Текст книги "Твой час настал!"

Автор книги: Федор Шахмагонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 29 страниц)

– Ваше величество, – настойчиво продолжал Фоскарини, – Я не знаю Московии, вы ее знаете. К чему вы, ваше величество склоняетесь: к тому ли, что царь Дмитрий убит или к тому, что он – жив?

– Я не хотел бы гадать, а хотел бы получить от своих людей точные сведения. Поведение Дмитрия желало лучшего. Я отправил в Москву своего уполномоченного. Он должен был отговорить Дмитрия от его неумеренных притязаний. Он возомнил себя императором, величал себя цесарем, герцогом Ливонским... Он вступил по этому поводу в переписку с папой. Я не мог признать подобных претензий без ущерба для чести Речи Посполитой и других европейскихъ королевств.

Фоскарини знал закон полемики. Для того, чтобы заставить человека выболтать в споре, того, что он не хочет сказать, надобно вызвать у этого человека раздражение. С искусно разыгранным сожалением, Фоскарини сказал:

– Если известия о смерти царя Дмитрия подтвердятся, это будет тяжким ударом для всего христианского мира. Дмитрий объявил папе о своем намерении предпринять крестовый поход на султана.

Король вспылил.

– Я до сих пор не могу понять, почему папа, наш мудрый пастырь, поверил в эту ложь? Если человек, которого называют царем Дмитрием , остался жив – это несчастье для христианского мира. Он обманывал всех. Он обманывал московских людей, он обманывал нас, а когда получил с нашей помощью трон, начал готовить против нас поход, чтобы захватить польскую корону. Папа поверил его обращению в апостольскую веру. В Москве он показал, что апостольская вера ему ненавистна. Мы надеялись увидеть в нем союзника, а приобрели врага. Если бы он успел поддержать рокош, Речь Посполитая превратилась бы в арену междуусобицы и сделалась бы легкой добычей султана.

– Ваше величество, но без вашей поддержки сей Дмитрий не ступил бы ни шагу!

– Я доверился Ордену.

Фоскарини получиол подтверждение, которое хотел услышать от короля.

– Ваше величество, орден иезуитов, при всей своей приверженности апостольской церкви, склонен к излишне рискованным действиям. Венеция попросила иезуитов удалиться из-за их рискованных действий. Мы же должны с горечью согласиться, что ныне союз Польши и Московии против султана не состоится.

Зная, что папа прислушивается к мнению венецианских купцов, король нашел возможным завершить беседу, раскрыв свой замысел.

– Ошибка в том, что объединение Московии и Речи Посполитой рассматривалось со стороны Московии, иначе сложился бы союз Московии и Речи Посполитой, если бы его создание пало бы на Речь Посполитую.

Фоскарини возвратился в Венецию. Его опередили легенды о счастливом спасении царя Дмитрия. Особую популярность снискал купец Франческо Талами, возвратившийся из Самбора. Талами с уверенностью утверждал, что  московский царь Дмитрий спасся и скрывается в Самборе при дворе супруги Юрия Мнишка.

– Эти россказни стоят осмеяния, – сказал Фоскарини, докладывая Дожу о своей беседе с королем. – Существо дела не в том: жив или не жив Дмитрий, а в том, что вся Польша, а не только король, пылает жаждой мести за убийства своих соотечественников.

Дож ответил:

– А король Сигизмунд не имеет ни средств, ни сил для отмщения. Король прав. Движение к воссоединению Московии и Польши должно начаться из Кракова. Но не прежде, чем Вавилон не будет сокрушен. Пусть московиты режут друг-друга за живого или мертвого Дмитрия, тогда уж и королю поклонятся. Сеньер Фоскарини, у нас нет иного выбора, или нашему процветанию придет конец... Нам надо употребить все силы и средства, чтобы оживить царя Дмитрия!

9

Князь Григорий Шаховской любил показную сторону жизни, чтобы кружились возле него люди, внимая каждому его слову. А еще рвался он поближе к государевой власти, чтобы частицу царской власти схватить в свои руки. К Шуйскому невступен, так пусть явится новый Дмитрий, а при нем быть бы первым лицом. Опять, как в надавние времена, когда свершался поход Дмитрия на Москву, Путивль стал как бы стольным городом Северы. От него потянулись вервии мятежа к приокским городам, к Курску, к Кромам. Расползались по Оке до Волги, до замосковных городов.

Шаховской еще не решался объявить поход на Москву, а уже к нему съезжались ратные из Моравска, Новгород-Северского, Стародуба, из Ливен, из Курска, из Кром, из Белгорода, из Оскола, а с ними и посланцы от всякого дальнего людства с расспросом, когда вновь присягать царю Дмитрию.

В Ельце еще оставались полки собранные для похода на Польшу, и они были готовы выступить за Дмитрия. Отозвалась и Рязанская земля. Дворянин Истома Пашков встал во главе елецких полков и погнал гонцов поднимать Переяслав-Рязанский, Тулу и Серпухов против Василия Шуйского.

Завозно стало и в Путивле и в Ельце. Посланцы городов осаждали Истому Пашкова, а еще более Шаховского. Требовали, чтобы они звали из укрывища царя Дмитрия. Уже мало кто верил, что он убит, а над явлением мощей царевича Дмитрия смеялись. Истома Пашков отправлял нетерпеливых к Шаховскому, Шаховской терялся, не зная, что отвечать. Держался посулами.

Еще в большей растерянности пребывал Шуйский. Ему ли не помнить, как растаяло войско Годунова, завороженное именем Дмитрия. Убит,  сожжен, развеян его пепел, объявлен самозванцем, обретенные мощи царевича Дмитрия свершают чудеса исцеления, а по всей Севере, по заокским городам вновь бродит его имя. На какие полки ныне положиться? О полках ли дума, когда в своем доме, поднося ко рту чашу, опасался отравы? Брату своему Дмитрию не верил, потому, как имел он супругой отравительницу Годунова  Екатерину Григорьевну. Видел ее чаяния посадить на престол своего супруга.

Положиться можно было только на вновь избранного патриарха Гермогена. И не потому, что обижен был царем Дмитрием. Глыбист был человечище. Не ревновал к высшим. Бояре боялись его прямоты и грубого слова. С боярами он в несогласии, потому и идти к нему за поддержкой. Сам пошел к нему в Чудов монастырь, в патриаршую келью.

Не приветил царя ни улыбкой, ни движением  навстречу. Стоял истуканом. Ждал, чтобы царь под благословение подошел. Благословил. Разговор начать не поспешал. Царь пришел, царю и начинать.

– Отче, – начал Шуйский, – болезнует душа за нашу православную церковь и за русских людей, заблудших, аки овцы.

– Овны блуждают, государь, когда нет пастуха или пастух не радеет о стаде.

– Мне ли не радеть о стаде! Поражено оно гибельной заразой Расстриги. Опять на польской границе нет спокойствия. Опять нам грозят тенью Дмитрия. Латинство, как надоедливый шершень. Выгоняешь в дверь, летит в окно. Латинство смутило русских людей, но пока держит меч в ножнах. Еще не поздно увещевать русских людей, тогда латинство окажется бессильным.

– Поздно, государь! Руку, укушенную змеей, отрубают прежде чем яд поразит тело. Не держит рука меч, не удержит и крест.

Не спорил бы Шуйский с патриархом, поднял бы меч, да не имел надежды на ратных людей, потому и изображал из себя человеколюбца.

– Прошу, отче, пошли увещевателей! Пусть именем Господа Бога остановят заблудших, укепят колеблющихся.

– Пошлю! В такой просьбе церковь не отказывает. А ты, государь, остри свой меч! Не оборонишь православие, падет тяжкий грех на твою голову и постигнет тебя божеское наказание.

Идти к мятежникам выпало митрополиту крутицкому Пафнутию. Во главе духовенства он выехал в Елец. Искусный увещеватель, умел преодолеть сложности пребывания в стольном граде рядом с царем. Ему ли не знать в лицо того, кто был убит в ночь на 17-ое мая под именем царя Дмитрия. Знавал он его еще в те времена, когда назывался он дьяконом Григорием в Чудовом монастыре.

Под Ельцом поезд духовных перехватили ратные люди и доставили пред очи Истомы Пашкова и тех воевод, что пришли к нему из ближних городов. Предстали перед митрополитом вожди ополчения Сумбулов и рязанцы – братья Ляпуновы Прокопий и Захар.

– С чем  пришли, святые отцы? – спросил Прокопий Ляпунов.

– Прислан я к вам патриархом и царем Василием Ивановичем Шуйским... – начал в возвышенном тоне Пафнутий.

Прокопий Ляпунов тут же его перебил:

– О патриархе не говорим, а царя Василия Шуйского не знаем!

– Мы не о царе пришли вам говорить, ответил Пафнутий. Царь по Божьей воле ставится царем, а не по людской.

– Вот оно и выходит, отче, что Василий Шуйский поднялся против Божьей воли, когда шел убивать царя Дмитрия, а Господь спас его от руки убийцы! – ответил Истома Пашков.

Пафнутий не потерял нити своих рассуждений, еще не осознавая глубины противостояния, продолжал:

– Я пришел говорить с вами о православной вере! В православной вере наша оборона от врагов, алчущих нашей гибели. Ныне латинство рвется порушить православную веру, а ваш бунт на руку латинству.

– Вот видите! – воскликнул Ляпунов. – Видите, как облыжно нас хочет изобразить изменник Шуйский. О вере между нами нет сомнений. Свет православной веры не променяем на латинство. Мы встали за нашего государя Дмитрия Ивановича, коего Бог спас от руки убийцы.

Пафнутий обрадовался такому повороту в споре. Шуйского защищать труднее, чем изобличать Расстригу.

– Наша православная церковь обрела мощи еще одного святого. Мощи невинно убиенного Годуновым царевича Дмитрия совершают чудеса исцеления. Это ли не Божественный промысел указующий, что царствовал в Москве под именем Дмитрия пришлый вор.

Захар Ляпунов на язык порязвязнее своего брата.

– То Шуйского проделки!

– Не богохульствуй! – прикрикнул на него Пафнутий.

Но своим окриком он нисколько не стеснил Захара.

– Отрок – не Дмитрий, Шуйский  – детоубийца и вор. Тебе, святой отец, не потакать бы вору и убийце!

Прокопий положил руку на плечо брата, призывая его помолчать, сам же спокойно объявил Пафнутию:

– Тебе, отче, путь чист в Москву. Шуйскому передай, что мы целовали крест венчаному на царство царю Дмитрию. И покуда собором всей земли не рассудим он ли убит, или кто-то другой, а он жив, никому на Руси царем не бывать!

Пафнутию пересказать бы Шуйскому слово в слово, что говорил Прокопий Ляпунов, да духу на то не хватило.

– Коснеют в воровстве! – вот и все, что он довел царю.

Шуйский собрал служилых по городам, урядил их в полки, в их челе поставил Ивана Михайловича Воротынского. И здесь не изменил своему обычаю в обмане. Когда собирали полки, объявили ратникам, что ведут их в Елец против крымского хана, который будто бы вылез из-за Перекопа.

У Воротынского выбора нет. Отказу преградила прежняя ложь. Замешан кругом: в убийство царя Дмитрия, в извлечении мощей незнаемого отрока в Угличе. Повел полки на Красивую Мечу, оттуда повернул к Ельцу. Под Ельцом встретился с полками Истомы Пашкова. Едва лишь московские ратные люди узнали об обмане, биться с рязанцами отказались. Одни разбежались, другие примкнули к Истоме Пашкову. Воротынский успел ускакать, ибо никто его не собирался преследовать.

10

Встреча в Самборе Молчанова и иезуита была из тех, что свершаются на перекрестках случайностей, из которых рождается непредсказуемый поток  судьбоносных событий.

Генерал ордена иезуитов Клавдио Аквавива послал своего гонца к супруге Юрия Мнишка, надеясь получить более точные известия о московских событиях, Шаховской в поисках подставы под имя Дмитрия послал Молчанова в Самбор. Так встретились два людских потока, чтобы объединиться для разрушения Российского государства.

Шаховской рвался вознестись к вершине власти, и не стеснялся вступить в союз с теми, кто давно зарился овладеть Русской землей, хотя бы и превратив ее в пустыню.

В глубокой тайне генерал ордена иезуитов Клавдио Аквавива с наиболее доверенными лицами, в том числе и с Поссевино, готовил объединение Речи Посполитой и Московии под скипетром московского царя и императора, выпестванного им царя Дмитрия. Приверженец грандиозных замыслов, он уверовал в силу тайной власти. Его не смущали злодейства. В деятельности ордена он поставил превыше всего закон: «цель оправдывает действия». Внешне он соблюдал ритуалы подчинения римскому первосвященнику, но и кардиналы и папа знали, что их власть и жизнь в руках генерала ордена. Орден имел тайны от папского престола, папе и кардиналам тайны ордена были невступны.

Названный Дмитрий еще только вошел с малочисленным воинством в пределы Московии, орден уже начал готовить для  него людей, которым предстояло привести в лоно апостольской церкви  русских и укрепитьь трон самозванца.

Готовить этих людей было поручено Поссевино, ибо он считался знатаком Московии после его удачного для католического мира посредничества между царем Иваном IV и Стефаном Баторием. Поссевино трудился во славу ордена самозабвенно, в грандиозных замыслах подчинить Ордену весь мир заносился и превыше Аквавивы. Принимая поручение генерала Ордена создать семинарию для подготовки русских для службы ордену возле царя Дмитрия, с восторгом развивал свои замыслы.

– Не миссионеров надобно посылать в Московию, а поставив на службу ордену русских людей, мечом отторгать московитов от греческой схизмы. Они закоснели в своем безбожье.

Поссевино принялся за розыск русских людей для своей семинарии. Да, где же их найти? Посылать в Московию и хватать там встречного поперечного? Долгое то дело и неверное. Доставили ему нескольких пахолоков, что жили на польской землей, а называли себя русскими. Оказались  очень дремучи. И вдруг подвернулось. Из Венеции купцы прислали ему, прослышав, что ищет московитов, молодца по имени Иван Болотников. Венецианцы мало, что о нем знали. Схватились в море венецианский корабль и турецкая галера. Турок одолели. Среди прикованных к скамье и веслу оказался московит. Спасли его от скорой смерти под палящим солнцем Средиземного моря. Представили Ивана Болотниткова Поссевино. Толмач им для беседы не понадобился. Поссевино  умел говорить по русски.

Ратный слуга князя Андрея Телятьевского. Сызмала при оружии. И отец его был ратным у князя. Ходить не умел, а на коня сажали. Не падал. Звон оружия и пальба из пищалей были вместо колыбельной, а вместо сказок, рассказы у костра бывалых ратников о схватках с татарами, о походах царя Ивана Васильевича на Казань и в Ливонию. Князь заметил смышленого отрока. Сызмала стал приучать к ратному делу, повелел  обучить его и грамоте. Рука привыкла к сабле сызмальства, Бог наградил подвижностью и разумом. Рубился Болотников – мало кто мог устоять против него.

Служить бы и служить у князя, ценил он ратника, да ратник чуял в себе силы неприменимые на службе у князя. Ратные хитрости превзойдя, дивился он на глупость и неповоротливость царских воевод, с коими князь ходил в походы. Когда разлился по Севере мятеж под водительством Хлопки Косолапа, по кличу которого собирались разоренные земледельцы и брошенные в голодные годы холопы, Иван Болотников пошел к нему уряжать полки.

Когда Поссевино узнал что этот московит водил полки против царя и бояр, родилась у него мысль, что нашел нужного человека замутить Московию, если колебнется царь Дмитрий на службе ордену. Не замена ли непокорному? Римские полководцы  скидывали императоров, сами, становясь императорами. А еще к тому же обида у этого воина на татар и турок. Для всех замыслов ордена годился этот галерник.

Когда царь Дмитрий начал готовить поход на Сигизмунда, Ивана Болотникова отправили в Польшу. Пояснили, что быть ему первейшим воеводой у царя Дмитрия. Прибыл Болотников в Польшу, когда не стало царя Дмитрия. Держали его до поры затворником в монастыре, а судьба его решалась в далеком Риме генералом ордена и Поссевино.

Поссевино лихорадило от слухов. Одни приносили известия, что царь Дмитрий убит заговорщиками, другие уверяли, что он жив и скрывается в Самборе. А тут еще досада, что столь искусно подготовленный для великого замысла Иван Болотников оказывается не у дел и бесполезен. Аквавива почему-то медлил с приглашением. Поссевино явился к нему в Рим без приглашения.

– Я не верю, я не могу поверить, что наш Дмитрий убит! – воскликнул он, едва вступив в кабинет генерала ордена.

Аквавива мрачно взглянул на него. Ответ был холоден:

– Верит нужно  Богу, а о смертных надобно знать!

Поссевино отозвался упавшим голосом:

– Неужели случилось самое худшее? Я монах и был лишен радости иметь сына. Для меня наш Дмитрий был сыном.

– Даже более, чем сыном. Он был сотворен твоими руками и имел предначертание послужить  апостольской церкви. Но Орден не может обольщаться несбыточными надеждами. Я достаточно осведомлен, что наш Дмитрий убит, тело его сожжено и пепел  рассеян выстрелом из пушки. Пепел лучшее удобрение для всожести семян. Семена раздора среди московитов посеяны.

– Опять турецкий султан нас переиграл! – сокрушенно молвил Поссевино.

– Ныне переиграл, но мы терпеливы. Турецкая кровь горяча и нетерпелива. За нами вечность, за исламом в европейских королевствах пустота. Пусть эта черная туча клубится на востоке. Член нашего ордена высокого посвящения имел очень важную встречу в Самборе с московитом близким царю Дмитрию. Моковит умен, ловок, при нашем Дмитрии состоял колдуном. В колдовство я не верю, стало быть, этот московит искушен в обмане. Приграничье с Польшей охвачено восстанием поротив нового московского царя. От него мы узнали в чем причина восстания. Московиты не хотят  иметь царем некоего князя Шуйского, по всей московской земле распространился слух, что царь Дмитрий жив. Во многих городах ждут, когда он объявится.

Поссевино ухватился за подсказку.

– А почему бы моему московиту Ивану Болотникову не взять на себя имя Дмитрия?

Аквавива остановил взлет фантазии своего собесендника.

– Возможно он знает царский обиход, но и его слишком хорошо знают в Московии.

У Поссевино погасла восторженность.

– Нам не найти двойника, еще к тому же, чтоб он знал царский обиход, как знал его наш Дмитрий.

– Двойника нам не найти, – согласился Аквавива. – Но человек, что знает царский обиход есть, в лицо он мало кому известен. Нам известен этот человек, и мы знаем, где его искать.

– О, Боже! Сколь проникновенен наш орден! И этот человек нам доступен?

– Нет на земле человека, который не был бы нам доступен.

– Способен ли он возложить  на себя роль царя?

– Рано об этом говорить. Мы должны подкрепить легенду, что наш Дмитрий жив. Пока Московия разрушается его именем замена нам не понадобится. Король Сигизмунд привержен католической церкви, но на этом все его достоинства исчерпываются. Мы имели блестящего объединителя Московии и Польши, не без вины поляков мы его потеряли. Король – посредственность, но нам надлежит расчистить ему путь к московскому трону. Ныне нам нужен не царь на московском престоле, а разрушитель царства. Пора выпускать в полет твоего кречета Ивана Болотникова.

11

Воротынский плакался в Москве Шуйскому об измене войска. Вместе они гадали, где собрать силы на мятежных рязанцев? В Путивль в те дни явился Иван Болотников, с ним до полусотни казаков, что набрал на Днепре. Разодет, как знатный воевода, с сумой полной польских злотых. Поигрывая булавой, взошел на крыльцо воеводиной избы и по хозяйски погремел кольцом, врезанным в дверь.

Шаховской из окна увидел всадников и прикидывал откуда такие взялись? На стук велел пахолкам открыть дверь. Дверь пришельцу отворили. Он вошел, тяжело укладывая шаги. Взгляд серых глаз – свинцовый взгляд. Князя Шаховского Болотников знал в лицо, когда тот в походы хаживал совместно с князем Телятьевским, а вот Шаховскому замечать ратного слугу ни к чему было.

Войдя в горницу, пришелец молвил, удивив до дрожи:

– Бью тебе челом, князь воевода! Прибыл я к тебе от царя Дмитрия Ивановича, потому, как сказано мне государевым словом воеводство над всеми его войсками.

Шаховской ждал весточки от Молчанова – не нашел ли он кого подставить под имя Дмитрия, а вот этакого оборота не ждал. Спросил, скривив губы в усмешке:

– Где же ты виделся с царем Дмитрием Ивановичем?

– Не призвал он меня пред царские очи. Скрыли вы его с Мхайлой Молчановым. Об том ваша забота. Мне надобна царская печать, что у тебя находится в бережении. Тебе вот грамота от Михайлы Молчанова. Мне та грамота  ни к чему. Не в грамотах сила, а в моей воле схватить Ваську Шуйского, шубника и ненавистика рода людского.

Болотников достал свиток и небрежно бросил его на стол перед Шаховским. Шаховской взял грамоту и заметил:

– Больно ты тороплив! Как по имени величать не ведаю. Не на малое замахнулся – схватить Шуйского. Ныне он царь на Руси.

– Кличут меня Иваном, отец у меня Исай, а прозвище Болотников.

Шаховской развернул свиток, прочитал грамоту и понял, что не своим умом нашел Молчанов этого человека, а подставлен он людьми властными.

– Откуда ты, Иван Болотников? При царе Дмитрии о тебе не слыхивал.

– То правда! Не слыхивал, потому, как еще при Годунове на турецкие галеры попал. У весла сидел прикованным.

– С галеры и явился?

– Прежде чем сюда явиться, в Падуе побывал, а оттуда послан на службу к царю Дмитрию Ивановичу.

Шаховской о городе Падуя не слыхивал. Не постеснялся спросить:

– Где же сей город?

Сказано было Болотникову, пославшими его, чтобы Шаховскому дал знать, что за сила стоит за ним. Болотников пояснил:

– Город Падуя в Италии, а пребывал я там в семинарии, где обучают ратному делу.

Ответ громоподобен. О благоволении к царю Дмитрию папы римского Шаховской знал, состоял в числе тех немногих, от кого царь Дмитрий не скрывал, что войска в Ельце собирает не для похода на султана, а добывать польскую корону.

Болотников продолжал:

– Готовили меня в подмогу царю Дмитрию добывать польскую корону, а обернулось, что надобно царя Дмитрия вызволять у измены.

Вот она та сила, без поддержки которой мятеж против Шуйского, не  разгоревшись пожаром по всей земле, готов был угаснуть. Надежда одолеть Шуйского возрастала, но властью своей делиться с пришельцем Шаховской не собирался.

– Царская печать у меня. У меня и останется, ибо вручил мне ее царь Дмитрий Иванович. Грамоту от имени царя Дмитрия Ивановича, что сказано тебе воеводство я дам. Грамоту ко всему людству, чтобы поднималось на Шуйского, припечатаю.

Болотников давно себя приучил, чтоб ни взглядом, ни жестом, ни лицом не выражать своего внутреннего состояния, за это на галерах бичом били. До сей минуты они разговаривали стоя. Будто бы и закончен разговор, но Болотников, вдруг, предложил:

– Присядем, князь! Присказка кончилась, время сказку сказывать.

Умение повелевать дается не родословной, а характером. Князь под свинцовым взглядом Болотникова почувствовал, как тот берет над ним власть. Внутренне, хотя и сопротивляясь, невольно подчинился. Сел на лавку возле стола. Болотников, глядючи на него, не моргая, говорил:

– Во всяком деле, всяк ищет свою корысть. Дело мы затеваем опасное. Неудача-голова на плаху. Удача – знать бы, что и кому надобно. Какая у тебя, князь, корысть идти против Шуйского?

– Кто ты таков, чтоб мне учинять расспрос?

– Рука об руку идем! Как же не расспрашивать? От удара в спину, как не уберегаться?

Шаховской вспылил:

– А ты, холоп, идучи на Шуйского, что ищешь?

– Ищу, чтоб забыли о моем холопстве! Хочу своими руками добыть, что тебе досталось по роду. Ты, князь, с князьями и с боярами на палубе, а я к веслу прикован. Ежели и мне на палубу, то куда деваться князьям и боярам? К веслам приковать? Проясни, князь, что ты не в княжеском деле ищешь?

– Царь Дмитрий...

Болотников перебил:

– Оставим царя Дмитрия. Нет его, и ты о том прямее меня сведан!

– Как нет? – растерянно воскрикнул Шаховской.

– О царе Дмитрии я наслышан. Однажды его накоротке видел. Стоял он перед смертью неминуючей, а не дрогнул, когда Хлопко кистенем над его головой поигрывал. А не ударил потому, как робости в нем не увидел. На Годунова поднялся, а куда Шубнику равняться с царем Борисом!

– За ним войско шло...

– Какое войско? Сказывают, что за ним шло несколько сот поляков, да несколько казачьих станиц. Днепр переходил, войско Годунова его одним криком в Днепре утопило бы. Куда же ныне укрылся сей воитель? Или мы идем с тобой, князь в его укрывище, а с ним на Москву, или кончи с обманом!

– Без него робеешь? – попытался уйти от ответа Шаховской.

Болотников ломил напрямую.

– Не робею, князь! Одно дело идти с прирожденным государем и вести его на царство, другое – вести людей без него, а всего лишь его именем. Другой поход, другие люди в походе.

– Мудрено говоришь, сразу и не уразуметь...

– Не прикидывайся, князь, что сию мудреность не уразумел. С Хлопкой кто на Москву шел? Или не ведаешь? В его полках, что я уряжал, ни ни бояр, ни князей, ни служилых! До Москвы дошли. Стрельцы испугались за своих стрельчих, свою корысть поимели, потому и не допустили в Москву. Свою корысть и ныне поимеют князья, бояре, служилые и за Шуйского встанут. Не встал бы и ты, князь!

– Царство без князей и бояр? То мы от твоего Хлопко наслышаны!

– Царства без царя, без князей и бояр не стоят. А вот кому сидеть царем, а кому ходить в князьях и боярах, а кому землю пахать, то еще рассудить  придет время. Вот и надобно мне знать: вместе нам с тобой идти или ныне разделиться, до греха между нами? Ты мне в руки – печать царскую, а я и без тебя полки поведу.

– Воеводой я тебя ставлю именем Дмитрия, а печать – со мной.

– Еще слово, князь, о Дмитрии. Я кликну своих казаков и силой поведем тебя к Дмитрию. Нет его, не очень-то и нужен. Когда нужен будет, тогда и отыщется.

Шаховской взглянул в окно. У избы казаки в седлах. А кто за него вступится, если Болотников объявит, что везет к царю Дмитрию? Сдался князь под напором холопа. Значения своего терять не хотел, а деваться некуда. От мятежа не отстать и к Шуйскому путь закрыт. Достал из-за пояса кошель с печатью, извлек ее и поставил перед Болотниковым на стол.

– Бери, твоя взяла! Царь Дмитрий убит и нет ему подставы. Большую ты затеваешь смуту, и я с тобой.

Болотников протянул руку, но не к печати.

– По рукам, князь! Печать береги для царских указов, а кому царем быть, то всей земле рассудить, а не нам с тобой.

– Хлопко кого шел царем ставить?

– В том и была его погибель, что на Руси хотел без царя обойтись.

12

Шуйский снарядил князя Юрия Трубецкого идти во главе дворянского ополчения на Путивль. От дворян не скрывали, что посланы разогнать шайки холопов. Велено было казнить каждого десятого, остальных нещадно быть кнутом и отправлять к бывшим хозяевам.

Ополчение – не войско. При каждом дворянине – холопы. В ратных делах не искусны, к порядку в уряженных полках непривычны.

– Вся зараза из Путивля, – поучал Шуйский воеводу. – Гришку Шаховского живым схвати. Это он, да Михалка Молчанов в Серпухове сказку пущали, что с ними царь Дмитрий спасся. Третьим, поди, не жидовин ли толмач с ними спасался?

Отправив Трубецкого, Шуйский рассылал по городам повеления, чтобы собирались ратные люди – служилые, дворяне, дети боярские оборонять Москву от короля Сигизмунда. Не хотел сказать, что оборонять Москву надо от тени царя Дмитрия. Во главе этого войска Шуйский полагал поставить своего брата Дмитрия. Пришлось услышать осуждение из уст невестки:

– Тебе, государь, хан и шведский король, а с ними и Жигмонт король дарят тишину, чтоб ты крамольников усмирил. Не воевод тебе посылать, а самому стать во главе войска, оказать сколь тверда царская рука.

Шуйский помаргивал, глядя на невестку. Хитра – боится, что Дмитрия побьют. Как тогда битого на царство ставить? Невестке пояснил:

– Воротынский и Трубецкой преславные воеводы. Они рассеют воров. Мне о себе озаботиться бы. Годунов опасался моего семени, запрещал плодиться, нарушал Господню заповедь. Ныне моя забота, чтоб царство имело нследника.

– Стар ты, Василий, наследником обзаводиться. Гляди, как бы рога не пригнули голову.

– Стар ли я, тебе есть у кого спросить. Указать?

– Ведомы мне твои утешительницы. Кто ж из них о государе правду скажет? Великий князь Василий семени не посеял, царство байструку досталось...

Шуйский усимехнулся.

– Буде и байстрюк, так все равно мой, а не чужой!

– С какого лиха  не люб тебе брат, что на байстрюка согласен променять?

– А ты у него, у своего супруга Богом ниспосланного, спроси люб он мне или не люб? Князья суздалькие долго ждали своего часа, чтоб, по справедливости занять московский престол, А как пришел час, не вздымать же брата на брата. В Москве укоренилось: государю наследует сын, а не брат. Царевы братья – замятня в государстве. Не мудри, невестка, а подыскивай мне невесту, чтоб млада и дородна оказалась.

– Погодил бы с невестой, нежданный жених грядет. Не грядет ли ныне тот, что Серпуховым прошел?

– Словеса ты, как узоры нижешь.

– Без словес тварь, со словесами – люди. Для того мне словеса даны, чтоб сказать тебе: задави волка, пока из колка не вышел, а пойдет гулять – большую охоту придется снаряжать.

Шуйский пребывал в утомительных раздумьях. Юрий Трубецкой спешил, полагая, что застигнет в Путивле разрозненные отряды мятежников. Шел, не выставляя дозоры. Сторожа Болотникова встретила передовой полк Трубецкого. Себя не оказав, провожала его обходными лесными тропами. Болотников построил полки на подступах к Кромам. Дорога из леса выходила в поле, поле перегородили пешие полки Болотникова. Казаки на конях пошли в обход Трубецкому, дабы зайти к нему со спины.

Князь Трубецкой вышел со сторжевым полком к полю, и увидев болотнитковцев, остановил коня. Остановилась и сторожа. Трубекой никак не думал, что  в столь строгом строю стоят мятежники, которых представлял себе беспорядочными толпами. Послал вестовщиков, чтоб проведали, что за войско преградило ему дорогу.

Болотников, еще не сведав боевую стойкость своего воинства, не спешил начинать бой. Вестовщиков отпустил, велев объявить Трубецкому, что ведет войско по повелению царя Дмитрия Ивановича и предложил сложить оружие и служить прямо прирожденному государю. О том и грамоту послал, припечатав ее царской печатью.

Трубецкой стал совещаться со своими воеводами, его войско разбежалось. Кто-то прочь убежал, а кто-то переходил служить царю Дмитрию.

13

Разбрелась незнамо по каким дорогам плотницкая артель,что строгала струги на Ивановском озере. Стронулся с обжитого и плотник Егорка Шапкин. Погрузил свой невеликий скарб на телегу, запряг лошадку и с женой Екатериной отправились они на Дон искать дочь свою Настасью.До Дона, до казачьих станиц в степи не добрались. Перехватили их под Ельцом. Царское войско, что собирал под Ельцом царь Дмитрий для похода на Польшу,  тронулось в обратный путь на Москву   и на замосковные города. Лошадь и телегу у Егорки отняли. Скарб его выкинули, Екатерину ссадили с телеги, а Егорке приказали с подводой идти в Москву под охраной ратников. Екатерина пошла пеши на Дон.

Бежать бы с дороги, да обозную посоху стерегли пуще, чем пленных. Надеялся, что в Москве отпустят, да царева нужда конца-края не не знает.Одни полки уходили из-под Ельца, другие ополчали, чтобы в Елец вести. Посоху собрать стало трудно. Посошные разбегались от царского зова. Егорку и других мужиков, что отлавливали  на дорогах и в деревнях погнали  по царевой нужде в Дмитров.  Пока сходили в Дмитров, Воротынский, а за ним и Трубецкой прибежали просле разгрома в Москву. Царь повелел спешно развести поляков по дальним городам. Егорку нарядили перевозить царского тестя и Марину, царицу московскую. На скрипучих телегах, на мужицких лошадках.