Текст книги "Твой час настал!"

Автор книги: Федор Шахмагонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)

Дионисий с молодых лет был терпелив и мягок в спорах о вере, издавна убедился, что не горячностью одолевают, а спокойствием и ласковым словом. Глядя на Делагарди с мягкой улыбкой, с чуть заметным сожалением, ответил:

– Кто хочет верить, тот верит, кто не хочет верить – тому вера не нужна. А я скажу, что здесь свершилось воистину чудо. Пушки и пушкари стояли и на стенах других крепостей, но не остановили супостатов. Здесь  святой Сергий, представитель русских людей перед Господом, не оставил защитников монастыря и своими молитвами остановил врагов. Я не был здесь во время осады, я не могу рассказать, как здесь сражались, мой долг сказать о чуде.

Делагарди дождался, когда Скопин переведет слова Дионисия и сказал на латинском языке:

– Я согласился бы считать это чудом, но почему оно свершилось именно здесь, а другие монастыри, города и даже крепости, более мощные, пали, а этот монастырь устоял? Воеводы мне расскажут, как стреляли монастырские пушкари, как отбивали приступающих, но не скажут же, что это сделал святой, который жил триста лет тому назад.

Делагарди говорил на латыни, Скопин приготовился перевести, на латыни ответил Дионисий :

– Нет, господин, я скажу, что святой Сергий защитил свою обитель, хотя и жил триста лет тому назад. Я вижу в твоих глазах недоверие, господин. Я не касаюсь твоей веры, но свою обороню. Я не говорю, что святой Сергий явился сюда разить мечом врагов. Не так свершалось это чудо. Сергий при жизни никогда не держал в руках меча, а только крест. Юношей он построил своими руками на этом месте одинокую келью, а на месте храма, где мы благодарили Бога за освобождения его обители от врага, поставил деревянную церковь. Несколько лет, где не было и тропы протоптанной, он жил один.

– Отшельник, – уточнил Делагарди. – У нас то же бывали отшельники.

– Сергий не от людей ушел, а ушел к общению с Богом, а люди сами потом к нему пришли, поклониться ему за святую жизнь. Он молился и жаждал одного, как бы освободить русских людей из татарского плена. Люди шли к нему за благословением. Что их влекло к отшельнику? Вокруг пожары, разорение и смерть от татар, а возле него тишина и умиротворение. Он учил русских людей любить друг-друга, а возлюбив ближних,  русские приходили к единению, забывая о розни и обидах. Не объединив русских людей в любви, можно ли было надеяться  победить врага сильнейшего, много лет томивших своей жестокой властью. Мне известно, господин, что ты изрядный воитель. Я тебе осмелюсь спросить, слышал ли ты в своих далеких странах о битве московского князя Дмитрия с татарским царем Мамаем на Куликовом поле?

– Я не смел бы называть себя генералом, если бы не слышал об этой битве. И до нас достигли известия о ней, хотя и было это очень давно. Я думаю, что  я мало о ней знаю, но  такой жестокой битвы с таким множеством полков и с московской и с татарской стороны у нас в Европе издревле не бывало.

– Я не буду говорить о русских воеводах, но скажу одно: на эту битву благословил московского князя святой Сергий и предсказал московскому князю победу, как оно и свершилось. Татар было десятеро на одного русского, но мало их ушло с того поля. В этой обители зародилась победа в той сече, как же могли бы русские люди отдать эту обитель на поругание врагам?

Делагарди все же поинтересовался, как оборонялся монастырь, не очень-то веря в чудесную помощь святого. Воеводы Долгорукий и Голохвастов повели его на стены показать, как устроена оборона. Делагарди начал осмотр с подошвенных боев. Пушкари стояли у пушек, ожидая осмотра шведским полководцем. На своем месте у пушки стоял и Егорка Шапкин

Дионисий, вглядевшись в него, узнал. Подошел и обнял его. Обернулся к Скопину, к воеводам и Делагарди и пояснил:

– Этого пушкаря я знаю, хотя и не сидел здесь в осаде. Давненько знаю, будто бы встречался с ним совсем в другой жизни. Тогда он был не пушкарем, а торговал бобровыми шапками. Я по младости и по неразмыслию  у него шапку примерял. Да не к монашеской сутане приходилась бы бобровая шапка. Мы с ним, господа, царя Бориса избирали.

– Отче, – поправил Егорка. – Не избирали, а только глядели, как его избирали.

– Глядеть и не мешать – это быть в одном скопе, кто греховное дело вершит. Так, вот, Егор Шапкин, шведский воевода хочет знать с какого времени ты у пушки стоишь. И навычен ли ты к пушкарскому делу?

– С весны, отче! Многих из нас ляхи побили, вот и поставили меня.

Делагарди попросил Егорку показать свое умение стрелять из пушки и распорядился , чтобы поставили за стеной шест, а на шест водрузили бы шапку.

Дионисий подзадорил Егорку:

– Искусник ты шапки шить, а теперь посмотрим сшибешь ли ее ядром?

– Польские шапки мы дробом сшибали, заодно с польскими головами.

– Шведский воевода хочет, чтобы ты сшиб ядром.

Егорка не так-то долго наводил пушку. Грянул выстрел. Ядро сшибло и разорвало шапку.

Делагарди одарил Егорку, а Скопину сказал:

– В чудеса я не верю, а вот те, кто ядром шапку сбивают – они и отстояли монастырь. А пушкаря попроси с тобой отпустить. У нас мало таких искусников, а они и далее понадобятся, когда от Москвы будем гнать поляков.

7

Известие о том, что Ян Сапега снял осаду с Троицкого монастыря и ушел в Дмитров, не пожелав соединиться с гетманом Рожинским и тушинскими поляками, вызвало взрыв негодования у тушинцев и внесло смущение в их ряды. Надежда не допустить Скопина в Москву развеялась. Партия короля среди поляков-тушинцев взяла перевес над теми, кто не хотел делить свои побуды с королем. Москва, как награда за все проторы, оставалась недоступной. Самое время тушинцам взять бы свои надежды с Мариной, но в сознании польского рыцарства не укладывалось, что она из всех претендентов на престол единственно законная.

Настал час для решительных действий всякой смуты заводчику князю Шаховскому. В своих розмыслах Шаховской не переставал заноситься. Не для того он сидел в тульской осаде и в заточении в монастырском подземелье, чтобы преклонить колени перед Шуйским. Виделось ему  значительной силой в смуте – казачество. У казачества  свой вождь Заруцкий. Шаховской  успел заметить, что казак умен и расчетлив.

Заруцкого он нашел в казачьей избе в застолье с казацкими атаманами. Не  водочкой и брагой собрались побаловаться казаки перед распутьем, а думу думать. Как об этом не догадаться, когда в Тушине  шатание. Шаховской вошел, казаки примолкли.

– Дело у тебя до нас, князь, или к застолью нашему поспешал? – спросил Заруцкий.

– Застолье ныне на беду. По всему стану бражничают, на дне чары ищут куда коней повернуть.

– А ты к нам с подсказкой? От боярина и князя добра не ждем! – оговорил Шаховского кто-то из атаманов.

– Садись к столу князь! – пригласил Заруцкий. – Ты нам человек известный. А вот суетишься не ко времени. В сказке сказывается: « пойдешь прямо – смерть примешь, пойдешь направо – серый волк съест, пойдешь налево – леший заплутает». Прямо – это к королю. Чертей у нас на иконах пишут в островерхих литовских шапках. Власть королю добудем, а он нас заделает холопами. Досыта, а нам до смерти – паны нашей кровушкой напьются. К царю Шуйскому – так то ж убивец, несчесть сколько наших в проруби утопил. Он, как серый волк, когда травят уши прикладывает, а когда уйдут охотники – все стадо перережет. Остается нам темный лес с заманным лешим. К нему звать пришел? Мы и без провожатых знаем дорогу в лес к лешему.

Шаховской любил иносказания. Тем же и ответил:

– А почему бы и не к лешему в лес? Крутит он, крутит, заваживает, а ты его зааркань, да конец крепко держи. Так не он, а ты его поведешь, куда тебе надобно. Руки у тебя, атаман, сильные – удержишь и поведешь.

Заруцкий перемигнулся с атаманами.

– Князь заговорил нашими прибаутками. Дай отгадку: кто же леший?

– С уха на ухо – шепну. А тебе решать – сказывать ли об том атаманам?

– Шепни!

– Иной шепот, громче набата.

Вышли из избы. Мороз помягчел, наплывали снеговые тучи, грозя вьюгой.

– Говори, князь, коли есть, что сказать!

 – Тайна сия, все равно, что мешок с золотом, который на дороге валяется, да никому в разум не входит мешок поднять и открыть. Всяк пинает его ногой. Подумать бы, что наш царик из себя являет, даже если бы его чудом на престол возвели? Леший, и тот, загогочет во все горло. Люди разглядят, что поставили вовсе не царского сына, а безродного бродягу. Король его отвергнет, а церковь проклянет. А есть у нас, атаман, царица  Марина, на царство венчаная в Успенском соборе...

 – И с тем бродягой повенчаная...

 – Тебе ли не знать, атаман, что с бродягой она не венчана и супругом к себе в постель не потащена.

 – Не великую ты мне тайну открыл. Стоило ли выходить на мороз?

 – Тебе поспешить бы, атаман, поднять тот мешок, дабы не опередил бы тебя пан Сапега. Ян Сапега уже нацеливался сей мешок поднять, да своих пока опасается. На смех поднимут, король прогневается. Почему бы тебе, атаман, вождь казацкий, не стать супругом вдовой царицы, да еще и венчаной на царство.

 – То твоя правда, что мешок валяется на дороге. Не напрасно говорят, что ты князь всякому лукавому делу заводчик. Да вот вопрос : золото ли в том мешке, а вдруг навоз?

 – И навоз сладостью покажется, если вспомнить, как ляхи казачьих атаманов в медных котлах живьем варили.

 – То было... Из той песни, слова не выбросишь.

Шаховской приговаривал.

 – Погляди на себя, атаман! Поди, каков молодец! Статный, голубоглазый,  плечи богатырские. Не тебе ли полонить царицу Московскую?

 – Что же ты, князь, за других стараешься? Подыми сам мешок с золотом, что на дороге валяется.

 – Подобрал бы, если бы за мной стояли казацкие таборы.

 – Сватом набиваешься?

 – В хорошем деле, почему бы и сватом не быть? Не медлил бы, потому как царству наследник надобен.

 – А тебе на чужом пиру похмелье ?

 – Чай, не обнесешь чарой!

 – Не обнесу! Я не Шуйский.

 Шаховской сел на коня и ускакал «заводить дело».

Заруцкий вернулся к атаманам, и едва переступив порог, молвил:

 – Если уж , братцы, к нам Шаховской прискакал, время нам о себе крепко подумать. С ляхами нам не по пути, для них мы навечно быдлом останемся. С цариком еще возможно поиграть, да ить и с ним далеко не уйдем, а нам думать куда прибиться.

Казакам думу думать, то ж думу думать приспело и Марине. Жизнь в тушинском лагере научила ее вникать в настроение поляков и русских. Как бы она не очаровывалась своим саном царицы, а не могла не видеть, что она царица без царства. В смуте, что началась в тушинском лагере, она воочию увидела., что нет у нее среди поляков ни сторонников, ни защитников, а еще того меняя у русских тушинцев, они откровенно тянули более к Богданке, чем к ней. И осталась у нее одна опора, одна надежда, порезираемый ею жидовин. Ныне же и Богданка терял, что имел. Рухнула ее вера в польскую честь. Оставалось найти виновника ее бед. Мысли ее обратились к польскому королю. Не в сражении рушился на глазах тушинский лагерь. Скопин еще не дошел, раскол внесли королевские комиссары. В досаде и в обиде, Марина села писать королю письмо, полагая, что он может одуматься и защитить ее право на московский престол.

Легко ложились строчки на бумагу: «Если кем-либо на свете играла судьба, то, конечно, мною. Из шляхетского звания она вознесла меня на высоту московского престола для того, чтобы бросить в ужасное заключение. Только лишь проглянула обманчивая свобода, как судьба ввергнула меня в неволю, повидимому, в лучшую, но  на самом деле еще более злополучнейшую, так, что я не могу жить сообразно моему сану. Все отняла у меня судьба ; осталась только справедливость и право на московский престол, обеспеченное коронацией и укрепленное двойною присягою всех сословий Московского государства. Я имею надежду, что Бог – мститель неправдам, охранитель невинности не дозволит моему врагу Шуйскому пользоваться плодами измены и злодеяний. Ваша милость должны помнить, что кого Бог раз осиял блеском царственного величия, тот не потеряет этого блеска никогда, так как солнце не потеряет своего блеска от того, что иногда закроют его скоропроходящие облака.»

Подписала четкими, большими буквами «ЦАРИЦА МОСКОВСКАЯ».

В глубине души сохранялась надежда, что король внемлет ее словам и признает ее права царицы Московской. Но разум  с холодной строгостью убеждал, что король, с того часа, как взял в осаду Смоленск, самый жестокий ее враг,  а с ним встанет против нее и польское рыцарство.

Так оно и сошлось. Будто бы угадав ее мысли, к ней явился князь Шаховской. Беспрепятственно прошел сквозь охранение, сразу приступил к делу.

 – Шуйского племянник Михайло Скопин завтра будет в  Москве. Тушинский стан от одного дуновения его войска рассыпется. Не хочет же, государыня, быть плененной самозванным царем и убийцы ее супруга?

 Марина ответила, сама не веря своим словам:

 – Неужели польское рыцарство столь беспомощно, что не устоит против лапотников?

 – Не устоит! А казаки не станут оборонять поляков, им о себе подумать бы.

 – Ну и что надумали?

 – За царицу Московскую надумали постоять! Атаман Заруцкий дает тебе охранение, чтоб ты уходила бы из Тушино, хотя бы в Калугу, а там будут видно.

 – Меня стерегут.

 – То наша забота, увести тебя из под стражи. Одна просьба: переоденься в казачью одежду. Изобрази из себя казачёнка и будь готова.

 – Я готова!

И опять в своих хлопотах Шаховской явился к Заруцкому и объявил:

 – Невеста просватана, дело за женихом. Марина согласна, чтобы казаки вывезли ее из Тушино.

 – Поворотлив ты, князь!

 – Нынче промедлим, завтра будет поздно.

 – Для скорости я сам Марину спрошу! А ты, князь, до поры отойди в сторонку.

Марина не ожидала, что так скоро явится посланец от казаков, и уж никак не ожидала атамана. Марина вдруг увидела в полной тьме просвет. Заруцкий поклонился ей, как царице, и спросил согласна ли она встать под защиту казаков.

 – Помнишь ли атаман, – ответила она, – как на пиру с панами я подняла бокал за твое здравие?

 – Как не помнить? Паны-панами, а царствовать тебе над русскими людьми.

 – Я выбор свой сделала, а русские люди? А казаки как?

 – От Шуйского нам не ждать добра, и король нам не друг, и тебе он недруг. А супруг твой под именем Дмитрия не складен.

 Супруга моего убили, я вдова, а того, кого вы же называли Дмитрием, я вам не навязывала, вы мне навязали.

 – Не так мы об этом думали. Думали, что ты искала у него поддержки, иначе мы давно повернули бы все по другому.

 – Куда же повернули бы?

 – За царицу мы встали бы венчаную на царство, а не за жидовина, которого нам подсунули поляки.

 – Вы не поняли меня, а я не поняла вас. Мне все в один голос говорили, что русские люди пойдут только за именем Дмитрия.

 – И другие имена были. И Петрушка, и Сидорка, и Илейка. Поляки пристали к жидовину. Что им помешало встать за твое законное право?

 – Кто? Король!

 – Королю не царствовать на Руси. Скорее царица венчаная на царство получит польскую корону к царскому венцу, чем король усядется в Москве на царство. Утонет король в русском болоте, только пузыри пойдут, но крови русской успеет напиться. Русским людям король без надобности, как и Шуйский. И царик тушинский не потребен.

 – И царица Марина не нужна...

 – К царицам на Руси непривычны. Никто из моих казаков и не вспомнил, что есть у нас царица. Сына тебе, государыня надобно иметь. При сыне и ты царица.

 – Сына? От кого? От жидовина? Такого не только царица Московская, но и польская княжна себе не позволит.

 – В мою честь ты подняла чару, как пришла в Тушино. Ныне мне пришло время ответить. Честью казачьей клянусь, что сыну твоему царство добуду.

 – Моему сыну? Договаривай, атаман. Моему сыну, стало быть, и твоему? Какая же мать откажется от такого, как ты, заступника своему сыну?

 – Вот не думал, что встречусь с такой рассудительностью. Я в согласии с твоей рассудительностью.

Заруцкий решил с атаманами, что Марине опасно бежать в Калугу, настигнет ее погоня на Калужской дороге. На Рязань дорога перекрыта Ляпуновым и рязанцами. Безопаснее путь к Сапеге в Дмитров и там укрыться до времени. К Сапеге и Рожинский не посмеет сунуться. Время подскажет: идти ли к царику в Калугу, если к нему потянутся люди, или самим созывать сторонников царицы Марины. Опасались, не выдаст ли Сапега царицу королю? Порешили поставить под Дмитровым казачью засаду, если вздумает Сапега отправить Марину к королю под Симоленск отбить ее. Марину устроило, что до поры она становится под защиту своего рыцаря. Условились о побеге на 10-ое февраля.

 В Тушинском лагере разброд и волнение. С каждым днем падала власть гетмана Рожинского, а он еще не решался звать своих на службу королю. Марину сторожили, считая ее заложницей королевской милости. Заруцкий подослал к сторожам ловких казаков. Они напоили стражу до бесчувствия. Близко к полуночи, Марина вышла  в одежде казачка из избы, ее проводили до околицы. За околицей ждали казаки с заводными лошадями. Посадили «казачка» на коня и кавалькада выехала из Тушина  на дорогу к Дмитрову.

Покидая царскую избу, Марина с горестью прощалась с надеждой на польское рыцарство. Она оставила письмо тушинским полякам.

« Без кровных, без друзей и покровителей, в одиночестве с моим горем, мне остается спасать себя от последнего искушения, что готовят мне те, которые должны бы оказывать мне защиту и попечение. Горько моему сердцу!  Меня держат, как пленницу; негодные ругаются над моей честью, в своих пьяных беседах приравнивают меня к распутницам и строят против меня измены и заговоры. За меня торгуются, замышляют отдать меня в руки того, кто не имеет никакого права ни на меня, ни на мое государство. Гонимая отовсюду, я свидетельствуюсь перед Богом, что вечно буду стоять за свою честь и достоинство. Раз бывши государыней стольких народов, царицей Московскою, я не могу возвратиться в звание польской шляхтенки и никогда не захочу. Поручаю честь свою и охранение храброму рыцарству польскому; надеюсь, что это благородное рыцарство будет помнить свою присягу и те дары, которых от меня ожидает».

Мстила она по женски, с хитрецой гетману Рожинскому. Письмо оставила на столе в своей избе, а в дороге, в ночной тьме, старалась представить, что начнется в тушинском лагере, когда прочтет письмо рыцарство.

8

От Тушина до Дмитрова пятьдесят верст. Днем, да по наезженной дороге, два-три часа скачки. Ночью по снежным заметам добрались  к Дмитровву на рассвете.

Неподалеку от гоорода встретились с разъездами Сапеги. Оповестили Сапегу. Сапега встретил Марину с царскими почестями.

Его воинство выстроилось у входа в крепость с развернутыми знаменами. Сапега спешился, Пеши подошел к Марине. Подал ей руку. Она спустилась с седла. Воинство кричало «виват!».

 Марина держалась с Сапегой дружелюбно и даже ласково. Он продолжал игру в рыцаря  «прекрасной дамы», желая укрепить доверие Марины к себе, не очень-то еще зная на что это доверие употребить. Ждал он, когда она сама объяснит свой приезд. Пришлось ему, как при каждой с ней встрече, подивиться, как изменяется польская княжна. Когда закончилось пиршество по случаю ее приезда, и он предложил ей отдохнуть после трудной дорогит, Марина ответила:

 – Отдохнула от тушинского сидения в дороге, а здесь  опять мои заботы. Польские вожди, не ведете ли вы польское рыцарство к гибели? Рожинский ждет милостей от короля, а уже затягивается у него на шее петля. Пан Лисовский бродит, как голодный волк. Ян Сапега забежал в Дмитров и ждет своей гибели.

 – Ты не упомянула, государыня, что царик убежал в Калугу.

 – Не упомянула о нем, ибо он один  знает, что он хочет и что делать.

 – Что же он хочет ?

 – Он не хочет отдавать Московию королю. Хочет собрать всех, кто положил труды для того, чтобы согнать Шуйского с престола, а короля  проводить обратно в Польшу.

 – И опять водрузить себе на шею Рожинского...

 – Рожинского он за измену приговорил к смерти!

 – Королю нечем платить жалование войску, а у него откуда деньги?

 – Московия великое царство, жизнь его продлится в веках. Король отнял ваши труды, а вы разбежались от одного имени русского воеводы. Где же теперь вам искать награды, как не у меня, царицы Московской. Король добьется только одного – вся русская земля поднимется на него.

 – Если ты, государыня, завела сей мужской разговор для того, чтобы узнать идти ли тебе в Калугу или не идти, то отвечу сразу – в Калугу не идти.

 – Не в Калугу, так куда же?

 – К королю, государыня, отдаться на его милость. Он выделит тебе вдовью долю.

 – На это я тебе отвечу: в моей Московии найдется вдовья доля для короля. Супругом царицы Московской ты не пожелал стать, чего ты хочешь, что ты ищешь здесь, Ян Сапега?

 – Мы все в дороге, государыня, мы все чего-то ищем, что еще не очень– то различимо, как в тумане. Когда развиднеется, тогда можно что –то захотеть.

 – А когда развиднеется, то ты готов дать согласие сделаться супругом царицы Московской? Поздно, милоститвец! Никто не нужен царице Московской. Ни царик, ни Ян Сапега, ни Рожинский, а царица Московская тому нужна, кто умеет рассвет провидеть. А кто не умеет – тому слепота пожизненно!

 Марина встала, давая знать, что разговор окончен. Сапега проводил ее в отведенные ей покои и вернулся к опустевшему пиршественному столу. Мысли его бежали в разброд. Резвее и резвее после каждой бутылки венгерского. Не произнес бы он вслух, что ему думалось, не признался в них самым ближним. В смуте, которая охватила Богом наказуемую страну, почему бы ему не вынырнуть из ее пучины царем? Не потому ли он не спешил с поклоном к королю, не торопился в Калугу, не пошел на соединение с Рожинским, а положил себе выждать пока Скопин и Рожинский не ослабеют в своей схватке, и его воинство станет решающей силой?

 Мысли забегали далеко вперед, а расчет держал его на распутье. То ли идти к королю, то ли поиграть с цариком, а тут, как дар небесный, появление Марины. Не с ней ли идти на московский престол? Поэтому он задержал ее в Дмитрове, уговаривая остерегаться царика. Но все розмыслы делались без хозяина.

 На третий день по приезду Марины в Дмитров, грянуло известие, что к городу подходят полки Скопина, а ведет их князь Куракин. Дозорные сведали, что войско Куракино невелико, и Сапега решил дать ему бой на подступах к городу, рассчитывая, что польские рубаки  одолеют русских лапотников. Надо было бы ему вспомнить, как эти лапотники развеяли польское рыцарство под Калязиным.

Битва была недолгой. Сапежинцы не узнавали русских. И хотя русские не имели численного превосходства, они легко попятили улан, а в это время русские пешцы зашли на лыжах с фланга, и поляки во всю прыть умчались в крепость. Русские подкатили на лыжах к крепостным воротам пушки и начали обстрел.

Поражение в поле сломило дух сапежинцев. За время осады Троицкого монастыря они привыкли быть осаждающими. Настал час расплаты. В мыслях иного не оставалось, как уйти. Страх превращал полки Куракина в огромное войско. Раздались голоса, что на них пришел со всей своей силой Скопин и шведы. Сапегу уже никто не слушал. Требовали, чтобы он вел переговоры о сдаче города. И тут на стене появилась Марина.

Осаждавшие  уже подступали к стенам, прикрываясь широкими щитами. Рухнули ворота под ударами пушечных ядер.

 – О польские рыцари! – кричала со стены Марина. – Что с вами? Опомнитесь!

Марина стояла на стене в польском мужском одеянии, в правой руке держала шпагу, в левой пистоль.

 – Польские рыцари! – взвыла она. – Я слабая женщина не теряю мужества! Где же ваше прославленное мужество? Вы хотите бежать? Куда? Вас перебьют за воротами. Польша вас проклянет! Царица, слабая женщина вышла на стены оборонять город, на стенах погибнет, а вы ?.. Бежали, как трусливые холопы?

Со шпагой в руке, с распущенными волосам, Марина произвела отрезвляющее впечатление на сапежинцев. Опомнились. В жестокой сече отбили первый приступ. Марина появлялась в тех местах, где русским удавалось подняться на стену. Сапежинцы, быть может, впервые после осады Троицы, сражались всерьез, ибо на милость победителей нечего было расчитывать. Куракин остановил  приступ. Осаждать город со своими малыми силами он не собирался.

Сапега привел Марину в отведенную ей избу. Припадая к ее рукам говорил:

 – У меня нет слов, государыня. Перед моими глазами разыгралось действие, которое порождает легенды. Воистину тебе предназначено великое царствование

 – Я это давно знаю, а моему рыцарю это только что пришло в догад. Я еще раз зову тебя в Калугу. Ныне я буду собирать силы против Шуйского и против короля!

 – Не спешила бы ты идти в Калугу. Король оценит твое мужество...

 – Я уже оценила его коварство и неблагодарность. Я ухожу в Калугу. Не вздумай меня задержать, я обращусь к твоему воинству.

Сапега понимал, что после того, как Марина вдохновила его «рыцарей» на сопротивление, ее обращение к ним могло возыметь неблагоприятное  для него воздействие. Он ответил:

 – Иди, а я, как Пилат, умываю руки.

 – Попомни Ян-Петр Сапега, звала я тебя к великим свершениям, а у тебя не хватило воли.

 Марина в сопровождении конвоя драгун, вышла к казакам, что послушно ожидали ее в засаде и распрощалась с сапежинцами.

 Сапега наутро вышел из Дмитрова и отошел в Волок Ламский, все еще выжидая, когда сцепятся Скопин и Рожинский.

9

Напрасные ожидания.

 Рожинский, если бы и захотел, не мог противостоять Скопину. Он едва удерживал свое воинство, чтобы оно не разбежалось. Многие все же сумели бежать. Дожидался посланцев короля. Не дождался. 15-го марта он приказал поджечь тушинский лагерь и повел свое поредевшее воинство к Волоку Ламскому, надеясь соединиться с Сапегой. Прихватил он с собой русских тушинцев, а с ними и тушинского патриарха Филарета, надеясь этими пленными оправдаться перед королем.

Гетман стал похож на опустошенный из-под вина мех. Потеря субсидий, которыми оделяли его воинство скрытые покровители, сказывалось во всем. Торговцы разбежались, опасаясь грабежа. Негде купить пороха, нечем кормить лошадей. Близ Тушино все деревни ограблены, а в далекие рейды отправляться – это идти на верную погибель. Все дороги были перехвачены дозорными Скопина.

 Делу Рожинского  подходил конец. Пришел конец и ему самому. У стен Иосифо-Волокламского монастыря его воинство взбунтовалось. Подняли руку на гетмана. Кто-то толкнул его со ступеней храма. Упал он на камень. Открылась старая рана. К утро его не стало.

Пан Хруслинский собрал несколько хоругвей и увел их в Калугу. Не шли, а бежали. Подгоняло их известие, что Скопин со своим войском вошел в Москву.