Текст книги "Твой час настал!"

Автор книги: Федор Шахмагонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 29 страниц)

Быть может, я помогу тебе найти, что ты пришел искать?

 – Поторгуемся, князь! Нам нужна твоя дочь, московская царица, чтоб признанием нового Дмития посеяла смуту у москалей. Тебе нужно вознаграждение. Какое?

 – Венчаная на царство московская царица дорогого стоит. Знатен и богат род Сапег, но и ему не расплатиться. Московская царица – это целое государство, куда обширнее и обильнее Речи Посполитой. За ней поддержка Рима и могущественного Ордена. Или я сказал что-то не так, ваша милость?

 – Вот и торговался бы с королем.

 – С королем не сторгуешься. Разве я не вижу, хотя и пребывал в изгнании, что король наметил для себя московский трон. А не стать бы Яну-Петру Сапеге московским государем? Не безродному же бродяге, польскому жидовину, отдавать царский трон?

Роковые слова произнесены. Либо Сапега оборвет его, возмутится, и интриге конец, либо...

Сапега молчал. Не заметно, чтобы прогневался. Не знак ли это, что он в раздумье? Знать бы Мнишку, что Сапега не по капирзу начал свое вторжение в Московию, а по совету со своим стрыйным дядей, канцлером Речи Посполитой Львом Сапегой. Лев Сапега знал о замысле Сигизмунда соединить под своим скипетром Речь Посполитую и Московию. То давняя и вожделенная мечта польских магнатов,  а роду Сапег, чьи земельные владения граничили с русскими землями, как того не желать? Ян Сапега шел разрушать устои Московии, чтобы в нужный час оказалась она обессиленной внутренней смутой. И вдруг все озарилось иным светом. А почему бы вместо Сигизмунда Вазы, не польской крови принцу, не пожелать бы Польше увидеть на московском троне Яна Сапегу?

Старый интриган вонзил иглу в сердце. Мгновенно перед Сапегой возникли чудесные видения. Царь всея Руси! Царь! Сей титул превыше королевского. И к стольному граду Московии, как никогда до сей поры не было, путь чист.

Мнишек, не получив ответа, продолжал речь соблазнителя.

 – Благодарю, ясновельможный пан, что почтил мою дочь и московскую царицу, как того требует ее титул...

Сапега встал и прервал Мнишка:

 – Вот что, князь, на этом прервем нашу беседу. Беру себе ночь подумать о судьбе Марины... А ты отдохни с дороги.

Утром Ян Сапега через посыльных испросил аудиенцию у царицы московской. Явился в ее шатер во всей красе вельможного пана. На нем польский парадный доспех работы итальянских мастеров: посеребреная сталь с литыми из серебра гербами Сапег. Поверху накинут пурпуровый плащ венецианского бархата. Кунья шапочка со звездами из алмазов. Боевая сабля, о которой в Польше ходили легенды, будто кована она в давние времена арабскими мастерами в Дамаске из множества стальных полосок особой закалки. Ковалась она для калифа. Далекий и долгий путь проделала она, пока попала в руки польского рыцаря. А у Мнишка в мыслях: не женихом ли явился Сапега сватать невесту, приданое которой все Московское государство.

Исполнив положенный ритуал встречи, Сапега пристально взглянул на Мнишка. Мнишек понял молчаливый знак оставить гостя наедине с Мариной, однако, сделал вид, что не понял. Ян Сапега не любил тонкостей в обиходе. Не постеснялся сказать:

 – Князь, я просил аудиенции у царицы!

Мнишку  пришлось выйти, досадуя, что не сможет руководить дочерью во время столь судьбоносной встечи.

 Марина молча смотрела своими голубыми глазами на Сапегу.

– Государыня,  – молвил он, – вчера я беседовал с князем Юрием, твоим отцом. Я склоняю голову перед твоим мужеством сражаться за свое право царицы московской. Не так-то много примеров такого мужества. Здесь что-то от характера Екатерины Медичи, или английской королевы Марии Стюарт. Твое мужество позволяет мне говорить без притворства. Тебе ведомо, что в Тушино тебя ждет не супруг, а некто другой. Ведет тебя в Тушино не обман, а трезвый расчет государыни. Не осуждаю, а преклоняюсь. Генрих Наваррский воскликнул: «Париж стоит мессы!» Он отказался от своей веры, чтобы надеть корону короля Франции. Это труднее, чем сыграть роль супруги, не становясь супругой того, кто назвался Дмитрием

У Марины на губах усмешка.

 – Я не видела человека, назвавшегося моим супругом. Быть может, он достоин, чтобы разделить со мной ложе. Он дошел до Москвы и взял ее в осаду...

Сапега нетерпеливо перебил Марину:

 – Не он дошел до Москвы, а польское рыцарство привело его к Москве.

Марина посуровела, отстранилась от игривого тона.

 – Мы встретились не для того, чтобы обсуждать этого Дмитрия. Мой отец сделал тебе, Ян Сапега, ясное предложение. На его ясное предложение я хочу получить ясный ответ. Московский престол по Божьему предначертанию принадлежит мне, а не тому, кого ныне называют Дмитрием. Мне этот Дмитрий понадобится, чтобы занять этот престол. Я думаю, что у Яна Сапеги не меньшие возможности, чем у этого Дмитрия. Не видит ли Ян Сапега смысла разделить этот престол со мной, московской царицей?

Нет, положительно, эта невысокая, худенькая княжна с ясными и спокойными голубыми глазами, венчаная волей судеб на московское царство, ввязанная в сложную интригу хитросплетений государственных интересов, начинала нравиться Сапеге. Откуда в столь хрупком теле мужская жесткость и столь яростное честолюбие? Отправляясь в Московию, якобы поддержать право на царствование названного Дмитрия, он нисколько не верил, что этот самозванец, хотя бы на час сядет на царский трон. Царица Марина с ее столь горячей верой в свое предначертание и твердостью в характере может стать воистину царицей.

 – Ясность, государыня, всегда предпочтительней неясности. Вся беда в том, что в той борьбе, в которую тебя вовлекли мы не найдем ясности до ее завершения.

 – Ясность должна быть в желаниях. Готов ли ты, Ян Сапега, дерзнуть на наш союз? Если ты пришел таскать каштаны из огня для короля, то нам не по пути!

 – Тебе я обязан сказать правду. Ты способна выслушать правду. Да, я пришел таскать каштаны из огня, но не для Сигизмунда, для Речи Посполитой. Короли приходят и уходят, а Речь Посполитая остается нашей заботой на чьей бы голове не сияла королевская корона.

 – А Московия под моим царским венцом, который был бы разделен со мной Яном Сапегой не стало бы благом для Речи Посполитой?

 – Это благо надо взять силой. Такой силы у нас нет, нет и у короля без названного Дмитрия. Яблоко еще не созрело, хотя червяк добрался до его сердцевины. Мы должны трясти дерево, чтобы яблоко упало. Червяк – это тушинский Дмитрий. Без него мы яблоко не стрясем. Когда яблоко упадет, мы уподобимся Адаму и Еве, если успеем его разделить, покуда король не прогонит нас из рая. Ныне я могу отдать себя служению тебе, как рыцарь. Иным я сегодня не располагаю.

 – За рыцарское служение благодарю! Не опоздать бы тебе Ян Сапега!

Марина встала, давая знать, что аудиенция окончена. На выходе из шатра Сапегу встретил Мнишек. В его взгляде немой вопрос. Сапега, ни словом не обмолвившись, вскочил на коня.

12

Мнишек проводил его недобрым взглядом, вздохнул и вошел в шатер. Марина встретила его гневным возгласом:

 – Отец, когда ты перестанешь торговать мной? А если торгуешь выбирай состоятельных покупателей!

 – Он отказался?

 – Он несостоятелен, чтобы оплатить покупку, а я не откажусь от своего права на русский престол. Сапега мне напомил слова Генриха Наваррского, что «Париж стоит мессы». Московия стоит того, чтобы я признала тушинского Дмитрия за своего супруга.

 – Не просто этот путь. Всегда найдется кто-либо указать тебе, что едешь ты не к супругу.

 – Это моя забота, отец!

Сапега поднял войско на переход в Тушино. Следом, в сопровождении пана Зборовского, в карете ехала Марина. Юрия Мнишека везли в телеге. Марина с утра, казалось, пребывала в прекрасном настроении Ей нашли польское платье. Она шутила в пути с Казановской и напевала польские песенки. В Можайске ее приняли, как царицу. Горожане подносили хлеб-соль. Улицы были заполнены народом. Бабы переговаривались, разглядывая государыню. Одна подбежала из толпы к карете, подала царице ржаные лепешки и взмолилась:

 – Пожалей, государыня, наше сиротство. Притупи смертоубийства!

Из Можайска до Звенигорода один переход. Выехали утром. Лето прощалось с землей золотым огнем берез и огненной листвой кленов. Прохладно и солнечно. Марина распевала песенки.

Молоденький шляхтич из ее сопровождения воспылал к ней сочувствием. Подравнял своего коня к открытому окну кареты и сказал:

– Государыня, не веселиться бы тебе. Знать бы тебе, государыня, что в Тушино ждет тебя не супруг твой и вовсе не Дмитрий!

 – Не может быть! Все говорят, что в Тушино ждет меня царь Дмитрий!

 – Бежать бы тебе, государыня, от этого Дмитрия! То жидовин из Польши, коего приволокли сюда силой. Беги, государыня, пока не оказалась в руках князя Рожинского.

Не знал молодой шляхтич, что Марина с нетерпением ждала от кого-либо этакого разоблачения и готова была разыграть и гнев и отчаяние. Она приказала остановить карету и позвала отца Мнише спустился с кареты. Торопливо подошел к карете. Марина воскрикнула:

 – Отец, что я слышу? В Тушино гнет моего супруга, в Тушино сидит обманщик!

Подскакал пан Зборовский. Марина рыдала:

 – О чем слезы, государыня?

 – Дальше я не поеду! – объявила, всхлипывая, Марина.

Мнишек понял, что Марина начала свою игру. Он изобразил на лице растерянность. Зборовский взволновался.

 – Объясните, государыня! В чем причина расстройства?

 – Меня обманули! В Тушино – не мой супруг! Там самозванец. Это позор, панове!

 – Кто вам это сказал?

 – Честный шляхтич, не зараженный вашим бесчестием! Он не утратил польского благородства!

 Зборовской в пути внимательно следил за каретой Марины, видел кто к ней подъезжал. Указывая на юношу, спросил:

 – Этот?

 – Спросите его, он знает, кто назвался царем Дмитрием!

Зборовский подозвал шляхтича.

 – Молодой рыцарь, погляди, как ты расстроил государыню! Что ты ей сказал?

 – Я сказал ей, что она увидит в Тушино.

 – Повтори!

 – В Тущино, государыня не найдет царя Дмитрия, а найдет жидовина самозванца.

Зборовский приказал:

 – Связать лжеца!

 – А я повелеваю, как московская царица не трогать шляхтича. Я не хочу обмана и требую, чтобы вы отправили меня с отцом в Самбор!

 – Об этом, государыня, вам придется просить гетмана Рожинского. А я имею приказ доставить вас в Тушино. Мы захватили вас с отцом по согласию с князем Юрием и по его просьбе.

Последнее слово осталось за Мариной.

 – Вы везете меня насильно! Об этом будет знать вся Польша!

Поезд тронулся В отряде посмеивались.

 – Дожили, что царями делают насильно.

 – Лишь бы цари нам служили, а не мы царям.

В Звенигороде последний привал перед переходом в Тушино. Здесь Марину застало письмо от Богданки. Он советовал задержаться в Звенигородском монастыре на местном церковном празднике. Марина посетила монастырь, отстояла поминальную службу. Здесь князь Василий Мосальский, вдруг, выступил в роли обличителя.

 – Вот ты, государыня, молилась над мощами русского святого, а писал тебе, чтоб ты почтила монастырь, не твой супруг.

Марина воспользовалась предлогом и вновь расплакалась, впала в истерику. Когда ее попытались посадить в карету, стала отбиваться, достала из-за корсажа стилет и объявила, что если ее схватят, то заколется. Позвали Яна Сапегу. Он разгадал: она хочет изобразить перед поляками, что ее насильно везут к тушинскому Дмитрию. Он взял Марину под руку и отвел в избу. На окружающих так взглянул, что никто не решился их сопровождать. В избе Марина села на лавку, не выпуская из рук стилета.

– Государыня, тебя обижают. Князь Мосальский – трус. Он не стал ждать объяснений и бежал в Москву к Шуйскому. Его цель ясна, не дать усилиться тушинскому Дмитрию. Не сочувствием к тебе вызвано его откровение.

 – Он меня ничем не обидел. Меня обидел Ян Сапега. Это обида – отверженной. Это разочарование в моем рыцаре. Каким прекрасным было бы наше царствование!

 – Прежде начались бы разлад в польском войске, измена наших русских сторонников и бегство нашего воинства от Москвы. Разыграно ли твое отчаяние от встречи с тушинским Дмитрием,и ты действительно хочешь вернуться в Самбор?

 – Пан Ян, не мешай мне уладить свои дела, если отказываешься от союза со мной!

 – Время, государыня, все расставит по своим местам. Твой союз с тушинским царьком, всего лишь военный союз. Когда настанет час расстаться с ним, бракоразводного процесса не потребуется. Ты – вдова, ты свободна сделать выбор, когда вдовой войдешь в Москву. Я тебе сказал больше того, что можно было сказать.

 – Не убеждай меня в том, в чем я сама убеждена. Везите меня силой в Тушино. Это моя последняя  к тебе просьба. Надеюсь последняя.

 – А я надеюсь, что не последняя! Стилет отдай мне, тогда поверят, что я везу тебя силой.

11-го сентября войско Сапеги и поезд с Мнишками подошли к Тушино. Их встретили царские посланцы и поздравили с благополучным прибытием. Встреча не похожа на ее первый въезд в Москву. Тогда улицы стольного города были полны ликующих толп народа. На ее пути стояли шпалерами стрельцы и конные дворянские дружины. Благовестили все московские колокола. Улочки в Кремле были устланы коврами. Сегодня ее встречает кучка польских всадников. Русских не допустили на встречу.

В двух верстах от  тушинского лагеря поезд остановился. Предполагалась, что здесь ее должен был встретить тушинский Дмитрий. Приехал Рожинский. Один, без свиты. Рожинскому не до психологических этюдов, которыми занимался Сапега. Польское войско, а в особенности русские ополченцы ждали прибытия царицы. Для многих русских людей в дальних городах приезд в Тушино Марины означал признание, что царь Дмитрий жив, а не убит, что вернулся именно он, а не явился неизвестный человек под его именем. Уже участились перебежки из Москвы бояр и дворян от Шуйского. Пребежчики, конечно, видели подмену, их влекла к новому самозванцу ненависть к Шуйскому, но не могла не заботить незаконность его власти. Признание его Мариной должно было прикрыть обман.

– Государыня, – сказал в своей резкой манере Рожинский, – я пришел не уговаривать  тебя исполнить взятые на себя обязательства. По твоей просьбе ты похищена в пути. Чего же ты теперь хочешь?

Ответил Мнишек:

 – Одно дело, князь, рассуждать об этом приезде издалека, находясь в неволе, другое дело здесь. Мы не знали, что в Тушино под именем Дмитрия – самозванец. Его никто не считает царем и называют в насмешку цариком.

Рожинский гневно ответил:

 – Я хочу услышать, что скажет государыня!

 – Я не поеду! – ответила Марина.

 – Я поставлю здесь на берегу шатер, поставим стражу и подождем, когда польская княжна поймет, что происходит. Я не допущу, чтобы польское дело погибло из-за капризов польской княжны.

 Рожинский ускакал, Мнишек испуганно спросил у дочери:

 – Ты не переиграла?

 – Я помогла тебе, отец, теперь торгуйся с панами.

 Рожинский вернулся в Тушино и пригласил к себе Адама Вишневецкого, Валавского и Хруслинского.

 – Что будем делать, панове? – спросил он. – Насилие невозможно, уклонение Марины от встречи с цариком подобно катастрофе. Русские люди поднимут нас насмех. Они подадутся на сторону Шуйского.

 – Я предлагаю, – сказал Сапега, – торговаться с Мнишком. И он и Марина должны получить свою долю. Их приход в Тушино дорогого стоит.

Послали за Мнишком. Встретили его сурово. Начал разговор князь  Адам Вишневецкий.

 – Мне ли не знать тебя, князь Юрий? Мне ли не помнить, как ты вцепился в того Дмитрия, которого я привел к тебе? Я не хочу обвинять в чем-либо твою дочь. Ей не сладко было назваться супругой безродного бродяги. Но думать об этом надо было ранее. Назови свою цену?

Мнишек завопил:

 – Панове, я оскорблен! Я не торгую своей дочерью!

 Вишневецкий не дал Мнишку разыгрывать негодование.

 – Оставь, князь Юрий! Не красуйся перед нами, мы все тебя насквозь видим. Не в том беда, что ты дочь просватал за моего Дмитрия, а в том беда, что запросил за нее сверх всякой меры. Заглотил кусок шире рта, а подавилась им Речь Посполитая. Тесть погубил своего зятя, к тому же и дочь осиротил. Ныне твоим договором с Дмитрием тычут короля в глаза. Северскую землю, Новгород под себя задумал загрести. Это все равно, что медведя в берлоге разбудить хворостиной. Сей договор и погубил царя Дмитрия. Возвращайся в Самбор!

Мнишек понял, что последнее слово не за ним. Изменил тон и жалобно заныл:

– Панове! Смилуйтесь! Я разорен! Московиты у меня все забрали, что я имел. Я вернулся бы в Самбор, да за долги меня ждет долговая тюрьма. Прилично ли – дочь мою вы ставите государыней, а меня в тюрьму бросаете?

 – Уходи! – оборвал его Рожинский. – В долговую тюрьму или к черту на сковородку. Остановил бы зятя от гибельных пиршества на свадьбе, не вез бы с собой кучу гостей, что ныне заложниками схвачены. Уходи, куда глаза глядят, а глаза твои на Тушино зарятся. Потому говори цену откупа от тебя?

 – Я хочу видеть царика!

 – Просьба уважительная. Поглядишь на своего нареченного зятя!

Рожинский повел Мнишка к Богданке. Царская изба, а точнее говоря, что-то похожее на хоромы со светелками и тронным залом, еще отстраивались. Богданке была отведена простенькая изба. Он был упрежден о встрече с Мнишком. Вот еще  один порог на пути, которым вел его Иегова. Переступим ли и этот порог? Не перед царским тестем притворяться. Польский князь, хотя бы и не из владетельных магнатов, но в представлении польского еврея, всего лишь послушника бернардинцев, лицо недоступное. Взирал бы на него в прежнии свои времена, как из праха.

Богданка сидел на лавке покрытой коврами. Трон еще только изготавливался, да и не ставить же его посреди крестьянской избы с топкой по черному. Мнишек взглянул на него и сразу же узнал толмача царя Дмитрия. Вместе начинали поход в Москву. Мнишек нашел, что сказать, не растерялся.

 – Вот и встреча! Сколь не богато у меня воображение, отправляясь к нареченному зятю, того, что вижу и вообразить не мог. А надо бы догадаться по письмам твоим. Что же теперь делать? Не знаю, как тебя и называть?

 – В Ярославле, быть может, ты и обманывался, а в Москве уже знал, что встретишь не зятя. Слыхивал я, что тебя были готовы отпустить в Самбор, а ты предпочел явиться в мой стан, а здесь я – государь! Спрашиваешь, что делать? Отвечу! Надобно назначить день, и царице Марине придти ко мне.

Рожинский опять поймал себя на том, что готов аплодировать Богданке. Живо поставил на место польского князька. Начал Мнишек по княжески, да тут же заговорил по холопски.

 – У нас с царем Дмитрием были оговорены условия...

Богданка его перебил:

 – Разве они не соблюдены? Тебе были отданы города Северы, царице Марине – Новгород. Что же вы их не сберегли?

 – Соглашение осталось на бумаге.

 – Таким оно и должно было остаться. Не потому ли и погиб царь Дмитрий? Не твоя ли жадность его погубила? Я не собираюсь отдавать тебе московские земли, ибо не хочу ни своей погибели, ни погибели царицы Марины.

 – Марине тяжело смириться...

 – Жизнь наша на земле полна смирений, а если царице Марине невыносимо смирение, я враг насилия. Она может ехать, с вашей милостью, в Самбор. Я попрошу гетмана дать вам надежное сопровождение.

Мнишек растерянно взглянул на Рожинского. Выходило, что царик не участник их сговора. Мнишку иного не оставалось, как выступать в роли просителя.

 – Я хотел бы знать, – спросил он, – какое содержание вы положите царице?

 – К кому ты обращаешься, пан Мнишек? Ко мне или к  гетману?

 – К гетману я могу обратиться и помимо...

 – Помимо кого? У меня есть титул, если тебе князь затруднительно называть мня Дмитрием.

Рожинский было обеспокоился, не принялся ли Богданка за прежнее, не клонит ли он к тому, чтобы разрушить союз с Мнишком? Успокоился. Понял, что Богданка исправно играет свою роль. Помалкивал, ожидая чем кончится схватка жидовина с князем. Мнишек, опять взглянул на Рожинского в надежде получить у него поддержку. Рожинский помалкивал.

Но Мнишек был не из тех, кто гонор ставил выше корыстных интересов.

– Государь, я хотел бы знать, какое содержание будет положено царице?

 – То моя забота, князь! Ныне здесь все в распоряжении ее высочества. Когда мы войдем в Москву в ее владении все московское царство. Тебе же, князь, путь чист в Самбор. Тебя, князь не любят московские люди, а Марине с ними жить.

Богданка заставил Мнишка начать торг.

 – Я разорен, государь! Меня ждут в Самборе судебные повестки за долги.

 – Во сколько ты, князь, оцениваешь твои убытки?

 – Они неисчислимы!

 – Неисчислимо то, что тобой получено с Московии. Когда мы войдем в Москву, я готов дать  отцу царицы триста тысяч злотых.

 – Еще надобно знать, когда войска гетмана войдут в Москву?

 – То в воле Господа. Людские расчеты не всегда совпадают с Господней волей!

 С тем и пришлось уйти Мнишку. Рожинский, выходя, обронил:

 – Я восхищен, государь!

Богданка усмехнулся про себя. Погасло еще одно сомнение в ведущей его Господней воле. Царица московская – у его ног.

13

20-го сентября Ян Сапега построил гусарскую хоругвь, приказал распустить знамена, развернуть прапоры и повез Марину в тушинский лагерь. Трубили трубы, гремели литавры.

Богданка встречал Марину во главе казачьих войск. И поляки, и русские равно ждали с нетерпением этой встречи. В поле между Москвою-рекой и Всходней гусары остановились. В глубине их строя – царская карета. Богданка на белом коне подъехал к карете. Рожинский озаботился, чтобы первое мгновение этой встречи было скрыто от польского войска и от глаз русских. Богданка спустился с седла, неспешным шагом подошел к дверце кареты, распахнул ее и протянул руку Марине. Марина спустилась на землю, Богданка принял ее в свои объятия. Протеста с ее стороны не последовало. Гусары раздвинули ряды и взору польского войска и русского воинства предстала картина нежной встречи супругов. У поляков отлегло от сердца. Вздох облегчения и в русских рядах. Кое-кто еще верил, что явился прежний Дмитрий а те, кто знал, что Дмитрий вовсе не тот, который царствовал, молчали из ненависти к Шуйскому, приняв игру затеянную польскими находниками, а многим было все равно под чьим именем, под каким оправданием вести разгульную жизнь и пробавляться грабежом.

Рожинский, как гетман и хозяин тушинского табора, собрал званый ужин. Стояло тихое бабье лето. Ужин собрали под открытым небом за наспех сколоченными столами. Столы ломились от польских и венгерских вин. Осень одарила овощами. Из Польши маркитанты навезли сладостей. В реках наловили рыбы, не забыли выставить жареных поросят и дичь.

Панов не учить провозглашать тосты. Хвастали, что еще никогда до них польские войска не стояли у ворот Москвы, а Москва затаилась бы в страхе. Грозились вскорости овладеть городом, как только подойдет еще подмога. Пили за царицу  верную дочь апостольской церкви, восхваляли мужество и воинское умение Яна Сапеги. А уж за Рожинского тосты через один. На глазах польского рыцарства Рожинский и Сапега побратались, переменявшись саблями, поклялись в вечной дружбе.

После долгого ярославского заточения, после жизни под надзором царских приставов, после изматывающей дороги на телегах, Марина ожила. Честолюбие ее нашло утешение. Не может быть, чтобы польское рыцарство отдало бы царство безродному Богданке.  Когда она войдет в Москву, все будут у ее ног: и осторожный Сапега, и князь Вишневецкий, и король Сигизмунд вынужден будет признать ее царицей. Она будет выбирать на кого опереться. И обязателен ли выбор из польского панства? Ей царствовать в Московии, так и выбор приближенных и доверенных должен быть из московитов. Она не повторит ошибки своего супруга. Польские вольности погибельны. Она приглядывалась к собравшимся. Взгляд ее остановился на единственно русском, на казачьем атамане. Она знала, что  ее Дмитрий более полагался на казаков, чем на польскле рыцарство. От казачьего атамана на расстоянии изливалась сила. Казак, а выглядит значимее панов. Высок, могуч. Когда протягивал руку к блюду на столе или поднимал бокал, казалось, что его плечи разорвут белый жупан. В политесе он ни в чем не уступал шляхтичам.

Марина, указывая на Заруцкого, шепотом спросила Богданку кто это такой. Богданка пояснил, что это казачий атаман Заруцкий, что у него под началом запорожские и донские казаки. Вспомнилось Марине, что и ее супруг явился в Самбор в сопровождении казаков.

 – Он знает, кто ты?

 – Он прежде других о том сведал. Он на Шуйского шел, когда обо мне никто не слыхивал. Пойдет со мной до конца. Хоть ты и польская княжна, а скажу тебе, для твоего понятия, на казаков у меня куда большая надежда.

 – Сколько здесь польских войск?

Богданка взглянул на Марину с удивлением.

 – Не ожидал, государыня, что тебя интересуют ратные дела?

 – Я пришла в Москву не пировать. Пировал царь Дмитрий в Кремле, а чем кончилось?

 – У Рожинского, а если посчитать и тех, что привел Сапега, наберется польских ратных тысяч до десяти.

 – А сколько ратных у атамана Заруцкого?

 Иной раз до тридцати тысяч казаков. Одни приходят, другие уходят, но никогда их не бывает меньше, чем поляков.

 – А если они все уйдут?

 – Тогда полякам здесь делать нечего. Придется уйти или от Шуйского дожидаться погибели.

Марина окинула взглядом пирующих  и сказала Богданке:

– Государь, попроси тишины, я хочу поблагодарить моих подданных казаков.

Богданке давно уже было в удивление, что происходит вокруг него. Все кружилось, как в балагане, на представлении скоморохов. Богданка встал и позвенел бокалом о бокал. Едва попритихло, объявил:

– Государыня,  хочет слово молвить!

Марина встала, подняла бокал и, в наступившей тишине, разносистым голоском произнесла:

 – Я благодарю польское рыцарство за встречу, что мне уготовили, и за помощь вернуть мне царство. Я благодарю и своих подданных, что встали на защиту своей царицы. С ними мне царствовать. Я вижу здесь атамана Заруцкого. Я прошу, панове, поднять бокалы и чары ему во здравие, за союз с ним. Без него, без русских людей царству московскому не стоять!

Слова Марины поразили поляков до онемения. В ее звонком голосе они услышали вызывающие нотки. Не, панов, провозгласила она опорой своего царства, а ненавистных москалей и казаков, коих  они почитали за быдло. Не поспешила ли она почувствовать себя воистину царицей, да к тому же всего лишь при царике? Останется ли она покорной овечкой?

Рожинский мгновенно почувствовал, что затянувшееся замешательство поляков обидит казацкого атамана, а далеко не все понимали, что без казаков польское воинство окажется бессильным. Рожинский поднялся и сказал:

 – Панове, выпьем во славу атамна Заруцкого. Во всем его воинство равно с рыцарством. Так будь здрав, атаман! Государыня – царица показала нам, что она воистину царица!

Сидючи ли, стоя ли, польское панство не надо уговаривать выпить, Выпили, да еще и порадовали гетмана возгласами «виват».

Пировали до темна. Иные на земле оказались, ибо не сыскать молодца сильнее винца. Зазвенели сабли в пьяных поединках. Ян Сапега от огорчения, что не сумел сплести интриги с царицей, так перегрузился, что сев в седло, тут же сполз на землю. Заруцкий поднял ясновельможного пана, усадил в седло и поехал рядом, чтобы тот не упал по дороге.

14

Приезд Марины в Тушино, ее прилюдное признание Богданки своим супругом, царем Дмитрием, подвигло замосковные города определить свое отношение к двоевластию.

Имя царя Дмитрия было у всех на устах и в дальних весях, куда царские указы двигались по нескольку месяцев, а имя его облетало как бы разносимое ветром. Люди рассуждали: неужели надо было царскому сыну скрываться годами, чтобы погибнуть от руки князя Шуйского, княжеского рода ненавистного с того времени, как этот род правил в малолетство царя Ивана Васильевича? Не хотелось верить в гибель Дмитрия и не верили. И опять пронеслась разносимая ветром весть, что царь Дмитрий вернулся и стоит с поляками и казаками под Москвой.

Когда Рожинский развернул стан в Тушино, новоявленному Дмитрию присягнули Великие Луки, Невель и города новогородского Заволочья. Здесь властно правил дерзкий честолюбец, ненавистик Шуйского наместник и воевода Федор Плещеев. Он был из тех, кто не верил, что в Тушино пришел прежний Дмитрий, а полагал, что за кем сила тому и царствовать. Он увлек за собой дворян, детей боярских, торговых люде и, собрав войско, готовил его к походу на Новгород и Псков.

Из Вологды, из Суздали, из Костромы прибывали гонцы проведать о царе Дмитрии. Царь и царица принимали гонцов. Прежде чем дойти до царской избы, ходокам надо было пройти сквозь польско-русский табор. Как им не подивиться сколь великую силу собрал тушинский царь супротив царя, засевшего в осажденной Москве?

Просторное междуречье Москвы-реки и Всходни превратилось в огромный укрепленный стан. В октябре Рожинский имел восемнадцать тысяч ратных, не считая посохи и всякой обслуги. Под началом Заруцкого собралось до тридцати тысяч казаков и гультящих.

Пройдя сквозь польские и русские таборы ходоки попадали к царю и царице. По обычаю простому смертному к царю не подойти, а надо пасть на колени. Упав на колени, многое ли разглядишь, к тому же на тысячу ходоков мог попасть один, кто видел прежнего царя Дмитрия, да и тот предпочитал помалкивать.

За Суздалью, за Костромой, за Вологдой, за Владимиром вся Северная Русь склонила голову перед тушинским царем. У Рожинского и у панов дух захватывало от больших ожиданий. Отмалчивалась Рязанская земля, да поперек стояла камнем Москва. А тут еще открылось, что на пути победоносного распространения тушинцев встал монастырь святого Сергия во имя святой Троицы, Сергиева обитель. Польские и казацкие разъезды перехватывали письма из монастыря в замосковные города с призывами отвергать тушинского «вора», постоять против латинства за православную веру. Еще половина беды, что письма захватывали  у гонцов из монастыря, но об этих письмах заговорили в городах, что успели присягнуть новому Дмитрию и Марине. Уже росли сомнения, не вор ли засел в Тушино с разорителями православной веры?

Отец Антоний, иезуит, приставленный к польскому воинству, говорил Рожинскому:

 – Тревожно ныне. Не уповайте, что все свершится само собой. В Кремле не самый сильный противник. Нестерпимо, что пресекает пути апостольской церкви монастырек на Ярославской дороге. Оттуда изливается яд по всем городам. Надобно от этого яда оградить твое воинство.

 – Монастырь невелик, да стены у него каменные. Я, отец мой, не могу отлучиться от своего слишком вольного воинства.

 – Тебе, князь, нет нужды отлучаться. У тебя есть пан Сапега. Пора бы ему себя оказать ратным делом.

 – Твоя правда, отче, да не вышло бы худого. Много у нас в войске православных.

 – Потому и надобно привести этот монастырь в повиновение.

Ян Сапега был склонен к крутым решениям в своих действиях. Что побуждало его искать крутых перемен, никто не знал. Шла о нем слава, как о непредсказуемом. Ему это нравилось, а тщеславие подталкивало оправдывать эту славу. В Московии он жаждал какого-либо крупного дела, а не сидеть в тушинском лагере в ожидании, когда Москва откроет ворота. Грабить села и городишки? Так уже все ограблено. Поэтому, когда Рожинский заговорил о монастыре, Сапега прислушался. Рожинский выложил ворох монастырских посланий с призывами изгнать ляхов с русской земли, овладеть монастырем показалось Сапеге делом занятным. Рожинский, Вишневецкий и Валавский в один голос уверяли, что если овладеть этой русской святыней, то и Москва откроет ворота.