Текст книги "Твой час настал!"

Автор книги: Федор Шахмагонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц)

7

Рожинский спешил. Потери московского войска были огромны, еще больше рассеялось его ратников по дорогам и лесным тропам. Потому и спешил, что твердая рука мудрого воеводы еще могла их собрать. Поляки беспрепятственно вошли в Можайск.

В Можайске Богданка учился разыгрывать роль царя. Он помнил, что царь Дмитрий относился с почтением к русским святым и молился в церквях, мимо которых вел свое войско. В монстыре Николы Можайского было совершено торжественное молебствие у образа Николы Можайского. Крестился у иконы, истово клал поклоны. Рожинский поглядел на молящегося царика, вышел из церкви и сплюнул. Дебошир, гуляка, налет о Боге редко вспоминал, но играть в жмурки с Богом избегал.

Моше ждал Богданку около церкви. Когда Богданка вышел, подошел к нему и прошептал:

 – А теперь не забудьте сотворить молитву нашему Богу! Он тебя ведет, а не тот, что нарисован на доске.

Наверстывая потерянное время в Можайске, Рожинский довел войско в один переход до Звенигорода. В Звенигороде его встретил посланный Шуйским пан Борковский, королевский посол на переговорах в Москве. В Москве только что был подписан мирный договор между Шуйским и Сигизмундом. Шуйский задержал королевских послов, потребовав, чтобы они вернули из-под Москвы польское войско.

Пан Борковский предложил созвать войскового коло. Рожинский отговаривал:

 – Кто же тебя, пан посол, послушает? Люди сюда пришли  королю и Господу

Богу не послушные. Король сам по себе, каждый пан – себе пан. И как им вернуться в Польшу, когда многих из них ждет королевский суд?

Борковский удивлялся.

 – Не кружится ли у тебя голова, князь? Ты известен, как мудрый воитель. Не думаешь ли ты с горсткой, хотя бы и храбрых рыцарей, воевать с Московией? Не пришлось бы королю поднимать посполитое рушение, чтобы спасать вас от позора и гибели.

 – Мы, пан Борковский, на службе у законного московского государя. Король в свое время поддержал его и признал московским царем.

 – Да тот ли этот человек, за которого себя выдает?

Рожинский усмехнулся.

 – А был ли тот человек, которого король признал Дмитрием истинно царевичем?

 – Король его поддержал, но на престол его посадили русские люди.

Борковский настоял на созыве коло. Выслушали его терпеливо и спокойно. Ответить в круг вышел седой шляхтич.

 – Пан Борковский пришел к нам от Шуйского. А кто таков Шуйский? Самозванный царь и убийца. Шуйский грозит задержать посольство. Одно посольство он задержал, не надо было посылать других. То королевское дело. Мы сюда пришли по своей воле, на короля не ссылаемся и не оставим своего дела, пока не посадим на престол того с кем пришли.

 – Безумцы! – воскликнул Борковский. – Неужели надеетесь взять Москву? Вы все здесь погибнете!

 – То наши головы, нам о них и думать.

На том переговры с послом и кончились.

 От Звенигорода до Москвы один переход. Вышли на рассвете. В полдень стали на Воробьевых горах супротив Ново-Девичьего монастыря.

Первый день лета, 1-го июня, выдался солнечным, теплым. Ослепительно сияли купола московских храмов. Сады в цвету. Из-за потемневших крыш высились стены Кремля, будто шлем на голове богатыря. Виднелась опояска города земляным валом. На валу и на улицах ни души. Город то ли вымер, то ли насторожился. Лазутчики искали броды.

Рожинский, Адам Вишневецкий, пан Валавский и пан Хруслинский, полковники и ротмистры смотрели с высокого берега на Москву в удивлении, что так легко доступили к ней, чего не смог сделать самый воинственный из польских королей Стефан Баторий.

 – Панове, жду ваших суждений! – прервал молчание Рожинский.

 – Москва запутанный город, – молвил с сомнением в голосе Адам Вишневецкий. – Улицы, переулки, переулочки, закоулки. Наше войско запутается в этой хитро сплетенной сети.

 – В городе нам делать нечего! – ответил Рожинский. – Сразу надо брать крепость.

Адам Вишневецкий не оставил своих сомнений.

 – Кремль защитят пушки и стрельцы. Я видел его стены. Разрушить нам их нечем. Таких пушек не найдется и у короля.

Рожинский усмехнулся.

 – А почему нам не спросить нашего царика?

 – В ратном деле он плохой повар.

 – У каждого, князь, своя судьба. А вдруг у него судьба стать московским царем? Хотя бы на час. Кто мог из нас поверить, что мы с нашими малыми силами разгоним царские войска?

Позвали Богданку. Рожинский попросил панов соблюдать ритуал положенный в общении с царской особой. Без тени насмешки спросил:

– Государь, твоя столица у твоих ног! Повелишь ли вступить в нее?

Богданка принял слова Рожинского за насмешку. Сделал вид, что раздумывает. Рожинский угадал его состояние, но необъяснимо тянуло покуражиться, оттягивал куражом необходимость решать судьбу похода.

– Государь, – продолжал Рожинский, – мы люди рыцарского сословия. Нам предназначено рассуждать о ратных делах. Решать тебе, государь! Твоя душа говорит с Богом.

 Богданка, все еще опасаясь насмешки, пристально взглянул в глаза Рожинскому. Насмешничает пан, но сам же в колебаниях и сомнениях. Не лучше ли скорый конец всем унижениям, а быть может, исполнения Господней воли?

– Город перед нами, гетман, как до него дошли, так в него и войти. Не пришли же мы с горки на него посмотреть?

Адам Вишневецкий  собирался что-то сказать, Рожинский остановил его жестом руки.

– Государь, теперь мы рассудим ратное дело. Отойду я и поразмыслю.

Отошел к обрыву. Нестерпимо манила Москва. Сколь великой славой на многие годы покрылось бы его имя, если бы взять ее с налета. Сигизмунду пришлось бы покинуть Вавельский замок и уступить его завоевателю Московии. Такого и не снилось Стефану Баторию. Вот она! У его ног. Один взмах руки и уланы первыми перейдут реку в брод на московский берег никем не оберегаемый. Называли его в Речи Посполитой воителем, поддерживал он среди своих славу полководца, но сам  о себе знал, что весь его ратный опыт исчерпывался наездами на соседей, погромами в корчмах, поединками на сеймиках и на сеймах. Буйное его войско похвалялось победой под Болховым. Поддерживал и он эту похвальбу, понимая, что под Болховым состоялась не победа, а необъяснимое бегство московского войска. Имя Дмитрия притупило мечи москвитян. Волк дважды в одну овчарню не ходит, но брать Москву в осаду с его ли воинством? Рожинский себе в ободрение произнес про себя: «Ну Богданка, неугасима ли твоя свеча?»

 Рожинский отошел от края обрыва, чтобы дать сигнал для вступления в Москву. Паны ждали в полном молчании. Разум молчал, вело вдохновение, но сколь тяжек каждый шаг к роковому слову. Шаг, еще шаг. Вот он уже перед панами. И неожиданно для себя, будто из души вырвались слова:

 – В городе мы погибнем, панове! Оградим Москву от подвоза продовольствия, выморим их голодом!

Рожинский увидел, как посветлели лица его сотоварищей, понял, отдай он приказ войти в Москву, не послушали бы приказа.

Переправились через реку. Обойдя город вышли к селу Котлы. Здесь можно отсечь Москву с юга, да оставались тогда в нее дороги из замосковных городов, с Суздальской и Новгородских земель и со всей Волги. Вышли на Ярославскую дорогу. Постояли в селе Тайнинское. Далеко, чтобы пересекать дороги с Ярославля, а еще дальше дороги для связи с польской землей. Двинулись далее в обход города. На Тверской дороге не нашли удобного места для лагеря. Продвинулись к реке Всходня и остановились. Приглянулось место при впадении Всходни в реку Москву. Реки сливались под косым углом. С двух сторон водная преграда, с третьей стороны решили возвести валы и острог.

 Не успели возвести укрепления, как лазутчики донесли, что в селе Ваганьково накапливаются московские войска. «Казалась Москва пустой с горы» – подумалось Рожинскому. Не подвела осторожность.

На этот раз Василий Шуйский сам возглавил московское войско, в коем были собраны все ратные силы, что оказались в Москве и поблизости от Москвы. В Ваганькове поставили царский шатер. Пришли на совет думные бояре и воеводы. Большой полк был отдан Михаилу Скопину. Вспомнил дядя в грозный час о военной удаче племянника. Обошел на этот раз  незадачливого брата Дмитрия. В Передовой полк поставил князя Ивана Воротынского. Сторожевой полк поручил князю Ивану Черкасскому.

Подсчитали свои силы и прикинули численность противника. Получалось над поляками внушительное превосходство. Василий Шуйский довольно посмеивался.

 – Бог захочет наказать, так разум отнимет! Воистину безумцы!

Михаил Скопин молод. Ему говорить бы последним, но он спешил, считая, что всякое промедление идет на благо противнику.Он молвил взволнованно:

– Государь, время не терпит!Нам надобно немедленно наступать. Еще до ночи. Полякам остается одно: или ночью сняться и уйти,или ночью на нас ударить.

 – Помолчал бы! – возмутился Дмитрий Шуйский. – Молод, чтоб указывать. Такого не бывало, чтобы мышь на кота сама бросалась.

 – Под Болховым кто был кот, а кто бы мышью?

В спор вмешался Шуйский:

 – И мы – не кот, и поляки – не мышь! Надо думать как бы их не спугнуть. Уйдут, лови ветра в поле. А здесь между  реками мы их, как в мышеловке передавим.

Никто из воевод не поддержал Скопина. Одни ревновали к молодому воеводе, другие не хотели сердить царя.

Июньская ночь коротка. Едва стемнело, польская конница двинулась в рискованный поиск. По берегу реки, скрываясь в камышах, уланы крались, обмотав копыта коней травой. По берегу Всходни повел свой отряд Адам Вишневецкий. Рожинский выступил с гусарскими хоругвями.

Еще днем польские лазутчики высмотрели, как расположены московские войска. На Ходынке стояли Большой и Передовой полки, главные московские силы, в селе Ваганьково  расположился царь со Сторожевым полком. Между Ваганьковым и Ходынкой стоял артиллерийский наряд, а за ним обоз с продовльствием.

Адам Вишневецкий и пан Хруслинский прокрались к артиллерийскому наряду и взяли его в клещи. Когда из-за московских полков донесся шум сражения, Рожинский с гусарами атаковал Сторожевой полк.

Стрельцы, что обороняли артиллерийский наряд и продовольствие разбежались, распространяя страх по всему московскому войску. Скопин пытался собрать Большой полк в строй, но ночная тьма, как он и опасался, внесла полное смятение. По всему войску разнеслось известие, что царь взят в плен.

Царская дружина устояла под натиском гусарской хоругви, но дело уже было сделано. Обоз с продовольствием и артиллерийский наряд поляки уводили в свой стан. Роожинский отвел гусар. Едва забрезжил рассвет, поляки везде покинули поле боя и стали в оборону в своем лагере.

8

Разгром под Ваганьковым усложнил Шуйскому переговоры с польскими послами. Они и без того были сложными, длились с октября прошлого года. Василий Шуйский всячески их затягивал, надеясь добиться больших уступок, пользуясь тем, что в Польше длился мятеж. У короля руки были связаны рокошем, вместе с тем, король под давлением родственников заложников был заинтересован в подписании договора о мире или, по крайней мере, перемирия.

Послы требовали немедленного освобождения всех польских людей, задержанных заложниками. Шуйский, чтобы сделать поляков посговорчивее, указал прекратить переговоры.

Отправляя брата Дмитрия в Болхов, царь пребывал в полной уверенности, что московское войско рассеет воровские шайки польских налетов и покончит с новым Дмитрием. Поражение под Болховым разверзло перед царем бездну. Король Сигизмунд не имел сил начать войну, но и Шуйский был бы не в силах отразить его нашествие. Польские послы, узнав и болховском разгроме, стали настойчивее. Требовали доставить в Москву из ссылки Гонсевского и Олесницкого, а так же Юрия Мнишка и его дочь.

Ночная битва на Ходынке вынудила Шуйского на уступки. Он возымел надежду, что мир или перемирие с королем понудят поляков уйти от Москвы. Не забыл поставить условие, чтобы Марина Мнишек отказалась от титула Московской царицы. Как в свое время Годунов, так и Шуйский забыл мудрую поговорку: «не вызывай волка из колка».

Шуйский предлагал возобновить двадцатилетнее перемирие подписанное между Годуновым и Сигизмундом. Ограничились подписанием перемирия на три года и одинадцать месяцев. Послы поручились, что тут же будет повелено королем, чтобы поляки покинули Тушино, что Марина Мнишек снимет с себя титул царицы Московской. Но никто не нашел, как определить форму отречения.

25-го июля 1606 года перемирие было подписано.

9

Едва лишь обоз с Юрием Мнишком и Мариной вышел из Ярославля, Иринарх и Николай Мело отправили Егорку в Москву, чтоб пробился к Марине и ждал от нее поручений. Москва, так Москва. Егока не боялся этого города. Дали ему  денег и посыльные грамоты из монастыря. Запряг он свою лошдку Ночку и поехал.

В Москве, чтобы попасть к Мнишкам к хитрости прибегать не пришлось. Держали Мнишков вольно. Передал он письмо от Николая Мело, тут же Юрий Мнишек спросил:

 – Хочешь повидать царя Дмитрия? Сказывал ты, что встречал его и был им пожалован.

В монастыре Николай Мело и Иринарх не раз при Егорке, от него не таясь, говорили о новом походе царя Дмитрия, нисколько не сомневаясь, что идет настоящий Дмитрий. К нему Егорка охотно прибился бы, жизнь за него отдал бы. Не вернется ли все на прежнее и опять будут рубить струги, не даст ли Бог, вернуть Екатерину и дочку?

Москва и Тушино противостояли, как два враждующих лагеря, однако, пройти туда и обратно труда не составляло. Ловкие люди и торговцы имели свои лазы мимо стражи.

Когда Егорка объявил польским властям, что у него письмо от Юрия Мнишка к царю Дмитрию, его без особых задержек поставили перед паном Валавским. Валавский прочитал письмо и спросил Егорку, почему именно ему доверили такое письмо? Егорке было, что рассказать, не выдумывая. О том, что он лично известен царю Дмитрию из осторожности умолчал. Валавский призвал на совет Рожинского, Вишневецкого и Хруслинского. Валавский спросил, есть ли смсыл передавать письмо царику? Тесть просил зятя отбить его от русской стражи, когда его повезут в Польшу.

 – Да, точно ли письмо от Мнишка? – усомнился Вишневецкий. – Я погляжу. Руку его я знаю.

 – Кому нужны такие забавы? – заметил Хруслинский.

 – Игра серьезная! – согласился Вишневецкий, возвращая письмо. – Писал Юрий Мнишек. Его рука, его хитрость. Он делает вид, что верит будто бы его Дмитрий с нами. Пребывал он в ту ночь и в те дни в Москве. Видел своими глазами, что произошло. В интригах он превеликий искусник.

 – С Мнишком все ясно, – заключил Рожинский. – Как быть с Мариной?

 – Вот именно  – с Мариной! – подхватил Вишневецкий. – Юрий Мнишек не достоин нашего внимания, но его дочь польская княжна и венчаная царица. За ее честь мы в ответе. Она не перепутает своего Дмитрия с нашим. Польской княжне и московской царице ложиться в постель с безродным жидовином непристойно.

Рожинский махнул рукой.

 – Постель ничего не значит. Наши княгини с кучерами спать ложились и жидами не пренебрегали. У меня о другом думы. Нашего царика я не вижу царем московским. Быть может, мы и доведем его до царского трона, но на троне он и дня не досидит. За Мариной освященное русской церковью право на престол. Она по Божескому праву – царица!

 – О ее праве никто не спорит. А вот кто его поддержит?

 – Князь, Адам! Вы уловили главное. Царик – это карета, а в карете – царица Марина. Ныне кто-то из московских людей верит, что наш царик и есть царь Дмитрий, кто-то хочет в это верить, зная, что он не тот, кому-то все равно тот он или не тот, но стоит против Шуйского, а вот когда войдет в Москву – все переменится. Те, кто верил, что он прежний Дмитрий разуверятся, уже не найдется тех, кто хотел бы в это верить, ну а те, кто шел против Шуйского пойдут против нашего Дмитрия. Рассудите, признает ли король этого Дмитрия царем? Даже если бы и захотел не посмеет этого сделать на глазах всей Польши. Признать же Марину царицей – это восстановить то, что дано ей по праву. Здесь и Рим скажет свое слово за верную дочь апостольской церкви.

Пан Валавский поддержал Рожинского.

 – Король, когда сядет на русский престол, забудет о наших трудах. Надо ли нам  таскать для него каштаны из огня голыми руками. Царица Марина наших трудов не забудет.

Рожинский свернул письмо Мнишка, и, подержав его на ладони, как бы  взвешивая, заключил:

 – Надо панове передать письмо царику. Чтобы никого в это дело не замешивать, пусть передаст письмо тот, кто его принес.

Перед посланным от Мнишка, Богданку постарались представить в царском виде. Заставили его надеть царский кафтан и бобровую шапку. Лавку покрыли ковром.

Егорку ввели в избу. Он поднял глаза. Перед ним странно наряженный господин, но не царь Дмитрий.

 – Подай письмо! – повелел Богданка.

Рында сделал шаг к Егорке и протянул руку. Природная смекалка спасла Егорку. Упрись он, скажи, что письмо предназначено царю Дмитрию, а не этому ряженому господину, на том бы ему и конец. Егорка отдал письмо. Рында передал его Богданке, Богданка прочитал его и спросил:

 – Сверх письма, что велено передать?

 – Ничего не велено

 – Невежа! – прикрикнул на него рында. – Надо отвечать, как положено! Перед тобой государь!

Егорка содрогнулся, но вида не подал. Поговаривали в Москве, что в Тушино сидит вовсе не Дмитрий, а всклепавший на себя его имя. Не обличать же вора ценой жизни. Поправился:

 – Ничего более не велено, государь.

 – В глаза видел Мнишков?

 – Вот, как тебя, государь.

 – У них служишь?

 – Служу в монастыре. Монахи меня пересылали к ним с пересылками.

 – Монахи? Какие монахи?

Егорка, как на горячих углях. И молчать нельзя, а отвечая как бы не сказать лишнего.

 – Монахи меня посылали верные тебе, государь.

 – Вот оно! Есть мне верные люди люди в Московии! Будут тебя паны расспрашивать, о верных мне людях не забудь сказать.

И распорядился.

 – Пересылки с тобой не будет. Иди к моей супруге, а твоей царице, скажи, что меня видел в здравии на пороге Москвы.

 Егорку проводили лазом на Москву. В город он добрался без затруднений, но к Мнишкам не пошел. Вспомнил поговорку: «подальше от царей, голова целей». Чувствовал он себя, словно вынырнул из бездонного омута. Посчитал, что лучше ему не возвращаться в Борисоглебский монастырь. Неизвестно, как примут его рассказ  старец Иринарх и гишпанский монах. Наслышан он был о другом монастыре, об обители Святого Сергия, что неподалеку от Москвы. Запряг свою Ночку и поехал в Троицу.

10

Польских заложников готовили к отъезду. К Василию Шуйскому явилась невестка и сразу же набросилась с упреками:

 – Знаю, знаю, давно знаю, как сел царем, так правды слушать не хочешь. Бегаешь от правды, как петух от собаки. Наслышана, что польскую девку отпускаешь. Худое городишь на свою голову!

У Шуйского даже зубы заныли. Знал и без подсказки, что отпускать Марину, себе беду готовить. Оговорено с послами и обратного хода нет. Невестке ответил:

 – Не воевать же с королем из-за польской девки. Нам от поляков в Тушине обобраться бы, как от вшей.

 – А если Маринка в Тушино объявится? Это как?

 – В договоре сказано: Мнишку не признавать вора своим зятем, а Маринке не называться царицей.

 – Надобен ей ваш договор. Развенчать ее!

 – Развенчал бы! Только мое развенчание – ничто. А вселенских патриархов не собрать. Да и вселенские патриархи откажутся развенчать, кто венчан перед Богом.

 – Мне ли тебе подсказывать?

 – Цыц, Екатерина! Рукам воли не давай! Не возводить же ее в святую великомученицу.

Из за Марины королевским послам Гонсевскому и Олесницкому докука. Отправить их пришлось не Смоленской дорогой, опасаясь перехвата тушинцами, а кружным путем на Углич, с Углича на Тверь, а оттуда по тверской земле к литовской границе. Сопровождать послов и Мнишек, царь назначил князя Владимира Долгорукого с тысячей всадников из смолян и вязьмичей.

С глазу на глаз Долгорукому было сказано:

 – Послам путь чист везде... Мнишки побегут в Тушино, или оттуда явятся их отбивать – живыми не должны уйти.

О пути, которым повезут Мнишков велено было молчать, да нашлись переносчики. Довели Рожинскому, как повезут послов и Мнишков. В руку сон. Из Польши приходили новые волонтеры. И вдруг поразительное известие: на московскую землю явился с отборным войском Ян-Петр Сапега, староста Усвятский, родич канцлера Речи Посполитой Льва Сапеги.

Рожинскому на размышление: чтоже привело этого прославленного воителя на Русскую землю? Что пришел искать? Он не был участником рокоша, от королевского гнева спасться не надобно. Не грабежом же промышлять? Сапеги несметно богаты. Войдя на русскую землю Ян Сапега прислал своих людей объявить, что идет поддержать дело царя Дмитрия. Неужели и Сапега идет ставить на Московское царство жидовина Богданку? Или нечто иное у него на уме?

Рожинский, получив известие о выходе Мнишков из Москвы, решил перехватить в свои руки царицу московскую.

Незадолго перед этим в Тушино пришел со своим отрядом  головорезов Александр Зборовский и рвался проявить себя.

 – Пришел ты с опозданием, – сказал ему Рожинский. – Но и тебе найдется дело по руке. Марина Мнишек венчаная царица – будет у нас, гляди как москали к нам потянутся. Многие поверят в нашего Дмитрия, как только около него появится Марина.

 – Мнишки знают,что у нас цариком совсем не тот Дмитрий?

 – Среди наших не найти никого, кто не знал бы кто таков наш Дмитрий. Пойдешь им на перехват, добром их не отдадут, так отбей. А вот тебе письмо от царя Дмитрия к Юрию Мнишку и к царице Марине.

Зборовский, посмеиваясь, вчитывался в письмо: «Мы сердечно обрадовались, услышав о Вашем отъезде из Москвы: ибо лучше знать, что Вы далеко, но свободны, нежели думать, что Вы в плену. Спешите к нежному сыну. Не в унижении, как теперь, а в чести и в славе, как будет скоро, должна вас видеть Польша. Моя мать, Ваша супруга, здорова и благополучна в Сендомире. Ей все известно».

 – Что здесь больше: глупости или обмана? – спросил Зборовский.

 – В равной доле. Но придумывал не царик, он рукой водил, а ему подсказывали.

 – Велико же будет смятение Марины Мнишек, когда увидит нашего царика, если до сих пор пребывает в обмане.

 – Марины Мнишек я не знаю, а вот Юрий Мнишек мне предостаточно известен. Жулик отменный. Никогда не поверю, что столь искусный интриган поддался обманным письмам нашего царика. Нашел бы в Москве кого-либо, кто его просветил бы.

 – А дочь?

 – Поглядим и на дочь...

Посланцев из Тушина Мнишек ожидал после Твери, потому придумывал всяческие предлоги, чтобы замедлить движение.

16-го августа, неподалеку от Царева-Займища, пан Зборовский настиг посольский поезд с Мнишками. Долгорукий не видел нужда защищаться, Зборовский не рвался в бой. Они съехались и договорились, что всех поляков и особо Олесницкого и Мнишков, Зборовский берет под свои защиту и доставит в Царево-Займище к Яну Сапеге.

 – Да, верно ли, что Ян Сапега в Царевом-Займище? – сомневался Мнишек.

 – Я не был там, князь Юрий! Почему бы не верить его людям?

 – Если это его люди... – проворчал Мнишек.

Ему очень хотелось, чтобы Ян Сапега действительно стоял в Цареве-Займище. Многие годы он внимательно следил за польскими вельможами, за их продвижениями к вершине власти, за их состояниями, за их семейными отношениями. Для него явился ободряющей новостью приход Яна Сапеги, племянника канцлера, с войском в Московию.Стало быть, серьезно взялись за Василия Шуйского. В Москве подписывают перемерие, а польские князья – Роман Рожинский, Адам Вишневецкий и прочие родовитые паны, а теперь вот и вельможный род Сапег, в лице их молодого воителя Яна, ведут не объявленную войну. Князь Адам Вишневецкий мстит за поругание над ним, Князю Рожинскому спасение в Московии от королевского суда. Почему же пришел Ян Сапега? Он не замешан в рокоше, несметно богат, получил блестящее образование в Италии, уже успел прославиться, как полководец. Холост. На части рвут Московию, не остаться бы при этом дележе в сторонке. А их ли право на дележ, когда есть его дочь, венчанная на царство царица Московская?

У Мнишка зародился замысел сложной, но столь же и изящной интриги, куда изящнее, чем интрига с первым Дмитрием. Он в готовом виде представит ее генералу Ордена Аквавиве. Голова закружилась от мыслей.

 На первой же стоянке,  он пошел с дочерью размяться. Подальше от чужих ушей.

 – Скажи, – начал он свой приступ к дочери, – и повтори в несчетный раз: готова ли ты к тому, что возложила на себя признание нынешнего Дмитрия своим супругом? Не признать, конечно, а только назвать.

 – Прежде чем ответить на твой вопрос, я должна его хотя бы увидеть, достоин ли он, хотя бы только называться моим супругом?

 – Вот уже два года Шуйский доказывает, что царь Дмитрий не был царским сыном. Шуйский лжец и убийца. Я ни в чем не даю ему веры. Я тебя ранее не спрашивал, а сегодня пришла нужда спросить: не признавался ли царь Дмитрий, чей он сын?

 – Как бы я могла лечь с ним в постель, не зная кто он? Я не испытывала к нему любви, я пошла за него замуж ради служения апостольской церкви. Я спросила его в нашу первую брачную ночь, чья кровь будет течь в жилах моего сына. Он ответил, что – красная и не порченая, как у иных царей. Его ответ ничего не мог изменить. Он уже был царем и разделил со мной царство. Он совершил невозможно: не царский сын сел на царский трон. Его ожидало величественное царствование. Я виню себя, что пирами и танцами привела его на плаху. Московия – не Польша. А ты из гонора пригласил слишком много гостей, которые не уважали во мне царицу, в нем – царя и презирали московитов.

 – Таков ли нынешний Дмитрий?

 – Каким бы он ни был, он – не царь, а я – царица! Я венчана перед Богом и на земле нет власти развенчать меня!

 – Вдовья доля русских цариц – монастырь...

 – Не венчаных на царство!

 – Венчаны на царство или не венчаны – это слишком тонко для понимания московитов. Твое право может востребовать только сила. Если бы ты имела воинство, тебе был бы не нужен тушинский Дмитрий.

 – Где же эта воинская сила? Король не будет завоевывать для меня Московию.

 – Я слышу голос воистину государыни. Те, кто не хочет видеть царем Шуйского, охотнее примут царицу венчаную на царство. Те, кто идет сейчас за Лжедмитрием, охотнее пойдут за тобой, если будешь владеть воинской силой.

 – Где ее искать?

 – Она сама нас найдет. Нас везут в Царево-Займище к Яну-Петру Сапеге. Князь Рожинский скрывается в Московии от суда, а Ян Санега зачем здесь?

Что ему искать? Славы? Богатства? Он это уже все имеет.

 – К чему ты, отец, клонишь? Скажи прямо!

 – Не тушинскому Дмитрию выбирать с кем ему царствовать, тебе выбирать с кем овладеть царством.

 – Я уже однажды приняла твой выбор. Каков же выбор ты предлагаешь ныне?

 – Величаво и прославлено было бы твое царствование в союзе с Яном Сапегой!

 – Царица полячка и царь – поляк?

 – Не хуже, чем царь – иудей, а царица – полячка.

 – В твоих мыслях, чтобы я соблазнила Яна Сапегу?

 – Соблазнять его буду я. Как не соблазниться столь величавому рыцарю московским царством? Я думаю, что он сюда пришел в поисках царского венца. Ни для короля, ни для кого-либо другого он стараться не будет.

Зборовский, между тем, послал к Яну Сапеге гонцов с оповещением, что идет к нему с отцом и дочерью Мнишками. Ответ был получен незамедлительно Утром в лагере Зборовского многих разбудил звук труб. В расположение лагеря вошла кавалькада всадников. За ними сверкали в свете восходящего солнца наконечники  гусарских копий. Впереди на вороном коне с белым пятном на лбу, в красном плаще, отороченном соболями, в бархатном берете с перьями и самоцветами – Ян-Петр Сапега.  и самоцветами – Ян-Петр Сапега. Не высок ростом, крепок сложением, красив суровой мужской красотой.

Марину одевала ее фрейлина Казановская. Она отогнула полог шатра, чтобы Марине было видно, как въезжает вельможа и прославленный воитель Речи Посполитой.

Юрий Мнишек выбежал из своего шатра. Его искательность раздражала Марину. Не ко времени поступаться своим гонором и при замысле уловить Сапегу в свои сети.

Не очень-то ладно у Марины с нарядами. Все было разграблено в ночь московского погрома. В Ярославле Марина запаслась праздничным нарядом русской крестьянки. Хотя бы новый, чистый и к лицу. Иногда непривычное в наряде может возыметь нужное воздействие. Изысканным нарядом польской дамы Сапегу не удивишь. А не с удивления ли рождается любовное стремление?

Мнишек, суетился возле Сапеги, что-то толковал ему, да тот его не слушал, шел прямо к шатру Марины.

Марина не заставила его ждать. Боялась, не наговорил бы  лишнего отец. Сапега подошел и опустился на колено. Марина по царски протянула руку для поцелуя. Сапега приложился к руке к руке и почтительно произнес:

– Государыня, царица, я готов служить вашему высочеству. Я и мое войско в твоем распоряжении. Я наслышан, государыня, о твоих страданиях. Господь ниспосылает испытания, отмеченным его перстом. Государыню можно оскорбить, но не унизить. Мы отомстим оскорбителям. С этого часа я твой рыцарь, ты под моей защитой!

Марина молода, но, отнюдь, не простушка. Она очень хорошо знала манеру польских магнатов произносить высокие и льстивы слова, которые ничего не значили. Она умела вызвать на глазах слезы. Сапега растрогался. Он опять взял ее руку и  произнес:

 – Я – твой рыцарь, государыня!

В его голосе Марина услышала нотки искреннего сочувствия. Это превосходило обычный политесс. Мало отпущено времени для игры в чувства, и обстановка  сурова, но первый шаг сделан.

Сапега пригласил Мнишков, а с ними и Олесницкого в свой стан в Цареве-Займище и объявил, что будет сопровождать их в Тушино.

Тушино... Тушино! Не минет ли сия чаша испытаний? Дает лм проблеск надежды встреча с этим вельможей, провозгласвшим себя ее рыцарем? «Все претерпела, все претерплю...» шептала про себя Марина. – «Не отступлю, не паду духом! Господи, укрепи и помоги!»

11

Мнишек искал, как напроситься на объяснение с Сапегой. Сапега сам пригласил его в свой шатер. Угостил гостя. Провозгласил тост за успех дела московской царицы и спросил, знает ли Марина, к кому она едет?

Не прост был Мнишек, чтобы на прямой вопрос прямо и ответить.

 – В Ярославль приходили письма царя Дмитрия... Его рука.

Сапега рассмеялся.

 – Сказывали мне, что нынешний царь Дмитрий состоял толмачем при царе Дмитрии. Почитаю я тебя, князь, умудренным в тайных делах. Неужели Марина уверена, что вы идете с ней к ее супругу? Я призвал тебя, князь, не открывать тебе глаза на происходящее, а узнать готова ли Марина признать своим супругом безродного жидовина?

Мнишек изобразил возмущение, но Сапега не дал ему возразить

 – Мы, князь, не в переговорной избе. Будем говорить без хитростей.

Мнишек мгновенно переменился.

 – Хитрость проста. Князь Рожинский скрывается от королевского суда, а что привело Яна Сапегу на эту землю? Что ты здесь ищешь, прославленный рыцарь?