très grand désappointement, que la Grande-Duchesse Marie de Leuchtenberg, dont la présence m’eût été si nécessaire à Pétersbourg, allait en partir pour tout l’hiver en Italie. Cette nouvelle m’arrêta tout court et m’a fait modifier mon plan en ce sens qu’au lieu de commencer par Pétersb
Un autre désappointement qui m’attendait à Pétersb
Nous sommes revenus ici après un absence de 4 mois à peu près, très satisfaits du voyage et même du succès de la cure, au moins de la dernière, de celle des bains de mer. Je vous ai déjà dit, je crois, que Kissingen n’avait pas réussi à ma femme, par contre, Ostende lui a fait un bien réel. J’y ai pris aussi quelques bains par pure curiosité et sans nécessité aucune.
Quant au voyage, c’est un des plus agréables qu’on puisse faire. Ces bords du Rhin que je ne connaissais encore ont tout à fait répondu à mon attente. Il est vrai que je les ai vus dans un moment plus favorable que mon pauvre oncle Николай Николаевич* qui en 1828, ne voulant pas quitter l’Allemagne sans avoir vu le Rhin, est parti de chez nous pour aller le visiter par une belle matinée du mois décembre, avec 14 degrés de froid et quatre pieds de neige. J’ai eu grand plaisir aussi à voir la Belgique, avec ses superbes villes et ses campagnes qui ne sont qu’un jardin continu que l’on traverse du Rhin jusqu’à la mer sur un espace de près de 300 verstes en 8 heures du temps grâce au chemin de fer.
A notre retour nous avons fait à Mayence une rencontre qui nous a fait grand plaisir et à laquelle certainement j’étais loin de m’attendre. C’est celle d’Евтих Ив<анович> Сафонов*, et qui de plus est marié. Malheureusement, ce n’est pas à l’occasion de son mariage qu’on aura pu dire qu’on ne perdait rien pour attendu. Il est évident qu’il aurait mieux fait de se marier plus tôt. Il atteint là, sa femme et ses deux belles-soeurs, faire une tournée en Suisse et de là à Paris où il compte passer l’hiver. Ce n’est pas, vous le pensez bien, le seul compatriote que nous ayons rencontré dans notre voyage. C’est prodigieux, ce qu’il y a de Russes sur les grandes routes et combien leur nombre a augmenté depuis la nouvelle taxe sur les passeports. Le fisc a évidemment fait là une excellente affaire. A Kissingen, où j’ai passé six semaines, la colonie russe était la plus nombreuse de toutes. Il y avait là entr’autres la P
Nous sommes de retour ici depuis une semaine, et ma femme nous a déjà quittés pour aller à Tegernsee retrouver les enfants* qu’elle était impatiente de voir et qui n’ont cessé de se bien porter pendant tout ce temps de notre absence. Elle se réserve de vous écrire elle-même sous peu et me charge en attendant de ses respects.
Je vous ai dit qu’à mon retour je comptais prendre un arrangement définitif à l’égard des deux petites. Après un examen je me suis décidé à les placer dans l’Institut des demoiselles nobles* qui est un établissement tout à fait recommandable et est placé sous la protection immédiate du Roi et de la Reine. L’éducation qu’on y reçoit est complète et ne laisse rien à désirer pour le fonds. La pension pour chacune des petites est de 800 roubles par an, excepté la première année, où elle est de 1200 roubles, à cause des frais que nécessite leur équipement, dont la charge est à l’Institut. J’ai tout lieu de croire qu’elles y seront bien et que cet arrangement n’est pas moins dans leur intérêt que dans le mien. Pour ce qui est de la religion, comme il y a dans l’Institut plusieurs élèves de la religion grecque, elles receveront un aumônier grec qui est ici, une instruction religieuse convenable. C’est pour pouvoir réaliser tous ces arrangements que je vous ai prié de me faire passer l’argent que je dois à vos bontés et que je tâcherai à employer dans sa totalité et du mieux que je pourrais à l’objet auquel je l’avais de tout temps destiné. Quant à Anna, elle est toujours auprès de sa tante Maltitz. J’ai été la voir au mois de juin dernier, de Kissingen*. Depuis j’ai appris qu’elle avait été malade, mais d’après des dernières nouvelles elle était de nouveau en voie de convalescence.
Voici, chers papa et maman, une lettre que vous aurez quelque peine à déchiffrer, tant à cause de l’écriture que du papier qui est abominable. Mais comme Nicolas avait aussi l’intention de vous écrire, je m’en rapporte à sa lettre pour vous expliquer les endroits peu lisibles de la mienne.
Adieu, je baise vos chères mains et suis à tout jamais votre très dévoué fils
T. T.
Перевод
Мюнхен. 1/13 сентября 1842
Я желаю, любезнейшие папинька и маминька, чтобы это письмо дошло до вас ранее того, что я писал вам из Остенде*, дабы вы возможно скорее успокоились касательно денег, которые должен был передать мне г-н Мальцов. Спустя два дня по моем возвращении в Мюнхен я получил означенные векселя, и мне остается только благодарить вас за ваши хлопоты в этом деле. Полагаю, что Николушка известил вас об изменениях, возникших в его планах, и о принятом им решении провести будущую зиму в Вене*. Хотя я и рассчитывал отправиться в Петербург вместе с ним, тем не менее я не отказался от мысли провести там зиму, как говорил вам в моем последнем письме, – но в ту минуту, как я собирался садиться на пароход в Остенде, откуда до Кронштадта всего шесть дней, я узнал, к большому своему разочарованию, что великая княгиня Мария Николаевна Лейхтенбергская, присутствие коей было бы мне так необходимо в Петербурге, уезжает оттуда на всю зиму в Италию. Это известие сразу заставило меня изменить мой план в том отношении, что я начну не с Петербурга, а с вас, и мы условились с Николушкой путешествовать вместе и из Вены прямым путем ехать к вам. Теперь я вполне в его распоряжении, и мой отъезд будет зависеть от него.
Другим разочарованием, ожидавшим меня в Петербурге, было бы отсутствие госпожи Крюденер, которая также проведет эту зиму за границею и в данную минуту находится здесь со своей приятельницей графиней Анной Шереметевой*. Я был очень рад свидеться с нею, тем более что нисколько не ожидал этого.
Мы вернулись сюда после четырехмесячного отсутствия, очень довольные путешествием и даже успехом лечения, по крайней мере, последнего лечения морским купаньем. Я уже писал вам, кажется, что Киссинген не подошел моей жене, зато пребывание в Остенде принесло ей действительную пользу. Я тоже несколько раз купался, из одного любопытства и без всякой надобности. Что до путешествия, то оно из самых приятных, какое только можно сделать. Берега Рейна, которых я еще не знал, вполне оправдали мои ожидания. Правда, я видел их в более благоприятный момент, нежели мой бедный дядя Николай Николаевич*, который в 1828 году не желал покинуть Германии, не побывав на Рейне, и с этой целью уехал от нас в одно прекрасное декабрьское утро при четырнадцатиградусном морозе и четырех футах снега. Я также с большим удовольствием повидал Бельгию с ее великолепными городами и селениями, представляющими на пространстве трехсот верст от Рейна до моря один непрерывный сад, который, благодаря железным дорогам, проезжаешь в восемь часов времени.
На возвратном пути в Майнце нас ожидала встреча, доставившая нам большое удовольствие и, конечно, совсем не предвиденная мною. Это встреча с Евтихом Ивановичем Сафоновым*, да еще женатым. К сожалению, слова о том, что время терпит, нельзя отнести к его женитьбе. Вполне очевидно, что он лучше сделал бы, если бы женился раньше. Он ожидает здесь свою жену и двух своячениц, дабы проехаться по Швейцарии, а оттуда направиться в Париж, где он рассчитывает провести зиму. Это, разумеется, не единственный соотечественник, которого мы встретили во время нашего путешествия. Достойно изумления, сколько русских разъезжает по большим дорогам и как возросло их число с введением новой пошлины на паспорта. Для государственной казны это оказалось, по-видимому, весьма выгодным делом. В Киссингене, где я провел шесть недель, русская колония была самой многочисленной из всех. Там были, между прочим, княгиня Чернышева, жена военного министра, госпожа Нарышкина, урожденная Лобанова, которую я уже знал, Мальцов с женой, генерал Тучков* и один из давнишних папинькиных знакомых, коего я ничуть не предполагал встретить, старик Новосильцов с сыном и замужней дочерью. И как раз в Киссингене, на другой день своего приезда, бедняга получил горестное известие о смерти своей матери*, с которой он расстался в первый раз за пятьдесят с лишком лет.
Мы вернулись сюда неделю тому назад, и моя жена уже оставила нас, чтобы поехать в Тегернзее к детям*, с которыми стремилась свидеться и которые были вполне здоровы в течение всего нашего путешествия. Вскорости она сама будет писать вам, пока же поручает мне передать вам ее почтение.
Я писал вам, что по моем возвращении рассчитываю заняться окончательным устройством двух младших девочек. По зрелом обсуждении, я решился поместить их в институт благородных девиц*, заведение вполне почтенное и состоящее под непосредственным покровительством короля и королевы. Там получают всестороннее образование, не оставляющее желать ничего лучшего, за содержание каждой девочки взимается ежегодно 800 рублей, кроме первого года, когда вносится плата в 1200 рублей для покрытия расходов по обмундированию, которые принимает на себя институт. Я имею полное основание думать, что им будет там хорошо и что подобное устройство столь же в их интересах, сколько и в моих. Что касается Закона Божьего, то они получат от здешнего греческого священника надлежащее духовное образование, ибо в институте есть несколько воспитанниц греческого вероисповедания. Вот для того-то, чтобы осуществить все это, я и просил вас переслать мне деньги, коими обязан вашей доброте и кои постараюсь употребить сполна и возможно лучше на тот предмет, на который всегда их предназначал. Что до Анны, то она все еще у своей тетушки Мальтиц. В прошлом июне я ездил навещать ее из Киссингена*. С тех пор я узнал, что она была больна, но, по последним известиям, она снова на пути к выздоровлению.
Вот, любезнейшие папинька и маминька, письмо, которое вы разберете не без труда, как из-за почерка, так и по причине отвратительной бумаги. Но поскольку Николушка тоже намеревался писать вам, то я полагаюсь на его письмо для разъяснения неразборчивых мест моего.
Простите, целую ваши дорогие ручки и остаюсь навсегда вашим преданнейшим сыном
Ф. Т.
Тютчевой Эрн. Ф., 23 сентября/5 октября 1842*
73. Эрн. Ф. ТЮТЧЕВОЙ 23 сентября/5 октября 1842 г. Мюнхен
Mercredi. Ce 5 octobre
Ta lettre ne m’est parvenue que ce matin. Il était temps. Je suis toujours chez la Feigel et j’y resterai jusqu’au 11, car l’encan Dönhoff n’a commencé qu’aujourd’hui et ne sera guères terminé avant la fin de la semaine*.
Hier j’ai rencontré chez Sévérine définitivement rentré, Medem, que j’ai conduit chez les Méjan et le Pr
Ce matin j’ai payé contre quittance la pension des enfants. Mais ce n’était que 800 fr
Hier soir j’ai été chez les Pallavicini*, avant-hier chez le Bouvreuil. Ce soir j’essaierai d’aller voir la Casimire*.
Balgiano me quitte en ce moment, il a été terrifié, en apprenant que tu avais voyagé. Heureusement j’avais reçu la nouvelle de ton arrivée – autrement ses exclamations m’auraient consterné. Mais dorénavant il ne t’arrivera plus de voyager seule. C’est décidé.
Embrasse les enfants et puissent-ils t’ennuyer sérieusement. T. T.
Перевод
Среда. 5 октября
Я получил твое письмо только сегодня утром. Пора уже было. Я по-прежнему живу у Фейгель и пробуду здесь до 11-го числа, потому что торги у Дёнгофа начинаются только сегодня и продлятся до конца недели*.
Вчера я встретил у Северина окончательно вернувшегося Медема и проводил его к Межанам и кн. Лёвенштейну*, у которого я обедал. Среди приглашенных были Люксбург и Эйхталь, они целуют тебе ручки. Эйхталь, кроме того, передал для тебя прилагаемое письмо, которое я прочел, как и следовало.
Сегодня утром я оплатил по квитанции пенсион детей. Но это составило всего 800 франков. Что касается до посещения их, я отложу его до приезда Ганштейн, которую ожидают сегодня.
Вчера вечером я был у Паллавичини*, третьего дня – у Снегиря. Сегодня вечером постараюсь побывать у Казимиры*.
В эту минуту меня покинул Бальджано, он пришел в ужас, узнав о том, что ты путешествовала! К счастью, я получил твою весточку о благополучном прибытии, иначе его восклицания привели бы меня в уныние. Но впредь ты не будешь ездить одна. Это решено.
Обними за меня детей и пусть они тебе как следует докучают. Ф. Т.
